Погребенный кинжал

Интервал VII

Грехопадение

[Варп; сейчас]

Мерзкая варп–чума окружала Мортариона со всех сторон. Он шел по коридорам «Терминус Эст», периферическим зрением цепляя больных. Через иллюминатор запечатанного люка он увидел мёртвых сервиторов, рухнувших перед сотнями человеческих тел, сложенными словно дрова. Экипаж илотов был поглощен химерным вирусом, разрушившим также органические части машин. Хуже всего пришлось воинам его легиона, которые, стыдясь своей заразы, шарахались и отбегали в стороны при приближении примарха.

Казалось, эта адская напасть передавалась со скоростью мысли, и ни один антидот, ни один барьер не в силах её остановить. Мортарион согнул левую руку, облачённую в боевую перчатку, ощущая пульсацию тысяч волдырей, появившихся на коже под ней. Если эта реальная болезнь могла поразить его тело, вонзив микроскопические когти в бушующую печь физиологии полубога, то какая надежда победить заразу была у его сыновей? Чувство собственного достоинства у Мортариона всегда было завышено. И если бы он только сконцентрировался на своём теле, то непременно бы ощутил, какая битва сейчас идёт в его крови. Ему было противно признавать этот факт, но он тоже осквернён.

Жнец бросил косой взгляд на ближайшего безликого воина из Савана Смерти. Навсегда скрытое лицо за его боевой маской не давало возможности узнать, был ли хоть кто–то из них затронут этим коварным Разрушителем.

Но Мортарион знал. У него был цепкий взгляд, он мог разглядеть все признаки заразы: от волочащегося шага до заторможенности в движениях. Как и вся Гвардия Смерти, его преторианцы скорее погибнут в ярости пламени, чем подведут его. Открыто показывать любую слабость своему примарху для них равносильно предательству.

Чем ближе они подходили к святилищу военного корабля, тем более отвратительные вещи встречались на их пути. Казалось, что здесь зараза поглотила не только плоть легиона, но и саму конструкцию звездолета. Почтенный линкор бороздил космос столетиями, но никогда не приходил в такой упадок. Теперь же Мортарион видел пятна ползущей ржавчины, разрастающиеся по стенам. А ведь всего–то пару дней назад они были яркими пятнами полированной пластали.

Гудящий шепот заполнял воздух, когда облака крошечных мушек роились у освещения люминофоров корабля. Они извивались, словно бесконечные серые клубы дыма, до которых нельзя было дотянуться. Колонии этих тварей окутывали доспехи караульных Гвардии Смерти, полностью забивая все отверстия в их шлемах.

Пересекая тусклые и тёмные коридоры, примарх видел и тех из своих сыновей, кому повезло меньше. Тут медики и апотекарии легиона корпели над скорчившимися у стен фигурами воинов. Один из таких повернулся, чтобы посмотреть на своего примарха, и тот увидел загноившиеся слепые глаза, бледное лицо и кровоточащие язвы на коже.

«Неужели эта трагедия происходит на каждом корабле моего флота?» Он убедился в этом, вспомнив Рахиба Цуррика, к которому болезнь не была милосердна и отказалась наградить смертью. «Это ждёт каждого из нас, если мы не избежим безумия варпа».

Измученное воображение Мортариона представляло ему альтернативу — бесконечность, проведенная в безжалостной боли и агонии. На протяжении всей истории пропадавшие и терявшиеся в варпе корабли были обречены на жестокую судьбу. Это ли случилось с ними? Подобного он бы не пожелал и злейшему врагу. Небытие и ужасающее бездействие по праву были хуже любой смерти.

«Покажи мне врага или дай цель, и тогда я изменю судьбу миров!» — сказал однажды Мортарион своему отцу. «Нет войны, которая внушала бы страх Гвардии Смерти».

Эти слова были ложью. Он знал, что такое страх истинный и настоящий. Это битва с невидимым врагом, которого нельзя схватить и разрубить мечом. Это борьба, обратившая Бледных Сыновей против самих себя. «Война, которую нельзя выиграть».

«Если только…»

Достигнув дверного проёма в святилище навигаторов, Мортарион нарушил тишину и взмахнул массивной боевой косой:

— Слушайте приказ, — Мортарион обратился к семи воинам из своего Савана Смерти. — Первый капитан Тифон выполнит приказ или умрёт. Без колебаний.

Воины не произнесли ни слова, но все как один отдали честь, приложив к нагрудным пластинам свои закованные в сталь кулаки. Примарх рывком открыл дверь одной рукой и вошел внутрь. Вдох затхлого испорченного воздуха застал его врасплох. Мортарион стиснул зубы, ощутив странный сладковатый привкус разлагающихся трупов и перегноя смерти. Это был воздух Барбаруса, воссозданный в запечатанной сфере.

