Пока варилась каша

5

Впервые зулу Мэгги Мэй попробовала в интернате. В интере.

Интер, кстати, совсем неплохой был. Небольшой, уютный — в отдельном просторном блоке с собственным искусственным садом и даже с бассейном под псевдоюжным голо-небом, на сто тридцать первом уровне пятого магистрального массива Пан-Европы, как раз над давно ушедшими под квазибетонные своды водами древнего пролива Ла-Манш. Неплохой и потому недешевый. До этого Мэгги кантовалась гораздо ниже, на сорок пятом уровне, безо всякого бассейна и в комнате на четверых, а когда звездная чета Мэев принялась лихо рубить настоящие деньги, девочку перевели на сто тридцать первый. На самом верху этого гребаного пятого массива, на двухсотом уровне, было, правда, еще круче, еще шикарнее, но там обитали уж и вовсе избранные подростки, даймонд кидс, родственники которых могли каждый год выкидывать на их содержание стоимость малой яхты, с гиперприводом, но без особых прибамбасов — кучу денег, короче. В золотом блоке два раза в неделю кормили настоящей пищей, не искусственной, а очень даже естественной, то есть той, которая совсем недавно еще бегала, мычала или, там, крякала, курлыкала, кудахтала и испражнялась таким же настоящим, вонючим и осязаемым, дерьмом. Но Мэгги к кускам мяса с кровью была удивительно равнодушна, ей, в общем-то, было по фигу, что конкретно есть, лишь бы вкусно, особенно мороженое с наполнителем из ягод гуа с Марса, такого она могла сожрать пять порций кряду; и когда ее переселили к детям богатых, Мэгги с неделю даже комплексовала и плакала в подушку — ведь внизу остались все подруги, куклы-матрешки, да и к земле, к Земле там было несравнимо ближе, чем на этой верхотуре. И хотя что на пятом уровне массива, что на тридцатом, что на сто тридцатом — хрен узнаешь, сколько сотен метров отделяет тебя от истощенного, напичканного уплотнителями мертвого грунта, Мэгги каждую минуту ощущала, что вознеслась над планетой еще выше и стала ближе к невидимым из-за силового щита звездам. Нечто врожденное, наверное, на уровне инстинктов или природного умения видеть в темноте лучше, чем другие.

Так что Мэгги росту благосостояния родителей не обрадовалась — по большому, так сказать, счету. В частности, же, у нового положения были свои преимущества: например, совершенно отдельный личный бокс с пищевым синтезатором, свой кибер-куб для входа в сеть — предполагалось, что питомцы интерната будут использовать его исключительно в учебных целях, обращаясь, так сказать, к богатейшим хранилищам данных планеты, — ага, как же! нашли даунов! — а также гораздо более удобная кровать с аж пятнадцатью режимами релаксации. Страшно даже подумать, какие кровати у этих, которые сверху, у золотых деток. Не кровати — а сплошные чипы и мемо-кристаллы, наверное. Мэгги однажды попыталась просочиться наверх, посмотреть, что и как, но была довольно быстро изловлена служебным дроидом; вниз, однако, пускали.

Прочие обитательницы уровня отнеслись к появлению новенькой подчеркнуто равнодушно, а некоторые — даже презрительно. Еще бы: они-то все были из семей, где богатство исправно циркулировало и приносило регулярные плоды из поколения в поколение, а тут — на тебе, какая-то пигалица с медным ноуз-рингом в ноздре, вчера еще вообще никто, а сегодня тоже лезет. Мэгги, однако, и думать не думала лезть куда-то, просто так сложились обстоятельства — против ее воли, но объяснять новым однокашникам что-либо совершенно не собиралась; и вскоре наследница Мэев осталась совершенно одна, среди рафинированно-утрированной холодной вежливости и в полной изоляции. Жизнь Мэгги осложняло еще и то несомненно важное обстоятельство, что многие из обитателей сто тридцать первого уровня уже перешагнули заветный рубеж совершеннолетия и прошли через долгожданную процедуру коррекции штрих-кодов, и местная заводила — тонкая и высокая как жердь девочка, вся с ног до головы в голо-тату да к тому же с мультицветным ирокезом на голове, по имени — ну конечно! — Сюзи, по сто раз на дню безо всякого повода козыряла платиновой кредиткой, а все прочие старательно вторили ее ужимкам, так что подчас и плюнуть было некуда — непременно в кредитку угодишь. Особо умные высверлили в углу кредиток дырочку и носили их на шее — и не иначе как на цепочке из сириусянского мимо-жемчуга. На жемчуг и кредитки Мэгги было плевать, а вот откорректированные штрих-коды корежили сильно. Взрослые!

