Глава 6
Никто не просил рождения. Каждый вернется в небытие.
Кто ты ни есть, где бы ни рос, какими делами прославился или опозорился — каждого ждать могила. Безликий кенотаф или роскошный надгробие, подземная крипта или семейный склеп... Все истлеет в объятиях времени и вернется к земле. Твои друзья умрут, твои потомки уедут, твой след в истории занесет прахом забвения. Все, что сегодня кажется величественным, за тысячу лет обернется эхом древней эпохи, о которой будет спорить стайка никому не интересных ученых... Спроси у славных князей забытых государств, покоящихся в потерянных курганах.
Смерть имеет множество запахов, и сегодня она пахла разрытой землей. Северин глубоко вдохнул.
Филипп.
Катя.
Савка.
Наверное, им слишком много везло. Наверное, пора платить за благоволение удачи. Кто будет следующим? Ярема? Игнат? Он сам?
Хватит скулить.
По крайней мере, они могли похоронить Павла.
— Встретимся по ту сторону, брат.
Красная ткань, достойная саванны, нашлась в сундуках колдовского монастыря.
- Нет, - сказал Эней. – Мы никогда не встретимся. Ни по ту сторону, ни где-либо.
Надгробия или креста не ставили.
— Помните дорогу из Буды в Киев? В день нашего знакомства? — спросил Яровой. — Он мечтал стать легендой Серого Ордена... И он стал для нее.
Вскоре здесь сойдет молодой дубок, который никто не посмеет задеть.
– Могила Мамая. Характерник, который стал на волчью тропу первым, — сказал Северин. - Могила Павла. Характерника, убившего самого ожесточенного врага Ордена.
История Рахмана расставила все обломки по подобающим местам. Она была ужасной. Она была правдива. Колдун не лгал — а вот история основания Серого Ордена оказалась заблуждением.
– Прямая осанка. Ясный взор. То, как он говорил... Это был Савка, - сказал Игнат. - Каким-то образом ему удалось вернуться.
- И спасти нас, - добавил Чернововк. - Снова.
– Павлин умел удивлять, – Ярема протер пальцем под глазной повязкой. — Он вмешивался всегда вовремя... Когда мы больше нуждались.
– При Павле, – хрипло сказал Игнат.
– При Павле.
В алхимических запасах башни нашелся крепкий спирт, разведенный долей воды.
— Вот зачем он бросился в окно? — Бойко топнул ногой. – Вот зачем? Был бы жив-здоров!
— А Рахман летел бы далеко, где никто никогда не найдет, — ответил Ярема. — Все преступления сошли бы ему с рук...
— Это понятно. Если бы кто-то так порезал мою башку, я бы за тем уродом в ад прыгнул, — перебил Игнат. — Да, Павлин не растерялся, да, не упустил шанс на месть и погиб достойно. Но мне от этого не менее отвратительно!
Утром они подготовили Савку к погребению, днем принесли к холму, к вечеру без устали копали, и только когда тело Павича нашло последний покой, заговорили.
— Так же, братец, так же. Столько пожил, столько свидетельствовал - а в такие мгновения чувствую себя зеленым джурой, - согласился шляхтич. — Братья, которые искали бессмертие. Джуры, предавшие волю Мамая. Мститель, повлекший Волчью войну. Вернувшийся Савка погиб...
– А мог бы жить! Слышишь меня, Павлин? – Игнат ткнул пальцем на могилу. — Олух ты без лея в голове!
В ответ крикнула сова, отправляясь на ночную охоту. Северин сплюнул через плечо, Ярема перекрестился.
- Курвиско чернокнижное с того света издевается, - Эней скрутил шишки и принялся по сторонам размахивать. – На! Ушел в задницу, падло!
Сова была уже далеко.
— Видели, как тот кувыркнулся? Вместе с одеждой!
— Он застрелил мою маму, — голос Северина вздрогнул. — Ольга Чернововк была единственной женщиной в мирных переговорах от Ордена... Он забрал у меня мать. Обрек отца на бесконечную месть.
Не забывай, что наша месть тоже не кончилась.
— И отца Максима убил тоже, — добавил Яровой.
- Сукин потрох легко отделался, - Игнат откинул с лица растрепанные волосы. — Слишком быстро умер!
Мышцы стучали: ночью скованы параличом, днем натруджены лопатой и киркой. Земля была твердая и каменистая из-за груды гадостей, насыпанных борзыми после корчевки дуба Мамая.
– Почему? Вот не понимаю – почему? - не унимался Бойко. — Почему не прийти в Совет семи и не рассказать есаулам правду? Зачем крутить, сеять раздор, обманывать?
— Он видел в Раде таких же изменников, как Сокол и другие, — предположил Чернововк. — Колышек в виске мешает думать о чем-то другом, кроме мести.
— Когда нищий умоляет о помощи, один пройдет мимо, другой бросит карандаш, а третий прирежет. Из милосердия... Чтобы сердега не страдал. Вот Рахман был из последних, – сказал Ярема.
— Раны в голову добавили безумие, — Северин взглянул на Буду, где из крыш смотрела одинокая башня. - Подумать только: один человек! Один-единственный человек привел к Волчьей войне, похищениям, уничтожению всего Ордена — и остался неразоблаченным.
— Не просто человек, а опытный колдун, к тому же бессмертный, — возразил Яровой. – Странно другое: почему Рахман гигнул? Ведь по условию соглашения он мог умереть только по собственному желанию. Павичево самопожертвование рисковало быть напрасным...
- Он же объяснял, - Игнат скорчил презрительную гримасу. — Не видел, ради чего тянуть дальше. Ни семьи, ни друзей, даже бессмертный брат отверг копыта... Вот он и вывалил историю жизни первым, а потом позволил себя убить.
– В чем-то я понимаю Рахмана, – Северин потер искалеченного пальца.
На него поднялись изумленные взгляды.
— В предсмертном письме Варган просил не возрождать Орден, — напомнил Чернововк. — Разве такая просьба не перекликается с последней волей Мамая?
– Перед смертью Варган стал песиголовцем, – напомнил Бойко и восстановил всем рюмки.
— Но, несмотря на это, он ясно мыслил до последней минуты, — Северин посмотрел на шляхтича. – Малыш, каким ты видишь будущее Ордена?
- Будущее? — Ярема клонил свою рюмку, наблюдая, как в ней отражаются звезды. - Довольно грустно. Брат, не жалея золота, соберет несколько беглецов, самых тупых среди них назначит преданными есаулами. Через пять лет придет новое поколение джур. Орден, или как он там будет называться, превратится в лояльную гвардию Якова и станет уравновешивать Тайную Стражу, слишком усилившуюся за каденцию Кривденко. Вот что случится — с нами или без нас.
— Опять сраная политика, — харкнул Игнат. – Вам не кажется, что об этом не стоит говорить над могилой?
– Стоит, – отрезал Яровой. – Ефим, Симеон, Отто, даже Рахман, проклятая темная лошадка, – каждый поплатился за кровь сероманцев. Месть завершена, и мы должны решить, что делать дальше.
Нет-нет, дородный истукан! Месть далеко до завершения!
– Дважды в одну реку не войти. Дважды Серый Орден не создать, — Северин помолчал и наконец озвучил то, что кружилось в голове в течение дня: — Должны уничтожить кровавое соглашение.
Эней и Малыш переглянулись.
— Действительно, почему никто об этом не подумал раньше? — Игнат с кривой ухмылкой ударил себя в грудь. — Щезник, открою секрет: когда-то я притолкался к Гаспиду второй раз. Был такой момент слабости... Он послал меня к черту. Знаешь почему? Потому что соглашение расторгнуть невозможно.
— Потому я и сказал: уничтожить, а не разорвать.
— То есть сжечь свиток или что-нибудь такое? Разве это возможно?
— А кто вообще читал это соглашение? — спросил Чернововк и ответил первым: — Я не читал.
Собратья несколько сникли.
- Я из семьи характерников, - прогудел Ярема. — Шел по ту сторону не читать, а подписывать свиток.
- Тоже не читал, - Игнат коротко хохотнул. — Вот мы оболтусы! Мамай хоть уважительную причину имел.
Уже через мгновение его улыбка исчезла, и характерник нахмурился.
— Кто-кто, а Варган точно прочитал все до последней буквы.
Он шмыгнул, и Ярема достал из кармана чистенький платок с монограммой. Игнат щедро вырубался, хотел было вернуть, однако получил носовой платок в подарок.
— Должна быть скважина. Условие, о котором никто не вспоминает, Северин пытался убедить не столько их, как самого себя. — Если другого выхода не будет, то сжечь проклятое соглашение.
Вдруг Яровой хлопнул Северина по спине — тот зубами щелкнул.
— Знаешь что, братец? Вперед! Я в тебе не сомневаюсь. Раз усомнился — а ты взял и уколотал проклятого Темуджина, — шляхтич широко улыбнулся. — Может, перед тобой откроется секрет нашего увольнения?