— Тифон! — крикнул он, его голос отразился от чернеющих и осыпающихся стен. Как и остальной корабль, святилище прогнило изнутри. — Всё закончится здесь и сейчас. Верни нас назад или брось вызов и умри.

— Разве ты не видишь правду, Жнец? — слова Первого капитана донеслись до него откуда–то из самого тёмного угла. — Мы не можем умереть в этом месте. Здесь мы бессмертны и вечны, такие, какими должны были быть всегда, — часть теней отделилась и двинулась к примарху. — Мне самому потребовалось время, чтобы осознать это. Но теперь я точно знаю. Мне кажется, я всегда был таким. Нужно было просто идти по своему истинному пути.

Тифон появился в лучах болезненного света и напоминал лишь фантомную копию себя прежнего. Слабый. Мертвенно-бледный. Он был похож на живой труп. Его борода была грязна и спутанна, в черных впадинах глаз горела злоба. Боевой доспех Первого капитана был испачкан кровью и грязью, словно он дрался в канализации.

— Что ты натворил? — выдохнул Мортарион. — Если наша дружба тебе всё ещё дорога, объясни мне, почему ты завел нас в эту западню?

— Я сожалею, что мне пришлось солгать тебе, — сознался Тифон. — Но это ложь во благо. Навигаторы действительно что–то замышляли, правда, но это был иной заговор. Совсем не то, что я сказал тогда. Их убийство положило конец формировавшейся угрозе и позволило мне привести тебя именно сюда, чтобы ты сам увидел щедрость Дедушки.

«Опять это имя». Мортарион напрягся:

— Ты заключил договор с какой–то сущностью из варпа?

— Как и ты, — Тифон обнажил свои пожелтевшие зубы, безумно улыбаясь. — Я знаю, ты искал знание, запрещенное твоим отцом, — он махнул рукой. — Шёпоты в сумерках. Они говорят друг с другом. Разве ты этого не знаешь? Мы идём по одному пути, только я уже далеко впереди, — воин усмехнулся. — Честно говоря, он был начат мною с первого вдоха. Я был рождён для этого.

Тифон никогда не делал секрета из своего рождения и происхождения. Он был незаконнорожденным ребёнком, отмеченным кровью своих предков, как и Мортарион. Эта тьма всегда служила Легиону Гвардии Смерти или, во всяком случае, так считал Первый капитан. События, происходящие здесь и сейчас, пролили свет на всю ситуацию. Возможно, так оно и было. Возможно, Калас всегда вёл их к этой точке невозврата. Плавно подводил к двери, где их ждали демонические силы, которые лишь изредка замечал Мортарион.

— Что случилось в твоё отсутствие? — спросил примарх. — Что изменилось?

— Я проснулся, — ответил Тифон, ненадолго погрузившись в воспоминания. — На планете под названием Зарамунд. Прикосновение руки старой женщины пробудило меня, — затем он кивнул, — как ты пробудишься сегодня. Пришло время Гвардии Смерти принять Метку.

— Нет, — тон слов старого друга заставил Мортариона превратить холодный гнев в кипящую ледяную ярость, — Верни нас в реальный космос! Сейчас же!

— Не буду, — последовал ответ Тифона. — Не в этой жизни.

И этого ответа было достаточно. Зарычав, Жнец двинулся на него и, выхватив Лампион из кобуры, пустил в воина столб жгучего белого огня. Тифон закричал, но, когда пламя выстрела угасло, он все ещё стоял на ногах. Пепел с хрустом падал с верхних слоев его кожи, броня всё ещё была накалена, но действие оружия, казалось, было ослаблено каким–то невиданным способом.

Мортарион, недолго думая, сменил тактику и поднял Безмолвие. Дуга косы запела, рассекая затхлый воздух. Тифон увернулся и отбежал в сторону по скользкому от ихора настилу, едва избежав удара, который мог бы лишить его руки. Он не отдавал явного приказа, но дюжина туманных фигур вырвалась из теней и понеслась в атаку на Саван Смерти. Это были члены «специального» отряда Первого капитана, которых он назвал Могильными Стражами, и ни один из них не напал на своего примарха. Эта дуэль, несомненно, была только между Мортарионом и его старым другом.

Брызги неестественного огня разорвали листы железа, когда две группы телохранителей столкнулись между собой. В центре между ними примарх и его капитан дрались друг с другом, обмениваясь провоцирующими ударами, темп их ускорялся, а шансы получить смертельную рану увеличивались.

Несмотря на всё то время, которое они друг друга знали, Мортарион и Тифон никогда не дрались между собой, даже в спарринг-ямах. Им никогда не нужно было ничего доказывать и проверять. Это был вопрос без ответа. Но, по мере происходящего, Жнец обнаружил единственную и неприятную ему правду, которая теперь отчетливо заполнила его мысли:

«Я совсем не знаю этого человека».

