Поединок

Автор: Сфинкс

Пэйринг: Скорпиус Малфой/Лили Поттер-м

Джеймс Поттер-м/Новый Женский Персонаж

Роза Уизли/Новый Мужской Персонаж

Рон Уизли/Новый Женский Персонаж

Рейтинг: PG-13

Жанр: Romance/Angst/Detective

Размер: Макси

Статус: Закончен

Саммари: Сиквел к “Паутине”. “Прошлое связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого”. Спустя четыре с половиной года после Паутины. Опасность, которая тянется из прошлого. Новый взгляд на старых героев, поединок мести и любви. AU к эпилогу ГП7, характеры и прошлое паутинные.

Серия:

Перекресток

Паутина

>Поединок

Пролог.

“Прошлое связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого” (А.П. Чехов “Студент”)

— Ты сильный, но слабым станешь.

Кто-то карты сдал — ты играешь.

— В нитях прошлого словно в клетке.

В нитях страха — марионетка.

Выбор сделан, опять не твой.

— Помощь ждать — напрасное дело:

Жизнь тобою играет умело.

Ты ведешь самый трудный бой –

Поединок с самим собой.

Джеймс Поттер.

В последние дни жизнь явно налаживалась, и уже ничто не могло стереть счастливое выражение с загорелого лица Джеймса Поттера-младшего. Глаза все время насмешливо щурились, губы растягивались в широкой улыбке, руки то и дело стремились кого-то если не обнять, то хотя бы потрепать по плечу.

Именно в таком настроении и с таким выражением лица Джеймс, любимец всей большой семьи, вошел в гостиную своего дома — причем зашел с улицы, что даже с ним случалось нечасто, поскольку все Поттеры, Уизли и остальные родственники обычно пользовались каминами.

Он бросил спортивную сумку с формой у двери, не нагибаясь, скинул кроссовки и уже на ходу стянул футболку, отбрасывая ее в сторону. На улице было душно, август решил побить все рекорды по температурам или же дать понять Джеймсу, что тренировка не самое худшее, что есть на этом свете.

Молодой человек прошел в светлую кухню, заглянул в холодильник и взял пачку с соком, опустошая ее почти наполовину. Стало хорошо, почти прекрасно. За окном медленно начало садиться солнце, и Джеймс пожелал ему застрять где-нибудь там, за горизонтом, и дать им подышать свежим воздухом.

Поттер вернулся в гостиную, достал палочку и пустил по комнате легкий ветер. На кресле лежала шаль, которую вечером накидывала на плечи Ксения. Джеймс взял шаль и улегся с ней на диван, вдыхая цветочный аромат духов жены.

Жена... Они были вместе четыре года, и он ни разу не пожалел ни о чем. С той самой минуты, как Скорпиус Малфой представил ему свою троюродную сестру из Греции, что приехала учиться в Хогвартс, Джеймс всегда хотел быть рядом с ней.

Только она могла легко его успокоить, поселить в его душе мир, образумить, как это не раз бывало в школе. И дело даже не в том, что Ксения Верди (нет, все-таки Поттер, так ему нравилось больше) оказалась удивительной целительницей, способной видеть в человеке что-то неосязаемое — душу. Он просто ее любил, без всяких причин.

Хотя вот их-то, причин, у него всегда было немало: она спасла отца, когда тот почти погрузился в пучину горя и вины после смерти мамы; она помогала искать сестру, когда та была похищена; она спасала его самого — тысячи раз. Она была самой необыкновенной из всех, кого он когда-либо знал...

В желудке заурчало. Но с тех пор, как они жили вместе, он никогда не ел, если Ксении не было дома. Не потому, что почти не умел готовить (он ведь мог пойти куда-нибудь, хоть к отцу или Розе, они бы его покормили), а потому что без нее есть не хотел. Лучше уж подождать чуть-чуть, а потом вместе что-нибудь сделать на ужин. Этой традиции был уже почти год, и Джеймс никогда ее не нарушал. С того вечера, как она стала его женой.

Джеймс улыбнулся, блаженно вытягиваясь на диване и закрывая глаза. Ну, вспоминать о дне их свадьбы без ухмылки он не мог. Кто еще расскажет о том, что после бракосочетания молодая жена получила сову, что ее пациенту стало хуже, и она с мольбой смотрела на мужа, не решаясь уйти, хотя всей своей сутью стремилась туда, к больному. И Джеймс, конечно, кивнул в ответ на ее взгляд, потому что знал, на ком он женился. Причем он не просто ее отпустил — он пошел с ней и весь вечер просидел с журналом, пока она, в свадебном платье с накинутым поверх халатом, беседовала со своим пациентом в закрытой палате больницы Святого Мунго.

Потом их поздравляли коллеги Ксении, и домой они пришли уже далеко за полночь. Она пыталась извиниться, но он не хотел этих извинений: более счастливого дня в его жизни не было и никогда не будет.

Хотя сегодняшний день тоже не был рядовым, поэтому улыбка не сходила с лица Джеймса с тех пор, как ему передали письменное предложение перейти играть в команду «Крылья Лондона», одну из сильнейших в английской Лиге по квиддичу. Радости и гордости его не было предела, хотя и в нынешней команде ему нравилось, он уже прижился, играл в основном составе, но ведь даже запасной ловец в «Крыльях» — это шанс попасть в сборную страны. Думал ли он, что ему когда-то представится такой шанс? Тем более уже через два сезона игры в Лиге!

Он лежал и думал о том, как расскажет об этом Ксении. Он знал, что она очень обрадуется, впрочем, как всегда. А завтра об этом узнает отец и будет горд, потому что Гарри Поттер очень переживал за карьеру сына, ходил на все игры и разбирал с Джеймсом разные моменты матчей.

Альбус Северус, это худое существо, мало что понимающее в квиддиче, но тоже не пропускавшее ни одной игры Джеймса (правда, на половине он спал, просыпаясь только под финальные овации), будет скакать от радости, хотя младший братец разбирался в квиддиче, как Джеймс — в балете. Гермиона будет улыбаться.

А еще завтра надо рассказать Малфою и Лили. Реакцию сестры было легко представить — она, после Ксении, была самым близким Джеймсу человеком. А Скорпиус, лучший друг уже почти десять нескучных лет, наверняка лишь хмыкнет, бурные эмоции были не в его стиле, даже четыре года близкого общения с Лили ему не помогли. Зато вдвоем с Малфоем они смогут, как обычно, обмыть эту новость…

Ну да, Роза, его любимая кузина, не раз уже их предупреждала, что так и спиться недолго, но школьная практика показывала, что им это не грозит. Главное — знать меру, а уж Скорпиус Малфой ее знал хорошо. Его аристократическое воспитание пока не давало сбоев, и Джеймс привык во многом полагаться на друга. Пусть он и был презренным слизеринцем, но все-таки... еще не потерянным для общества. Благо, что Джеймс за него взялся еще на втором курсе, а то неизвестно, каким бы он был, этот Малфой-младший. Зато сейчас он ничего даже такой, почти не зелененький, причем накрепко привязанный к Лили Поттер, что Скорпиусу явно пойдет только на пользу. Уже пошло.... Хорошо чувствовать себя спасителем слизеринских душ. Не каждый может таким похвастать...

Солнце завернуло за угол, перестав бить по глазам из окна, и Джеймс медленно начал погружаться в дрему, наслаждаясь легким движением воздуха. Если не дают поесть, поспи — важное правило выживания в Хогвартсе. Нужно не забыть рассказать о нем Альбусу, который уже сидит на сундуке и готовится мучить преподавателей. Джеймс мысленно пожелал здоровья и терпения МакГонагалл, директрисе школы, и Фаусту, ее заместителю и декану Гриффиндора. У них было целых три года отпуска от мальчика по фамилии Поттер. Пусть надеются, что Альбус, это маленькое бедствие с большими амбициями, не найдет себе слизеринского дружка... С этой веселой мыслью Джеймс позволил себе заснуть.

— Джим…

Он лениво открыл глаза, услышав родной голос. Ксения сидела на краю дивана и с улыбкой смотрела на него. Глаза ее отражали пламя свечи, что стояла на столике. В комнате царил полумрак. Получается, он так долго спал…

— Привет,— улыбнулся он в ответ, привлекая ее к себе и целуя в губы. Он вынул из ее волос заколку, и золотая волна накрыла их.— Ты где так долго была?

— На работе,— она села прямо, откидывая волосы назад. Девушка пристально и с присущей ей нежностью смотрела на него, на ее губах играла легкая улыбка. Но что-то сегодня было по-другому, только вот что? Это она — целительница душ — могла легко обратить свои чувства и интуицию во что-то осязаемо-словесное, а он лишь ощущал в ней что-то.

Она протянула прохладную руку и погладила его по щеке. Он поймал ее холодные пальцы и прижал к губам, глядя на это золотоволосое виденье, которое Мерлин за какие-то заслуги (какие только?) послал ему в жены.

— Я беременна,— глухо произнесла Ксения, глядя в его еще сонные глаза.

Джеймс секунду пытался воспринять информацию, потом резко сел.

— Беременна?

— Да,— она кивнула, не отстраняясь от его близкого теперь лица.

— То есть у нас будет ребенок?

— Да,— он заметил, что Ксения еле сдерживает улыбку, очевидно, глядя на его немного растерянное лицо. Он знал, что она не задаст глупый вопрос «Ты рад?» — ей это было незачем, потому что все его чувства — растерянность, восторг, испуг и еще непонятно что — она могла ощутить и без ненужных никому из них вопросов.

— Мы станем родителями?— повторил он, чтобы хоть что-то спросить, пока внутри него укладывалась эта впечатляющая новость.

Она кивнула, позволяя себе улыбнуться и обнять его, вплетая пальцы в его растрепанные волосы. Он мог бы сказать ей много слов, он хотел вскочить и прыгать на диване или с испугу забиться в дальний угол дома. Но ее руки, привычно лежащие на его шее, не давали ему удариться в панику или буйный восторг. И он понимал, что все будет хорошо.

Его желудок заурчал, и Ксения рассмеялась, отстраняясь. Джеймс нахмурился, вдруг понимая, что ничего не изменилось, все по-прежнему, просто их маленький мирок скоро станет на одного человека больше. Это пугающе, но разве Джеймс Поттер — трус?

— Не вижу причин отменять ужин,— пробурчал он, подхватывая Ксению и направляясь на кухню.

Лили Поттер.

Она проснулась и не захотела открывать глаза. Уснуть бы снова, чтобы не вспоминать вчерашнего вечера.

Вчера они поссорились. Впервые. И он ушел, хлопнув дверью, даже не надев мантии, а на улице был дождь.

Ей не хотелось открывать глаз, чтобы не видеть пустой постели рядом с собой. За почти год, что они жили вместе, она не могла вспомнить ни одного утра, когда просыпалась бы одна. Он всегда был рядом, ее серебряный дьявол...

Он был с ней четыре года. Нет, больше. Он был рядом с тех пор, как она пошла в Хогвартс. Он был всегда с ее любимым старшим братом, что сначала раздражало, даже бесило.

Джеймс Поттер и Скорпиус Малфой. Она считала, что он отнял у нее Джима... Она презирала его и в то же время с каждым годом все чаще останавливала на нем взгляд. Он был не таким, каким должен был быть слизеринец, да еще Малфой. Он бы таким же, как ее брат, которого она обожала.

Холодный, надменный аристократ. Он никогда ее не замечал, маленькую, худую да еще рыжую девчонку. И заметил бы, если бы не трагедия того сентября? Были бы они сейчас вместе, если бы тогда на его глазах не разрушилась их семья? Мама погибла, папа был в больнице, они все — Поттеры и Уизли — в опасности. И Скорпиус был тут как тут, готовый на все ради Джеймса. Если бы всего этого не случилось, наверное, Малфой бы никогда не обратил на нее внимания.

Но он был рядом — с того сентября и до сих пор. И никогда он не уходил — вот так, хлопнув дверью, ничего не объяснив. Было пусто и ужасно тоскливо, но плакать уже не хотелось. Все слезы она выплакала еще вчера, с силой ударяя кулачками о подушку...

С чего все началось? Ах, да, с очередной его пьянки с Джеймсом. Брат поведал лучшему другу о том, что его приняли в основной состав столичной команды по квиддичу, и они вдвоем отправились обмывать эту новость…

Она ждала его почти всю ночь. Он вышел из камина, весь сырой, без мантии, которую где-то оставил, с бутылкой в руке. От него пахло какими-то духами... Она заставила его выпить вытрезвляющего зелья, злясь и ревнуя, готовая кинуться к Джеймсу — выяснять, где они были.

Скорпиус взбунтовался, услышав ее вопросы. Он вспомнил о своих тупых правилах, в которых Малфои почему-то не оправдываются и не объясняются. Он обвинил ее в том, что она не верит ему. А она хотела верить, ей нужно было лишь услышать несколько слов, которые бы ее успокоили, вернули бы ей душевное равновесие. Но он только холодно улыбнулся и ушел, хлопнув дверью...

Почему для нее это было так важно: услышать, что это лишь недоразумение? Просто она до сих пор не верила в то, что такую, как она, может полюбить такой, как он — совершенный, сильный, необыкновенный дьявол с серебряным взглядом... И хоть он очень часто говорил о своей любви к ней, она всегда боялась, что ее сказка, ее серебряное счастье, лишь короткая иллюзия...

Сквозь веки пробивался солнечный свет августовского утра. Одинокого и горького. Луч словно заставлял ее разомкнуть их, но она отвернулась. И замерла, потому что в нос ударил запах хвои. Откуда?

Она резко открыла глаза и тут же села от удивления — на прикроватном столике, в вазе, стояли еловые ветки, покрытые серебром. Они приятно пахли лесом и чем-то знакомым, теплым, сокровенным. Это была частичка их секретного мира — их серебряного леса, что смог создать в Выручай-комнате Скорпиус. Создать для нее. Это был мир теплого снега и низкого серого неба, что почти натыкалось на верхушки елей. Мир огня и любви, их любви.

Губы сами собой растянулись в улыбке, рука потянулась, чтобы коснуться этой частички сказки, ее сказки, но замерла, потому что на одной из веток, среди иголок и серого пуха, было что-то чужеродное.

Кольцо.

Она не верила своим глазам, осторожно снимая с ветки колечко и глядя на него, ничего не понимая. Они встречались четыре года, два из которых провели в разлуке из-за ее учебы в Хогвартсе и его обучения в магической академии нумерологов и экономистов Германии. Но никогда они не говорили вот об этом... Она даже думать об этом боялась. Потому что... Потому что иногда не верила, что все это реально...

Она услышала шаги в соседней комнате. В их небольшой квартире (Скорпиус всегда мечтал жить в маленьком домике или квартире) не могло быть никого, кроме Джеймса (которому они на всякий случай дали ключи и пароль от защиты) и самого Малфоя.