— Спасибо, Малыш, — Северин хлопнул по спине Ярема в ответ — словно по колоде шлепнул. – Тогда решено. Утром поеду к Лине просить помощи с ритуалом.
— Наша помощь нужна?
- Нет, Эней. Хочу сделать это один. Если не получится, настанет ваша очередь.
- Как скажешь, братец. После последних месяцев небольшой перерыв пойдет всем на пользу.
— А теперь, когда вы наболтались, вернемся к прощанию с Павликом, да?
В свете звезд они провожали Савку, пока от усталости и выпитого не заснули прямо у могилы.
Ты разочаровываешь меня, Северин. Избавиться от кровавой сделки? Никогда не думал, что ты трус!
Каждый проживший достаточно сироманец приходит к этому. Теперь, когда Орден уничтожен, а правду о нем...
Ты поверил сумасшедшему фокуснику?
Его рассказ окончательно убедил меня. Это не воля Мамая или Варгана – это мое собственное желание. Я хочу жить без проклятия.
Хочешь избавиться от силы Потустороннего мира?
Что хорошего дала мне и сила? Волчья тропа потеряла маму. Заставила убить отца. Множество раз ставило на грань гибели.
Слова нытье, а не воина.
Утратил учителей. Потерял друзей. Утратил жену. Чуть не потерял дочь. Жизнь насмарку! Кровь, боль, страдание – вот и все, что принесла мне сила Потустороннего мира.
Ты бы никогда не встретил этих людей вне волчьей тропы.
И жил бы без проклятия.
Ты готов...
Заткнись!
Северин ударил острогами. Лошадь обиженно заржала, рванула вперед, и свист ветра заглушил голос в голове.
Когда троица разъехалась, а Северин впервые за много месяцев тронулся в одиночестве, голос звучал ежедневно громче... Вкрадчивый. Убедительный. Неотступный. Преследовал шепотом во сне, второй тенью вился за спиной, вмешивался в мысли незваными замечаниями. Голос, сведший с ума отца, вернулся к сыну проклятым наследством.
Вот почему сделка должна быть уничтожена!
Как и в прошлый раз, Лина встречала у калитки.
— Ты жив, — сказала вместо приветствия. – Оля очень обрадуется.
- Поздравляю, Лина, - характерник спешился, хотел было обнять ведьму, но вовремя остановил себя. – У вас все хорошо?
– Да, Северин. А у вас?
На этот раз ее голос звучал приветливее.
— Мы вырезали последний отряд борзых. Нашли древнего колдуна, свидетельствовавшего рассвет Серого Ордена и стоявшего за его уничтожением. Потеряли Савку, который заплатил жизнью за убийство колдуна.
– Сочувствую потере, – Лина пригласила его во двор.
– Оля в хижине. Иди к ней, а конем я займусь.
– Спасибо, – он передал вожжи.
Небольшая конюшня пустовала.
– А где Максим?
— Поехал оставить лунное иго в другом месте. Иди уже! Затем поболтаем.
Первым его появление заметил Хаос — распушился, зашипел, сбежал под кровать. Оля обернулась: личико озарила улыбка, которая через мгновение исчезла в плаче, и девочка опрометью бросилась ему в ношу. Северин упал на колени, прижал дочь к себе, ловил грудью всхлипы, гладил пальчики, сжимавшие его плечи, водил щекой по мягким волосам... Закрыл глаза, чувствуя, словно растворяется в маленьких объятиях.
– Папа вернулся, – прошептал, и, пока дочь не видела, вытер слезы.
Когда Лина вошла в хижину, они сидели на полу, а Оля по очереди показывала деревянные фигурки. Характерник тщательно рассматривал каждую, пока ее не забирали, и давали взамен следующую.
Ведьма дождалась, когда Хаос предпочтет покинуть порог, и захлопнула за котом дверь.
— Мне показалось, играла ли Оля с этим адским созданием?
— Разве не удивительно? – Лина собирала на стол. — В первый раз вижу, чтобы Хаос подпустил к себе кого-нибудь после Соломии. Обычно он готов выцарапать глаза любому, кто его коснется... А Оле позволяет даже за хвоста дергать.
Девочка улыбнулась и помахала деревянным котом.
— Она до сих пор не проронила ни слова, — заметил Чернововк, пытаясь скрыть тревогу.
— Исцеление требует времени. Девчонка молчит, но зорко видит, остро слышит и живо соображает, – ведьма подмигнула Оле. – Твои саквы лежат в конюшне, коня я присмотрела. Когда ты последний раз проверял его подковы?
- Хороший вопрос...
Когда-то Соломия, теперь Лина - ведьмы умели заставить его чувствовать себя пристыженным!
– Еще немного, и заковыляет, – напутствовала Лина. — Нельзя так пренебрегать конем. Ты же опытный всадник!
Когда живешь в сломанном времени, о подковах думаешь наконец.
- Мне из головы вылетело, - характерник покрутил в руках угловатого деревянного волка, который ему протянула дочь. — Это ты резала?
- Максимовая работа.
Северин не видел этой улыбки, когда между ними все кончилось.
– Парень скучал без дела, – ответила Лина на немой вопрос. – Быстро учится, любит работать с деревом. Оля радуется, потому что это все новые игрушки для нее.
Угловатый волчик сменился сферическим то ли кроликом, то ли зайчиком, который размерами не уступал бегемоту.
— Спасибо, Лина, что присматривала и...
— Чем больше благодарных слов, тем меньше их ценность. Садимся к ужину.
За столом они точили леса о бытовых делах, ни словом не прохватившись о смерти, мести или войне, как старые соседи, встретившиеся на кружку.
Северин уложил Олю ко сну, принялся рассказывать сказку о соломенном бычке, забыл ее посередине и дальше придумывал, пока веки дочери не склепились. Прислушался к глубокому дыханию, погладил головку, почувствовал волну огромной, нежной, чистой любви. "Я давно отлучила ее от груди... Знаешь, зачем?"
Несколько минут он стоял, изнемогая от немого рыдания, а потом перевел дыхание и на цыпочках вышел на крыльцо, где неспешно чаевала Лина, вглядываясь в холодную октябрьскую ночь.
– Ее подушка пахнет ароматными травами.
— Под ней спрятан амулет от ночных кошмаров, благодаря которому Оля спит без дурных снов.
— Я бы поблагодарил, но одна ведьма сказала, что больше слов благодарности, тем меньше их ценность.
Лина фыркнула.
— О дочери не волнуйся. ей нужно время, чтобы оправиться от всего пережитого.
Мне тоже, подумал Черновок.
- Так что теперь, характерник? Заберешь ее и поедешь себе, чтобы вернуться в другой трудный день?
— Если ты не против, я буду здесь некоторое время, — робко попросил Северин.
Он ожидал отказа, но Лина пожала плечами.
— Будешь ночевать в овце.
— Я вынужден просить еще одну услугу.
Из темноты возмущенно зашипели, и оттуда глянула пара желтых глаз.
– Почему я не удивлена, – Лина обняла чашку ладонями. – Может, тебе травки заварить? Я каждый вечер на сон потребляю, хорошо успокаиваю.
— Завари кое-что другое.
– Приворотное? – Ведьма махнула руками в ночь. - Беги отсюда!
Разгневанный Хаос исчез.
— Зелье для ночи серебряной скобы.
Она измерила его тем длинным взглядом, который Северин никогда не мог точно объяснить. Унижение? Любопытство? Тоска? Жалость? Похоронена страсть? Все вместе?
– Неужели в твоих саквах притаился новый джура?
– Нет. Для меня. Можешь приготовить?
Лина рассердилась.
– Любая дура с рецептом может, – отрубила. — Зачем тебе проводить этот проклятый ритуал?
— Чтобы найти путь к расторжению кровавого соглашения...
Ведьма спрятала лицо под ладонью.
– …и я предпочел бы это сделать как можно быстрее.
– Тебя не понять, сероманец! Любишься с ведьмой, а потом женишься на характернице. Подписываешь потустороннее соглашение, а потом хочешь его расторгнуть.
Ее слова кольнули глубже, чем он ожидал.
- Обещаю все объяснить, - Чернововк приложил руку к груди. - Честное слово! Как никто другой, ты заслужила услышать историю с самого начала.
– Красно спасибо, – Лина встала и толкнула его взглядом разноцветных глаз. — Иногда я размышляю, но никак не могу понять: кто из нас двоих больше дурбецало?
Повела покрытыми платком плечами, словно от холода, подхватила пустую чашку.
— Если тебе так горит, пойду сделаю это треклятое зелье.
Через несколько часов они шли лесом. Сеялась морось. Ведьма в плаще с капюшоном шла впереди без светоча, словно сплошная тьма ей не мешала.
Как в ночь серебряной скобы, вспомнилось характернику. Неуклюжая подпись кровью на свитках, костры Купалы возле Днепра, льдина шрама на сердце... Десять лет. Только десять лет прошло с тех пор.
