Полянский. Детектив-медиум

Во благо

1.

– Звоню сказать, что всё в порядке. Кажется, я хорошо отдохнула, хоть и довольно странно себя чувствую, честно. Голова пустая, и вообще сама вся как варёная, – её голос звучал так непривычно мягко и расслабленно, видимо, проснулась она совсем недавно.

– Это естественно, София, вы не двигались, и не ели более двух суток, организм требует наверстать упущенное. Завтракайте хорошенько и отдыхайте, – улыбнулся Тимофей.

– Полянский?

– Да.

– Я плохо помню, что произошло. Это нормально? Нет, в общих чертах знаю. Но деталей каких-то, ярких образов не осталось. Причём не только о деле Хромовой, но и о нескольких последних неделях вообще. Это так и должно работать?

– Да. Примерно. Я же предупреждал, это прекрасное средство для тех, кто бежит от себя и своей памяти. Но вам же стало легче?

– О, да, намного, не то слово!

Он услышал, как она улыбается, и представил себе её тёмно-розовые губы, как правый уголок приподнимается чуть выше левого.

– Я рад.

– Полянский?

– Да?

– Спасибо! – она отключила вызов.

Тимофей посмотрел, как погас экран смартфона.

«Ты ждёшь, что она перезвонит? Да хрен тебе!».

Потом со вздохом положил телефон на полку в прихожей, и прошёл по коридорчику на кухню.

«Сам виноват, не фиг было сопли жевать. Женщина сама позвонила. Мог бы говорить бодрее, и в гости напроситься, или на дачу пригласить. Она тебе нравится, но ты полное фуфло, и поэтому даже не напишешь ей об этом. Так… Ладно. Кажется, в холодильнике оставалась бутылка минеральной воды».

Белякова чуть посторонилась с дороги. Она закончила уборку и уже больше часа с невозмутимо отрешённым видом пекла оладьи на старой толстой сковороде. Справа от плиты в глубокой миске вздувалось и вздыхало пышное дрожжевое тесто. Стопка румяных оладушков росла на блюде слева. Тимофей достал «Ессентуки», отхлебнул ледяных колючих пузырьков, и задумчиво двинулся из комнаты.

– Тима! – окликнула она его на пороге.

– Что, Яся?

– Вся наша жизнь – «калейдоскоп обосранных мгновений». Одним больше, одним меньше. Не переживай!

– Сама придумала?

– Не, это из кино.

– Ну, понятно.

– Тима, я – домработница, мне по статусу не положено Шопенгауэра цитировать! Я говорю тебе: «Выдохни, и не страдай!». Красота эта твоя живёт с каким-нибудь утырком?

– Нет, вроде, – с сомнением пожал он плечами.

– Ну и не парься! Ты у меня шикарный юноша на выданье, не мужчина, а тортик с взбитыми сливками! Не торопи девушку! – подбодрила она.

– Спасибо, Яся, – хмыкнул он.

Сделал круг по пустым комнатам, и уселся в кресло в кабинете, тупо глядя в монитор. Почти равнодушно пролистал почту и сообщения. Ничего интересного, за что бы зацепиться.

Можно съездить в Куркино, поглядеть на полтергейст в квартире, сменившей трёх владельцев за два года. Судя по выпискам и справкам из базы, первая хозяйка жилья после смерти пролежала дома одна больше десяти дней, так что неудивительно, что злится. Пусть маются пока, призрак никуда не денется, а через полгода цена тишины станет ещё выше.

Или вот сообщение от участкового: на Большой Серпуховской подрались в маленькой квартире девять человек, идёт жаркий спор о наследстве, родственники перессорились в поисках неведомых ценностей, и дорого готовы заплатить за связь с почившим дедушкой. Но нет гарантии, что покойный захочет пообщаться, и неизвестно, существуют ли эти сокровища. Ничего не хочется.

«Скука, скука, сука, скука! Будешь сидеть дома, тосковать и жрать оладьи! Отлично! Вот тебе и вся твоя жизнь!» – сердито подумал Тимофей.

Но тут на телефоне в прихожей заиграла тема из «Секретных материалов».

2.

От Курского вокзала на электричке до Подольска ехать примерно час, и Николай Шипов приготовился спокойно почитать у окна. Рассказы из сборника «Несвятые святые» шли очень хорошо, у архимандрита Тихона бойкий слог.

Из всей родни осталась только тётка Василиса Матвеевна, младшая сестра отца, ещё крепкая пенсионерка, которую он старался навещать хотя бы два раза в месяц. Сейчас у него отпуск, подгадал в сезон. В мае нет многодневного поста, а рыбу тётушка готовила превосходно, так что отдых намечался более чем человеческий. Лето в этом году снова холодное. Но провести время на берегу тихой реки можно и без купания с загаром.

