Последняя легенда Анкаианы

Лертукке

Последняя легенда Анкаианы

1.

Из дневника летчика.

...искать свою исчезнувшую цивилизацию, чтобы найти эту землю, которая стала для меня теперь единственным домом. Надеюсь последним.

Приют захватчика постепенно теряет благородные контуры той машины, которую некогда считал частью себя человек, разбивший ее в центре самой большой анкаианской свалки. Руины эти давно не вызывают сожаления: очарование погибающей по нашей вине страны захватило меня больше, чем некогда небо. Но это понятно - ведь небо было выбрано мной в любимые миры, когда я еще не знал этого(мира).

...около полутора веков назад, когда первые из нас захватили эту страну с целью познания, меня не было на свете, но ...

...если я забываю о том, что Анкаиана гибнет, я почти счастлив (я говорю "почти" потому, что полностью никогда об этом не забываю). Я умру там, где мне следовало родиться ( я имею в виду страну, а не свалку, хотя, скорее всего, это произойдет именно здесь).

... у меня был гость. Я редко, лишь в самом начале своей карьеры видел настоящих анкаианцев, которые уже давно наполовину вымерли, наполовину смешались с захватчиками, но за его принадлежность к аборигенам мог бы поручиться с первого взгляда.

... как на море, постоянно ветер. Не удивлюсь, если когда-нибудь разбросанный вокруг прах пойдет волнами, и я увижу на них переливы лунной дорожки. Здесь и не такое происходит. Наверно, мне это очень понравится. Я из тех, кто считает, что можно прожить много бесплодных лет ради одного счастливого момента. Переживи его во всех красках много раз, и он растянется надолго...Я сказал это ему и услышал в ответ странную историю.

...Он стоял словно бы даже и не на покореженном ржавом кузове старого авто, марку которого не определить, а там, где ему хотелось бы находиться сейчас и всегда. Он улыбнулся мне, придерживая рукой выбившиеся из хвоста волосы, которыми играл ветер, словно пытаясь превратить их в себя и унести в даль.

- Ходят странные слухи, что вам нравится здесь, - начал он. - Вы собираете... все, что осталось от Анкаианы, я не ошибся?

Я кивнул. Тогда он начал говорить; это было что-то до глубокой тоски мистическое, но по мере развития сюжета я с ужасом понял, что все эти маловероятные вещи и есть часть еще не познанной никем Анкаианы. Поймав себя на том, что ищу в этой мистике объяснения реальным событиям, я позволил себе забыть обо всем, увлекшись его странным повествованием...

1. Проклятие.

В сон, растянувшийся на много восхитительных, ненарушаемых лет покоя, назойливо лезло чье-то нытье.

- А-аль... Алечка-а... А вот еще лет через сто тут все развалится, и ты не выползешь и не выберешься никогда и никуда-а... Правда, у тебя-то достанет терпения доспать и дождаться, покуда оно перейдет и превратится в прах и пыль...

Черт сидел и ковырял пальцем горелое пятно на стенке. Строго говоря, это не было классическим вариантом служителя Миров Возмездия. Скорее созданным из темной материи вариантом существа с непосильным количеством обязанностей и незапоминающейся внешностью потомственного алкоголика. Видеть и слышать такое существо мог только тот, для кого оно предназначалось.

- Вылеза-ай и выползай, - продолжал канючить черт противным голосом, становившимся все более похожим на скрип ножа по тарелке и приобретавшим базарные интонации, - я замучился тут сидеть уже... обеспечивая твое хреново проклятие. Я тебе не могильный камень, не надгробие в натуре.

Девяносто с лишним лет назад чертова подопечного прокляла аналогом пожизненного заключения одна амбициозная ведьма. Или думала, что он может понадобиться следующему ее воплощению, или просто тренировалась - черт не знал. Но, несмотря на явное нежелание объекта пригождаться как в настоящем, так и в будущем, усыпила его не каким-нибудь хилым заклинаньицем, а напрягающим массу высших инстанций громоздким и занудным проклятием. Ответственность за исполнение каждого проклятия, как известно, возлагается на одного из многочисленных мелких подчиненных Князя Тьмы (последний, правда, пользуется присущей ему свободной волей чтобы игнорировать их отчеты, но не о нем речь), и подчиненный редко бывает от этого в восторге. Терпение серого стража лопнуло как раз в тот день. Можно было просто покинуть пост, но уйти, так и не пообщавшись с намозолившим глаза объектом неинтересно.

Лениво возвратившееся сознание сообщило объекту, что за прошедшие годы он высох, как мумия, скрипел и шуршал. Покрылся колючей пылью разной легкости. Он заставил себя сесть, и пыль лениво осыпалась, взлетев по кругу медленным пушистым облачком. Часть которого закономерно направилась черту в морду. Черт чихнул.

- Не подметал, чихай, - дружелюбно, но с усилием прошелестел осторожно вылезающий из очень рассохшегося гроба сонный вампир. - Сколько лет прошло?

- Девяносто три. Веник давно съели и переварили, - оправдал черт свою нерадивость. - Могу пылесос принесть.

- Это что?

- Труба такая, с вентилятором и мешочком.

Алечка стоял, держась рукой за бронзовую подставку и боролся с головокружением. Медленно, очень медленно он окинул комнату сомнамбулическим взглядом.

- Наверняка сей механизм не для такого великолепия. Забьется, раз труба-то.

- Пожалуй. Можешь привести себя в порядок, выйдя на улицу - там вполне ничего себе ураган. Если не унесет.

- Вот именно, - немного в нос сказал вампир и остановил осмотр на сброшенной с его гроба крышке с залитой пылью надписью " Аланкрес Ги..." окончание ее тонуло в темноте, куда не доходил свет от укрепленного на посохе черта фонарика, рисовавшего дрожащий круг на потолке. Аланкрес изучил одним глазом его и ведущий к нему пыльный луч, затем встал в него и осмотрел себя. В несъеденной мышами одежде лежать еще было можно, а вот ходить вряд ли.

Ходить вообще было трудно. Ничто, кроме туманных воспоминаний, не говорило о том, что внутри еще остались необходимые вещи, хоть отдаленно похожие на суставы. Глаза тоже резало от сухости - с трудом верилось, что там положено было иногда возникать влаге.

Он попробовал сосредоточиться и отразиться в зеркале, о чем быстро пожалел - увиденное не стоило затраченных усилий. Он не помнил, с какой прической ложился отбывать срок, но готов был поспорить, что ныне обнаруженная ничем ее не напоминала. Волосы не только росли, но и вылезали, а им было некуда... Мыши, моль и много других интересных животных, домом для которых выпало им стать, привели место своего обитания в состояние восхитительного разнообразия степеней запутанности, погрызенности и засоренности.

Негнущимися пальцами отцепив от себя все, что можно было отцепить, Алик прошел по запыленному под ковер коридору и вышел на небольшой, огражденный витыми чугунными перилами балкончик с видом на море. Море было в состоянии слабого, но ласкающего взор шторма. Пропитанный сыростью и запахом гниющих водорослей ветер унес в сырую темноту самую взъерошенную часть его облика.

Прежде, чем браться за перемены в своей судьбе, надо хотя бы полностью проснуться. Аланкрес еще спал, поэтому следующее действие произвел, не подумав. Он вспрыгнул на перила а оттуда - в бурлящее под стенами его обители море, надеясь, что его не снесет на берег ветром. Инерции прыжка хватило почти до самого рифа, где на дне, в переплетении коралловых веток дремали синие и в полоску рыбки.

Поборов соблазн доспать в этом замечательном уголке еще лет сто, пока вода, хоть и соленая, окончательно не погубит его, Алечка вылез на каменистую косу, где скучал, поджидая его, хромой черт, ковыряя ножкой мелкие камешки.

Создание тьмы, находившееся под властью своей стороны земли, могло общаться с коренными обитателями этой только наедине или до первого встреченного ими сознательного обитателя ее. Черт хотел полностью воспользоваться отпущенным ему временем для интересного и продуктивного общения.

- Скоро дождик пойдет и покапает, - сказал он радостно. - Хочешь ли, желаешь ли зонтик?

- А одеть меня не во что?

- А деньги у тебя есть? - подначил чертик слишком, как ему показалось, требовательного Алика.

- Рехнулся что ли, адское создание? Я не фальшивомонетчик...

- И правильно. Ведь это грех большой и недопустимый, - черт захихикал. Аланкрес вспомнил, что это была его любимая поговорка. Отдав должное собственной шутке, адское создание заковыляло прочь, оставив вампира одного на берегу, лишенного сил и всякой возможности вернуться. Алик решил, что не любит адские шутки. И еще он с нехорошим чувством прикинул что проще сторожить восемь тысяч лет проклятого каким-то идиотом еще большего идиота, или ценой нехитрых усилий развеять по ветру последнего и пойти домой.

Вдоль и поперек изругав черта, он дошел по берегу до какой-то железной ржавой сетки, ограждающей маленькую искусственную гавань с яхтами (настоящими), понаблюдал как они качаются на волнах, никаких планов по спасению себя не придумал и двинулся было обратно, когда вдруг почему-то вернулся запыхавшийся черт с сумкой.

- Ты не против черного цвета? - пробормотал он себе под нос. - Похоже, я грабанул и обчистил салон каких-то антиобщественных элементов, а они вечно носят такое, наверное, чтоб реже мыться, как ты считаешь и думаешь? Эту еще никто не успел купить, я выбирал без знаков отличия, а то мало ли что, где и когда...

Натягивая на себя последнюю деталь не шибко изысканного, но удобного костюма, внешне являющего собой незатейливое сочетание джинсов, рубашки и кожаной куртки, увешанной блестящими застежками (единственная в этом ансамбле деталь другого цвета), Аланкрес уверился в предначертании свыше его облику вечно пребывать в цветовой гамме шахматной доски. Кожа у него, меняла цвет в пределах от очень белого до не очень белого, волосы были лишь немногим темнее, настолько, что можно было заметить растущую надо лбом абсолютно седую прядку, заработанную им еще при жизни. В сочетании с черным цветом одежды вид получался довольно приметный.

-Как-нибудь еще встретимся и свидимся, тогда ты расскажешь и поведаешь мне, как было весело и забавно, - напутствовал черт исчезающего в тумане Аланкреса. Аланкресу не хотел встречаться.

Начало его появления в обществе ни чем увлекательным ознаменовано не было. Только сознанием, что через это надо пройти.

На первом этаже он обнаружил бар, при котором, как он узнал из разговоров, присутствовало ценное дополнение в виде борделя. Когда-то это был первый этаж его родного дома. Алик просидел там около двух часов, прислушиваясь к разговорам и присматриваясь к жестам. Когда последние начали уж слишком навязчиво повторяться, он решил, что теория пройдена. Выбрав, как ему показалось, довольно малолюдное место, то есть лестницу за одной из боковых дверей, он нашел на ней немного примелькавшуюся за эти два часа девицу в компании очень развитого физически человека, каких часто называют амбалами. Придя к выводу, что амбал девице не приглянулся, Алик решил избавить свою чувствительную натуру от этого наведенного дискомфорта.

- Эй, дядя, - с унылой наглостью произнес Алик. Субъект лениво замер. Эта его лень таила некую угрозу, из которой Аланкрес заключил, что он на верном пути. - Не огорчай меня, верни девочку.

Следующим этапом адаптации стала потасовка, в первом акте которой не совсем еще пришедший в себя и, вдобавок, легкий, как бумага Алик отлетел к впустившей его сюда двери, а во втором тот же Алик, отыскавший, с грехом пополам, точку опоры, вернулся и несколькими точными движениями зафиксировал обидчика. Пока он раздумывал, во что бы им кинуть, девица смотрела на него с таким безоглядным восхищением, что ему стало стыдно. При жизни своей, закончившейся давно и трагически, он вряд ли смог бы пленить какую-нибудь даму подобным зрелищем. Поэтому пойманного даже не потребовалось погружать в глубокий обморок, так сногсшибательно поействовало на него обычное удивление. Аккуратно выложив его за порог, Алик обернулся к даме.

Она представилась. Аланкрес, как вампир, не любил имен, которые специфика его существования обременяла эпитафиями - такой балласт в памяти был ему неприятен, поэтому он тоже представился, пытаясь переключить свои иссохшие за несколько десятилетий мысли на отстраненное наблюдение за чарующими переливами синеватого света на темных волнах ее волос.

Они станцевали два танца в сонном полумраке зала, после чего Аланкрес ускользнул в еще не совсем рассеявшуюся толпу возле сцены.

Долго стоял там, соображая, как убирается картонная декорация, прикрывающая единственный ход наверх, потом, так ничего и не придумав, присел на удобный подоконник, длинный настолько, что там могло бы уместиться в ряд человек десять, но кто-то, всего лишь второй на нем, сел к Алику слишком близко. Вампир, еще не глядя в его сторону, почувствовал что-то знакомое, и приятный голос произнес:

- А здорово ты меня приложил.

- Могу повторить, - приветливо ответил Алик. Он соврал. Жалкие остатки его энергии не потерпели бы такой расточительности.

- Ты прости, если я тебя чем задел, - продолжал его новый знакомый, -но я не знал, что это твоя девушка.

- Прощаю, -замогильным голосом отозвался Алик. Приятно походить на человека, да еще на такого, у которого может быть эта девушка.

За время долгого, томительного ожидания момента, когда можно будет незамеченным пройти наверх, в обход тошнотворной картинки, Алику успели представиться Генрихом, попытались что-то расспросить о здешнем обществе (Генрих оказался приезжим), рассказать пару анекдотов, в ответ на упоминание его полной неосведомленности поделиться всеми известными сведениями и, наконец-то, попрощавшись подозрительно внезапно, уйти, таясь, за какой-то малоприметной фигурой в черном.

Ночь кончалась; оставаться здесь дольше, тем более в такой опасной близости от окна становилось опасно, и Аланкрес все больше уверялся в том, что придется рискнуть и ломиться сквозь декорацию открыто. Тревожное оглядывание сильно поредевшей к утру массы посетителей привело к новому ощущению, заставившему его вздрогнуть. Прошел упущенный миг, и оно исчезло, оставшись в памяти как краткий взгляд, в котором Аланкрес прочел узнавание. Возможно, еще и удивление, но это уже значило не так много - Аланкрес был гораздо больше удивлен сам.

Разбираться уже не было времени - до художественного творения как раз образовался проход, и Алик, собрав последние силы, незамеченным проскочил отдыхать.

