Полночь

Глава 2

Проснулся я от того, что лагерь поднимали по тревоге. Спросонья все начали бегать, совершенно не понимая, что происходит и где враг. Причем солдаты наоборот отходили от руин, а не старались в них укрепиться. Нас подняли пинками, и ничего не говоря отогнали к лесу. Наконец отойдя от руин ярдов на пятьсот, встали. Джонатан де Готье, — этот медведь в теле человека, одетый в черный матовый доспех, со здоровенным мечом и в окружении охраны в редких восходящих лучах утреннего солнца, выглядел очень брутально. Он смотрел, как в руины пошла группа во главе со странным стариком у костра, который шел опираясь на длинный посох, в компании двух монахов, их сопровождали два десятка солдат. Последние явно нервничали, постоянно озираясь, стискивая древки алебард и арбалеты. Солдаты похоже, явно не желали составлять им компанию, исследовать эти древние на вид развалины. Их не было около часа, я уже успел заскучать, и думал прилечь поспать снова, когда они вышли. Вышло их только семеро, вместо двадцати трех. Причем они явно торопились, не хватало одного монаха, дедка тащили волоком, сам он явно идти не мог. И пять, насмерть перепуганных служак с перекошенными рожами. Уж не знаю, кого они там встретили. Все вроде бы было тихо. Их откровенное бегство, и паника высеченная на лицах, передались остальным. Как несколько капель молока, захватывают стакан воды, клубясь и извиваясь, их панический страх передался и нам. Мы начали спешно собираться и уходить подальше. Вещи сваливались в кучу, не разбирая что где и чье, просто покидали в телегу и не запрягая утаскивали их. Де Готье видно больше не желал тут находиться ни минуты. Наше бегство продолжалось почти весь день, и на стоянку мы встали только когда солнце начало клониться к закату. Никто ничего не рассказывал. Нам, тех кого спасли, тем более. Так что выставив охранение и встав лагерем возле небольшого ручья на опушке леса, начали готовиться к ночевке. Де Готье решил больше не мелочиться, и как можно скорее вернуться город. Так что гонял всех кого видел, нас, в том числе. Раздавая оплеухи, и рыча низким басом на людей, которые по его мнению недостаточно шевелились. Зато нас всех вечером покормили. Арно всем наложил своего варева, чему были несказанно рады селяне, я в том числе. Уже стоя в очереди за едой, я услышал из разговоров.

Оказывается Люк, это тот мужик, который таскал меня к начальству, ночью сговорившись с десятком дружков, пошли в эти руины, в надежде найти на продажу что-нибудь старинное и желательно ценное. В итоге они залезли куда-то поглубже, и кого-то там они нашли и разбудили. Уж не знаю, кого они там разбудили. Но этот кто-то, недолго думая, слопал всех искателей приключений, их крики услышали в лагере. И пошли проверять, кто это такой там проснулся. Во главе с этим старичком с нечесаной бородой, который оказался довольно опытным магом. И братьями с ордена Искупления, это похоже те самые монахи с ледяными глазами. Как итог, нашего заклинателя выпили, понятия не имею, что это может означать, а затем недолго думая закусили остальными. Де Готье узнав это, перепугался до усрачки, и мы все дружно побежали куда подальше, от этой разозленной, тем что разбудили и похоже весьма голодной после долгого сна хреновины. Когда встали лагерем, и выяснили подробности произошедшего. Де Готье очень долго и громко на кого-то орал. Потом один из его свиты, который вечно ходил как петух раздувшись, освещал нам лагерь здоровенным бланшем на все лицо. Как только не убил, там такая лапища, с мою голову размером кулак.

Как оказалось, этот Люк был единственным лекарем, другого не было. И все бы ничего, но у нас было почти три десятка раненых. Старик вроде умел, но он лежал без сознания. Джонатан де Готье злой как черт, рвал и метал, круша все, что подворачивалось под руку, от него все разбегались едва завидев. Получалось, он чуть не похерил довольно простую и несложную задачу. Потерял одного высокопоставленного монаха, чуть не потерял одаренного, тот неизвестно когда придет в себя. И двадцать пять человек в придачу, просто так по тупости. Причем среди потерь, оказался сын какого-то там барона. Которому стало скучно, и он решил поучаствовать в приключении, пошел изучать ночью заброшенные руины. Я не считаю раненых, там тоже все неоднозначно. Три десятка раненых, в основном с колото-резанными ранами. Антисанитария полная, без каких-либо лекарств и чистых бинтов, в лесу, в двух неделях езды на телеге, которую вручную толкают по бездорожью до места где им смогут помочь. Сомнительные перспективы. В итоге, в его в отряде в строю оказалось меньше человек чем больных, плюс обозники, плюс довесок в два десятка мирных, то есть нас. Уверен, по его по лысине за результат не погладят, кто бы там не был начальством.

