По ту сторону

ГЛАВА 39

Женьку трясли. Трясли как грушу, усыпанную спелыми плодами, трясли, что-то кричали в уши, щипали за нос и пытались поставить на ноги. И все это одновременно.

Наконец он стал слабо отбиваться и открыл глаза. Скалолазы стояли на дне глубокого оврага, забитого сучьями и влажной листвой. Со всех сторон их окружал кустарник с уже поблекшими, желтеющими листьями.

Осень. Конечно же, осень.

Ромка и обычно серьезный Гера скалились. Димка был раздет до пояса и лежал на собственной куртке. Всю его грудь и левое плечо покрывали окровавленные бинты. Рядом, со шприцем в руках, копошилась Ирина. Остальные девчонки и Гришка просто озирались вокруг. Не хватало Игоря и Мирры. Женька, не задавая никаких вопросов, снял с себя рубашку и бронежилет. Посмотрел в маленькое круглое зеркальце. На спине прорисовалось здоровенное черное пятно. Синяк. И только-то. Он вдохнул поглубже; боль была, но ребра, пожалуй, целы. Синяк, всего-навсего синяк.

Тьфу. Слава тебе, Господи. Он стал застегивать рубашку.

— Погони нет?

Рома, которому он адресовал вопрос, широко улыбнулся.

— Все нормально, Евген. Не журись. Все нормально.

— Ты поглядывай, нормально. И вообще, надо отсюда уходить. Долго я был без сознания?

— Минут десять.

— Что с Димкой? — Теперь Женька смотрел в сторону Ирины. Та жалко улыбнулась в ответ.

— В больницу ему надо. Шея, рука, и один осколок пробил бронежилет. Внутри где-то, в боку. Он, конечно, хорохорится, но ему надо в больницу.

— Понятно, — Женька, покряхтывая от боли в ребрах, застегнул рубашку и задумался, глядя на бронежилет. Надевать его очень не хотелось, не хотелось вообще шевелить левым плечом.

— Рома, — наконец позвал он; Ромка, всегда понимавший все с полуслова, придержал жилет сзади, набрасывая его Женьке на плечи, как заправский швейцар. — Спасибо. А где Игорь?

— На разведку пошел. Там Мирре что-то почудилось. А вот и они.

Сверху послышался треск, появились Мирра, Игорь и какой-то незнакомый парень в пятнистой куртке защитного цвета. Он все время оглядывался на Игоря, спотыкался и скользил на мокром склоне. В руках у него была сумка и странный оптический прибор. Мирра косолапо семенил рядом. На самом краю парень выпрямился и снова оглянулся, пытаясь что-то сказать, но Игорь пихнул его в спину прикладом автомата, и «задержанный» скатился, цепляясь за ветки, прямо к Женькиным ногам.

Озираясь и нарочито медленно отряхиваясь, он встал. Трехлапый прибор, похожий на телескоп, валялся на земле. Чувствовалось, что парень больше всего расположен немедленно дать деру.

— Ты кто?

Они были примерно одного возраста, но Женька плотнее и коренастее, а студент — в пареньке с первого взгляда угадывался студент — более худой и нескладный, жилистый, но какой-то узкоплечий.

— Студент. Я в МГУ учусь. Поляков моя фамилия.

— Понятно. А здесь ты что делал, Поляков?

— А по какому праву… — Но Игорь ткнул парня стволом между лопаток, и тот замолк.

— Отвечай, и быстро. Вопросы задаю я.

— У нас от кафедры задание. Работа у нас… по… по… почвоведению. Вот, с нивелиром надо было план составлять.

Женька с сомнением посмотрел на Мирру. Тот отрицательно покачал головой.

— Врать, Поляков, не надо. Ты пойми, нам ведь тебя убивать не хочется. Поэтому говорить тебе придется правду. Тем более, я все равно знаю, когда ты говоришь правду, а когда нет. Как тебя зовут?

— Сергей его зовут, — проскрипел Мирра. Студент с ужасом обернулся на карлика.

— Да ты не бойся, ты рассказывай. Что делал? Сам, сам говори.

— Следил за оврагом.

— Зачем?

— Я видел, как отсюда люди появляются. И исчезают здесь. Иногда. — Студент вымученно улыбнулся. Губы его дрожали. — Я никому ничего не скажу…

— Не отвлекайся. Кто-нибудь еще об овраге знает?

— Нет. Но у меня письмо специальное оставлено, и если я не вернусь…

Мирра за спиной студента отрицательно покачал головой. Женька поморщился.

— Сережа, у нас мало времени. У нас раненый, нам надо отсюда выбираться. Ты нас проведешь к дороге, но сначала я хочу понять, кто ты. Не надо всякую чушь лепить. Это не только писем касается. Я предупредил тебя последний раз. Ты знаешь о проекте «Счастье народов»?

— Нет.

Мирра кивнул.

— Отлично. О базе «Алатау»?

— Нет.

— Вообще о гильбростанциях?

— Что-то слышал, но не помню точно.

Женька вопросительно посмотрел на Мирру.

— Он путает. Это не то, о чем ты спрашиваешь.

— Ты местный, из Москвы?