Череда потайных лестниц и дверей оказалась на своем месте, хоть и обветшала немного, и вампир с сентиментальным наслаждением восстановил в памяти почти не изменившийся рисунок трещин на темных стенах, мимо которых он последний раз проходил в середине ушедшего века.

Дальнейшее продвижение вверх подбросило еще один повод для беспокойства - стало отчетливо видно, что эту лестницу какое-то время назад посетил человек. Он даже не удосужился стереть со ступенек свои грязные следы. А на подходе к своей комнате Алик обнаружил даже оставленное человеком послание, заткнутое за ручку двери.

Гадкое чувство загнанного животного заставило его на короткое мгновение замереть на месте. Но ведь если его хотели убить, это можно было сделать вместо того, чтобы оставлять тут всякие бумажки, рассудил он, и осторожно взяв письмо развернул его. Первая же фраза ошарашила своей нелепостью: " Дорогой Аланкрес!.."

- Кому это тут я дорог? - опасливо произнес он, и, когда успокоение от звука собственного голоса появилось, продолжил читать.

"...Обнаружив тебя здесь, я сначала не поверил своим глазам и очень испугался, потому что последний раз подобные тебе твари встречались мне единственно в рассказах, на реализм отнюдь не претендующих, коими меня небезуспешно пытались напугать в детстве (позволю себе заметить, что в эту комнату привели меня поиски совершенно иного, нежели обнаруженное мною). Однако, поразмыслив и изучив некоторые документы, среди которых были и касающиеся прошлого этого места, я пришел к выводу, что если ты тот, кем кажешься, ты смог бы помочь мне в одном очень простом для тебя и очень сложном для меня деле. В случае если ты решишь почтить меня своим согласием, место твоего отдохновения останется, к нашей обоюдной радости, в тайне от людей и особенно от некоей религиозной секты, допускающей существование подобных тебе и очень неприязненно к этому существованию относящейся. Искренне надеюсь на наше продуктивное сотрудничество.

За разъяснениями обращаться в розовый дом на берегу. Спросить Фила.

Фил.

Посещению было больше месяца, поэтому и заметил его проснувшийся и немного размокший Алик только теперь. У адских сил, будь им пусто, не было права замечать такие визиты. Автор письма и следов скрупулезно обыскал комнату, коридор и даже ветхий балкончик, что небезопасно, значит был целеустремлен и не боялся риска. Прибавив к вышеприведенным свойствам характера Фила те, что явственно проскальзывали в письме, Аланкрес в полной мере осознал необходимость посещения розового дома следующей же ночью.

Вообще, сколько он себя помнил, все пытались его как-то использовать. И прокляли его этим сном вместо того, чтобы извести нормально, придерживаясь приличий единственно из корысти, и месяц назад ставню не открыли, а казалось бы - чего проще?

Презирая себя, как параноика, Аланкрес зачем-то проверил плотно ли в его запыленной обители забиты ставни и запирается ли дверь изнутри (хотя он помнил, что не запиралась). Затем он смахнул пыль и все остальное с красивой бронзовой подставки в центре комнаты и скоро уснул на ней сидя, обхватив руками колени и уткнув в них лицо.

2. Фил.

Верить в сказки, будучи маленьким, для Фила было так же естественно, как в нынешнем возрасте верить во власть над миром самой всепоглощающей силы на свете. Единственным ее выражением во все времена было количество, и Фил решил обеспечить себя им раз и навсегда. Достичь подобного можно многими незаконными путями, стоящими нервных клеточек неподготовленным умам, коим Фил и являлся, а потому и почел лучшим выбирать из путей законных, и остановился почему-то на странном - поисках кладов. Может быть его надежда на успех уходила корнями именно в эту, с детства выработанную привычку верить в сказки...

Так, или иначе, а найти клад - это не просто пойти и выкопать его. Нужна обстоятельность. Для начала Филу потребовалось наличие друзей в городском архиве, затем среди спортсменов - аквалангистов, спелеологов, и прочих. Старательное выслушивание пенсионеров с богатым военно-революционным прошлым как-то все же сподобилось принести плоды - Фил успел пошарить в подвале какого-то древнего коттеджа прежде, чем его снесли, в результате чего смог сам купить себе неплохой дом и засадить вокруг него сад розовыми кустами. С тех пор, твердо уверовав в прибыльное дело, Фил споил архив, взорвал городскую свалку, подрыл лучшую часть пляжа и надоел всем так, что его в какой-то момент вместе с его поисками просто прогнали с суши. Когда Фил купил себе акваланг и катер, его финансовое положение уже начинало требовать новых сокровищ, и ему как-то пришлось с горя обшарить верхние этажи известного всем притона, переделанного из старинного замка.

Поднимаясь по потайной лестнице, он на всякий случай осматривал стены, вспугивая золотистых мокриц, пока не прошел на самый верх и там обнаружил нечто, чуть не отправившее его прямо в приют для душевнобольных.

Золота комната, в которой хранился усыпленный проклятием Алик, не содержала. Фил нашел в ней бронзовую подставку с местом последнего успокоения всякого уважающего себя человека. Фил не любил тлен, однако подставка выглядела привлекательно, и он решил осмотреть ее верх детальнее. Ушла масса филовских сил, создавая много грохота прежде, чем взору видавшего многое кладоискателя открылось зрелище, заставившее его в ужасе отшатнуться. Готовый найти что угодно, от банального скелета до интригующего ни фига, Фил застыл в ужасе, увидев среди складок пурпурного атласа и слежавшихся в мелкие волны пасмурно-серых вихров нормально построенное лицо такого вида, словно оно удосужилось помереть не раньше, чем за день до его прихода.

Фила не испугала бы высохшая кожа и ввалившиеся глаза мумии, облезающий остатками плоти череп и другие неприятно видоизменившиеся мертвые экспонаты, но такая находка заставила оформиться в мозгу Фила парадоксальной сентенции о том, что неприятно встретить неразложившегося покойника там, где ожидаешь найти разложившегося. В принадлежности находки к ордену покойников, а не впавших в летаргию наркоманов убеждало полное отсутствие дыхания.

Волевым усилием оставив себя на месте, Фил еще раз осветил дрогнувшим фонариком свое видение и постарался отметить ускользнувшие от него при первом осмотре черты человека, которым этот труп наверняка когда-то был. Несмотря на общую свою нейтральность, они напоминали что-то такое нежненькое, веселенькое, вобщем, неприятное.

Одновременно пришло две мысли - первая по поводу того, кого же ему этот тип напоминает, а вторая - какими бы свойствами, при совокупности уже известных это пугало могло бы обладать.

Тип напоминал сестру. Она страдала каким-то психическим расстройством и жила с матерью в городе, изредка изводя своими приездами на отдых, который Фил, по возможности старался сделать недолгим. Неприятной в этой его неродной сестре была ее патологическая веселость, пугающая Фила и заставляющая его впадать в депрессию.

Мысль, о свойствах пришла несколько позже, и услужливая память радостно оформила ее в одно только слово, добытое из услышанных в детстве сказок.

Чтобы проверить догадку, Фил, движимый страхом в одну сторону а любопытством в другую, позволил последнему слегка пересилить. Он нагло потрогал типов нос за острие и подивился его несвойственной восковым фигурам и мумиям упругости и прохладности. Последняя надежда на искусственное происхождение феномена покинула Фила.

Постояв немного возле, чтобы прийти в себя, он решил, что надо действовать. И как раз вспомнил о своей недавней вылазке в аквалангом в одну из подводных пещер еле видного с берега скалистого острова с туземным названием Лат Ла.

Проплыв довольно долго под водой, он вылез на гранитный берег внутри острова, в одной из его пещер и так получилось, что тут же упал обратно. Но за короткий миг он увидел... Толком так и не поняв, что увидел, Фил упал потому, что тут же почувствовал такое, что заставило его забыть увиденное. Воздух там был не просто не пригоден для дыхания - он был ядовит, и Филу пришлось быстренько погрузиться обратно. При последующих визитах он, к большому своему огорчению, выяснил, что ни одно из доступных средств защиты от мерзких газов тут не действует. Те же визиты доказали ему, что действуй они, можно будет до конца жизни ничего не искать...

В дальнейшем грустный Фил нашел название газа в умной книжке, выучил его формулу, нарисовал ее на стене и долго кидал в нее нож, покуда не стала она неразличимой, как его неисполнимая мечта.

А теперь вот тут, перед ним, лежит существо и нагло, попирая все законы природы, не дышит. Оно может сплавать ( если, конечно, ему можно плавать) и забрать мечту голыми руками. А если его разъест газ, Фил плакать не будет. Не должны люди умирать, чтоб могла вечно жить эта полуистлевшая пакость...

...Дойдя в своих мечтах до благодарственных воплей восхищенной толпы " ура великому Филу, растворившему вампира в газе" , Фил поразился - до какого же бреда можно дойти, в присутствии подобной штуки. Но бред бредом, а факты...

За время его мечтаний Аланкрес не исчез. Поэтому, нацарапав вышеупомянутое послание, Фил опрометью дунул в родной архив.

Несколько дней он читал все, что смог найти относительно интересующей его проблемы, а затем, когда через неделю так никто и не появился, не знал, что и думать. На всякий случай он принял все меры предосторожности, какие смог, а смог он найти все, кроме мощей св. Ипполита ( жившего веков пять назад охотника за вампирами) потому, что реликвии эти хранились там, доехать куда не хватило бы денег, и неизвестно еще, были ли подлинными. Через две недели серебряную наружную щеколду сперли, а через три Фил стал подозревать, что у них в семье ненормальной была не только его сестра. На исходе четвертой он решил, что источник его бед - одиночество, тем более, что познакомился с хорошенькой девушкой, приехавшей из города, которой оказалось негде жить. Фил предложил ей поселиться у него в верхних комнатах и следить за садом, а она согласилась так быстро, что Фил решил, что нравится ей и ошибся. Она поливала цветы, рисовала на заборах, откровенно скучала в его присутствии и часто куда-то надолго исчезала. На всяческие намеки с его стороны реагировала так безразлично и рассеянно, что скоро Филу стало неинтересно намекать. Он снова занялся поисками сокровищ, изредка тоскливо поглядывая на Лат Ла и в опасливо - в сторону верхних этажей бара.

Решение появилось закономерно.

- Кэсси?

- А?

- Пойдем в бар.

- Куда?

- В бар. Расслабиться.

- А-а...В бар, так в бар.

"Кэсси, спрыгни в пропасть..." "В пропасть, так в пропасть..." Раздражало ужасно.

3. Упырь.

Народу в полумраке перемещалось туда-сюда обычное количество - не много, не мало. Отовсюду падал разноцветный свет, гипнотизируя лучами и бликами, подкрашивал облачка сигаретного дыма, оживлял прозрачные стаканы, тонул глубоко в напитках. На фоне обычной вечерней усталости стало скучновато, но приятно...

Кэсси с Филом танцевали друг с другом, каждый думая о своем. Фил об ужасах и сокровищах, девушка - о снах, что как раз накануне пришлись в настроение. Их и теперь напоминал мелькавший перед ней теперь восхитительный зеленовато - бирюзовый свет прожектора. Всегда казалось, что за каждым мерцающим, блестящим или светящимся предметом несложно увидеть тот иной, замечательно спокойный и гармоничный мир, представление о котором мы получаем иногда, когда нечего больше желать, потому что разум и чувства поражены внезапным, но прекрасным и спокойным видением. Это ощущение, знакомое тонким и одаренным натурам, коей девушке выпало несчастье (или все-таки счастье?) быть, зачастую бывает главным удовольствием в их жизни. Многие, желающие чаще, чем позволено в этом мире, испытывать подобное, вынуждены прибегать к грубым химикалиям, но Кэсси считала, что это дорого и неинтересно, а посему была обречена вечному томленью по иному... Прежде, выходя из снов, ей не хотелось просыпаться, а еще раньше - не хотелось просыпаться никогда... Это очень плохо, и додумав до этого места, Кэсси сочла, что дальше молчать неудобно.

- Смотри, какие у того типа волосы замечательные, -сказала она, кивая куда-то в сторону. - Темно - золотистые... Интересно, он их красит?

Фил взглянул в указанную сторону.

- Красит. У него и рожа, не как у рыжего.

- Это они у них, по-твоему, какие?

- Белые, красные и в конопушку. Рыжий, он бледный, как упырь. Боишься их? - и тут же прикусил язык, пока отказывая себе в праве на помешательство.

- Приводи, посмотрим, - слегка заинтересовалась Кэсси. - А вон тетка большая, с такой...

Вот так она, к огорчению Фила, восприняла приглашение расслабляться слишком буквально. Интеллектуального разговора не получалось.

Они танцевали подо что-то медленное и красивое. Фил, обладатель острой челки до подбородка, изредка прерывал разговор, сдувая ее носа. Кэсси смотрела куда-то сквозь него, отвечая невпопад. Мимо несколько раз проходила тетка в длинном белом шарфе, за который безумно хотелось дернуть... Это тоже нельзя было назвать похвальным желанием, и, додумав до этого места, Кэсси решила отвлечься и продолжить незаладившийся разговор.

- А теперь этот рыжий пьет текилу... Ты любишь текилу? У меня от нее язык болит...

- Я люблю пиво, - сказал Фил.

- Я тоже люблю пиво, - подхватила Кэсси. Что бы еще сказать? - Оно замечательное! А когда оно высыхает, оно становится липким...

Фил потихонечку изнывал. Изнывая, он взглянул в угол, где рыжий только что допил текилу. И, как на крапиву, напоролся на туманный и вязкий, как летаргия, взгляд. Напряженные нервы среагировали мгновенно - он отступил туда, где толпа была гуще и тут же, пытаясь унять некстати участившееся сердцебиение, глянул снова.

- Это мы куда? - поинтересовалась слегка опьяневшая Кэсси. Она тоже оглянулась и снова инициировала беседу.

- А вон рядом с рыжим сидит такой тип с остреньким носом... Осанка редко встретишь. Текилу не пьет. Наверное, не любит. Или у него тоже чего-то болит...

- Терпеть не может... Пошли домой, - Фил нервно кусал губы, увлекая девушку к выходу. Перед его внутренним взором еще долго стояло это до ужаса знакомое лицо с серыми удлиненными глазами...

Возникла трусливая мысль - послать на фиг сокровища, взобраться днем в обиталище этой твари... Где-то он там видел ставни, вряд ли фальшивые.