В Жданово у тётки хороший участок с садом, Василиса Матвеевна продолжала заниматься огородом, сушила яблоки и варила варенье в урожайные яблочные годы. Дом деревянный на каменном фундаменте. Хоть одноэтажный, но с узким погребом и маленьким чердаком-кладовкой, просторный, подключен газ и центральный водопровод.

Николай не переживал за одинокую тётку. Аптека и поликлиника рядом есть, до магазинов прогуливается потихоньку. Подруги-соседки поддерживали друг друга, в гостях чаёвничали, да кухарничали. В хорошую погоду ходили на берег Пахры, устраивали «старушечий девичник» у реки. Туда же, в Жданово, Николай когда-то привозил свою Олю… Больше десяти лет прошло.

Он опустил на колени раскрытую и забытую книгу. Подрясник и рясу давно уже надевал только на службу и официальные мероприятия. В остальное время носил не яркую гражданскую одежду, опрятную, застёгнутую на все пуговицы. Жена раньше тщательно ухаживала за его гардеробом, чтобы всё было чистое и выглаженное.

Они познакомились во время учёбы в духовной академии в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. Николай окончил третий курс богословско-пастырского факультета, а Ольга поступила в иконописную школу, хотела писать красоту мира и грезила об иноческом пути. Они много говорили, спорили, не проявляя никаких вольностей в общении. Ему снились её глаза, улыбка и ямочки на круглых щеках.

Николай благодарил Бога за указанный путь и решённую судьбу свою, и, дождавшись двадцатилетия Оли, просил благословения Ректора на вступление в брак. А после уже с чистой душой, будучи женатым на девице православного вероисповедания, ходатайствовал о рукоположении в сан священника. По окончании учёбы они переехали в Подольск, поселились у Василисы Матвеевны в Жданово. Ольга стала получать второе педагогическое образование, хотела преподавать в воскресной школе Троицкого собора.

Шипов подал прошение о зачислении в штат, но семь лет временно командировался в храмы Москвы для совершения богослужений, таинств и церковных чинопоследований. Ольга преподавала декоративно-прикладное творчество в воскресной школе, и работала с детьми в художественной студии. Она обожала своих маленьких учеников, и каждый день просила Богородицу послать ей ребёнка.

Когда Николай стал штатным священником храма преподобного Серафима Саровского в Раеве, Ольга, потерявшая надежду на зачатие, приезжала к чудотворному образу с молитвой об излечении.

Сколько ни ворчала на невестку Василиса Матвеевна, Ольга не обращалась к врачам, не проходила никакого обследования, во всём полагаясь на божью волю. И, видимо, сама не знала о своём положении. Её увезли на скорой помощи прямо с занятий в школе. Острая боль и слабость привели к обмороку. Когда Шипов приехал со службы в больницу, ему сообщили, что жена скончалась в результате разрыва маточной трубы из-за внематочной беременности, большой срок, слишком сильное кровотечение. Если бы она только наблюдалась у доктора…

На похоронах были его тётка и родители Ольги, друзья и знакомые. Николай просто не понимал, что он тут делает, чувствовал себя будто замороженным. И весь тот день со странным удивлением размышлял, спрашивал себя, хотела бы жена, чтобы он сам её отпевал, или нет? А ещё думал, нужно ли так же служить по не рождённому чаду, некрещёному младенцу? И даже когда сухие горсти земли глухо застучали по крышке красного гроба, он не верил в то, что это с ним происходит.

Шипов носил глубокий траур. Смирился со своей потерей. Ведь на всё воля божья, никому не посылается больше того, что человек может вынести. Василиса Матвеевна заботилась о нём, заставляла поесть хотя бы два раза в день, переживала за племянника. Особенно, когда он получил служебное жильё и переехал в Москву.

Раз вечером он был в центре города, передал несколько книг для знакомого. И внезапно захотелось побыть среди людей, коснуться суматохи чужой суетной жизни. Сидя в кафе за чашкой чёрного кофе Николай делал короткие пометки в тетради с мыслями «на память», когда почувствовал на себе взгляд. Поднял глаза на человека за противоположным столиком. Крупный плотный мужчина в очках, при костюме с галстуком пристально разглядывал Шипова. Потом вздохнул и достал из внутреннего кармана блокнот на спирали. Николай вернулся к своим записям, он привык за годы службы, что к одежде священника в светской обстановке чаще относятся с подозрительным любопытством, чем с почтением.