— Я из Твери.

Поляков странно переступил ногами и чуть-чуть отодвинулся. Игорь снова пихнул его в спину, и мысли о побеге окончательно вылетели у студента из головы; это было ясно и без Мирры.

— Все понятно, Сережа. Тебя никто не тронет. Ты не из наших врагов, так что не волнуйся. Дальше расскажешь по дороге. Нам нужно выйти к ближайшему шоссе.

Скалолазы выбрались из оврага и направились вслед, за своим провожатым. Благодаря Мирре варианта «Сусанин» опасаться не приходилось, поэтому шли совершенно спокойно. Димка тяжело опирался на Ромино плечо, его непослушные ноги заплетались.

— Как-то не верится. — Юлька толкнула Женьку в бок. — Это что, все? Мы уже дома?

— Практически да. Скоро будешь в Красноярске, у мамы с папой. Сколько здесь идти до шоссе?

Студент задумался, подсчитывая.

— Еще минут двадцать. Таким шагом двадцать пять. А вы что, из Красноярска?

— В некотором роде да.

— Что значит в некотором роде?

— Ну… Красноярск у вас цел?

— Что значит цел?

— У вас тут не Шелленберг у власти?

— Вы что, издеваетесь?

— Нет, конечно. Кому власть в России принадлежит?

— Государственной Думе.

— Ну и слава богу.

Страх у студента, судя по всему, выветрился окончательно, и он заинтересованно спросил:

— А вы откуда, ребята? Вы из параллельного мира?

— Нет. Мы, парень, местные.

— А… — видно было, что ответ Женьки его несколько разочаровал. — А что это за кольца у вас в овраге?

— Это вход в параллельный мир.

— Понятно. Не хочешь говорить, не надо.

— Ты лучше скажи, откуда ты взялся, такой сообразительный?

— Да так… Интересно было, — замялся студент и замолчал.

— Он коммуниста убил, — проскрипел Мирра. Глаза студента дико округлились, он встрепенулся и дернулся бежать, но сделал это недостаточно расторопно. За секунду до того, как желание оформилось в прыжок, тяжелая рука Игоря легла ему на плечо, и парень сразу сник, как будто из него выпустили воздух.

— Как это вышло? — Женька строго посмотрел на студента. — Вы что, уже все тут знаете?

— Ничего они не знают. — Голос Мирры был бесстрастен и сух, как всегда. — И он не понимает ничего. Это у него случайно вышло. Он считает, что мы друзья того, черного.

— Ага. Понятно, — сказал Женька, которому далеко не все было понятно, но в общих чертах ситуация начала прорисовываться. — Местный борец за идею, значит. Ты, Серега, не волнуйся. Мы тому парню не друзья, а враги. И тебе он враг. И России. Тут из этого колечка такая нечисть прет… Скоро большая война начнется.

— Так что, там действительно параллельный мир?

— Да. Мы это проверили на собственной шкуре.

— Ты же говоришь, что вы не оттуда?

— Мы родом не оттуда. Мы местные. А прибыли оттуда, сам же видел.

— И как же вы туда попали? Через этот овраг, что ли? Или в Красноярске тоже что-то такое есть?

— Ты чо, тупой? Тебе цваймал все объяснили!

— Погоди, Зойка. Себя вспомни. — Женька озабоченно посмотрел, как идет Дима, и продолжал: — Это, Сережа, очень долго рассказывать. Важно, что мы выбрались. И сейчас нам надо предупредить всех, что России грозит беда. Да и не только России.

Несколько минут шагали молча. Димку вели уже вдвоем, он слабел с каждой минутой. Студент хотел что-то спросить, но никак не решался. Наконец Мирра решил ему ответить.

— Да, действительно, читаю. Только я, остальные ваши. Правильно, тот кого ты грохнул, был нормальный. Так что там не все такие. Я урод. И там урод, и здесь урод. Можешь не извиняться. Купишь мне кило шоколада. Ну ты и жлоб. Только что с жизнью прощался, теперь кило шоколада жалеешь. Не знаю. Спроси.

Студент еще немного помялся и тихонько тронул Женьку за рукав:

— А мне что, теперь ничего не будет?

— За что?

— Ну, за того, черного.

— Ты, парень, пойми. Мысли читает один Мирра. За какого черного? За коммуниста, что ли? Почему ты его все время черным называешь?

— Он в черной куртке был. И весь в черном.

— Наши «терминаторы», кстати, тоже, — влезла сбоку Юлька.

— У них, наверное, мода такая. Не знаю, парень. Думаю, что ничего страшного. Хотя… Смотря при каких обстоятельствах.

— Да как-то так… Почти случайно. Я и не хотел. Сначала. Я думал спросить про овраг и спросил…

А потом…

— А потом он чуть тебя не прирезал. — Глаза Мирры укоризненно разъехались. — Ты не приукрашивай, нашел чего стесняться. Ничего страшного.

— Ну, в общем, он меня едва не убил. В туалете. Он и убил бы, но поскользнулся. Нож у него был… Я испугался тогда очень. Он мне куртку разрезал. Мы упали, и я как-то его приколол.