Но ведь он ушел!

Она откинула одеяло и встала, поправив на себе домашний джемпер, который вчера так и не сняла, ложась спать — так казалось уютнее. Она осторожно открыла дверь и застыла: вся комната была усыпана еловыми ветками и серебряным пухом, запах хвои пропитал все вокруг. А над камином, на простыне цветными красками — зеленым, серым и оранжевым — было написано “Лили Поттер, станешь Лили Малфой?”. Она боялась сделать хоть шаг, взгляд ее был прикован к плакату.

Не верилось, что это наяву, но ведь это был ее Скор, который постоянно выкидывал что-то подобное. Когда она училась в Хогвартсе после его выпуска, он вдруг заявлялся в ее школьную спальню, скидывая мантию-невидимку, отряхиваясь от паутины и пыли подземелий. Он ставил на уши Хогсмид, если она вдруг туда не попадала в назначенную минуту. Он прислал ей огромного котенка, когда уехал учиться в Германию. Он сбегал оттуда, чтобы примчаться к ней на свидание и сделать год разлуки не таким мучительным. Эти два года были тяжелыми, но самыми светлыми и веселыми. И год совместной жизни был полон вот таких сюрпризов.

Хотя нет, не таких... Она держала на ладошке колечко и смотрела на плакат, не зная, что делать.

— Просто надень его. Или же выкинь.

Она обернулась. Скорпиус стоял, прислонившись к косяку и сложив на груди руки. Он был аккуратно причесан, в домашней рубашке и брюках. Позади него торчал любопытный Донг, его домашний эльф, обернутый в кухонное полотенце и фартук.

Лили отвела глаза и только тогда увидела, что в центре комнаты, на ветках, лежит коробочка, упакованная в подарочную бумагу.

— Это тебе,— Малфой взмахнул палочкой и отправил коробку в руки девушки. Она нахмурилась, думая о том, что, кажется, ее пытаются подкупить, но это было так непохоже на Скорпиуса...

Она машинально вскрыла коробку и чуть не выронила: внутри лежала красивая бутылочка с туалетной водой, запах которой был ей уже знаком. Именно так вчера пахло от ее любимого. Значит...

— Мы выбирали с Поттером тебе подарок, и этот олух решил пошутить, прыснув на меня...

— Пошутил...— проговорила Лили, поднимая на него глаза.— Почему ты так и не сказал?

— Малфои не оправдываются.

— А сейчас ты что делал?

— А сейчас я трезвый и более адекватно реагирую на вопросы, да и Ксения полночи промывала мне мозги тем, что я должен хоть иногда идти на уступки...— усмехнулся он.

— Значит, все это...— она обвела рукой комнату,— уступка?

— Нет, все это было спланировано давно, но как-то так... наладка вышла...— пожал он плечами.— Плакат мы с Поттером рисовали...

— Не сомневалась,— улыбнулась она, откладывая подарок на столик и поднимая к глазам колечко. Она еще помнила, как в Хогвартсе, когда она только начала встречаться со Скорпиусом, он и Джеймс всю ночь расписывали красками украденный у Филча кусок ткани, на котором появилось первое в жизни Лили признание в любви. Самое необычайное и самое удивительное, хотя в тот момент она еще сомневалась, что это было именно признание, а не очередная шутка Малфоя, на которые он и ее брат были горазды в школе.

— Так что ты с ним будешь делать?

— Я? Ничего,— ответила она. Малфой нахмурился, явно не ожидавший такого ответа. Она подняла на него глаза и улыбнулась:— Насколько я знаю, это ты должен что-то с ним делать... Надеть его мне на палец, например...

Широкая, довольная улыбка поползла по его бледному лицу. Лили подалась вперед, но тут же подпрыгнула и вскрикнула.

— Что?— Малфой подскочил к ней, ловя.— Что?!

— Я наколола ногу,— простонала она, чувствуя, как Скорпиус поднимает ее на руки. Он взглянул на ее босые ступни и хмыкнул:

— Вот этот момент я как-то не просчитал...

— И еще я уронила колечко,— Лили уткнулась лицом в его шею, пряча глаза.

— Нашла проблему,— фыркнул Скорпиус, сажая ее на диван и доставая палочку. Через мгновение он уже держал в руке кольцо.— Значит, будешь Лили Малфой?

Девушка кивнула, глядя, как он надевает колечко ей на палец.

— Тогда чего сидишь?

— В каком смысле?

— В прямом. Идем в Министерство, пусть нас распишут...

— Скор, но... Я, по крайней мере, не одета... А как же родители? Подготовка к свадьбе, белое платье?

— Платье купим по пути, тогда и оденешься, а родителям позже скажем,— усмехнулся Малфой, снова беря ее на руки.

— Но...

— Лили, я не хочу никаких шумных торжеств, газетных статей и всего прочего... Надоело,— проговорил он, направляясь к дверям.

— А как же свидетели?

Он улыбнулся, целуя ее в веснушчатый нос:

— Зайдем за твоим братом и Ксенией...

— Но папа…— девушка просяще посмотрела на жениха, не веря, что на ее свадьбе не будет отца. Когда-то она представляла себе красивый парк, украшенный цветами и лентами, плачущую от радости маму, отца с гордой улыбкой, провожающего ее, в подвенечном платье, к арке, под которой застыл красивый юноша в мантии. Она представляла себе шумное торжество, большой торт, горы подарков, тосты, поцелуи…

— Хорошо, думаю, мы сможем захватить и твоего отца,— Скорпиус ей улыбнулся (эта улыбка стоила Лили многих месяцев — ведь Малфой совершенно не умел нормально улыбаться), глядя прямо в глаза. Наверное, он знал, как важно для нее, чтобы Гарри Поттер в такой момент стоял рядом. Не из-за страха, а из-за того важного места, что отец всегда занимал в жизни девушки, особенно после смерти мамы.— И, как я понимаю, твоего братца и Гермиону…

— Ты самый лучший на свете, ты знаешь об этом?

Он хмыкнул, словно ему об этом каждый день все говорили, и вышел в двери, чтобы трансгрессировать к дому Джеймса и Ксении.

Лили неверяще покачала головой, стараясь скрыть счастливую улыбку. А еще пятнадцать минут назад она проснулась, чувствуя себя самой несчастной девушкой на земле...

Роза Уизли.

Ты темный ангел, замкнутая полночь.

Мне не уйти, не скрыться, не забыть.

И я не знаю, как мне дальше жить,

Если твой мрак вдруг растворится в солнце...

Ты темный ангел, скованный внутри.

И я не буду разрывать оковы:

Собою оплету цепей остовы

И не поймешь, твои то иль мои...

Да, темен ты, но свет во мне пылает,

Мне не нужны атлас и красота.

Мы встретились с тобою неспроста:

Рассвет и полночь — оба ослепляют...

Она часто вспоминала утро, ставшее для них обоих началом чего-то нового и дорогого сердцу. Утро после битвы, когда еще не стало привычным чувство безопасности, когда не успокоилось бешено колотившееся от тревоги сердце. Утро, когда враги Гарри Поттера были в очередной раз повержены, а родные и друзья разошлись, чтобы в тишине оглядеться и понять, что же осталось после битвы, что сталось с ними после нее.

Это утро почему-то всегда хотелось назвать утром Рассвета, потому что она тогда сидела на подоконнике и смотрела на солнце, что вставало из-за холмов, солнце, которое освещало суровое лицо Теодика Манчилли.

Целитель, легилиммент, талантливый волшебник — все это было для нее не ново. Новыми были его взгляд и его руки, обнявшие ее тогда. И его боль, что он хранил годами, пряча от всех: годы, когда он был «безотцовщиной», когда ждал возвращения папы, как обещала его мать, годы после ее «предательства», когда она вышла замуж, так и не дождавшись отца. И годы, когда он жил с ожиданием папы, который явил себя лишь раз — глубоко в Омуте Памяти, в день его одиннадцатилетия.

Боль стала для него привычной, образом жизни и мысли. Но тогда, в тот рассвет, она уходила, потому что он многое узнал об отце: и о случайной встрече родителей, и о пьяном забытье мужчины, и о беспричинном желании женщины помочь, и о Забвении, что навсегда разделило их. Теперь он знал, что он сын Северуса Снейпа, он видел его портрет, он говорил с ним. В Тео все еще была боль, давняя, привычная, с которой он не хотел расставаться, но должен был, потому что она, Роза, была рядом, потому что она впервые его поцеловала...

Потому что он любил ее, как она его.

Нет, он не признавался ей в этом, крича с Астрономической Башни, не писал пылких слов на стенах, не дарил удивительных подарков. Он просто был рядом, часто безмолвно делясь с ней своим внутренним миром, который еще никогда и никому не был доступен. Они могли часами молчать или обсуждать какое-то никому ненужное зелье, но это было самым прекрасным из всего, что они оба в тот момент могли пожелать.

Четыре года, что они были вместе, только укрепили их внутреннюю связь, только показали, насколько они похожи и как интересно им находить различия. Открывать новый мир — не разума, а чувств, дотоле неизведанных, глубоких, искренних, которые не требовали слов.

Уже полтора года они жили вместе: с тех пор, как Тео открыл частную практику, уйдя из Хогвартса. Она любила их маленький домик на краю тихой улицы, заселенной и магами, и магглами… Вообще она была рада, что их вкусы, их жизненные стремления были так похожи…

Ничего большого, ничего броского, ничего шумного…

Это как-то выяснилось само собой, из его редких реплик, из его взглядов…

Но все равно он во многом оставался загадкой, которую ей так нравилось разгадывать. Подбирать ключики, коды, комбинации к его замкнутому на сотню замков миру. И каждый раз, когда у нее получалось хоть немного продвинуться в этом, она радовалась, как ребенок, хотя тут же понимала, что разгаданная загадка лишь открывает десяток новых. Этого всегда не хватало в рационально-понятном мире Розы Уизли.

Девушка тихо вошла в дом, с удовольствием вдыхая его запах: зелий, чистого белья и жареного хлеба. Этот запах напоминал о «Норе» и бабушке Молли.

В большие окна холла, на которых настояла она, лился солнечный свет последних летних дней. Дверь в приемную и кабинет была приоткрыта. Роза положила на столик книги и тетради, бесшумно скинула туфли, повесила на крючок сумку и подошла к двери, откуда пахло им. Да, глупо, но запах зелий, спирта и чернил навсегда впитался в его руки, которые она не раз целовала, вдыхая его аромат.

Роза тихо вошла в кабинет, где тоже было много света, даже несмотря на занавески, которыми он по старой привычке пытался отгородиться от мира. Кушетки, ширмы, стеллаж с книгами и картотекой, и его стол, на котором всегда был порядок.

Роза на цыпочках подкралась к нему, склоненному над записями и напряженно о чем-то думающему, осторожно собрала свои волосы, наклонилась над его спиной и нежно коснулась губами его скулы, обнимая за напряженные плечи. Он не вздрогнул, не отшатнулся: накрыл левой рукой ее ладонь, губы чуть дрогнули, но она знала, что он рад ей. Она уже хорошо его изучила и могла по легкому взмаху его ресниц определить, что он чувствует в этот момент.

— Устала,— он не спрашивал, утверждал, не поднимая головы от своих записей, но перебирая пальцы обнимающей его руки. Он вообще редко спрашивал. И никогда не был склонен к вспышкам чувств, что Розу совсем не огорчало — ведь еще более дорогими сердцу становились его всплески, его объятия, его горящие глаза. И еще дороже это было потому, что никто, кроме нее, не видел его таким…

— Здравствуй,— она прижалась щекой к его щеке, обвивая шею.— Ты голодный?

Он покачал головой. Роза чуть улыбнулась — она успела привыкнуть к их безмолвным разговорам, к коротким его ответам. Чаще всего за него говорили тело, руки, губы, поворот головы.

Она отстранилась, обошла его и присела на край стола, ожидая, когда он допишет. Роза нежно улыбалась, глядя на него, изучая, хотя ей давно казалось, что она знает его насквозь, полностью. Каждое движение, каждый изгиб. Как он знает ее.

— Тео…

Он поднял голову, и она тут же поняла по каким-то невидимым другим приметам, что что-то случилось. Что-то, что взволновало его. Нет, ни напряжения, ни волнения не было на его лице. Просто он, как всегда, был слаб рядом с ней, и она этим пользовалась, потому что он хотел этого.

Взгляд ее упал на конверт, аккуратно положенный рядом со стопкой историй болезни. Под его пристальным взглядом она выпрямилась и взяла письмо, царапнув ногтями по гладкой поверхности стола.

Министерский штамп, безликое имя какого-то работника. Роза осторожно вынула свиток и пробежалась глазами. Письмо выпало из рук, она бросилась к Тео, обняла, заставив откинуться на стуле. Он прижал ее к себе, запуская пахнущие чернилами и спиртом руки в ее непокорные волосы.

— Мистер Снейп,— прошептала она, глядя прямо в его темные, непроницаемые глаза. Больше никаких слов ему было не нужно, она знала. Разве передадут слова все то, что может чувствовать человек, почти четыре года ждавший вот этого мига: мига, когда он, наконец, через столько лет, обретет отца, о котором мечтал? Лишь она, она одна знала, как ждал он этот документ, как вдруг задерживал на миг дыхание, получая почту…

Роза поцеловала его в прохладные губы, на которых был вкус корицы, что он добавлял в чай. Глубокий поцелуй, которого никто и никогда не видел, только их поцелуй… Когда он вдруг теряется, когда светлеет его лицо, разглаживается морщинка на лбу, когда он прикрывает глаза… Только наедине, только вдвоем… Это была их тайна. Он — вот такой — был ее тайной, ее загадкой, которой она не хотела делиться ни с кем.

— Я приготовлю поесть,— Роза очертила пальцем его брови. Он лишь покачал головой, отстраняясь и поднимая руку со сжатым кулаком. Пальцы распрямились, и на большой ладони, обожженной каким-то зельем, она увидела маленькое, очень простое колечко с изящной буквой «S» вместо камешка.

Он не задал вопроса, она ничего не ответила, потому что любые слова были бы фальшью. За них говорила тишина. Ее рука дрожала, когда он надевал колечко на тоненький пальчик.

— Тео,— она обожала произносить его имя.

И любила получать в ответ его глухое:

— Роза.

Она улыбнулась, ощущая его кольцо на своей руке и букву «S», такую важную для него, сына Северуса Снейпа…

Ксения Верди.

«И, если свет победит, на четвертую весну после смерти восьмиглавого змея в мир придет гость, способный смотреть в глаза, а видеть души. И мертвый заговорит, и выбор встанет перед гостем: устремиться к небу или притянуться к траве. Ибо небо принесет счастье и процветание, а трава — предназначение, но потерю себя. И, сделав выбор, гость решит судьбу света».

