Планета ужаса

Глава 1

— ЗНАЧИТ, ВЫ СНЯЛИ коттедж рядом с домом доктора Дванна? — спросил пожилой владелец магазина, заворачивая мои покупки в тот день в 1932 году. — Поселились здесь или просто приехали погостить?

— Просто приехал на лето, — ответил я. — Мой врач прописал мне отправиться в горы Адирондак отдохнуть.

— Ну, по мне, так это не самое подходящее для отдыха место, — выразительно сказал лавочник. — Особенно в горах, где стоит ваш коттедж.

Он оглядел маленький деревенский магазинчик, в котором не было никого, кроме нас, а затем наклонился ближе ко мне, и на его лице, обрамленном седыми бакенбардами, появилось острое, напряженное выражение. — Вы слышали, как там лаяли собаки прошлой ночью? Был какой-нибудь странный лай?

— Да, собаки и в самом деле лаяли где-то в горах, — кивнул я. — Но я не заметил в этом ничего странного.

— Заметите, если останетесь там, — предсказал мой собеседник. — Люди в Ноттсвилле только и говорят, что о лающих собаках и о том, что, по словам одного парня, он видел однажды ночью в горах. Говорят, что доктор Дванн и еще один парень, Боумен…

— И что же люди говорят обо мне и Боумене, Фарлисс? — раздался голос у меня за спиной.

Я быстро обернулся. Ни Фарлисс, владелец магазинчика, ни я не услышали, как туда вошел новый посетитель. Этот доктор Дванн, как он представился, был мужчиной лет сорока или даже старше, коренастым и мощным. У него были черные глаза и коротко подстриженные черные волосы, нос с горбинкой и квадратный и волевой рот.

Он смотрел на нас с Фарлиссом с приятной улыбкой, хотя мне показалось, что в ней промелькнул намек на удивление по поводу замешательства владельца магазина. Фарлисс вздрогнул от его внезапного вмешательства в разговор и теперь смотрел на доктора Дванна несколько угрюмым взглядом.

— Что говорят о нас с Боуменом? — повторил Дванн и, поскольку хозяин магазина ничего не ответил, повернулся ко мне. — Надеюсь, Фарлисс не выставил нас в дурном свете перед нашим новым соседом. Вы ведь наш новый сосед, не так ли, мистер Джеймсон, тот, кто арендовал коттедж «Рэнд»?

— Да, я Уолтон Джеймсон, — сказал я, протягивая ему руку. — Фарлисс только сказал мне, что, по его мнению, холмы там, наверху, не очень подходят для такого отдыха, какой мне требуется.

— Почему не подходит, Фарлисс? — спросил Дванн у владельца магазина. — Как один из главных торговцев Ноттсвилля, вы должны хвалить достопримечательности этого района, а не порицать их

— Я всего лишь сказал, что не думаю, что эти западные холмы — хорошее место для отдыха, и я действительно так считаю, — упрямо сказал Фарлисс и многозначительно добавил: — Вы хотели что-то купить, доктор?

— Мясо, хлеб и другие продукты, необходимые для животных, — ответил Дванн, протягивая ему список. — Боумен слишком занят, чтобы прийти сегодня, и мне пришлось взять это на себя.

Я кивнул ему и направился к двери, но он остановил меня.

— Не уходите, мистер Джеймсон. Я поеду назад через несколько минут, и поскольку дорога проходит прямо мимо вашего коттеджа, могу подвезти вас.

Я поблагодарил его и стал ждать. Фарлисс быстро приготовил для доктора большие пакеты с мясом и поменьше с другими продуктами.

Дванн погрузил их на заднее сиденье своего универсала, и мы поехали по единственной улице Ноттсвилля под взглядом владельца магазина, который наблюдал за нами, стоя в дверях. В конце деревни доктор повернул на запад, проехав по мосту через узкую реку Рид, и машина начала взбираться на склон одного из холмов.

ХОЛМЫ МАЯЧИЛИ ПЕРЕД нами — зеленые цепочки покрытых лесом возвышенностей, одна гряда за другой. На ближайших холмах виднелись компактные белые строения ферм, поблескивающие то тут, то там в лучах утреннего солнца, но дальше на запад склоны и гребни, казалось, покрывал только лес.

Доктор Дванн резко выкручивал руль, поднимаясь по крутым и узким грунтовым дорогам.

— Это прекрасный регион, мистер Джеймсон. Надеюсь, Фарлисс не испортил вам отдых своими речами.

— Нет, он просто рассказал мне о странном собачьем лае, который слышали в этих горах, и этого едва ли достаточно, чтобы заставить меня уехать, — сказал я, улыбаясь.

Однако лицо моего спутника внезапно стало серьезным и раздраженным.

— Так вот о чем говорил Фарлисс! И он, без сомнения, собирался сказать вам, что мы с Боуменом… — Он на мгновение замолчал. — Но это становится просто нелепым! Если Фарлисс и остальные люди в Ноттсвилле не прекратят свои глупые сплетни, я позабочусь, чтобы их заставили это сделать!

— Что все это значит? — озадаченно спросил я его.

— Это мешанина слухов, распускаемых теми мужланами, у которых недостаточно ума, чтобы принять рациональное объяснение, — убежденно сказал Дванн. — Суть их в том, мистер Джеймсон, что я и мой коллега, доктор Боумен, занимаемся у себя дома какими-то страшными научными ужасами. Видите ли, мы с Боуменом выбрали эти холмы для нашей зоологической исследовательской станции, главным образом, потому, что здесь достаточно места и в то же время мы более или менее изолированы от любопытных. Почти два года назад на одном из этих холмов было построено здание нашей лаборатории. Наша работа заключается в изучении интеллекта животных, определении влияющих на него факторов, измерении его пределов, тестировании способности к обучению и тому подобном. Мы работали с собаками, полицейскими псами, как с наиболее доступными и простыми в обращении подопытными животными. Ну, и наши эксперименты вполне понятны и нормальны, но местные жители предпочитают верить, что мы занимаемся какими- то отвратительными опытами на собаках — только потому, что мы не позволяем животным разгуливать по нашему дому по собственной воле! Люди распускают слухи о всевозможных странных собаках или собакоподобных зверях, которых видели или слышали вокруг нашего дома по ночам, и каждая бродячая собака, которая тявкает в ответ на лай наших овчарок на этих холмах, считается еще одним доказательством наших темных дел.

— Так вот что имел в виду Фарлисс, когда спрашивал меня, не слышал ли я странного лая! — понял я, и доктор Дванн кивнул.

— Да, поскольку ваш коттедж находится на холме, соседнем с нашим холмом, вам будет лучше слышно, чем мы занимаемся

— Все это довольно нелепо, — признал я. — Надеюсь, это не помешает вашей работе.

Ученый пожал плечами.

— Мы с Боуменом не обращаем на сплетников особого внимания. Но меня раздражает, что они рассказывают эту чепуху незнакомцам, приезжающим в Ноттсвилль. Но вот и ваш коттедж, — добавил он. — Как я уже сказал, наш дом на соседнем холме. Возможно, его будет немного видно отсюда.

Мы преодолели последние крутые повороты грунтовки и поднялись на поросшую лесом вершину холма, где примостился мой маленький коттедж. Взглянув на глубокую долину, которая отделяла меня от гребня более высокой гряды холмов в миле или двух к западу, я действительно смог разглядеть серую громаду здания, окруженного высокой стеной и наполовину скрытого за деревьями.

Доктор Дванн достал и машины мои свертки.

— Скоро увидимся, мистер Джеймсон, — сердечно сказал он. — Мы с Боуменом так заняты, что у нас не бывает гостей, но я могу заглянуть к вам по пути в деревню.

— Пожалуйста, заходите, — пригласил я его. — И я также буду рад познакомиться с вашим коллегой.