Незнакомец в очках тем временем стал пробираться к выходу, довольно проворно лавируя между круглыми столиками. Он прошёл мимо Шипова и молча положил перед ним сложенный листок. Николай не успел ни о чём спросить, ему осталось только в замешательстве развернуть бумагу. Красивый округлый почерк, крепкой руке явно привычна работа с чернилами. Из листка выпала карточка. Но содержание записки поразило Шипова намного больше:

«Отец Николай, покойная супруга удручена вашей скорбью. Ваш траур затянулся, он держит её на земле, и она очень устала. Успокойте вашу душу, отпустите жену.

И Ольга просит вас отдать в студию при воскресной школе её картины, она хранила картон с акрилом в большой синей папке на антресолях, и не успела вам сказать».

Записка задрожала в пальцах Шипова, строки поплыли перед глазами. Он вздрогнул, быстро взял себя в руки, и подобрал со столика серую, отливающую металликом визитку:

«Тимофей Полянский. Детектив-медиум. Защита и помощь»…

3.

Многие подруги Василисы Матвеевны знали, что племянник её служит в Москве священником. Поэтому он не удивился, когда сидевшая у тётки за чаем соседка сложила руки лодочкой и подошла под благословение, как-то по-утиному нырнув в полупоклоне. Старухи эти тем усерднее молятся, чем живут дольше. Николай привык.

Соседка церемонно попрощалась и исчезла. Василиса Матвеевна обняла его. Невысокая, кругленькая и уютная, как колобок. Всю жизнь проработала почтальоном в Подольске, сохранила бойкий нрав и привычку к пешим прогулкам. Чугунной закалки женщина, истинная атеистка, но беззлобная и равнодушная к загробной жизни, она чаще спорила по вопросам веры не с племянником, а с подругами. Это забавляло Шипова. Тётка указала на стол:

– Чаю с дороги, Коль? Или лучше пообедаешь сначала?

– Да нет, я перед отъездом плотно поел, спасибо. Чай буду. Умоюсь только, тётя Вася.

Он прошёл в комнатку, которую неизменно занимал, когда гостил у тётушки. Крашеный коричневый пол и белёные стены. Кровать, чуть покосившаяся тумбочка, хлипкая герань на подоконнике. Вязаная белая ажурная накидка поверх подушки. Лоскутный половичок у кровати. Василиса Матвеевна взялась за рукоделие, когда оставила работу. Привычно и по-домашнему спокойно. Достал из сумки кофту с футболкой, пристроил на проволочную вешалку на гвозде. Пакет с зубной щёткой и бритвой собрался отнести в душевую, там для него тоже была своя полочка.

Но услышал встревоженные голоса, диалог на повышенных тонах. В сенях рядом с тёткой стоял высокий мужик в майке. Кажется, он жил в начале улицы.

– Да хоть бы тяпку какую? Чтоб поддеть, зацепить? Или багор? Наверняка ж у тебя чего в хозяйстве найдётся, Вась? – спрашивал у тётки сосед.

– Найдётся, да не дам! Нельзя! Ментов ждите! Они сами выловят, – ворчала Василиса Матвеевна, уперев руки в крепкие бока.

– Случилось что, тёть? – Шипов выглянул из коридорчика.

– На реке жмура нашли, к берегу прибило! Здорово, Николай, – мужик было протянул руку, потом смущённо сдёрнул с головы засаленную кепку и неуклюже поклонился. – Ой, простите, батюшка! В общем, выловить хотели.

– А я ему, дураку, говорю, что надо полицию ждать, и труп трогать нельзя! – сердилась, стоя на своём, Василиса Матвеевна. – Как мой дом крайний к реке, так всё добро вам раздай? И багор не дам, чтоб об утопленника угваздали! Пакость-то какая, тьфу ты!

– Помер человек, а ты ругаешься, – с тихой укоризной сказал сосед, и, покосившись на Николая, размашисто перекрестился.

– А не жалко вас, алкашей! Напьются и в воду лезут! Когда вы уже нахлебаетесь-то! – в сердцах плюнула тётка и захлопнула дверь перед носом у мужика.

Николай знал, что муж у неё молодым умер, угорел в бане, по пьянке, по глупости. Поэтому за суровую отповедь не стал её совестить. Но спросил:

– Тётя, а как соседа этого зовут? Что приходил сейчас.

– Егорычем. Сергей Егорович. А что?

– Пойду, посмотрю, что там на берегу. Вдруг помощь понадобится какая-нибудь, – вздохнул он и потянулся за ветровкой.

У Пахры собрались зеваки. Николай догнал соседа, и они подошли к толпе уже вдвоём. В воду лезть желающих не было, местные собрались кучкой на утоптанной траве около пляжной полоски.