Их клинки сошлись друг с другом и сверкнули. Тифон попытался дотянуться до Мортариона и оттолкнуть его назад. Это была довольно дерзкая тактика, от любого другого примарх просто счёл бы её бесполезной. Но Первый капитан знал его как никто другой. Эти двое сражались во множестве битв бок о бок, шагали через мрачные хребты Барбаруса в годы безжалостной войны. Они вместе учились на ходу и укрощали жестокий мир на своём пути. Да и в завоеваниях Великого Крестового похода Калас всегда был рядом. Его правая рука. Его перст и просто доверенный товарищ. Их оружие вновь соприкоснулось, и они с трудом, но всё–таки остановились. Несмотря на свой болезненный вид, Тифон оказался куда более сильным и выносливым, чем любой обычный легионер. Мортарион встретился с ним взглядом и увидел в его таких знакомых глазах чужого человека. Всё, что он знал о старом друге, рухнуло в этот самый момент. Изменившее Грульгора произошло и с его соратником; он, наконец–то, понял это. Человека, которым на самом деле был Калас Тифон — напуганным юным полукровкой, дерзким мятежником, доверенным командиром его освободительной армии — больше не существовало.

Жнец позволил последнему угольку родства между ними угаснуть и зачахнуть, подобно свече. Он в момент стал жесток:

— Если ты и есть то, что удерживает нас здесь, — прошипел примарх, — я разорву эту связь.

С усилием Мортарион ударил Безмолвием по оружию противника, сломав его. Куски разлетелись в стороны. Первый капитан отшатнулся назад, но примарх продолжал атаку уже по инерции.

Неуловимое и неудержимое лезвие огромной боевой косы вонзилось в нагрудную броню Тифона и пронзило её. Послышался скрежет разорванного керамита. Серповидное лезвие проникло в плоть через зияющий порез пластины, добралось до обоих сердец капитана и рассекло их. Черная кровь потоком хлынула из смертельной раны и Калас безжизненно осел, опираясь на конец клинка, подобно рыбе на крючке.

«Прости меня, мой старый друг…»

Эта мысль была единственной в голове Мортариона, он хотел сказать её вслух, но тут голова Первого капитана резко поднялась, и его желтые глаза уставились на примарха. В его зрачках горел зловещий огонь:

— Ты думал, что так просто убьешь меня? — ядовитая желтая пена текла изо рта Тифона, когда он говорил, она с шипением разъедала всё, к чему прикасалась, — Я уже говорил тебе, мы здесь бессмертны. Ты не можешь меня убить, мой старый друг.

Рука Первого капитана, расплывшись, приближалась к Мортариону с невероятной скоростью, но тот успел отскочить, блокируя атаку. Кинжал, нацеленный в шею примарха, прошел мимо, однако он нашел лазейку между пластинами брони и с лёгкостью прорезал тяжелый комбинезон. Жнец ощутил, как кончик лезвия впился в плоть, и эта боль была едва ли терпима. Потрясённый силой удара, он отшатнулся, потеряв контроль над Безмолвием, и потянулся к кинжалу. Он вытягивал оружие, обуздав волны мучения, когда лезвие медленно покидало его тело. Мортарион прекрасно знал этот кинжал — кусок старой меди, самодельное оружие, когда–то потерянное и забытое в пропитанной кровью грязи Барбаруса. Он зашипел в руке, источая разложение чумной материи, разъедая металлическую обшивку перчатки примарха. Мортарион отбросил его и оглянулся на Тифона, который тянулся вниз и вытаскивал Безмолвие из своей груди.

— У меня есть кое–что твоё, — произнес Первый капитан и отбросил боевую косу к примарху. Мортарион поймал её, и его лицо искривилось от отвращения, когда он увидел пораженные язвами кишечник и органы, свисающие из раны его противника. — Смертный с бессмертным покончить не может, — продолжил Тифон, — и ты навсегда останешься низшим, если не переродишься, — он указал на руку Мортариона, усыпанную багровыми нарывами. Яростная боль, обжигающая нервные окончания, пронзила руку Жнеца в тот же момент. — Чтобы убить меня, тебе потребуется стать чем–то большим, чем сейчас, — он оскалился.

Мортарион выпрямился:

— Так и есть. Я подозревал это, — значит, это был момент истины. Ему оставалось разыграть туз в рукаве. — Теперь мне всё ясно. Для уничтожения того, чем ты постепенно становишься, требуется оружие особенного происхождения, — он потянулся к патронташу, висевшему у него на груди, и достал оттуда тонкий металлический стержень. Он нажал кнопку на одном конце и швырнул предмет в Тифона. Стержень приземлился у ног Первого капитана, издав пронзительный вой, но это было не взрывное устройство.

— Маяк? — когда Тифон договорил это слово, между двумя воинами расцвел взрыв, источая изумрудный свет искривленной энергии. Из портала переноса материи медленно появилась огромная тучная фигура.