– Твой долг вырос, – известила Лина.
"Зачем ты сделал это?"
— Когда-то я тут заблудился...
«Чтобы защищать их».
– Я помню. Мавка вывела тебя из чащи, после чего украла твой первый поцелуй.
«Разве не нашлось бы другого защитника?»
– В этом году я видел ее снова.
«Если будет так думать каждый, защитников не станет».
Далеко они не заходили — остановились посреди большой поляны. Холод стелился от сырой земли. Лес настороженно наблюдал.
- Лина, здесь пригодится?
Только Соломии больше нет.
– Согласится. Где ты его встретил? Может, перепутал с другой? Захарии нет.
- Нет, та же. Она освободила меня из Гадриного плена.
Отца нет.
— Неужели? – Лина не сдержала удивления. — Что это за ним такая? Они редки и сокровенны, имеют силу переходить между мирами, когда вздумается, но чтобы разрушить волшебство Владычицы?
Ордена нет.
— Я не придумываю.
И веры больше нет.
— Лучше бы придумывал.
После непродолжительного сопротивления небольшой костер подчинился ведьминому приказу, плюнул влажным отраслям, затрещал пламенем. Северин разделся по пояс, вздрогнул, сел у костра. Закрыл глаза и заставил себя забыть о Линином присутствии. Сосредоточился на воздухе, покусывающем голую кожу, на прикосновениях пламя, танцующего рядом.
Прочь лишние мысли!
Взял миску, полный напиток. Одним непрерывным глотком выпил. Позволил напитку разлиться телом, овладеть мышцами. Глубоко вдохнул. Зашептал чуть слышно.
...Тело мое готово... воля моя незыблема... сердце мое ждет...
Миску сменил нож. Искрящийся сноп костра опалил грудь.
...Между войной и миром... подлостями и добродетелями... между адом и раем...
Он снова чувствовал себя джурой, стоящей на пороге непознанного, устрашающего и бесчеловечного измерения.
Прочь сомнения!
...Не наклонившись... не оглядываясь... не опуская взгляда...
Удар лезвия перенес его по ту сторону.
Не было ни длинного пути, ни уютного садика с избушкой посреди зеленого поля. Гаад, одетый во мрак, стоял на обрыве, где плескалась непроглядная тьма.
— Северин Чернововк, — медленно обернулся. – Я ждал. Зачем ты вернулся?
То же бесстрастное лицо. Тот самый могучий голос.
— Когда ждал, должен знать.
Однако в этот раз Северин не боялся.
— Говори, человек.
– Я пришел за соглашением Мамая.
Багровые глаза блеснули.
— Разорвать сделку невозможно. Ты не найдешь малейшей щели, хоть год вычитывай каждую строчку. Только кровь...
– Я пришел уничтожить свиток.
Он осмелился прервать самого Гаада.
Тот молчал несколько длинных секунд, а потом хлопнул в ладоши. Скрученный свиток явился над морем тьмы: завертелся, словно хотел пробурить смоляное небо Потустороннего мира, и начал разворачиваться. Полоса пергамента непрерывно удлинялась, крутилась спиралью, и вдруг кровавые подписи, беспорядочно усеявшие ее, вспыхнули красным. От каждого взлетела яркая ниточка — грандиозная сияющая паутина разбежалась от свитка, в одно мгновение накрыв мертвые равнины кружевным куполом. Ниточки тянулись за видоколо, скрещивались, утончались, однако не рвались и не исчезали. Свиток медленно кружил в небе продолговатой желтой змеей, словно воздушный змей на тысячи поводков. От этого величественного зрелища у Чернововка отняло язык: таких чар он даже представить не мог.
Одна из нитей впивалась ему в грудь посреди шрама.
– Пуп на животе: символ связи с твоей матерью, которая дала тебе жизнь, – прогремел Гаад. — Рубец на сердце: символ связи с моим миром, дарившим тебе силы.
С каждым словом его голос становился все громче.
– Я – виток и источник. Я калиновый мостик между характерниками и их силами. Соглашение – часть моего естества! Ты пришел уничтожить ее, человек? Для этого тебе придется убить меня.
Последние слова прозвучали так оглушительно, так что перепонки в ушах Северина чуть не лопнули.
– Убить тебя? - переспросил тот. – Убивать я научился в совершенстве.
Не колеблясь ни мгновения, характерник выхватил нож и метнул в багряноглазого. Серебряное лезвие прошило грудь, как воздух, нырнуло в непроглядную тьму и исчезло.
От смеха Гаада кровавые ниточки затряслись.
— Что ж… Может быть, она не зря выбрала тебя, — сказал Гаад потише. — Нет, человек, убить меня не так просто.
— Если это единственная возможность уничтожить сделку, то я придумаю способ, — Северин бесстрашно встретил багровый взгляд.
— Я выбрасывал отсюда и за меньшую наглость.
Уж выбросил, если бы предпочел, подумал Чернововк.
— Я буду возвращаться снова и снова.
— А ты ярый! Не очень умен, но упрям.
– Я узнал правду о сделке. О Мамае и Пугаче, — говорил Северин, несмотря на рассудки. — Я не успокоюсь, пока не освобожу мир от проклятия сероманцев.
– Кто дал тебе право решать за всех?
– Я сам взял его. Ты столетиями собирал наши души...
– Ваши души?
Светящиеся красные сети снова затряслись от хохота.
— О какой душе ты говоришь, человек? — Гаада одежда слетела, словно под порывом ветра. – Скажи, когда у вас поселилось это болезненное желание расщепиться на обозримое и эфемерное? Почему вы не можете оставаться цельными, которыми вас родили матери?
– Не понимаю.
- Так я объясню! После всестороннего изучения ваших непрочных тел и отвратительных внутренностей могу сказать наверняка: никакой души не существует.
Гаад умолк, наслаждаясь растерянным выражением на лице Северина.
- Моя сделка - ты даже не читал ее, истукан! — заключается в том, что кровь, как и тело в посмерти, пролитая тобой, принадлежит Потустороннему миру. Все! Сказки о душах, якобы прикованные к земле, обреченные на ад и вечные мучения, — это уморительные выдумки.
Карминовые ниточки чуть слышно зазвучали.
— Люди любят придумывать слова. Все должно быть названо — даже то, чего не существует и никогда не существовало. Слова помогли людям покорить мир, но заложили стены недоразумения между вами...
Северин безмолвно слушал.
— В страхе перед стихиями и неизвестностью люди придумали богов. В страхе перед смертью и конечностью люди придумали душу. Вы верите в нее так давно, даже забыли, что это вымысел. Испуганные смертные, обманывающие себя сказочками о будущем бессмертии, Гаад покачал головой. — Вы приписываете мне многое, но я не кормлюсь выдумками.
Он умолк и вернулся к пропасти.
— Если ты говоришь правду... — осторожно сказал Чернововк.
– Я всегда говорю правду!
— Значит, все в крови.
– Всегда была.
Гаадова фигура исчезла, а через мгновение выросла перед характерником — вдвое выше, грознее, недостижимо. В то же время повеяло холодом и жаром.
— В конце концов, почему бы нет? – сказал Гаад. — Ты первый, кто решился. Отвага заслуживает вознаграждения. Ты слышишь меня, человек?
– Да.
— Ну, слушай внимательно, потому что никто и никогда этого не слышал!
Померзанный красной паутиной Потусторонний мир свидетельствовал их разговор. Свиток кружился в небе, похожий на падучую звезду с гигантским хвостом. Ниточки стиха звенели, словно расстроенные струны.
Гаад сжал руки в кулаках. Протянул их вперед, словно держал чашу весов. Медленно разжал пальцы левой стороны — с ладони просыпался черный песок.
– Мертвая земля.
Раскрыл правую — упали похожие на хрусталь капли.
– Мертвая вода.
Пустые ладони указали на пустынные равнины.
— Этот край не всегда был таким. Когда-то он жил... И крошка жизни все еще теплится в ней. Но раздуть ее непросто — почти все считают это невозможным.
Северин навострил уши.
— В результате катаклизма жизнь вытекла отсюда... Тогда открылись ворота в другой буявший, кипящий и цветущий мир. Почти все, кому посчастливилось выжить, двинулись на поиски новой родины... Чтобы скитаться и прятаться в этих землях незваными зайдами.
Ему вспомнились домовые, Властелин леса, цверг и другие потаенные создания, маленькие и большие, беззащитные и грозные... Сколько он порабощал кровавой печатью?
— Я был среди одиночек, отказавшихся бежать. Приобщился к величайшим мудрецам, стремившимся исправить то, что казалось неисправимым. Владычица разделила земли между нами на угодья, где каждый мог работать над своим замыслом, и дарила право на любые попытки, если они не мешали другим. Титанические труды, эпоха за эпохой... Сначала мы верили в себя: предлагали, обдумывали, спорили... Бесполезно. Общий пыл угасал после каждой неудачи. Некоторые отчаялись. Я лично пробовал дважды — и дважды терпел поражение, хотя каждый раз был уверен, что несомненно должен выйти.