– А я те говорю, что течением принесло!

– У нас тут Ниагара, что ли? Какое течение!?

– Наверняка ещё с майских в камышах запутался!

– Рыбака щука утащила!

– Ты чё, опух? Какая щука?

– Да ты знаешь, какие сейчас мутации из-за экологии?

– Да какая экология под Москвой? Греби ушами в камыши, ондатра тоскливая!

– Пить надо меньше!

– Ты на кого кефиром дышишь?

– Во! Менты!

У забора притормозил казённый ВАЗ. Из машины вышли и спустились к реке участковый и с ним ещё два опера. Шипов кивнул участковому, бывшему однокласснику, который после школы ушёл в ПТУ, а после армии нанялся на службу государеву.

– Привет! К тётке приехал? – пожал тот ему руку.

– Да, Виталь, в отпуск.

– Понял. Так что тут?

– Не знаю, сам только подошёл. Говорят, утопленник, – Николай пожал плечами.

– Ничего. Сейчас медики подтянутся. Разберёмся, – хмыкнул полицейский.

Тело виднелось в зарослях совсем недалеко от берега. Странно, что только сейчас заметили. Может быть, и правда, запутался кто, заблудился. А всплыл только вот. Участковый оглядел зевак и четырёх мальчишек, рассевшихся любопытными воробушками повыше на старой яблоне, чтоб было лучше видно.

– Так! Расходимся граждане, нечего тут! О, Егорыч! А тащи-ка сюда своего целлофану кусок. Отрежь метров пять, нам хватит.

– Виталь, да я…

– А нечего было на каждом углу орать, какой офигенный рулон тебе зять для теплицы привёз!

– Товарищ начальник… – начал ныть сосед.

– Давай-давай! Метнулся кабанчиком! – распорядился полицейский. – Шипов, за понятого останешься? Федулов, а ты трезвый? Лады, не уходи. Курить будешь?

Дождались возвращения Сергея Егоровича с чуть шуршащим куском плотного полиэтилена. Расстелили на траве у самой воды. Двое копов, закатав брюки, по колено забрели в осоку, и, легко ухватив, вытянули тело на берег. Положили поверх плёнки лицом вниз.

– Ишь, ты, свежак совсем. Не раздулся ещё. Видать, недавно утоп, – прокомментировал опер постарше, а участковый покосился на молодого, который слегка позеленел.

– Товарищи понятые, в вашем присутствии из воды извлечено тело жертвы несчастного случая. Осипенко, переверни его, – кивнул участковый.

Полицейский толкнул тяжёлое холодное мясо. Молодой его коллега икнул, булькнул горлом и бросился к кустам возле треснутого мусорного бака.

– Матерь Божья! Это что ж такое? Осипенко, ты видал? – участковый приподнял фуражку, утирая лоб, и устало вздохнул. – Так, товарищи понятые, дожидаемся прибытия медэкспертов. Осипенко, сообщи, что тело со следами насильственной смерти, пусть ещё криминалистам стукнут. Как стажёр проблюётся, закройте этого в целлофан, чтоб народ не таращился зря… Потом прям в плёнке поможете погрузить в труповозку.

Несколько часов суеты, уже стемнело. Шипов сидел в тесном кабинете у своего бывшего одноклассника.

– «… левее центра брюшной полости располагается глубокий разрез в форме трёхконечной звезды. Примерно тридцать – тридцать пять сантиметров в диаметре. Края раны рваные, с мелкими разрезами по всей длине. Разрез располагается в центре круга из частых проколов по коже, сделанных предположительно инструментом с коротким лезвием, круглым в сечении. Иных повреждений при первичном осмотре не наблюдается. Вдоль левого предплечья татуировка «Semper in animo meo». На трупе в сохранности золотая цепочка на шее и часы на правой руке…». Ну, и дальше, смотри. На, Коль, внизу черкни «в моём присутствии…», поставь число и распишись.

– Виталя, а чем можно так человека-то? И зачем? За что?

– А хер знает! По виду, я б сказал, ножовка крупная, или пила ручная. Только зачем брюхо пилить, когда можно голову отнять? Вот вопрос! Да ещё с такой странной, извини за выражение, геометрией. Да ещё и выпотрошить в ноль почти!

Шипов хотел высказать предположение об убийце душевнобольном, когда к участковому зашёл другой сотрудник, худой и небритый.

– На тебе, Виталя, развлекуху к выходным, – шмякнул на стол тонкую картонную папку.

– Что это? – потянул он бумаги из дела.

– А поплавок твой четвёртый уже. Ещё два утопленника в Стрелково, и одного у Плещеево выловили. С месяц назад. Вот, с таким же ранением. Секта мерседеса, ётыть!