Пожиратель Жизни материализовался в святилище с громовым треском, вытесняя воздух. Сломанные звенья цепей, удерживающие его, с лязгом упали на палубу. Он откинул свою грязную голову назад и осмотрелся, после чего зашёлся хохотом.

— Грульгор… — усмехнулся Тифон, — Рад встрече, брат.

— Не совсем. — буркнуло существо, оглядывая Тифона с ног до головы.

— Демон! — крикнул Мортарион. — Ты умолял, чтобы я позволил тебе убить за меня. Что ж, теперь у тебя есть такая возможность. Ты клялся исполнить мой приказ. Вот он — уничтожь Тифона!

— Это ли то, чего ты хочешь? — гигантская опухшая рука Пожирателя Жизни со сверхъестественной скоростью метнулась вперед и схватила Первого капитана и яростно встряхнула его до того, как тот успел увернуться. Мутировавшие когтистые пальцы обхватили горло Тифона и начали сжимать его.

Мортарион с мрачным лицом наблюдал, как демоническое отродье душит его товарища, игнорируя каждый удар. Тифон начал задыхаться и брызгать слюной, маслянистая субстанция хлынула из его закрытого рта и чудовищных ран на теле.

— Я выполняю свою клятву, — прорычало существо, вглядываясь в лицо своей жертвы. Аккурат после этого тембр и ритм предсмертных хрипов Тифона изменились. Они превратились в наполненный ненавистью злобный рык. Первый капитан рассмеялся, и Грульгор присоединился к нему.

Когти разжались, и Тифон отшатнулся, выплевывая куски зубов и сгустки черной слизи. Мортарион двинулся вперед.

«Еще одно предательство?». Его мысли ревели в осознании этой перспективы. «Невозможно!».

Пожиратель Жизни поклонился примарху. Открыто хихикая, он начал разговор:

— С сожалением вынужден сообщить Вам, Лорд Мортарион… я уже поклялся Богу Чумы, королю распада и самому мерзкому регенту. Эта клятва аннулирует любые последующие клятвы, которые я даю смертным. Всё в гниющей власти Нургла. Это понятно?

Мортарион попытался произнести имя, которые произнёс демон, но оно застряло желчью во рту. Примарху пришлось проглотить требование, которое он хотел озвучить.

Нургл. Это слово появлялось то тут, то там в найденных им запретных текстах. И каждый раз оно было символом величайшего вырождения и самого гнусного разложения.

Пожиратель Жизни развернул к Тифону свою огромную тушу:

— А что насчёт тебя? Ты готов сделать последний шаг и покориться его воле?

— Да. — проскрежетал первый капитан, одарив Мортариона свирепой усмешкой, — Принеси жертву.

— Калас Тифон умрёт сегодня, — произнесло существо, широко раскину руки и откинув шею назад, чтобы обнажить широкую зловонную массу своего раздутого зобом горла. Бледная плоть пульсировала и двигалась, словно что–то скрытое под ней хотело выбраться наружу.

Мортарион бросился к нему с высоко поднятой косой, пытаясь остановить происходящее, но Тифон отшвырнул его в стену невидимой силой. Воздух сгустился до консистенции влажного цемента, и теперь каждый шаг требовал усилий сотни человек.

Тифон протянул руки к горлу демона и разорвал его, словно сорвав кожу с убитого животного. Сквозь проделанную им дыру вырвался поток чёрной, кричащей пелены — огромный рой сверкающих мух. Туча насекомых вылетела наружу и поглотила Первого капитана, сбив его с ног силой удара.

Повинуясь своему инстинкту, Мортарион воткнул Безмолвие в палубу и держался за неё, когда над ним пронёсся воющий вихрь. Он чувствовал, как их тысячи крошечных острых, как бритвы, жвал впиваются в каждый дюйм его обнаженной кожи, обжигая кислотным ядом его кровь. Оглянувшись, примарх мельком увидел, как серый клубок роя делится на группы. Они пикировали, атакуя как Саван Смерти, так и Могильных Стражей Тифона. Мухи пировали на воинах, поедая всю мягкую ткань в их телах вместе с глазами. Даже те, кто был внутри своих доспехов, не могли избежать участи, так как насекомые из варпа, казалось, могли проникнуть через мельчайшие отверстия, пожирая плоть.

Подобно отливу, вопящий Рой покинул иссохшие тела павших воинов и устремился обратно к центру зала. В самом эпицентре этого шторма стоял Мортарион и его бывший брат.

Какой бы живучей сущностью ни был Игнатий Грульгор, демон умирал. Мухи не обращали внимания на растворяющуюся гнилую массу Пожирателя Жизни, довольствуясь разложением демона. Они кружились вокруг Тифона в потоке из тёмных пятен, прежде чем внезапно нырнуть прямо в него. Рой влетал в огромную рану, оставленную косой Мортариона, и в открытый рот капитана. Он приветствовал их, принимая дары.