Половину следующего дня искатель кладов боролся с собой, наконец все же взял инструменты и двинулся в замок.

- Кэсси...

- У?- донеслось из сада.

- Если я не вернусь...- Фил вздохнул, потом огляделся. Почему это он должен не вернуться? Погода ясная...- Впрочем, я вернусь.

- Ну, как хочешь, - неподобающе разочарованно протянула Кэсси.

А когда он поднимался по лестнице на второй этаж, на ступеньках, прямо на своем пути он увидел рыжего, который разговаривал с красивым брюнетом в клубном костюме. Вернее, если бы он в тот момент, и в пару предыдущих, разговаривал, Фил бы так неожиданно на них не напоролся. А они, вероятно услышав его раньше, чем он их, стояли и следили за его приближением. Рыжий - озадаченно, костюм - презрительно сощурившись.

- Куда путь держишь? - насмешливо спросил брюнет.

- А то ты не знаешь, - угрюмо ответил Фил. Его, как придурковатого кладоискателя, знали все.

- Что-то ты здесь уже не первый раз по-моему.

- Так ведь бабки-то кончились, - объяснил Фил.

Брюнет зевнул и оглядел потолок. Фил смотрел на него и понимал, что можно идти назад.

- Иди-ка ты отсюда, - вспомнил о нем брюнет. - Или нет, подожди, сказал он, с нехорошей улыбочкой залезая правой рукой под левую полу пиджака.

- Я лучше пойду, - произнес Фил, стараясь без излишней спешки, но все же быстро оказаться вне зоны его досягаемости.

Хоть Фил и понимал, что гангстер - не статуя, на одном месте стоять не будет, но в тот день больше не пытался прорваться в гости к своему фантому.

А вернувшись домой, всерьез подумал, а не смотаться ли на материк за останками св. Ипполита, но, рассудив здраво, ограничился увешиванием себя серебром и другими, если верить архиву, полезными вещами. Даже обруч на голову надел, что оказалось очень удобно, и к тому же должно было, в случае чего, защитить от вмешательства мысли, буде таковые у него возникнут.

4. Лужа.

- Фил, у тебя есть... Что это с тобой? - Кэсси остановилась на пороге, пристально разглядывая Фила.

- Все тебе скажи...

- Так, - она остановилась, наматывая на палец прядь волос, - Последнее время ты без умолку твердил об этом, а теперь у тебя еще и прикид соответствующий. Признайся - лечился?

- Нет, - скривился кладоискатель.

- Значит пора. Прямо так пойдешь, или переоденешься?

- Никуда я не пойду... Нравится мне так ходить.

- Когда человеку что-то нравится, он так на дверь не оглядывается, Фил!

- Ты что-то хотела, - напомнил Фил.

- У меня чайник сломался, а наверху плиты нет. Она есть только у тебя, а ты сошел с ума. Как я теперь чаю попью?

- Признай меня нормальным, тогда дам кипятку.

- Низкая цена за огромное усилие, Фил. Я попробую провернуть это дело, если ты мне поможешь.

- Это как? - не понял Фил.

- Колись... Все, от начала и до конца.

Фил снова оглянулся на окна.

- Времени нет. Вдруг он придет, а я тут тебе доказываю... Как я буду выглядеть после этого?

- Честно говоря, - Кэсси критически его осмотрела, - ты и перед этим выглядишь интересно. Он будет заинтригован.

- Он знает обо мне...Тебе лучше уйти, если хочешь жить.

- Ну, сие условие проигнорировать нетрудно... Так расскажешь, или нет?

Фил покусал свисавшую через обруч челку, опасливо посмотрел в окно, где уже зажглась томным светом вечерняя звезда, все увеличивающая свою яркость в темнеющей сини, на чернеющие заросли роз и крапивы у забора, на свое отражение и, наконец на Кэсси, заинтересованное выражение которой льстило неимоверно.

Уйму лет назад, когда Эста Гирран, необычайно приятная женщина с лазурными глазами и русой косой рассказывала своему маленькому сыну сказки, она и предположить не могла, что через пару столетий кто-то повторит вступление к ним почти слово в слово.

Фил за короткое время обратил в слова все, что почерпнул за месяц в архиве. О том, как завлекают вампиры своих жертв сладкими речами, как выбирают их перед этим из бесчисленного сонма людского, как разговаривают с жертвой своей, остро наслаждаясь ее вниманием, как, завладев этим вниманием безраздельно, испытывают боль от биения чужого сердца, и как велика в них становится жажда разрушить, разобрать единение души и тела, впустить в себя эту переставшую быть чуждой жизнь... И они пьют кровь - все, что они могут, чтобы получить на краткое время иллюзию обретения жизни. Но душу им удержать не под силу - она возвращается к Создателю, а разрушитель обретает лишь воспоминания о ней... И остается он снова один, обретший и опустошенный, разочарованный и сожалеющий. Но в этот миг он слышит как растет трава и мигают звезды, как раскрываются ночные цветы и высыхает земля, как проплывают облака тумана над заводью скользя в изменчивых лучах бледного света...Тогда он неуязвим.

А убить его можно белым благородным металлом, расплавляющим его плоть, можно воздействовать на него осиной, омелой, и некоторыми другими растениями, обжигающими его, а также некоторыми специальными магическими приспособлениями, только это трудно потому, что сила его велика, он умеет подавлять волю человека на расстоянии, призывать его, да и просто очаровывать в обычном общении.

Его же собственные чувства близки к человеческим, только тоньше и острее, и поэтому тварь эту трудно обмануть. Но все вампиры - существа впечатлительные и увлекающиеся, поэтому охотники за ними иногда могли заманивать их в ловушки. Святой Ипполит, например, умудрялся заинтересовать их собственной персоной, потому что был великим актером, и каждому из них казалось, что он им интересен просто так, безо всякого хирургического вмешательства, а Ипполит потом сжигал их в печке специальным зеленым огнем, который их вроде как гипнотизирует, чтоб не убежали... И только один единственный кто-то не поверил ему, и решил сделать вампиром его самого, и сделал, но святой, преобразившись, первым же делом вытащил его и себя на солнышко, где они вдвоем и скончались. Тут же прибежали священники и канонизировали его бренные останки. С тех пор от них этим тварям тоже плохо.

- Кошмар, - угрюмо сказала в этом месте Кэсси, наливая себе чай мимо чашки. - А глаза у них какие?

Она мечтательно смотрела на растекающуюся по пестрой клеенке лужу, в которой дрожала едва начавшая убывать луна.

5. Аланкрес.

Было уже далеко за полночь, когда прислонившийся к наружной стене Аланкрес услышал, как Кэсси поднялась к себе. Тогда он бесшумно открыл окно и устроился на подоконнике, пока Фил стоял к нему спиной, включая свет. Когда же тот обернулся, взору его предстал сидящий к нему боком на подоконнике Алик. Неплохо освещенный и сразу заметный.

Фил вел себя достойно. Присутствуй при их встрече кто еще, ему бы показалось, что кладоискатель не очень испугался. Была ли это моральная подготовка, или нормальное оцепенение от неожиданности... Только он с места не сдвинулся.

- Аланкрес?

Даже чуть было не пригласил войти, да вовремя опомнился. Близкий контакт в планы не входил.

Аланкрес чуть склонил голову в его сторону, а потом повернулся и встретился с ним глазами. И молчал. Ему почему-то казалось, что тут можно промолчать. Это нервировало Фила, и он не нашел ничего лучше, чем грозно спросить:

- Почему ты не пришел раньше?

- Не мог, - сказал Аланкрес. - Ты простишь меня?

"А он еще и вредный" - в ужасе подумал Фил.

- Да тебя вообще убить надо, - прошипел он.

- А ты не убил...

- Я не буду этого делать и в дальнейшем, если ...

- Куплю у тебя некоторое время. Ведь при твоей ко мне любви вряд ли моя жизнь мне будет гарантирована надолго.

Аланкрес вновь повернулся в профиль и откинул голову назад, прислонившись затылком к оконной раме. Его серые, как туман, никогда не видевшие солнца волосы расползлись по плечам.

- Я думаю, это будет недолго, - сказал Фил. - Или как ты сам захочешь.

Он прошелся по комнате. Поправил сжимающий голову обруч. Переставил кастрюлю с землей для цветов на пол. Посмотрел на Аланкреса.

- Мне нужно достать сокровища из отравленной пещеры Лат Ла.

Аланкрес чуть приоткрыл глаза. И даже слово "сокровища" не заставило его смотреть в другую сторону, кроме той, куда были направлены его ноги.

- Откуда они взялись... на Лат Ла? - спросил он с некоторым усилием.

Фил сильно подозревал, что вампир долго спал и теперь с некоторым трудом оперировал новыми для него понятиями, отчего и делал иногда странные паузы. Что ж, пусть положение обязывает и дальше.

- Кто-то их туда положил. Насколько мне известно, это произошло в начале экспансии. Когда прикончили Кайерса. Тоже мне борец за свободу...

Не удержался, чтобы не похвастаться, и не поворчать. Анкаианцы, чуждые его деловой натуре иного и не заслуживали.

- Отрава?

- Вон, на стене формула...

- Мне это ни о чем не говорит. Мне твои ощущения.

- Охоч ты до чужих ощущений.

- Тем и живу.

Очень не понравилась Филу эта мелькнувшая улыбочка. Такой, по его мнению, могла бы поприветствовать пробегающая мимо мокрица или уховертка, а он их не любил.

- Да ты сдох давно...

- Да. Но что бы там со мной не случилось в незапамятные времена, тебя оно устраивает.

Аланкрес повернулся. Высокие скулы и острый подбородок навевали что-то от кошки. А чуть вздернутая верхняя губа, придающая его лицу несколько обиженное выражение, делала его одновременно и очень приметным. Где-то, не только у сестры, Фил уже встречал подобную приметность вместе с этими странно нежными чертами... Или нет?

- Это верно. Все довольны. Ты достаешь мне что там... что бы там ни было, а я тебя не трогаю. Лат Ла далеко, туда и обратно только на катере, он у меня есть.

- А когда я все вытащу?

- Уедешь куда-нибудь. Если мне не веришь.

- После того, как ты мне угрожал?

- А что ты хочешь? Подумай, кто ты и кто я. И вообще, когда я тебя нашел, ты был в моей власти. Я бы мог...

Аланкрес прервал его снисходительной, странно умиротворенной улыбкой.

- Ничего ты не мог. На следующий день, но не тогда... Готовь свой катер, завтра я приду.

- На пристань?

-Это называется пристанью, - сам себе объяснил Аланкрес, вспомнив прогнивший деревянный каркас мостков на берегу. - Нет, сюда. Там мне не нравится. Туда мы пойдем вместе.

- Подожди...- Фила такой расклад не устраивал, и он лихорадочно соображал, под какой бы причиной его сменить, - Я могу до завтра не достать горючего...

Аланкрес посмотрел на кладоискателя, как тот смотрел на уховерток и мокриц.

- Не вноси сумбур в мою хрупкую жизнь, - сказал он высокомерно. - Не достанешь - отложим.

Затем он соскользнул в сад и пропал.

6. Возвращение.

Кэсси шла по простирающейся на многие километры анкаианской свалке, размышляя о том, почему же ей так хорошо здесь. Может быть потому, что здесь одно место не похоже на другое. Или потому, что на свалке можно было найти все. Даже общество. Обитатели называли свои владения Полигоном и говорили, что на полигоне могло произойти все, что угодно, на то он и полигон.

Вот домик Оськи. Однажды Оське приснился сон, что она идет по длинному, сколоченному из досок коридору, где много дверей. За каждой дверью еще одна и, по мере открывания их растет надежда. За каждой дверью открывается короткий проход, который ведет все ближе и ближе к цели. Оське оставалось совсем немного дверей пройти, и она узнала бы, что это за цель, но ее разбудил Дебил, пришедший попросить заварочки. И с тех пор Оська строит этот самый коридор. Снаружи. Сначала стены прохода, потом дверь сектора. Потом опять стены. Внутри она еще не была, она зайдет туда когда-нибудь, она будет открывать двери и почувствует надежду... Надежду на что-то очень хорошее, что ждет ее там, в конце коридора, просто не может не ждать. Даже если там она ничего не увидит, это уже будет не важно. Потому что она дойдет до цели, и жизнь ее изменится, Оська в это верит... Если кто-нибудь в это время подержит Дебила, чтоб чаю не захотел.

- Оська!

- Киска... Купила? - осведомилась хрупкая девушка с золотистой косичкой в посыпанной опилками майке. Она сидела на крыльце и щурила зеленые глаза, рисуя что-то ручкой на выцветших джинсах.

- Да, только три не получилось. Осталось всего два...

-Ладно, остаток пропьем, - великодушно согласилась Оська. - Все равно мне этих еще месяца на два хватит, а дальше посмотрим...

Кэсси высыпала гвозди в большую банку на столе у Оськи, посмотрела немного в окно, из которого открывался вид на большой, красивый самолет и кусочек неба, вздохнула, покатала по полу некогда несработавшую мину, которую Оська где-то выкопала и держала дома из любви к риску (правда, несмотря на эту любовь, Оська не любила, когда мину шевелят, и поэтому все катали ее тайком), посмотрела на оськин шарж на Дебила, подивившись еще раз ее гениальности - сама она не умела рисовать шаржи и, наконец, вышла.

Подруга сидела к ней спиной на крыльце и строгала палочку.

- Оська...

- У?

- Я пойду.

- Пообедать не останешься?

- Тороплюсь.

Оська подняла голову и замерла с ножиком в руке, пристально глядя на Кэсси. Встретив ее непонимающий взгляд, объяснила:

- Ты меня удивляешь.

Кэсси вспомнила, что давно никуда не торопилась.

- Стараюсь.

Однако Оська выглядела хмурой.

- Если что, знай - здесь тебя ждут. И никогда больше не торопись, очень прошу. Меня это беспокоит. Оська загорелой мускулистой рукой заправила похожую на лошадиный хвост челку за ухо, а потом почесала комариный укус на щеке. - Кстати, после того, как ты ушла вчера из бара с этим длинным, о тебе спрашивал какой-то рыжий тип. В смысле кто, откуда...

- Какой тип?

- А я почем знаю... Здоровый. Ничего, так... Вежливый. Дебил говорит, у него пушка. Я не видела, только пиджак классный. Если бы на свете бывали рыжие шпионы, я б сказала, что он из них. А кто он?