Так Мэгги и загнила бы в этой атмосфере — и она уже вполне успешно начала загнивать, то есть в свободное от занятий время валялась на кровати, тупо пялясь в потолок и даже не включая кибер-куб на предмет подсоединиться к игровому серверу, — если бы однажды не встретила ушастого пацана по имени Зах. Так он представился: Зах, или Зак — с артикуляцией у ушастого было неважно — слова иногда вылетали из него слишком быстро и оттого налипали друг на друга. Мэгги как раз тусовалась у так называемой вакуумной — хотела с тоски покувыркаться с часик в невесомости, да там, как назло, резвилась Сюзи (и ее прихлебалы), как вдруг увидела на широком стекле, за которым ввиду вечера царил белесый сумрак, длинный лопоухий силуэт, повернулась — а за спиной стоит он, этот самый Зах, во всей красе: тощий, нескладный, руки в карманах широких черных и длинных, ниже колена, шорт с кучей шнурков и ремешков, на пронзительно зеленой майке надпись «Пигуфака»,[4] рожа круглая, довольная, зубы через один, уши как локаторы, нос ма-а-асенький, курносый — просто подарок какой-то. «Хай! — дружелюбно заявил подарок. — Трешься? Я Зах(к), нейбор ваш». — «Хай, — отвечала Мэгги. — Так, шпацирю». Зах шагнул к вакуумной, глянул в стекло и хитро мигнул. «Не, трешься. Ждешь, как те сифы сбэкают». Мэгги ему ничего не ответила, отвернулась — еще тоскливее стало из-за проницательности ушастого хмыря. «Поизай, — внезапно с искренним сочувствием в голосе хлопнул ее по плечу Зах. — Дубанем зулы? У меня хаоцзильная». Зулы Мэгги еще ни разу дубануть не выпадало, и она с интересом покосилась на Заха.

Через некоторое время они уже сидели в самом темном и укромном уголке местного псевдосада и увлеченно дубили зулу — один косяк на двоих. Зах оказался удивительно компанейским и простым в общении парнем, а может, тому способствовала впервые попробованная зула — да, скорее всего, именно она, — но уже после третьей затяжки Мэгги начала идиотически-радостно прихихикивать, жизнь сделалась легкой и удивительно приятной, а ушастый Зах показался давно знакомым, надежным приятелем. Более опытный в обращении с зулой Зах старательно зажимал Мэгги рот холодной ладонью, когда та начинала ржать в полный голос, и так они безмятежно колбасились среди цветущих полей иллюзорной, брызжущей жизнью Земли почти до полуночи — до тех пор, пока благословенная зула не иссякла и не зашуршали своими прибамбасами механические уборщики.

С тех пор Зах взял привычку наведываться в блок к Мэгги — ему уже сделали коррекцию, и, как совершеннолетний гражданин, он совершенно спокойно покидал соседний, на том же уровне, интернат для мальчиков. Мэгги — Зах звал ее Мэг — обрела в нем верного и всегда жизнерадостного друга, а Зах, неосознанно лелея свое юное либидо, испытывал искреннее удовольствие от расположения столь красивой девочки — да, Мэгги всегда отличалась правильностью черт и форм, — которой незаметно стал совершенно необходим.

В сущности, сам Зах был еще более одинок. Однажды он спросил Мэгги: «А твои челы — кто?» — и Мэгги отчего-то решительно брякнула: «Давно кончились», — хотя в то время Ричард с Симбой были еще очень даже живы. Зах же оказался натуральным сиротой, причем сиротой со стажем: все его родственники канули в катастрофе при втором сдвиге континентального шлейфа Новой Антарктиды, и мальчишку держали в престижном интернате за счет их совокупной пенсии. Но скоро эта лафа должна была кончиться. После пятнадцати Заху предстояло самому устраиваться в жизни — а на колледж пенсии ну никак не хватало, — так что ушастому любителю дубануть зулы светило болтаться в свободном полете, как контейнеру с радиоактивными отходами: отсюда выбросили и никуда не принимают. Пацан старался не думать о светлом будущем, он вообще жил сегодняшним днем, этот ушастый Зах. Оттого-то маек с надписью «Пигуфака» у него был целый ворох — всех цветов и фасонов, — и парочку Зах преподнес Мэгги, а она в ответ подарила ему один из трех своих ноуз-рингов, с голограммой в виде преследующего собственный хвост пятицветного дракончика.

Мэгги считала, что Зах помог ей выжить, и потому, когда он однажды предложил свинтить из интерната — «тайм вставать на ран, цзибафак, ты как, ин или аут?» — девочка согласилась не раздумывая.