Эти слова, заученные ею еще в шестилетнем возрасте, давно определили ее путь, ее жизнь, ее судьбу. Нет, это было не смирение, это был ее выбор. Цель ее жизни — исполнить пророчество, помочь Свету, за который она боролась в душах других людей.

Ее нарекли Ксенией в ту весну, через четыре года после смерти Темного Лорда. И она видела души — уникальный дар, целительский дар, который она берегла и развивала, хранила до того момента, когда портрет профессора Альбуса Дамблдора не предложил ей провести ее последний учебный год в Хогвартсе, до того момента, пока Шляпа не поставила ее перед выбором — Слизерин или Рейвенкло... До того момента, пока она осознанно не сделала свой выбор, готовая прийти на помощь Свету...

И она не боялась, собираясь спасти Гарри Поттера, этот почти погасший из-за пережитого свет, поменять свой дар на исцеление измученного человека, заслужившего покой. Она не боялась, потому что всю свою жизнь она готовилась к тому, чтобы исполнить предназначение, спасти...

И она это сделала, ничего не потеряв... И она многое приобрела, следуя за нитью своего пути... Разве могла она подумать тогда, на Косой аллее, впервые увидев смущенного, растерянного черноволосого мальчишку со знаменитой фамилией, что именно он станет ее судьбой, ее счастьем, которого она никогда не чаяла получить? Она приехала в Англию, чтобы исполнить пророчество, и именно предсказание, сделанное много лет назад, принесло ей любовь.

Потому что она, семнадцатилетняя целительница душ, была родственницей Скорпиуса Малфоя. А тот мальчишка — Джеймс Поттер-младший — оказался его лучшим другом, почти братом. А Гарри Поттер, для которого она и получила свой дар, — отцом Джима... Все было связано и переплетено еще тогда, в далеком прошлом, когда произнесенное профессором Трелони пророчество было записано и разделено согласно указаниям Альбуса Дамблдора...

Она хорошо помнила тот вечер, когда Джеймс со страхом, почти с паникой смотрел в ее глаза, зная, что она собирается выполнить предназначение, что она собирается расстаться со своим уникальным даром — чтобы спасти тонущего в муках прошлого Гарри Поттера... Она видела, как он пытался сопротивляться, искать какой-то другой выход, разрываясь между ней и своим отцом.

Смешной. Немного наивный. Любимый, наверное, именно из-за этой его детской бесшабашности, которую она уже давно утратила. Разве мог быть более выгодный обмен: ее дар на счастье Джеймса Поттера и на ее собственное счастье с ним? С ним и с тем, кого, спустя четыре года после их первой встречи на Косой аллее, Джеймс ей подарил, кого она уже ощущала внутри себя — тоненькая ниточка неощутимого света уже связывала ее с самым великим даром, что могла преподнести ей жизнь...

— Джеймс, ты где?— девушка оглянулась вокруг, но среди многочисленных посетителей, полок и прилавков магического универмага, что открылся всего полгода назад на Косой аллее, не нашла черноволосого молодого человека.— Джеймс!

Из-за полки показалась знакомая рука, на два пальца которой были надеты крошечные носочки красного цвета.

— Джим, прекращай,— Ксения улыбнулась, глядя, как “ножки” вытанцовывают по коробке с самомоющимися тарелками.— Хватит, нас же ждут!

Наконец, над коробкой показалась и голова шаловливо улыбающегося Джеймса:

— Нравится?

— Что именно?— девушка пыталась не рассмеяться, хотя сердиться у нее тоже не получалось. Она вообще, кажется, на него не сердилась. Никогда.— Твое поведение? Ты как первокурсник...

— Неее,— протянул молодой человек, рассматривая носочки.— Ладно, беру...

— Зачем, ну, скажи мне, зачем?— почти бессильно спросила Ксения, понимая, что на борьбу, которую она вела с Джеймсом уже час в этом магазине, сил не оставалось. А когда он обогнул стеллаж и подошел к ней с полной корзинкой, она застонала, легонько впиваясь ноготками в его руку:— Ты сошел с ума! Так и знала, что не нужно было тебе сразу говорить...

Она действительно не собиралась ему говорить в тот вечер. Она вернулась из больницы, сама немного растерянная и даже напуганная с тех пор, как целитель Сметвик осмотрел ее и подтвердил диагноз, который Ксения себе уже поставила.

Ребенок… Дар... И ответственность, которую не каждый выдержит. А Джеймс? Она не сомневалась в нем, скорее, она боялась надеть на мужа такой «хомут», ограничить его бурную молодую жизнь, без которой, она знала, он угаснет. Как птица в клетке…

Но тогда, дома, она сидела и смотрела на его спящее лицо, на морщины, которые пролегли на лбу еще четыре года назад, когда погибла его мама. Он спал, улыбаясь чему-то во сне, но все равно лицо не становилось бесшабашно-веселым, каким было почти всегда, когда Джеймс бодрствовал. Он открыл глаза, и она поняла, что может ему сказать. Она может сказать ему все, и он примет, поддержит, не испугается… И она сказала. И он не испугался.

Хотя после трех дней вот таких выходок Ксения уже теряла терпение: Джеймс в присущей ему манере переварил весть и продолжил жить с дурашливой непосредственностью, хотя Ксения просила его пока держать весть об их ребенке в тайне. Хоть первое время, чтобы они сами смогли привыкнуть к тому, что станут родителями…

— Как не надо?!— возмутился Джеймс, опуская на пол корзину, набитую пеленками, погремушками, детскими игрушками. Зачем-то там еще лежали детская гоночная метла и даже квоффл.

— Ты сошел с ума?— рассмеялась Ксения, когда Джеймс подхватил ее и приподнял над полом, улыбаясь широко и весело.— Отпусти и перестань дурачиться...

— Неа,— покачал головой молодой человек.— Имею право. Я вообще теперь на все имею право... Люди!

— Перестань,— шикнула Ксения, скрывая счастливую улыбку.

— Люди!!!— еще громче прокричал он, глядя в ее светлые глаза.— Моя жена беременна! Я буду отцом!!!

Посетители универмага поворачивались к ним и улыбались, дети удивленно смотрели на них.

— Да, все-таки надо было подержать тебя в неведении,— наконец, решила Ксения, и Джеймс тут же опустил ее на пол.— Ну, скажи, зачем нам метла? Да она еще ближайшие года три будет в углу лежать... И пеленки зачем?

— Как зачем? Все нужно купить, подготовиться...— Джеймс не дал девушке вынуть из его корзины вещи.— А вдруг что забудем?

— Поттер, тебе не говорили, что детей вынашивают девять месяцев?— с интонациями Скорпиуса спросила Ксения, поглядывая на часы. Их ждали Малфои, чтобы вместе пойти к родителям Джеймса — сегодня Альбус уезжал в школу, и Ксения пыталась найти для него подарок, пока Джеймс дурачился, собирая по универмагу детские вещи.

— Видишь, как мало времени осталось,— Джеймс обольстительно улыбнулся жене, приобнимая ее.— Надо моему сыну купить все, чтобы он ни в чем не нуждался...

— Почему это сыну?— Ксения достала из корзинки голубую рубашечку и голубой чепчик.— Может, дочери...

— Нет, Ксени, на меня возложена ответственная миссия продолжения рода Поттеров... Не думаю, что отец будет доволен, если его внуки будут носить только фамилию Малфой... Это будет как-то... неправильно...

— А как же Альбус?— Ксения с рассеянной улыбкой рассматривала содержимое корзины мужа.

— Ох, на него я уже давно не надеюсь. С того момента, как лет в пять он заявил, что хочет быть геем...

— Что?— Ксения рассмеялась от неожиданности.

— Да, геем. Он услышал от меня это слово и сделал судьбоносное заявление...— Джеймс поцеловал Ксению в макушку, приобнимая.— Так что у нас будет сын...

— Через восемь месяцев, так что бери все это,— девушка указала на корзину Джеймса,— и неси обратно, пока я оплачиваю покупки... Тем более не стоит ничего заранее покупать... И Лили тебя убьет, если мы опоздаем, и Альбус из-за этого расстроится...

— Вечно я во всем виноват,— пробурчал Джеймс и покорно поплелся обратно. Через пару минут он вернулся, держа на ладони красные носочки. На лице молодого человека было написано упрямство.— Их я все равно куплю...

— О, ради Мерлина, Джим,— вздохнула Ксения,— покупай, только давай быстрее...

— Хорошо... А потом к Каминному холлу...

— Я думала, мы трансгрессируем...

— Нет, тебе нельзя.

— Джеймс Поттер!— Ксения ткнула кулачком ему в грудь.— Я беременна, а не смертельно больна. Так что если ты решил на восемь месяцев обложить меня ватой и положить в коробку, то лучше сразу откажись от своей идеи...

— Беременным женщинам нельзя трансгрессировать, я читал,— упрямо произнес Джеймс, прижимая к себе ее руку.

— Поттер,— Ксения начала сердиться.— Я сама целитель, и не надо меня учить! Трансгрессировать нельзя после десятой недели, а у меня только четвертая... Так что шагай к кассе, или я прокляну тебя до Малфоя...

Он тяжело вздохнул, смиряясь, и Ксения улыбнулась: рядом с ним она была абсолютно счастлива даже тогда, когда сердилась...

Скорпиус Малфой.

Вообще в газетах, кажется, разучились писать что-то стоящее, и Скорпиусу иногда казалось, что читает он их только потому, что по утрам нужно было чем-то занять себя, чтобы не думать о том, что Лили еще в постели или отправилась в душ. Кажется, мысль, что они муж и жена, растворила последние островки приличия, что еще хранились в его душе как пережиток школьного прошлого, когда ему приходилось считаться с миллионами правил, две трети из которых были явно придуманы кланом Поттер-Уизли.

Конечно, считался он не всегда... Да и она не раз перешагивала — осознанно — черту дозволенного... Но это ему обычно нравилось... Правда, не всегда...

Расслабленный, он перевел взгляд на стену, видя перед собой освещенную гостиную Слизерина, посреди которой, бесстрашно глядя в его ледяные глаза, стояла гриффиндорка-пятикурсница. Боялась ли она тогда, пряча испуг, или просто не знала, что, когда у него был такой взгляд, он мог все: причинять боль, мстить? Возможно, даже убивать… Ей бы следовало бежать, прятаться, но она бесстрашно смотрела на него, словно знала что-то, что позволило бы ей уйти от урагана, который мог прорваться из хладнокровной и расчетливой, темной души Скорпиуса Малфоя.

Наверное, она знала, это Малфой понял по прошествии нескольких лет, проведенных рядом с ней. Что именно? Этот вопрос он никогда не задавал ей, не желая слышать ответ.

Знала ли Лили о Лиане МакЛаген, которая немногим раньше вот так же смело смотрела на него, хотя до этого равнодушно говорила, что его нельзя любить? Знала ли эта смелая гриффиндорка о том бесчисленном, безликом перечне девчонок, которых он мучил, которыми пользовался, загоняя все дальше даже возможность мысли, что его любят? Знала ли о том холоде, что всегда хранила его душа, когда тело касалось девичьего тела? Знала ли, что пробудила в нем она, Лили Поттер, которую он почти никогда до того сентября не замечал? Знала ли, что так терзало и мучило его изнутри в тот момент, когда она осмелилась не убежать от его взгляда — взгляда слизеринского мерзавца?

Он и сейчас надеялся, что нет, потому что его темное прошлое было слишком неприятным, чтобы касаться хотя бы на секунду мыслей его доброй, немного наивной жены, что научила его по-новому смотреть на мир...

А тогда, в тот момент, он еще старался оградить ее от себя, от своей темной стороны, пытался показать ей, что тот, кому она говорила «я тебя люблю», существует лишь в ее фантазиях, в ее глазах с розовыми очками... Он был уверен, что был для нее лишь иллюзией... Но она не позволила ему этого, она не позволила ему оттолкнуть ее протянутую к нему руку... Оттолкнуть ее любовь...

— Ты никогда не был прекрасным принцем, не льсти себе. Я видела тебя год за годом, со всеми твоими дурацкими манерами, выходками, шуточками… И я знала, что ты можешь быть жестоким… Ты был способен создать сказку. Если бы ты был таким ужасным, если бы в тебе не было света, ты бы не смог создать серебряный лес, где даже снег греет. Но ты его создал. Потому что внутри тебя есть место этому лесу...

Она тогда говорила, а он стоял молча, но ему казалось, что в тот самый момент внутри него растворилось прошлое, которым он старался ее оттолкнуть: исчезли из памяти слова Лианы, стерлись лица всех тех, кто мелькал в его судьбе до нее, до Лили...

Встряхнув головой, чтобы оттолкнуть малоприятные мысли о бурном школьном прошлом, Скорпиус взял другой номер, надеясь найти там хотя бы кроссворд, а сам вслушивался в шаги в спальне, но их заглушил стук в окно. Малфой поморщился, понимая, что утро соответствует предстоящему дню, и больше из вредности, чем из лени вставать, взмахнул палочкой, чтобы оконная рама, открываясь, щелкнула незванной никем сове по наглому клюву. Он еще только третий день женат (но об этом пока мало кто знает), какого... он должен принимать письма, а не спокойно наслаждаться медовым месяцем?!

Но еще до женитьбы на Лили Поттер он знал, что невозможно познать покой в этом семействе.

Птица недовольно вскрикнула, взмахивая крыльями — явно прошла курс выживания, но что еще ждать от совы Поттера? У них, наверное, все звери такие, посмотреть хотя бы на парочку гуляющих где-то тут котов, на которых Скорпиус в среднем три раза в день наступал, так и не научившись отличать их от ковриков.

Сова влетела в кухню и уселась на край стола, вне досягаемости руки Скорпиуса, явно понимая, чем эта рука может ей грозить. Но Малфою было лень связываться с птицей, и он просто отобрал у нее письмо, хмыкнув в ответ на очередной недовольный возглас:

— Я не Поттер, чтобы с тобой нежничать, это он у нас спаситель разных сов-идиотов, которые не отличают стену от окна,— фыркнул молодой человек, в очередной раз за это утро вспоминая далекие школьные годы, когда Джеймс решил обмотать себя веревкой и спуститься по отвесной стене, чтобы достать с карниза полудохлого совенка.

Скорпиус тут же забыл о птице, распечатал конверт и со снисходительной улыбкой прочел письмо. Потом отложил его на край стола и вернулся к газете.

— Что здесь делает Гэб?

Скорпиус усмехнулся, чувствуя, как мягкие пальчики Лили касаются его шеи. Она обняла его и поцеловала в гладко выбритый подбородок, на миг прижавшись к его спине.