Дванн уехал — его машина спустилась с вершины моего холма в долину, а затем поднялась по крутому склону следующей возвышенности. Я вошел в коттедж с мысленной пометкой, что с Дванном и Боуменом можно будет вести какие-нибудь интеллектуальные беседы, которых я, очевидно, не мог ожидать от подозрительных и склонных к сплетням местных жителей.

Слухи, о которых рассказал мне доктор Дванн, всплыли в моей памяти в ту же ночь. Я покончил с простым ужином, который сам себе приготовил, и удалился на крыльцо маленького коттеджа, чтобы покурить и понаблюдать, как темнота опускается на покорно погружающиеся в нее холмы к северу и западу от меня. К тому времени, как я поднялся, чтобы войти в дом, ночная тьма была полной.

Вытянув руку, чтобы выбить пепел из трубки, я внезапно услышал в ночи звук, который на мгновение заставил меня застыть на месте. Это был собачий вой, протяжный лающий вопль, донесшийся с холмов на северо-западе, и через мгновение за ним последовало еще несколько таких же воплей, слившихся в протяжный лающий хор.

В этом лае было нечто такое, что заставило меня задержаться на крыльце в темноте и прислушаться. Это, несомненно, были голоса собак, быстрый визгливый лай, за которым следовал протяжный вой, и все же в них было что-то несобачье — необычная глубина тона и хрипотца. Я сразу вспомнил, что Фарлисс рассказывал мне о странном лае.

Затем, когда стихший было вой раздался снова, я сказал себе, что просто позволяю словам Фарлисса повлиять на мой слух, и вошел внутрь. К тому времени, как я зажег лампу и устроился рядом с ней с книгой, я уже выбросил все это из головы.

Я читал, наверное, больше получаса, когда меня отвлек от этого новый громкий лай, который, казалось, раздавался совсем рядом с моим коттеджем. Когда я, слегка вздрогнув, поднял голову, лай повторился. На этот раз я не сомневался, что в глубине и хриплости этих собачьих воплей было что-то совершенно необычное.

Я поднялся со стула, намереваясь подойти к двери и прислушаться. Но, не дойдя до двери, внезапно остановился. Без предупреждения, если не считать быстрого топота снаружи, в окне рядом с дверью внезапно показались головы двух огромных собак, которые смотрели на меня.

Их головы были очень хорошо видны в свете моей лампы. У них были заостренные коричневые морды, как у больших полицейских овчарок, их красные языки свисали между сверкающими в «улыбке» белыми зубами, их горящие зеленым светом глаза смотрели прямо на меня, а я стоял и смотрел на них.

Первая мысль, пришедшая мне в голову, когда я встретился взглядом с двумя собаками, была о том, что они, должно быть, действительно очень крупного размера, поскольку окно находилось на уровне моей головы, и я предположил, что они прижались к нему снаружи, встав на задние лапы. Наверное, целых две минуты я стоял неподвижно и смотрел в глаза этой паре овчарок.

Затем, издав какое-то восклицание, я направился к окну, через которое на меня смотрели две собачьи морды. Они тут же исчезли из виду, и снаружи послышался топот и два хриплых завывания. На эти крики ответили еще два или три собачьих голоса, а затем я с некоторым облегчением услышал лающие крики всех этих зверей, удаляющиеся на юг.

К своему удивлению, я обнаружил, что слегка дрожу. Появление двух собачьих голов в моем окне было таким неожиданным, и в их пристальном взгляде, устремленном на меня, было что-то настолько поразительное, что у меня сдали нервы. Я подошел к двери и выглянул в мягкую черную ночь. С юга опять донесся хриплый лай.

Когда я повернулся, чтобы вернуться в коттедж, мой взгляд случайно упал на землю за окном, рядом с дверью. Внезапно я напрягся и уставился на нее во все глаза. Земля была хорошо освещена светом, льющимся из окна, она была черной и мягкой после недавних дождей, и на ней, как на воске, остались следы. Но там не было отпечатков лап двух полицейских собак, которые минуту назад заглядывали ко мне!

Вместо этого на мягкой почве виднелись следы двух пар босых человеческих ног — они были видны четко, как днем! Эти следы вели к окну и уходили прочь, причем у окна следы были глубже, и они были направлены кончиками пальцев в сторону дома, как будто мгновение назад в мое окно заглядывали два человека, а не два пса!

Я ошеломленно уставился на следы, ничего не понимая. На всей земле вокруг моего коттеджа я не увидел ни единого собачьего следа — только следы босых человеческих ног. Необычность этого поразила меня до глубины души. Собаки, оставлявшие человеческие, а не собачьи следы! Собаки, чей лай звучал странно и не по-собачьи! Были ли это те самые псы, которых боялись окрестные жители?

Глава 2

СЛЕДЫ, ОСТАВЛЕННЫЕ ЛЮДЬМИ! Какое-то время, должно быть, несколько минут, я стоял перед коттеджем, в ночной тьме, которую рассеивал только свет из его окна, и пытался объяснить себе эту поразительную вещь. Но чем, в самом деле, можно было бы рационально объяснить это оставление собаками четких человеческих следов?

Мне пришло в голову, что в неверном свете, падающем из окна, я, возможно, плохо разглядел собственные следы и не заметил отпечатков собачьих лап. Уцепившись за эту мысль, я зажег спичку и наклонился, чтобы повнимательнее осмотреть почву вокруг коттеджа.

Маленький огонек на конце спички еще яснее показал мне то, что я уже видел. Нигде на мягкой земле вокруг дома не было собачьих следов. Вместо них были четкие и безошибочно узнаваемые следы босых человеческих ног. И это не могли быть мои следы или следы кого-то из моих знакомых, поскольку ни я, ни кто-либо из тех, кто бывал у меня, не ходили по коттеджу босиком.

Две пары босых ног, как я уже видел, подошли к дому со стороны дороги и оставили свои отпечатки у окна. Чиркая все новыми спичками, двинулся по их следу, отойдя от окна, и обнаружил, что в ста футах к югу от коттеджа к ним присоединяются еще две похожие цепочки следов босых ног, а еще дальше все четыре цепочки ведут на юг.

Разглядывая при свете спичек эти свежие человеческие следы, я снова услышал доносившийся с юга протяжный, хриплый собачий вой. Я замер, прислушиваясь, пока спичка, которую я держал, не догорела до моих пальцев, заставив меня поспешно ее выронить.

После этого я вернулся к коттеджу и встал перед освещенным лампой окном, прислушиваясь. Вскоре с окутанных ночной мглой холмов на юге снова донесся лающий хор. На этот раз, внимательно прислушавшись, я подумал, что могу различить в нем вой, по меньшей мере, четырех разных собак.

«Что бы все это могло значить?» — спрашивал я себя. Четыре или пять псов бродили по холмам, это было ясно, они бегали и лаяли, как это часто бывает с бродячими собаками в лесах по ночам. Они приблизились к моему коттеджу, и двое из них даже встали на дыбы у моего окна, чтобы посмотреть на меня. Затем эти двое ушли вместе с остальными и продолжили бегать по лесистым склонам. Все было ясно, кроме одного — почему эти собаки оставляют человеческие следы?

Может быть, это дело рук шутников? Нет — две собачьи головы, которые я видел в своем окне, были настоящими, живыми головами полицейских овчарок с зелеными глазами и красными языками, свисающими между зубами. И потребовалось бы нечто большее, чем шутка, чтобы распространить слухи и опасения, которые, как сказал мне Фарлисс, владелец магазина в Ноттсвилле, пересказывали жители этих мест.

Фарлисс? Я вдруг вспомнил, что владелец магазина, рассказывая мне о странном лае, который раздавался в горах, и о странных историях, которые ходили о нем, собирался связать эти события с доктором Дванном и Боуменом, но его прервало появление самого Дванна. Что же Фарлисс хотел мне сказать?