— Нечаянно, значит. Приколист. Прикольщик. Молодец, Серега. Я так понимаю, что тебе повезло. Неподготовленных людей они сюда не засылают. Дима, ты как?

Димка прокряхтел что-то нечленораздельное, но почти бодрое. Схватился поудобнее за Ромино плечо, и…

— Осторожно!!! — Мирра кинулся на четвереньки и ящерицей юркнул в кусты. Рома вдруг упал лицом вперед, как будто его сильно толкнули в спину; вместе с ним упал и Димка. Выстрела никто не услышал. В следующую секунду скалолазы уже рассредоточились, открыв беспорядочный, слепой огонь в сторону оврага. Рома попытался встать и не смог. На губах у него появилась кровавая пена. Вовка, лежавший рядом, разрезал куртку у него на спине.

— Ребята, осторожнее! У него бронежилет пробило. Ромка, а ну… Не дури, Ромка…

— Сука, это они нам вслед кого-то послали. Уходим к шоссе, быстро! В бой не ввязываемся. Ирина, Юлька, вперед. Быстро!

Студент, вжавшись в землю, лежал около Игоря. За спиной и над головой у него грохотало. Тяжело ухнул ручной гранатомет.

Земля разлеталась комьями, мельчайшими брызгами, чем-то напоминая воду. Сергей вдруг подумал, что, если его сейчас убьют, он как бы утонет. Без всплеска и навсегда. Земля сомкнется над головой, и он будет в ней лежать. Думать об этом было не страшно, но как-то странно. Бой, хлопотавший рядом, не воспринимался всерьез. Этого не могло быть. В принципе не могло. Золотая листва оплывала с деревьев, и птицы, кажется, щебетали, и даже когда листья с ветки сшибало пулей, они падали так же плавно и неторопливо, как и всегда. Сергей постарался сосредоточиться на том, что надо, наверное, куда-то ползти. А еще лучше убежать от этих сумасшедших.

Только как тут убежишь?

Верзила, лежащий рядом, уже не обращал на него никакого внимания, да это и не требовалось. Один из «овражных» парней отступал к зарослям кустарника, щедро поливая очередями невидимого врага. Позади него пятилась девчонка, эта стреляла реже и, как показалось Сергею, точнее. Парень и девчонка, оскользаясь, протащили на плащ-палатке раненого. Пули посвистывали прямо над головой; кто-то, пристрелявшись, бил по ним короткими, злыми очередями, так что щеку и плечи Сергея присыпало землей, а сверху упала ветка. Верзила, кажется, его звали Игорь, тем не менее огрызался, стреляя почти вслепую, а потом перезарядил свое странное, тяжелое ружье — чудовищный гибрид полицейского помпового с гранатометом, чуть приподнялся и несколько раз подряд выстрелил в направлении оврага. Там загрохотало, и кто-то как будто закричал; верзила цапнул Сергея за руку и потащил за собой в сторону, почти поволок по грязно-желтым листьям, а через несколько секунд грохнуло уже там, где они только что лежали, и горячий, упругий воздух толкнул Сергея сразу со всех сторон. По лицу и шее Игоря текла кровь; из глубокой раны на щеке торчал осколок зуба. Именно этот осколок и вернул Сергею ощущение реальности. Длинное ружье его «охранник» бросил, и теперь в его руках бился короткоствольный автомат. Стрелял он очень часто, как будто торопился пожечь все патроны. Впрочем, у пояса верзилы была пристегнута целая сумка заряженных рожков.

Сергей огляделся в поисках какого-нибудь оружия, но не нашел ничего подходящего, а в следующую секунду они опять бежали по лесу, петляя как зайцы, пригибаясь так, что даже странно было, как можно так быстро передвигаться, когда руки практически скользят по земле. Мелькнул и исчез кошмарный, дерганый пацан с ножом за голенищем, верзила тащил студента чуть ли не за шиворот, затем отпихнул, выпустил назад длинную очередь и почти мгновенно поменял магазин.

— Где шоссе? — У него получилось: «Ге оссе?», но Сергей понял. Он показал рукой направление, хотя не был уверен, что шоссе находится именно там.

— Е оссаай, — сказал ему верзила и вдруг ломанул сквозь кусты в сторону шоссе, мгновенно скрывшись из виду. Сергей бросился было следом, потом решил взять левее и потеряться. Странное чувство, что он нужен этим ребятам и должен быть с ними, не покидало его, поэтому влево он забрал только чуть-чуть, как бы давая себе возможность передумать или предоставляя самой судьбе принять решение. Метров через сто он наткнулся на лежавшего ничком человека в пятнистой форме. Прямо перед ним валялся автомат. Еще дальше лежала девушка из тех, что появились в овраге, весь ее левый бок был в кровавых пятнах. Сергей подхватил оружие и побежал, сторожко озираясь и уже забирая скорее вправо, чем влево. Стреляли, казалось, по всему лесу. Он попробовал нажать на спусковой крючок, и автомат в руках сразу хлопнул выстрелом, ствол одной из елок прочертила желто-коричневая полоса. Предохранитель явно был снят.