Ошеломленный этим зрелищем Мортарион ничего не мог поделать, пока тело старого друга продолжало дёргаться, корчиться и растягиваться, приспосабливаясь к трансформации изнутри. Его спина вздулась под треск ломающихся костей и керамитовых пластин. Из выемок вырвались тучи мух, а за ними — огромные рога. Он вздрогнул, стряхивая с себя комки мёртвой серой плоти, показывая цвет гниющих мышц под ней. Места стыка его боевой брони и гниющей плоти были совсем незаметными.

Наконец–то, с отвратительным хрустом ломающихся хрящей и распухшего лица, у Первого капитана вырос искривлённый рог. Он поднял голову, хрипя и вздрагивая, и с каждым его вдохом и выдохом Мортарион слышал жужжание мух. Он стал пристанищем для тварей, живым гнездом разрушительной чумы.

— Калас, — прошептал Жнец в наступившей гробовой тишине. — Что же ты наделал?

— Знай моё имя, — последовал шипящий ответ. — Я пример того, кем нам суждено стать, Мортарион, — он выпрямился, разминая руки и пробуя возможности своей мутировавшей формы, — Я Тифус.

Эти слова, казалось, резонировали в воздухе, поразив что–то глубоко в душе Мортариона. В душе Жнеца образовалась тёмная и бездонная яма скорби с того самого дня, когда он впервые открыл глаза среди кровавой бойни у подножья скал на Барбарусе. Он игнорировал эту бездну, отрицал её существование — и на некоторое время, когда он нашел свою цель в создании Гвардии Смерти, а позже в Великом Крестовом походе, она была запечатана. Но всё–таки чувство пустоты никогда не покидало примарха, и вид трансформации Тифона разрушил попытки заполнить её. Величайшее отчаяние захлестнуло его, когда он посмотрел в глаза правде. Его легион падёт в эту бездну, будет так же разлагаться, и он ничего не сможет сделать, чтобы это предотвратить.

— Так всё и должно было закончиться, — начал Тифус, его слова звучали подобно ветру из могилы, — Судьба, которую ты отказался принять, ходила за тобой по пятам. Вопросы в твоей голове. Те самые, что ты задавал себе с тех пор, когда мы были просто глупыми юнцами и бесстрашными мятежниками. Они были лишь семенами, а теперь выросли и превратились в сомнения, — он согнул свои костлявые руки, протянув одну Мортариону, в жуткой пародии на дружбу, — Твои увлечения демонологией. Твоя цепь для Пожирателя Жизни… — он кивнул на пенистую лужу гнойной слизи, что осталась от существа. — Всё было предопределено Дедушкой. Он вёл нас к этому моменту, к моему перерождению. А затем поможет переродиться нам всем.

— Ты привёл меня сюда… — горе и страдания от осознания этого жгли примарха изнутри сильнее любого яда, они истязали его хуже любого клинка.

— Да, — ответил Тифус, — но последний шаг ты должен сделать сам. Покорись, Мортарион. Сдайся. Или ты обречешь Гвардию Смерти на вечную слабость и страдания.

[Планета Барбарус; прошлое]

Каждый шаг отнимал сил больше предыдущего, но Мортарион упорно продолжал идти вперед. Он карабкался по скользким от испарений выступам на высоких утёсах. Каждый вдох давался ему с трудом, он набирал полную грудь ядовитого воздуха, перерабатывая его в пригодные для дыхания элементы. Примитивный кислородный баллон на его спине несколько часов назад иссяк, и он сбросил его, оставив на выжженном склоне холма, где огненные шары не смогли его уничтожить.

Боевая коса висела на боку, и Мортарион упорно продолжал двигаться. Метр за метром он подтягивался всё ближе к тёмным, угрожающим башням последней Цитадели.

Внешние пластины его доспехов уже давно проржавели под действием кислотного тумана. Кожаные ремни были разъедены химикатами, он почувствовал, как часть его наруча отделилась и упала в ядовитую грязь. Мортарион не обратил на это внимания и устремился вперед. Его мысли были сосредоточены только на одной цели — шагать, несмотря ни на что.

Мортарион не позволял своему разуму думать о чем–либо другом. Все остальное лишило бы его воли. Он держался за старый, знакомый с детства гнев; копал так глубоко, как только мог, отыскивая каждую частичку ненависти к тому, кто мучал его с первых дней жизни здесь. Он был настроен проявить себя в финальной битве. Её неизбежность была очевидной.

Сегодня всему придёт конец. После многих лет сражений война за Барбарус закончится на этой покинутой горной вершине и останется только один — либо он, либо его враг.