Но затем я вспомнил также, что сам доктор Дванн во время нашей утренней поездки в горы из Ноттсвилля объяснил мне, что, поскольку они с Боуменом занимались зоологическими исследованиями интеллекта собак, местные жители связывали их со странными собачьими феноменами в горах. Дванн, откровенно рассказывая мне об этом, по-видимому, ни секунды не верил, что там происходит что-то необычное.

Но теперь я знал, что это не так. Конечно, не могло быть ничего более необычного, чем то, что собаки оставляют человеческие следы. Интересно, что бы подумал Дванн, если бы узнал об этом? Внезапно я решил немедленно пойти и все рассказать ему. Это поразительное происшествие настолько выбило меня из колеи, что рациональное объяснение стало моей первостепенной и насущной потребностью, и я подумал, что Дванн и его коллега Боумен, возможно, смогли бы мне все объяснить.

Я сказал себе, что прогулка до дома Дванна на вершине следующего холма займет всего двадцать минут или около того. Глядя в том направлении, я мог смутно различить в свете звезд следующую гряду холмов, хотя долина, лежавшая между мной и этой грядой, была погружена в глубокую темноту.

Я зашел в коттедж за шляпой и тростью, погасил лампу и снова вышел, закрыв за собой дверь. Как только я это сделал, с юга опять донесся отдаленный хриплый лай собак. Этот звук заставил меня на мгновение заколебаться, но когда он затих вдали, я покрепче сжал трость и двинулся по дороге.

В СВЕТЕ ЗВЕЗД дорога казалась белой лентой тумана, вьющейся по лесистому склону и поднимающейся через темные леса долины на следующий склон. Через мгновение я уже мчался вниз по склону бегом. Спускаясь, я смог разглядеть на гребне следующего холма искорку желтого света из дома Дванна и уверенно шел в его сторону.

Это была полностью одинокая прогулка, потому что лес был темным и безмолвным, и только уханье совы или крик какой-нибудь другой ночной птицы нарушали тишину. Звук моих шагов казался неестественно громким. И время от времени с юга сквозь тишину снова доносился низкий, раскатистый лай собачьей стаи.

Вскоре я добрался до ложбины между холмами, где было очень темно, потому что свет звезд не проникал сквозь кроны высоких деревьев, растущих по обеим сторонам дороги. Я пересек долину и начал крутой подъем на следующий склон.

Несколько минут я поднимался по этому склону, и внезапно вновь услышал лай собачьей стаи, на этот раз более громкий. Сначала я не поверил, что они лают так близко, и остановился прислушаться — замер неподвижно на залитой звездным светом дороге, в окружении темного леса, безмолвствующего по обе стороны от меня, и ждал.

Через мгновение снова послышались собачьи голоса, глубокий и хриплый лай, который, я не сомневался, на этот раз действительно был громче и ближе. Псы, казалось, возвращались с юга в долину позади меня, и по их воплям я понял, что они двигались следом за мной.

Меня пробрал озноб, когда я услышал, что собачий хор звучит все ближе. Я крепче сжал трость и ускорил шаг. Однако склон был таким крутым, что даже подниматься по нему с обычной скоростью было непросто, а слишком торопиться оказалось и вовсе утомительно.

Однако я быстро добрался до вершины, уверенно преодолевая повороты извилистой дороги. Из долины позади меня теперь постоянно доносился вой собачьей своры. Я как раз прикидывал, что псы там, внизу, должно быть, пересекают долину наискосок, когда до меня неожиданно донесся особенно громкий «взрыв» возбужденного визгливого лая. Он быстро сменился долгим дребезжащим воем, который становился все громче.

Все указывало на то, что собаки, напав на мой след на дороге, изменили направление и погнались за мной. Осознание этого пришло ко мне, когда в течение следующих нескольких минут я несколько раз слышал их вой, каждый раз доносившийся с дороги позади меня и каждый раз все ближе.

Странность всей этой ситуации поразила меня еще сильнее, и я впервые за этот вечер почувствовал страх. Я знал, что собаки, которые так бегают по ночам в сельской местности, часто могут быть опасными для людей, и, кроме того, именно с этими собаками была связана тайна человеческих следов, оставленных ими возле моего коттеджа — тайна, которая стала причиной моего путешествия к доктору Дванну.

Я двинулся вперед еще быстрее, рассчитывая добраться до дома соседей прежде, чем псы успеют догнать меня. Взбираясь по крутой извилистой дороге с поспешностью, которая стоила мне немалых усилий, я услышал, как собаки еще раз или два завыли, а затем все стихло. На мгновение я подумал, что они отказались от погони, но потом мне пришло в голову, что вместо того, чтобы следовать за мной по извилистой дороге, они, возможно, срезают путь напрямую через лес.

Едва эта мысль пришла мне в голову, как откуда-то из леса справа от меня, немного позади, раздался очередной громкий вой. Это поразило меня не только из-за его близости, но и потому, что слышимый так близко хриплый и глубокий вой был уже совсем не похож на собачий.

Слева раздался еще один вой, как бы отвечая первому. Увидев, что псы настигают меня и что некоторые из них бегут по лесу по обе стороны от дороги, я и сам бросился бежать.

Я несся вперед, задыхаясь, и с каждым движением надеялся, что вот-вот доберусь до вершины поросшего лесом холма и увижу дом доктора Дванна. Лай стал громче, теперь он звучал с обеих сторон и совсем близко позади меня и казался ликующим. Собаки приближались ко мне, и я слышал треск веток под их лапами и справа, и слева.

Взбираясь все выше по склону, я, как мне показалось, мельком заметил в темном лесу вокруг себя еще более темные очертания приближающихся ко мне фигур, бегущих наискось вдоль дороги. Но эти фигуры, продирающиеся сквозь кусты, выглядели не собачьими, а как будто бы прямоходящими человеческими!

НА МГНОВЕНИЕ У меня мелькнула мысль, что это были люди, которые по какой-то причине охотились на меня с собаками, чей лай я слышал. Но затем произошло событие, которое разрушило это предположение и, казалось, в тот же миг лишило меня способности мыслить. Я снова услышал хриплый собачий вой, и он исходил именно от них, от темных фигур в лесу — от человеческих фигур!

Ужас пронзил мой мозг, и я, спотыкаясь, инстинктивно рванулся дальше по дороге. Собаки, которые преследовали меня и издавали охотничьи кличи, но, казалось, имели человеческий облик! Да, и собаки, оставлявшие человеческие следы!

Со сдавленным криком ужаса я мчался вперед. Наконец, мне удалось достигнуть вершины холма, и лес передо мной сменился небольшой поляной, на которой стояло окруженное стеной серое здание с окнами, светящимися желтым светом. Но когда я, спотыкаясь, бросился через поляну к закрытым воротам в стене, я услышал, как собакообразные существа выскочили из леса за моей спиной и с громким воем помчались за мной.

Прежде чем я успел добежать до ворот, стук их бегущих лап послышался совсем рядом со мной, и звук их шагов был похож не на быстрый собачий топот, а на тяжелую поступь человеческих ног! Они были прямо позади, они уже обгоняли меня, и я, видя, что они настигнут меня прежде, чем я доберусь до ворот, с криком развернулся, подняв трость.

На мгновение я застыл, не в силах пошевелиться. Четыре собакоподобных существа были всего в нескольких ярдах от меня, и в тусклом свете звезд, падавшем на поляну, я мог ясно их разглядеть. В этот момент я вытаращил глаза, а потом, когда твари прыгнули на меня, закричал и замахнулся на них тростью.