- Без понятия...

- Значит, клеиться будет. Пушка есть, и думает, все можно. Все они такие, эти...

Оська вдруг замолчала и коснулась лба кончиками пальцев. Она всегда делала так, когда чего-то не понимала, или заговаривалась, или ей в голову приходили, на ее взгляд, не соответствующие ситуации мысли. Эта привычка, как она однажды поведала Кэсси, осталась у нее со времен психушки, и являлась издержкой самоконтроля, благодаря которому Оська некогда это заведение покинула.

Когда же помутнение прошло, Оська махнула рукой.

- Ну ладно... Счастливо. Не смею задерживать.

Кэсси попрощалась и пошла дальше. Она гуляла, как всегда, по дороге с работы, чтобы прийти домой уже без обременяющих воспоминаний трудового дня. Сегодня день забывался особенно долго - она вышла на обрыв, что защищал поселок от штормовых ветров, уже ближе к полуночи. Узкая тропинка, что шла по его краю, изобиловала торчащими корнями, рытвинами, принесенными неизвестно кем булыжниками, что вечно лезли под ноги, в общем, всякой дрянью. На подходе к ней девушка уже почти очистила память.

Она была одинока; а одиночество располагает к грезам и глубокому погружению в мечты. Кэсси погрузилась в них настолько, что не заметила, как споткнулась и потеряла равновесие. Очнулась уже в полете. А моменты полета хороши отсутствием сомнений в том, что случиться дальше. В этот, казалось бы, коротенький миг, в мозгу успевает в деталях прорисоваться полная картина на ближайшую секунду, даже прикидывается степень дальнейших повреждений...Это, как ни странно, успокаивает. Особенно летающих часто.

И только Кэсси успела таким образом успокоиться, еще не коснувшись земли, как пришло странное ощущение, резко и сильно испугавшее ее. Показалось, что она снова, как в детстве, застряла между железными прутьями забора и боится задохнуться. Это внезапное давление обжигающе - холодных, впивающихся в позвоночник прутьев, непреодолимое удушье заставило ее разум отключиться, уступив паническому страху. Она билась, чувствуя, как все глубже вонзаются в тело стальные холодные иглы, пока не потеряла сознание...

Очнулась Кэсси сидя на земле, прислоненная спиной к дереву. Ноги ее свешивались в пропасть, дно которой, очевидно, чуть не стало для нее местом приземления, предательски скрытым темнотой. Внизу и справа было темно, убедилась она, скосив туда глаза, а вот слева... Слева, то есть рядом, свесив ноги в ту же пропасть, сидел неподвижно, как нарисованный, господин, которого она почти сутки назад видела в баре. Не рыжий, значит, не шпион. В следующий момент он повернулся и взглянул на нее так, словно она тут внезапно выросла, покуда он смотрел в другую сторону.

- Это ты меня спас? - спросила Кэсси, видя, что он безмолвствует.

Тот еще немного помолчал, словно рассчитывая, на кого было бы реально свалить такое дело, а затем, никого не найдя, нехотя сказал:

- Да.

Многие из знавших некогда отрока Аланкреса Гиррана, никогда бы не смогли поверить в то, что через век с лишним он в два прыжка преодолеет отвесный обрыв. Никто не предполагал, что надолго, может быть, навечно, появятся в его жизни моменты, о которых нельзя поведать священнику, да и не со всяким вообще можно обсудить, потому что в скудном наборе человеческих понятий нельзя найти названия всему, что испытывают люди, не говоря уж о тех существах, чья чувствительность позволяет скрываться от взгляда и уворачиваться от пули.

Верно и то, что никто из знавших Алика вампиров, не отнесся бы без удивления к его действиям минутной давности.

Он поймал девушку в свободном полете с края обрыва, не успев, даже не подумав внушить ей, что он, это не он, а просто смертный, что он обычно проделывал автоматически. Девушка не была ему нужна - воспоминаниям о чьей-то облагодетельствованной беспредельной свободой душе на улицах города не успело еще и часа исполниться, перебор Алик не практиковал, а в том, что она его узнает по голосу, сомневаться не приходилось. Можно, конечно, было внушить ей, что это не его голос, но это требовало больших усилий. И он бы сразу ушел, если б не одна идея... Во всяком случае, так у него будет немного больше времени. Фил был прав - обаяние вампира сильнее человеческого, потому что обеспечивает его, вампира, существование. Знали бы об этом дипломаты и политики...

- Ты девушка Фила?

Похоже, девушка слегка рассердилась. Она сощурилась, склонила голову, и пренебрежительно сказала:

- А ты его хренов фантом... Будем знакомы.

Ей было неуютно; она переменила позу и теперь сидела, поджав под себя ноги. Алика слегка позабавила ее последняя фраза, заставив вспомнить какой-то обрывок впечатления из далекого прошлого (было у него, как и у всякого вампира два прошлых - далекое, и не очень. Далекое иногда раздражало, а иногда было даже милее обычного, по настроению). Эта слегка растрепанная недовольная девица, боявшаяся его, и в то же время черпавшая, как он потом понял, некоторый азарт в этом своем страхе... Задумавшись о ней, Алик молчал, и Кэсси решилась:

- Ты Аланкрес?

Аланкрес все так же молча дал себя рассмотреть. Сделать это детально в темноте было трудно, и Кэсси за пару смущенных взглядов отметила только мрачный наряд, длинные волосы цвета сухого перезимовавшего тростника, и тонкие и мягкие черты, в которых, при всей их необычности по высокой переносице и длинным глазам узнавался чистокровный анкаианец, каких она видела только на портретах.

Из музыкальной школы Кэсси помимо прочего, вынесла абсолютный слух, привычку вникать в

звуковые оттенки и запоминать их, поэтому подслушанный прошлой ночью голос узнала и по четырем словам. Из всего этого получались неутешительные выводы.

Аланкрес прервал ее размышления рассеянным вопросом (он, с досадой отметила Кэсси, мог себе позволить в такой ситуации быть рассеянным, в отличие от нее, которая не знала, что ее ждет).

- А Фил часто называет тебя "дорогая" ?

- Кэсси. Никогда. Да я бы и не позволила. Не такие у нас отношения.

Алик искоса взглянул на нее, приподняв длинную прямую бровь.

- А, казалось, при нынешней простоте нравов...

- Да, случай нетипичный, -с преувеличенным до идиотизма сожалением сказала Кэсси. - Зря ты меня ловил - надо было прикончить сразу... Я ведь слышала твой голос, когда вы с Филом разговаривали о сокровищах. И то, что ты - мертвая тварь, я слышала...

- И поверила?

- Разумеется, нет. Я, конечно, двинутая, но еще не настолько. Я не ожидала, что Фил поверит. Он, по-моему, такой практичный и без фантазии...

Кэсси снова посмотрела на Алика. Она, в отличие от него, была совсем неприметной. Даже не из-за отсутствия контрастов во внешности, а, как показалось Алику, по состоянию души. Хрупкая девушка с хвостиком и редкой челкой, прикрывавшей ее красивые глаза тонким вертикальными тенями. Кэсси закрыла их и вздохнула.

- Ну, если это правда, пожалуйста, подожди немного, - прошептала она, и Алик перестал чувствовать по меньшей мере половину ее присутствия. Она ушла если не в себя, то куда-то еще дальше. Алику это показалось забавным, хоть и было несколько невежливо. Через некоторое время он решил, что "немного" прошло и с нескрываемой симпатией спросил:

- А чего ждать-то?

Кэсси сначала открыла глаза, а уж потом постепенно вернулась.

- Я бы на твоем месте меня убила, - слегка удивленно объяснила она. Ведь ваше существование - тайна, а ты не можешь быть уверен...

-Так я обычно и делаю, - резко оборвал ее вампир, - но отнюдь не с теми, кто подсказывает мне как я должен поступать в той или иной ситуации. Поэтому тебе свобода от мирских забот не светит. И не надо меня бояться, я устал от этого.

- А разве они успевают... То есть, я слышала, по легендам, они ничего не чувствуют...

- Это называется комфортом и зависит от настроения. Нынче вот, я подавлен. Но тебе легче поверить, не правда ли? Тебе уже никто не поверит, кроме Фила.

Возникла такая улыбка, от которой Кэсси передернуло.

Еще раз окинув его озадаченным и внимательным взглядом, девушка встала, небрежно отряхнулась и сделала несколько шагов. Затем остановилась.

- Ты не к Филу шел? - спросила она осторожно. - Если да, то с тобой туда будет хотя бы не скучно идти.

- И не весело, - буркнул Алик, затем прислушался и безо всякого перехода сменил тему. - Вроде не война, - сказал он. - А стреляют.

Кэсси не ответила. Она с нежностью вспоминала рабочий день.

7. Поселок.

А это совсем уж никуда не годилось. Привычка Кэсси искать спасения от нехороших мыслей в разговоре на этот раз побеспокоила Аланкреса.

- Значит Фил говорил правду? - осторожно спросила она.

- Кому?

- Мне.

- Соизволил. Мне повезло меньше. Есть у него это горючее.

Кэсси представила Аланкреса, проверяющего наличие горючего. Потом отогнала мысль о том, что сам Аланкрес может говорить неправду. Не о горючем...

- А ты, - спросил он уже на окраине поселка, - будешь рассказывать всем о том, как гуляла с вампиром?

- Боишься буду?

- Не очень. Я узнаю об этом прежде, чем тебе кто-нибудь поверит.

Кэсси вспомнила Оську. А вот и нет, подумала она.

Шедший немного впереди Алик вдруг резко остановился и обернулся. Наверно такой его взгляд равнялся тревожному и подозрительному, подумала Кэсси. Чего это он?

- ?

- .........

Алик замер и прислушался.

- Жаль, не могу изобразить, - прошептал он задумчиво. - Одна, судя по звуку, та что вчера подъезжала к вашему вертепу, а вот вторая... она тише. Приближаются. Отойдем...

Когда тонкие полупрозрачные пальцы с заостренными голубоватыми ногтями сомкнулись на рукаве, оттягивая в тень от дороги, девушке словно бы от этого прикосновения передалась непонятная тревога. Кто там ее спрашивал? Шпион мог быть не просто красочной метафорой... Хотя какое им до нее дело, во всяком случае теперь?

Она почувствовала, что дрожит, а Аланкрес смотрел на дорогу и не спрашивал почему. Стало еще страшнее.

Мимо, на недопустимой для проселка скорости пролетели две машины, разбрызгивая осеннюю грязь. Аланкрес проводил их взглядом. Потом, не говоря ни слова, двинулся туда, откуда они приехали и исчез. Передвигался он то возникая, то исчезая, словно передаваемый зеркалами свет.

Кэсси когда-то звалась Кассинканой, о чем, в силу некоторых обстоятельств хотелось забыть. Тревога воскресила девочку-подростка с древним именем, которая несколько лет назад стояла и смотрела на сорванную с петель дверь одного дома. Удивило Кэсси то, что насмерть перепуганная девочка все же нашла в себе силы и побежала следом за Аликом, как она потом вспомнила, вовсе не затем, чтобы все узнать (почему-то казалось, что сейчас это несущественно), а затем, чтобы не успел исчезнуть хоть кто-то знакомый оттуда, когда она все узнает, потому что в тот, первый раз, никого рядом не было.

Остаток прошлой ночи, проведенный Аланкресом в городе, притупил его восприятие огромным количеством впечатлений. Большую часть приходилось тут же запоминать. Он был рассеян и расстроен, а немного согрела его лишь встреча с подругой детства Ирмой, которая радостно удивилась тому, что Алик Гирран все еще существует на свете, а не развеян по ветру, как она всегда считала. Сожалела, что их друг и учитель Элис давно покинул эти места, а его так не хватает.

Алик вспомнил свою первую встречу с Элисом - Аланкрес, еще тот, прежний Аланкрес, уже потерявший все, сидел на кладбище, на единственной целой лавочке и старался ни о чем не думать. Больше всего стараний потребовало искоренение в душе своей справедливой жажды мести - Алик не имел возможности и сил на поиски ее, как и многие анкаианцы, отчаявшиеся найти справедливость на обломках собственной жизни. Навязанная им религия поощряла подобные терзания, и, чтобы выжить, приходилось следовать ей хотя бы внешне.

Издавна анкаианцы, на своей богатой земле не приученные к жестокой борьбе, больше внимания уделяли всему, чему угодно, кроме воинственности, а Аланкрес был к тому же благородным анкаианцем. Так что не мстить захватчикам было для него так же легко, как умереть; труднее было забыть о пережитом. Боль всегда первой пробивалась сквозь охватившую его апатию, и приходилось слабеющей волей загонять в область забвения.

На что он существовал тогда, он не помнил; только крыши над головой точно не было, и он инстинктивно держался ближе к наименее посещаемым интервентами местам. Одним из них был, разумеется, погост, где он и проводил ночные часы, не испытывая страха ни перед теми, кто ходит по земле, ни перед теми, кто лежит в ней.

Ощущение чьего-то присутствия, ставшее ему столь привычным позже, вывело из задумчивости.

- Преклоняйся передо мной, смертный, - услышал он сказанное с высокомерно-усталой и не соответствующей фразе интонацией.

- Сейчас, - ответил Аланкрес еще более невыразительно и поднял голову. Перед ним стоял огромный тип в драном ватнике со скрещенными на груди руками. Почему-то, Алик четко видел его глаза, хотя они должны были бы быть скрыты тьмой, тем более, что единственный фонарь освещал аккурат его затылок, образовывая вокруг головы светящийся нимб.

- Меня зовут Элис, - представился тип, - я прибыл с материка, где много веков назад был легионером. Потом я стал вампиром.

- Бедняжка, - посочувствовал Алик. Он даже не успел еще для себя решить, кто это такой и что от него хочет, но представленный образ был настолько пошло рассчитан на испуг с его стороны, что закономерно вызвал сочувствие. А может быть, у Аланкреса просто кончились запасы страха... Так, или иначе, а Элису это не понравилось. Он эффектно оскалился.

- Ты сейчас навсегда перестанешь вдыхать смердящий воздух своей паршивой страны, - сказал он спокойным полушепотом, и Аланкрес действительно, хоть воздух ему смердящим и не казался никогда, ощутил удушье.