– Так, а чего мне спихнули-то?

– Пока не спихнули. Это тебе для справки. Объединяй в серию, передавай в район, – устало пожал плечами коллега и вышел из кабинета.

– Ну, вашу ж мамашу! Мне вот только сектантов не хватало! Насмотрятся всякой *** в интернете, и разводят ритуальщину юродивую! – вздохнул участковый и, обхватив руками голову, взъерошил короткие волосы. – Видал, Коль, как попёрло?

Шипов развернул к себе бумаги. На фотографиях бесстрастная камера криминалиста запечатлела звездообразные раны на животах двух мужчин средних лет и пожилой женщины. Бросил взгляд на ровные строки:

«…внутренности жертвы измельчены, в брюшной полости обнаружены фрагменты левого лёгкого, печени…».

Почувствовал, что зашевелились волосы на затылке.

– Ужас-то какой, – выдохнул он. Участковый согласно хмыкнул. Николай сложил распечатки и, переведя дыхание, встрепенулся. – Знаешь, Виталь, у меня в Москве один знакомый есть. Детективом подвизается. Любит вот такие хитрые дела. Дашь мне копии сделать? Позвоню ему, ты ж не будешь против частной консультации?

4.

Прозрачное летнее утро. Полянский припарковался у забора, приткнувшись в лопухах. Места для машины во дворе всё равно не было. Он рад отвлечься и повидать старого друга. Да и дело обещалось необычное. Шипов встретил его у калитки, пожал руку.

– Проходи, Тимофей Дмитриевич. Тётю мою помнишь, Василису Матвеевну?

Пенсионерка с любопытством рассматривала гостя.

– Доброе утро. А я-то к завтраку и не сделала ещё ничего. Обождёте?

– Здравствуйте. Конечно же. Николай, давай пока до реки сходим. Ты говорил, что на берегу сам был, когда четвёртую жертву нашли.

На улицах тихо и безлюдно, где-то далеко пропели, перекликаясь, петухи. Тимофей подумал, как спокойно жилось бы вот так, чтоб людей поменьше, и природы побольше.

«Выйду на заслуженную пенсию, уеду на хрен в Репино, буду жить там круглый год. Всех подальше послать, и тихо дотлевать у печки, втыкать в сериальчики по-стариковски. Всё равно больше ничего не светит…».

Речка небольшая, полоска пляжа с утоптанными тропинками в траве. Пивные бутылки у полного мусорного бака. Окурки и фантики. Обычные следы досуга обывателей. Тимофей вздохнул и прошёл поближе к воде. Знал, что Шипов не увидит и не услышит ничего, кроме сухого шелеста осоки. Но Полянский видел.

У молодого человека мокрая кожа бледно-сероватого цвета. На груди и плече прилипли нити водорослей, несколько прелых листьев. Посиневшие губы раскрылись, но изо рта полилась только речная вода. Он уже не мог рассказать о своей смерти. Но стал размахивать руками, захлёбываться, показывая на располосованный живот. Из рваной раны в центре круга колотых мелких отверстий, из приоткрывающихся углов выпотрошенного нутра тоже плеснула мутная вода, смешанная с мелким фаршем перемолотых внутренностей. С кончиков пальцев, покрытых сморщенной кожей, слетали капли. Мороз по коже от этой пантомимы. Неужели оно действительно такого размера?

Тимофей оглянулся на Шипова, который настороженно смотрел на медиума.

– Его убили. Как и остальных. Животное. Обитает в воде.

– Да я уже догадался! Спасибо! Делать-то что? Оно опасно для людей? – побелел священник.

– Мягко сказано… – он задумчиво огляделся.

– Так делать-то что?

– Поймать надо. И уничтожить.

– Поймать? На живца, как рыбу?

– Вообще интересная мысль.

Полянский вообразил себе этот звонок:

«София Николаевна! Если вы в эти выходные не заняты, приезжайте в Подольск. Захватите, пожалуйста, купальник! Есть для вас интересное дело!».

И дальше живописные картины замелькали перед глазами: ночь, луна, река, романтика, зубастое чудовище, и спасённая красавица в обрывках бикини падает в объятия к своему герою. Не без сожаления, но всё же одёрнул себя:

«Нет, нельзя так рисковать чудесной женщиной. Ты себе не простишь, если что-то пойдёт не так!».

Василиса Матвеевна испекла сырников. Тимофей и Николай неспешно завтракали. Крепкий чай, свежая густая сметана. Немного переваренное земляничное потемневшее варенье в глубокой розетке. Отличное начало дня.

– Так что нам понадобится? – не выдержал Шипов.

