Попасть не пропасть

Глава 19

Дорога вначале до Москвы, а затем до Санкт-Петербурга прошла неожиданно быстро. Уже в конце ноября мы прибыли в столицу. Минометчики отправились в казармы батальона, а я с Бенкендорфом устроил знатную гулянку для офицеров, которую почтил своим присутствием Аракчеев, высоко оценивший мои музыкальные экзерсисы.

Припев этого марша раз двадцать за вечер пугал окрестных кошек и собак, исполняемый громким хором нетрезвых мужских голосов. Алексей Александрович в конце вечера сообщил, что будет говорить с государем, дабы гимном гвардейского артиллерийского батальона стал этот марш. На следующий день мы с Александром Христофоровичем отправились в столичный ратгауз[50], откуда чинуши отфутболили нас в Комиссию по снабжению резиденций припасами, которая с 1798 года ведала градостроительством в Санкт-Петербурге. Место для столичного дома Светлейшего князя Двинского нашлось рядом с казармами Преображенского полка и Таврическим дворцом. Теперь надо было искать управляющего и архитектора, которые займутся постройкой пусть не полноценного дворца, но уютного дома точно, а пока я разместился в своей прежней квартире, где к моему возвращению Галина – так звали кухарку – приготовила торжественный обед и всплакнула от полноты чувств.

За время моего отсутствия в штате батальона произошли определенные изменения. Рота, которая сопровождала меня в северном вояже, получила наименование отдельной гвардейской минометной роты. Командиром был назначен хорошо известный мне поручик Александр Эйлер, который умолял Аракчеева отправить его в Дунайскую армию. Ведь именно там намечались ближайшие боевые действия против турок или цесарцев. Вероятнее всего весной придется помогать Наполеону вывести войска из Египта, а уж кто будет против, с тем и будем воевать. Именно с этим подразделением мне предстояло весной отправиться на юг. В штабе батальона я увиделся с академиком Эпинусом и доложил ему о нашем с Армстронгом успехе в деле получения искусственных алмазов. Почтенный ученый муж разволновался, как мальчишка, и немедленно отправился к Гаскойну, дабы вытребовать Армстронга в столицу, где мы должны были продемонстрировать результат эксперимента по производству алмазов.

Поручик Эйлер, который теперь служил непосредственно под моим началом, присоветовал мне своего дальнего родственника из остзейских немцев Рудольфа Шнитке в качестве управляющего строящимся домом. При взгляде на Руди сразу вспоминались недоброй памяти «белокурые бестии». При росте в одну сажень Рудольф выглядел практически квадратным, его руки могли соперничать с моими ногами своей толщиной и были увенчаны внушительными арбузами кулаков. На белокурой голове с крупными чертами лица безжалостными кристаллами льда смотрели на окружающую действительность пронзительно синие глаза. В общем, Рудольф Шнитке выглядел эдаким диким викингом, прямиком попавшим в цивилизованный девятнадцатый век из века девятого и готовым крушить черепа врагов своей огромной секирой во славу Одина. Несмотря на устрашающий вид полного отморозка, Рудольф был очень умным, аккуратным и честным человеком. Он долгое время работал помощником по градостроительным делам городского головы Ревеля и покинул свою должность из-за преобразования Ревельского наместничества в Эстляндскую губернию, где губернатором стал Андрей Андреевич Лангель, его давний недоброжелатель. Приняв безработного викинга в свою команду, я с облегчением спихнул на него все заботы по строительству родового гнезда князей Двинских, оставив за собой только общий контроль расходов и утверждение внешнего вида будущего дома.