Гаад махнул рукой. Гнездо тьмы вылетело из пропасти, смялось, сложилось в одну маленькую точку... а затем стремительно развернулось и бултыхнулось на место, подняв волны мрака.
— Пусть мое подобие не обманывает тебя: для нас форма не постоянна. Мы способны искажаться, как заблагорассудится, и менять мир вокруг без всякого движения на вид.
Лицо Гаада задрожало, размазалось - осталось только пара красных глаз. Его одеяния стремительно менялись: крестьянские наряды, рыцарские доспехи, характерная униформа, странный невиданный костюм... Несмотря на неустойчивые формы, голос Гаада звучал так же неизменно.
— Жители другого мира звали это волшебством. Во что бы то ни стало они стремились получить хоть каплю таких сил, — Гаад прекратил метаморфозы и вернулся к своему первоначальному лику. — Дикари не осознавали, какая могучая амброзия течет по их жилам...
Северин невольно посмотрел на сдержавшую с его груди нить. Пытался прикоснуться к ней, но пальцы прошли насквозь.
— Магические соглашения: обмен части нашей природы на вашу кровь, эссенцию жизни. Чем больше мощь — тем больше пактов можно сложить, и получить большую силу вместо этого. Пока другие отчаялись в возможности что-то исправить, я, после двух неудачных попыток, наконец-то понял, как можно возродить наш мир.
Характерник не перебивал ни словом: как и Рахман, Гаад впервые мог наконец-то вывернуть душу... Какой, по его словам, не существовало.
— Гаспид, Нечистый, — попадавшие сюда искатели обращались ко мне разными прозвищами, считая кем-то из своих сказок, — Гаад подвел лицо к небу. — Если бы меня только озарило раньше! К величайшему сожалению, эпоха кровавых жертвоприношений тогда уже истекла.
Гаад подхватил одну из ниток, тянувшихся от свитка. Между его пальцами она налилась силой, зазвучала громче, запульсировала, как полная крови артерия.
– Пришлось искать новые возможности. Человечество быстро менялось: от мелких тотемов и племен до великих богов и государств. Разные народы, разные языки, разные флаги. Я долго наблюдал, но не понимал этих разделов, пока не понял, как их можно использовать.
Багровые глаза ослепительно вспыхнули.
— Те, кто любой ценой стремятся защитить родную землю! Отвага. Упорство. Самоотверженность. Этих слов можно не понимать, чтобы осознать, что капля такой крови стоит кадки крови испуганных жертв. Именно она нужна этому миру.
Пейзаж мгновенно изменился: свиток над головами исчез, а нить, которую только что держал Гаад, больше не терялась на горизонте, а дрожала в шершавой коре огромного дуба, раскинувшего ветки чуть ли не до самого неба — искра жизни в царстве смерти.
— На отведенных мне территориях в мире людей шла очередная война, и я ею воспользовался: один искатель бессмертия помог проверить жизнеспособность нового замысла, а затем привел юношу, который искренне считал, будто сделка закончится на нем... Бедняга Мамай понимал. Следом ожидаемо пришли другие победители... Когда враг на пороге, сабли не ломают, ведь так, Северин?
Он вздрогнул: именно эту фразу недавно произнес Рахман.
– Это ты вразумил Сокола! - воскликнул Чернововк.
– Серый Орден стал моим шедевром. Отчаянные добровольцы, стремившиеся защитить собственный дом, с вашей стороны, и соблазнительное соглашение с моей. Условия я продумал заранее: силы и противовесы складывались таким образом, чтобы вы не стали непобедимы — небольшой закрытой кастой, правящей другими; чтобы вы погибали и приходили с новыми подписями; чтобы ростки с ваших тел раскинулись обильно и обильно, Гаад указал на свиток, едва видневшийся за горизонтом. - Честный обмен. Каждый получает свое.
Характернику хотелось ненавидеть Гаада, но пронизанное волшебной нитью сердце отзывалось пустотой.
— Все равно... Не понимаю. Зачем?
Палец указал под ноги Северина.
— В сердцах, которые вы режете по собственному желанию, таится незримое семя. Питается, растет, закаляется волчьей тропой. Когда сердце умирает, из него проклевывается росток новой жизни, который вы называете характерными дубами. Понимаешь теперь, почему сделка необратима?
Гаад поднял один из желудей, осмотрел, бережно бросил в глубокую расщелину.
— Из ваших тел, завещанных Потусторонним миром, они растут здесь — мои дубравы. Наше будущее, - его голос громче, и черные листья затряслись. — Годами, десятилетиями, веками они медленно охватывают мои угодья, крепнут, рассыпаются новыми зернами, сплетаются в слоях мертвой земли сетями безграничных корней, где их никто не потревожит, лелеят всю пролитую когда кровь... Ждут своего времени — времени возрождения! Этот небольшой клочок станет первым островом жизни.
Он погладил кору величественного дуба, восставшего из тела первого характерника.
– Орден выполнил свое истинное предназначение.
То есть... Они присягали, жили, дрались, умирали с верой в проданную душу... А на самом деле становились живым гумусом для деревьев другого мира?
— Не пойму, как кровь пробудит мертвую землю.
– Ты и не должен.
Вот тебе воспетая легендами волчья тропа. Вот тебе правда!
— Зачем тогда дубы растут в мире?
– Те бледные тени – одна из моих ошибок. Я не ожидал, что деревья будут иметь двойников. Не учел некоторых связей между мирами... Впрочем, в таких колоссальных делах невозможно все предвидеть.
Характерник посмотрел на свою грудь. Нить, тянувшаяся отсюда, пульсировала в такт его сердцебиению.
— Не помню, как в мое сердце что-то вкладывали.
– Некоторые вещи я приказываю вам забывать.
В ушах скрежетнуло, и перед глазами стали одинаковые карты с рисунками волчьих черепов. Капля крови растекается белым фоном, рисует красный мостик. Воспоминание вынырнуло, будто камень из сапога, который терзал так долго, что стал давно привычным.
— Например, моя маленькая игра, — на мгновение в руке Гаада промелькнуло бревно. — Ты был среди тех, кто рискнул, за что и получил силу свободно путешествовать между мирами... Хотя не смог сохранить ее, потому что не имел достаточно клепок, чтобы не сердить Владычицу.
Слишком много для одного разговора. Многовато, чтобы осознать все сразу. Тем более, когда багровые глаза смотрят так насмешливо!
- А Зверь?
— Суть, что лепетает в твоей голове? – Гаад улыбнулся. — Еще один непредвиденный вывих условия, по которому нельзя задолго находиться на месте. Я не предвидел, что вместе с природой волка это может расщепить ваши личности. Люди — такие хрупкие создания...
Багровые глаза Гаада. Багровые глаза отца.
— А тот неугомонный истукан, который по верности Мамаю ставил свои несуразные опыты, лишь усугублял трещины и присылал разбитые сознания несчастных в путешествие без возврата.
Северин собрался с мыслями на новый вопрос, но Гаад махнул руками.
— Время болтовни закончилось.
Они вернулись к пропасти. Гаад разинул отвратительно увеличившуюся пасть и свиток, свернувшись, нырнул ему в глотку. Призрачные нити растаяли. Вокруг снова царили сумерки, покрытые тусклым сиянием неподвижного светила.
– К делу, – Гаад повернул черты лица к привычной форме. — Мой замысел готов к воплощению, и поэтому я должен умереть. Ты же за этим пришел, Северин Чернововка?
Ошарашенный, характерник кивнул.
— Моя плоть утончилась, поскольку множество метаморфоз и сделок окончательно истощили ее. Поэтому мне нужен кувшин – смертное тело, которое можно убить.
— Которое умрет вместе с тобой.
- Конечно. Это должен быть кто-нибудь из подписантов.
— Конечно, — сказал Северин.
Теперь ясно, почему он все рассказал.
– Есть дополнительное условие, – Гаад скривился. — Поскольку мои нити должны остаться непотревоженными... Необходима чья-то эссенция. Так сказать, новое сердце. Слово описывает человеческую природу и не имеет отношения к нашему настоящему строению, однако...
— Ни при каких обстоятельствах нельзя признать ни крошки сходства между потусторонним величием и ничтожными человечками, — фыркнул Северин. — Так сердце, бывает, не драгоценным камнем кажется? Не дарит бессмертие?
– Ты уже касался подобного, – кивнул Гаад. — Чтобы пробудить дубравы, мне нужно могущество того, кого вы зовете лешим. Оно не дарит бессмертие. Разные сущности – разные силы.
— Почему не возьмешь сердце сам?
— Я не прихожу в ваш мир, поскольку прикован к своим угодьям.
Неужели кто способен приковать самого Гаада?