Эти четверо не были ни собаками, ни людьми. У них были человеческие тела, белые и раздетые. Но на плечах у них были собачьи головы! Заостренные головы полицейских овчарок с горящими глазами, белыми клыками и темными мордами! Человеческие тела и собачьи головы!

Они неслись на меня на двух ногах, как люди, но с собачьим воем, вырывавшимся из оскаленных челюстей их собачьих голов! Они не размахивали руками, а щелкали на меня зубами!

Я принялся бить их тростью, безумно, ничего не чувствуя.

Они с рычанием немного подались назад, а затем снова бросились на меня. Но я уже кинулся к воротам в стене и бешено заколотил в них.

— Дванн, впустите меня! — кричал я при этом. — Ради Бога, впустите!!!

ИЗ-ЗА СТЕНЫ ПОСЛЫШАЛИСЬ восклицания, а затем створки ворот распахнулись внутрь. Доктор Дванн и коренастый молодой человек, который, как я догадался, был его коллегой Боуменом, стояли в проеме, освещенные желтым светом, лившимся из здания за их спиной. Налетев на них, я от ужаса не мог вымолвить ни слова, но жестом указал на четырех человеке— и собакоподобных существ позади меня, которые снова с рычанием погнались за мной.

Я услышал, как Дванн что-то крикнул, и упал прямо к нему на руки, краем глаза увидев, как его помощник подбежал к четырем моим преследователям и отдал им какую-то резкую команду. Их ярость сразу же угасла, и они съежились вокруг него. Думаю, для меня это стало последней каплей: когда я увидел, как Боумен обращается с этими существами, как с обычными псами, я ощутил, что чувства покидают меня.

Я с трудом осознавал, что Дванн и Боумен помогают мне дойти до здания и вводят в комнату, освещенную желтым светом. В ушах у меня звучали голоса: низкий голос Дванна и более резкий Боумена. А снаружи слышался низкий лай.

Затем мне в горло влили что-то жгучее, и в глазах у меня прояснилось. Я сидел в уютно обставленной гостиной, а надо мной склонились доктор Дванн со стаканом в руке и доктор Боумен.

Снаружи снова донесся низкий, хриплый лай. Услышав это, я все вспомнил и схватил хозяина дома за запястье.

— Дванн! — охнул я. — Что это за нечисть?! Эти люди с головами, как… — мой голос дрогнул.

— Те твари, что гнались за вами? — спросил Дванн, казавшийся крайне раздраженным и раздосадованным. — Черт возьми, Джеймсон, зачем вам понадобилось идти сюда ночью и натыкаться на то, что вас не касается?

— Думаю, это не совсем его вина, — заметил Боумен более спокойным тоном. — Очевидно, они следили за ним.

— Я хочу знать, кто это такие! — мой голос сорвался на крик. — Вы знаете… вы видели их — собачьи головы на человеческих телах! Собакоголовые, да, с человеческими телами, они лаяли и преследовали меня! И сегодня вечером они были у меня в коттедже! Они заглянули ко мне в окно, я видел в окне только их собачьи головы и не мог понять, как они могли оставить под окном человеческие следы! Я и представить себе не мог, что это собачьи головы на человеческих телах, и пришел, чтобы рассказать вам об этом. Дванн, что это за дьявольские твари?!

Доктор Дванн посмотрел на Боумена, а затем перевел взгляд на меня.

— Они именно такие, как вы сказали, — кивнул он. — Собачьи головы на телах людей.

— Но откуда они взялись? — воскликнул я. — Что породило таких чудовищ?!

Внезапная мысль повергла меня в еще больший ужас, и я дико посмотрел на ученых.

— Дванн, это были вы двое! Вы сказали, что экспериментировали здесь с собаками, а в деревне говорили, что вы каким-то образом связаны с теми странными псами, которых слышали в горах! Вы двое создали этих тварей!!!

Я вскочил на ноги, меня трясло.

— Вы создали их, и я видел, что вы только что контролировали их, командовали ими! Как… почему… во имя всего святого, зачем вы это сделали?!

Дванн снова протянул мне стакан.

— Допейте это до конца, — сказал он.

Я выпил, и жгучая жидкость немного придала мне сил.

— Мы должны будем сказать ему, — вздохнул Дванн, обращаясь к своему коллеге.

— Если ты это сделаешь, все выйдет наружу, — ровным голосом произнес Боумен, не сводя с него глаз.

— Возможно, и нет, — возразил Дванн. — В любом случае, он уже наткнулся на них. Если бы вы только держались подальше отсюда по ночам, Джеймсон! — воскликнул он с прежним раздражением и сел на стул рядом со мной. — Джеймсон, вы обнаружили то, что мы с Боуменом пытались сохранить в тайне. Я сейчас все объясню вам и надеюсь, что, когда вы все поймете, то не станете разглашать то, что узнали.

— Сначала скажите мне, что это были за существа с собачьими головами? — дрожащим голосом попросил я. — Боюсь, я сейчас немного не в себе…

— Вы не сумасшедший, они вполне реальны, — заверил меня Дванн и кивнул Боумену: — Приведи их сюда, Стюарт.

Прежде чем я успел запротестовать, его коллега вышел. Снаружи раздался приветственный лай, а через мгновение Боумен вернулся в комнату, и с ним вошли четыре моих преследователя.

ЕСЛИ ПРИ ТУСКЛОМ свете звезд эти четверо казались ужасными, то в прозаическом электрическом освещении гостиной они сделались еще страшнее. С болью в сердце, дрожа всем телом, я смотрел на них.

Их тела были обнаженными белыми телами взрослых мужчин — одно было выше и мускулистее, а на вид моложе остальных. Все четыре тела были поцарапаны во многих местах, возможно, о колючки и ветки кустов в лесу. Все четверо стояли совершенно прямо, а их руки свободно свисали по бокам.

И на этих человеческих телах, чуть выше плеч, белая человеческая плоть нижней части шеи внезапно переходила в волосатую плоть собачьей.

Таким образом, вся верхняя часть шеи была собачьей и казалась словно бы надетой на плечи человека таким образом, что длинная заостренная голова собаки находилась в горизонтальном положении, а глаза и морда были направлены вперед.

Головы всех четверых были такими же, как две из них, которые я видел в своем окне — большие головы полицейских овчарок. Они дышали, их собачьи пасти были открыты в ухмылке, обнажая белые клыки, их языки слегка свисали наружу, а в глубине их человеческой груди вздымались человеческие легкие! Четыре существа, сгрудившиеся вокруг Боумена, подталкивали его своими человеческими телами, как делают собаки, когда ластятся к хозяину, оглядываясь по сторонам блестящими собачьими глазами.

Увидев меня, все четверо зарычали, издав странный хриплый, глубокий вой, похожий на собачий, и двинулись ко мне, обнажив клыки.

— Фу! — рявкнул на них Боумен. Они сразу же притихли и снова стали заискивающе пихать его локтями. Меня затошнило от этого зрелища.

— Ко мне! — приказал им доктор Дванн, протягивая руку.

Четверо собаколюдей подбежали к нам через комнату. Их человеческие тела двигались короткими, неуклюжими шажками, и все их движения казались не совсем скоординированными. Они начали по очереди тереться о Дванна.

— Голос! — скомандовал тот.

Собаколюди открыли рты и громко завыли.

— Умрите! — отдал Дванн следующую команду, и все четверо рухнули на пол и остались неподвижно лежать на спине.

— Лапу! — приказал ученый.

Они вскочили и неловко протянули к нему руки, как делают собаки, когда подают лапу.

— Дванн, я этого не вынесу! Нет… — простонал я, задыхаясь. — Ради Бога, не надо…

— Хорошо, позови их, Стюарт, — попросил Дванн, и четверо собаколюдей по команде Боумена поплелись обратно через комнату и улеглись в углу. Боумен же подошел к нам с Дванном.

