Портрет Дориана Грея

XVIII

На другой день Дориан не выходил из дому и большую часть времени провел у себя в комнате, томясь от ужаса и словно чуя приближение смерти, но в то же время оставаясь совершенно равнодушным к жизни.

Сознание, что его травят, заманивают в сети, выслеживают, начинало им овладевать. Стоило занавескам колыхнуться от ветра, как он уже вздрагивал. Осенние листья, налетавшие порою на свинцовую раму окна, казались ему воплощениями его собственных неосуществленных порывов, безумных угрызений его совести. Закрывая глаза, он снова видел лицо матроса, смотрящее на него сквозь влажное стекло оранжереи, и с новою силой ужас, казалось, сжимал его сердце.

Но, может быть, это лишь его воображение вызвало призрак мести из глубины ночи и создало отвратительный образ возмездия? Действительная жизнь — это хаос, но в воображении есть всегда что-то беспощадно логичное. И воображение вызвало в нем тревогу совести за совершенные преступления и заставило видеть грозный призрак расплаты за каждое из них. В мире обычных фактов зло не наказывается — так же, как и добро не награждается. Успех дается сильному, неудача слабому. Вот и все. И если бы кто-нибудь чужой бродил вокруг дома, он был бы замечен прислугой или сторожами. Если бы цветники оказались измятыми, садовники доложили бы об этом. Да, это просто была фантазия. Не вернулся же брат Сибиллы Вэн, чтобы убить его: он отплыл на своем корабле и в какую-нибудь бурную ночь очутился на дне морском. Дориану нечего было бояться Джемса Вэна. Ведь этот человек не знал, не мог знать, кто он такой. Маска юности спасла его.

И все-таки, если даже это и была лишь иллюзия, как страшно было подумать, что совесть могла вызвать такие фантомы, облечь их в такую реальную форму и заставить их двигаться перед человеком! Какой мукой стала бы жизнь Дориана, если бы днем и ночью тени его преступлений стали вставать из темных углов, издеваясь над ним, шепча ему на ухо во время пиров и ледяной рукой пробуждая его ночью от сна?! При одной этой мысли Дориан бледнел от ужаса, и ему становилось холодно.

О! в какой безумный миг исступления убил он своего друга! Как ужасно само воспоминание об этом событии! Оно снова стояло у него перед глазами. Каждая безобразная подробность воскресала в памяти и казалась еще ужаснее. Из мрачного подземелья времени вставала кроваво-багровая тень его преступления…

Войдя в шесть часов в комнату к Дориану, лорд Генри застал его в горьких слезах, словно сердце его разбивалось.

Только на третий день решился Дориан выйти из дому. В ясном, хвойном воздухе зимнего утра было что-то такое, что возвратило ему бодрость и жизнерадостность. Но перемену в настроении вызвали не одни лишь окружающие внешние условия. Его собственная натура возмутилась против избытка страданий, нарушавших полноту его покоя. Так всегда бывает с утонченными темпераментами. Их сильные страсти должны найти себе исход или заглохнуть. они или порабощают человека, или сами умирают. Мелкие горести и мелкая любовь живучи. Великая же любовь и великие страдания разрушают себя своей полнотой. Кроме того, Дориан убедил себя, что он — жертва запуганной фантазии, и теперь оглядывался на свои страхи с некоторым презрительным сожалением.

После завтрака он в течение часа гулял с герцогиней по саду, а затем поехал через парк, чтобы присоединиться к охотникам.

Хрупкий иней, точно соль, лежал на траве. Небо напоминало опрокинутую чашу из голубого металла. Тонкая пленка льда окаймляла ровное, поросшее тростниками озеро. На опушке соснового леса Дориан увидел сэра Джеффри Клоустона, брата герцогини, выбрасывавшего из ружья два пустых патрона. Дориан выпрыгнул из экипажа и, приказав груму отвести лошадь домой, направился к своему гостю по колючему кустарнику и засохшему папоротнику.

— Хорошо поохотились, Джеффри? — спросил он.

— Очень. Птица, должно быть, улетела в равнины. Надеюсь, что после завтрака будет лучше, когда мы перейдем на новое место.

Дориан пошел рядом с ним. Резкий ароматный воздух, коричневые и красные огоньки, мелькавшие по лесу, хриплые крики загонщиков, раздававшиеся от поры до времени, и следовавшие за ними четкие звуки выстрелов пленяли Дориана и наполняли его восхитительным ощущением свободы. Он весь отдался чувству беззаботного счастья и беспечной радости.