Тут конечно же не обошлось без “доброй” души, которая вспомнила обо мне. Один выживший мужик с нашей деревни решил поумничать, и проявил инициативу.

— Так ж эта, Дарий же наш, эта ж, на лекаря учился, доаа! Он ж все знает, вы его спросите, он ж че, не поможет шоли ж. Твою мать мужик…кто тебя за язык вообще тянул.

Недолго думая меня опять схватили за шкирку, и снова потащили под светлые очи начальства. Притащив в палатку Де Готье, в которой кроме него сидели еще пятеро; уже знакомый монах, морщась, баюкал руку, да у него плечевой сустав выскочил со смещением! И он так ехал похоже весь день. Возле него суетились на полусогнутых ногах и боясь его до дрожи в коленках, не зная с какой стороны к нему подойти, два мужика с обоза. Их суета и невнятное бормотание дико раздражала его, и он на них орал, из-за чего они еще больше нервничали и еще больше суетились. Хмурый мужик из окружения де Готье, с шикарными черными усами и густыми бровями, сложив руки на груди смотрел на бедных обозников поджав губы, из-за чего его шикарные усы встали торчком. И развалившись на стуле, закинув ногу на ногу, одетый в шелковую рубашку, потягивал вино какой-то молодой хлыщ с длинными светлыми волосами, которые были затянуты в мужской хвост на затылке, и мерзкой ухмылкой превосходства. Сам де Готье сидел за столом, явно пребывая не в духе, облокотившись одним локтем на стол, он посмотрел на меня уже по-новому, изучая.

— Мне сказали, что ты был подмастерьем лекаря, это так? Сразу в лоб спросил он.

Я снова окинув взглядом всю компанию, подумав пару секунд ответил.

— Не совсем так.

— Поясни!

— Я действительно был в подмастерьях у дона Матэо из Глироса. Но, честно говоря, он придурок, и лекарь он был дерьмовый, практически все его уроки были как напиться в трактире бесплатно. Кое-что он конечно показывал, но боюсь моих знаний будет недостаточно.

Я отчаянно не хотел в это ввязываться, тут не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что если что-то пойдет не так, а оно наверняка пойдет, виноватым останусь я, так как не досмотрел. И отвечать мне придется по полной, скидку на то, что я малец, и учился у пьяницы и живодера, методы лечения которого — это помочиться смотря на восток на уголь, а потом растереть углем перелом ноги, и сидеть под луной, мол лунный свет помогает. И на все воля всевидящего. Надо ли говорить, что погибали от его лечения чаще чем без него. И за это еще должны платить немаленькие деньги. Неудивительно, что большинство лекарей многие считали шарлатанами.

— У тебя слишком длинный язык! Неблагодарное отродье, тебя похоже совсем родители не воспитывали. Тебя брали в подмастерье не для того, чтобы ты поливал грязью ученого человека, который спасает людей. Рыкнул усатый. Когда тебя спрашивает костеродный господин, ты должен отвечать на вопрос поклонившись; — Да господин, я был подмастерьем. Твое мнение о навыках и пристрастиях дона Матэо из Глироса, никто не спрашивал!

— Да плетей ему всыпать, чернь только так понимает. Хлыщ перестал ухмыляться.

Монаху было не до нас, он орал благим матом на бледных как полотно мужиков. Которые все же решились вправлять ему плечо, но совершенно не правильно!

Иногда, поймать удачу — это значит оказаться в нужном месте в нужный момент и сделать по наитию именно то, что нужно, и именно так, как нужно. Но для этого необходимо забыть свои амбиции, помыслы и планы и целиком отдаться судьбоносному моменту. Так что тяжело вздохнув, я глянул на вывернутый сустав монаха, и на бледных мужиков с обоза, которые сейчас сделают еще хуже, внутренне собираясь, я все же решился.

— Стойте, вы так сломаете ему руку! Надо сдвинуть ему кость предплечья прежде чем вправлять сустав.