— Ну что, Джеймсон, — мрачно обратился ко мне доктор Дванн, — вы все еще сомневаетесь, что собаколюди реальны?

— Они вполне реальны, — хрипло произнес я. — Но Дванн, что… как…

— Я объясню, что и как, — спокойно сказал ученый, откидываясь на спинку стула. — Джеймсон, вы когда-нибудь слышали об экспериментах, проведенных в Москве несколько лет назад Брюхоненко и Чечулиным с головами собак?

Я покачал головой.

— Брюхоненко и Чечулин были российскими биологами, которым пришла в голову идея о том, что голова крупного животного, такого, как собака, может оставаться живой отдельно от тела. Им удалось полностью отделить голову собаки от туловища и сохранить ее живой в течение нескольких часов. Они добились этого, установив систему искусственного кровообращения, которая поддерживала циркуляцию подготовленной крови внутри головы собаки, искусственное сердце, перекачивающее кровь с постоянной скоростью. Голова собаки жила, могла открывать и закрывать глаза и в какой- то степени видеть, могла лаять или, точнее, пытаться лаять и даже могла глотать пищу. Эти эксперименты прославили врачей Сергея Брюхоненко и Сергея Чечулина среди биологов. А мы с Боуменом… — глаза доктора Дванна загорелись. — Мы с Боуменом в то время были зоологами-исследователями в Фонде Малкольма в Нью-Йорке. Мы заинтересовались работой Брюхоненко-Чечулина и решили продолжить ее. После нескольких предварительных повторений российских экспериментов мы решили продолжить работу и пересадить голову одного живого животного на тело другого! Мы предложили это направление исследований доктору Рэнли Джексону, руководителю нашего отдела в Фонде Малкольма, и попросили его разрешения продолжить работу. Мы указали на то, какие далеко идущие биологические и хирургические последствия могут иметь такие успешные эксперименты. Но Джексон, будь он проклят!.. — глаза Дванна затуманились ненавистью. — Джексон сказал нам, что это слишком ужасно и что он никогда не позволит проводить подобные исследования в своем отделе. Однако мы с Боуменом были так полны желания продолжать это дело, что решили сделать это тайно. И мы сделали это, для вида занимаясь в Фонде другой работой. Но трое наших коллег по отделу, Уиллетс, Балетти и Смит, узнали, чем мы занимаемся. Они сразу же доложили о нас доктору Джексону, и тот немедленно исключил нас из Фонда.

При воспоминании об этом на лице доктора Дванна отразилась горечь, и я увидел, что бесстрастное до этого лицо Боумена тоже исказила ненависть.

— Джексон, при содействии Уиллетса, Смита и Балетти, добился нашего отстранения без апелляции, — продолжал Дванн. — Для них не имело значения, что мы с Боуменом выполняем работу, которая может означать открытие совершенно нового направления зоологических исследований, им было неважно, что она может произвести революцию в современной зоологической науке. Все, что они могли увидеть в ней — это ужас, потрясший их маленькие умы. Но мы с Боуменом все равно не отказались от этой затеи. Мы решили идти дальше и показать Джексону, Уиллеттсу и остальным, чего мы можем достичь. Мы объединили наши финансы и приехали в этот изолированный горный регион, чтобы основать тут исследовательскую станцию. Здесь, на вершине холма, мы возвели здание, в котором разместили лаборатории и жилые помещения, а также обнесли его стеной для максимального уединения. Затем мы завезли сюда для начала дюжину крупных полицейских овчарок и приступили к работе. С тех пор мы с Боуменом проработали здесь почти два года. Сначала мы попытались пересадить голову одной собаки на туловище другой и сохранить ее живой. Мы потерпели неудачу, потому что обнаружили, что, хотя мы и могли поддерживать жизнь собачьих голов отдельно от тела с помощью искусственного сердца и кровообращения, присоединять их к живым телам других животных, сращивать позвонки и множество кровеносных сосудов, соединять нервы, кожу и другие ткани, было невозможно. Мы не могли сделать так, чтобы головы прижились на новых телах. Но мы продолжали работать, привлекая все больше и больше полицейских собак. Постепенно мы с Боуменом приобретали все больше мастерства в этом деле, преодолевая трудности одну за другой. Мы разработали совершенно новую технику, облегчающую приращение одного кровеносного сосуда к другому. Мы нашли средства для укрепления костей, чтобы ускорить срастание позвонков. Больше всего проблем нам доставляли нервы, поскольку, если мы не соединяли их правильно, голова не могла управлять телом. Но даже эту проблему мы преодолели. Наконец, мы достигли момента, когда смогли выполнять эту операцию почти безупречно, смогли отсечь головы двум собакам, а затем поменять их местами, пристраивая каждую голову обратно на туловище другой собаки вместо ее собственного. Так что работа, которую мы хотели показать Джексону, и все остальное, на что мы способны, нам удалась! Мы могли пересаживать собачьи головы с одного собачьего тела на другое по своему желанию!

— Но к тому времени у нас с Боуменом появились новые цели, — рассказывал ученый дальше. — Мы обсуждали, возможно ли прирастить головы собак к телам животных совершенно других видов и при этом сохранить их живыми. Поэтому вместо того, чтобы прекращать работу, мы решили продолжить и посмотреть, возможны ли такие операции. Мы решили попробовать прикрепить собачьи головы к телам людей. Этот выбор был продиктован не только любопытством относительно того, возможно ли это в принципе, но и тем фактом, что, если бы это оказалось возможно, это имело бы большой эффект в области хирургии и, может быть, привело бы к размещению человеческих голов на телах других живых существ. Но, очевидно, мы не могли использовать людей в качестве подопытных, как мы использовали полицейских собак. И тогда мы решили, что если мы поместим живую собачью голову на только что умершее, но неповрежденное человеческое тело, то и голова, и туловище будут жить. Мы подготовили все необходимое, а затем Боумен отправился в город. Он дождался, пока в результате несчастного случая в больницу был доставлен мужчина, который только что скончался от черепно-мозговой травмы, и при этом других повреждений у него не было. За его телом никто не явился, и Боумен забрал его, тщательно упаковал и доставил сюда. Как только тело оказалось здесь, мы быстро начали работу. Удалили поврежденную человеческую голову, быстро отделили от тела живую голову одной из наших овчарок и пересадили ее на туловище человека. Мы использовали все наше мастерство, чтобы соединить кровеносные сосуды, позвонки и нервы собаки с человеческими, заранее учтя различия между ними, а также учтя химическую разницу между человеческой и собачьей кровью. Затем, пришив голову собаки к человеческому телу, мы стали ждать, выживет ли она. И она выжила! Когда действие анестезии закончилось, голова собаки все еще жила и оживляла человеческое тело! И по мере того, как шло время, и прогрессировали процессы заживления, этот собакочеловек, как мы его называли, мог все больше и больше двигать человеческим телом и конечностями. Поначалу он двигал ими неуклюже из-за разницы в нервах головы и тела, но вскоре с помощью рефлекторных центров в спинном мозге человеческого тела смог ходить и двигаться так же прямо, как если бы был полностью человеком. Но в душе он все еще оставался овчаркой! Его собачья голова с собачьим мозгом по-прежнему обладала собачьим интеллектом, хотя теперь и управляла человеческим телом. Он был собакой с телом человека! Он лаял, так как у него сохранилась собачья гортань на шее, но человеческие легкие делали его лай более глубоким и хриплым. Он, как и раньше, выполнял все наши команды, но теперь бегал на двух ногах, вертикально. Собакочеловек, с собачьей головой и разумом в человеческом теле! Мы держали его здесь, и в последующие месяцы создали еще троих таких же, как он — троих собаколюдей, чьи человеческие тела мы раздобыли в городе, как и первое. Днем мы держали этих четырех подопытных взаперти, но, поскольку они все еще были собаками и нуждались в движении, мы выпускали их на улицу на ночь. Они всегда возвращались под утро, как и любая собака. Ибо, хотя сейчас они стали собаколюдьми, в мыслях и поступках они такие же собаки, какими были всегда!