— Знаю одного лешего, который предсказал, будто в следующей встрече кто-то из нас погибнет, — сказал Чернововк после коротких раздумий. — Предыдущее его пророчество сбылось.
— Их линия всегда была сильна в предвидениях.
- Так вы знакомы?
– Я знал его предков. Мы разделены на... Кланы? Дома? Трудно подобрать созвучное слово из вашего языка. Нам известны родственные отношения, но они не весят так много, как в мире людей. Наш род определяет, кем мы являемся и кем можем быть; впрочем, это не делает нас неровными... Но я вижу непонимание в твоих глазах и дальше не буду продолжать. Существам, уничтожающим себе подобных за отличие цвета кожи, не понять таких вещей.
— Хватит уже клиньев!
— Тебя чуть не убили за подписание моего соглашения. Не стоит обижаться на правду.
— Ты презираешь людей, но доишь нашу кровь, как молоко из коров.
– И никогда не скрывал этого, – Гаад высох. — Безусловно, ваш вид имеет несколько добродетелей, но они не видны за лесом недостатков.
— Хватит разглагольствовать, — Северину надоело слушать обиды. — Значит, тебе нужно сердце лешего и живой характерник.
- Доброволец. Я не завладею телом без согласия владельца, – Гаад подмигнул. — Это не запихнуть кому-то камни в глотку.
— Итак, весь успех величайшего замысла теперь зависит от тупых созданий? - поинтересовался Чернововк с улыбкой. — Тебе очень повезло, что борзые не добыли меня.
– Почему ты считаешь себя особенным? Из-за поцелуя мавки? – Гаад нахмурился. - Не пришел бы - призову другого.
— А если никто не отзовется?
– Тогда мой план не сбудется и этот мир окончательно погибнет, – пожал плечами Гаад. – А ваш мир станет нашим!
Что?
— Обойдем этот пустяк, потому что мне не нужна паника, — Гаад щелкнул пальцами.
Северин почувствовал, будто только забыл что-то очень важное.
— Слушай внимательно: ритуал должен состояться в тот день, который называется у вас зимним солнцестоянием... Чего ты хохочешь?
— Это мой день рождения.
***
Или заклятие рассеялось со смертью Савки? Или в одиночестве его воля сломалась, словно былина над обрывом?
Малыш поехал к матери. Щезник поехал к дочери. А он остался один на один с миром, где ему не осталось ни назначения, ни близких.
Разве водка, надежная и безотказная, всегда готова сложить кумпанию, выслушать и утешить, сшить скучные дни нитью вожделенного забвения. Он нырнул к знакомому чорторию, плыл в белых глубинах среди корней калгана и россыпей тмина, вокруг кружили красные перцы с кочерыжками кукурузы, медленно тонули обломки бутылок и кувшинов, а он утопал вместе с ними, растворялся в мути.
Игнат хрипло закашлялся, стукнул по грудине кулаком, сплюнул, крякнул. Спать в мокрой фосе было скверной идеей: вымазанная в овраге одежда не высыхала, а опрометчиво оставленные открытыми саквы нахлебались дождя, так что пришлось ехать во влажности — Упырь-то завез в задупье без хижины, а возиться с мокрыми ветвями для веток для мокрых ветвей. Не сахарный, не растает.
Тем более что сивуха согревает не хуже. Он приклялся к бутылке, но проглотил капли.
– Курва мать!
Схватил другую – пустая. И фляжка опустошена. Последние серебряные шары променял на этот первак!
Возмущенный недостатком, сероманец поднялся на ноги, несколько секунд удерживал равновесие, а потом поплелся к припасам. Вывернул сумки вверх дном, заглянул в каждую с головой, однако питья не нашел. Попытался копнуть Упыря, — кто-то должен был быть виноват, — но промахнулся и зарылся рожей в землю.
Протер глаза, сосредоточился на дереве перед собой... Не может быть!
Дуб. Характерный дуб!
Волнистым шагом Игнат достиг заветного дерева. Пьяным везет! Он достал нож, сразу уронил, дернулся, наклонился, упал следом. Надо обозначить это место в атласе... Если бы он не потерял его когда-нибудь...
Бойко разрезал пучку большого пальца, стал на колени, приставил порез к коре.
- Катр! Искро! То есть... Искры от Энея! Что сегодня за день? То есть вечер... И какой месяц? Сентябрь? Октябрь? Насрат. Искры от Энея. Сестренка! Хватит уже прятаться. Мы все глаза выплакали. Возвращайся! Щезника ты, может, и обманешь, но не меня. Эти борзые разве что сапоги твои могли облизать. Таким нелепым вылупкам не дано тебя убить! Мы их всех вырезали, так что будь спокоен. Отрубили тупые макитры одну за другой, они катились по земле, как кочаны гнилой капусты, пока тела обсыпались напоследок. А подлец Шварца всадили на кол, где он и сдох в страшных муках. Жаль, что ты упустила! Да я понимаю: устала. Больше года с младенцем на руках, без помощи, в вечном бегстве... Каждый захотел бы отдохнуть после такого. Но ты возвращайся, ладно? Нам без тебя грустно. Дочке грустно, Щезник... И мне тоже!
Мгновение он собирался с мыслями.
— Всякая жизнь боялась тебя, а сначала даже ненавидел, потому что ревновал к отцу... Почему не ценил дороже всего? Почему Уля и Остап должны были навсегда уехать, чтобы я осознал потерю? Почему ты должна исчезнуть, чтобы я понял, насколько родной ты мне была? Твой младший брат — тот еще болван, правду ты говорила... Эй! Слышишь, Катр? Я – олух! Можешь так ко мне обращаться. Только возвращайся. Пусть Мамай... О, о Мамае, к слову, мы многое узнали! Он читать не умел, представляешь? И не хотел, чтобы характерщики набирали новых джур... Я бы с ним выпил. Но рассказывать все в письме не буду, потому что тогда точно не вернешься.
В новом приступе кашля Игнат поднял глаза на темную колонну ствола. Капля крови осталась незаметным маленьким пятнышком на коре. Не было красных искр и кровавых букв, не было строк его послания.
Другой рукой он достиг земли. Нащупал и поднял несколько желудей. Присмотрелся к опавшей листве — они не были ни кроваво-черными, ни бело-пепельными. Обычные дубовые листья желтоватых и коричневых оттенков.
Бойко подул на порез, оперся спиной о ствол. Поднял лицо к облачному небу и закрыл глаза, чувствуя, как земля кружится вокруг в пьяной карусели.
- Ничего, - прошептал.
Внутренности содрогались рвотными порывами. От выпитого или от самого себя?
Он проснулся в полдень с привычным похмельем. Глянул по разбросанным снова пропитанным влагой вещам, поискал съедобного, нашел кусок черствого хлеба. Запил водой, кое-как сложил вещи.
Упырь смотрел неодобрительно, дергал ноздрями, фыркал и постоянно отворачивался: не любил перегара.
- Везы к людям, - приказал Игнат.
Он достал варгана, и, как делал каждый день, забренчал — когда не было водки, убивать время помогала музыка. Волнистый звон варгана заполнял полые осенние пейзажи, звучал в холодном воздухе, распространялся по серому своду небес... И успокаивал.
Через несколько часов лошадь вынесла на дорогу — как назло, безлюдную. Указателей не было. Упырь чавкал копытами в раскисшей грязи, а Игнат собирал монеты, которые чудом остались среди пожитков, пока дорога не вывела в гостеприимный двор «Pid двумя strilamy». В подтверждение названия на почетном месте в зале висели две древние скрещенные стрелы.
– Им уже сто лет, – надменно сообщил трактирщик, – Стрелы, благодаря которым мой прадед построил этот заезд. Прошу садиться!
Бойко бросил саквы под лавку. В зале был только один посетитель, который драл в углу пиво, и все внимание хозяина принадлежало характернику.
- Горячего супа хотите?
- И комнату тоже. Если этого достаточно.
Он высыпал на шинквас пригоршню накопившихся трасс. Хозяин смел их на ладонь, пересчитал, вздохнул.
– Раньше бы не хватило, – и монеты исчезли в кармане. – Но теперь хватит. Я сейчас заработком не брезгую.
Игнат отблагодарил притворным любопытством.
— Что за история с этими стрелами?
— Видите вон ту, темную, с ржавым наконечником? — Наверное, этот рассказ рассказывали каждому гостю. — Мой прадед застрелил кабана, чуть не разорвавшего дочь шляхтича на охоте. Точно в сердце попал хряке! Безгранично благодарный шляхтич приказал прадеду пустить вторую стрелу, чтобы земля, куда она упадет, стала подарком за спасенную девушку...
Шинкарь налил полную миску, отрезал свежую буханку, поставил угощение перед гостем. Пахло вкусно.
– Где мы сейчас?
— Простите?
- Что это за дорога? — Игнат заработал ложкой, тщательно обходя усы, которые вечно пытались попасть в рот.