Где-то истошно, панически кричали грибники. Невысоко над деревьями показался патрульный вертолет. Жесткий, «полицейский» голос начал со слова «немедленно» какую-то фразу, и тут же серебристая стрела прочертила воздух над верхушками леса, и вертолет подбросило мощным огненно-черным снопом. Кувыркаясь, ломая винт, машина рухнула в лес; Сергей понял, что насчет большой войны ребята говорили серьезно. Когда он выбрался на шоссе, там царило настоящее столпотворение. Два десятка горящих, перевернутых или просто съехавших в кювет машин наглухо загородили дорогу. Новые машины не подъезжали, видимо, дорогу уже успели перекрыть. По всему лесу стреляли. Нападавших заметно не было, только иногда мелькали вспышки выстрелов; на шоссе лежало множество неподвижных тел. На глазах Сергея кто-то, видно, раненый, пошевелился, пытаясь приподняться, и сразу же два трассера с разных сторон взяли маленькую фигурку в перекрестье. Изломанное, брызнувшее черным тело выгнулось и быстро затихла.

Кроме частных, попавших в эту переделку, горели и две машины муниципальной полиции. Рядом лежали полицейские. Судя по позам, некоторые из них пытались отстреливаться. Ни одного тела в пятнистой одежде Сергею заметить не удалось.

Снова в небе показался вертолет, но на этот раз он уже не снижался. С него хлопотали далекие, какие-то игрушечные огоньки выстрелов. Стреляли длинными очередями в глубину леса. Что там происходило, Сергею видно не было. Но он чувствовал, что пора уходить.

Он понимал, что попадаться сейчас властям — окровавленному, с автоматом и без документов, и рассказывать какой-то бред про пришельцев из Красноярска — это чистой воды идиотизм. Пока есть время, следовало потеряться. Тем более что в руках у него настоящий трофей — нигде не зарегистрированный автомат; а мало ли что бывает в жизни. Вот, например, сегодняшний кошмар.

Но что-то глубоко внутри; бравое и глупое, мешало уйти. В сущности, ребята ничего ему не сделали, ни плохого, ни хорошего, и никаких моральных обязательств перед ними у него не было. Но они хотели о чем-то предупредить. О чем-то важном. О чем-то очень важном, судя по тому сопровождению, которое послали за ними вслед. И он, как ни крути, все-таки свидетель. И мало ли что… Интересно все же. И не должны его убить. Не может быть такого. Надо бы найти кого-нибудь из этих ребят.

Если, конечно, кто-нибудь остался.

Серега крался по засыпанному опавшей листвой подмосковному лесу, больше похожему на парк. То есть ему казалось, что он крался, на самом деле хватало и хруста, и треска, но сам он остался вполне доволен маскировкой. Стрельба затихала западнее, и двигаться в ту сторону он не хотел. Если «овражные» ребята пересекли шоссе, то они где-то здесь. А если нет… Если нет, то искать их уже бессмысленно. Тогда все эти ребята либо остались среди груды горящих машин, либо уже беседуют с властями.

Ничего, он еще немножко походит…

— Стой, сука. Хальт! Хенде хох.

Сергей окаменел. Повеяло чем-то очень старым и страшным. Прошедшей большой войной.

— Руки подними, сучий потрох.

Говорил один человек. Не ему. И по-русски, и по-немецки. Говорил, похоже, совсем недалеко — Сергей быстро определил направление, откуда доносился голос, однако высовываться было страшновато.

— А ты знаешь, что живыми вас можно не брать? Но сегодня приказ лучше перевыполнить. Сточат тебе зубки, дерьмо свинячье, отольется вам Максова кровушка. Стоять, гнида. Сам пойдешь, волочить тебя некогда. Спокойно. Стоять!!!

Послышалась короткая возня. Сергей осторожно выглянул из-за куста. Пятнистый человек, очень похожий на того, чей автомат он позаимствовал полчаса назад, крутил руки худому смуглому парню. Тот отчаянно отбивался, но был явно слабее, и через минуту все было кончено. Оседлав свою жертву, пятнистый затянул капроновую удавку и достал из-за пазухи шприц.

Снайпер Сергей был еще тот, поэтому все это время он целился.

Хлопнул выстрел. Голова пятнистого мотнулась в сторону, но сам он вскочил, будто подброшенный пружиной, и в руке у него неведомо откуда появился пистолет. Черный зрачок ствола уставился Сергею прямо в лоб, так ему показалось за короткую долю секунды, пока палец медленно, как во сне, снова нажимал спусковой крючок, а дрогнувший при выстреле ствол автомата возвращался к своей цели.

Сергей все-таки успел выстрелить. И потом еще раз. И еще.

Он решился выйти из-за деревьев, только когда автомат сухо щелкнул, а голова пятнистого превратилась в кровавое месиво. Тогда он вспомнил, что запасной обоймы у него нет, и патроны полагается экономить.

Обернувшись, не бежит ли кто еще на их «перестрелку», Сергей вздрогнул. В стволе дерева у самой его головы виднелось свежее пулевое отверстие. Пятнистый, оказывается, был проворнее. Возьми он чуть-чуть точнее… По спине пополз противный, липкий холодок. Сергей выскочил на прогалину и сначала оттащил парня под прикрытие кустов, а уже потом принялся развязывать.