Вдруг из-за большего стога сена, ярдах в двадцати перед ними, выскочил заяц, с поднятыми черными на концах ушами и длинными задними лапками. Заяц стрелой полетел в чащу ольховника. Сэр Джеффри приложил ружье к плечу, но в грациозных движениях животного было что-то странно очаровавшее Дориана Грея, и он вдруг закричал:

— Не убивайте его, Джеффри… Пусть он останется жить!

– Что за глупости, Дориан! — засмеялся его спутник и в тот момент, когда заяц достиг рощи, он выстрелил.

Раздался двойной крик: ужасный крик раненого зайца и еще более страшный крик смертельно раненого человека.

— Боже мой! Я попал в загонщика, — воскликнул сэр Джеффри. — Что это за осел, который становится под выстрелами!.. Прекратите там стрельбу, — закричал он во весь голос: — ранили человека!

Главный егерь бегом пробежал с хлыстом в руке.

— Где, сэр? Где он? — кричал он.

В ту же минуту стрельба прекратилась по всей линии.

— Здесь, — ответил злобно сэр Джеффри, направляясь к чаще, — и к чему это вы пускаете своих людей вперед? На весь день испорчена теперь моя охота.

Дориан наблюдал, как они углубились в ольховую рощу, топча побеги, раздвигая ветви. Через несколько минут они снова показались, волоча за собой на солнечный свет тело человека. Дориан в ужасе отвернулся.

Ему казалось, что несчастье за ним ходит следом. Он слышал как сэр Джеффри спрашивал, действительно ли человек умер, слышал и утвердительный ответ.

Он не мог докончить вопрос.

— Боюсь, что так, — ответил лорд Генри. — Весь заряд попал ему в грудь. Он, вероятно, умер почти мгновенно. Пойдемте домой!

Они пошли рядом по направлению к аллее и ярдов около пятидесяти прошли, не произнося ни слова. Потом Дориан взглянул на лорда Генри и сказал с тяжелым вздохом:

— Это дурное предвещание, Гарри, очень дурное.

— Что такое? — спросил лорд Генри. — Ах! этот несчастный случай? Друг мой, ничего не поделаешь. Парень сам виноват: зачем становился под выстрелы. Кроме того мы-то тут уж совсем ни при чем. Джеффри, конечно был довольно неловок. Стрелять по загонщикам не годится; это заставляет предполагать, что человек вообще-то плохо стреляет. А Джеффри, напротив, стреляет отлично, и у него очень хороший прицел. Впрочем, говорить об этом случае совершенно бесполезно.

Дориан покачал головой.

— Это дурное предвещание, Гарри. Я чувствую: что-то ужасное должно случиться с кем-нибудь из нас. Может быть, со мной, — прибавил он, закрывая рукою глаза, с жестом страдания.

Лорд Генри засмеялся.

— Единственно ужасная вещь на свете — это скука, Дориан. Это единственное преступление, за которое нет прощения. Но мы, по-видимому, от него застрахованы, если только эти господа не вздумают обсуждать происшествие за обедом. Надо будет им сказать, что на эту тему наложен запрет. Что же до предзнаменований, то их вообще не существует. Судьба не посылает нам вестников. Она для этого слишком мудра или слишком жестока. Кроме того, ну что может с вами случиться, Дориан? У вас есть все, чего только может пожелать человек. Нет никого, кто бы с восторгом не поменялся с вами местом.

— Нет такого, с кем я не поменялся бы, Гарри. Не смейтесь. Я говорю вам правду. Злополучный крестьянин, который только что умер, в лучшем положении, чем я. Я не боюсь смерти. Меня страшит лишь ее приближение. Ее чудовищные крылья как будто уже веют вокруг меня в свинцовом воздухе… Боже мой! Вы не видите человека, там за деревьями?.. Он смотрит на меня… он ждет меня!

Лорд Генри посмотрел в том направлении, куда указывала дрожащая рука в перчатке.

— Да, проговорил он, улыбаясь. — Я вижу: там вас ожидает садовник. Вероятно, он хочет спросить, какие цветы желаете вы сегодня к столу. Как вы ужасно стали нервны, мой милый! Вы должны показаться моему доктору, когда мы вернемся в город.

Дориан облегченно вздохнул, узнавши в подходившем садовника. Садовник приподнял шляпу, с некоторым колебанием взглянул на лорда Генри, затем вынул письмо и протянул его своему господину.

— Ее светлость приказала мне подождать ответа — прошептал он.

Дориан положил письмо в карман.

— Скажите ее светлости, что я иду домой, — холодно проговорил он.

Садовник повернулся и быстро направился к дому…

— Как женщины любят делать опасные вещи! — засмеялся лорд Генри. — Это одно из качеств, которыми я особенно восторгаюсь. Женщина готова флиртовать с кем угодно до тех пор, пока другие на нее смотрят.