Глава 3

ЗАКОНЧИВ РАССКАЗ, ДВАНН спокойно посмотрел на меня. Боумен тоже не сводил с меня глаз, но я смотрел не на них, а на четверых собаколюдей в углу комнаты. Они лежали и дремали, их человеческие тела небрежно раскинулись, а собачьи головы вытянулись на полу.

— Дванн, ваш доктор Джексон был прав, когда запретил такие эксперименты, — сказал я слабым голосом. — Эти чудовища, которых вы создали — они гротескные, ужасные…

— Такого отношения с вашей стороны следовало ожидать, Джеймсон, — отозвался доктор Дванн, — но разумно ли это? Подумайте, Джеймсон, — с нажимом сказал он, — в биологической науке еще не было ни одного крупного достижения, которое на первый взгляд не казалось бы непосвященным людям противоестественным и нечестивым. Наше открытие не уступает ни одному из когда-либо сделанных великих открытий, что мы и пытались показать Джексону, Уиллетсу, Смиту и Балетти.

— Но является ли это вообще открытием? — спросил я. — Дванн, какая польза может быть от создания таких существ, как эти?

Доктор Дванн нетерпеливо взмахнул рукой.

— Эти существа не являются объектом наших экспериментов! Они всего лишь своего рода побочный продукт — нашей настоящей целью, как и в любом научном эксперименте, было раскрытие новых истин, разработка новой техники, которую можно было бы использовать в практических целях.

— Вы бы не подумали, что это ужасно, если бы, например, собачья печень или другие органы были перенесены в тело человека, — добавил Боумен. — Почему же должно быть ужасно, когда таким образом используется собачья голова?

— Стюарт прав, — кивнул Дванн. — Разница только в степени. Это то, чего не понимают Джексон и остальные.

Я оцепенело переводил взгляд с Боумена на собаколюдей. Само их присутствие в комнате вызывало у меня необъяснимый ужас, и я долго не мог отвести от них зачарованного взгляда. Я уставился на линии на их шеях, где заканчивалась белая человеческая плоть и начиналась волосатая собачья.

Пока я смотрел на них, одно из существ проснулось и потянулось, вытянув свои человеческие руки, как будто это были лапы, а его собачья пасть зевнула и обнажила белые клыки. Потянувшись, он задел рукой ближайшего к нему собрата, и тот проснулся и сердито фыркнул на него, сверкнув белыми собачьими зубами.

— Дванн, когда же закончится этот ужас? — задал я новый вопрос. — Сколько еще таких существ вы хотите создать?

— Этих четверых достаточно, — ответил ученый. — Мы с Боуменом достигли почти всего, на что могли рассчитывать в этом направлении, хотя нам хотелось бы протестировать еще некоторые другие методы. Но мы не хотим уезжать отсюда до того, как полностью закончим, и именно поэтому мы держали все это в секрете, и поэтому я прошу вас тоже никому об этом не говорить. Вы, Джеймсон, умный человек, и, несмотря на то, что вы в ужасе от нашей работы, вы можете оценить, какую ценность она может когда-нибудь принести науке. Но местные жители, увидели бы в этом просто ужас и уничтожили бы это место.

— Я ничего не скажу, — неуверенно произнес я. — На самом деле, я даже не собираюсь оставаться в этих краях больше ни дня, Дванн.

— Возможно, это было бы лучше всего, — согласился доктор Дванн. — Хотя, конечно, я оставляю это на ваше усмотрение.

— И подумать только, что я приехал сюда, чтобы дать отдых своим нервам! — простонал я слабым голосом.

Мы поднялись, и собаколюди тоже зашевелились, встали и подошли к нам — их собачьи головы были на одном уровне с моей. Они настороженно посмотрели на Дванна и Боумена, стоявших рядом со мной, но все же приблизили свои морды к моей голове и принюхиваясь ко мне, как принюхиваются собаки к человеку. Их горящие зеленым светом глаза были совсем близко от моих глаз, и из их пастей снова донеслось глухое рычание.

— Фу! — резко сказал Боумен, и собаколюди поспешно отпрянули назад.

— Они вас больше не побеспокоят, Джеймсон, — пообещал Дванн. — Не обращайте на них внимания.

Но я обессиленно опустился на стул, не в силах стоять, настолько потрясло меня увиденное этой ночью.

Дванн пристально посмотрел на меня.

— Джеймсон, вы ни за что не доберетесь до своего коттеджа в таком состоянии, — сказал он. — Вам лучше остаться здесь на ночь.

Боумен согласно кивнул.

— Если с вами что-нибудь случится, начнется расследование, а мы с Дванном этого не хотим.

— Остаться здесь? — ахнул я. — С этими… тварями?

— Не волнуйтесь, они будут крепко заперты и не будут вас беспокоить. А вас мы устроим в дополнительной спальне.

Я заколебался. Ужас перед возвращением домой по темным холмам казался мне еще более страшным, чем ужас перед четырьмя собаколюдьми, стоявшими передо мной.

— Хорошо, я останусь, — неуверенно согласился я, — Если эти твари точно будут заперты.

— Можете пойти и посмотреть, как мы их запираем, — предложил доктор Дванн. — Уведи их, Стюарт.

ДВАНН ВЫВЕЛ МЕНЯ из гостиной в довольно длинный коридор, который уходил вглубь продолговатого здания. По обе стороны в коридор выходило семь или восемь дверей.

Боумен двинулся за нами с Дванном, свистнув, чтобы четверо собаколюдей следовали за нами. Я слышал, как их босые ноги глухо стучат по полу.

Стюарт открыл одну из дверей, и я увидел маленькую комнатку, похожую на конуру, едва ли шире самой двери. Он приказал одному из собаколюдей войти в нее, и существо неохотно вошло внутрь и свернулось калачиком на циновке в углу. Боумен закрыл дверь и запер ее.

— Мы поместили их в отдельные клетки, чтобы они не дрались между собой и не портили наши образцы, — объяснил доктор Дванн.

Боумен отправил трех других собаколюдей в следующие три маленькие каморки, и я почувствовал облегчение, когда он запер их двери.

— Итак, все они заперты, — сказал Дванн. — Вам не нужно бояться, что люди-собаки помешают вам спать.

— Что в других комнатах? — спросил я, указывая на оставшиеся двери.

Вместо ответа Дванн открыл одну из них, и я увидел внутри большую полицейскую собаку — не одного из чудовищных собаколюдей с человеческими телами, а обычную овчарку.

— В некоторых мы держим собак, которых используем в качестве подопытных, — объяснил доктор Дванн. — Остальные пусты.

После этого мы с Боуменом прошли дальше по коридору и завернули за поворот в его конце. Дванн открыл дверь, чтобы показать мне большую лабораторию, выложенную белым кафелем и искусно оснащенную механизмами и приборами из металла и стекла. Затем он подошел к еще одной двери, за которой, когда ее открыли, оказалась маленькая, но аккуратная спальня.

— Мы с Боуменом занимаем комнаты прямо напротив, так что здесь вам будет хорошо, — сказал он мне. — Просто забудьте о наших научных ужасах и ложитесь спать.

— Попробую, — вздохнул я, и ученые вышли, оставив меня одного.

Оказавшись в постели, я долго лежал в темноте без сна. В голове у меня царил хаос. Ужас от того, что я пережил, все еще сотрясал мой разум.