— И тебе доброе утро,— хмыкнул Малфой.— Он хочет с нами позавтракать, я предложил ему миску твоих котов, но он оскорбился...

Лили рассмеялась, протянув руку и погладив эту пародию на птицу:

— Что в письме?

— А ты как думаешь?— Скорпиус отложил газету и согнал со стола сову с самым тупым именем, что ему приходилось слышать. Хотя какое имя у хозяина, такое и у совы... Только вот, насколько помнил Малфой, имя птицы было просто издевательством над Джеймсом, сову которого звали тоже идиотски, но только наоборот — Бэг. Насколько понял Скорпиус, маленький Поттер назвал так купленную ему сову, чтобы Джеймс мог давиться нежными братскими чувствами накануне своего дня рождения...

— Альбус очень волнуется, что мы не успеем его проводить,— Лили пробежала глазами каракули младшего брата.

— Ну, вполне правильно делает,— Скорпиус окинул взглядом Лили, которая еще была в халатике, потом посмотрел на часы.— Хотя, думаю, ты сто раз успеешь собраться, прежде чем твой братец все же отлепит физиономию от подушки...

— Нечего было вчера так бурно отмечать его день рождения,— откликнулась Лили, отправляясь в спальню.

— Это ты ему скажи, я тут ни при чем,— ухмыльнулся Малфой, в который уже раз поражаясь, что Поттер умудрился родиться тридцать первого августа. Подождал бы еще денек, вот бы потеха была в Хогвартс-Экспрессе...— Посмотри свежую газету, пожалуйста,— крикнул он вслед жене, ленясь подняться и взять самому.

Лили что-то ответила, и Скорпиус с чистой совестью вернулся к кроссворду, который все-таки нашел в конце прошлого номера. Вообще следовало бы читать газеты сразу, чтобы быть в курсе событий магического общества, но у него почти не было на это времени в течение прошедших трех недель. Он пытался найти для себя какую-нибудь малоизвестную команду по квиддичу, чтобы купить и заняться уже настоящим делом, вел переговоры, бывал в разных концах Англии, да еще тут Поттер с его новостью о «Крыльях Лондона», его день рождения, медовый месяц, наконец...

В общем, не до газет. Да и сегодня, видимо, не получится почитать — Альбус Северус Поттер отправлялся в школу волшебства и чародейства Хогвартс и наказал всем прийти к ним домой, чтобы потом торжественно препроводить его на станцию девять и три четверти. В этом мероприятии радовало лишь то, что можно будет хорошо повеселиться, когда встретятся Джеймс и Альбус, они всегда так пламенно друг друга любили. Да и бывшую старосту Уизли Скорпиус давно не имел удовольствия созерцать... В общем, и в плохом всегда можно найти что-то хорошее...

От дверей донесся резкий стук, потом прошло не больше пяти секунд, как замок щелкнул, и в квартиру явно ввалился Поттер, считавший вполне нормальным вламываться сюда без предупреждения только потому, что он знает пароль от замка.

— Привет, Джим, привет, Ксения,— раздался голос Лили, и Скорпиус решил все-таки почтить своим присутствием гостей.

— Поттер, однажды ты вот так войдешь и увидишь то, за что ты меня ударил на седьмом курсе,— лениво протянул Малфой, подавая другу руку и ухмыляясь почти так же, как сам Джеймс. Ну, когда за плечами столько всего прожитого и пережитого, трудно не усмехнуться друг другу при встрече. Потом он подмигнул Ксении, которая необычайно радостно (для жены Поттера) улыбалась, перевел взгляд на Лили, которая была слишком бледна (для его жены).— Лил, ты в порядке?

— Да, вполне,— чуть натянуто ответила она, сворачивая в трубочку газету.— Я оденусь, две минуты,— и поспешила в спальню, явно чтобы избежать допроса Скорпиуса, который ложь Поттеров считал самым занятным аттракционом. Лили махнула рукой и скрылась.

“Стоит сосредоточиться на этом вопросе”,— подумал Малфой и тут же был отвлечен другом.

— Ну что ж,— хмыкнул Поттер, плюхаясь на диван.— Значит, у нас есть полчаса на то, чтобы перекусить.

— Ксения, ты посадила его на диету?— хмыкнул Малфой, потягиваясь.

— Нет, она все утро водила меня по магазинам, а это очень утомительно,— тут же откликнулся Поттер, лукаво улыбаясь жене. Ксения закатила глаза и направилась за Лили, видимо, чтобы обсудить какие-то свои женские проблемы.

Ну, о чем они еще могут болтать? О Поттере? Сомнительно... О нем, о Малфое? Лестно, конечно, но тоже вряд ли...

— Так что там у вас на завтрак?

Рон Уизли.

Словно не он сидел, болезненно усталый, болезненно ничтожный под темным небом, которое когда-то распорядилось его судьбой.

Если не небо, то кто? Если только ты сам… Но разве ты сам мог бы сделать тот страшный шаг, мог бы ступить на тропу одиночества и безверия, когда каждый миг — как вечность, когда любое чувство — как мука, когда воспоминания — как нож по сердцу?! Разве мог ты добровольно уйти оттуда, из твоего дома, от нее? От ее глаз, которые всегда придавали уверенности в себе. От ее голоса, всегда шептавшего такие нужные тебе слова любви и преданности. От себя самого, потому что без нее ты уже не ты…

Четыре года. Как вечность, но как миг. Ты живешь, неся в себе то прошлое, которому уже давно не было места в жизни других. В ее жизни, которую растерзало, разбило безжалостное небо. Нет, не небо.

Они.

Рон прикрыл глаза, устало опираясь на колени. Будто вчера он бежал по грязной улице Косой аллеи, чувствуя, как сжимается от тревоги сердце. Не стерлись краски, не утих ужас того мгновения.

...Переулок, грязный, влажный, темный. И рыжие волосы Джинни, и кровь. И звери, безжалостно убивавшие ее. И боль — не та, физическая. Другая — от которой хотелось рыдать и кричать, глядя на мертвого человека, которого любил так же сильно, как себя самого...

Джинни. Малышка Джинни… Он никогда не был так храбр в своей жизни, как в тот момент — когда она погибала. Когда враги ее мужа, великого Гарри Поттера, легко перерезали — перегрызли — нить ее бесценной жизни. И никогда он не был так бесчувственен к физической боли, как тогда…

Иногда Рон думал о том, почему не погиб там, в темном переулке, вместе с ней, с Джинни. Почему это бесчувственное небо не позволило и ему уйти вслед за ней. И всегда приходил к одной мысли: из-за нее.

Из-за Гермионы.

...Спальня в доме Блэков, затянутая пылью и паутиной. Влажная кровать. И Гермиона, прятавшая палочку и судорожно целовавшая его в искусанные губы. Ее руки, ее глаза, ее запах, от которого он порою задыхался. Сердце выскакивало из груди. И было все равно, что он оборотень, что впереди полнолуние, что за ним охотилось Министерство. Даже то, что Джинни больше не было, в тот момент было далеким и чуждым. Потому что она, Гермиона, давно была центром его жизни...

Он выжил и вырвался из лап Министерства только потому, что рядом была она. Она верила, что все будет в порядке, и он тоже глупо в это верил. Он жил, он боролся, терзаясь и разрывая себя изнутри. И все это ради того мига, когда он подставил себя вместо нее, вместо Гермионы. Ради мига, когда он спас ее. Чтобы она жила. Чтобы она научилась снова радоваться. Чтобы снова любила. Не его. Но любила…

С мыслями о Гермионе всегда приходили воспоминания о Гарри. И тягучая, застарелая боль, когда-то бывшая ревностью, но за эти годы утратившая остроту и тяжесть. И воспоминания всегда были какими-то темными, бередившими все внутри. И он снова начинал думать о Гермионе, потому что все, связанное с ней, было светлым.

Детали стирались, но оставалось холодящее сейчас сердце тепло. Будто ее — именно ее — холодная рука вот только что коснулась его небритой и оцарапанной щеки.

Ее руки. Вспоминая о них, он всегда вспоминал туманный осенний вечер, когда он слонялся по улицам, из-за какого-то пустяка вновь обидевшись на Гермиону. Он замерз и устал, он мучился угрызениями совести, потому что знал, что она сидит в этот момент на кухне их дома и кусает от расстройства губы. И он, не осознавая, шел домой. Она встретила его молчанием, он шагнул ей навстречу, а она его ударила, — хлестко, обжигая холодом озябших рук — а потом уткнулась в его влажное от тумана плечо и расплакалась…

Вспоминая этот ее удар, он вспоминал свой собственный. Он ее ударил. Из злости. Из ревности. Из-за боли. Даже не он, а тот, кем постепенно становился…

...Темная кухня, в руках — сталь ножа. Внутри — тоже сталь, чуждая, холодная, острая. Все будоражило и раздражало: звуки, запахи, предметы. Хотелось забиться в угол и взвыть. И она — обычная, такая, какой была всегда, с книгами и заумными теориями, что-то выясняющая и узнающая. Она, думавшая в тот момент о Гарри, не понимавшая, как это было обычно, как всегда, а ему было тошно. Он был не как всегда, другой, и она должна была это понять и тоже поменяться! Она должна была перестать говорить о Гарри, о том, как Золотому мальчику плохо и трудно, потому что в кои-то веки трудно и тошно было Рону. И он ударил, он утратил контроль над собой даже с каким-то желчным удовлетворением зверя, которого дразнили, но он смог сорваться с цепи и наказать обидчиков...

И теперь, спустя почти четыре года после всего, после того, как он ушел с берега в лесу Дин, оставляя ее с Гарри, сделав все, чтобы спасти их будущее от разрушения, чтобы отомстить за Джинни и собственную сломанную жизнь, он знал, что от того Рональда Уизли почти ничего не осталось. Лишь то, что он смог уберечь в сердце от поглощения той новой жизнью, что сама вторглась в него — зубами оборотня, беспомощностью, а потом — силой, злобой, неуправляемой яростью. И тоскливыми глазами девушки, навсегда ставшей его ношей и его приютом…

— Рон.

Он поднял глаза на тоненькую фигурку, стоявшую рядом с ним и боявшуюся к нему прикоснуться. Она всегда этого боялась, словно он мог причинить ей боль, хотя Рон никогда ничем ее не обижал, даже словом. Может, потому что эта тоненькая девочка с заплетенными волосами — дочь той, что стала жертвой его первого полнолуния — напоминала ему другую девочку, из прошлого мира, которую он держал на руках, купал, читал ей книги, помогал разобраться в сложностях мира. Которая звала его папой. Которая все эти годы была тоненькой нитью между ним и прошлым.

— Рон,— снова позвала она, словно напоминая, что она не Роза.

— Да, Берти,— он не стал подниматься, чтобы не нависать над девочкой во весь свой рост.

— Маме опять плохо,— дрожащая рука все же нашла в себе силы коснуться его плеча, словно ища поддержки.

Рон тут же медленно встал, понимая, что должен идти и что-то делать, взял на руки Берти и зашагал к небольшому домику, откуда уже давно не доносился звук пианино, а свет в окне стал тревожно блеклым... Словно свет его сегодняшней жизни.

Альбус Поттер.

Поезд прибыл на станцию уже в полной темноте. В коридорах шумели школьники, спешившие попасть на улицу, к каретам, а там — на праздничный ужин. Громыхали тележки, клетки, где-то громко мяукал кот.

— Что ж, вот и я,— подмигнул он своему отражению в зеркале, затем встал, взял с сиденья крысу и покинул купе, улыбаясь.

Ну, как не улыбаться, когда утром вся его большая семья ела вместе с ним пирог, куда он натыкал лимонных свечек, потом папа вел его за руку на заветную платформу, и он уже не ехал на тележке, а вез свои вещи, облачившись в школьную форму, в кармане которой лежала его собственная волшебная палочка.

Скорпиус пожал ему руку и пожелал не свалиться в какой-нибудь потайной туннель, Джеймс просил передать привет мистеру Филчу (и почти не ворчал), Лили рассказала, как найти Выручай-комнату, а папа и Гермиона заверили, что будут ужасно скучать. Жаль, не было Хьюго — он еще вчера уехал в свою Астрономическую школу, куда-то очень далеко, откуда прилетают яркие птицы с хохолками на голове. Не пришел и Тео, но Альбус написал ему письмо, и Роза обещала передать. Дедушка Артур принес ему конфет и подарок от дядюшек Уизли — мантии-невидимки одноразового применения и еще кучу всяких смешных вещей из их магазина, на что папа лишь хмыкнул, а Джеймс одобрительно кивнул.

И вот он почти в Хогвартсе, о котором грезил уже много лет. Ну, как не грезить о школе, где когда-то давно директорами были два самых добрых и выдающихся волшебника, в честь которых папа и мама дали ему имена? Которые уже много лет приходили к нему во сне, чтобы научить чему-то, рассказать о прошлых битвах или просто поесть конфет, любителем которых он был... Взрослые часто твердили ему о магии имен, но Альбусу было совершенно все равно, почему они приходят, когда он спит... Он просто очень любил их — дедушку Альбуса и дядю Северуса. Их и все, что было с ними связано. А Хогвартс был с ними связан без сомнения...

— Перклашки! Сюды! Быстрее!

Вокруг Хагрида собралась группа чуть напуганных ребят, смотревших на великана большими глазами. Альбус прятался от него, будто бы играл в прятки, и Хагрид его не окликнул. Они пошли по дорожке и вскоре увидели Хогвартс. Альбус его уже видел и даже жил здесь, поэтому не стал, как другие, охать и ахать.

— Хагрид, я не умею плавать,— пискнула девчонка с длинной косой, когда они все подошли к озеру и увидели лодки.

— Садись со мной,— предложил Альбус, улыбаясь и подавая девочке руку, чтобы помочь сесть в лодку. Ну, брат всегда говорил, что за девочками нужно ухаживать. Тем более что сам Ал умел плавать и не боялся кальмара, с которым уже немного даже дружил.

— Я Берти,— девочка натянула на колени юбку и с легким испугом смотрела, как лодка плывет к стоящему на высоком утесе Хогвартсу.

— Я Ал. Конфеты любишь?

— Да.

Он достал из кармана горсть самых разных леденцов и протянул девочке. Лодка качнулась, и Ал чуть не упал в воду. Берти вскрикнула.

— Ты ведь умеешь плавать?

Ал улыбнулся, разворачивая конфету:

— Мой брат говорил, что такие, как я, не тонут...

— В смысле?

— Не знаю, на этом моменте папа всегда щелкал его по голове,— рассмеялся Ал, подбирая со дна лодки оброненные сладости.

— А я играю на пианино,— Берти тоже ела конфеты и уже меньше боялась воды. Ал списал это на благотворное влияние леденцов.

— Сыграешь мне как-нибудь?