– Первым делом, конечно, нужна наживка. Надо купить на рынке свежую тушку, лучше козу, или барана. Мелкая добыча его вряд ли привлечёт. Оно не глотает жертву целиком, но топит, и накрепко присасывается, вспарывая тело тремя рядами челюстей.

Шипов, потрясённо замер, не веря ушам. С его дрогнувшей ложки кувыркнулась вниз красно-коричневая ягодка, пятно душистого сиропа плюхнуло на льняную скатерть. Медиум невозмутимо продолжал, размешивая в большой кружке три куска сахара.

– Внутренности довольно быстро перемалываются, и частично ферментируются, и этот перетёртый фарш уже оно выпивает из тела, как из бутылки.

– Господи, помоги! – поёжился Николай, он отложил обратно на блюдо сырник, явно потеряв аппетит.

– Сами справимся, – хмыкнул Полянский, хладнокровно не прерывая завтрака, и промокнул усы от сметаны салфеткой. – Железо нужно. И соли запасти.

– Соль-то зачем?

– Ты ж на реке рос. Пиявок не видел?

– Видел, конечно же!

– Вот и представь себе пиявку. Только метра два в длину. И это пока голодная. А как наедается, становится больше, и на дно ложится, переваривает.

Тимофей оглянулся на хозяйку, остолбеневшую около плиты, и вежливо улыбнулся.

– Василиса Матвеевна, а дозволите ли в вашем сарае порыться? Хозяйство у вас обширное, смотрю. Нам бы вооружиться немного.

Полянский неловко поворачивался, чувствуя себя слоном в посудной лавке. Прикидывал, на чём бы отбить найденный большой серп. Отличный инвентарь для охоты на монстров, может быть получится выпросить в подарок? Пригодилась и небольшая запылившаяся наковальня, и один из молотков покойного супруга Шиповой. Детектив долго стучал, потом подправил зубья мелким бруском.

– Топор лучше на электроточиле до ума довести. Возьми тот, с короткой ручкой, он ухватистее. И этот тоже наточи, пожалуйста, – обратился он к Николаю.

– Я не могу быть причастен к пролитию крови, – священник был бледен и растерян.

Полянский вздохнул и, не принимая возражений, вложил другу в руки инструменты для заточки.

– Во благо твоих прихожан. Считай, что это рыбалка. И апостолы ведь рыбачили, помнишь? А потом уже отпоёшь невинно убиенных, освободишь души.

5.

За шесть лет знакомства с медиумом Николай столько раз открывал для себя эту сторону мира заново. И с каждым новым делом казалось, что уж теперь-то его ничто больше не удивит. И всякий раз он ошибался…

Они с Полянским вышли вечером, прошли вдоль берега, подальше от Жданово. Тащили с собой целый мешок со всем необходимым. Да ещё канистру с бензином. Шипов одолжил детективу болотные сапоги и брезентовую куртку. Солнце село, и от воды потянуло сыростью, к берегу приносило ветром лохмотья тумана. Выбрали, где спуститься к илистой заводи. Под ногами пружинила густая трава, слышно сменилась чавкающей вязкой тиной. Дальше – только в омут. Комары лезли в нос и рот, легко отыскивая полоски открытой уязвимой кожи.

На рынке днём приобрели крупную баранью тушу, плюс Полянский выторговал у мясника пару крючьев, на которых подвешивали в витрине освежёванный товар. К крюкам медиум хитрым сложным узлом привязал прочные синтетические тросы. Николаю подумалось, что они словно готовятся охотиться на морское чудище, как средневековые китобои на старинных гравюрах.

Они взялись за скользкие ноги барана, хорошенько раскачали и забросили в воду подальше от берега. Туша, крепко насаженная на крючья, осталась в зарослях камышей. Тросы бесшумно скрылись в реке, мотки лежали в траве, а концы шнура привязали к толстой поскрипывающей иве метрах в десяти от воды. На землю поставили два фонаря с белым диодным светом. Шипов развёл небольшой костёр из сушняка. Присел на трухлявом бревне рядом с Полянским, который задумчиво щурился на далёкие фонари, соседнюю деревню было плохо видно за деревьями. Дым слегка спасал от звенящего роя комаров. Медиум открывал и закрывал зажигалку, звякая металлической крышкой.

– И что теперь? – тихо спросил Николай, щедро распыляя на одежду репеллент из баллончика.

– Ничего. Ждём поклёвки. Как на рыбалке.

– Я не вижу наживку.

– Будем чуть подтягивать к берегу иногда. Главное, чтоб оно учуяло беззащитное свежее мясцо.