— Как вы любите говорить опасные вещи, Гарри! В настоящем случае вы совершенно ошибаетесь. Мне очень нравится герцогиня, но я не люблю ее.

— Герцогиня очень вас любит, но вы не слишком ей нравитесь, так что вы в равных условиях.

— Вы сплетничаете, Гарри, а для сплетен никогда не бывает оснований.

— Основание всякой сплетни есть вера в безнравственность, — сказал лорд Генри, закуривая папиросу.

— Ради эпиграммы и афоризма, Гарри, вы готовы принести в жертву кого угодно.

— Мир идет на этот жертвенник по собственному желанию, — последовал ответ.

— Я бы хотел полюбить! — воскликнул Дориан с глубоким пафосом в голосе. — Но я, кажется, потерял страсть и позабыл, что такое желание. Я слишком сосредоточился на самом себе. Моя собственная личность стала мне в тягость. Мне хочется убежать, уйти, забыться. С моей стороны было глупостью приезжать сюда. Кажется, я пошлю телеграмму Гарвею, чтобы он приготовил мне яхту. На яхте чувствуешь себя в безопасности.

— В безопасности от чего, Дориан? Вы в какой-то тревоге. Почему не сказать мне, в чем дело? Вы знаете, что я бы помог вам.

— Я не могу сказать вам, Гарри, — печально ответил Дориан, — Да и, по всей вероятности, это все моя собственная фантазия. Этот несчастный случай расстроил меня. Я имею скверное предчувствие, что подобное может случиться и со мною.

— Какие глупости!

— Надеюсь, что это глупости, но не могу побороть предчувствия. А вот и герцогиня, прямо Артемида в современном костюме. Видите, мы вернулись, герцогиня.

— Я обо всем слышала, мистер Грей, — ответила она. — Бедный Джеффри ужасно расстроен. И, кажется, вы просили его не убивать зайца? Как это странно.

— Да; это было очень странно. Не знаю, что заставило меня попытаться остановить его. Каприз, должно быть заяц казался миловиднейшим изо всех живых существ. Но мне жаль, что вам рассказали об этом случае. Это неприятная тема.

— Это — досадная тема, — вмешался лорд Генри. — Она не имеет никакой психологической ценности. Вот если бы Джеффри нарочно его убил, было бы очень интересно. Я бы хотел познакомиться с кем-нибудь, кто совершил настоящее убийство.

— Какой вы ужасный, Гарри! — закричала герцогиня.

— Не правда ли, мистер Грей? Гарри, мистеру Грею опять дурно. Он сейчас лишится чувств!

Дориан сделал над собой усилие, выпрямился и улыбнулся.

— Это ничего, герцогиня, — прошептал он, — мои нервы ужасно развинчены. Вот и все… Пожалуй, я слишком много сегодня утром гулял. Я не слыхал, что сказал Гарри. Что-нибудь очень дурное? Вы должны мне это рассказать… как-нибудь в другой раз. Теперь же мне, кажется, следует немного прилечь. Вы меня извините не правда ли?

Они подошли к широким ступеням, ведущим от оранжереи на террасу. Как только стеклянная дверь закрылась за Дорианом, лорд Генри обернулся и взглянул на герцогиню своими темными глазами.

— Очень вы влюблены в него? — спросил он. Несколько мгновений она не отвечала и смотрела на расстилавшийся перед нею пейзаж.

— Я сама хотела бы знать, — выговорила она наконец. Он покачал головой.

— Знание оказалось бы роковым. Неизвестность именно и пленяет. Дымка тумана всему сообщает чары.

— В тумане можно сбиться с дороги.

— Все дороги сходятся в одном пункте, дорогая моя Глэдис.

— В каком?

— В разочаровании.

— Оно было дебютом моей жизни, — сказала она со вздохом.

— Оно явилось к вам в венце.

— Мне уже надоели клубничные листья.

— Они вам идут.

— Только на людях.

— Вы бы не могли обойтись без них, — заметил лорд Генри.

— Я и не расстанусь ни с одним лепестком.

— Монмоут имеет уши.

— Старость туга на ухо.

— Разве он никогда не ревновал?

— О, если бы он ревновал!

Лорд Генри осмотрелся по сторонам, как бы что-то отыскивая.

— Что вы ищете? — спросила герцогиня.

— Шарик от вашей рапиры, — ответил он. — Вы его обронили.

Она засмеялась.

— Маска еще на мне.

— Она делает ваши глаза еще прелестнее.

Она снова засмеялась. Зубы ее блеснули, как белые зернышки в алом плоде.