— Конечно. А ты на чем-нибудь играешь?

— Джеймс говорит, что на нервах,— пожал плечами Ал, опять улыбаясь.

— Это как?

— Не знаю, обычно на этом моменте Лили, наша сестра, запускает в Джеймса чем-нибудь тяжелым...

— Бедный ваш Джеймс...

— Нет, он богатый! Он подписал контракт и теперь играет в квиддич в крупной команде.

— В какой?

— Не знаю, он не говорит мне... Он думает, что я не понимаю, как он хорошо играет... Но я понимаю. Он очень хороший, когда не ворчит... Ксения говорит, что это он так свою любовь ко мне скрывает...

— Ксения?

— Да, жена моего брата, она очень хорошая,— Ал задрал голову, чтобы видеть, как они проплывают в низкий грот. Лодка ударилась о песчаное дно, и Хагрид скомандовал всем идти к дверям школы.

Их встретил высокий волшебник в темной мантии с вышивкой. Он оглядел первокурсников. Альбус знал его, но не подал виду.

— Я профессор Фауст, заместитель директора Хогвартса. Сейчас мы с вами войдем в зал, где вас распределят по факультетам...

— Моя мама училась на Гриффиндоре,— шепнула Берти, пока профессор рассказывал о Кубке Домов.

— И моя...— Ал немного погрустнел, и девочка смутилась.

— Я что-то не так сказала?

— Нет. Знаешь, вся моя семья, ну, не считая нескольких человек, закончила Гриффиндор.

— Думаешь, ты туда попадешь?

Ал пожал плечами: он пока и сам еще не решил, хочет ли он учиться на Гриффиндоре. Ведь был дедушка Альбус, был дядя Северус... Был папа, и была Ксения.

Их провели по коридорам, и вскоре они оказались в огромном зале, где, пока их вели к столу преподавателей, Ал насчитал больше сотни подносов со сладостями. Мальчик надеялся, что к тому моменту, когда их распределят, не все конфеты еще будут съедены.

— Я называю фамилию, вы проходите, садитесь на табурет и надеваете Шляпу. Она скажет, за стол какого факультета вы садитесь,— коротко проинформировал Фауст студентов, а Ал улыбнулся, поправляя очки: все-таки что-то знакомое было в этом профессоре, кажется, он был немного похож на дядю Северуса. Правда, дядя Северус не мог быть родственником профессора. Единственный родственник дяди Северуса, Тео, был целителем и жил сейчас с Розой в маленьком домике. Алу нравилось бывать в их саду и гонять гномов. А еще нравилось смотреть, как Тео смешивает зелья и снадобья, и Ал иногда помогал Тео, если тот разрешал.

— На тебя смотрит директор,— шепнула Берти Алу. Альбус поднял голову и широко улыбнулся уже знакомой старушке, которая когда-то помогала папе. Ее не очень любит Джеймс, а Гермиона всегда очень хорошо о ней говорила. И дедушка Альбус тоже.— Она тебя знает?

— Да, мы с ней как-то гуляли в лесу,— Ал смутно помнил ту прогулку, лишь страх и большую собаку, но знал, что директор Хогвартса там была.

Берти округлила глаза, но промолчала.

— Нильсен, Альберта.

— Ой! — Берти испуганно подскочила и чуть не упала, вызвав смешки со стороны некоторых студентов. Ал нахмурился и хотел повернуться и сказать, что это невежливо, но Берти уже села на табурет, и Шляпа почти тут же закричала “Рейвенкло!”.

Берти улыбнулась, махнула Алу и поспешила за стол, где сидели ребята с синими полосками на мантиях и птицами на гербах. А еще у них был призрак Серой Дамы, которую играла в театре Мари-Виктуар. Если Сириус, их с Люпином сын, плачет, то Тедди рассказывает ему, как Мари-Виктуар ходит по сцене, как она танцует. Тедди даже иногда показывает Сириусу и Алу, как Мари это делает, и они смеются. Но Сириус ведь маленький еще и ничего не понимает, ему просто смешно, что Тедди машет руками и кутается в покрывало...

— Поттер, Альбус!

Оказывается, он прослушал свое имя, а в зале почему-то стало тихо. Преподаватели привстали с мест, студенты перешептывались. Может, они думают, что он будет таким же, как Джеймс? Нет, он будет лучше...

Мальчик улыбнулся любопытным лицам и сел на табурет, осторожно и аккуратно надев Шляпу. Ему махнула Аманда Дурсль, которая была папиной племянницей (она говорила, что ее папа, маггл, до сих пор не может поверить в то, что его «настигла такая кара») и часто гостила у них дома, и он махнул в ответ.

“Здравствуйте”.

“Ух, какой смелый. Ну, здравствуй, очередной Поттер. Хотя... очередным тебя называть не стоит”.

“А вы любите конфеты?”

“Нет, дорогой, я люблю стихи”.

“Хм, а они вкусные?”

“Попробуй — узнаешь. Ты дашь мне подумать?”

“О, простите, я не хотел вам мешать. Просто дедушка Альбус всегда о вас очень интересно рассказывал”.

“Дамблдор? Альбус Дамблдор”?

“Дедушка Альбус, у него такие же очки, как у меня. Он любит лимонные дольки”.

“И ты, держу пари, тоже”.

“Конечно! Папа говорит, что...!

«Так, помолчи, иначе мы тут до экзаменов будем с тобой беседовать».

“Простите”.

Ал постарался сидеть смирно, чтобы не мешать Шляпе, но та почему-то медлила, а все присутствующие с легким замешательством смотрели на них.

“Куда бы ты сам хотел, Альбус?”— наконец, спросила Шляпа.

“Я не знаю. Дядя Северус учился на Слизерине, это здорово. И Ксения там училась, и Скорпиус. А Мари-Виктуар — на Рейвенкло. А папа и Лили — на Гриффиндоре. А дядя Северус отправил бы меня на Хаффлпафф”.

“ИТАК, А ТЫ КУДА ХОЧЕШЬ?”

“А вы не можете сами решить?”

“Нет! Впервые за свою историю я не могу решить, потому что ты в равной степени подходишь для любого факультета. Поэтому решай!”

“А я могу подумать?”

Шляпа даже фыркнула от негодования и чуть не слетела с головы мальчика.

— Итак, Поттер, вы отправляетесь на...— начала Шляпа, ожидая решения Ала.

— Но так нечестно! Я не могу сам решать, дедушка говорил, что решаете вы!

Весь зал покатился со смеху, профессора зашептались, пряча улыбки, профессор Фауст нахмурился, переглядываясь с директором.

— Тогда иди на...

— Гриффиндор!— наконец, решился Альбус, улыбаясь. Шляпа облегченно вздохнула.— Как папа и мама, а еще дядя Джордж и дядя Чарли, и Роза, и Лили...

— На Гриффиндор,— Фауст подтолкнул Ала, снимая с него Шляпу, которая, кажется, стала еще более поношенной и потрепанной веками.

Альбус поправил на носу очки-половинки и отправился за свой стол, где его уже радостно приветствовали гриффиндорцы.

Глава 8. Поединок

Джеймс стоял посреди гостиной и с ухмылкой, которой позавидовал бы даже Малфой, смотрел на то, как отец берет чемодан Гермионы и свою сумку.

— Я всегда знал, что вы просто мечтаете о том, чтобы отделаться от Ала и куда-нибудь свалить...

Гарри тепло улыбнулся сыну, глядя на лестницу, где минуту назад скрылись Гермиона и Роза.

— Я тебе сто раз говорил: у меня отпуск, а поскольку Гермиона едет в командировку, я решил составить ей компанию. Скучно же одной в горах...

— Ага, ага,— поддакнул Джеймс, глядя, как Гермиона и Роза, смеясь, спускаются в гостиную.— Я так Альбусу и передам.

— Альбус и так знает,— хмыкнула Роза, вставая рядом с кузеном.— Он попросил привезти ему каких-нибудь иностранных сладостей...

— Ага, которые что-нибудь у него, наконец, склеят. Все, пока, счастливого путешествия,— Джеймс подал отцу руку, мимолетно обнял Гермиону и направился на кухню, поскольку после тренировки он всегда хотел есть. Раз уж он тут оказался в обеденное время...

— Джим!

— Да, да, я запру дом, не уничтожу все запасы Огневиски и даже полью цветы, как-нибудь...— Джим уже был в кухне и бурчал себе под нос, доставая чашку.

— Буду премного благодарен, правда, у нас нет цветов,— в дверном проеме стоял Малфой, с насмешкой глядя на друга.— Подрабатываешь экономкой?

— Очень смешно,— фыркнул Джеймс, садясь за стол.— Ты откуда тут взялся?

— Меня впустила твоя любимая кузина, помогавшая вашим родителям потихоньку смотаться,— Скорпиус отодвинул себе стул и вальяжно на нем расселся, сложив на груди руки и наблюдая, как Поттер сметает пару бутербродов.

— А откуда ты узнал, что я тут?— Джеймс сделал колоссальный глоток, и Малфой даже поразился, как в горле этого чуда не застревает пища. Хотя, годы тренировки...

— От Ксении,— пожал плечами Скорпиус, глядя на входящую в кухню Розу.— Как живется бывшим старостам Хогвартса?

— Малфой, не остри,— попросила девушка, наливая себе сок.— Ты что-нибудь хочешь?

— О, хоть твоя кузина, Поттер, обладает должным воспитанием,— заметил Скорпиус с усмешкой.— Спасибо, нет,— с самой приятной улыбкой, на какую был способен, ответил он Розе.

— Где ты видел Ксению?— Джеймс, как обычно, пропустил мимо ушей реплику Малфоя.

— У нас дома, когда они с Лили собирались на Косую аллею за покупками.

— За какими это покупками?— встрепенулся Поттер.

— За обычными, Джим,— спокойно проговорила Роза, чуть улыбаясь.— Лили хотела новую осеннюю мантию, она мне говорила.

— Они с Лили ждут нас в кафе в два часа,— Скорпиус с усмешкой смотрел на друга, аппетит которого, кажется, только разрастался.

Джеймс пожал плечами и решил, что, раз жена ушла за покупками, он имеет право съесть еще пару бутербродов. Он потянулся за хлебом и только тут увидел, что на манжете Скорпиуса — земля.

— Ты подрабатываешь землекопом?

Малфой хмыкнул и посмотрел на свой рукав.

— Убью Донга,— спокойно произнес он, доставая палочку.— Этот оболтус так лихо махал лопатой, что меня осыпал с ног до головы...

— Надеюсь, ты не связал ему уши на...?

— Джеймс!— возмутилась Роза, с испугом глядя на парней.— Это ужасно!

— Нет, Лили запретила мне его телесно наказывать...— криво улыбнулся Малфой.

— Воспитание по-малфоевски? Какая там статья вашего кодекса?— когда Малфой лишь презрительно поднял бровь, Джеймс решил вернуться к эльфу:— И что же он делал, этот Донг? Разбивал клумбу в ванной?— Поттер отрезал себе побольше бекона.

— Ха-ха,— раздельно произнес Скорпиус, покосившись на Розу.— Вообще-то это тайна.

— Я могу выйти,— прозорливо заметила девушка, поймав взгляд Малфоя.— Хотя Лили и так догадывается...

Скорпиус чуть не упал со стула от неожиданности, и Роза рассмеялась.

— Откуда?

— Ну, твой эльф умеет найти лазейки в твоих приказах, так что кое о чем он проболтался,— девушка смогла спокойно об этом сказать, услышав, что Донга все равно сильно не накажут.— Она знает, что ты строишь где-то им дом... А твой эльф присматривает за работами и заодно разбивает вокруг клумбы...

— Все, Донг — труп, я его даже трогать не стану, он сам утопится,— пообещал Малфой, сверкнув ледяным взором.

— И где же ты строишь дом, позволь узнать?— Джеймс даже забыл о бутерброде.— Ну, или дворец, или замок...

Скорпиус нахмурился:

— В поместье Малфой-Мэнор, где же еще?

— И куда вам там еще один дом?— осведомилась Роза.

— Думал, старостам Хогвартса по силам понять, зачем,— фыркнул Малфой.— Напряги воображение и представь моего отца за одним столом с моей женой... Понятнее стало? Не хочу остаться наполовину сиротой или вдовцом по неосторожности... Да и у одного дома может быть только один хозяин...

— А тебе сразу и хозяином хочется...— вставил Джеймс.— Кстати, твой папенька знает, что породнился с нами?

— Нет, я как-то не нашел подходящей возможности обеспечить ему палату у Мунго... Даже подумал о Забини...

Поттер поперхнулся.

— Что?!

— Ну, она всегда так хорошо умела сообщать моему отцу плохие новости,— ухмыльнулся Скорпиус.— Вот теперь даже не знаю, что без нее делать...

— Осторожнее, Малфой, твои желания могут материализоваться...— Роза отставила свой стакан и посмотрела на парней.

— В смысле?

— Вы, что, газет не читаете? Стыдно,— Роза поднялась, вышла в гостиную и через минуту вернулась со свежим номером «Пророка».

Малфой напрягся, вспоминая ту странную бледность Лили и ее ложь, про которую он по расслабленности запамятовал.

— Третья страница,— Роза смотрела, как парни быстро листают газету в поисках нужной полосы.

— Ого,— Джеймс даже вытаращил глаза.— «Чета меценатов добилась освобождения больной дочери». Вот уж точно, больной...

Они смотрели на двигающееся фото Присциллы Забини, которая была осуждена за «безграничное доверие к старшему брату, заставившему ее помогать банде оборотней в похищении из Хогвартса одной из учениц», как написано было в статье. Малфой фыркнул, глаза его недобро сверкнули.

Cкорпиус тихо отворил дверь комнаты. Эльфы уже убрали все следы, что могли остаться после оказания первой помощи. Наверное, была порезанная одежда. Кровавые бинты. Полотенца.

В полумраке чистой комнаты, на белой постели, лежала бледная рыжеволосая девчонка. Именно девчонка — такой худенькой, маленькой и хрупкой выглядела Лили Поттер, накрытая до груди одеялом, с положенными аккуратно вдоль тела перебинтованными руками. Бинты почти до самых плеч.

Они ответят за это. Каждый.

За каждую слезинку. За каждую каплю крови.

Он смотрел, как она засыпает, пока не думая, как и что он сделает — жизнь подскажет ответ.

Они посмели устроить свое логово в его поместье... Они осмелились вступить с ним в игру, похитив самого дорогого для него человека... Они причинили ей боль... За все придется платить.

Он не думал, что будет так легко узнать, где сейчас те двое, кто был нужен Скорпиусу, кто начал это похищение...

— Донг!— позвал он, когда вернулся в свою спальню.

Эльф тут же появился перед хозяином, вытирая руки в полотенце. Нос у него был перемазан мукой.