- На пути из Гайсина в Немирово. Продолжение следует Винница. Заблудились?
– Немного, – характерник неопределенно покрутил ложкой. - Так что случилось с прадедом? Стрела попала в лягушку, которая превратилась в княжну?
– Куда там! Обменял полученный участок на придорожный, построил этот двор и назвал в честь двух стрел, изменивших его жизнь.
— Обычно шляхтичи харкают простолюдинам на спины, а не осыпают землями.
— Это был истинный благородный господин. Большая редкость!
— Как целомудренная шлендра?
Трактор весело рассмеялся и указал на его сабли.
— Вы не военный?
– А что?
– Отец мой завел традицию – первую воинам наливать бесплатно.
— Если Серый Орден до сих пор считается, то наливай.
Трактор удивленно уставился. Взглянул на Бойко, словно впервые.
— К гетману Яровому между этими стрелами покоился образ Мамая, — прошептал, словно человек в углу мог подслушать. — Пришлось снять, когда борзые угрожали все сжечь.
— Хорти теперь грызут землю, — отмахнулся Игнат.
Трактор забрал миску, и подал полную рюмку, которую характерник одолел одним глотком.
– Добрый самогон.
- Дедовский рецепт! Вкусно?
— Денег нет, так бы я еще выпил.
К шинквасу подошел другой гость — долговязый юноша. Одежда была недешевая и чистая, на поясе покоился палаш в сверкающих ножнах. Какой-то наглый паныч, заключил Игнат.
– Первую выпил на дурака?
Щеки усеяны угрями, зубы непрестанно покусывают верхнюю губу, взгляд скачет туда-сюда. Чем-то он напоминал Игнату памятного Бориса-Мармуляда.
— С каких войск ты? Полк вонючего одобряющего?
Характерник смерил юношу равнодушным взглядом.
— Что ты уставился, говна? Когда последний раз мылся?
В старые времена, подумал Бойко, он бы зубы выплевывал.
— Драка ищешь, парень?
- Пасть у тебя сральником пахнет, - жевжик хрустнул шеей, словно разминался. — Может, ищу.
— Иди под мамину юбку поищи, — отмахнулся Игнат. — Там обычно не протолкнешься.
Молодой человек выхватил стилет.
- Анируш! — трактирщик достал массивную палку, покрытую гвоздями. — Если нужно морды чистить, то киньте за ограждение, уважаемые! А здесь соблюдайте порядок.
Характерник вздохнул, глядя на пустую рюмку. Жевжик плюнул на шинквас, смерил сероманца свирепым взглядом и вышел, громко хлопнув дверью. Трактор невозмутимо вытер мокроту тряпкой.
— Сколько пива этот щенок выжлукнул, когда лезет к незнакомцу с двумя саблями? – поинтересовался Игнат.
— Это гнилая душа, пан! Подрезал какого-нибудь вельможу в Виннице, а его брат, сердюк высокого чина, сейчас все улаживает. Гивнюк здесь будто скрывается, а действительно постоянно ищет крови. Щедро платит, сволочь, а мне сейчас каждая монета весит... С тех пор, как столицу в Киев передвинули, посетителей не хватает, — оправдывался хозяин. — Вот и приходится потакать.
- Он моего коня не искалечит? — встревожился Бойко.
— Кони ему неинтересны, — успокоил трактирщик. — Будет ждать, когда вы пойдете к ветру. Сразу в печень ударит... Уже было такое, едва спасли беднягу.
- Оружие серебряное?
– Он богат, но не настолько.
– Сейчас вернусь.
И в самом деле: только Эней вышел во двор, в сторону клюнул стилет. Раз, второй, третий... Умело и быстро — так же били головорезы Шевалье.
Он схватил жевжика за запястье, сжал до хруста.
- Подлец! Любимую рубашку поштыкал.
Стилет молниеносно сменил владельца и уперся острым жалом под юношеский борлак. От такого течения лицо жевжика поблекло, а в воздухе растеклась резкая вонь стула.
– Акарс! — крикнул неудачник убийцы. – Акарс!
– А?
– Акарс! — промолвил тот, чуть не плача. — Проклятие против нечистого!
— Это слово «срака» наоборот, болван. Давай кошелек, пока я тебе руку не сломал.
Весомый кошелек перекочевал к Игнату. Тот нажал стилетом:
— Если через минуту тебя здесь не станет, отрублю руки и ноги. Будешь ползать червем и прутком себе подмахивать. Понял?
Освобожденный жевжик бросился в конюшню. На бегу из штанины вываливалось дерьмо, от чего Игнат покачал головой и вернулся к шинквасу.
– Продолжим, – характерник раскрыл кошелек, присвистнул и отсчитал два таляра. — Самогону мне, сударь! Но закусок побольше.
— Вы лишили меня единственного устойчивого источника прибыли, — пробормотал печально трактирщик.
— И злой славы для прадедовского заведения.
Водка не задает трудных вопросов: она их подавляет, чтобы потом затуманить размышлениями о смысле жизни и собственном предназначении. Поэтому нужно пить дальше, чтобы и они исчезли, а настала желанная пустота.
Игнат был уверен, что на следующее утро за ним приедут, но ничего не случилось — что было странно из-за количества золотых в кисете. Стилет также был из недешевых: по одной грани тянулась тонкая надпись, и слабовавший в языках сероманец постановил, что это итальянский.
Наверное, в дороге догонят, решил Бойко. По возможности, такие дела всегда делаются без лишних свидетелей. Конные сердюки накажут наглого грабителя, осмелившегося напасть на младшего брата одного из синежупанников, но скрылся с места преступления. Времена сейчас темные, а за мертвого мародера только вознаградят...
Сердюки так и не явились. Набитый деньгами кошелек приятно грел карман, в саквах уютно булькали новые запасы самогона. Довольный неожиданным богатством и несколько разочарованный отсутствием приключений, характерник прибыл в Винницу.
Недаром плакали воском тысячи свечей в храмах, зря верующие молились: на берега Южного Буга вернулся покой. Исчезли бесчисленные министерства, посольства, экипажи, вельможи и журналисты. На улицах снова стало тихо и чисто. Только владельцы гостеприимных домов, гостиниц, ресторанов и кабаков скучали по прибылям, которые за несколько месяцев равнялись многолетней выручке, и неохотно стирали ценники на меловых досках. Заборы покрывали новые плакаты войска Сечевого, а воздух вонял выбросами заводов, непрерывно работавших на победу.
Эней давно не бывал в людном городе, поэтому спешил и шагал, оглядываясь вокруг. Упырь неотступно тряс следом. Прохожие бросали на характерника осторожные взгляды, прятали глаза, ускоряли шаг, пытались обойти по широкому кругу или переходили на другую сторону улицы. Он к такому отношению привык, и внимания не обращал... Тут ему случился бездомный.
Грязная ветошь. Черные ногти. Длинные волосы обхватили голову нечесаным колтуном, между неряшливыми усами и косматой бородой проглядывали растрескавшиеся губы. Из лохматого писка над обветренными щеками сверкали глаза - впалые, красные, подчеркнутые набухшими мешками. Типичный пропой, который сотни в каждом большом городе... За спиной халомидника он разглядел рукоять двух сабель.
Зеркало стояло в витрине то салона, то ателье. Игнат окляк, словно впервые увидел свое изображение: немытый бездомный пропой!
Ныряет в бутылку. Дерется с малолетними дристачами. Радуется награбленным монетам. Ночует в канатах. В каком-то он замерзнет до смерти... И никто не похоронит безымянного босяка.
Без цели. Бессмысленно. Перекати-полем по жизни, пока не сдохнет на пьяную голову.
Даже в мокрице должно быть самоуважение.
Полный отвращения к себе, Бойко подавил желание выстрелить в зеркало и решительным шагом направился к ближайшему заезду, где заказал корыта и поправь все вещи. Заказал вторые корыта, потому что вода у первых превратилась в грязь вымылся сам, поел и лег отдохнуть до следующего утра.
Парикмахер с длинными, закрученными вверх усами поклонился и пригласил к креслу. Игнат сбросил перевязь с саблями.
- Работы немало, - цирюльник укрыл его по шею мягкой простыней. – Как хотите стричься?
- Как здесь побрите, - характерник передал старый дагеротип. — Сделайте селедку и усы, остальные — чертовски.
Парикмахер кивнул и принялся сбивать мыльную пену.
- Хорошая фотография! Лихой вид вы имели в юности.
- Это не я.
- В самом деле? Очень схожи.
– Не знаю этого парня. У него есть будущее. Он хочет жить, — характерник посмотрел на фотографию, а потом спрятал ее в карман. – А у меня будущего нет. Я готов умереть здесь и сейчас.
– Только не под моим лезвием, – улыбнулся цирюльник, но глаза его не смеялись. – Прошу откинуть голову. Я начну с прически, а потом перейду к лицу.
