Последняя чаша гнева

18

Энунд был прав — эта земля с первого взгляда внушала опасения, и опасения всех тех, кто опасался здесь еще до них, казалось, висели в самом воздухе. А вот чем внушалось такое чувство, Чойс не понимал. То ли тени от угловатых скал лежали как-то криво, необычно, то ли неприятная, глинистая почва пружинила под ногами чересчур сильно, здесь было что-то не так.

И только когда он посмотрел наверх, туда, где должно было быть небо, он понял, в чем дело. Здесь не было солнца. Небо было абсолютно, беспросветно черное, как ночью. Но был день, к тому же ночью на небе звезды, а здесь не было даже их. Темнота наверху была какой-то угрожающей. И живой. Казалось, сверху на них взирают ухмыляющиеся демонические лики. Но несмотря на это, кругом было светло и как-то призрачно-нереально.

Фонсека следил за реакцией своих спутников.

— Первый раз со мной было то же самое, — произнес он. — Здесь нет солнца и солнечного света. Это черное наверху — зло, сотворенное Вольфгангом и вознесшееся ввысь, чтобы оттуда вновь и вновь бумерангом бить по незащищенному от него Тарлтару.

— Но как же…

— Лучи солнца все равно проходят сквозь это, но по пути теряют свою живительную силу. Здесь светит Зло, если только Зло может светить.

— А как получилось, что правит тут Вольфганг? — снова спросил Лоу. — Ведь это же Область Анархии. Анархии, безвластья! А Вольфганг — это власть.

— В том-то и беда, что он здесь правит, — сказал Фонсека.

Через некоторое время они остановились в небольшой лощинке, которая была прямой противоположностью всему тому, что их окружало. Тут были все необходимые атрибуты прекрасной идиллии: зеленая трава, яркие красивые цветы, развесистые деревья, ласково шелестящие своей листвой под дуновениями легкого зефира.

— Отличное место для бивака, — восхитился Чойс. — До наступления темноты недалеко, а мы чертовски устали. Давай заночуем здесь, Фонсека.

Тот раскатывал на траве старую выцветшую карту, придавливая ее загибающиеся углы небольшими камнями.

— Урок первый, он же и последний, — сказал он. — Если бы это была нормальная земля, я не только остановился бы здесь, но и построил бы себе здесь замок. Вон и река рядом… Но эта земля злая, ибо это ВОА! Ты бы посмотрел, во что превращается эта милая полянка ночью. Та река — пристанище ундин и водяных демонов. Эти деревья — жилище дриад. Вообще-то дриады — безобиднейшие создания, но Зло ВОА переродило и их: теперь они пьют кровь не хуже вампиров. Под теми яркими цветочками — голову даю на отсечение, — могилы, и их обитатели вовсе не собираются дожидаться зова последней трубы, ибо они встают каждую ночь. А в целом эта так полюбившаяся вашему сердцу лощинка — жилище бесовских ларвов, которые ждут не дождутся, чтобы вселиться в вас, пожрав вашу душу и заменив ее своей смрадной сущностью. Поняли? — закончил он, не замечая тревожных взглядов, которыми окидывали окрестности его спутники. Им это место уже не нравилось.

— Что будем делать? — спросил наконец Чойс.

— Не ручаюсь, что на нашем пути не будет всяческих препятствий, которыми ВОА кишит, как старый труп червями. К тому же, если Вольфганг уже тронулся в путь, их будет еще больше, потому что когда он находится в стране, здесь все же есть какой-то порядок, если это можно так назвать… Многое, многое изменилось, — бормотал Фонсека, внимательно рассматривая карту. — Нужно только идти на север. — Он поднял голову. Остальные смотрели на него.

— Я говорю, на север нужно идти, — громко повторил Фонсека. Когда переберемся на Берлихут, станет легче. А может, и нет. Чойс, ты здесь давно. В магии что-нибудь смыслишь?

Чойс пожал плечами.

— Ну там заклинания разные, заговоры, вольты, пантакли?

Чойс усмехнулся.

— Ты поторопился, закончив так быстро свои уроки. Скажи хотя бы, что такое вольт.

