Плановый апокалипсис

ГЛАВА 1. В ДИАПАЗОНЕ ФМ

/Бессмысленные действия приводят /

/к непредсказуемым результатам./

/Философ Маналов/

Последнее, что увидел философ Маналов перед тем, как открыл глаза, была какая-то жопа в шпагате.

«Хм!» — он приподнял голову и оглядел стол, за которым спал.

Было утро. За приоткрытым на щеколду окном щебетали птички, как бы являя собой вокальную составляющую инструментальному шуму в голове философа. Тонкий лучик солнца пробивался сквозь щелку между шторами, и пронзал, как мечом джидая, лежавшую на боку бутылку Абсолюта, пригвождая ее к поверхности стола со всей ее внутренней пустотой.

«Это я один уговорил? — удивился Маналов. — Ну я и Бахус!» — он взял бутылку и потряс ею перед собой. На донышке плескалось грамм двадцать–тридцать. Философ перевернул бутылку и вылил остаток в рот. Взял с тарелки надкушенный огурец.

Гудеть в голове хотя и не перестало совсем, но стало потише. Маналов хрустнул огурцом.

— Я существую, — задвигал он челюстями.

От его лба отклеилась бумажка, съехала по носу, перевернулась, и упала на скатерть, частично прикрыв собою жирное пятно.

Маналов взял бумажку и прочитал на ней написанное его почерком:

«Всё зависит от конкретики. Конкретика определяет неопределенные вещи».

Философ задумался над записанным. На его лице отчетливо читалась работа мысли — на лбу нарисовалась вертикальная складка, глаза застыли, обращенные как бы в бездну бесконечности, губы сжались и немного побелели. Одна только борода никак не отреагировала. Впрочем, борода как таковая сама по себе является атрибутом мыслителей.

В комнату вошла жена с подносом подмышкой.

— Проснулся?.. — Она поставила поднос на стол, и стала составлять на него грязную посуду. — Ну, как спалось?..

— Снилась какая-то жопа в шпагате, — Маналов зевнул. — Мне кажется, что это был сон разума.

— Твоего что ли? — жена постучала по его голове пустой чашкой. — Эх, ты! Так напиться в собственный день рождения! А еще серьезный человек!

— Смею спросить, — Маналов показал на бутылку, — а не ты ли подарила мне вчера эту бутылку Абсолюта?

— Я тебе ее, как философу, дарила, думала, у тебя хватит ума не пить все сразу.

— К чему бы это? — Маналов сдвинул брови.

— Что к чему? К чему ты все сразу выпил?

— Нет, жопа в шпагате.

Жена вздохнула, взяла поднос и резко повернулась. С подноса скатилась рюмка, грохнулась об пол и разлетелась на осколки.

Резкий звук пронзил голову Маналова. Он скривился.

— Ах, вот к чему! — сказал философ печально. — Такой рюмки у меня уже никогда не будет. Что ж, в бытовой мифологии считается, что это на счастье, которого, как известно от Пушкина, нет. Что уж говорить о воле, если нет и покоя?

— Маналов, я не хотела!

— Не кори себя, жена, всякие вещи случаются с теми, кого они окружают…

— Я купила ее в гипермаркете. Там еще есть. И ты прав — это сон разума тебе был! Это твой разум тебя предупреждает, чтобы ты не пил, как алкоголик, а то скоро так и будет тебе, как приснилось.

— Я не алкоголик.

— А кто же ты, если пьешь бутылками?

— Я — пьяница. А знаешь, чем пьяница отличается от алкоголика?.. Алкоголик не может бросить пить, а пьяница — не хочет. Понятно?

— Мне уже давно все с тобой понятно.

— А мне нет, — Маналов опустил голову. — Взять хотя бы эти осколки. Вначале была рюмка. И рюмка была у меня. А стало много нерюмок. Это, философски говоря, размножение кармы.

— Сейчас подмету, — жена ушла, и скоро вернулась с веником и совком. Ты, чем карму свою размножать, пошел бы лучше умылся, зарядку бы сделал, и сходил в магазин. Давай, бери эспандер! Ну-ка поднимайся! И мне тут не мешай.

Маналов вылез из-за стола.

На одной стене в коридор висел велосипед. На другой — эспандер.

Маналов снял его, расставил ноги, и потянул пружины.

«Иногда время растягивается, а иногда сжимается. Зависит от обстоятельств».

— Втяни живот, — жена с совком и веником протиснулась между Маналовым и велосипедом.

Маналов еще разок растянул изо всей силы эспандер, повесил его на место, вытер рукавом выступившие на лбу капельки пота, и прошлепал тапочками в ванную.