Далее Игнат не проронил ни слова (преимущественно из-за горячего полотенца, лежавшего у него на писке). Парикмахер работал быстро и ловко, сначала ножницами, затем бритвой, одновременно развлекал посетителя баснями о Виннице-столице. Ни разу не порезал.
Напоследок набил Гната острым духом и повернул к зеркалу, а сам принялся мыть руки.
– Прошу!
На него смотрел парень из фотографии — избитый годами, с потухшими глазами... Но тот же Игнат Бойко. Не зловонный безымянный бездомный.
– Я намазал ваши усы лаком, которым пользуюсь сам, – цирюльник провел себя по усам. – Хорошо держит форму!
– Сколько я виноват? – Игнат встал, не отрывая взгляда от зеркала.
Когда он выглядел в последний раз?
— Ни гроша.
Удивление заставило перевести глаза от собственного отражения к парикмахеру.
— У меня двоюродный брат, светлая душа, у казначейских был, — объяснил тот. - Погиб в Буде, земля ему пухом.
Перекрестился. Бойко решил не говорить, что всех убитых в Волчьем городе сероманцев сожгли.
— Радуюсь, что кто-то из Серого Ордена уцелел, поэтому жалованья с вас не возьму.
– Но я хочу заплатить.
— Я хорошо заработал, когда здесь была столица. Не оскудею, — цирюльник подмигнул. – Впрочем, могу подсказать, где ваши деньги примут с большой радостью.
Дорога привела в тот же салон с зеркалом в витрине.
- Все крутится по кругу, - пробормотал Игнат.
Кислое лицо продавца исчезло, когда он увидел характерного кошелька.
— Обновить гардероб, разумеется! Может, господин желает сшить костюм на заказ?
Кунтуш из черного бархата. Вышитый золотой нитью Мамай на сердце извне. И год, 1845, – на сердце с внутренней стороны.
- Господин желает, - Игнат чуть не расхохотался, когда произнес такое вслух, - господин желает готовой одежды.
В голове родился замысел.
Он приобрел плащ и пару костюмов для охоты — похожие на наряд сумасшедшего магната, охотившегося на них десять лет назад, и сразу переоделся. Запретил усердному продавцу выбрасывать старые одежды и положил их вместе с обновами.
Расплатившись без торга, пошел к оружейнику.
— Какие замечательные сабли, пан!
Да, прекрасные! За ними Игнат ухаживал гораздо лучше, чем за самим собой.
– Почему решили продать, если не секрет?
Это был подарок отца...
— Если передумаете — верну за ту же цену.
Это были просто острые куски закаленной стали.
При Бойко оставался револьвер (второй забрал Ярема) и стилет жевжика. Ха! Если бы тот болван прямо сейчас столкнулся с ним вплотную, то не узнал бы.
Характерник вернулся в комнату, покорписался в саквах, перевел самое важное в новый чемоданчик. Пошел в конюшню.
– Прощай, старый друг, – погладил Упира по холке. — Мы с тобой побывали в адских жорах... И ты всегда меня выносил оттуда. Отдохни теперь, да?
Упырь бил землю копытом. Уходить от него было труднее, чем отдать близнец в чужие руки.
- Один билет в Лиссабон? Без обратной? - переспросила кассирша. — Есть только каюта первого класса, другие раскуплены.
– Беру.
Спешно построенный после начала войны воздушный порт расположился в западной части города. Далее, у железной дороги, болтали грузовые доки; ближе стояли пассажирские. Созерцание стройных башен с медленными неповоротливыми цеппелинами вселяло душевное спокойствие. Тот, что около пяти, — его...
Игнат сел за свободный столик в кафе под открытым небом, выложил перед собой билет, проверил: да, все правильно. Пятая башня. До вылета часа два. Повезло, что рейс, который проходит раз в десять дней, произошел именно сегодня.
— Что хотите? — спросил Кельнер, поклонившись.
– Кофе.
Наконец, зачем ему оставаться?
Месть кончилась. Ордена больше нет – и не будет. То, что слепит старший Яровой... Нет. Даже если гетман лично пообещает ему кольцо есаулы.
Варган погиб. Савка погиб.
Катя погибла...
У малыша любимая. У щезника есть дочь. А он, брат Эней? У него нет никого. Никого и ничего!
Снова шляпать между скрытым поселком и имением Яровых? Заливаться по вечерам водкой? Смотрить, как годы бессодержательно текут мимо?
Нет. Этот билет – не побег. Это обретение того, что дарит смысл. Это нож, пробивающий сердце, чтобы открыть новую тропу.
Друзья поймут. На то они и друзья! Филипп одобрил бы такое решение... Если откровенно, исчезновение Енея ничего не изменит. Не такой умный, как Варган, или странный, как Павлин... Какая из него польза? Он только ругался, пил и махал саблями. Простой парень с черным солнцем на груди. Небольшая потеря.
Кельнер принес дымящуюся чашечку, и Игнат кивнул, стараясь не выдать разочарования ее крошечными размерами. Теперь он играл новую роль, странную и необычную — в дорогом костюме, с напомаженными усами и выбритой селедкой, Игнат выглядел благородно и импозантно, и на него поглядывали с любопытством... Особенно женщины. Он забыл, как они могут смотреть! В новой роли Бойко чувствовал себя причудливо, но приятно.
Итак, воздушное путешествие от востока Европы до самого ее заката. Затем водой из Лиссабона в Новый свет. А там – на поиски семьи.
Ульяна. Как ей ведется? Здоровая? Где поселилась? Или к ней хорошо относятся?
Остап. Насколько вырос? Освоил ли новый язык? Где учится? Нашел ли себе друзей?
Семья. Его самые близкие люди! Неужели после всего пережитого он наконец отправляется в семью?
Игнат одним глотком выпил горький напиток. Ох и мерзость! Горечь сразу отравила его мысли, осела на языке гущей, похожей на черный песок Потустороннего мира. Покатилась к желудку унынием.
А что, если они не обрадуются? Живут себе счастливо вдвоем... Как они жили здесь, пока он, безголовый болван, бродил где-то!
А что, если Ульяна нашла другого? К такой красавице все под ноги ложатся — хоть в Канаде, хоть в Африке... Молодая. Одинокая. Зачем ей отказывать себе в счастье?
Хватит радоваться уморительным мечтам. Они живут новой жизнью на новой земле. Они не ждут возвращения старого обломка.
Зачем портить их согласие?
Проклятие не сбросить. Судьбу не изменить.
Таскать Ульяну с Остапом за собой? Вежаться одиночеством и хоть как-то жить с семьей на одном месте? Снова пойти на службу в местный Шевалье или охотиться на мерзких жевжиков, чтобы зарабатывать на жизнь? Щезник может придумывать что угодно, но он, Игнат, был у Гаада, и знает наверняка — никому не расторгнуть проклятое соглашение...
Если ты действительно любишь их, то не обременишь своим возвращением. Они заслужили лучшее.
- Это не ваш цеппелин, сударь? - Кельнер кивнул на билет. - "Улисс", в Лиссабон.
Игнат посмотрел в небо, где освобожденный от швартовых аэростат медленно, словно небесный кит, отплывал на запад.
– Нет.
Характерник встал, бросил на стол пару монет и двинулся прочь.
***
— Что ты здесь забыл, чужой?
Угрюмый мужчина, предводитель двадцати завалившихся в корчму стрелков сбросил шапку и бесцеремонно уселся напротив. На черной шубе таяли белые крошки.
– Эй! – незнакомец махнул рукой. – Ты меня понимаешь?
Ярема не спеша свернул книгу.
– Понимаю, – ответил, не выражая разочарования.
Когда скрипнула дверь, он надеялся увидеть другого человека.
– Украинец, – удивился мужчина.
Его товарищи сбрасывали верхнюю одежду, припорошенную снежной крупой, грели руки у большой трубы, рассаживались за длинные столы и постоянно смотрели на предводителя, готовые за первым знаком прийти на помощь.
- Наемник.
Он умел играть эту роль совершенно.
– Интересно, – мужчина почесал натертую колючим шарфом шею. — Что не воюешь дома против Орды, наемнику?
- Надоело.
Яровой заметил его внутреннюю борьбу: мужчина был уверен в силах отряда, но опытный наемник не помешал бы...
- Трудно в бою без глаза?
- Даю совет, - шляхтич поправил перевязь, к которой привык настолько, что постоянно забывал о ее существовании.
— Что ты забыл в глухом горном селении?
Мужчина делал вид тертого жизнью воина, однако напоминал маленького ребенка, который боится огня, и все равно тянется к нему.
– Отдыхаю после перехода, – Ярема почти не лгал.
— Не подумал, что здесь посреди осени снег может выпасть.
– Ха! Люди равнин не петляют в горах. Через месяц здесь никто не пройдет! До апреля заметите по голове, — мужчина посмотрел на оружие на поясе Ярема. - Ты, револьвер! Ищешь работу?