Все в шатре уставились на меня. Де Готье молча махнул в сторону монаха головой, мол, иди делай. Подойдя к нему, я взял аккуратно за предплечье, и кивнул бедным мужикам: — Держите его. Он на меня таким взглядом посмотрел, если не вправлю, он меня и этих двух бедных обозников прям тут и прибьет.

— Готовы? Спросил я у него. Он прожигая меня взглядом слегка кивнул.

Отвел его предплечье в сторону с противным звуком. Монах зашипел сквозь зубы от боли. Обозники скривив лица, вообще отвернулись, помощники твою мать. Хлыщ корчил гримасы, сжимая и разжимая руку.

— Это самое худшее, дальше будет проще, монах опять слегка кивнул. Согнув ему руку в локте, одной рукой взяв его за большой палец, другой поддавливая в локоть стал поворачивать к туловищу. Сустав с чавкающим звуком встал на место. Он, удивленно на него уставившись, сказал.

— Больше не болит!

— Еще заболит, пообещал я ему. Еще несколько дней будет уязвимо. Нужно перевязать плечо, кивнул ближайшему обознику, — Мне нужен ремень или длинная тряпка.

Тот радуясь, что все обошлось, а главное, что его избавили от ответственности, убежал за искомым. Когда принесли тряпку, я перетянул ему руку к туловищу, сделав косынку, сказав, чтобы он старался не шевелить рукой первое время. Он снова кивнул, взяв вино осушил его залпом, и громко стукнул кубком по столу. Я же молча повернулся к де Готье. Он нахмурив брови молчал секунд десять.

— Пока не вернемся, будешь работать врачевателем. Если там справишься так же как тут, то получишь оклад этого мудака Люка. Мое слово! Усатый и хлыщ нахмурились.

— Зачем ему платить, он должен быть нам благодарен за то, что жив остался, и так бы работал! А если нет, всыпать ему плетей, и как милый будет бегать. Хлыщ не унимался.

— Не нам, а мне, а тебя Моретти вообще не спрашивали, поморщился де Готье, — когда бездна разверзнется и небеса упадут, тогда тебе доверят отряд, вот там и запори всех кого захочешь. Тебе даже родной отец не доверил управлять людьми. И вообще, хватит лакать мое вино! Иди займись делом, вместо того, чтобы стулья мне ломать.

Хлыщ дернулся как от удара, его лицо перекосило. Он вскочил, тиская витую рукоять своего меча, и прожигал взглядом де Готье. У него похоже это больная тема. Хочет всем показать какой он лихой вояка, да кто только такому психованному людей доверит. Видно у его отца есть мозги, раз не дал ему отряд. Он шибанул рукой по кубку с вином, тот полетел расплескивая рубиновые капли в угол. И вышел, с яростью смотря на меня, я то ему что сделал? Вообще первый раз его вижу.

— Психованный больной ублюдок! Констатировал усатый, нахмурившись еще больше. Придавил бы! Как ты его вообще умудрился взять с собой, Джон? Знал же, что будут проблемы.

— Да попросили, выплюнул он слово, которое было камнем, брошенным в неведомого просителя. Не мог я отказать! Хоть и пытался… Де Готье сморщился, как будто съел лимон. Я бы сам его давно зарубил, просто сам же знаешь, кто его отец. Он хоть четвертый сын, и больной ублюдок. Но он Моретти, а значит за него будут мстить, из принципа. Иначе его отца никто не поймет. Куда смотрел дон Дайон когда он рос, ума не приложу.

— В счетную книгу он смотрел, да на задницу любовницы. Вот куда он смотрел.

— Ладно, не стоит обсуждать куда смотрел Дайон Моретти, может плохо кончиться. Ты Дарий слышал, что тебе сказали? Если будешь делать все, как сейчас сделал, то получишь полноценный оклад за лекаря. Мне лишь осталось промолчать, все равно уже за меня все решили.

— Родриг! Гаркнул он в сторону выхода так, что у меня ухо заложило. Придерживая шторку рукой, зашел один из стражников. — Отведи мальца в лазарет, отдайте ему вещи этого мудака Люка. Он будет у нас лекарем, пока не доберемся до Райлегга.

Родриг перевел взгляд на меня, продолжая стоять в проходе держа рукой откинутую шторку, молча приглашая идти за ним. Тяжело вздохнув, пошел за этим Родригом. Все равно отказаться не получится, в конечном итоге, мне скорее всего просто действительно всыпят плетей. Подойдя к этому жалкому подобию походного госпиталя, он указал мне на сундук стоящий в телеге. Вот, это вещи врачевателя Люка. Там ты найдешь инструменты, лекарственные травы, тряпки для перевязки, и чем там вы еще пользуетесь.