Дванн и Боумен достаточно хорошо объяснили свою работу, и я понял, что, по их словам, их открытие, каким бы ужасным оно ни было, может привести к огромному прогрессу в научных знаниях. Но никакие рассуждения такого рода не могли помочь мне преодолеть тот ужас, который я все еще испытывал перед собаколюдьми. И я не мог понять, как сами Дванн и Боумен могли оставаться нечувствительными к этому ужасу.

Собаколюди, собачьи головы на человеческих телах, собачьи мозги, оживляющие человеческие тела… Может ли какой-либо прогресс в научных знаниях оправдать создание таких противоестественных существ, как те, что заглядывали в мое окно и гнались за мной в темноте?

При мысли о том, что я лежу под одной крышей с этими существами, я содрогнулся. И ведь на самом деле они были всего лишь собаками, и их следовало бояться не больше, чем любых других псов. И все же я боялся их, глубоко, до ужаса. Лежа в постели, я прислушивался, не раздастся ли какой-нибудь звук, который мог бы выдать их присутствие, но ничего не слышал. Дванн и Боумен тоже удалились в спальни — я услышал, как закрылись двери напротив.

Постепенно я погрузился в беспокойный сон, наполовину просыпаясь каждый раз, когда воспоминания о пережитом ужасе будоражили мой мозг. Однако с каждым разом я засыпал все крепче и, в конце концов, так глубоко погрузился в темноту, что перестал просыпаться. Но потом внезапно, резко дернувшись, я обнаружил, что сижу в темноте и меня бьет сильная дрожь.

Мне снилось чудовище с косматой головой, которое подкрадывалось ко мне с тихим шаркающим звуком. И теперь, убеждая себя, что это был всего лишь мой сон, я вдруг осознал, что с другого конца комнаты до моего слуха доносится именно такой тихий звук. Дверь моей комнаты медленно открывалась.

В оцепенении от ужаса я сидел, будучи не в силах пошевелиться, когда дверь медленно открылась. Единственным источником света в комнате был небольшой квадрат лунного света, падавший на пол из окна. Я не видел двери, и все же по звуку понял, что она открывается, а мгновение спустя стало ясно, что кто-то или что-то входит в комнату.

Я не мог ни пошевелиться, ни издать хоть один звук. Дванн и Боумен заперли собаколюдей, и все же, судя по тихим шорохам, которые я слышал, в комнату входил не человек. Я услышал звук легких крадущихся шагов, приближающихся ко мне. И когда я собрался с силами, чтобы что-то сделать, фигура, движущаяся в темноте, переместилась в квадрат лунного света на полу.

В лунных лучах показалась голова мужчины. Она находилась всего в нескольких футах от пола, и поэтому, хотя его тело было скрыто в темноте, я решил, что этот человек, должно быть, полз на четвереньках. Он смотрел на меня снизу вверх, и я увидел, что у него седые волосы, напряженный взгляд и небритое лицо.

Я смотрел на него сверху вниз, и он заметил меня в темноте. Его губы зашевелились.

— Тихо! — прошептал он низким и слабым свистящим голосом. — Ради Бога, ни звука!

— Кто вы? — прошептал я, почувствовал, что мой ужас рассеялся и ко мне вернулся дар речи. — Что происходит?

— Вы тот человек, который пришел сюда сегодня вечером, за которым гнались собаколюди? — напряженно спросил незнакомец. — Человек, с которым разговаривали Дванн и Боумен?

Я с усилием кивнул.

— Да, я Уолтон Джеймсон, но вы кто такой?

— Я Джексон, доктор Рэнли Джексон, — представился ночной визитер.

— Джексон? — я попытался вспомнить, какие ассоциации вызывает у меня это имя. — Доктор Джексон, который, по словам Дванна и Боумана, был их начальником в Фонде Малкольма?

— Да! — прошептал он. — Джеймсон, послушайте! Дванн и Боумен пригласили сюда нас всех четверых — Уиллета, Балетти, Смита и меня!

— Но они сказали, что ненавидят вас за то, что вы мешаете их работе, — растерянно прошептал я. — Все четверо.

— Да, они действительно ненавидят нас, — подтвердил Джексон. — Они заманили нас сюда хитростью несколько месяцев назад, попросив приехать и посмотреть на их новую работу. И с тех пор держат нас здесь! Вы должны нам помочь!

Я все еще с трудом соображал, но все же выскользнул из постели, нашел на ощупь свою одежду и стал одеваться.

— Что нужно сделать? — спросил я.

Джексон так и стоял там, где был, его голова была освещена лунным светом, а тело оставалось в темноте.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне освободить Смита, Балетти и Уиллетса! — прошептал он. — Они заперты в отдельных камерах, как и собаколюди. Вчера я нашел в своей камере ключ, который обронил Боуман, и теперь с трудом смог выйти — вы можете воспользоваться им, чтобы быстро выпустить остальных!

— Почему же вы сами их не выпустили? — удивился я. — Если у вас есть ключ…

Вместо ответа Джексон наклонил голову к полу и губами подобрал ключ, который, как я теперь увидел, он уронил, когда заговорил со мной.

— Я могу использовать ключ только так — ртом! — объяснил он. — Это заняло бы слишком много времени, но вы можете сделать все быстро.

— Но почему не сделать это руками? — недоуменно спросил я.

Серое лицо Джексона исказила ужасная гримаса.

— Вот почему, — сказал он. — Вот что Дванн и Боумен сделали из Балетти, Уиллетса, Смита и меня…

Он подался вперед, так что теперь целиком оказался в квадрате лунного света. Я уставился на него сверху вниз, сначала решив, что глаза обманули меня, но затем меня охватил ужас, в десять раз больший, чем тот, который внушили мне собаколюди.

Потому что голова Джексона находилась не на плечах человека, а на волосатом теле большой собаки! Шея поднималась из собачьего туловища так, что голова человека стояла вертикально. Это была обратная сторона собаколюдей. Джексон и трое его коллег были человекопсами, с человеческими головами на собачьих телах!

Я уставился на несчастное лицо стоящего передо мной Джексона и на его собачье тело, а затем подумал о других, о Смите, Уиллетсе и Балетти — о еще трех человеческих головах на собачьих телах, трех человеческих разумах, управляющих собачьими телами — и мой ужас обрел голос в придушенном крике.

Глава 4

О ТОМ, ЧТО последовало за этим, у меня остались лишь смутные воспоминания, затуманенные ужасом. Помню, что, когда я закричал, из комнат напротив послышался топот бегущих ног и резкие голоса. Затем, когда Джексон в отчаянии обернулся, в холле вспыхнул свет, и в дверях моей комнаты появился Боумен в малиновой пижаме и с пистолетом в руке.

Рэнли Джексон прыгнул на него, его собачье тело с человеческой головой пронеслись к Боумену через всю комнату, как коричневая молния. Но прежде чем он добрался до Стюарта, тот дважды выстрелил, и Джексон рухнул на пол и остался лежать ничком, слабо шевелясь.

Тут в комнату ворвался Дванн — его черные глаза мгновенно оглядели всю сцену. С непроницаемым выражением лица он посмотрел на лежащего на полу человекопса и на меня, окаменевшего от ужаса.

— Быстро, держи его! — приказал Дванн Боумену. — Он не должен уйти!

Прежде чем я смог прийти в себя настолько, чтобы сопротивляться, они схватили меня и в мгновение ока связали мне руки.

— Оставайся с ним здесь, — приказал Дванн своему подельнику. — А я посмотрю, не сбежал ли кто-нибудь из остальных.

Он вышел в коридор с пистолетом в руке и вскоре вернулся.

— Смит, Уиллетс и Балетти на месте — Джексон был единственным, кому удалось вырваться, — сообщил он.

— А что будем делать с Джеймсоном? — спросил Боумен, все еще держа меня на мушке.

