По рукам мы так и не ударили. Я едва заметно кивнул, чтобы у Матвея было понимание нашего согласия. Но и при необходимости всегда можно соскочить — показалось, мало ли чего кивал и так далее.
— Хорошо, что мы договорились! Эти ублюдки меня кошмарят уже неделю! — воскликнул Матвей.
— Сразу после того, как… — начала догадываться Лена, но хозяин дома закивал и перебил ее.
— Да, сразу после того, как он погиб, — вздохнул он и провел руками по лицу. — Именно. Дима вел дела лишь пару лет. До него клубом владел его друг, а потом была какая-то история, клуб перешел Диме.
— Вот так вот просто перешел? — сразу же усомнился я. — Или они были очень хорошими друзьями?
Матвей еще раз вздохнул, потом начал искать место своим рукам. Сперва положил на стол, потом сложил перед лицом, затем еще раз провел по лицу, а после убрал под стол совсем и сгорбился.
— Коля был старше лет на семь, получил наследство, вложил его в дело, у кого-то еще в долг взял. Потом, как только с долгами рассчитался, начал расти. И сына моего взял. Вот Дима и втянулся в это все.
— И сколько лет было Диме? — спросил я, вглядываясь в Матвея, чтобы понять, сколько лет этому человеку. На вид — то ли сорок с небольшим, то ли чуть-чуть не пятьдесят.
— Двадцать четыре ему было, когда его… его…
И тут он чуть не разрыдался. Мне эта драма была не нужна, и я выразительно посмотрел на Лену. Хоть с его притворными слезами она сможет разобраться?
Девушка решительно поджала губы, и Матвей за пару секунд пришел в себя. Прокашлялся, грубовато протер слезы костяшками пальцев, а потом посмотрел на нас ясными глазами.
— Что-то я расклеился немного. Совсем… чуть-чуть, — растерянно произнес он. — Только вот… да, двадцать четыре ему было, — Матвей вдруг собрался, и всего лишь одна секунда разделяла человека-плаксу и нормального владельца особняка. Факт, что, впрочем, скоро тоже оказался под большим вопросом: — Да и дом этот тоже не мой. Тоже сыну принадлежал.
Если в его голосе еще некоторое время звучали слезливые нотки, но за пару предложений они исчезли. Как исчезли и траурные мысли о сыне.
Зато становилось все немного понятнее. Дом — не его, клуб — не его. Плюс гибель сына, что случилась совсем недавно. Словом — сплошные проблемы. Но это не заставило меня жалеть его. Слишком уж наглым и дерзким Матвей становился, когда его покидала горечь от гибели сына.
— Вы что-то говорили про… — начал я, но тот жестком меня остановил и продолжил сам:
— А вот двенадцать дней тому назад, — и тут от запнулся: — Или это было уже двенадцать дней? — задал Матвей вопрос самому себе.
Мне становилось тошно от его невнятного поведения. Но раз Лена была не в состоянии мне помочь, придется терпеть. Винить телепатку я тоже не собирался.
Скорее уж Матвея, который вновь потерял нить в своих рассуждениях, а обратно к теме разговора возвращаться не собирался.
И только я собрался его поторопить, как Матвей сам вернулся к нам:
— Я считаю, что Диму убили. Мне позвонили из полиции и попросили приехать. На месте сообщили, что мой сын мертв, показали тряпки — остатки его одежды, показали анализ крови на ней.
— А тело? — спросили мы хором с Леной.
— Тело, — вздохнул Матвей. — Тела не было. Ни-хе-ра там не было.
Если бы не слова про одиннадцать дней, я бы подумал, что его сын попался мне под горячую руку на изгибе Клязьмы, неподалеку от моста. Только вот даты совершенно не совпадали. И потому моей вины в пропаже или гибели Димы — нет.
— Нет тела — нет дела, разве нет? — спросил я. — Ну показали бумажки, показали тряпки в крови. Что дальше? Почему надо было этому поверить?
— Потому что Дима не отвечал на звонки. Пропал. Его официально объявили пропавшим, потому что, как ты красноречиво заметил: нет тела — нет дела. Но, как оказалось, дела есть. И какие-то мутные. Потому что звонки начались, не успел я домой прийти из полиции. Ну, не сюда, а к себе, на квартиру.
Тут он снова замолчал, сделав паузу слишком большую, чтобы считать ее промежутком между предложениями, но слишком маленькую, чтобы считать ее завершением разговора.
— Начали предлагать всякое. Сперва продать клуб. А когда я сказал, что я им даже не владею — начали звонить и сбрасывать. Посреди ночи. Потом появились звонки с просьбами, — Матвей закатил глаза. — Хотели, чтобы я их, то есть, просящих, устроил в клуб. Охраной, управляющими, бухгалтерами. Прям названивали, — он стукнул ребрами ладоней по столу. — То один, то второй. А в какой-то день аж три раза успели позвонить только за одно! Утро! — рявкнул он, разойдясь окончательно.
Теперь настал мой черед вздыхать. Исключительно из-за поведения Матвея, который то становился исключительно приятным собеседником, то превращался в мутный поток информации.
— Что дальше? Звонили много раз, что с того? Угрозы были?
— Были! — с возмущением продолжил Матвей. — Именно потому я и хочу попросить вас о помощи, — и он снова притих.
— Дальше, — раздраженно проговорил я.
— О помощи, о помощи, — ответил хозяин дома. — У меня есть список номеров, с которых поступали звонки.
— А в полицию обратиться? — произнесла Лена.
— В полицию обращался. Мне сказали, что с таким потоком звонков — ничего страшного. Записей мой телефон делать не может, а со слов дежурный ничего принимать не стал. Отправили домой.
— Ну и игнорируйте, что такого! — воскликнул я.
— Что такого? — возмутился Матвей. — Через полчаса после похода в полицию мне позвонили еще раз и сказали, что если я схожу туда еще раз, назад буду возвращаться со сломанной ногой! Мало приятного, правда? А еще вчера был звонок…
— И ни одного сообщения? — уточнил я, беспардонно перебив Матвея.
— Они не дураки, похоже, — добавила Лена.
— Вы меня и дослушивать не собираетесь, а⁈ — проорал хозяин дома. — Совсем уже? Мне. Вчера. Позвонили. И пригрозили сжечь дом!
— Смешно! Они сюда не доедут, — хмыкнул я.
— Не доедут! — Матвей метнулся к окну, откинул занавеску, а потом поманил нас ладонью: — Вон, там кто-то едет.
— Думаете, что сюда? Мало ли, кто в эту глушь прется, — возразил я.
— Ну, ждем.
Машина, выключив фары сразу после поворота на улицу, продолжила катиться, медленно объезжая ямы. Я порадовался тому, что мой автомобиль стоит дальше.
А вот темный седан подкатывался все ближе и ближе к дому. Матвей отскочил от окна, оставшись подглядывать в узкую щелку.
— Сюда же едут! Сюда! — взвыл он. — Я же говорил! Говорил, что приедут и дом сожгут.
— Что, даже не зайдут на чай? — спросил я, отойдя от окна подальше. — Мы их с радостью впустим.
— Впустим⁈ — Матвей едва не дернул занавеской.
— Конечно! Иначе дом сожгут, — и я пошел вниз. — Они припарковались?
— Нет… Да. У соседнего дома, — вяло ответил Матвей.
— Вот и славно. Чайник ставь!