Наверху, в своей комнате, Дориан Грей лежал на диване; каждый фибр его тела дрожал от ужаса. Жизнь вдруг сделалась для него отвратительным, непосильным бременем. Трагическая смерть несчастного загонщика, убитого в роще, как дикое животное, казалась Дориану предвестием его собственной смерти. Циническая шутка лорда Генри почти заставила его лишиться чувств.

В пять часов Дориан позвонил, и когда пришел слуга, он приказал ему уложить вещи к вечернему экспрессу в город и заказать экипаж к половине девятого. Он твердо решил не проводить больше ночи в Сельби-Рояль. Это было зловещее место. Смерть бродила здесь при солнечном свете. Трава в лесу была запятнана кровью.

Затем Дориан написал записку лорду Генри, извещая, что он уезжает в город посоветоваться с доктором, и прося заняться гостями во время его отсутствия. Когда он вкладывал записку в конверт, в дверь постучали, и лакей доложил ему, что главный егерь желает ею видеть. Дориан нахмурился и закусил губу.

— Впустите его сюда, — пробормотал он после некоторого колебания.

Лишь только егерь вошел, Дориан вынул из ящика свою чековую книжку и раскрыл ее перед собою.

— Вы, наверное, пришли по поводу несчастного утреннего происшествия, Торнтон! — сказал он, берясь за перо.

— Да, сэр, — ответил егерь.

— Что же, после убитого осталась жена? Кто-нибудь из родственников зависел от него? — скучающе спросил Дориан. — Если да, то я не хотел бы оставить их в нужде и пошлю им сумму, какую вы найдете необходимой.

— Мы не знаем, кто он такой, сэр. Поэтому-то я и осмелился прийти к вам.

— Не знаете, кто он? — рассеянно проговорил Дориан.

— Что вы хотите сказать? Разве он не был одним из ваших людей?

— Нет, сэр. Я никогда прежде его не видел. Он похож на матроса, сэр.

Перо выпало из рук у Дориана, и он почувствовал, что сердце его вдруг остановилось.

— Матрос? — вскрикнул он. — Вы говорите: матрос.

— Да, сэр. У него такой вид, будто он служил во флоте: татуированные знаки на обеих руках…

— Было при нем что-нибудь найдено? — спросил Дориан, наклоняясь вперед и глядя на егеря испуганными глазами, — что-нибудь, что указывало бы на его имя?

— Деньги сэр, совсем пустяки, — и шестизарядный револьвер. Имени никакого не было. Человек приличного вида, но грубоватый. Мы думаем, какой-нибудь матрос.

Дориан вскочил на ноги. Ужасная надежда вдруг вспыхнула в нем. Он безумно за нее ухватился.

— Где тело? — воскликнул он. — Скорее! Я должен его видеть немедленно!

— Оно в пустой конюшне при ферме, сэр. Люди неохотно пускают к себе в дом покойников. Они говорят, что мертвое тело приносит беду.

— При ферме! Сейчас же отправляйтесь туда и ждите меня. Скажите какому-нибудь груму, чтобы оседлал мне лошадь. Или нет… Не надо… Я сам пойду в конюшню. Это будет скорее.

Меньше чем через четверть часа Дориан Грей быстро мчался по длинной аллее. Деревья, казалось, проносились мимо него в призрачной процессии, а дикие тени бросались поперек его пути. Один раз кобыла внезапно свернула в сторону около белого столба у ворот и чуть не сбросила своего седока. Дориан стегнул ее хлыстом. Она рассекла пыльный воздух, как стрела. Камни летели из-под ее копыт.

Наконец он достиг фермы. Двое каких-то людей бродили по двору. Дориан спрыгнул с седла и бросил поводья одному из них. В самой дальней конюшне светился огонь, что-то подсказало Дориану, что тело находится там, и он поспешно направился к двери и положил руку на задвижку.

Тут он на минуту остановился, чувствуя, что стоит на краю рокового открытия, которое или обезопасит, или разобьет его жизнь. Он распахнул дверь и вошел.

На куче мешков, в дальнем углу, лежало мертвое тело человека в грубой рубахе и синих брюках. Пестрый платок закрывал ему лицо. Дешевая свеча, воткнутая в бутылку, горела рядом.

Дориан Грей вздрогнул. Он чувствовал, что его рука не может снять платок, и позвал одного из служащих на ферме.

— Снимите эту тряпку с его лица. Я хочу его видеть — приказал он, опираясь на косяк.

Когда рабочий снял платок, Дориан подошел. Крик радости сорвался с его губ. Человек, убитый в роще, был Джэмс Вэн.

Несколько минут Дориан стоял, глядя на мертвое тело. Когда он ехал домой, в глазах его блестели слезы, — он знал, что жизнь его в безопасности.