Рядом с унитазом в корзине лежала стопка журналов. Философ взял один, полистал. Остановился на рекламе шредера.

ТОНЬШЕ НЕ БЫВАЕТ! — гласила она.

Реклама Маналову не понравилась, но сам шредер навел философа на экзистенциальную мысль о том, что любую мысль можно уничтожить.

«А я бы так рекламировал», — он потянулся вперед, взял с полочки над раковиной помаду жены, и написал поверх изображения:

ЖИЗНЬ — ЭТО НЕ ТОЛЬКО РАЗМНОЖЕНИЕ, НО И УНИЧТОЖЕНИЕ РАЗМНОЖЕННОГО!

В кухне жена варила кофе. Одной рукой держала турку, другой — секундомер.

— Кофе будешь? — не поворачиваясь спросила она.

— А чего покрепче нет? — поинтересовался Маналов, и пожалел, что затронул эту скользкую тему.

Жена не ответила, видимо, и самой ей эта тема уже надоела.

— Я рекламу придумал, — Маналов протянул открытый на нужном журнал. — А то у них плохая.

— Видишь, руки заняты?

— Как думаешь, можно им это продать? — Маналов поднес журнал к ее лицу. — И за сколько?

Жена прищурилась.

— Это ты чем написал? Помадой моей?..

— Извини… А реклама-то как?

— Не знаю… Так-то красиво… особенно помадой… но я бы от такой отказалась.

— Почему?

— А ты что тут рекламируешь? Смерть?..

— А… Ну, да… Люди не думают о смерти… А если бы думали…

Зашипело. Кофе залил конфорку.

— Остались бы все без кофе, — схватила турку жена.

Маналов присел за стол.

Жена вылила в чашку остатки кофе, и поставила перед ним.

— Пей и не рассиживайся! Дуй в магазин. Вот список. И рюмку заодно себе там купишь. Господи! Зачем я это сказала?

Маналов вышел из лифта. Открыл почтовый ящик. На пол посыпались газеты, бумажки и конверты со счетами. Он вскрыл один, изучил цифры.

«Когда я научусь генерировать энергию пустоты, я не буду платить ни за что», — обнадежил себя философ.

На лавке пил пиво Мамлейкин, сосед по подъезду. Маналов подсел. Поздоровались молча.

— Будешь? — Мамлейкин протянул банку.

Маналов подумал секунду–другую для солидности, взял банку и глотнул.

— Мерси… Я в магазин… Может, взять чего?

— Если все равно идешь, возьми, но в меру. Мне еще диссертацию дописывать.

До гипермаркета было минут семь спокойной ходьбы.

Маналов закурил. У фонарного столба дворовые кошки закусывали кошачьим кормом. Неподалеку внимательная ворона ожидала, когда кошки закончат и отойдут. На газоне лохматая собачка игралась с хозяйкой в мячик. На детской площадке один ребенок в песочнице колотил другого ведерком по голове.

— Витя! Прекрати! — кричала на него с лавки молодая мамаша. — Так никто не делает!

«Вот пройду я мимо, — Маналов выдохнул дым, — и, наверняка, забуду все то, что сейчас вижу, и не вспомню уже никогда, потому что все это меня никак не касается».

Он свернул за угол, и зашагал к перекрестку, по привычке, прямо через газон.

Зазвонил телефон в кармане.

— Да… Отлично слышно… И в руке держать удобно… Нет, не тяжелый… Все как…

Тут его нога зацепилась за лежавший посреди газона булыжник, размером с небольшую дыню.

Философ Маналов пролетел вперед на проезжую часть. Телефон выскочил из руки и заскользил по асфальту прямо под колеса летевшей навстречу газели.

Завизжали тормоза. Хрустнул под колесами гаджет. Машина остановилась в каких-то нескольких сантиметрах от Маналова.

— Ты что?! Жить надоело?! — открыл дверцу смуглый водитель. — Я тебе сейчас твою башку пробью насквозь! — Он спрыгнул на землю и пошел на Маналова.

Маналов отскочил на газон, схватил обеими руками злополучный булыжник и занес его над головой. Веса в камне было прилично.

Водитель выругался, запрыгнул в машину, хлопнул дверью и уехал.

На асфальте лежал телефон, вернее то, что от него осталось.

Маналов зашвырнул камень подальше. Посмотрел сперва налево, потом направо, выбежал на дорогу, собрал остатки телефона в карман, и перебежал улицу на красный.

«Человечество движется вперед, ориентируясь на дорожные указатели», пронеслось у него в голове с той же скоростью, с какой он бежал через дорогу. Но эту мысль моментально вытеснила другая, прогремевшая в голове, как глас Божий:

НЕ ПЕРЕХОДИ ДОРОГУ БОГУ! ОСОБЕННО В НЕПОЛОЖЕННОМ МЕСТЕ!