Пальцы Жнеца сжались вокруг рукояти оружия, когда он попытался перевести дыхание. В тайных уголках души, о которых Мортарион никому не рассказывал, этот поступок был самым его сильным желанием. На самом деле были и другие скрытые потребности. Но здесь, в глубине густого тумана, они то и дело грозили проявиться.

Незнакомец в зале ложи. Пришелец. В бронзовокожем человеке было что–то знакомое, от чего нельзя было отмахнуться. Мортарион инстинктивно узнавал его, но не понимал как. Происхождение Мортариона было загадкой, и если тот незнакомец был хоть каким–то образом связан с ним, то возможность узнать все факты и тайны, стоящие за его величественной спиной, казалась ближе, чем когда–либо до этого.

— Но какую пользу мне принесёт это знание? — прошептал он сам себе. — Как это поможет мне стать лучше? — он снова взглянул на Цитадель. — Как оно может помочь мне в этой борьбе сейчас?

Мортарион отмахнулся от назойливых и предательских мыслей и заставил их замолчать. Кто он и откуда пришёл — не имело никакого значения. В этот момент единственно важной была его цель, а не прошлое.

Теперь он был так близко. Тень, отбрасываемая последним оплотом Владык, нависала над ним, мелькая лоскутами сквозь завесу ядовитых облаков. Он чувствовал, как его приёмный отец стоит на зубчатой стене и смотрит на него сверху вниз.

— Последнее испытание, — сказал Мортарион сам себе. — Всё скоро закончится.

Склон под ногами выровнялся, он оказался у подножия высоких ворот из чёрного железа, установленных в башне, скрытой оранжево-черным густым туманом.

Его тело содрогалось от пагубного воздействия смертоносных токсинов, витающих в воздухе. И все же ему удалось сделать глубокий вдох. Никогда прежде он не рискнул бы подняться так высоко, прямо к воротам замка приёмного отца. Но гнев разжигал в нём пламя, ведущее его вперёд.

— Некаре! — хрипло проревел он имя Верховного Владыки, и этот рёв эхом разнёсся по вершинам. — Ответь и предстань перед вершителем твоей судьбы!

Слова слетели с его губ довольно быстро, но цена их произнесения была гигантской. Грудь Мортариона была словно в огне, его тело кипело от пота, когда он пытался бороться с мучительной токсичностью тумана. Его мышцы содрогались от спазм и судорог. Он едва сохранял равновесие, коса дрожала в его руках.

Мортарион испытал истинный леденящий душу ужас, чего раньше не ощущал. Он слышал собственное хриплое дыхание, ощущал металлический привкус крови во рту и понимал, что смотрит в бездну собственной смертности.

С этим откровением наступило и жестокое осознание показанной Вселенной безжалостной истины. Финальная битва не должна была включать в себя мечи и огонь. Она должна была быть битвой воли и только воли. Неумолимая энтропия всего сущего противостояла горькой ярости жизни, вечно кричащей в темноту.

— Ты меня разочаровываешь, — произнёс чей–то голос. Мортарион обернулся, а Некаре уже был рядом с ним. Приёмный отец склонился над своим сыном. Он выглядел словно ужасающий призрак, скелет, облаченный в погребально-черные одежды.

Мортарион попытался развернуть свою боевую косу в атакующую позицию, но дрожь в его руках не была ему подвластна. Он потерял контроль над оружием. Коса упала на рыхлую землю и начала крошиться, словно гниющая полынь.

— Ты никогда не станешь достойным, — сказал Владыка, подходя к нему. Яд в воздухе, казалось, сгустился, собираясь вокруг Некаре, когда он приблизился и протянул свои тонкие щупальца, чтобы задушить Мортариона.

Он и так задыхался. Воздух был тяжелым, словно свинец, и разрывал его изнутри. Никогда еще Жнец не чувствовал себя таким хрупким, как сейчас. Он отшатнулся назад, дождь из гниющих осколков посыпался с его брони, едва веревки вокруг дыхательной маски истлели.

Глубокая и бесконечная бездна разверзлась внутри него. Ужасный колодец абсолютного страдания, в который сейчас падала душа Мортариона.

«Я подвёл свой народ». Если бы он мог, то разрыдался.

— Я предупреждал, что ты умрёшь, — Некаре не предпринимал никаких усилий для атаки. Владыка просто стоял и смотрел, как собственная гордыня Мортариона уничтожает его. Он смотрел, как его найдёныш потерял равновесие и упал на колени, приближая свою смерть каждым своим вдохом.

— Ты понимаешь? — произнёс мрачный голос, спускаясь вслед за ним на землю. — Одного неповиновения недостаточно, — слова эхом отдавались в гудящем хоре, нанося ему физические удары. Говорил не Некаре, это было нечто другое. Разум, обращающийся к нему, представлял собой нечто огромное и дряхлое, древнее и бессмертное. — Чтобы победить смерть, ты должен стать…

Слова заглушил вой золотого пламени, прорезавшего воздух над Мортарионом. Он увидел, как туман рассеивается вслед за огромным мечом с широким лезвием, сделанным из блестящего металла, горящего ярче истины.