- Все равно не буду преклоняться, - выдавил он из себя, и его измученная воля вступила в неравное противоборство с волей вампира. То ли закалившись в лишениях, то ли поддержанная последним эмоциональным всплеском, воля эта оказалась вдруг не самым простым препятствием для Элиса. Что тогда чувствовал легионер, Аланкрес мог только предполагать. Элис наклонился над ним и оперся руками на спинку скамьи по обе стороны от Алика, у которого не было ни сил, ни желания встать. Алик смотрел ему в глаза и, если силу можно увидеть, то он видел как раз ее, и она не была силой от природы - доброй и щедрой, а была иной - страшной и требовательной; он сам назвал бы ее низкой и малопривлекательной.

Элис даже не переносил центр тяжести на левую руку, когда в неуловимое мгновение отвел назад правую и в это же мгновение короткий, безумной силы удар превратил в обломки часть ребер анкаианца.

Из того, что случилось после Алик помнил осознание своих последних мгновений, вкус собственной крови и леденящий, жадный поцелуй на губах, а затем - осязаемую волю, запретившую ему естественно и с облегчением покинуть этот мир.

- Готов ли ты постичь то, что я чувствую? - прошептал вампир, поднимая голову. Аланкрес, который уже давно не дышал, но все еще не умер, вспомнил о неизжитой жажде мести.

- Валяй, щедрый, - выдохнул он последнее, что смог, поборов желание закашляться. Он еще видел живыми глазами, платиновый браслет со странно знакомым знаком на запястье легионера...

...Алик согласился, что без Элиса скучно, и существование утратило половину прелести. Покуда Элис не рассказал, как дошел до жизни такой, Алик подозревал, что легионер прямо вампиром и родился - такое он иногда творил. Алику с Ирмой выпадало за ним убирать. Они еще побеседовали быстро, почти телепатически (когда-то они были очень близки, но не потому, что были судьбой друг друга, а потому что оказались в одно время в одном месте и в одном настроении). Алик просил об убежище, но Ирма сама переселялась и обещала помочь позже. Почему-то это огорчило Аланкреса больше, чем хотелось бы; вероятно, от того, что он устал скрываться, привыкать, искать. Вампиры всегда мечтают о покое, а Аланкрес хотел его как никогда.

И теперь, стоя на пороге комнаты, где молодой человек, ничего ему еще плохого не сделавший, лежал на окровавленных досках, прошитый автоматной очередью, Алик думал о том, что за две ночи девяносто лет не одолеешь, хорошо, если будет третья, а на четвертую уж точно будет поздно...

Внезапно Фил открыл глаза. Сначала взгляд его был бессмысленным, но в следующий миг Алик почувствовал, что узнан. В последние минуты своей жизни Фил сделал то, на что мужчины, по мнению Кэсси, если и были когда-то способны, что сомнительно, то теперь точно разучились. Он подумал о Кэсси. О грозящей ей со всех сторон опасности, о том, что она не знает, где логово мертвой твари, а значит, не сможет ей управлять...

- Алик..- прошептал он, и тому ничего не оставалось, как кивнуть. Может быть, кивал вовсе не мертвая тварь Алик, а анкаианец Аланкрес Гирран не мыслящий отказ там, где речь идет о последней воле, а может быть суеверный вампир, не умеющий обмануть доверившего ему свою смерть, только Фил почувствовал, что тот готов исполнить все, что он успеет попросить.

- Девчонка... со второго этажа... ничего не знает... оставь ее и...они знают...отомсти за меня...

Он не успел сказать кому. Последним, что он видел, был еще один грустный кивок и внимательный взгляд, так гармонирующий с вечным сном.

Алик если б и не захотел, стал суеверным - своя месть сделала его вампиром, ему отомстили, уложив в летаргию почти на век, и по пробуждении он не мог не обещать стать оружием чьего-то возмездия. Опершись о дверной косяк он некоторое время вслушивался в приближающиеся шаги той самой девчонки со второго этажа, а затем вышел ей навстречу. В другое время он бы просто исчез до ее появления, потому что, по здравому рассуждению, помимо последней воли была еще и реальная, грозящая ему самому опасность (ведь если Фила убили из-за его тайн, то поверившим в клады не так уж сложно поверить в Алика, тем более, что даже не поверив в него, искать могут начать и не с Лат Ла). Только вот... Просьба кладоискателя была необычна до приятности, и Алик решил доставить себе удовольствие, посмотреть еще раз на вдохновивший его предмет и понадеяться, что этого хватит до следующего милого впечатления, которыми, как он выяснил, было так бедно это время.... Еще любопытно стало, будет ли предмет нуждаться в утешении...

8. Кассинкана.

Те немногие в округе , кто мог что-то слышать (дом Фила стоял на отшибе) затаились в домах, и тишина осенней ночи нарушалась лишь спокойным ветром, лениво перебирающим фиолетовые тени листьев и трав. Ветер всегда казался Кэсси жителем далекого и спокойного мира, чуждого человеческим страстям.

На фоне дрожащих листьев высокого розового куста у крыльца стоявший в пол оборота Алик казался каменным изваянием. Ветер не тревожил даже его волосы, похожие на неровные клочья густого дыма. Лицо его, хоть он и смотрел на девушку, казалось тусклым и далеким, как запыленный портрет.

Кэсси остановилась и вопросительно посмотрела на вампира.

- Он умер, - сказал Аланкрес.

- Его убили? - тихо спросила Кэсси, садясь на крыльцо.

- Да.

- Те, кто уехал?

- Возможно. У тебя больше нет версий?

- Что? Версий? Я ведь этого еще не видела, - произнесла она слабым голосом. Как и многие в состоянии шока, она говорила без мимики и обычных интонаций. Затем Кэсси встала и прошла в комнату. Когда последовавший за ней Алик нашел ее сидящей на стуле, она никак не могла побороть бившую ее дрожь.

- Я когда-то видела, - прошептала она, - подобное... Только их было больше, и гангстеры были еще там. Я тогда очень испугалась...

Она стянула с себя куртку и попыталась повесить ее на спинку стула.

- Гангстеры? Которые делят город с монахами? - Алик слышал это от Ирмы.

- Не только город. Говорят, что...

Она замолчала и одела куртку обратно.

- Что же?

Кэсси вскочила и быстро вышла на улицу. Там огляделась.

- Вокруг на расстоянии слышимости никого нет, - понял ее Аланкрес. Успокойся и скажи.

- Да... Здесь, на верхних этажах нашего бара, есть потайная комната, и не одна...

- Это я знаю.

- А в одной иногда их главарь... живет, или не знаю, что он там делает. Не знаю, был ли он сегодня... Звать его Змеем, его редко кто видит... Я видела. На него похоже. Его, говорят, даже мэр боится, потому что считает, что он псих. А он слишком умный для психа.

Она еще скользнула взглядом по темной листве потом вопросительно взглянула на Алика.

- Тебе это надо?

- Надо, - признался тот.

- Ладно. Была у меня девка знакомая. Папа - шишка. Редкая честная шишка. Один раз он до этого Змея почти добрался. Не буду освещать, откуда мне это известно и насколько глубоко - случайность и обычное любопытство, только последствия были самые банальные и печальные, а меня угораздило как раз случиться поблизости. Давно это было, в моем детстве. Лет десять назад. Об этом никто не знал - ты первый. И за что тебе такая честь?

- Это не мне, - вдруг сказал Алик. - Фил, когда я вошел, просил за тебя.

- За меня?!

- Да. Сказал, что ты не знаешь, где я сплю. Я поверил ему, потому что догадывался об этом раньше. А еще он просил отомстить за него.

Кэсси всхлипнула.

- Ты знаешь... Я готова...

- Нет, - Алик грустно улыбнулся, - жажда справедливости, равно как и восстановление ее силой, и давно уже стали моей прерогативой. И еще одно, а то сюда движутся наделенные ею официально - подумай, будешь ли ты с ними объясняться (я бы не стал) - ответь мне, что ты думаешь о мотиве.

- Трепаться надо меньше. Весь город знал, что он нашел и где. А зачем тебе справедливость?

- А затем, что без нее мне амба. Обо мне твой романтический друг им тоже наплел.

- И они поверили?

- Не важно - искать все равно начнут там, где мне не надо. А меня нужно только найти...

- Алик...

- ?

- Ты один тут... такой?

- Нет. Не меньше двух. Но здесь один. Кстати, Кэсси... раз уж ты первая знаешь меня и пока на этом свете... Тебе лучше уехать в город.

- Я останусь.

- Оставайся. Если выдержишь. Прощай.

- Прощай.

И он исчез. Кэсси некоторое время смотрела на место, где он только что был, а потом опустилась на крыльцо.

Алик еще некоторое время побыл возле, прослушав разговор девушки с полицией, порадовался, что фараоны не изменились, удостоверился в том, что Кэсси еще в состоянии владеть собой в разговоре и совершенно забыла о нем. Ему даже казалось, что она в него не до конца поверила - оттуда и эта странная для места и времени откровенность. Похоже на привычку к необычным явлениям и галлюцинациям, хотя на наркоманку эта девица не похожа. Вообще-то, чтобы обезопасить себя следовало бы ее отправить по Великому Пути, как говорили его предки, но его удерживали две вещи - предполагаемый ум Змея и собственные неясные ассоциации от этой девицы, только усугубившиеся в разговоре. Она вела себя так, словно знала его раньше, как бы странно это ни звучало.

9. Комната.

В этой комнате, с интерьером из ценного на Анкаиане желтого дерева и синими шелковыми занавесками на высоких и узких окнах гангстер со стажем Энди Чогар, или Змей, как называли его за неприятный и немигающий взгляд, позволил себе сегодня предаться отдыху. Совсем не часто он позволял себе такой вот отрыв на верхнем этаже провинциального бара, в собственной потайной комнате, одной из многих, каких находилось немало в пыльных недрах одного древнего памятника архитектуры. В эту комнату не пускали никого и никогда, делая исключение лишь для одного охранника и Тени - так звали женщину, любившую Энди и преданную ему до самозабвения.

Энди был гангстером, взращенным неспокойной жизнью городских улиц и привыкшим с детства своими силами отстаивать место под солнцем. Энди многое прошел в жизни; иногда ему просто везло, но, чем дальше, тем больше, он сам изменял ситуацию в свою пользу и, порой не за счет самых худших качеств своей натуры.

Энди Чогар рано увлекся этой борьбой. Наступил момент, когда он почувствовал, что сама она доставляет ему удовольствия не меньше, чем результат, а иногда и больше. Результата он, правда, тоже не упускал.

Таким образом, в свои двадцать семь лет был одной из самых выдающихся фигур преступного мира Анкаианы, и был если не на пике своей карьеры, то очень рядом.

Комната эта содержала все, что могло потребоваться этому неординарному человеку для отдыха. Отдыхал Энди по-разному. Иногда просто спал. Но было у него, как у всякой неординарной личности, тайное увлечение - Змей рисовал сюрреалистические этюды от которых потом тошнило даже его самого, но не из-за техники исполнения - она была не так уж плоха, а из-за сюжетов. Каждому из тех, чье дальнейшее существование не представляло интереса и не обещало в дальнейшем принести пользы, он показывал их. И каждый раз кончина очередного посетителя этой сокровенной галереи становилась красочным воплощением последнего произведения.

Порой Энди и сам пытался разобраться в истоках подобных своих желаний, однако быстро запутывался в психологических нюансах и, в особенности, в определении своего статуса. Высший он или низший (как тщеславного человека, его это волновало особенно)? Он размышлял так - низки его желания, но разве право на них не возвышает его?

В очередной раз задав себе этот вопрос, Энди стоял перед зеркалом в огромной витой раме, отображавшем его в полный рост и детально оценивал свое отражение. Проще говоря, любовался.

Красивое и волевое лицо в зеркале нравилось не только ему самому, холодное и требовательное выражение карих глаз его вызывало уважение, а своим ладным и старательно тренированным телом Энди восхищался редкий случай когда в одиночестве...

Конечно, полностью доволен он не был - занятия, знакомые ему с детства, как помогающие скрашивать жизнь, занимали ум лишь ненадолго, после чего закономерно приходило опустошение и отвращение, иногда даже к самому себе. Те, кого он считал достойными противниками зачастую на проверку оказывались убогими слизняками, победа над которыми большой радости не доставляла. И уж тем более, никто из его жертв, не делал ничего, что бы его удивляло.

Таким образом, находя истинное величие лишь в самом себе, Змей часто сомневался в своей объективности. Нередко случалось, что возникало у него желание обсудить свою такую вот замечательную личность с Творцом. Это желание, возникая, порождало странную, мало знакомой природы тревогу.

- Кто я? - не слыша себя, спросил Энди у брюнета за блестящим стеклом, что отражался вместе с желтой настольной лампой на фоне синего плюшевого дивана. Брюнета, судя по движениям губ, интересовало это же.

- Извращенец, - произнесли у него за спиной негромко, голосом, явно привыкшим тонко модулировать интонациями. Была в этом слове и некоторая небрежность, и приветливость, и даже готовность терпеливо повторить, если переспросят. Поэтому, вместо того, чтобы переспрашивать, гангстер обернулся.

А диван, оказывается, был занят. Положив голову на один подлокотник, а ноги на противоположный, там возлежал бледный юноша в черных джинсах и черной рубахе, расстегнутой на груди. В лице его казался примечательным прямой острый нос и подходящий к нему торчащий вперед почти столь же острый подбородок, что делало его похожим на лису, правда, почему-то, очень поблекшую. Глаза цвета серебристого бархата томно смотрели на Энди.

Энди не стал бы тем, кем он стал, если бы не научился в считанные секунды и проявлять должную выдержку, и подобающе оценивать ситуацию.

- С кем имею честь? - ровно спросил он, подпустив в тон небольшую долю душившего его недовольства. Страх, который пришел, как только Энди осознал все обстоятельства, кажется, получилось скрыть.

- Сосед, - юноша небрежно ткнул себя в грудь пальцем.

Энди усмехнулся.

- А ты, сосед, пожалуй, прав, - кивнул Энди, рассматривая лежащую на спинке костлявую руку своего гостя. Тот тем временем выразительно перевел взгляд на одну из картин Энди, угрожающе накренившуюся над этим самым диваном.

- Извини за некоторую экстравагантность моего интерьера, - медленно произнес гангстер, отворачиваясь и убирая несколько других картин, прислоненных прежде к дивану, в глубь комнаты, - но я не предвидел твоего визита и, как ты понимаешь, не имел возможности как пригласить тебя для беседы в другое место, так и вообще...