— Спасибо, Поляков. Вы мне жизнь спасли. И даже больше.

Серега кивнул, ничего не отвечая. Говорить он еще не мог.

— В кармане куртки нож. Проще разрезать.

Сергей улыбнулся перекошенным ртом. Его колотила нервная дрожь, руки почти не слушались. Нож дважды падал в листья, прежде чем он справился с веревкой.

Худощавый наблюдал, облизывая в кровь расквашенные губы.

По вагону метро, пьяно пошатываясь, шел человек. Судя по всему, он был болен. Бурые пятна на коже, слезящиеся глаза, на шее и подбородке застыли остатки то ли еды, то ли какой-то слизи. Рваная одежда, местами забрызганная грязью. Люди пятились от него в стороны и отворачивали лица. Человек вдруг остановился и осознанно осмотрелся, нарочито выкатывая глаза в ответ на брезгливые взгляды. Вагон качнуло — он поперхнулся и согнулся пополам, будто его ударили бейсбольной битой, и начал долго, неудержимо кашлять. Он кашлял громко, сильно выпячивая губы, с которых летели брызги слюны. Заходился снова и снова, и казалось, не будет конца этому приступу. Поезд подъехал к очередной станции, и голос машиниста уверенно объявил: «Чистые пруды». Люди стали выходить, причем освобождали вагон даже те, кому нужно было ехать дальше, так что вокруг больного образовалось довольно большое пространство, где он продолжал кашлять во все остатки гниющих легких, отхаркивая кровавую слизь.

Наконец приступ прекратился, и человек обвел взглядом наполовину опустевший вагон. Оставшиеся пассажиры кто неприязненно, кто сочувственно смотрели на него. Он вытер рукавом губы и заговорил пронзительным, свистящим шепотом, глядя на окружающих воспаленными глазами:

— Что уставились, покойнички? Я доктор, понимаете? Мне надо было вас спасать. Мне полагалось за вас издохнуть. И скоро мы все умрем, хе-хе-хе, потому что ни мне, ни вам, милочка, — он в шутовском поклоне качнулся в сторону молодой женщины, — уже ничто не поможет. Ни-че-го-не-по-мо-жет! Обыкновенный вирус, мать, — поведал он седой старушке, — наказание Божие за грехи ваши. Грешила ты, мать, видно, без меры.

Молодая женщина отошла подальше, оглянувшись в поисках защиты от странного психа. Широкоплечий бритый парень встал и посоветовал мужику заткнуться.

— Да, да, конечно, — кивнул головой Доктор, соглашаясь с бритым парнем. — Конечно. Ты, лысенький, тоже скоро загнешься. Кучеряво жить хочешь, лысенький.

— Совсем, мужчина, с ума спятили, — сердобольно сказала старушка.

— Вам в больницу надо, — сообщил пассажир из дальнего угла вагона, а бритоголовый уже взял Доктора за грудки, собираясь вышвырнуть на следующей остановке, на что тот неожиданно резким движением ударил его кулаками в лицо.

Дальше все сплелось в один орущий, визжащий клубок. Кричали друг на друга и в переговорное устройство, кто-то пытался растащить сцепившиеся тела, причем висели, в основном, на бритоголовом; воришка попытался умыкнуть под шумок чужой бумажник, его схватили за руку и тоже начали бить…

Разнять безобразную, нелепую драку удалось только на следующей остановке, когда в вагон забежали полицейские и человек в белом халате. Они забрали этого странного, явно больного возмутителя спокойствия, а в качестве свидетелей — сердобольную старушку и парня с расцарапанной бритой головой. Воришке в суматохе удалось удрать.

Командир «волков», высокий офицер с перевязанной рукой, докладывал, тщательно подбирая слова:

— Действовать под прикрытием российских спецслужб мне показалось неразумным. Без психологической поддержки нам могли элементарно не поверить. Если бы нарушители отправили к властям только одного или двух человек, а сами разъехались в разные стороны, это означало бы полный провал операции. Перехват был единственно правильным решением, и ребята старались даже больше, чем всегда.

«Еще бы, — подумал Ивс. — С глюконатом «С» кто угодно стараться будет».

— Согласно карте, там три больших дороги: на Москву, на Санкт-Петербург и, с небольшим крюком, на Ярославль. Угадать движение нарушителей после достижения ими шоссе представлялось невозможным, перекрыть все три дороги силами только «волков» я реально не мог, поэтому принял решение перехватить объекты, пока они движутся компактной группой и не успели выйти к шоссе. Я рассчитывал, что нарушители потеряют какое-то время на ориентировку и помощь своим раненым. У нас была подробная карта, и след мы взяли сразу, но по времени все равно пошел сбой — они не ориентировались, а сразу двинулись к шоссе. У меня сложилось впечатление, что нарушители либо знали местность, либо кто-то их встречал. Мы развернулись в «бредень», с тем чтобы перекрыть максимальную площадь, нам удалось их нагнать, но замкнуть кольцо не получилось. Они странным образом почувствовали наше приближение и бросились врассыпную; соответственно, огонь на поражение открыли с запозданием и прежде, чем с ними соприкоснулась основная часть бойцов. Как минимум, двоих нарушителей мы успели ликвидировать, но пересеченная местность, близость шоссе и вмешавшиеся в бой полицейские вертолеты осложнили преследование. В результате тяжелого боя мы блокировали все три направления дороги на четыре с половиной часа, уничтожили все машины, которыми могли воспользоваться нарушители, кроме того, удалось прочесать значительную часть леса. Однако судьба прочих объектов неизвестна, опознать их трупы среди горящих машин не удалось. Считаю задание частично выполненным, обращаю ваше внимание на чрезвычайные условия поиска и большие потери личного состава. Прошу ограничиться обычными мерами взыскания, Обергруппенфюрер, от «волков» осталось девять человек.