Откинув, слишком тяжелую для меня крышку сундука, уставился на свалку барахла! Его вонючий, окровавленный халат. Какие-то тряпки с засохшей кровью и гноем. Несколько луковиц, одна из них причем была откушена, бутыль с забродившим вином, перепутанный моток ниток. Несколько глиняных склянок, на дне которых засохшие травы. Свежая, недавно выдранная с корнями, и засохшей на них землей крапива. Взяв в одну руку откушенную луковицу, в другую грязные окровавленные тряпки, когда-то бывшие бинтами. Повернулся, уставившись с немым вопросом на этого Родрига.

Что-то он наверное прочитал у меня на лице. Отведя взгляд ответил: — Это все его вещи. Других вещей у врачевателя Люка не было. Вон люди которым требуется помощь, иди приступай к своим обязанностям. И топая по грязи железными сапогами удалился. Замечательно! И как мать вашу я должен лечить людей?! Перспектива получить плетей, но не заниматься всем этим, казалась все заманчивее и заманчивее. Опомнившись, окликнул уходящего рыцаря.

— Родриг. Он повернулся, нахмурившись и взявшись за рукоять меча.

А, дерьмо…

— Господин Родриг, я слегка поклонился. Мне необходим помощник! Он нахмурился еще больше.

— Мне ничего насчет этого не говорили.

Я указал ему на себя, проведя рукой с головы до ног: — Мне двенадцать зим. Там почти три десятка раненых, взрослых и тяжелых мужчин, некоторые даже встать не могут. Мне их необходимо переворачивать для лечения! Он постоял, посверлив меня взглядом несколько секунд, размышляя.

— Хорошо, ты получишь помощника. И развернувшись удалился.

И вот, я, дипломированный хирург! Мать которого всю жизнь работала в медицине. Кипячу еле отстиранные и отмытые от крови и гноя бинты в котле с чесноком и лещиной! Вместо антибиотиков у меня; толченый корень алого каруса, (понятия не имею что это такое, у нас его не было, а Дарий не знал) экстракт окопника, засохшие ромашки и кориандр. Вместо обезболивающего пол бутылки кислого вина. Пара тупых ножей, которыми мясо то нельзя разрезать, не говоря про уже людей. И рыбья кость вместо игры. И целая куча, стонущих, пердящих, умоляющих, и жутко воняющих на все лады “пациентов”. У половины была горячка, раны воспалились. У некоторых были жуткие раны, как будто кислотой под давлением облили, и эта кислота прожгла дырку в них. Их порой так резко выгибало, как будто их током ударило. Как потом узнал, это отступник постарался, отбиваясь. Я был в жутком настроении, костерил на чем свет стоит доброго “соседушку” который вспомнил обо мне, дона Джонатана де Готье, и конечно мудака Люка, который сдох в тех руинах. Когда Родриг гремя доспехом, приволок ту босую девушку в мешковине, крепко держа перепуганного подростка за плечо.

— Вот, ты просил помощника, она будет тебе помогать! Грубо толкнув ее к костру, возле которого я сидел готовя варево из трав, чтобы обрабатывать раны. Она запнулась чуть не упав, съёжилась, держась за пострадавшее плечо, и мелко дрожала, затравленно на меня смотря.

Я шмыгнув, и вытерев нос тыльной стороной ладони, окинул взглядом моего “ассистента” еще раз. С макушки до босых ног, и обратно. Тощая, сбитые в кровь ноги все в старых, пожелтевших синяках, обгрызенные ногти на руках, разбитая губа. Кожаный ошейник, и мешок на голое тело с прорезями для рук и головы. Она еще больше съёжилась под моим взглядом.

— Как тебя зовут?

— Берта…

— Скажи Берта, у тебя есть другая одежда… одежда, просто которой больше?

— Нет, рабам не положено…

Я махнул рукой в сторону отстиранного с помощь песка и проклятий халата Люка: — Надень его, подшей, если великоват. Будешь помогать мне тут лечебнице.

— Но я не умею…

— Умею я, твоя же задача, внимательно слушать и делать то что я тебе говорю. Первое, иди хорошо помойся и одень тот халат. Потом садись у костра и поешь, смотреть не могу на то как ты трясешься.