— Что это ты делаешь?

— Пеку пирожки для вашей подруги,— икнув, пробормотал Донг, поджимая уши.— Она такая худенькая... Я подумал, что...

— Не думай,— попросил Малфой, ухмыляясь.— Сними это, у меня есть для тебя работа. Сад, клетка, знакомые тебе морды оборотней... Понял?

Эльф тут же кивнул, преданно глядя на молодого хозяина.

— Никому не слова. Пусть сработают зимние чары, но только усиленно и только там.

Донг снова кивнул, глаза его мигнули.

— Ну, и чего стоишь? Потом вернешься сюда.

Эльф исчез, а Скорпиус встал у окна, наблюдая за суетящимися в саду мракоборцами. Пусть думают, что хотят. Пусть делают, что хотят. Он Малфой, и это его дом. Оборотней сюда никто не приглашал...

Прошло всего минут пять, и эльф снова появился перед Скорпиусом. Они оба знали, что в замкнутом пространстве клетки зимние чары вспыхнут сильнейшим огнем... Впрочем, этого Скорпиус и хотел.

— Хорошо, теперь Хогвартс...

Благодаря Министру он знал точно, где искать Присциллу и Фрица Забини, сестру и брата, его дружков детства, слизеринских аристократов, которые посмели тронуть Лили Поттер. Подло напасть на беззащитного, в сущности, ни в чем не повинного человека. Человека, который был одним из самых близких ему теперь людей... А этого он не прощает...

Они испугались, когда Малфой появился перед ними. Он даже не достал палочку, а они уже испугались. Присцилла, конечно, храбрилась. Он бы мог пожалеть ее, но не в данном случае. Специально медленно он доставал палочку, чувствуя за собой Донга.

— Малфой...— нашел в себе силы заговорить Фриц.— Ты...

— Оставь,— кинула брату Присцилла, гордо вздернув подбородок. Холодная, гордая, жестокая девчонка, что родители прочили ему в невесты.— Это ведь так по-малфоевски — напасть на безоружных...

Он не стал с ними разговаривать. Слова Забини его не задели, потому что это была правда. Не вся. Но это их не касалось.

Скорпиусу легко далось все, у него не было желания ни отвернуться, ни прекратить, ни заткнуть уши. Его вообще мало волновали муки двух подростков. Лишь спокойствие разливалось внутри него, лишь осознание того, что он сделал все правильно...

— Заставившему...— пробормотал Малфой, отгоняя от себя воспоминания о своем суде, о наказании, что он назначил Присцилле до Азкабана...

— «Чета Забини все эти годы безвозмездно оказывала помощь больнице Святого Мунго и Азкабану, много сделала для обустройства быта больных и заключенных... В прошлую среду на закрытом заседании целителей, на котором настояли супруги, Присцилле Забини, двадцати одного года, был поставлен диагноз потери рассудка, вызванного потрясением от предательства брата и заключением в Азкабан. Целители утверждают, что в короткие минуты разумного существования девушка глубоко раскаивается в содеянном... Было вынесено решение об освобождении больной Присциллы и заключении ее под домашний арест сроком на пять лет. Дома за ней будут ухаживать родители и любимый младший брат... Почти нет шансов, что девушка поправится...».

В кухне воцарилась ошеломленная тишина.

— И ты в это веришь?— наконец, спросил Джеймс, глядя на друга.

— Я похож на доброго хомяка?— сквозь зубы откликнулся Скорпиус, все еще глядя на статью.— Где они взяли этих целителей?

— Тео говорит, что в Мунго на Забини чуть не молятся, потому что на их деньги они смогли сделать много полезного для своих пациентов,— откликнулась Роза, тоже необычайно серьезная.

— Да, Ксения как-то упоминала их,— Джеймс почесал затылок.— Значит, эта Забини...

— Слухи, что она больна, ходили давно,— подтвердил Малфой, потирая подбородок и задумчиво глядя в окно.— Но это слухи, их могли распустить сами Забини... И она мне не сказала...

— Ты о чем?

— Лили мне не сказала, а ведь прочла об этом, я уверен.

— Наверное, она не хотела тебя тревожить,— пожала плечами Роза,— ведь вы только поженились...

Малфой одарил девушку надменным взглядом:

— И как одно мешает другому?

Они помолчали, потом Малфой поднялся:

— Идем, Поттер.

— Ты чего?— Джеймс встал, недоев свой сэндвич.

Малфой ничего не ответил.

— Идем,— Поттер кивнул и кинул Розе ключи от дома.— Запри, когда будешь уходить.

Она медленно кивнула, глядя то вслед уходящим парням, то на газету, оставшуюся раскрытой, откуда мраморно улыбалась Присцилла Забини.

16.11.2009

Часть первая.

Лили Поттер.

— Мне нравится,— улыбнулась Ксения, глядя на мантию, что, наконец, смогла выбрать Лили. Они побывали уже в трех магазинах, но ничего не нашли.

— Тебе не кажется, что она бы лучше подошла моему отцу?— Лили смотрела на мантию в своих руках.— К его глазам...

— Нет, думаю, он не стал бы носить женские мантии,— рассмеялась Ксения.

Лили тоже рассмеялась, радуясь тому счастью, что сейчас испытывала. Испытывала последние годы и особенно последние дни. Она стала миссис Скорпиус Малфой: это пугало, но в то же время делало просто по-сумасшедшему счастливой.

— Ладно, тогда я в примерочную,— Лили махнула Ксении, отметив, что девушка сегодня что-то слишком бледна, и скрылась за занавеской, чтобы посмотреть, как выбранная мантия будет на ней сидеть. Она крутилась перед зеркалом, все еще улыбаясь и представляя, каким бы сердитым был Малфой, если бы пошел с женой за покупками. Парни вообще ненавидели ходить по магазинам, особенно Джеймс, так что хорошо, что Ксения сегодня утром была свободна.

— Все, беру,— Лили вышла из примерочной и отправилась к магу, который стоял у кассы и болтал с клиенткой.

— Думаю, мы можем не торопиться: до двух еще двадцать минут,— Ксения взглянула на часы.— Джеймс собирался зайти к вашим родителяи, они сегодня уезжают...

— Да,— Лили шла в новой мантии, потому что для лондонского сентября на улице было довольно холодно.— Я утром заходила к ним попрощаться. Папа хоть отдохнет немного, особенно от Джима и Ала...

Они рассмеялись.

— Ой!— Лили запустила руку в карман.

— Что?

— Моя палочка... кажется, я ее потеряла...

— Быть не может, акцио палочка,— Ксения тоже перепугалась, став очень бледной. Заклинание не сработало, Лили обшарила все карманы и сумку.— Может, ты ее выронила, когда переодевалась?

Лили пожала плечами:

— Думаю, нужно вернуться... Может, ты пойдешь к Джиму и Скору, а я...

— Нет, времени еще достаточно, пойдем вместе,— Ксения постепенно стала снова розоветь, но Лили подумала, что сегодня жена брата какая-то странная.

Они поспешили обратно в «Магическую моду», где Лили примеряла мантию, но девушке было не по себе. Как она могла уронить палочку? Когда? Это было странно. При этом иногда ей казалось, что она чувствует на себе чей-то взгляд. Она оглянулась несколько раз, но никого не увидела.

— Что?— Ксения посмотрела на подругу, кутаясь в теплый шарф.

— Ничего, просто паранойя Малфоя заразна,— отшутилась Лили, действительно стараясь все переложить на подозрительность, которой ее иногда мучил муж.

Они вошли в магазин и устремились к кабинке, где недавно была Лили.

— Девушки, тут был молодой человек,— к ним подошел продавец с приятной улыбкой,— он сказал, что вы что-то оставили в примерочной. Он просил вам передать...— мужчина достал из кармана форменной мантии какой-то плотный сверток.— Думаю, нужно посмотреть...

— Нет, я знаю, что там,— Лили буквально вырвала из рук продавца сверток, страшно смущаясь, что он увидит ее волшебную палочку. Вот дурой будет выглядеть!— Спасибо...

— Хоть посмотри, может, это не твоя,— тихо проговорила Ксения, когда они отвернулись от мужчины, который с интересом смотрел на них.

— А что тогда?— но Лили с осторожностью стала разворачивать сверток: чем черт не шутит? Но когда показался кончик ее палочки, она вздохнула с облегчением:— Все нормально, говорю же, паранойя...— девушка брала палочку в руку, когда Ксения схватила ее за запястье:

— Стой!

Но Лили уже коснулась теплого дерева, вспыхнувшего голубым светом, и девушку будто кто-то дернул в районе живота. Она успела почувствовать, как крепко схватилась за ее руку Ксения, видимо, не желая оставлять одну.

Прошел лишь миг, а может быть, вечность. Она тряхнула головой, чтобы понять, что произошло, а палочка вдруг выскочила из ее руки и упала где-то в стороне, звонко ударившись о камень.

Было темно и тихо, а потом раздался странный голос, словно приглушенный или измененный:

— Добро пожаловать.

— Кто вы?

Лили вздрогнула, вспомнив, что она тут с Ксенией, которая все еще держала ее за руку.

— Хм, это я должен спросить, кто вы,— холодная усмешка сквозила в голосе, который временами казался Лили знакомым.— Хотя нетрудно догадаться: Ксения Поттер, сестра милосердия и все такое... Становится даже интересно...

— Что вы хотите? Где мы?— Лили пыталась разглядеть хоть что-то в кромешной тьме. Судя по всему, человек их видел, а они его нет, значит, у него что-то наподобии Руки Славы, о которой как-то говорил отец. Руки, что когда-то принадлежала Малфоям...

В ответ чьи-то пальцы снизу схватили ее за бедра и толкнули вправо. Она по инерции сделала несколько шагов, догадываясь, что это был домовой эльф, и тут же услышала странный скрежет, металлический стук и поворот ключа в замке.

— Ксения!— Лили метнулась вперед и больно ударилась о решеку, которая за ней захлопнулась. Раздался лишь хлопок трансгрессии, и девушку окружила полная тьма какого-то сырого, влажного подземелья.

Главное — не впадать в панику. Она начала медленно, наощупь, обходить крохотную камеру, в которой ее заперли. Здесь не было ни окон, ни отдушин. Лишь каменная кровать у дальней стены, куда девушка и опустилась, с горькой усмешкой подумав о том, что не зря купила теплую мантию — здесь она ей понадобится.

Тяжело наступать дважды на одни и те же грабли, особенно если ты не сама это делаешь, а тебя заставляют. Потому что, уже однажды наступив на них, ты знаешь все, чем это может закончиться. Это еще не произошло, а тебя уже мучает страх и к горлу подкатывает комок ужаса, ведь ничего изменить или исправить ты не можешь. Точнее, тебе не дадут.

Она никогда не была в темницах Хогвартса, о которых говорили Джеймс и Скорпиус, и не была в подземельях Малфой-Мэнора, о которых знали ее родные и ее муж. Но сейчас, чувствуя в темноте низкий свод каменного потолка и неровный пол, из которого словно вырастала темная, грубая решетка, она была уверена, что именно так и выглядят темницы старых поместий и замков. Пустая маленькая комната, полная влаги и камня, скамья-кровать и неприятные тени, которые вдруг мерещатся в полной мгле.

Лили попыталась взять себя в руки и понять, сколько примерно времени она уже тут. Получалось, около часа. Час ожидания и мук неизвестности. Кто их похитил? Где Ксения? Что с ней? Что с ними будет? Когда их найдет Малфой?

В том, что муж ее найдет, Лили не сомневалась ни минуты, и это давало ей надежду. Скорпиус уже не раз спасал ее, он ее нашел тогда, когда ее похитили впервые. Найдет и теперь.

Какая же она была глупая! Лили понимала, что сама виновата в происходящем — ведь чувствовала же и взгляд, и беспокойство. И палочка так странно исчезла! Сколько раз Скорпиус повторял ей, что нужно слушаться предчувствий! Она лишь отшучивалась... А теперь сидит в подземелье и ждет. Ждет, когда кто-то, чей голос она слышала в темноте, решит ее судьбу. Ее и Ксении.

Лили встала, чтобы вновь осмотреть свою темницу. Она тщетно пыталась трансгрессировать или использовать беспалочковую магию. Первое не удавалось (вряд ли похититель был настолько глуп, чтобы оставить ей такой шанс на спасение), вторым она владела слишком слабо. Возможно, тут и есть какой-то шанс на спасение, но вряд ли — наверное, она глубоко под землей, нет ни окон, ни отдушин. И с ней никто не связан сознанием, как тогда, в школе. И это не дом Скорпиуса, где он знает каждый куст.

Может, это дом Забини?!

До этого утра Лили никогда не задумывалась о том, что будет, когда Присцилла выйдет на свободу или ее старший брат поправится. Она жила в своем прекрасном мире, где их просто не было. Все случившееся давно ушло в прошлое, оставив лишь тягучую тоску по маме. Но, оказывается, Малфой был прав: она никогда не сможет избавиться от своих розовых очков, от которых он всегда пытался ее освободить.

Значит, это они опять решили через нее добраться до дорогих ей людей? Они, кто же еще, ведь она сама скрыла от мужа весть о том, что Присцилла на свободе... Скрыла и снова оказалась в их власти.

На этот раз все было просто: никаких страшных зелий, никаких ухищрений. Все настолько явно и известно, что теперь поражало гениальностью. Палочка была порталом. И сверток, в который Забини поместили его, был из драконьей кожи. Только чем-то сверху обработанной, чтобы портал не сработал раньше времени.

Как же все было глупо! Малфой бы убил ее, узнав, на какой глупости она опять попалась... Как скоро Малфой все-таки поймет, кто стоит за их исчезновением... И что теперь будут делать Забини, получив ее и Ксению?

Послышались шаги, коридор, в который выходила решетка ее камеры, наполнился шорохами.

— Вдвоем вам будет не так скучно,— проговорил все тот же голос у решетки. Заскрежетали ключи, дрогнул воздух, словно было снято какое-то ощутимое заклинание. Несколько шагов, и дверь снова закрылась, оставив еле уловимый аромат духов Ксении.— Если вам вдруг что-то понадобится, кричите,— с усмешкой проговорил похититель (Лили тщетно пыталась понять, слышала ли она когда-нибудь этот голос или ей это только кажется).— Может быть, вас кто-то услышит...

Девушки молча стояли, пока вдали не растворился звук шагов.

— Ты в порядке?— Ксения ледяной рукой коснулась Лили, а потом стала обходить их темницу.

— Где ты была? Что он хочет? Кто это?— Лили села на скамью, с тревогой глядя на подругу. Она не знала, стоит ли пока делиться своими предположениями о Забини. Зачем зря пугать ее? Все равно точно они ничего сказать не могут. Вот если она его видела...

