Таинственный котёл

Когда звери остановились, задыхаясь от быстрого бега, они услышали лишь, как шумят деревья на закате. Друзья прижали лапки к громко бьющимся сердцам и прислушались, — нет ли погони. Но в лесу было тихо.

— Я почувствовал нож на горле, — воскликнул петух, — я спасся чудом от смерти.

— Мы так боялись за тебя! — мяукнул Мышибрат, вытягивая с удовольствием хвост.

— А я едва успела крикнуть своим блошкам: «Держитесь за мех», — так здорово мы мчались.

— Твои блохи — это кроткие создания в сравнении с кровожадными блохами цыгана.

— Мы ничего не потеряли?

— Узелок капрала у меня, — сказал кот.

— Значит, в порядке.

— Уйдём поскорее из этих опасных мест.

Медленным шагом звери вошли в темнеющие анфилады дремучего леса. Солнце уже село. Мохнатые ночные бабочки летали над цветами, от которых аромат, особенно пряный в этот вечер. Где-то далеко-далеко слышалась песня, ей вторили задумавшиеся деревья:

«Я была с тобой везде:

И в походе и в труде,

У цыгана я теперь,

Тяжко, грустно мне, поверь…»

Мелодия рассыпалась в печальном вздохе.

— Боже мой, — застонал петух, — мой рожок!

Напрасно утешали его друзья, что он купит себе в лавке новый рожок. Второго такого не будет — помятого, верного и… утраченного.

Капрал не мог сделать ни шагу; он стоял, склонив голову, и вслушивался в далёкие жалобы, а голос рожка прерывался и хрип, словно он был полон слёз.

И петух повернул назад; не обращая внимания на уговоры друзей, отталкивая их лапы, он воскликнул: «Идите дальше одни, я возвращаюсь».

— Ты с ума сошёл, я тебя одного не пушу, — волновалась Хитраска.

— Я пойду с тобой, — мяукнул Мышибрат и стал точить когти о ствол.

Было уже совсем темно; светляки, возвращавшиеся из гостей, зажгли фонарики. В темноте петух видел плохо; поэтому Мяучура впереди, отгибая ветки, — его зелёные глаза светились среди ночи.

Песчаная дорога, на которую вышли звери, еще не остыла и грела им лапки.

Над лесом показался месяц, и летучие мыши попрятались в черные дупла деревьев. Влажные ветви висели, точно окаменевшие сосульки.

— Смотрите, смотрите, — шепнула Хитраска.

— Мой рожок!

— Тиии-хо… Тиии-хо!

На поляне, в траве, у чугунного котла лежал рожок; крышка котла была прижата большим камнем. Дуновение ветерка, едва колыхавшее траву, будило в трубе тихий вздох. Она тосковала по хозяину.

Посреди поляны высился фургон, сквозь его оконные стёкла поблёскивало красное пламя свечи. Цыган, видимо, не спал.

Петух хотел тотчас же схватить рожок, но лиса удержала его лапкой, а кот пучками травы обмотал петушиные шпоры, чтобы они не звенели.

В эту минуту фургон заскрипел и накренился; замигало пламя свечи.

— Не буду больше ждать, — и звери услышали, как громко зевнул злодей Нагнёток. — А ты могла бы покрепче держать петуха.

— Я держала его изо всех сил, — засмеялась Друмля, — но он так рванулся… наверное, до сих пор убегает…

— На всякий случай я привяжу конец верёвки к ноге, они сами меня разбудят.

— Вот видишь, — шепнула Хитраска.

Рожок шевельнулся и пополз по траве. Верёвка натянулась в темноте.

Послышались голоса ссорящихся блох: они укладывались спать. Неожиданно раздался громовой удар, через секунду последовал второй. Это цыган снял сапоги и швырнул ими в стену, чтобы прекратить блошиную возню. Потом жалобно зашипел огонь свечи, задушенный послюнявленными пальцами, погрузилось во мрак. Фургон прогнулся, и послышался равномерный шум, словно кто-то сыпал по лестнице картошку, — это храпел цыган; тоненько вздыхала Друмля, всхлипывая во сне; за что-то просил прощения маленький Кляпон. И только блохи, почуяв чужих, не спали: они сопели за решётками, — бесчисленные, беспокойные и кровожадные насекомые.

Мяучура осторожно подполз к рожку, отвязал верёвку и подал рожок петуху. Тот так крепко поцеловал его, что клюв звякнул о металл. Капрал поспешно спрятал рожок на груди.

— Пошли, пошли, — торопила друзей Хитраска.

Месяц лил серебряные потоки. Медленно переступали спутанные клячи. Потрескивали доски в старом цирковом фургоне. Неожиданно послышался приглушённый плач.

— Это твои блохи?

— Ну, что ты! — обиделась Хитраска. — Они давно спят.

Мяучура подошёл к котлу и попробовал сдвинуть камень.

— Оставь! Кто знает, что там внутри…

— Там был тот добрый дух, который предостерёг меня, — шепнул петух.

На их голоса вылезла из-под папоротников измученная продолжительной засухой жаба. Она посмотрела на зверей вытаращенными глазами. Толстая шея старухи колыхалась, жаба тяжело сопела, — у была одышка.

— Не знаете ли вы, где тут есть вода? — спросила она хриплым голосом, но звери не услышали Петух сдвинул крылом камень, и друзья наклонились над котлом. Хитраска попятилась, а Мышибрат, готовясь к прыжку, выпустил когти.

Из-под крышки показалось лицо девочки; она сидела по шею в жидкости; жидкость блестела в лунном свете, как ртуть. На плечи малютки спадали кудри.

— Как тебя зовут? — спросили удивлённые звери.

— Спасите меня, — заплакала девочка, — я королевна Виолинка.

— Королевна? Правду ли она говорит? Что ты тут делаешь? — Друзья помогли ей вылезти из котла. Девочка была голой. Лиса укрыла мягкими листками мать-и-мачехи и набросила на тело рубашку, которая сушилась на дышле фургона.

— Я уже третий день сижу в этом настое из ореховых листьев. Меня похитил цыган; он хочет, чтобы я потемнела. Я должна прибирать в клетках у этих страшных блох…

— Королевна, настоящая королевна. — Мяучура обнюхивал с головы до ног; его хвост победоносно торчал вверх.

— Королевна, — прохрипел взволнованный петух и поднёс рожок к клюву, чтобы сыграть туш.

— Ты с ума сошёл! — дернула его за крыло Хитраска. Она схватила за руку Виолинку, и все побежали к дороге. Сзади всех мчался капрал, рожок колотил его по спине, подгоняя дальше и дальше.

На большой поляне остались лишь спутанные лошади — их огромные тени медленно передвигались взад и вперёд — да старая жаба, которая с глубоким вздохом облегчения плюхнулась в чёрный котёл, — она была измучена дневным зноем.

— Ах, купанье, чудесное купанье! — шептала жаба, закрывая от удовольствия глаза, набухшая шея слегка подрагивала, и по тёмной поверхности настоя расходились маленькие круги.


Загрузка...