— Вольт, — объяснил Фонсека, — это восковая фигурка того лица, которое подлежит порче. Внутри нее — обрезки волос, ногти, зубы этого человека. Делается это для того, чтобы установить раппорт — соотношение — между фигуркой и лицом, которое затем подвергнется действию чар.

— Многого же ты здесь нахватался, — сказал Чойс.

— Я проводник, — пожал плечами Лоу. — А, кроме того, я профессионал и горжусь этим. Вот поэтому за те 12 лет, что я вожу караваны, я потерял всего 14 человек. 14 человек, понял? Вдумайся, ибо это очень мало.

— А вдруг их скоро станет 18? — горестно задумался Лоу.

— Проклятый пессимист! — осудил его Фонсека.

Через некоторое время они были уже в дороге. Лощина осталась далеко позади.

— Вон за теми высокими холмами, — показывал палец Фонсеки, — лежит мааконд Бустридрейм.

— Там живет друг? — спросил Лоу.

— Там живет Скриквик. На этом участке пути его мааконд — единственное место, где мы можем нормально переночевать.

— А что такое мааконд?

— В Лиге мааконды называют просто замками.

Уже начинало темнеть, и постепенное сравнивание окружающего светлого воздуха с абсолютно черным небом производило жуткое впечатление. Вокруг тянулась голая, безжизненная равнина, лишь невдалеке били из-под земли смрадной водой несколько небольших гейзеров. Не было ни души, ни одного живого существа.

— Да здесь нет никого, — прокричал Чойс сквозь топот копыт.

— Настоящая жизнь здесь начинается ночью, — ухмыльнулся Фонсека. — И мне не очень-то хочется наблюдать все ее многообразие.

Дорога начала подниматься в гору. Впереди лежала гряда тех самых высоких холмов, о которых говорил Фонсека. Их склоны были покрыты выветрившимися каменными изваяниями.

Фонсека понукнул свою лошадь и, повернувшись к остальным, крикнул:

— За этими холмами — Бустридрейм. Я уже чую прекрасный запах мяса, которое поджарил для нас Скриквик.

Но когда они поднялись на вершину, никакого замка в лежащей внизу долине не оказалось. Она вся была покрыта низкими белыми меловыми холмами.

Они разочарованно осматривались. Фонсека в ярости выругался.

— Белые женщины! — Он заскрежетал зубами. — Проклятье! Говорил я Скриквику — не подпускай их под стены замка. Но он был слишком добр.

— Белые женщины? — переспросил Лоу. — Но я не вижу никаких женщин.

Фонсека уже погрузился в глубокую задумчивость.

— Что же, — пробормотал он, — если нет никакого ночлега, можно переночевать и у них. — Как бы откликаясь на слова Лоу, он сказал: — Белые женщины — это зловредные феи, которые завлекают путников в свои жилища-холмы и держат их там до самой смерти. Если взойти на такой холм, можно поседеть от криков несчастных узников фей. — Он начал копаться в своих седельных сумках. — Я, как знал, взял вот это, — и он кинул каждому по изогнутому мечу с витым эфесом. — Видите, их острия серебряные, так что ими можно убить любую нечисть. А теперь держите вот это. — Он вручил всем по одному белому перу. Это перья белого петуха. При виде такого петуха или его перьев нечистая сила рассеивается… Ну, а теперь вперед, и не гнушайтесь приглашением фей. Спать где-то надо, а лучшего ночлега не сыскать.

Они спустились со склона и медленно поехали по вьющейся меж низких холмов дороге. Так ехали недолго. Внезапно впереди заметили четыре белые фигуры.

— Во-во. — Улыбка Фонсеки была лучезарной. — У них-то я и спрошу, где друг Скриквик.

Фигуры приблизились, и оказалось, что это женщины в белых ниспадающих одеяниях. Женщина, шедшая впереди, схватила под уздцы лошадь Чойса. Как он успел заметить, женщина была очень красива.

— Не нужен ли вам ночлег, путники? — спросила она мелодичным голосом. — Наступила тьма, а впереди ни одного жилища, лишь ужасы бродят в ночи.