Ивс кивнул. Лицо его было непроницаемым. Повинуясь слабому движению руки, офицер щелкнул каблуками и вышел из кабинета.

Когда за ним закрылась дверь. Ивс какое-то время просто сидел, глядя в стену перед собой. Затем отдал распоряжение:

— Расстрелять всю группу.

Итак.

Прорыв закрыть не удалось, надо начинать фазу «Гейзер» немедленно. Не дожидаясь окончания строительства под Мельбурном. Не дожидаясь передислокации крутолетов в Северной Америке. Не закончив фильтрацию даже в передовых частях.

Это было плохо. Это было очень плохо. Это ставило под удар всю операцию; снижало вероятность успеха с расчетных девяноста семи примерно до восьмидесяти процентов. Росли ожидаемые потери. Но дальше будет еще хуже. Операцию следовало начинать немедленно.

Ивс снова посмотрел на часы. Хорошо, что он еще накануне отдал необходимые распоряжения. Хорошо, что эпидемия у них уже идет. Плохо, что она не развернулась во всей положенной мощи.

Ничего. Можно играть и от восьмидесяти процентов.

— Вот она, платформа. Это все?

— Все.

— Оксана убита, Рома убит, Миша и Маша тоже. Юлька, может быть, еще найдется. Господи… А мы опять не там, где надо.

— Не может быть. Ты уверен?

— Да шо ты еунду спаиаешь? — злобно сплюнул красным Игорь.

— Сергей говорит, что здесь уже восемь лет президентом какой-то Яблочкин.

— Премьер, а не президент. Президентов у нас никогда не было.

— Понятно. А власть, значит, у премьера.

— В принципе, да. Хотя главой государства считается император Всероссийский. Но он еще мальчик, и это так, бутафория.

— Понятно. В общем, из огня да в полымя. Ну, и как тут у вас жизнь? Рассказывай.

— Вы же к властям собирались.

— Мы уже не торопимся.

— Вы же предупредить о чем-то хотели.

— Ты рассказывай, Сережа, рассказывай. А ты, Мирра, слушай. И не дай бог тебе, парень, соврать.

— Да перестань меня пугать, ничего ты мне не сделаешь. Чего рассказывать-то? У нас монархия. Конституция. Лучшая в мире страна. Хотя, если честно, Англия ничем не хуже. Да нормально у нас все. Кстати, — Сергей показал на бледного как смерть Димку, — ему в больницу надо.

— Без тебя разберемся. Мы тут уже попали в больницу. Прошлый раз.

— Ты повежливей с ним, Евген. Он мне жизнь спас. — Маленький Гера с полностью заплывшим глазом дружелюбно улыбнулся Сергею. — Ты на него не обижайся. Столько шли — и не туда пришли. И Юльки нет. Вот он и нервничает.

Через десять минут, выслушав «отчет» Сергея о новой России, скалолазы уже звонили в полицию. В нескольких километрах от платформы грохотал бой.

Генриху хотелось есть. В этом чертовом холодильнике не было ничего, кроме банки из-под майонеза и засохших капустных листьев.

«Где мама, почему я все время один? Я не умею жить один», — подумал Генрих. Он представил курицу с поджаристой, коричневой, румяной корочкой и мелко нарезанной картошкой и трудно сглотнул слюну. Нужно было идти на улицу добывать еду. Именно добывать, ведь денег у него не осталось ни пфеннига.

Матери не было уже третьи сутки, и он за это время умял все съестное. Они совсем недавно приехали в этот проклятый город. Лучше бы им остаться в Оснабрюке, там хотя бы было к кому пойти. Мысль о том, что нужно надевать респиратор и выходить на улицу, не давала Генриху покоя. Он надеялся, что сейчас повернется ключ в замке и войдет мать с сумками, полными еды, и все снова будет хорошо. И чем дольше он об этом думал, тем яснее понимал, что нужно одеваться. В животе давно уже не было ничего, кроме желудочного сока.

Натянув на себя необходимую одежду, Генрих открыл дверь. По телевизору, по двум оставшимся программам постоянно передавали, как следует одеваться, как закрывать руки и лицо. Эпидемия. Предостерегали от личных контактов и напрасного выхода на улицы. Хочешь жить — сиди дома. Сиди дома и кушай занавески.