Взгляд черных, как смоль, глаз Дванна был тверд.

— Отведем его в лабораторию, — сказал он. — Следи за ним.

Прижав меня к себе и направив на меня пистолеты, они выволокли меня из комнаты в коридор. Когда я в оцепенении оглянулся, то увидел, как собачье тело Джексона снова зашевелилось и поползло по полу туда, где лежал выроненный им ключ. Но Дванн и Боумен, не заметив этого, потащили меня в лабораторию.

Там Дванн включил свет и закрыл ставни, действуя так спокойно, словно ничего необычного не произошло. Затем он подошел к держащему меня Боумену. Его лицо было совершенно бесстрастным и безжалостным.

— Джеймсон, вы раскрыли наш секрет и знаете, что мы создали не только собаколюдей, но и человекопсов, — сказал он. — Теперь вы знаете правду, знаете, что мы использовали в экспериментах не мертвые человеческие тела, а живые, тела тех четверых, кто больше всего препятствовал нашей работе, Джексона, Уиллетса и еще двоих. Мы пересадили головы живых собак на их живые тела, а их головы — на тела собак. Если бы вы разбирались в биологии, то поняли бы, что для таких операций нам нужны были живые человеческие тела, а не мертвые. Но где бы мы их взяли? И почему мы должны были использовать невинных людей, которые не сделали нам ничего плохого, когда эти четверо причинили много вреда нам и еще больше — науке? Итак, мы собрали их здесь, накачали наркотиками и сделали из них человекопсов, а из четырех наших овчарок — собаколюдей, поменяв местами их головы и туловища. Мы сделали это во имя научных знаний, — голосе Дванна звучала искренность. — Мы с Боуменом знаем, что за то, что мы создали таких чудовищ, нас самих назвали бы чудовищами, но мы готовы навлечь на себя любое осуждение, чтобы продолжить нашу работу.

— Но, Дванн, как же я? — хрипло спросил я. — Я хочу уйти… ради Бога, выпустите меня отсюда!

— Джеймсон, мы не можем вас отпустить, — покачал головой Дванн. — Вы знаете обо всем, что мы здесь сделали, и вы обязательно расскажете об этом, если мы вас отпустим. Когда вы видели только собаколюдей, вы бы промолчали, и мы были готовы отпустить вас, но теперь мы не смеем.

— Но что ты тогда собираешься со мной делать?! — воскликнул я. — Убьете меня?

В бездонных черных глазах Дванна застыло странное выражение, почти жалость.

— Джеймсон, мы с Боуменом хотели сделать еще одну пересадку собачьих и человеческих голов, чтобы проверить некоторые методы, которые мы разработали со времени наших предыдущих операций, — сказал он. — Мы не собираемся вас убивать, но мы испытаем на вас эти методы.

— Вы хотите пересадить мою голову на собачью тушу, как сделали с Джексоном и остальными? А собачью голову на мое тело? Нет!!! — заорал я. — Нет, вы не можете, не посмеете!

Я сопротивлялся, беспомощно бился со связанными руками, но Боумен крепко держал меня, не давая вырваться.

— Джеймсон, поверьте, мне жаль вас, — развел Дванн руками. — Я знаю, что, делая это, мы с Боуменом играем роль злодеев, но злодеи мы или нет, мы будем продолжать нашу работу, пока не доведем ее до конца.

— Вы не посмеете! — снова закричал я. — Люди узнают, что вы здесь натворили, вас разорвут за это на куски!..

Дванн подошел к стене лаборатории и открыл маленькую стальную дверцу. Внутри я увидел переключатель.

— Никто никогда не узнает, что здесь произошло, — сказал Дванн. — Этот выключатель соединен с полутонной динамита, заложенного под зданием. Когда мы с Боуменом закончим здесь нашу работу, мы нажмем на этот рычаг, и через три минуты это место и все подопытные в нем будут уничтожены. Но прежде чем мы это сделаем, мы закончим нашу работу. Теперь вы тоже — часть этой работы, Джеймсон. И чтобы избавить вас от мучительного ожидания, мы займемся вами прямо сейчас.

ОШЕЛОМЛЕННЫЙ, НЕ В силах сопротивляться, я почувствовал, как меня поднимают на гладкую поверхность одного из двух стоящих бок о бок операционных столов. Дванн крепко привязал меня к нему, в то время как Боумен подкатил к столам какие-то огромные и сложные на вид механизмы: замысловатые насосы, соединенные резиновыми трубками, плоские емкости с густыми растворами, аппараты для механического и химического оживления.

— Все готово, Боумен, приведи одну из собак, — приказал Дванн. — Ту, что в четвертой камере.

— Дванн, ради всего святого… — начал я и закашлялся, когда Стюарт направился к двери лаборатории.

Но прежде чем он добрался до двери, ее распахнули из коридора снаружи. Оба ученых вскрикнули.

В дверях, истекая кровью от двух пулевых ранений и едва держась на ногах, стоял, пошатываясь, ужасный человекопес Джексон, тело собаки, на котором была голова Джексона!

За ним стояли еще три фигуры с собачьими телами и человеческими головами! Еще три человекопса! Уиллетс, Балетти и Смит! Джексон собрал достаточно сил, чтобы освободить их, и теперь они заглядывали в лабораторию и смотрели на своих мучителей ужасными горящими глазами.

Дванн попытался вытащить из кармана пистолет, но три человекопса уже прыгнули на него. Джексон рухнул на пол, но Уиллетс, Балетти и Смит сбили ученых с ног одним только весом своего прыжка, а затем принялись рвать их острыми собачьими когтями, одновременно пытаясь еще и вцепиться им в горло человеческими зубами.

Беспомощный на операционном столе, я слышал ужасную борьбу, крики Дванна и Боумена, свистящее, звериное рычание Уиллетса и двух других человекопсов. Дванн был повержен, человекопес Балетти вцепился ему в горло, а Стюарт пытался вырваться из лап двух других своих жертв, нанося им бешеные удары, и подняться на ноги.

В конце концов, Боумен с булькающим вздохом рухнул на обмякшее тело человекопса Смита. Он задушил Смита, но его собственное горло было разорвано. Неподалеку от него лежал мертвый Дванн, тоже с окровавленным горлом. Джексон неподвижно лежал у двери, Балетти с ошеломленным видом расхаживал по комнате, а Уиллетс, спотыкаясь, побежал через всю комнату ко мне.

Он встал на дыбы рядом со мной, и его острые когти разорвали мои путы. Я почувствовал, что свободен, и, пошатываясь, спустился со стола на пол лаборатории. Уиллетс, который, тоже шатаясь, пошел рядом со мной по лаборатории, являл собой ужасное зрелище: его собачье тело было изранено и залито кровью, а человеческое лицо ужасно побледнело. Он прижался к маленькой стальной дверце в стене и повернул ко мне свою человеческую голову.

— Бегите! — прошептал он, задыхаясь. — Быстрее, прочь отсюда…

— А вы?.. А остальные? — слабо вскрикнул я.

Вместо ответа он распахнул лапой дверцу, ухватился за рычаг динамитного таймера внутри и нажал на него.

— Бегите, бегите, бегите!..

Окончательно обезумев от всех этих бесконечных ужасов, я, спотыкаясь, выскочил из лаборатории, промчался по коридору, выбежал из дома и через калитку в стене бросился в темноту.

На полпути через поляну я в очередной раз споткнулся и почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Но в этот момент ужасный взрыв расколол ночь позади меня, рассекая тьму огненным мечом — человекопсы, собаколюди и те, кто их создал, были сметены огненным потоком разрушения. Затем послышался глухой треск обрушивающихся внутрь стен здания. И я тоже упал на мягкую землю, вцепившись бесчувственными руками в холодную, мокрую от росы траву.