— Мы как раз искали ночлег, — ответил Чойс.

Женщина отпустила коня.

— Тогда следуйте за нами, — и она пошла по почти незаметной тропинке, уводившей вглубь холмов. Остальные женщины последовали за ней. Последняя обернулась, и Чойс увидел темные смеющиеся глаза. Сзади послышалось довольное хмыканье Лоу.

— Вот бы обрадовался наш друг Некий. Ибо я клянусь, что этой ночью мы вдоволь повеселимся.

— Положите перья за пазуху, — приказал Фонсека, — но мечей не вынимайте. Еще не время. Даю под заклад мою дырявую голову, что мааконд превратился в эти белесые холмики при помощи колдовства.

— Сюда, — позвали женщины и скрылись за одним из холмов. Там оказалась большая пещера. Ее своды были столь высоки, что всадник мог без труда въехать вовнутрь, не нагибая головы. К ним приблизилась та же самая женщина.

— Вы можете оставить ваших коней здесь, — произнесла она приветливо. — С ними ничего не случится.

Все спешились и, пригнувшись, через темный низкий коридор прошли в большой полусумрачный зал, посередине которого стоял длинный накрытый стол. На нем рядами горели высокие шестисвечники.

— Хоть бы семь свечей поставили, ведьмы, — проворчал Лоу, обозревая открывшуюся картину.

— На то они и ведьмы, — резонно отвечал Фонсека.

В дверях появилась их проводница.

— Присаживайтесь, путники. Дорога была трудной, судя по вашим запыленным одеждам.

Стол был украшен такими яствами, каких они не пробовали с начала своего пути. Изысканно приготовленные мясо и рыба, нежный, истекающий слезой сыр, ломтики редкостных фруктов и овощей и, конечно, выстроившиеся в ряд, покрытые толстым слоем пыли бутыли старых вин.

Когда был утолен первый голод, женщина хлопнула в ладоши, и из дверей появились остальные прекрасные обитательницы пещеры.

— Да их тоже четверо, — толкнул локтем Чойса Лоу.

— Сначала удовольствие, — раздумчиво ковырял в зубах Шамиссо, — а вот что потом? Неизвестно…

Сидящий рядом с Чойсом Фонсека наклонился к нему.

— Не пей много этого вина. Оно слишком крепко для людей.

Фея, первой встретившая их, села рядом с Чойсом. Она была прелестна: голубые с поволокой глаза, золотистые волосы, белая кожа, нежная-нежная, как весенняя трава на лугу.

— Меня зовут Брунгильда, — произнесла она.

Чойс поймал предупреждающий взгляд Фонсеки, и что-то вдруг подсказало ему, что нельзя говорить свое настоящее имя. Это была интуиция, потому что Чойс был совершенным профаном в магии имен.

— А меня зовут Гунтер, — улыбнулся он. — Чем мы не пара?

Брунгильда засмеялась над таким удачным совпадением. От близости прекрасной женщины и от вина, которое действительно оказалось слишком крепким, огоньки свечей раздробились перед взором Чойса. Он забыл о предупреждении Фонсеки. Он помнил только несметные кубки, которые подносила ему Брунгильда, и как его друзей уводили из пиршественного зала прекрасные феи, и как он тоже шел куда-то за Брунгильдой, и как она вдруг повернулась к нему совершенно нагая, и как ее прохладные губы оказались возле его лица. А еще он помнил великолепный запах свежескошенного сена, запах, который он никогда не слышал в ВОА, мрачной и запущенной стране мирового зла.

Проснулся он не в величественном зале и не на пуховом ложе. Его окружали влажные, заплесневелые, покрытые белесыми потеками стены из крупных необтесанных камней. Подле себя он увидел Лоу и Шамиссо, храпящих в глубоком сне. Один Фонсека в мрачном раздумье стоял возле стены, ковыряя ее носком сапога. Увидев, что Чойс проснулся, он произнес со злобой:

— Им все же удалось затянуть нас в темницу. Проклятые садистки!

— Не понимаю, где мы? — Даже здесь, в обволакивающей их полутьме, у Чойса резало глаза, а голова раскалывалась от сильной боли.