Он не заметил, как гость принял приличную позу, примостившись в уголке дивана. Теперь он в упор рассматривал гангстера.

- Оформляя эту берлогу, я сам понимаешь, не стремился к изысканности, - продолжал Энди, - но в техническом оснащении, как мне кажется, ничего не упустил. Каждый, кто появлялся здесь, имел возможность ознакомиться с устройством. Все зависит от того, какие развлечения ты предпочитаешь.

Незваный гость откинулся на спинку дивана, положив согнутую руку под голову, и теперь внимательно следил за капо из-под полуприкрытых век.

- А разве Фил тебе не говорил? - произнес он полушепотом.

Получив, таким образом, ответы на многие интересующие его вопросы, Энди задался еще большим их количеством. В силу привычки он запомнил все, что нес меньше суток назад этот сумасшедший кладоискатель.

- Я, конечно, извращенец, - Энди подмешал в голос справедливой обиды, - но не до такой степени, чтобы интересоваться пристрастиями друзей тех, кого своими друзьями назвать не могу.

...А тому, на диване, захотелось узнать, есть ли на свете хоть кто-то, кого он может так назвать, кроме собственного отражения.

- Кладоискатель перед смертью углубился в метафизику, - сообщил Энди после некоторой паузы, - Какой именно пункт его речи моего гостя интересует?

- Сокровища, - ответил гость. - То, что он мог сказать обо мне, я слышал.

Те качества, которые помогли гангстеру добиться многого, не оставили его даже сейчас, когда в привычный и скучный мир вторглось удивительное, подвинув Энди поближе к помешательству.

- Позволь мне кое-что уточнить, - сказал он, подходя к гостю. Охрану он звать раздумал - тут сыграла свою роль, та же практичность, благодаря которой Фил чуть не стал богачом, и недостаток которой его погубил. Настолько вежливо, насколько сумел научиться за годы своей головокружительной карьеры Энди подержал за запястье беспокоившую его на протяжении всей беседы руку, затем обшарил взглядом комнату.

- Так, значит, ты - Аланкрес, - произнес он. - И это не бред.

Аланкрес между тем размышлял вот о чем: гангстер, несмотря на свои художественные завихи, оказался нормальным и типичным. За одно то, как он вел себя перед лицом такого явления, как Алик (Алика Аланкрес все-таки считал явлением природы, потому что не мог отказать ему в праве на жизнь) он заслуживал, наверно, со стороны некоторых некоторого уважения. Алик решил уважать его до момента высадки на берег с сокровищами, которые, как он чувствовал, были не просто горстью старых монеток. Хотя из всех этих богатств анкаианцу нужна была всего одна вещь, бывшая средь них, если верить Филу. Аланкрес не видел ее с тех пор, как знойным летним днем стоял у окна и, держа ее в руках, переводил взгляд с нее на марширующие по улицам отряды захватчиков. Через день они лишили его дома и семьи, и с тех самых пор он не имел сведений о судьбе этого древнего фамильного украшения золотого кулона в форме объемного ромба из витых тонких пластинок с чем-то непонятным, но необычайно красивым внутри него. Похоже это было на мерцающую белую звездочку, которая, как ему помнилось, каждый раз бывала разной - то она создавала о себе впечатление, что отсвечивает синим, то зеленым, то голубым, оставаясь при этом неизменно белой и словно бы излучая свет и спокойствие... Может быть, так казалось только Аланкресу, но, как бы то ни было, хотелось увидеть ее сейчас. Ведь если она осталась такой же, это будет почти счастье... Даже если для этого придется заключить временный альянс с человеком, которого, как он слышал, побаивается даже мэр, даже если это тот самый, которому ты поклялся отомстить, в чем Алик был теперь уверен.

- Меня зовут Алик, - поправил он.

Гангстер чуть сжал губы, чтоб стало похоже на улыбку.

- Похожий на тебя портрет украшал одну страничку из моего учебника истории с подписью: "Сын Кайерса Гиррана..."

-...Увидите - убейте, - насмешливо продолжил Алик.

- Так ты сын Кайерса? - наполовину утвердительно сказал Энди.

Алик чуть приподнял голову чтоб со спокойным и немного циничным высокомерием взглянуть на гангстера.

- Сын Кайерса умер.

- Так же, как и ты, - констатировал Энди.

10. Договор.

- Сколько ты хочешь? Я оплачиваю разные вещи - молчание, содействие, невмешательство...

Энди расхаживал по комнате в таком спокойствии, какое Алик у людей не привык встречать - он даже чуть не упустил момент, когда гангстер таким же спокойным и рассеянным движением взял со стола филовский серебряный обруч и водрузил его себе на голову, совершенно верно рассчитав, что, заключая сделку, нужно быть свободным от всякого влияния.

- Помимо собственного существования, - заметил Алик то, что Энди обошел.

- С моей стороны, вывод из того, что ты еще не убил меня один - ты заинтересован во мне, - ответствовал Энди. - И будешь до тех пор, пока катер с кладом не причалит. До этого времени я постараюсь себя защитить... Так значит когда я встретил кладоискателя на лестнице, он шел к тебе, внезапно сказал Энди.

- Когда?

- Позавчера. Я подумал, он к сокровищам идет...

- Он так и не сказал тебе где они?

- Сказал... вчера. Вчера он мне все сказал. Только вот о тебе я забыл спросить, но теперь знаю. Не буду тебя напрягать. Мы поедем на Лат Ла за сокровищами - Анкаиана - земля маленькая, денег на ней умещается немного, лишние не во вред. До этого времени я тебя не трогаю. Я готов не трогать тебя и дальше, если возникнет такая необходимость.

- А возникнет?

- Зависит от тебя. Нравится мне вся эта твоя невидимость, неслышимость, скорость, сила и пристрастие к темному времени суток. Может пригодится, ведь Анкаиана - земля маленькая...

- А материк - земля большая, - буркнул Алик. Он терпеть не мог такой манеры разговора, выставляющей собеседника идиотом, или заискивающим просителем, - А если будешь так со мной говорить, я рискну прибавить к твоим этюдам скульптуру.

Гангстер отвернулся. Алик чувствовал, что тому нравится играть со смертью, возможность которой он полностью осознавал. Редкое сочетание незаурядности характера, интеллекта и любви к риску ... Недалек тот час, когда нынешний мэр скончается, и скорее всего совершенно случайно... Но это Алику безразлично. Все можно было сделать аккуратнее - Алик, по сути дела бросался, очертя голову, в общение с этим человеком. И это вместо того, чтобы уносить ноги. Иначе неинтересно.

- Я б тебя больше уважал, - сказал гангстер с улыбкой, - если б ты рискнул это сделать сразу. Альянс вампира, коль уж он существует, с человеком выглядит странно и не может быть заключен без задней мысли.

- Но я иду на это.

- Ты рад был бы убить меня...

- Когда я сменю место жительства, мне будет абсолютно все равно знаешь ты обо мне или нет. А ты можешь рассказывать сказки, которые всегда были и многим успели надоесть. А по поводу радости - я никогда не испытывал ее от вида призванной мною смерти, это низко.

- А что же ты испытывал?

Алик словно бы не расслышал внезапно прорезавшегося интереса в голосе Энди. Его голос был невыразителен и тих.

- Очарование от величия смерти, которую мне так и не довелось испытать.

Энди какое-то время не отрывал взгляда от направленных в пустоту тусклых, как асфальт, глаз, пока не осознал, что тоже проникся каким-то очарованием. Это было совсем ненужно и раздражало; однако опасности никакой не несло, и Энди пожал плечами.

- Странный ты, - сказал он. - Завтра в полночь на берегу будешь?

- На пристани?

- Это пристань? - усмехнулся Энди.

- Фил говорил: пристань.

- Значит там, - улыбнулся Энди. Он не знал и трети того, что о рассказывал Фил о вампирах.

...Он не знал и трети этого, особенно о манере их общения, но Алик мог быть уверен в том, что он предпримет все, чтобы обезопасить себя.

А когда Алик остановился на лестнице, ведущей вниз, он услышал в только что покинутой комнате то, что ожидал услышать.

Сначала нажимали кнопки. Затем голос Энди произнес следующее:

- Асет? Здравствуй, дорогой... Да вот, как раз сидел и размышлял о добрых корешах... Не гоню. Как сейчас помню - так тронул ты меня, что я месяц мэра за твою шкуру уламывал... И не знал даже... Ну, что ты... Нет, какие расчеты... Я по вопросу... Да, как я слышал, ты когда-то всяческой некромантией занимался... Нет, кроме меня никто... Уже никто. Хм... Очень рад... Нужна консультация... Нет, добрый дядя психиатр ни при чем... Проблем пока нет, но знать хотелось бы побольше...Ну конечно. ..Да, через час. В Колизее...Пока.

Алик усмехнулся. Узнать, так узнать. Узнавай на здоровье... Все и так всем известно. А в Колизей я не потащусь, потому что устал, тем более, что внизу, похоже, сидит милая девочка Кэсси, которая считает, что ее жизнь теперь - мой каприз, и находит это безумно увлекательным, потому что ей нечем больше увлекаться.

Алика привлекали умные, гордые и порочные натуры, но только при необратимо разрушительном способе общения с ними. Употребив же иные способы, он утомлялся. Вот и теперь его тянуло к чему-то простому и милому, например, к Кэсси, которая не знала о том, что с самого начала даже мысль о роковой близости с ней была Алику неприятна и, наверное, удивлялась его лояльности. Впрочем, если ей об этом сказать, она, вряд ли разбирающаяся в сути вопроса, поймет как-нибудь не так (такие женщины способны расценить как недостаток внимания, если, кося толпу автоматной очередью, одну из них случайно пропустишь). По этой и некоторым другим причинам Алик решил общаться с ней, а не выслеживать гангстеров.

11. Впечатление.

Кэсси, отоспавшись за день, ночь посвятила довольно банальному, но в ее ситуации просто необходимому делу - пошла и напилась. После четвертого коктейля она уже была уверена, что Фил был ее судьбой, после шестого - что она никогда не найдет хоть кого-то, столь же благородного, а восьмой коктейль ознаменовался переполнением Кэсси. Поняв, что еще хоть одна лишняя капля заставит ее встать и искать хотя бы выход, что она уже физически сделать была не в состоянии, она отставила пустой стакан и уронила голову на руки. Удивилась, что еще не на стол.

Хотелось, чтоб пришла Оська, или хотя бы Дебил, но очевидно, они забыли Кэсси навсегда и никогда не почувствуют, куда им, что она тут одна, уставшая пить и в еще более похоронном настроении, чем в начале пиршества...

А на улице, куда она все-таки нашла силы выйти, стояла машина, от вида которой Кассинкана частично отрезвела. Злость, поднявшуюся в ней, не остановила бы и самая противно звучащая сигнализация, но вслед за ней из бара показался какой-то подозрительный народ, и, пропустив его , Кэсси вернулась.

Время которое она провела, уставившись в пустой стакан, она не считала.

- Вы не танцуете? - услышала она рядом.

- Никогда, - категорически ответила девушка. Ей показалось, что при этом она слишком энергично кивнула.

- Тогда простите, - грустно сказал приятный голос и его обладатель удалился. Это было ново. Кэсси уже просчитывала в уме варианты его следующего вопроса (благо, чтобы просчитать реплики мужика, который клеится, сильно напрягаться не надо) а этого вот не ожидала... Поэтому даже дала себе труд повернуться и проследить взглядом за уходящим. У него была шикарная фигура. А вдруг, даже при ней, он не дурак, а она его так?! Было от чего прийти в отчаянье. Она уже собиралась выйти и поплакать, как вдруг над пустым стаканом перед ее глазами плавно зависла рука и покрутила его на пальце по столу.

- Что за гадость ты пьешь, - приветливо прозвучал за спиной голос Алика.

- Кто б говорил... - вздохнула Кэсси. Шикарная фигура на сегодня обламывалась.

- Ты домой-то дойдешь?

- Дойду, - Кэсси встала. Мебель была как живая - каждому предмету хотелось куда-то двигаться, и Кэсси решила, что лучше сесть. - Но я туда пока не собираюсь.

- Оно и видно... Хоть больше не пей.

- Чего это ты такой заботливый? Грехи замаливаешь?

- Я существую вне этих понятий, - без всякого выражения произнес Алик, - Моя душа и так обречена своим выбором на заточение в вечном падении в никуда из ниоткуда...

Кэсси стряхнула оцепенение от нахлынувшей безысходной картины.

- Приятно слышать, - сказала она. - Хоть там ты от меня отстанешь.

- Прости, если был навязчив. Хотел предупредить, чтоб ты не трогала машину Энди, а то случайно проходя мимо, видел какими глазами ты на нее смотрела.

- Неужто жалко ее...

- Нет, тебя. Кого-то ты мне напоминаешь.

- А у тебя имя знакомое. Так звали...

- И сейчас зовут.

Разноцветные прожектора прозрачными мазками кружились в стенках стакана. Подняв глаза, Кэсси обнаружила Алика сидящим напротив. Трепещущие зеленоватые блики света казались на его лице темнее и терялись. Представилось их вечное, изнуряющее погружение в бесцветную, беззвучную и безвременную пустоту... Когда она была меньше, она читала книжку о судьбе последнего анкаианского правителя Кайерса. Там говорилось, что у него было трое детей, из которых, как впрочем, и из всей его семьи, удалось спастись только одному, который потом сам хоронил их тела ночью за городом, копая могилы чуть ли не руками. Через полгода он пропал, хотя некоторые загадочные вещи, что происходили после, дали почву для всяких идиотских легенд...Правда, в книжке больше говорилось о том, как они жили, а не как умерли - лет двадцать назад автор ее уже осмелился написать о них с симпатией, и книжка вышла хорошая, которая Кэсси очень понравилась. Был там и портрет Аланкреса, и даже его стихи. Мало... Так вот, еще некоторое время помнилась оттуда такая волшебная и жуткая фраза про бегство из небытия в небытие, только она ее не помнит сейчас, хотя когда-то всю красиво намазала из тюбика с масляной краской на стенке какого-то сортира. Он, наверно, и сам ее забыл, потому что сказал иначе. А может, просто не хотел повторяться.