В темноте стрекотали и мелодично трещали насекомые. Лягушачьи переливчатые трели то замолкали, то снова доносились из темноты с противоположного берега. Шёпотом шелестела сухая осока. Движение реки почти не слышно. В костре хрустнула деревяшка. Плеснула раз, другой вода. Шипов напряжённо вслушивался. То ли рыба играет, то ли…

– А если не клюнет, то, что тогда… – начал он.

– Шшш! – остановил его Полянский, подняв руку, и вполголоса договорил. – Ты мне копии из полицейских протоколов показывал. Между убийствами четыре – пять дней. Так что оно уже проголодалось. Самое время. Надеюсь, нам повезёт.

– Откуда оно взялось в мелкой подмосковной речке? – шёпотом спросил Николай.

– Может где в болоте оттаяло, да откормилось. Лето нынче холодное, раннее, – так же едва слышно ответил ему медиум. – Шшш! Смотри!

Шипов увидел в свете фонарей, как сдвинулись с места верхние кольца ярких тросов. Верёвки медленно уходили в воду. Он последовал примеру Полянского, надел полотняные рукавицы, чтобы не обжечь ладони, крепко взялся за импровизированную бечеву и стал постепенно вытравливать наружу.

Через несколько бесконечных минут тросы натянулись между водой и берегом. Николай чувствовал, как на том конце ворочается нечто. Что-то довольно тяжёлое.

Над водой мелькнул красно-розовый край бараньей туши. К ней будто бы присосался широкий раструб чёрного шланга. С усилием волокли на берег речного хищника, под брюхом которого хлюпала тина и шуршала мокрая трава. Скользкая тварь была собрана из колец-сегментов, поблёскивающих в отблесках фонарей и костра. Круглая присоска намертво пристала к мясному боку. От этого круга, размером с небольшое велосипедное колесо, тянулась к воде колышущаяся труба.

«И, правда, на пиявку похоже! Господи, да что же это!» – успел подумать Шипов, у него задрожали руки.

– Надо на берег вытянуть! – громким шёпотом указал Полянский, делая на своём тросе новые узлы, чтобы бечева, на которой держался уродливый улов, стала короче.

«Прошу тебя даровать мне твоё заступление от нечистой силы. Не позволь ей навредить мне и укажи мне путь спасения. На тебя уповаю, Преподобный Серафим…», – у Николая заметались в голове обрывки молитвы Серафиму Саровскому о защите.

Чудовище почти целиком показалось из воды. Толстенная тварь распласталась по илистому берегу колышущимся расплющенным кольчатым телом. Бока и спина, покрытые слизью, подрагивали в пищеварительном хищном процессе. Тушу эта присоска держала крепко. Шипов видел, как Полянский замахнулся и рубанул серпом, но лезвие соскользнуло по гладкому кожистому боку, только неглубоко царапнув. В эту же секунду монстр изогнулся, и Николая дёрнуло в сторону, как если б он пытался удержать как минимум лошадь! Он перехватил трос, накинув петли на руку. Пальцы сразу сдавило, будто в тисках.

Мускулистое тело извивалось, пытаясь скрыться в воде, но добычу не бросало. Он видел, как после очередного удара Полянского серп застрял в одной из ран, откуда брызгала чёрная кровь, воняющая тухлым мясом. У медиума освободились обе руки, он подхватил с земли у костра большой мешок с солью, который они принесли с собой, и одним широким жестом швырнул, рассеяв её над чудовищем.

Огромная пиявка резко сжалась и выгнулась от боли. Разъедаемая солью слизистая оболочка мощного тела с тихим шипением слегка дымилась в свете фонарей. Не выпуская приманки, оно мотнуло головой (или где там у него рот располагается?), сбило с ног медиума бараньей тушей.

– Руби его! – заорал Полянский, спеша подняться.

Шипов наклонился за топором, почти не соображая, что делает. Но монстр дёрнулся к воде, потащив за собой. Пальцы едва коснулись топорища. Ноги в сапогах пропахали глубокие борозды в заболоченной земле. Николай стал отступать назад. Подбежавший детектив тоже добавил свой приличный вес, и они вдвоём подтянули тварь к иве наверх на берег.

Чудовище резко изогнулось, выворачиваясь сероватым брюхом вверх. Круглым скользким боком свалило и прижало к земле Полянского, тот едва вскрикнул, пытаясь высвободить придавленные ноги. Шипов схватил с земли один из топоров. А огромная пиявка выпустила измочаленную баранью тушу и повернулась к нему.

Круглая присоска в коротких шипах по краям, как оскаленная сердцевина хищного цветка. Из этой гладкой глотки вперёд выдвинулись три пары челюстей, напоминающие гребни, покрытые множеством острых мелких зубов, торчащих в разные стороны. Трёхконечная звезда в ошмётках свежего мяса.

