Владелица кондитерской – дама с потухшим взглядом и пучком седых волос на затылке, терпела побои и измены мужа практически с первой брачной ночи.
Апогеем этого кошмара стало его решение, спустя пятнадцать лет совместной жизни, зазнаться и жениться на другой. На молодой, распущенной девке с гонором похлеще уличной торговки.
И все бы ничего, но эти двое решили отжать у моей клиентки ее кондитерскую. Ее детище. Ее смысл жизни.
– Простите, вы кто вообще такая? – насмешливо скривился муж клиентки, скользнув по мне оценивающим взглядом. – Очередная подружка, решившая поиграть в законника?
– Нет, я та, кто отнимет у вас все, что вы так старательно гробили пятнадцать лет, – спокойно ответила я, открывая папку с документами. – И начнем, пожалуй, с прав собственности.
Мужик побагровел.
Жена опустила глаза.
А я только расправила плечи.
– Вам бы пирожками торговать, девочка, а не в законы лезть, – процедил он сквозь зубы.
– Осторожнее с заявлениями, у меня есть лицензия на подачу иска. К вашему сведению, даже за такие «милые» оскорбления можно налететь на неподъемный штраф.
Он открыл рот, но я уже кивнула клиентке и указала на документ.
– Вот это – доказательство, что кондитерская была зарегистрирована на вас до брака.
– Но...
– Но-но, – перебила я, переведя взгляд на мужчину, кипевшего от гнева. – У вас остается ровно сутки, чтобы добровольно отказаться от притязаний. Иначе... встретимся в зале заседаний. Я туда в последнее время захожу, как к себе домой, – соврала я с милой улыбочкой на лице.
Мужик, конечно, слушать меня не стал. Стукнул кулаком по столу и выскочил из кондитерской.
Дикарь. Слов нет.
И как бедняжка все эти годы жила с этим чудищем?
В суде я разнесла его в пух и прах – спокойно, четко, аргументированно.
Даже судья с восхищением взирал на меня. Чем-то напоминая моего супруга, тот тоже в последнее время на меня слюной капает.
Мужик с пеной у рта доказывал, что кондитерская – его, просто потому что он мужчина. И плевать, что жена получила ее до брака.
Когда решение объявили в нашу пользу, клиентка разрыдалась прямо в зале.
Я просто гордо поправила воротничок и вышла, не оборачиваясь.
Слухи поползли сразу.
Говорили:
– Женщина в мантии!
– Баба против мужиков!
– Ведьма, иначе не объяснишь!
А мне ни жарко, ни холодно. Через пару дней в дверь постучала следующая клиентка. Потом еще. И понеслась.
Домашний террор, пьянки, измены, тупой быт. У кого-то муж-абьюзер, у кого-то просто балласт.
А я? А я вытаскивала их из болота. Находила лазейки, копалась в грязном белье, помогала всеми доступными способами.
Работа пошла.
Впервые за все это время я дышала полной грудью. Пусть мир этот чужой, пусть тело не мое, но справедливость – моя стихия.
И мне абсолютно все равно, что я в обществе, где женщинам полагается не высовываться. Пока у меня есть язык, мозг и чернильное перо, я не проиграю.
Погрузившись в свою стихию, счастливо улыбалась каждому новому дню.
Меня даже перестал раздражать новый мир и клеймо на правом запястье, которое я тщательно скрывала по длинными рукавами простых платьев. Уже не болело, и то, как говорится, хлеб.
Дома появлялась все реже, а Эдмунд все больше раздражался.
Будь моя воля – сегодня бы переехала жить в свой кабинет. Спала бы на рабочем столе, среди бумаг и законов.
Но так делать нельзя.
Во-первых, у нас договор. Во-вторых, все, что я сейчас имею, благодаря стараниям моего благоверного.
Он подал мне руку помощи, когда я остро в ней нуждалась. Обогрел, приодел, дал кров, поселил надежду...
Скрипя зубами, я каждый вечер ехала обратно в поместье, тратя на дорогу два бесценных часа своей жизни.
Ужинала в одиночестве и чинно ложилась спать на двухспальную кровать, ощущаю себя принцессой.
Принцессой с чешуйчатой броней и диким желанием взломать патриархальный строй.
И я его взломаю, можно не сомневаться.
В свободное от работы время продолжаю изучать законодательство, терпеливо записывая в блокнотик поправки, улучающие положения женщин в империи.
После двух-трех успешных дел, в которых бедные и несчастные женщины больше таковыми не являлись, мне пришло странное письмо.
Письмо с императорскими вензелями.
Тяжелый пергамент, плотная сургучная печать, запах дорогих духов и... ощущение беды.
Почерк – вычурный, витиеватый.
Приглашение. На аудиенцию. К советнику императора.
В горле пересохло.
Что от меня может понадобиться власти?
И почему, черт возьми, у меня не покидает чувство, что после этой встречи моя жизнь снова перевернется с ног на голову?