Ему в нос ударил сильный запах. На лестнице лежало тело. Это был мужчина средних лет с изъеденной язвами кожей, на больших руках чернела засохшая кровь. Рядом валялся пиджак, который, видимо, сняли, а потом почему-то бросили тут же. Может быть, забрали бумажник. Судя по всему, тело пролежало уже несколько дней. Генрих не удивился и даже не поморщился, глядя на труп этого человека: за последнее время он начал привыкать к покойникам.

На улице оказалось холодно. Генрих посмотрел вверх и увидел чистое, голубое небо. Этому небу было совершенно наплевать и на его маму, и на него самого. Движения на дороге не было, да и не могло быть — посреди перекрестка стоял громадный автокран, врезавшийся стрелой в зеркальную витрину аптеки, а вокруг громоздились несколько косо стоявших и даже перевернутых легковых автомашин. Над всем этим кладбищем тупо работал светофор, то разрешая, то запрещая движение.

Генрих успел завернуть за угол и вдруг услышал выстрел, а затем хохот.

— Вы посмотрите, она не хочет куколку! — издевательски сообщил молодой женский голос. — А собачку? Фриц, научи курить собачку!

Генрих на всякий случай прижался к стене, настороженно оглядываясь. Что-то происходило в магазине мягкой игрушки. Он встретился глазами с человеком в окне первого этажа, грудью лежащем на подоконнике. Тот тяжело дышал, вокруг рта уже проступали язвы. На воротнике виднелись следы небрежно отертой пены; мужчина потянулся к нему и попытался что-то сказать. Генрих увидел движение скрюченной руки, но услышал только крик и захлебывающийся мокротой кашель. Мальчик попятился. Воспаленные глаза моргнули и закрылись, как будто отпуская его — этому человеку явно недолго оставалось мучиться.

У Генриха вдруг зачесалась лопатка, но из-за комбинезона он не мог до нее дотянуться. Тогда он подошел к водосточной трубе и потерся об нее спиной, стараясь не разорвать ткань о металлические кольца. Ему было страшно, он чувствовал слабость от голода и одновременно какую-то тупость, вялое безразличие ко всему, что может с ним произойти.

Он зашел в булочную. Вместо запаха хлеба здесь воняло испражнениями, на полу валялись обгоревшие лотки. На стене под разбитым стеклом висел яркий плакат со множеством различных булочек, при взгляде на который рот у Генриха наполнился слюной. На прошлой неделе здесь звенела сигнализация, кто-то ударил обрезком трубы охранника и высадил окно. Тогда вскоре приехала полиция. Тогда полиция еще приезжала. Позже больные и здоровые мародеры почти открыто начали громить квартиры, а хозяева — стрелять через двери на звонок. Хотя некоторые больницы, как говорила ему мать, работают до сих пор. Генриху трудно было представить, что где-то еще работают люди. То, что в городе была вода и горело электричество, он, по возрасту, считал вполне естественным.

Иногда Генрих чувствовал, как на него накатывала беспричинная ярость, тогда он бил о стену стулья и посуду, ругал мать, погибших сестер, царапал двери. Иногда, наоборот, становилось тоскливо и очень себя жаль. Раньше, когда они жили в Оснабрюке, ничего похожего с ним не случалось. Берлин, вообще, странный, очень суматошный город.

Хлеба, однако, ему здесь не найти. Генрих заглянул под пустые прилавки и пошел к дверям, но услышал на улице ругань и остановился. Из магазина мягкой игрушки выходила целая компания; все сильно пьяны. Ни респираторов, ни иных защитных средств ни на ком из них не было. Впереди шел высокий худощавый блондин с курчавыми, как у куклы, волосами. В руке он сжимал новенький, будто только что с конвейера, винчестер. Остальные парни, одетые в черные кожаные куртки на заклепках и черные джинсы, были с ног до головы увешаны всевозможными металлическими примочками, начиная от железных цепочек, болтавшихся на всевозможных местах, и заканчивая большой металлической звездой в четырьмя лучами на уровне сердца. Один поигрывал ножом-«бабочкой», второй держал в руке довольно большую сумку, у прочих были биты либо металлические прутья. Они еле держались на ногах. Рядом с ними покачивались две девчонки лет пятнадцати с ничего не выражающими лицами и прозрачными, будто стеклянными, глазами.

Белокурый передернул затвор и выстрелил. На мостовую шлепнулся голубь. Кто-то, видимо, выглянул в окно, потому что белокурый выстрелил еще два раза, а один из парней начал с азартом кидать камни. Послышался звон рассыпающегося стекла, истерический крик и довольный гогот. Девчонки вытащили из смятого машиной киоска большой белый манекен и, качнув его наподобие биты, высадили огромную зеркальную витрину. Там стояли две дорогие куклы — мальчик и девочка. Мальчик опустился на колено и протягивал своей красавице какие-то волшебные цветы. Девочка, скромно опустив глаза, улыбалась. Рука с ярко накрашенными ногтями взяла ее за горло и швырнула вглубь магазина. Мальчик остался стоять, протягивая цветы в пустоту; в магазине что-то повалилось, оттуда выскочили две девчушки в респираторах и одинаковых герметичных костюмах и тут же остановились под направленным на них дулом винчестера. Они, видимо, прятались под прилавками. Налетчики сразу отвлеклись от прочих занятий и обступили новое развлечение. Одна из их подруг сорвала с девочек респираторы и швырнула их на мостовую.