...А теперь его там не было. Он сидел с какой-то блондинкой в зеленом, и был настолько вдохновлен и любезен, что Кэсси стало дурно. Теперь она поняла, что он имел в виду, когда говорил "если выдержишь". Определенно не выдержит. Вряд ли она еще увидит эту блондинку. Нет, пора домой, в свою новую квартиру - там жила тетка, которая съехала, оставив ей ключи, чтоб следила за домом и кормила черную кошку. Эта одинокая душа тут же прониклась сочувствием к Кэсси и в первый же день на ней немножко поспала.

- Простите, но, такое впечатление, что здесь никто не танцует, не только вы, - обратился к ней упущенный было обладатель фигуры. Кэсси подняла голову.

- Да нет, я уже в состоянии. Только принесите мне соку.

Выпив сок и протанцевав с несколько раз с молодым человеком, который почему-то решил, что к ее сегодняшнему настроению подойдет только пачка свежих анекдотов (и оказался прав), Кэсси вернулась за столик. Подавленное настроение, развеянное было не столько анекдотами, сколько необычными и милыми репликами ее собеседника по поводу их содержания, вернулось снова.

Она огляделась. Недавний ее партнер стоял перед стойкой, где горел нормальный свет. Парень был рыжим.

Алика с блондинкой нигде не было, да и вообще, народ стал расходиться. Кошмар какой-то, подумала протрезвевшая Кэсси. Точно не выдержу. Как там в той сказке : "...и проткнул жестокий правитель сердце птицы длинной спицей, и выпил по капле кровь ее..." Ну, держись, анкайский принц! Я конечно, не правитель, и кровь свою можешь себе оставить, но спица у меня найдется. Теткина посеребренная спица, под которой плоть твоя будет плавиться, как пластилин, если верить Филу. Жалко тебя, конечно, бедного, но ведь стихов ты все равно больше не пишешь.

О том, что Аланкрес может все просечь раньше, и ее светлый подвиг во имя человечества так никогда и не будет совершен, она думала меньше всего. Плохо, конечно, обманывать чужое доверие, но она будет прощена (если это вообще потребуется).

Хотя был уже третий час ночи, спать не хотелось. Сбегав до тетки, Кэсси, стараясь поменьше думать о своей миссии, остановилась и задумалась. Если он вернется в бар, можно будет сделать это там, тем более, что народу мало. Потом аккуратно вытащить его наружу (Фил говорит, они легкие) и прибить там где-нибудь. Брр... А может, проще уехать? Вообще, то, что на нее сейчас нашло похоже на помрачение, а это плохо. И ведь никто не похвалит, вот что обидно. Ну, скорее всего, она его просто не найдет, если он уединился куда-нибудь с блондинкой. И ведь не предупредишь ее.

Так вот, приведя мысли свои в состояние обычного сумбура, Кэсси шла по берегу к бару и поскальзывалась на камешках. А когда, наконец, все же упала, почувствовала, что силы иссякли. Посидела немного и, когда глаза привыкли к темноте, увидела вдалеке что-то маленькое и блестящее. Любопытство придало сил.

Разумеется, это оказалось вовсе не таким уж блестящим, в первом приближении похожим на брошенный кем-то крупногабаритный мусор, а во втором - конечно же искомым принцем, сидящим спиною к ней на валуне с низко опущенной головой. Это она под звездами блестела. Такое вот испытание.

- Это ты? А я сначала думала - какая-то свинья пакет на пляже выбросила...

- Спасибо. В летучую мышь я превращаться не умею, так хоть пакетом показаться - удовольствие.

- В мышь? - Кэсси вдруг стало грустно, и она решила польстить ему напоследок, - Я б поверила, ели б речь шла о чайке...

Грубая лесть - вещь подозрительная, но Алик не обернулся.

- Они теперь похожи на мусор?

Стало светлее - ветер отогнал с луны непрозрачное облако. Серые волосы Алика отсвечивали тусклым неоновым блеском - в одном направлении зеленоватым, в другом - розовым.

- Ты братская могила, - не выдержала Кэсси. - Очаровательная. - И плевать ей, если он повернется.

А он не повернулся, а только склонил голову, подтянул колени и обхватил их, сжавшись таким образом в комок. Тонкая шелковая рубашка, словно кожа, облегала острые верхушки позвонков. Казалось, там больше ничего и не было, только кости и сквозняк. Легче будет. Кэсси поднесла спицу, направив ее точно между ребер, с той стороны где они были нормальными. С другой вот, что-то казалось странным.

- Кэсси...

- Что? - произнесла Кэсси так с интонацией усталого ментора, готового разразиться обвинительной тирадой.

- Я б на твоем месте завтра уехал в город.

- Мешаю?

- О, нет, что ты...

Черт подери этот голос! Чего он еще скажет...

- Нельзя объяснить, не вдаваясь в подробности. Не хочется.

- Алик... То есть, Аланкрес... Фил говорил, что без желания вампирами не становятся, ведь так?

- Угу.

- А причина?

- Вроде твоей вчера, только в более уважительной степени. Месть называется. Не советую, кстати.

Это он о чем? Будем думать, что не о себе, а то страшно. Если станет страшно, он это почувствует. И все-таки жалко...

- Алик, научи меня убивать.

- Кого?

"Тебя". Эффектно.

- Вообще.

- Никогда при этом не думай о смерти. Лучше о жизни.

Тут голос наконец-то сорвался и Кэсси увидела, как хрупкое тело пронизала дрожь.

- Да что с тобой?

Ответом ей было что-то похожее на истерический смешок. Кэсси стало грустно - она сбросила сумку, положила на нее спицу, вздохнула погладила мертвую тварь по плечу. И тогда он обернулся. Все-таки, у него были замечательные глаза. Полные слез. Очень трогательно, а главное, что не в первый раз. Как-то кошка выдрала хвост любимой птичке, надо было дать ей пинок, но за грустную морду кошка отделалась шлепком тапкой. Правда, кошка была живой, но вот говорить не умела.

- Сто семьдесят шесть лет назад родился Аланкрес Гирран. И он не всегда был в депрессии. Нынче он отдыхает, а ты мешаешь.

- Я в бар шла ...

Она поймала направление его взгляда и вздрогнула. Ну, разумеется... Ладно будем смелыми, хоть это и адски трудно.

- Я решила, что не выдержу и пришла убить тебя.

Алик вздрогнул и тут же закрыл глаза.

- А почему не стала? - прошептал он, призрачно улыбаясь.

- Пожалела, - спокойно объяснила девушка.

Алик два раза моргнул.

- Спасибо, добрая Кэсси.

Он уткнул лицо в ладони и истерически всхлипнул, потом еще минуту смеялся беззвучно, после чего сразу вернулся в прежнее спокойное состояние.

- Так ты меня и вправду уморишь, - тихо сказал он, аккуратно вытирая лицо платочком.

- Ничего смешного, кстати, - фыркнула Кэсси. - Тебя не умори, ты тут весь народ порешишь...

- Тут - нет, - возразил Алик, неподвижно глядя в никуда. - Близко и мало. Город другое дело... Хотя там мрачно очень. Грязно и скучно. Но выбирать не приходится, хоть я и тоскую. Помню его другим... Эти пастельные тона, эти пыльные одежды, от которых кажется, что ты во сне, эта пьяная музыка, похожая на легкое, влекущее прикосновение... Жизнь, набранная сновидениями и картинами из оттенков светлых и приглушенных цветов. Не отыскать ни черного, ни белого - жизни и смерти. Наверное, поэтому анкаианцы так легко променяли одно на другое. Для нас не существовало по отдельности ни боли, ни праздника, ни тьмы, ни звезд - только впечатление, только оттенки и отголоски. Нерезкие превращения теней в отблески, отблесков в образы и навеянные нечеткими образами едва уловимые идеи, слегка касающиеся тонких и сокровенных чувств... Этим была бы для тебя Анкаиана. Вернее, впечатление от нее.

- Я не успела, - извиняющимся тоном сказала Кэсси.

- Твое счастье. Они умерли в тот день, когда потеряли свою страну. Им стало незачем жить... В вашем мире это зовут депрессией. С тобой было? Если не было, то сейчас начнется. Я скучен когда устаю.

- От меня?

- Нет, меня утомило впечатление от другого человека.

- От блондинки?

- Она утомляет сама по себе и не способна создать полноценное впечатление. А твоя... эманация содержит так много, что мне лень разбираться.

Диалог с анкаианцем, да к тому же еще и вампиром создал у Кэсси впечатление, что она снова опьянела. Этот поток слов казался осязаемым и был гипнотически приятен. Укачивал и отнимал волю, рождая подобие безумного, мягкого азарта, восторга и очарования. Она уже забыла о земле под собой, когда фраза, прозвучавшая резким диссонансом, вернула ее в реальность.

- ... лучше не возникай какое-то время в районе замка.

- А что будет?

Было что-то страшное в том, с какой скоростью он обучался соответствовать обществу, в котором проснулся. Например, ему требовалось все меньше времени на обдумывание лаконичных выражений.

-Шквал. Может накрыть.

И, замечая что ему это нравится, Кэсси только вспоминала фильмы с хищниками, для собственного удовольствия преодолевающими немыслимые препятствия и расстояния, да с трудом вытаскивала себя из отупляющего, первобытного восхищения для нормального разговора.

- Тебе-то что?

- Я обещал Филу твое благополучие.

Алик огляделся, словно что-то искал. Но вокруг было только черное небо, черные скалы, черные волны и камни.

- Фил умер.

Алик перестал оглядываться. Теперь он был в профиль, и звездный свет терялся под его блестящими ресницами, как в бездне.

- А я не совсем, вопреки твоим замыслам. Ты согласишься, что я мерзкий (я разный, но и такой тоже), но сволочью отнюдь не являюсь и обещания свои выполняю... Иногда.

Алик улыбнулся, повернулся и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

- И как же узнать, когда?

- А, нужно меня хорошо знать.

Кассинкана вздохнула и вспомнила, что когда-то, в юности, была очень впечатлительной.

- Я знаю Гиррана. Я про него книжку читала. Про Аланкреса тоже... Про его жизнь.

Алик усмехнулся.

- Бедняжка. У него была очень короткая жизнь, на биографию не хватит, - сказал он с нежностью.

- Там была не биография. Там были его стихи и портрет.

- Да, - Алик криво улыбнулся, - он был неординарным человеком. А представляешь, что он чувствовал, когда...

Кэсси, по какому-то наитию, перебила его:

- А что он чувствует сейчас, когда видит, что сделали с его страной!

- Чувствует, что исправить ничего нельзя. Ручаюсь, как его близко знавший. Поэтому не сильно переживает, во всяком случае, по этому поводу. Еще ему интересно, откуда в вас столько сочувствия.

- Он бы знал, - обиженно сказала Кэсси, - если б прочитал про себя...

- Иной был бы эффект, если б он написал про себя.

- Почему?

- Потому что это была бы правда. Он, этот жалкий избалованный и самонадеянный идиот, возомнивший себя мировой справедливостью, не стоит сочувствия.

Порыв холодного, влажного ветра неприятно взъерошил ей волосы и обдал осенним холодом, заставил обхватить себя за локти. На безразличного к таким вещам Алика смотреть было холодно.

- Так ему и надо?

- Как?

- В-в-ввот так, - почти неслышно сказала Кэсси и ткнула пальцами в плечо вампира.

- Еще раз пожалели. Я -то уж тем более этого не достоин, это он был добрым.

- И ты до сих пор говоришь от имени мировой справедливости.

- Ну вот, теперь ты знаешь, как я поступлю.

- Как он?

- Хоть я его и не люблю, - утвердительно сказал Алик. - Тебе бы он тоже не понравился. Представь - как я, только... Капризный замороченный ребенок, хилый, рассеянный, похожий одновременно на унылого кузнечика, птицу, крысу, лису... да на кого он только не был похож! Иногда его так обзывали...

- Он обижался?

- Когда замечал. Он стал внимательным только после того, как проходящий мимо вампир придал его облику некоторую инфернальность...

- Подошла.

- Хм... спасибо....и научил не думать о цене. Мы живем ради мгновений, и каждым из них надо насладиться.

- Аланкрес тоже так считал?

- Еще слово о нем, и я начну вести себя также безобразно. Или обижусь.

- Ну ладно... Пойду я.

Кэсси встала, растирая затекшую ногу. Только миг назад она поняла, что замерзла и безумно хочет спать.

- Кэсси! - окликнул ее Алик самым чарующим голосом.

- Да...

- Надеюсь, мы больше не увидимся?

Кэсси пожала плечами. Когда до нее полностью дошел смысл последней фразы, она резко обернулась и увидела на фоне черных камней только мелькнувший отблеск... Или впечатление от него.

12. Генрих.

Проспав до полудня, который получился на удивление теплым и солнечным, Кэсси встала, выпустила изнывающую кошку и вышла на крыльцо - порадоваться последнему благословенному дню. Ее еще не оставил сон, когда, стоя прислонившись к притолоке с большой кружкой в руке, она гадала, для чего нужны надетые теткой на забор стеклянные банки (кроме того, что они так замечательно блестят под этим чистым небом). Если бы не желтеющие листья, пейзаж позади них сошел бы за лето. Кэсси любила лето. До тех пор, пока она не пошла работать и не уехала из города оформлять виллы для сильных мира сего, она с родителями каждое лето отдыхала на Озере.

На Анкаиане существовало только одно озеро, потому какого-нибудь специфического названия оно не имело. Когда она влюбилась, оно стало Озером ее любви, а когда рассталась - Озером ее воспоминаний. Теперь же у него наклевывался статус Озера, где она вот уже два года не была.

Повсюду по его берегам валялись поросшие мхом каменные глыбы, между которыми кое-где росли невысокие кустарники с причудливо изогнутыми ветками, напоминавшими корни, а лесные деревья скрывали свои нижние ветки под гнетом мелких пушистых лиан и серебристых орхидей, с которых иногда бесшумно взлетали черные, размером с птицу, окруженные синеватым сиянием бабочки, лаково блестели коралловой чешуей тонкие древесные ящерицы а в глубине крон можно было угадать незримое присутствие сладкоголосой серой иволги...

Движение у калитки не сразу отвлекло ее от созерцания картин своей памяти. Был миг, когда ей показалось было, что это полиция, которая явилась за новыми сведениями по своему безнадежному делу, однако в следующий момент она раскаялась в такой заниженной оценке умственных способностей доблестных стражей порядка, потому что одежда стоящего у калитки человека не подошла бы ни одному полицейскому даже в гробу. Он был в джинсах и белой фланелевой рубашке, небрежно завязанной узлом спереди в районе талии (можно было бы определить местонахождение узла коротким словосочетанием "на пузе", но это было бы несправедливо по отношению к хозяину, потому что ничего похожего на сие достойное вместилище кулинарных излишеств в том месте не росло).