Когда серое, бескровное ничто уползло с его поля зрения, он увидел незнакомца в мерцающем боевом доспехе. Он нёсся по почерневшей грязи. Смертоносный туман не замедлял его. Пришелец поднял своё оружие и смертельно ранил Некаре ударом поперек груди. Молния сверкнула на мерцающем лезвии меча, и верховный повелитель Барбаруса был уничтожен. Его разорванное туловище так и не упало на землю. Вместо этого оно распалось на большие хлопья грязного пепла, которые рассеял ветер.

Мортарион упал, чувствуя, как его тело бьётся в конвульсиях. Пришелец — единственное, что он видел. На лице этого незнакомца было то сострадание, какое ранее Жнец не видел и не знал.

— Успокойся, — сказал воин. — Ты не умрёшь сегодня…сын мой.

Мортарион попытался заговорить, но слова, которые он пытался произнести, были украдены у него. Украдены так же, как и его давняя мечта победить Некаре. Когда он потерял сознание и погрузился в отчаяние, эти слова прозвучали эхом.

«Я всегда буду тебя ненавидеть»

[Варп; сейчас]

Печаль охватила его.

Жестокий круговорот событий обрушился на Мортариона, когда он шёл по коридорам «Терминус Эст». Пустота в его душе была такой же пыткой, как и зловонный воздух Барбаруса в легких. Тогда он стоял на краю пропасти отчаяния и едва ли отстранился от бездонного мрака запустения. Теперь он был в свободном падении, он был потерян.

Его брат по оружию, Тифон…

«Нет, надо называть вещи своими именами».

«Тифус».

Воин, который когда–то был ему самим близким другом, его союзником, изменился навсегда. Честнее было бы сказать, что вся ложь Первого капитана была раскрыта, и перед примархом предстала его истинная сущность. Неживой монстр Тифус, переродившийся благодаря слиянию с силами варпа. Он теперь был тем, кем ему суждено было стать.

Не желая больше слушать слова этого создания, Жнец оставил его, отчаянно цепляясь за оставшиеся обрывки разума. Неотвратимость происходящего его потрясла. Желал или не желал он того, осознавал или нет, но Мортарион был виноват в том, что привёл своих сыновей в это место и подставил их под коварную власть того, кому Тифус служил всю свою жизнь.

Как и Игнатий Грульгор, до становления Пожирателем Жизни, Калас Тифон теперь навсегда останется бессмертным Тифусом — вестником чумы и разрушений. Подвешенный тёмным колдовством где–то посреди смерти от болезни и новой жизни, он таки являлся воплощением идеала Гвардии Смерти: несокрушимым и вечным. Но какую же он огромную цену заплатил за этот статус.

«И не только он».

Мортарион огляделся, замечая, как неуклюже меняются легионеры. Каждый Гвардеец Смерти, которого он знал, был охвачен агонией отвратительной трансформации. Их тела бунтовали и мутировали в метастазирующих переносчиков чумы. Мерзкие бубоны и реки гноя текли из их распадающейся, перерождающейся плоти, а мясо и кости становились неотличимы от проржавевшего до основания металла или крошащегося керамита. На раздутых лицах росли бутоны из глаз насекомых, трансформировались руки и пальцы. Всё это происходило в зловонном, тумане ядовитых и заразных испарений.

Некоторые из его людей были встревожены и ошеломлены этими переменами, сражаясь с собственными телами в битвах, которые Мортарион мог заметить лишь мельком. Другие просто сошли с ума от боли трансформаций. Их разум окончательно сломался, они утратили связь с реальностью. Хуже всего пришлось тем, кто, как казалось, легко переносил боль. Подобно Тифусу, они просто ждали момента перерождения.

Как долго они находились в этом нереальном мире? Дни? Недели? Месяцы или годы? Течение времени в варпе было таким же изменчивым, как и всё остальное. Если они вырвутся на свободу, то где они окажутся? Когда они будут там? Гвардия Смерти могла вернуться в реальность в какой–нибудь затерянной эпохе далёкого прошлого или вернуться в такое же далёкое будущее, или попросту обнаружить, что прошло всего лишь мгновение. «Если мы вообще сможем выбраться отсюда». Как бы сильно он ни желал иного, примарх шёл по пути своих сыновей. Слишком остро Мортарион ощущал бурлящий конфликт в своих жилах, он чувствовал химерную инфекцию, буквально бушующую и сражавшуюся против его защиты и решимости. Если его тело — крепость, то её осадили враги несравненной силы. Яд в одно мгновение смог захлестнуть его, если бы он позволил. Нигилизм такого исхода был заманчив. Он может просто согласиться и переступить черту. Но это будет точка невозврата. Оставался только один выбор. Он мог принять отчаяние или продолжать бороться. Но…за что?