Но и эту мысль он не успел толком обмыслить, так как столкнулся с сотрудником ДПС.

— Нарушаем, гражданин?

— Нет! Я в шоке, — честно ответил Маналов. — Вот, — он вытащил из кармана обломки, — смотрите! Газель раздавила мой телефон, а меня чуть не переехала! Мне его жена, между прочим, только вчера подарила на день рождения! И что прикажите после этого делать?

— Вы запомнили номер машины?

— Нет! Я же был в шоке.

— Плохо! Надо такие вещи запоминать, — сказал полицейский строго.

В гипермаркете Маналов взял корзину, достал список, развернул, и пошел по рядам, снимая с полок и бросая в корзину указанное в списке.

— Молодой человек, вы не могли бы мне прочитать, что тут написано? — Пожилая женщина держала близко к носу какую-то коробку. — Очки раздавила.

— Это что! — Маналов взял коробку. — Мне новую мобилу только что раздавили!

— Да что вы?

— Газелью! В лепешку! И меня чуть не раздавили! А вы говорите очки! Отнеситесь к этому философски… Что вам прочитать?

— Состав…

Маналов прочитал.

— И за эту химию такая цена несусветная! — возмутилась женщина. — Ну вот скажите — как можно жить дальше? Раньше ведь так не было! Раньше лучше было!

Маналов отдал коробку и пошел вдоль стеллажей, но вдруг развернулся и, продолжая пятиться вперед, сказал:

— Если рассуждать логически — раньше было хуже, чем еще раньше!

— Осторожнее! — крикнула женщина.

— В каком смысле? — переспросил философ, налетая спиной на присевшего у алкогольного ряда гражданина в серой кепке.

Гражданин повалился на бок. Маналов перелетел через него и врезался задом в стеллаж. Посыпались, грохоча, бутылки. С брызгами разлетались осколки. Маналов зажмурился.

А когда через мгновение стало тихо, открыл глаза, и увидел у себя на коленях рюмку, точно такую, какую ему вчера, вместе с телефоном и бутылкой Абсолюта подарила жена. И к этому моменту у Маналова не осталось ни одного ее подарка. Какая-то экзистенциальная, пожирающая все безысходная пустота сопровождала его в первый после рождения день с самого его начала. И вот он уже сидит тут, а напротив из винной лужи поднимается гражданин с явно недобрыми намерениями. Маналов сунул рюмку в карман.

Гражданин выловил из лужи кепку, отжал, натянул на голову, и посмотрел на Маналова тяжело. Что-то знакомое увиделось философу в этом взгляде.

— Котлету по-киевски заказывали? — гражданин поднял с пола горлышко бутылки и встал во весь рост.

И тут Маналов его узнал. Так выражался хулиган из его школы Саня Брагин.

— Брага?!

Гражданин остановился и присмотрелся.

— А ты кто такой? Не узнаю…

— Маналов я… Помнишь?..

— Маналов?! — Брагин расплылся, отшвырнул горлышко, и распахнул объятия.

— Заманалище! Сколько лет, брат?!

В конце стеллажа появилась продавщица с охранником.

— Что здесь происходит?! — закричала она.

— Не волнуйся, мать, оплатим! — заверил Брага, продолжая улыбаться Маналову знакомой улыбкой доброго гада.

Маналов подсел к Мамлейкину.

— Чего так долго? Я уходить собрался, — Мамлейкин бросил в урну окурок.

— Знакомого встретил, — Маналов вытащил из пакета чекушку и две банки пива. — Со школы его не видел.

— И чего? — Мамлейкин вскрыл банку, отлил немного на землю и глотнул.

— Бывших мудаков не бывает, — Маналов скрутил с четвертинки пробку и достал из кармана рюмку. Налил полную, протянул Мамлейкину.

— Чтоб все менялось к лучшему! — Мамлейкин выпил, вернул рюмку, и запил пивом.

— Уже на основании того, что от начала времен никому не удалось изменить этот мир к лучшему, — Маналов наполнил рюмку, — можно сделать вывод, что лучшего мира, чем этот, не существует, — и выпил.

Подошел какой-то дядя и попросил стакан. Маналов отдал рюмку.

— Вернешь с глоточком! — серьезно пошутил он.

Дядя пообещал и не вернулся.

— Извини, мне еще диссертацию дописывать, — Мамлейкин поднялся.

Маналов подумал, что и ему, в широком смысле, пора возвращаться домой.

— Возможно, — он протянул Мамлейкину руку, — только новый Большой Взрыв позволит нам всем возродиться в новом, более совершенном мире.