Берта оказалась на год старше Дария, потомственная рабыня, неграмотная, но смышленая девушка, ей очень нравилось учиться. Поначалу боялась меня, потом оттаяв, тараторила без умолку. Постоянно обо всем расспрашивая. Схватывала все на лету, впитывая все как губка. Помогала в меру своих невеликих сил, стирала бинты, носила воду, кормила и ухаживала за людьми. Я старался ей рассказывать все, справедливо полагая, что эти невеликие знания в будущем ей сильно облегчат ее участь. Рабыня-врачеватель, все-таки гораздо лучше живет, чем рабыня-шлюха. Я поговорил с кашеваром Арно, чтобы раненым готовили отдельно. Он, спросив предварительно у Родрига, который оказался что-то вроде зам-кома. Стал выделять нам продукты, чтобы мы готовили для себя сами. Короче спихнул на меня часть своих обязанностей, буркнув: “Раз не нравится моя стряпня, сам для них готовь” Я честно, хотел в него запустить его же котлом с кашей. Потом плюнув, стал готовить раненым сам, жидкие бульоны. Кашу многие просто есть не могли. В процессе готовки, к костру постоянно начали стягиваться люди. Всем понравилась моя стряпня. Сначала приходили просто раненые, посидеть у костра, потом уставшие солдаты после смены. Даже усатый с монахом приходили, которые оказались; барон Бруно фон Крунн, друг и ближайший соратник графа Джонатана де Готье, и всегда мрачный брат Нестор, экзекутор из ордена Искупления. Его боялись все, даже де Готье. Всех забавлял, странный и непонятный малолетний деревенский паренек. Который их не боялся, и как оказалось, был куда лучший врачеватель чем Люк, прослуживший с ними пять лет. Так прошло уже девять дней, идти нам еще столько же. И вот в один из вечеров, сидя у костра усатый разомлев от тепла и вина вспомнил.

— Ну вот видишь, ты хорошо врачуешь. А говорил, дон Матэо из Глироса плохой учитель.

Эх дядя, знал бы ты где я на самом деле учился…

— Каюсь виноват, беру свои слова обратно. Теперь, почетное звание пьяницы и живодера, заслуженно перешло к Люку. Просто тогда, мне не с кем было сравнивать. Взрыв смеха расцвел над поляной на которой мы остановились. Они хохотали надо мной, схватившись за животы. Я тогда готовил ужин для раненых, не особо глядя по сторонам. А надо было бы. Я бы точно заметил хлыща, который исподлобья смотрел на нас, планомерно накачиваясь вином.

Закончив с готовкой, и собрав вещи, я пошел в палатку, которую нам выделили для хранения вещей, и где мы ночевали. Нужно было перевязать и накормить людей. Зайдя, уставился в изумлении на этого мудака, который спустив штаны и скинув все наши невеликие запасы трав и тряпок в грязь, насиловал бедную Берту. Она лежа на столе тихо поскуливала разбитыми губами, не имея возможности сопротивляться. Он повернул голову, посмотрев на меня сказал, оттопырив губу.

— Вина мне бегом принес шваль, и жди у входа пока не позову. Смачно плюнув мне на ноги.

Пьяный урод! Драться с ним? Так он меня просто зарубит, и скажет я на него напал.

Вы не подумайте, я не струсил. Я бы мог на него кинуться, но думаю, он именно этого и хотел. Я бы конечно мог это все проглотить и промолчать, в конце концов Берту насиловали не раз, да и оскорбления от пьяного утырка особо ничего не значат. Да наверное так было бы и правильно, с учетом реалий местной специфики. Постоять промолчав, пока костеродный издевается над рабом. Но у каждого человека есть такая черная муть на душе, если в тебя плюют, она всплывает затмевая сознание. Да и я не местный, и до этого никому не позволял вытирать о себя ноги никогда! И недолго думая я пошел к начальству, раз поставили меня врачевать, будьте добры, дайте мне условия, пусть они там сами разбираются. Еще на подходе к шатру де Готье услышал, как он крушил утварь, изрыгая проклятья на голову Алберто Моретти. Того самого хлыща, который насиловал бедную Берту у меня в палатке, раскидав наши вещи, это я похоже удачно зашел. Он был в ярости, матерился, метая все что попадется под руку. Охрана втянув голову в плечи изображала статуи, и даже не подумала меня остановить. В шатре была знакомая троица, сам де Готье, его усатый друг, и брат экзекутор.