«Как ручная пила!» – Николай понял, что не может двинуться с места.

Время потекло медленно, казалось, всё вокруг завязло в слипшихся минутах. Скользкий мешок мышц с зубастой звездой в пасти плавно устремился в его сторону. Шипов не осознал, когда замахнулся, но с силой опустил топор, попав в круглый край шипастой присоски. Из рассечённых мускулов лилась вонючая чёрная кровь, а он бил снова и снова, не помня себя. Тяжёлая и подвижная тварь пыталась дотянуться до него, а он рубил её, как извивающееся дерево с круглой пастью.

Полянский, со вторым топором наперевес, налетел с другой стороны. Непонятно, сколько времени прошло. В ночной тишине раздавались только их хриплое дыхание и хлюпающие влажные удары железа по телу отвратительного животного. И вот они уже, тяжело дыша, стояли вдвоём над искрошенной тушей в луже холодной крови, блестящей в свете фонарей.

Шипова просто колотило от пережитого, у него тряслись руки, и лязгали челюсти, уже дважды прикусившие язык. Медиум, подойдя, ободряюще хлопнул его по плечу.

– Геройство со страху – всё равно геройство! В одиночку я б не справился. На, поправь здоровье.

Полянский дал ему плоскую небольшую флягу. И пока Николай, стуча зубами по металлическому горлышку, отхлёбывал что-то душистое и крепкое, постепенно согреваясь, его друг облил склизкие останки бензином и поджёг. Чудовище полыхало и ужасно воняло тухлым мясом. Пришлось сжечь сапоги и рукавицы, но походные куртки и брюки ещё оставалась надежда отстирать. После, переобувшись, звякая в полутьме лопатами, перекопали землю, зарыли, что осталось после кострища.

6.

От грязи пришлось долго отмываться, соблюдая при этом максимально возможную тишину в доме.

Всю одежду сгрузили в стирку, липкая чёрная кровь мерзкого животного быстро засыхала и тяжело пахла мясным гнильём. Хорошо, что Шипова не видала этой гадости, поздний сон уберёг тётку от потрясения. Переодевшись, молча сидели на кухне при одной лампочке в абажуре под потолком. Чай вскипятили в блестящем хромом электрическом самоваре – гордости и слабости Василисы Матвеевны.

Тимофей добавил хозяину в стакан к крепкому чёрному чаю с чабрецом оставшийся ром из фляги. Уродливая речная тварь не шла из головы. Он уже прикидывал, как зарисует завтра эту громадную пиявку в своём альбоме. Жаль, темно, толком не измерить было, придётся более или менее на глаз обозначать размеры монстра.

К Николаю почти вернулся некоторый румянец под редкой и неровной светлой бородкой, и священник перестал напоминать восковую статую. Да уж, такое не каждый день увидишь!

– Тимофей Дмитриевич, и как ты один с этим справляешься? – покачал он головой.

– Во-первых, Николай, не справляюсь. Во-вторых, не один, – хмыкнул Полянский. – Друзья помогают.

– Я думал, у тебя нет друзей.

– До недавнего времени я тоже так думал, – Тимофей не удержался, взял из высокой вазочки с конфетами и печеньем баранку с маком, разломил пополам, и макнул сдобу в сладкий чай. – Но последние дела уж очень забористые получаются. И, смотрю, Николай, хорошая команда подобралась, слаженная и разношёрстная.

– Команда?

– Ну, или группа поддержки. В любом случае, легче и спокойнее работается, когда есть, кому тыл прикрыть.

– Ясно. А мне теперь как дальше?

– Да так же. Как и прежде. Служить во благо. Охранять души от всех ересей и расколов, и заблудших вразумлять, и обращать на путь истины, – вполголоса продекламировал Тимофей и допил чай. – Надо лечь поспать, до рассвета ещё часа четыре, отдохнём.

Шипов достал для гостя свежую наволочку и принёс плотное покрывало, постелил Полянскому на кухне на диване и ушёл спать к себе.

Тимофей почувствовал навалившуюся усталость. Он вдыхал запах земляничного мыла, которым Василиса Матвеевна перекладывала бельё в ящиках комода, и, задрёмывая, сонно размышлял:

«Ох, как завтра всё ломить будет! Спину уж точно потянул… Так. Хех. Я, София, Кравченко, Шипов, Габриэль. Команда мечты. Медиум, психолог, полицейский, священник и монстр. Натурально – флэш-рояль!»…

Продолжение в книге «Полянский. Детектив-медиум. Новое дело».