Недаром в народе говорят: понедельник – день тяжелый. На понедельник седьмое декабря меня вызвали к государю. И хоть прегрешений особых за мной не водилось, а даже наоборот – посмотришь на меня и увидишь комсомольца, спортсмена и просто красавца, но все равно боязно. Причем меня не просто вызвали на доклад к императору, а пригласили отобедать с Высочайшим семейством. Бенкендорф, вручив мне пригласительный адрес, по секрету сообщил, что инициатором обеда выступила императрица Мария Федоровна, которую очень заинтересовал автор нового марша Гвардейского артиллерийского батальона и нескольких романсов. С собой мне было велено захватить потребный для музицирования инструмент.

Третьего декабря граф Суворов-Рымникский, Светлейший князь Италийский прибыл в расположение батальона с целой свитой из пехотных генералов. Весь день был посвящен разбору операции по освобождению Архангельской губернии от английских захватчиков и тактики применения минометных подразделений на основании полученного опыта. Ничего особо умного и выдающегося придумать не удалось ввиду единственного проведенного боя с массовым применением минометов. Зато мне удалось отозвать Александра Васильевича и в присутствии академика Эпинуса предложить изготовить еще один алмаз к моей встрече с императорским семейством. Суворов посмотрел камень, получившийся у нас с Армстронгом, и согласился попробовать в субботу пятого декабря.

В пятницу я отправил Гришку к Гаскойну на Петербургский литейный завод с наказом без десяти фунтов доменного графита не возвращаться. В субботу утром в расположении батальона было людно. Неугомонный внук великого математика оповестил всех о том, что его командир с самим Александром Васильевичем алмазы делать будут. Даже Аракчеев, несмотря на выходной день, был с утра на рабочем месте. К моему удивлению, у него в кабинете, кроме Эпинуса и Суворова, присутствовал граф Обольянинов. Главный душитель свобод в России делал вид, что заехал с внеочередной проверкой режима секретности и это абсолютно случайно совпало с нашим экспериментом.

Эпинус предложил начинать, и мы с Александром Васильевичем пошли на артиллерийский двор. Там на листе железа уже лежала приготовленная кучка графита с Петербургского литейного завода, немного отличающаяся по цвету от Петрозаводского доменного. Я рассказал Суворову, как мы с Армстронгом подружили земляной «Пресс» и электрическую «Шаровую молнию», и началось священнодействие синтеза алмаза. «Пресс» у Александра Васильевича получался намного мощнее, чем у Армстронга, – все-таки разница в силе между ними была огромной. Я постоянно вынужден был прибавлять прочность и температуру своего шарика высокотемпературной плазмы, а князь Италийский знай себе плющил и плющил. Наконец, после двадцати минут предварительного нагрева материала, я дал отмашку усилить давление до предела и понял, что не сдержу долго мощь «Пресса». Александр Васильевич просто разрушит своим плетением мой магический конструкт. Выдержав на максимуме температуру еще две минуты, я подал команду снижать давление. Никаких визуальных эффектов в этот раз не было. Просто в момент рассеивания наших плетений из центра буйства сверхмощных магических возмущений на лист металла упал большой комок спекшегося графита. Эпинус с дрожью в голосе велел принести молоток и подошел к горячему невзрачному куску. После первого легкого удара все присутствующие затаили дыхание. Третий удар, наконец, расколол шлак, и внутри ровным синим цветом засиял получившийся кристалл. Аракчеев с Обольяниновым ахнули, а Александр Васильевич медленно сказал: «Вы чертовски везучий человек, Иван Михайлович, этот голубой алмаз утроит магическую мощь императрицы.»

Эпинус очистил получившийся кристалл, размером с кулак взрослого мужчины, насыщенно синего цвета.

– Действительно, двойник «голубого француза»[51] получился. Ее Императорское Величество Мария Фёдоровна с этим накопителем легко достигнет по уровню силы ранга Светлейшей княгини, – задумчиво рассматривая камень, сообщил академик.

– Что ж, будет чем порадовать царственную чету на приеме, – не менее задумчиво ответствовал я.

"Почему он синий, а не прозрачный? Разве бывают синие алмазы?" – билась в моей голове заполошная мысль.