Поняв, что замечен, обладатель красивой фигуры улыбнулся и постучал суставом согнутого пальца в доску забора. Только после этого Кэсси узнала в нем своего вчерашнего партнера по пьяным танцам. В руке он держал что-то смутно узнаваемое.

- Привет, - сказала Кэсси.

- Привет. Ты вчера на столике забыла вот это, - он протянул ей то, что было в руке.

"Вот это" относилось к тем вещам, названия которых мужчины считают ниже своего достоинства запоминать. Именовалось косметичкой. Кэсси еще и не вспомнила, что успела ее забыть.

- Ой...Спасибо.

Тут всякая приличная девица должна была всплескивать руками и кидаться на шею герою, взявшему на себя труд возвращения чужой собственности. Кэсси решила, что это вульгарно и тут же себя мысленно отругала решив, что это сказалось знакомство с Гирраном.

- Впрочем, - сказал рыжий, - это меня совсем не напрягло. Я смог еще раз тебя увидеть.

Кэсси знала, что хороша собой, однако, когда тебе это повторяет шикарной внешности парень, приятно, как в первый раз. Теперь, подумала она, он станет напрашиваться в гости.

- Ну... Я пошел, - сказал рыжий. У него были бронзовые волосы, которые переливались на солнце как перья диковинной птицы, и бронзовый загар, а классические черты лица вполне могли бы принадлежать герою сериала, заставляющего домохозяек с маниакальным упорством регулярно сгонять своих благоверных с любимого места у телевизора. Только взгляд поумнее. В общем, весь его облик напоминал Кэсси о том, что лето кончилось, а у нее так и не было романа.

- Подожди, - сказала Кэсси. - Я сейчас оденусь и позавтракаю, а потом можно будет прогуляться на берег.

- Давай вместе позавтракаем, - обрадовался рыжий. - Меня, кстати, зовут Генрих.

- А меня Кассинкана.

- Это откуда?

- Из какой-то легенды. Там вечно кого-то то Кассинкана зовут, то Аланкрес...

- ...Генрихами тоже иногда.

- Не примазывайся. Мы из разных легенд.

- У нас еще все еще впереди.

От таких слов у Кэсси перехватывало дыхание.

Они позавтракали в баре, потом там же пообедали и поужинали. Кэсси опомнилась только, когда за единственным окном заведения стало черно, а помещение заполнилось веселым народом. Подойдя к стойке за соком, она отодвинула рукой чью-то газету.

- Он тебе так симпатичен, что ты пренебрегла моим советом? послышалось из-за нее. - Не оборачивайся.

- Не влезай в мою личную жизнь, - услышала Кэсси отразившийся от бумаги собственный охрипший голос.

- Этот человек - не тот, за кого себя выдает.

- Я знаю, он шпион.

- Не совсем. Но по сути верно.

- Откуда ты знаешь?

- Чувствую.

Кэсси бесцеремонно отодвинула газету.

- Мы не знакомы, - сказал Алик, отворачиваясь. - А то еще Генрих приревнует...

Кэсси в тот момент даже не пришло в голову, что таким образом тварь заботится о ее и своей безопасности.

- Ты его знаешь?

- Нет, - улыбнулся вампир, - мой способ познания людей крайне эгоистичен. Знай я его, ты была бы сейчас одна...или со мной.

- Только попробуй, - угрожающе пробурчала Кэсси.

- Угрожаешь меня снова пожалеть? Это так унизительно...

- Я тебя убью. Прибью на осиновый крест серебряными гвоздями. А потом пожалею.

Алик расправил и сложил газету. Кэсси вдруг показалось, что она его обидела.

- Ты не обиделся?

Алик смерил ее взглядом и промолчал. Потом взгляд его смягчился и стал каким-то отсутствующим. Он положил газету на стойку и быстро вышел. Кэсси посмотрела на Генриха - тот беседовал о чем-то с неприметным типом в сером.

- Извини, я на минуточку, - сказала Кэсси пробегая мимо. Генрих успокоительно кивнул.

На улице было тихо, темно и пусто.

-Алик...- негромко сказала Кэсси зная, что если вампир поблизости, он ее услышит.

"Сюда" - внезапно раздалось в ее мозгу. Она завернула за угол, откуда звали, но ничего не увидела, кроме ясного неба, луны и лениво шевелящихся волн. Так она стояла минуту, потом еще одну, но больше никто ее не звал. Да и зачем она сюда поперлась? Извиняться перед вампиром за то, что он вампир?

И тогда ее мягко, но настойчиво развернули. Перед ней стоял Алик и крепко держал ее за плечи. И Кэсси поняла, что не может ни двинуться, ни слова сказать. Темные глаза мертвой твари, казалось, проникли на самое дно ее души и парализовали волю. Время остановилось. Она не могла даже отвести взгляд.

И не хотела. Счастлива была бы всегда чувствовать это холодное, мучительно обжигающее и восхитительное прикосновение пронизавшей душу чуждой и неведомой силы. Хотелось втянуться в эти мягкие темные глаза, чтобы изведать истоки неземного покоя... Пару раз в жизни казалось ей, как сейчас, что тайна бытия лежит перед ней как наскоро нацарапанная записка, в которую даже неинтересно смотреть из-за силы безумия и восторга, охватившей ее от сознания того, что прочитать ее так просто... И никакого страха не ощутила, когда Алик наклонился и коснулся ее шеи прохладными губами. Только сердце забилось так, что он, наверное тут же услышал. Но не от страха чувства, которому теперь просто не нашлось места в ее взбудораженном сознании. Она понимала, что это жест производится по другому, нежели обычно, поводу. Да, она знала Алика настолько, чтобы это понять.

Алик поднял голову.

- Ты любишь играть со смертью, - произнес он меланхолично. - Совсем как те, кто...

Он отвернулся, и наваждение прошло.

- Кто? - выдохнула Кэсси.

- Благодаря кому все стало так, как есть.

Кэсси все своим видом выразила готовность послушать про "тех". В ответ в глубине серых глаз возникло что-то... Вобщем, она его забавляла.

- Это было, - начал он медленно, словно бы прислушиваясь к чему-то в своей памяти, - не здесь. На материке. Во времена язычества. Были храмы, идолы, жрецы... - он, насколько мог, выразительно взглянул на Кэсси, ...жрицы тоже... Их воспитывали в строгости и с детства внушали им, что они станут избранными. Обучали искусствам и обрядам, развивали способность видеть невидимое и обращать неведомое в слова заклинаний... Они увлекались, ничего другого, разумеется и знать не хотели. Проявления обычных человеческих эмоций не поощрялось. Они потом чувствовали, что им многого не хватает, они чувствовали пустоту, страх, томление... Ограниченные соплеменники их не привлекали.

Не знаю когда и где, но именно они создали себе равных сами. Единственным способом, который, как им казалось, мог оделить их божественными качествами - вытесать из камня. Разумеется, это были те же идолы, каменные боги. Они воплощали мечту о неведомом и прекрасном, величественном и сильном. Им приносили жертвы. Зачастую не из корысти, а из любви. Им посвящали песни, танцы, обряды. В них было столько искреннего чувства, столько страсти, томления и сладостной тоски... Экстатические песнопения сотрясали стены, кровь лилась на алтари, и все это - из года в год, из столетия в столетие. А ведь ни одна жертва не бывает напрасной. Так случилось, что сила человеческих желаний дала этим прекрасным камням...

Алик замер и замолчал. В нем самом вдруг столкнулось множество противоречивых чувств, которые у него не было сил и времени выразить.

- Жизнь? - неслышно для себя самой спросила Кэсси.

Алик вздрогнул. Затем губы его дрогнули в горькой усмешке.

- Жизнь... Да, они ожили. Люди давно вложили в них душу. По какой-то причине это племя, или что это там было, погибло и храм достался захватчикам. Они оказались более скупы. Идолы проснулись и тогда...

- Что же? - истомленная долгой паузой зачарованная Кэсси поставила себя на место каменных богов и ждала подтверждения.

- Они захотели крови, - сказал Алик. - Жрецы предвидели это, но не уничтожили их... Они любили играть со смертью. Совсем как ты.

- Но ведь ты не был этим...первым вампиром.

- Да, всю романтику я пропустил. Однажды легионеры, те самые, древние, шли на кого-то наступать и нашли вымершую землю и развалины. Один из них... один из них умирал от чахотки. Его бросили в развалинах. Через много веков он стал моим ментором здесь, на моей земле.

Алик отпустил ее и отвернулся. Она вспомнила, что пришла просить прощения, но сейчас это казалось бессмысленным. Неспешно обойдя замеревшего вампира, она с непомерной тяжестью в душе направилась прочь.

- Знаешь, - сказал Генрих, - увидев твои глаза, когда ты влетела в бар, я подумал, что здесь прорубили еще два окна... Что-то случилось?

- Угу, - ответила Кэсси, изо всех сил сжимая челюсти. Если б она этого не сделала, из нее хлынул бы неконтролируемый поток слов, обращенных к себе самой. Поостыв, она залпом выпила заказанный для нее Генрихом стакан сока и сообщила, что забыла покормить теткину кошку. Затем, отвергнув всякие предложения проводить, исчезла.

Генрих посмотрел ей вслед, вздохнул и медленно пошел к стойке. Там он заказал себе двойной мартини, так же медленно выпил его и оглядел бар. Когда его взгляд достиг Алика, тот поднял глаза от журнала и невыразительно посмотрел на Генриха.

Генрих не спеша отставил мартини, и двинулся к нему так же медленно, и методично, как делал все до этого. Подойдя, он спросил:

- Это что, тоже твоя девушка?

Голос его звучал легко и насмешливо, однако Алику почудилась в нем некоторая нервозность.

- Не знаю, - честно признался он. - Но ты зря ее не проводил.

- Она отказалась. И сбежала, поговорив с тобой.

- Извини. Я ее об этом не просил. Я ее знаю два дня только(на самом деле, это были ночи, но для ревнивого Генриха годились и дни). Я за ней не ухаживаю, если ты об этом.

- Понятно, - сказал озадаченный Генрих. Только у него выдалось немного свободного времени из ненормируемого рабочего, для личной жизни, как она обломалась, потому что с виду симпатичная девица оказалась странной.

А Кэсси, пока разговаривала с ним, пока шла домой, пока дома кормила кошку, думала совсем о другом. Во-первых, конечно, Энди. Она прекрасно знала, кто он такой. Алик, значит, его тоже знает. Из этого может следовать только, что данный субьект причастен к убийству Фила, потому что Алик сейчас ничем другим заниматься не мог. А если это так, то именно этот самый пресловутый Змей знает сейчас, где спит Алик, и может делать с ним, что захочет, а захочет он многого. Он не такой дурак, чтобы убить его, а значит, попытается его использовать. В лучшем случае - киллером, а в худшем... Можно не сомневаться, что у него фантазии достанет на такое, о чем Кэсси сейчас и не додумается. Впрочем, можно догадаться и так, что первая цель - это мэр, не такой уж плохой, гораздо лучше Энди. Он когда-то общался с отцом ее вышеупомянутой подружки... Алик - страшное оружие. Но это во-вторых... А во-первых, она должна во что б то ни стало помочь ему, потому что... Ну нет, чем же она виновата, что такие же, как она, в глубокой древности создали подобных тварей. Не виновата... Не ей ведь выпало оживить этих прекрасных и смертоносных... Хотя они вряд ли ответили своим создателям таким же самозабвенным поклонением ; Кэсси не стала бы. Алик...

Кэсси бегала по дому и искала маленькую вещь, которая могла бы спасти Алика. Найдя, положила в самый внутренний карман кофты и выскочила за дверь. Время близилось к полуночи.

13. Лат Ла.

То, что Фил называл пристанью, состояло из нескольких ржавых рам, где на кривых гвоздях крутились остатки сгнивших досок, да намотавшиеся водоросли с побелевшими осколками морских ракушек. Алик пришел пораньше, устроился в двух метрах над землей на раме, и сидел там, подобно нахохлившейся чайке.

Энди с двумя охранниками опоздал на две минуты. За его внешним спокойствием угадывалось возбуждение. Один охранник оставался на берегу ждать - одна из принятых Энди предосторожностей - а другой ехал с ними и управлял катером.

Гангстер прошел мимо Алика и, как только прыгнул на борт привязанного плавсредства, увидел, что вампир уже устроился на носу и катер под ним даже не покачнулся. Гангстер вспомнил, как надо отгонять злых духов. Мотор завелся, и они, прочертив по воде красивую дугу, выехали на морской простор. Вдали виднелся участок черноты, лишенный звезд, еще казавшийся маленьким из-за огромного расстояния. Он и был тем самым скалистым островом по имени Лат Ла.

Только мельком Аланкрес взглянул на него. Он решил, что даже присутствие Энди сегодня не помешает ему всласть налюбоваться пейзажем покинутого темного берега, открывающимся с моря. В глубокой, как смола, осенней ночи руины из прошлого Анкаианы зрительно терялись, и в то же время Алик, каждый раз, при взгляде на их темное пятно, представлял себе в деталях свое убежище, и представление это становилось таинственным, многомерным и очень подходящим по мрачному стилю центром открывшейся ему картины. Он рисковал, засыпая там вчера утром, и ему снова придется рисковать, используя это убежище еще неизвестно сколько времени. Поставив на планы гангстера относительно его персоны, он пока не прогадал, но какими они, эти планы будут? Наивно было бы полагать, что речь идет только о добывании сокровищ. Энди уже наверняка пришло в голову что-то еще, что может во-первых оказаться не по душе Алику, а во-вторых, если уж быть откровенным, перспектива служить гангстеру сама по себе его не привлекала. Еще и этот Генрих... Алик знал, что он знаком с Энди, и только. Он никогда не слышал ничего, что могло бы пролить свет на эту персону. Кэсси относила его к типу людей, называемых "шпион". Легкий в общении, интересный и ничего о себе не говорящий. Энди относится к типу гангстеров - то же сочетание явной и тайной жизней, как и у самого Алика. Его , если верить Ирме, можно встретить еще и у монахов, которые по сути те же гангстеры, но в ином образе.