— Я была тоже в какой-то темнице, только чуть выше, мы спускались сюда по лестнице,— Ксения села рядом.— Там было немного света, но этого человека я не видела. И не чувствовала, что странно. Будто бы он окружен каким-то щитом. Будто зеркалом.... Он куда-то уходил, потом вернулся и сказал, что мы вполне можем занимать с тобой одни апартаменты, пока находимся у него в гостях.

Они помолчали, понимая, что это не сулит им пока ничего хорошего.

Джеймс Поттер

— Ну, и куда мы летим на всех парусах?

Они вышли из каминного холла Косой аллеи под хмурое небо, которое обещало разразиться ливнем — не сейчас, так через пару часов.

— Знать бы, в какой магазин они пошли...— задумчиво проговорил Скорпиус, оглядываясь, словно надеясь увидеть красную стрелку с указателем, куда их жены отправились в поисках одежды.

— Да в любой, причем не в один,— со знанием дела сказал Джеймс, застегивая куртку с логотипом своей команды.— Слушай, самое умное сейчас — пойти в кафе и подождать их там, а не метаться из магазина в магазин. Все равно шансов ноль, что мы их перехватим...

Малфой явно не хотел бездействовать, но первая капля дождя, которая приземлилась прямо на его благородно-прямой нос, немного перевесила чашу его сомнений в сторону кафе.

— Хорошо,— согласился Скорпиус, взглянув на часы. Джеймс усмехнулся: словно принял самое важное решение в своей жизни. Сам Поттер был уверен, что не пройдет и пары минут, как девушки, мокрые и уставшие, с тьмой пакетов, влетят в кафе.

Парни успели войти в помещение до того, как разразился настоящий лондонский потоп. Их любимый столик в углу был пуст, что не могло не приободрить. Ну, по крайней мере, Поттера приободрило — если повезло в мелочи, повезет и в других делах. Но вот Малфою, кажется, было все равно, где опустить свой благородный зад — он бы лучше его не опускал, а куда-то шел...

Вы когда-нибудь сидели посреди кафе в компании гиппогрифа, который старательно сдерживает рвущийся из него гнев? Ну, может, не гнев, а беспокойство, смешанное с миллионом оттенков эмоций, на которые способны только они, гиппогрифы...

Джеймс не собирался, конечно, говорить другу о том, какие ассоциации он вызывает своим почти стеклянным взглядом, который уже минут десять не отрывался от стрелки часов на стене кафе. Наверное, силой взгляда Малфой пытался заставить часы двигаться либо быстрее, либо медленнее, но даже Малфои, по-видимому, на это неспособны. Пусть у них будет хоть сто сборников правил и кодексов чести.

— Еще двадцать минут,— с легкой улыбкой заметил Поттер, помешивая соломинкой в своем бокале, который почти сразу принесла знакомая официантка. Они здесь были частыми гостями.— На тебя всегда газеты так действуют?

Скорпиус в ответ послал другу самый убийственный взгляд, на какой был способен, и опять уставился на часы. Да, случай тяжелейший...

Джеймс криво улыбнулся и стал озираться, не зная, что придумать, чтобы отвлечь Малфоя. Ну, должен же друг и его отвлекать, потому что Поттер старательно подавлял в себе беспокойство, навязанное Скорпиусом. От его физиономии становится муторно на душе. Что-что, а беспокоиться о Лили друг умел... Да это и понятно: Забини и здоровая-то была не особо приятна, а если она больна и на свободе... Можно ждать выходки в стиле Малфоя, ведь бывший слизеринец не раз говорил, что они с Забини очень похожи. А Малфой вряд ли забыл бы о том, кто его засадил в Азкабан и за что. Даже если бы потерял рассудок...

— Ты думаешь, это правда?— сделал Джеймс еще одну попытку достучаться до друга.— Что Забини больна?

— Она еще в школе была больна,— фыркнул Скорпиус, наконец, отводя взгляд от часов — чтобы смотреть на входную дверь.

— Это я знаю и без тебя. Ты веришь, что она стала немного того?

— Поттер, я не барышня и не хомяк, чтобы верить или не верить.

— Знаю, ты хорек. Малфой, ты сегодня просто невыносим, а это моя роль, женитьба не пошла тебе на пользу.

— Поттер, ты есть не хочешь?— Скорпиус закинул ногу на ногу, явно стараясь расслабиться.

— Нет, мне интересно, насколько правдиво то, что написано в газете...— Джеймс тоже украдкой посмотрел на циферблат, надеясь, что девушки не опоздают, иначе Малфой просто разнесет половину Косой аллеи.

— Я не Трелони,— хмыкнул Скорпиус.— У меня нет фактов, чтобы тебе ответить, правда это или нет, а на слухах сложно что-то строить...

— Как же ты так не отследил?— съехидничал Поттер, но тут же пожалел об этом, потому что друг стал чуть ли не серым.

— Я был уверен, что это не понадобится ближайшие лет так десять... Я еще найду этих горе-целителей, которые осматривали Присциллу...

— Сначала нужно найти наших жен... Надеюсь, твою душу сейчас не разрывает дилемма — убить Лили или спрятать подальше от всех?

— Поттер, ты когда-нибудь видел ежиков с цветочным горшком на голове?

— Понял-понял. Замолкаю. Сегодня ты решил играть мою роль — пожалуйста, но только сегодня,— смирился Джеймс, тоже все чаще смотрящий на часы. Быстрее бы они появились...

— Знать бы, в какой магазин их занесет желание примерить тысячу и одну одежку...— задумчиво проговорил Скорпиус, и Джеймс почти кивнул, соглашаясь: почти, потому что кто-то из них двоих должен делать вид, что не беспокоится. Иначе это уж ни в какие рамки не полезет...

Поттер махнул официантке, чтобы та принесла ему еще тыквенного сока (пить что-то другое до обеда было как-то неправильно, да и ситуация...), а сам обвел взглядом зал, где было не так уж много народа. Любимое кафе «У гиппогрифа» сегодня почему-то не поднимало настроение — наверное, действовала аура настороженно-сердитого Малфоя.

Здесь было всего несколько занятых столиков, все-таки будний день. Это они с Малфоем почти вольные пташки: тот делал вид, что чем-то занимается, что-то ищет (хорек без галстука), а у Джима тренировка уже была, а до следующей еще три часа. Ксения сегодня во вторую смену (опять одинокий вечер, но ничего — есть же сестра и друг), а Лили сейчас ищет помещение для магазина, который мечтала открыть. Что-то там с одеждой, которую она рисует, Джеймс особо в это не вникал. Пока.

Поттер снова взглянул на часы, а потом краем глаза заметил, что сидящая у самых дверей блондинка то и дело поглядывает в их сторону. Девушка была примерно их возраста, очень красивая, что не мог не отметить Джеймс. Она пила что-то из высокого бокала, перед ней лежали раскрытые книги и тетрадь, куда она иногда что-то вписывала, взглянув в одну из книг.

— Малфой, тебе нравятся блондинки?— Джеймс не мог больше молчать, тем более что появилась тема для разговора.

— Поттер, ты хочешь перекраситься?— равнодушно откликнулся Скорпиус.

— Ха-ха,— фыркнул Джеймс, снова поймав обращенный на них — а точнее на Малфоя — взгляд красавицы.— Просто у дверей сидит блондинка, которая явно имеет на тебя виды. Ну, или она видит, что у тебя парик отклеился...

Надо отдать должное Скорпиусу: наверное, он единственный из известных Джеймсу людей при таких словах мог спокойно сидеть и даже не пытаться украдкой взглянуть на указанный объект. Он вообще никак не показал, что услышал друга.

— Ей плохо видно кольцо на моем пальце?— хмыкнул Скорпиус, продолжая сканировать взглядом дверь.

— Может, она хочет у тебя спросить, какой краской ты красил волосы?— Поттер даже немного обрадовался, что друг отвлекся, но напряжение внутри обоих нарастало, потому что стрелка часов неуклонно двигалась к двум.

— Поттер, ты сегодня просто верх остроумия,— Малфой лениво потянулся и (Джеймс был уверен) успел увидеть названную особу, которая в этот момент как раз смотрела на него.

— Ну и? Ты ее знаешь?

— Впервые вижу,— в голосе Скорпиуса что-то дрогнуло, и Джеймс даже подумал, что друг увидел Лили и Ксению, но у дверей все так же никого не было.

— Врешь и не краснеешь,— сказал Поттер, тяжело вздыхая: выяснять эту сторону жизни Малфоя он совершенно не хотел. Мало ли в прошлом друга было девчонок...— Надеюсь, что это не твоя любовница...

— Ага, я ее на свадьбу просто пригласить забыл,— ледяным тоном ответил Малфой, вставая.

— Ты куда?

— Уже два,— Малфой явно нервничал, бросая на стол монеты. Одна отскочила, прокатилась немного и упала, оставив тихий металлический отзвук.

— Ты представляешь, где их искать?— Джеймс тоже поднялся, застегивая куртку. У него мелко задрожали руки, и он быстро спрятал их в карман.

Малфой не ответил: он поднял с пола монету, направился к стойке, там что-то сказал хозяину, пожилому волшебнику в смешном берете и с шарфом даже в жару, а потом махнул Джеймсу.

Они молча вышли на улицу, мокрую после скоротечного ливня: был сильный ветер, солнце впервые за день показалось высоко над аллеей, по которой неспешно двигались немногочисленные покупатели и многочисленные рабочие, прервавшиеся на обед.

— Ты к «Мадам Малкин», я в «Магическую моду»,— коротко сказал Скорпиус, наматывая шарф.— Если что — посылай мне Патронуса. Встречаемся у Мерлина.

Поттер кивнул, недолго смотрел в спину друга и тоже повернулся, спеша найти девушек. Идя по солнечной улице, он пытался вспомнить, что ему сегодня снилось. Спал он плохо и мало, потому что Ксения неважно себя чувствовала. И он боялся уснуть. Если бы он видел сон, что бы там было?

Этот вопрос мучил его весь недолгий путь к магазину мадам Малкин. Он издалека смог рассмотреть сквозь витрины, что в магазине лишь пожилая женщина, которая мерила парадную мантию гадко-лилового цвета, но Джеймс все же вошел.

Прозвенел колокольчик.

— Добрый день, сэр,— улыбнулась мадам Малкин, оборачиваясь.— Если подождете...

— Я только хотел спросить, не заходили ли сюда две девушки: рыжая и золотоволосая, красивые...— Поттер чувствовал себя неуютно под пристальным взглядом пожилой покупательницы. Или же просто волновался, ожидая ответ.

— Да, они искали теплую мантию, темно-зеленую, но у меня таких сейчас нет,— кивнула хозяйка магазина.

— И когда они заходили?

— Около часа назад, может, чуть больше.

— Вы не знаете, куда они потом пошли?— Джеймс чувствовал, что стало немного спокойнее: они здесь были, все хорошо, скоро найдутся. Может, сейчас они зашли в кафе и разговаривают с барменом.

— Кажется, собирались в «Магическую моду»,— чуть недовольно откликнулась мадам Малкин, явно сокрушаясь о том, что отдала покупателей конкурентам.

Джеймс поблагодарил и вышел на улицу, надеясь, что Малфой их перехватил.

— Простите, молодой человек...

Он обернулся — из магазина вышла пожилая леди, что покупала мантию.

— Да?— он поморщился, подумав, что она узнала в нем Поттера. Такое часто случалось, ничего не поделаешь.

— Вы спрашивали о двух девушках, что сюда заходили...

— Да,— уже с интересом откликнулся Поттер.

— Я была до этого в магазине «Мир мантий», что в новом торговом центре для волшебников. Они там тоже были. Когда они ушли, минут через десять туда заходил приятный молодой человек. Он тоже спрашивал о них. Точнее, об одной, о рыженькой.

— Что он спрашивал?— Джеймс похолодел внутри, но старался мыслить трезво и спокойно. Нечего пока впадать в панику.

— Он сказал, что ищет свою невесту, потому что она забыла дома деньги на покупку. Ему сказали, что она была вместе с другой девушкой. Но куда пошла, в магазине не знали.

— Как выглядел тот человек?

— Ммм... Молодой, симпатичный... Черные, как смоль, волосы...

Джеймс уже не слушал — он кинулся бегом к площади, к статуе Мерлина, надеясь, что Малфой уже там, с девушками. По пути он достал палочку, и по переулку поскакал огромный, медведеподобный пес, неся безмолвный зов Скорпиусу, где бы он ни находился.

Почти сразу же из-за угла вывернул Патронус Малфоя, и Джеймс побежал еще быстрее. Он издалека увидел фигуру друга, который сидел на мокрой скамейке возле статуи Мерлина. Скорпиус был один. И в его позе — он согнулся, обхватив руками голову — был ответ на вопрос, что еще не прозвучал.

Поттер остановился возле друга, тяжело дыша и хватая ртом воздух. Сердце выскакивало из груди, но это были пустяки по сравнению с тем, что он мог сейчас услышать.

— Малфой!— голос срывался.

Скорпиус поднял голову, глаза его были чужими, какими-то дикими. В руках — скомканный пергамент.

— Я опоздал,— в голосе была паника, которую Джеймс впервые слышал из уст друга.

Лили. Ксения.

Рон Уизли.

В горах ночь наступала как-то внезапно, и сразу становилось холодно, тем более осенью, но он уже привык и к морозу, и к ветру, что пронизывал до самого сердца, и к наледи на тропинке. Это все было уже обыденно и привычно.

Он опять споткнулся и в который раз помянул Мерлина и его нижнее белье. Оглянулся — городок и его огни остались далеко внизу, поэтому он смело достал палочку и зажег свет. Подниматься на холм, где они жили, в темноте было большой проблемой, если ты не маггл (у них эти странные жезлы — фонарики — на батарейках, которые собирал отец) или ты не боишься, что тебя увидят с волшебной палочкой. И сейчас, держа перед собой палочку, Рон рисковал, потому что магглы (ту-ри-сты) вполне могли тут еще бродить, сумасшедший народец. Благо, что за три с половиной года, что они держали в городке гостиницу и паб, Рон успел привыкнуть к странностям магглов и даже в чем-то понять увлеченность отца.

Рон уже видел вдали огни — это светились окна их дома. Он в который раз подумал, что они правильно сделали, поселившись вдали от всех — в силу того, что рядом были сплошные магглы (маги не находили это место в горах интересным и бывали тут редко), да и из-за их с Сарой особенности. Тут они могли более или менее спокойно переживать полнолуние. Только вот Берти скучала...