Девочки оказались близняшками.

— За игрушками пришли? А где ваша мамочка? Сейчас мы поиграем в детский сад. Я буду воспитательницей. — Налетчица ударила одну из девочек по губам. — Снимай комбинезон, живо. Я тебе говорю, снимай комбинезон. Ты глянь, Фрицци, она тебя стесняется!

Вторая посетительница магазина, которую пока никто не трогал, не пыталась броситься прочь от этой бандитской компании — стояла на месте и молчала, как маленький истукан. Первая же заплакала и начала снимать комбинезон, подгоняемая пинками. Под комбинезоном оказались обычный теплый свитер и тренировочные штаны с большой дыркой на колене. Эта дырка и спасла малышку. Когда обкурившиеся девицы увидели ее штаны, они начали ржать, подталкивая одна другую:

— Ты хоть бы дырку свою зашила.

— Слышь, девочка, а не заштопать ли тебе свою дырочку?

Та, что стояла поодаль, вдруг потянула сестру за рукав, и обе медленно, как бы пробуя, что из этого получится, попятились. Наркоманки продолжали ржать, хлопая себя по ляжкам. Где-то вдалеке послышался вой сирены; белобрысый вожак насторожился. Двое в металлических заклепках уже волокли откуда-то ящики со спиртным. Его перегрузили в сумку, и вся банда не торопясь отправилась дальше.

Из окон им вослед летели запоздалые и не очень громкие проклятия.

Зареванные девчонки, подобрав респираторы и комбинезон, побежали в глубину дворов. Генрих, запомнивший, откуда волокли спиртное, пошел в ту сторону. Там оказался только что вскрытый, забранный металлическими решетками ларек с вырванными замками. В ларьке уже хозяйничала какая-то фрау, она косо посмотрела на Генриха, но ничего ему не сказала. Мальчик снял респиратор и начал торопливо есть, срывая обертки с шоколадок и печенья, открыл бутылку сладкой воды; потом стал складывать шоколад за пазуху.

Вечером он почувствовал себя плохо. Очень плохо.

Его мама так и не вернулась.

По всему Сиднею бушевали пожары, над городом стлался черный удушливый дым. Никто не боролся с огнем, люди, что еще имели силы передвигаться, постепенно отступали к океану, и прекрасное здание оперы, белеющее у самой воды, оказалось захлестнуто толпой, как во время небывалого аншлага. С моста, который местные остряки прозвали «вешалкой для одежды», на длинной веревке свисало тело самоубийцы, и за целый день никто не удосужился убрать труп или хотя бы сбросить его в океан.

В Венеции, в церкви Санта Мария делла Салуте, построенной во избавление города от свирепой чумы, невозможно было сесть на пол — столько людей искало защиты в святом храме; по Большому каналу, покачиваясь на спокойной воде, плыли трупы. У здания таможни их пытались вылавливать двое полицейских, и на тротуаре позади них образовалось целое маленькое кладбище, подмытое стекавшей с разбухших тел водой.

В Шартрском соборе обезумевшая, опьяненная волной насилия толпа разнесла камнями и бутылками драгоценные витражи; Богородица рассыпалась на мостовую мириадами сверкающих осколков. В самом Париже в многочисленных уличных пробках смрадно горели машины. В окрестностях города работали как приюты несколько монастырей. Многие верующие не поддавались панике, даже когда их ломала болезнь.

В Индии вокруг Тадж-Махала развернулся настоящий бой с применением тяжелых минометов и авиации — одна из экстремистских общин стремилась захватить национальную святыню, верные присяге полицейские части еле сдерживали напор фанатиков. Традиционное перенаселение страны привело к тому, что здесь правительство не пыталось локализовать очаги эпидемии, что полыхала повсюду как лесной пожар, а наоборот, отгораживало относительно небольшие «чистые островки». Впрочем, тоже безуспешно.

В цивилизованной Англии распространился слух, что камни Стонхенджа таинственным образом исцеляют новую болезнь, и в Солсбери потянулись алчущие излечения паломники. Матери несли на руках грудных детей, вереницей катились инвалидные коляски. Местной полиции, несмотря на всеобщую депрессию, удалось систематизировать и направить этот поток людей, придав ему какую-то видимость порядка.

В Хорватии во дворце Диоклетиана неизвестный террорист заложил мощное взрывное устройство. Власти отказались не только выполнять его требования, но даже вести переговоры, и четверть построек огромного дворца, «смешения стилей», набитого людьми, как соты пчелами, взлетела на воздух. Чуть не по всему Сплиту повылетали стекла; в воздухе повисли тротиловая гарь и вой автомобильных сирен. В больницы, и без того перегруженные сверх всякой меры, сотнями стали доставлять раненых.

В Мехико вокруг старой и новой церквей Пресвятой Девы Гваделупской сутками стояли коленопреклоненные паломники. В различных районах города то и дело вспыхивала стрельба.