— Перепил, — укоризненно сказал Фонсека. — Я же говорил — никогда не пей много вина фей.

Он нагнулся, и раздалось бульканье. У губ Чойса оказался деревянный стаканчик. Пахнуло водкой.

— Уф! — Чойс резко отвернулся.

— Выпей, — приказал Фонсека. — Иначе так и останешься валяться здесь на каменных тюфяках.

И впрямь, под ним не было ничего, кроме влажного каменного пола. Чойс трудно сглотнул и, подавив отвращение, залпом выпил.

— Мерзкая сволочь, — продолжал ругаться Фонсека, пиная стену. — Даже дверь застили своим колдовством. Придеться ждать их, чтобы выбраться отсюда.

— Они отняли у нас мечи, — слабо произнес Чойс. Ему стало лучше.

— Да. Но перо-то хоть осталось?

Чойс полез за пазуху. Да, перо было там.

— Ну и отлично. Обойдемся им. Нужно узнать, где Скриквик.

— Дался тебе этот Скриквик, — раздался сонный голос. Лоу проснулся и теперь сидел на каменном полу. — А что я вам расскажу… Мне прошлой ночью такая штучка попалась, Фредегондой звать.

— Тебе даже вино не впрок, — укорил его Фонсека.

— А мы что, в темнице? — заинтересовался Лоу.

— Нет, в веселом квартале Фарнабеля, — съязвил Фонсека.

В это время проснулся Шамиссо. Он открыл глаза и произнес:

— Я так и знал. Мы в темнице.

— Он, знаете ли, соображает и в похмелье, — сообщил всем Лоу.

— Голова болит, — четко произнес Шамиссо. — Дайте выпить чего-нибудь.

Ему дали, и он пришел в более веселое расположение духа.

— Надо ждать, — сказал он.

Так прошло около двух часов.

— Уверен, что здесь сидит, кроме нас, еще человек сто, — проговорил Фонсека, когда молчание стало просто невыносимым. — Именно столько жило в Бустридрейме, когда его захватили эти белые изуверки.

— Наверное, они думают, что их вино действует как наркотик, — предположил Чойс, — и, хлебнув его, мы подпадем под их власть.

— Это случилось бы с каким-нибудь безмозглым идиотом из Лиги, — вдруг вспылил Фонсека. — Не на таких напали!

— Точно, — подхватил Лоу. — Мы еще дадим им жару! — Он погрозил кулаком стене, и в ней появилась дверь. На образовавшихся сами собой ступенях стояла Брунгильда. Но это была не та Брунгильда, которая так ласково и приветливо встретила их вчера. Теперь это была гордая, недоступная статуя, облаченная в белые одежды.

— Притворитесь тупыми животными, — еле успел шепнуть Фонсека.

Ее голос был резок и властен.

— Спешите за мной, рабы!

Они последовали за ней, скорчив глупые физиономии, сгорбив спины и свесив руки до пола.

— Уверенность-то какая в своем вине, а? — хихикал украдкой Лоу.

Фея вела их по освещенным факелами переходам, и ровный шум в их ушах, сначала доносившийся издалека, превратился в отрывистое звяканье кирок о твердый камень. Они попали в каменоломни.

Откуда-то сбоку появились еще две феи и сунули им по небольшой острой кирке.

— Вы будете добывать для нас камни и золото, рабы, подобно гномам, — вновь раздался резкий голос Брунгильды. — Все это залегает в глубинах, и вам остается только копать.

— Удивительно, как неузнаваемо может перемениться человек! — пробормотал Чойс, и тут его толкнули в спину. По узкой убирающейся лесенке они спустились вниз и оказались в низких сводчатых ходах. В конце каждого виднелась освещенная факелом напряженная спина.

— Эй! — крикнул Фонсека. — Где тут Скриквик?

— Скриквик? — раздался скрипучий голос прямо перед ними. — А кому это он нужен?

— Фонсеке нужен.

— Скриквик! — заорал скрипучий голос. — Иди сюда, Скриквик! Фонсека тут!