«Вечность, проведенная в слабости и страданиях». Слова Тифуса давили на него. Он мог видеть только бесконечную битву. Войну жертв, а не победителей.

— Я подвёл своих сыновей, — он озвучил эту мысль, не осознавая факта. Слова Жнеца эхом отразились от отслаивающихся стальных стен посадочного отсека военного корабля.

Руководствуясь только своим инстинктом, Мортарион вернулся к пришвартованному «Бледному сердцу». Его шаттл, приготовленный к бою, к великой войне, теперь напоминал обломки, извлеченные из какого–то тёмного болота. Корабль разлагался, как и всё остальное, находящееся в тисках этого гнилого пространства Имматериума.

За ржавой люлькой дока, где висел скрипучий космический каркас «Бледного сердца», виднелся главный люк, отгораживающий внутренности корабля от космоса.

Тяжелые затворки прогнулись под их собственным весом и открылись, позволив частичкам искаженного сияния снаружи наполнить покои лихорадочным светом. В любой другой ситуации Мортарион ждал бы, что отсек подвергнется взрывной декомпрессии, но это был варп. И он понял — ничто в этом месте не следует законам вселенной, где он был рождён.

Дикое сияние эмпирей манило его. Где–то в том пространстве, как он считал, находился источник его мучений. Там–то и собрались силы, осквернившие его легион. Там был конечный пункт его назначения.

Мортарион откинул капюшон назад, обнажая своё бледное лицо и глядя всему безумию в глаза. Он собрал силы, чтобы сделать шаг вперед и противостоять истине.

Его ботинки звенели странным эхом, когда он приближался. Корпус «Терминус Эст» был далеко от него по всем меркам, металл перемещался и изменялся, разрастаясь. Другие корабли флота застыли вокруг «Бледного сердца», как потускневшие украшения, привязанные к безумному небу дикой, необузданной силой. Переливающиеся цвета, сотканные из иллюзий невообразимых горизонтов, складывались в бесконечность. Но одна константа всё–таки была.

Мортарион увидел набросок того, что могло бы быть ликом бога — три сверкающих глаза в запретном орнаменте. Он внезапно осознал, что ждал этого момента целую вечность.

Мрачный незваный Жнец, полный отчаяния, принявшего человеческую форму. Его плащ был таким же тёмным и пустым, как космос между звезд. Война в крови примарха кипела, сжигая его изнутри.

И тут его ненависть и страдание, каждая последняя частичка ярости и меланхолии приняли форму одного единственного требования, которое он проревел в варп. Это был крик чистейшего разочарования. Копьё, брошенное навстречу жестокой судьбе и всем, кто когда–либо снисходил до того, чтобы называть себя его «отцом».

— Чего ты хочешь от меня?

Ответ прилетел далёким жужжащим тембром, но его звучание было ему всё же знакомо:

— Одного неповиновения недостаточно.

Сердце Мортариона сжалось в грудной клетке. Он вспомнил, как впервые поверил в свою смерть на разрушенных скалах Барбаруса и как появилось то глубокое отчаяние. В тот день он потерпел неудачу и предал своё обещание, данное его родным, да и всему миру. Он пал в то время, когда другой шагнул вперёд и забрал ту славу, что по праву принадлежала Мортариону. Стыд, который он ощущал, никогда не потускнеет.

Тогда незавершенное предложение таким и оставалось, но теперь он произнёс его до конца, и истина, с которой Жнец не хотел сталкиваться, стала простой аксиомой.

— Чтобы победить смерть, ты должен стать ею… Чтобы вытерпеть всё это, ты должен подчиниться. Если ты хочешь освобождения от агонии, то ты должен отдать свою душу взамен.

— Я помню…

«Правда ли? Есть ли хоть что–нибудь настоящее в этом месте?»

Две части духа Мортариона сражались друг с другом: разложение против неповиновения, подчинение против мятежа, его будущее сражалось с прошлым.

Огромная ужасная фигура приблизилась к нему, обретая чёткость. Её форма постоянно менялась — это была громадная колония существ, корчащихся вирусных токсинов, обретших объем и сингулярность. Он потянулся к нему огромной прокаженной лапой с тремя когтями, широко раскрытыми, чтобы Мортарион их увидел. На его мёртвой коже был символ триады, повторяющийся во фрактальном изобилии снова и снова; точно такой же, как скопление фурункулов и нарывов — реакция примарха на химерный вирус.

— Мой Чемпион. Я дам тебе всё, о чём ты только попросишь, — прозвучал голос, — Твоё собственное владение, которое будет подчиняться только твоей воле. Ты станешь тем, кем всегда хотел быть. Всё, что нужно, это принять Метку. Прими её и присягни мне на верность.