Рон вошел в дом — в гостиной было тепло от пылавшего камина, возле которого, накрывшись старым пледом, дремала Сара. Она была бледна, что особенно выделялось на фоне пламени. Глядя на нее, Рон понял, как с отъездом Берти опустел для Сары дом. Молчало пианино, сиротливо стоявшее в углу, были убраны игрушки, не летали мыльные пузыри. Зато девочка впервые за много лет была в полной безопасности (от них) и общалась с другими детьми-магами. Например, с Альбусом Поттером, с которым успела подружиться, еще не доехав до Хогвартса, о чем и написала маме.

Насмешка судьбы... Как скоро Ал и Берти поймут, что они почти родственники? Как отреагируют они?

— Ты голоден?— Сара смотрела на него больными глазами. С каждым днем они казались все более мутными.

— Нет. Я поужинал с Питером,— Рон подошел и присел возле ее ног.— Как ты? Может, врача?

— Их тут было уже три, не стоит смущать бедных магглов,— слабо улыбнулась Сара, приглаживая его рыжие волосы.— Что говорит Питер?

Питер был их управляющим, державшим в своих руках все дела в гостинице, единственным магом в этом Мерлином забытом месте, пожилым, растерявшим всю свою семью. Он знал о своих хозяевах все и относился к ним с сочувствием, обожал Берти и часто забирал ее с собой, вниз. Если бы не Питер, они бы не смогли вести дела в городе, да и не решились бы.

Именно Питер подал идею купить старую гостиницу у разорившегося маггла, и именно он на первых порах делал все, чтобы дело их процветало. Взамен Питер просил немногого: жить при гостинице, потому что идти ему было некуда, да и не к кому. Рон тогда согласился и не жалел, хотя для этого ему пришлось писать Джорджу и просить продать его, Рона, долю в магазине приколов. Джордж на это очень рассердился и прислал нужные деньги без всяких продаж.

— Говорят, что скоро выпадет снег,— Рон взял ее тонкую руку и стал греть, растирая в своих больших ладонях.— Будет наплыв лы-жни-ков, но нам с тобой нужно что-то делать, потому что ни один врач сюда не пойдет по сугробам и наледи.

— Ну и фавн с ними,— Сара прикрыла глаза.— Только деньги на ветер. Я написала Берти письмо и попросила ее не говорить никому о тебе... и о наших особенностях...

Рон кивнул — ее привычка переводить разговор со своего здоровья на другие темы давно не сбивала его с мысли.

Нужно что-то делать. И срочно, потому что Сара таяла на глазах. Но ни один целитель не хочет заниматься ею, как только понимает, что она оборотень. Все еще хорошо помнят, что за звери появились четыре года назад в Англии (об этом много писали в специальных журналах по целительству, оборотнелогии и других изданиях), и боятся. А врачи магглов лишь разводят руками, потому что они бессильны перед магическими, неизвестными им, болезнями.

— Ал все равно узнает, он слишком любопытен и проницателен,— Рон вспомнил письмо Розы, где она подробно рассказывала обо всем, что тогда, после его ухода четыре года назад, с ними произошло. Она писала ему, — все это время — даже не получая ответа. Он ответил ей всего лишь три раза, он не хотел снова крепко связывать себя с той жизнью, тоска по которой иногда захлестывала его с головой. Есть эта жизнь, и есть Сара, которую он не мог потерять, как ту, другую...

— Но ведь ты этого не хочешь...

— А что я могу сделать?— Рон встал и поднял Сару на руки, поражаясь, как она похудела. Даже когда она была пленницей в лагере оборотней, она не выглядела такой болезненной. Нужно было то-то делать, ведь она спасла их, спасла его...

Он помнил ее там, среди людей-зверей. Ей нельзя было покидать лагерь, ее постоянно держали под Империусом. Но Сара быстро научилась с ним бороться и подавлять чужой голос в себе. И однажды она прибежала к Рону, который тогда нередко появлялся среди врагов его семьи, надеясь узнать их планы.

А она, бедная пленница жестокого Тома — главного Врага, который желал ее с первого взгляда, жила в страхе, борясь с заклятием. Борясь и слушая то, о чем смело при ней говорили Том и его соратники. Она слушала, а потом шла к нему, к Рону. И она раскрывала их планы — ему. О нападении на «Нору», о похищении Гермионы... Все это узнала Сара, которая почему-то жалела его, хотя знала, что именно он сделал ее оборотнем. Она тогда говорила, что среди всех людей вокруг только у Рона человеческие глаза... И она со страхом делилась с ним, что ее тоже возьмут убивать Гарри Поттера, что ее заставят превратиться, и она безумно этого страшится... И он тогда понял, что должен, просто обязан спасти их обеих — Гермиону и Сару.

Он положил девушку на кровать и накрыл одеялом, мучительно соображая, как поступить. Как ее спасти?

— Ты поправишься,— прошептал он, вставая и собираясь покинуть ее комнату.— Я не потеряю тебя, как ее...

Он поспешно надел уже скинутую куртку, вышел из дома и пошел вниз, не замечая хлопьев снега, что ложились на темную землю. Нужно было вернуться в гостиницу — у Питера есть сова. Не время думать о себе и своем нежелании снова связаться с прошлым. Он должен вылечить Сару, спасшую Гермиону, Гарри. Спасшую его — от одиночества и боли, давшую смысл жизни. Заменившую ему семью, заменившую ему ту, навсегда потерянную.

Заменившую ему Джинни.

Ксения Верди.

Ксения не видела силуэта Лили в темноте, но чувствовала рядом. Хорошо, что они вышли из возраста, когда боятся мрака. Хотя у них и так было предостаточно поводов бояться... Кого, а главное — чего? Ксения хотела бы знать, что их ждет — неопределенность всегда страшила.

— Ты боишься?— в темноте и сырости каменной темницы голос Лили звучал неестественно пронзительно.

— Хотела бы я сказать, что нет,— горько усмехнулась Ксения, вставая. Сидеть и бездействовать было тяжело. Но что она может сделать? Им оставили лишь одно: страх...

Страх... Отец когда-то говорил ей, что многие считают ее бесстрашной. Странно, ведь всю свою жизнь (с тех пор, как умер дед) она боялась — не выполнить свое предназначение, не спасти Свет, каким бы он ни был. Она привыкла к этому чувству, хотя в первые годы часто просыпалась ночью от кошмаров, стирая пот и слезы. Потом страх стал частью ее самой, и она перестала его замечать.

Но, наверное, в словах отца все-таки была доля правды. Она действительно по-настоящему ничего не боялась. Ничего, кроме пророчества и своей роли в судьбе Света.

Не боялась, пока предназначение не исчезло из ее жизни и там не появился Джеймс. С ним она научилась многому, что упустила в прошлые годы, сосредоточившись на учебе и на том, что она должна совершить. Он же подарил ей все, о чем она никогда не смела и мечтать: прогулки под звездным небом, цветы на подушке, тосты с маслом в постель, белое платье. Он подарил ей другой мир, он открыл ей этот мир — любви и семьи. И она узнала, что если ты кого-то любишь, сильно, отдавая всю себя, то вместе с этим чувством обязательно приходит другое — страх. Она научилась бояться обыденно, как все остальные люди: если Джеймс опаздывал без причины, если болел, если играл в квиддич, забывая обо всем и рискуя собой ради снитча... Сколько раз на ее глазах он падал с метлы! И она боялась, никогда не показывая ему этого. И знала, что он боится за нее. Как все, кто любит.

Ксения прошлась по камере, грустно улыбаясь, она вспомнила прошедшую ночь, когда Джеймс не спал, потому что их малыш уже давал о себе знать. Ксения то и дело срывалась в ванную, понимая, что это вполне нормально. А ее бедный Джеймс переживал так, будто она медленно умирала. Он был готов носить ее на руках, делать ненужные в тот момент примочки и компрессы, даже вызвать Теодика, которого он не особо любил... А она его успокаивала в перерывах между приступами токсикоза.

«Джим, ну, ты же знаешь, что вы, Поттеры, вообще проблемные люди».— «В смысле?»— «Ну, все время, что я вас знаю, у вас постоянно что-то происходит. Если не очередной подвиг с армией врагов, то маленький Ал, который, пробуя новую волшебную палочку, превращает руку Хьюго в резинового питона. Или ты, возомнив себя гиппогрифом, сигаешь с метлы, словно за спиной крылья и упасть с десятка футов на землю тебе не грозит».— «Я непроблемный».— «Не дуйся, ты как все Поттеры — ходячее приключение. И судя по всему, твой ребенок от тебя решил не отставать».— «Ну, он же Поттер, как-никак».— «Вот я и говорю: успокойся и спи...».

Он боялся, и она боялась, но это было привычно, это было частью их счастливой жизни, полной неожиданностей «от Поттеров». И почти забылся тот, прежний, страх...

А теперь — новый. Опять не за себя. За него. За того, чья душа только начинала ощущаться — мимолетно, тонко, слабо. Но поскольку эта душа была внутри нее, Ксения с каждым днем чувствовала ее все яснее. Ее — сильнее, окружающих — слабже. Но она надеялась, что однажды наступит день, когда она будет чувствовать только его, ее ребенка. Это будет день, когда он будет готов появиться на свет — самый счастливый день в ее жизни. Она мечтала об этом, и сейчас страх, что этот день может не наступить, мучительно подкрадывался из сумрака неизвестности, заставляя ее рефлекторно закрывать ладонью свой еще плоский живот — там, где росла его душа. Его.

— Прости, это я виновата,— снова заговорила Лили, врываясь в маленький мир воспоминаний, что на миг отодвинул мрак и неизвестность. Ксения не стала отвечать: сейчас совершенно неважно, кто виноват. Да и виновата ли она?

Ксения улыбнулась сумраку: если Лили и виновата, то лишь в том, что она была и остается собою, Лили Поттер. Но разве мы выбираем, кем родиться? А главное — в какой семье? Отец, герой, безумно добрый человек, который пытался дать детям все то, чего не было у него, защищал и баловал. Мама, полная нежности и заботы, всегда рядом, особенно с единственной дочерью. Брат, который по-своему, но всегда оберегал и защищал. Дяди, тети, дедушка, кузины... И мир, полный ауры героизма, сказок-былей о герое, которого она называла отцом. Мечты о прекрасном принце... И принц — даже не стена, а крепость, которая сомкнулась вокруг и накрыла куполом безопасности, оберегая и пряча от жестокости и боли реального мира.

Скорпиус Малфой. Ксения всегда считала, что он притянулся к Лили именно поэтому — из-за того, что долгие годы искал что-то, чего не было в его жизни. Он хотел быть кому-то нужным и необходимым. И он нашел это в Лили. И он полюбил ее за все те качества, которых никогда не было у него и которые он на самом деле считал слабостями и изъянами. И делал все, чтобы Лили — такая, какой он ее полюбил — осталась собой, поэтому защищал ее от всего. Пусть он часто, даже при Ксении, шутил над доверчивостью и добротой Поттеров, особенно Лили, называя это «розовыми очками»... Ксения подозревала, что Малфой стремится сохранить у Лили все это, чтобы жена действительно дополняла его... Чтобы он мог учиться у нее... И был уверен, что пока он рядом, она может оставаться собой...

Но, видимо, даже Малфой невсемогущ. Крепость не выдержала, а Лили так и осталась доверчивой, ранимой, верящей в самое лучшее в людях...

— Как ты догадалась, что нельзя трогать палочку?

— Кожа дракона. Зачем нашедшему нужно было заворачивать ее в драконью кожу?— Ксения села, чувствуя легкое головокружение.

Они опять замолчали, думая каждая о своем.

— Меня постоянно используют как средство добраться до моих близких...— расстроенно произнесла Лили.

Ксения пожала плечами, а потом коснулась руки подруги:

— А почему ты решила, что тебя похитили не ради тебя самой? Может, ни твои родные, ни Малфой, ни кто-нибудь еще тут вообще ни при чем? Может, нужна именно ты?

— Зачем я Забини, если не чтобы добраться до...

— Ты думаешь, это Забини?

— А кто?

— Но почему они? Сейчас? Из-за Присциллы?

— Ты знаешь, что ее выпустили?

— Я слышала в Мунго, что ее привозили на комиссию, и целители действительно сделали вывод, что она нездорова. Ты думаешь, из-за этого они могли тебя похитить?

— Почему нет?

— Не знаю,— Ксения пожала плечами, но Лили этого, конечно же, не увидела.— Хотя кто еще...?

— Вот и я думаю: кто? Ясно одно...

— Что?

— Я сглупила, а тебе за это придется расплачиваться вместе со мной,— в голосе Лили были слезы.

— Не раскисай, все будет хорошо...

Лили ничего не ответила, и Ксения ее понимала — ни у одной из них не было в этом уверенности.

Тишину нарушил резкий хлопок трансгрессии, и девушки подпрыгнули, пытаясь определить, откуда донесся звук. Что-то стукнулось о каменный пол, еще один хлопок — и их снова окутала тишина подземелий.

— Это был эльф?— Лили встала.

— Думаю, да, раз он тут трансгрессирует,— Ксения последовала за подругой.— Судя по всему, он что-то оставил...

Вскоре на ощупь они нашли поднос (или что-то, на него похожее), где стояли две чашки с чем-то горячим и лежали два куска хлеба.

— А это что?— они трогали что-то холодное и довольно объемное, то ли кастрюлю, то ли...

— Если я не ошибаюсь, это самый настоящий ночной горшок,— со смешком проговорила Ксения.

— Черт, все удобства с доставкой... А я так надеялась, что, когда наш похититель придет, мы сможем что-то узнать...

— Ну, теперь мы хотя бы знаем, что он не собирается морить нас голодом,— произнесла Ксения,— только вот не уверена, что это безопасно есть...

— Да, задача,— Лили коснулась локтя Ксении, видимо, чтобы почувствовать рядом кого-то еще, у Ксении тоже постоянно возникала такая потребность.— Знать бы, где в следующий раз появится эльф, можно было бы схватить его и трансгрессировать...

— Лили,— Ксения напряглась, поднимаясь на ноги и всматриваясь в темноту.

— Что?

— Мы тут не одни,— целительница теперь ясно почувствовала кого-то еще. Мгновения назад этого не было.

— Откуда ты...?

— Что ж,— донесся откуда-то со стороны решетки уже хорошо знакомый голос,— оказывается, мне действительно выпала честь принимать у себя целительницу душ! Кто бы мог подумать.

— С чего вы взяли?— Лили встала рядом с Ксенией.

— Ну, проверить было несложно, так что теперь знаю точно,— было ясно, что похититель улыбается. Ксения вдруг потеряла его, словно он исчез.— Ксения Поттер, которая лечит души...

— Кто вы? Чего вы от нас хотите?— Лили сделала шаг в сторону голоса, но тут же скрипнула решетка и повернулся ключ.

— Кстати, еда не отравлена, ешьте. А впрочем — как хотите, гостей не принуждают,— насмешливый голос звучал совсем рядом.— И не советую трогать эльфов, они умеют защищаться...