— Фонсека? — спросил точно такой же голос откуда-то из глубин подземелий. — Что ты врешь, Ньяль! Фонсека за горами, он не смог бы попасть сюда.

— Да нет же, Скриквик, — заорал Фонсека. — Я здесь. Иди сюда. Надо поговорить.

Раздался шорох шагов, и внезапно рядом с ними оказался возбужденного вида старикашка в зеленом шелковом колпаке. Старикашка и Фонсека обнялись.

— А я уж думал, конец мне, — взрыднул старикашка.

— Сейчас не время для слез, Скриквик, — оборвал его Фонсека. — Это мои друзья. Это Чойс, это Лоу, а это Шамиссо. Так это правда, что твой мааконд превратился в обиталище фей?

— Правда, — снова захлюпал носом Скриквик. — Они заставляют гнуть мою старую спину, чтобы добывать сокровища.

— Вижу. Сколько здесь фей?

— Не знаю. Наверное, штук двадцать.

— Собирай людей. Всех размечем к дьяволовой матери!

— А как? — спросил Скриквик. — Они вредные, очень, знаешь ли, Фонсека, вредные они, феи эти.

— А так, Скриквик, — отвечал Фонсека. — Вот, знаешь ли, Скриквик, так.

Через некоторое время к откосу, с которого их спускали в подземелье, подошли Фонсека, Чойс и Шамиссо.

— Эй! — заорал Чойс. — Где тут по нужде-то у вас?

Наверху появилась фигура феи. Но это была не Брунгильда. Ее лицо было настоящей маской отвращения.

— Прочь, презренные рабы! Ваше дело — копать.

— Хорошо, а опорожняться прямо где работаешь? — наивно спросил Чойс.

— Жалкие смертные! — прошипела фея. — Всю свою жизнь вы проводите в нечистоте, так почему сейчас должно быть сделано исключение?

Но лестницу все же спустила. Первым начал подниматься Фонсека. Пока поднимались, фея ворчала:

— Но имейте в виду, что вам все равно не выйти отсюда. Наша магия крепка.

В это время над краем появилась голова Фонсеки.

— Понюхай-ка вот этого, — и он сунул фее под нос петушиное перо. Фея тут же с хлопком исчезла.

— Действует, — констатировал Фонсека и пронзительно свистнул. И сразу же снизу донесся оглушительный шум: это валила огромная толпа пленников фей, которую вели Лоу и Скриквик.

Появилось еще две феи, но магическое действие белых перьев повлияло и на них: они исчезли без следа.

— Вперед! — доносился снизу рев Лоу. — Тпот их забодай!

Лестница скрипела под тяжестью тел.

Когда на обрыве стало тесно, Чойс скомандовал:

— А теперь устроим-ка охоту на ведьм!

Оказалось, что Фонсека был буквально набит перьями, как подушка.

— А просто человек я запасливый, — объяснял он, раздавая импровизированное оружие.

И истребление белых женщин началось. По всем пещерам раздавались победные вопли. Когда какой-то безвестный бродяга обнаружил в дальней пещере Брунгильду и ткнул ее пером, вместе с ней рассеялись и чары. И тогда все с изумлением обнаружили, что стены вокруг них, ранее источавшие запах гнили, превратились в несокрушимые каменные стены мааконда Бустридрейм.

Появился растроганный Скриквик. На его ноздреватом носу висела капля. В руках он держал их мечи.

— Даже не знаю, чем отблагодарить вас. Мы тут насобирали камешки кой-какие…

— Нет, нет, — отказался за всех Чойс. — Мы очень спешим, благородный Скриквик. Мы идем уничтожать Вольфганга.

— О! — удивился Скриквик. — А то бы остались, попировали…

— На обратном пути, старина, — хлопнул по его плечу Фонсека, — мы вылакаем все твои запасы.

— Идет, — и Скриквик тоже хлопнул Фонсеку по плечу с неожиданной силой. — Но, — и его глаза вдруг округлились, — я слышал, что Вольфганг завтра отправляется в путь. С ним будут его друзья.

Чойс выпрямился.

— Жди нас с победой, Скриквик.

— Мы все надеемся на это, — молитвенно сложил руки старик.