– Где война, там и работа найдется, – он допил яблочное вино, которое подавали ему горячим со специями и медом – пить его иначе было невозможно.
- Нет здесь никакой войны, - ответил бородач. - Есть Османская империя. И есть стайка ярых дураков, которые до сих пор барахтаются против нее.
– Значит, мои услуги не помешают.
Незнакомец просверлил Ярового новым взглядом, потом скинул варежки, крикнул хозяйке:
– Вина! – и вернулся к характернику. – Меня зовут Нику.
— Богдан, — сказал шляхтич.
Рукопожатие было длительным, словно из-за прикосновения Нику пытался почувствовать истинные намерения собеседника. На стол поставили откупоренную бутылку из толстого стекла и два потемневших от времени деревянных бокала.
- За знакомство, великан!
Вино смаковало недозрелым кислым яблоком, что перебродило в собственном соке.
– Мерзкое пойло, – скривился Нику. — Все забываю, что не умеют здесь делать вино. Тьфу! Имеют славную водку на косточках, но не продают, сукины дети все для себя хранят. Держись меня, Богдан, и я угощу тебя достойным вином!
Напыщенный дурак, считающий себя хитрым умником. Дурать таких легко и несовестно.
– Повезло тебе, – продолжал Нику дальше. — Ты ищешь работу, а мне не помешает человек, умеющий воевать.
– Сколько платишь?
– Вижу настоящего наемника, – рассмеялся Нику. — На цене сойдемся, не оскорблю. Работа имеется прямо здесь и сейчас. Интересует?
— Деньги всегда интересуют, — пожал плечами Ярема. – Куда идем?
– Да уже приехали, – Нику кивнул на шайку, которая выпивала за его спиной. — Надо устроить торжественную встречу приехавшего вскоре отряда.
Характерник отхлебнул кислятины и немедленно разочаровался в этом решении. Только горячим. Только со специями! И медом.
— Что известно о том отряде?
– Известно, кто. Известно, сколько, Нику всячески демонстрировал, что задача проста.
Со шкуры тянулся, чтобы его солгать.
- Звучит легко, - Яровой отставил бокал подальше.
– Нелегко, – кивнул головой Нику. — Отряд невелик, но ведет его настоящая курва... Слышал о босорканьях?
Ярема вздохнул со всем безразличием, что мог изобразить.
— Это из колдовствующих чар? Мне приходилось убивать характерников, которые на волков опрокидываются, — шляхтич медленно, чтобы не приняли за нападение, дошел рукой до пояса и достал из кармана серебряный шар. — Вот такими крохами косил. Ничего сложного.
Глаза Нику засияли, словно он получил неожиданный подарок.
— Прекрасно, Богдан! Когда застрелишь эту курву, получишь вдвое больше.
Окончательно на крючке.
— Вдвое больше, чем? Мы не сдергивались.
Нику захохотал.
— Ты слишком самоуверен, Богдан, но нравишься мне. Сторгуемся, не беспокойся, — он хлопнул себя по карману, где тяжело звякнуло. — Стрелять в волка — это одно. А вот порхающая небом лилица... Значительно сложнее мишень. Так что скажешь? Ты с нами?
– Присоединюсь.
Настоящий наемник никогда не согласился бы без согласования цены, но Нику даже этого не знал. Зато оглянулся к своим людям и поднял бокал вверх.
- Пейте сегодня, как в последний раз! С завтрашнего дня ни капли крепкого. Отряд поднял тост за победу, и только один Ярема не выпил. На следующий день устраивали засаду. Единственная дорога, поднимавшаяся из долины, разрисованной черным и темно-зеленым, петляла по редкому лесу, выходила на крутой пригорок и сбегала на горную долину, где в тени Мармаросских гор росло маленькое село. Именно на гребне, где уставшие подъемом путешественники медленно одолевают кручу, Нику расставлял людей.
Как и его подчиненным, Нику не хватало опыта, однако Яровой не исправил ни одной ошибки: характерник стоял в стороне, кутался в опанчу и невольно вспоминал, как устраивали засаду на Симеона. С другими стрелками не болтал — это противоречило его роли, да и желания не было. Молодые, самоуверенные, едва нюхали пороху... Но с такими можно победить, когда грамотно подготовиться, внезапно напасть и перевесить числом.
— Зачем ради убийства десятка человек переться в такую глушь? – поинтересовался Ярема.
– Голова того курвиска весит кучу золота, – ответил Нику. – Приказ о ее розыске подписал лично султан!
- Мертвой? Живой?
– Кому она живой сдалась? Разве что рвать ее под хвост! Да это и с мертвой можно, если спешить.
Нику оскалился и потер себе между ног.
— Да хвойда всем в печенках сидит! Не дает северу спокойно жить.
Ярема спрятал гнев под видом кашля.
– Откуда знаешь, что она здесь будет?
– А тебе все знать надо, – захохотал Нику.
Больше характерник не расспрашивал. Ему дали отдельное место – открытое ветра, неуютное и одинокое.
— Ты с нами в бою еще не был, сам понимаешь.
– Понимаю.
Назначив самого молодого бойца ответственным за горячие котлы с кашей и травяным чаем, Нику выставил чатовых, запретил курить и распределил стражи.
На заснеженном пригорке Малыш вспомнил Островную войну: шанцы, большим трудом выдолбленные в промерзшей земле; окопная лихорадка; огоньки самокруток посреди темноты; сосульки под носом и на бороде; всепроницаемый мороз, против которого не спасают три слоя одежд. Вспомнил, как после ночных дежурств снимали сапоги и грели у огня раздутые, покрытые прозрачными волдырями пальцы ног. У некоторых пальцы чернели, их потом отрезали в госпитале. По сравнению с тем невыносимым морозом легкий холодец осенних гор, разбавленный снежной сыростью, не доставлял неудобств.
Началось ожидание – самая длинная и скучная часть любой засады. Кашу и чай приносили исправно. Засветла Ярема читал книгу, которую захватил в путь из родительской библиотеки, а когда темнело, ложился спать. Вокруг поста он слепил небольшое ограждение, которое хранило тепло и защищало от ветра. Единственным ее недостатком был сам снег, под ярким солнцем нещадно резавший глаза.
Первые сутки. До него доносило отрывки чужих разговоров, но характерник не слушал: наслаждался передышкой в непрерывной битве.
Вторые сутки. Небо здесь низко — подпрыгни, и коснешься. Он так привык к насилию, не представляя себе жизни, где нет необходимости постоянно убивать.
На рассвете третьих суток сумерки раскрыло птичьим криком. Крикнули так бездарно, что даже дурак распознал бы условный сигнал. Ярема снял варежки, поднял руки, расслабил застежки на одежде и приготовил револьвера.
Едва слышно поскрипывал снег. Кручей ползла небольшая валка: двое ишаков тащили сани, покрытые светлой дерюгой, дальше волочилась другая пара с таким же грузом. Полозы окружали стрелки с ружьями наготове: белые шубы, белые брюки, белые капюшоны — их фигуры сливались с сумерками.
- Засада! — прорычал Яровой, вскакивая во весь рост. – Аллерм!
И открыл огонь по своим.
Первый залп должен быть самым смертельным, но люди в белом закатились под сани прежде, чем пули поразили их. Осли ужасно заорали, однако движения не остановили. Месяц выстрелов катился между горами. Где-то отчаянно ругался Нику. Ярема успел расстрелять весь барабан, когда в грудь ударило возмездие за измену, и он упал за стенку снежного забора, которое снесло парой других шаров.
Он стянул одежду, опрокинулся, взвыл — и в небе прошелестели черные крылья. Огромная летучая мышь мелькнула размазанной тенью, упала на одного из чатовых, донесся визг. В то же время из-под саней затрещали ответные выстрелы.
Волк помчался в ближайшую пару нападающих, сбивая сугробы ударами лап. Не успел первый стрелок понять, что на него вскочило, когда клыки разорвали его глотку; второй бросил ружье и попятился, выставив руки перед собой. Волк зарычал, прыжком сбил с ног, и они покатились по крутому склону, даже испуганный крик не утих под хищными челюстями.
Пока Ярема вскарабкался назад к полю боя, взошло солнце, а белый отряд времени не терял: разбившись на пары, стрельцы покинули тайник, обменивались сигнальными посвистами и изящно истребляли нападающих, которые, забыв о засаде, бежали в разные стороны.
Яровой выскочил к саням, задрал морду вверх – там ночница карабкалась по утреннему небу, держа Нику за голову. Руки били по летучим лапам, ноги молотили воздух, и от этих беспорядочных движений голова Нику скользила между острых когтей, оставляя на них окровавленные куски кожи. С новым ударом перепончатых крыльев Нику освободился, и его короткий полет оборвался на гребне крыши заброшенного дома, где он сложился пополам под неестественно острым углом.
Ни один крестьянин не наткнулся на улицу. Торахали одиночные выстрелы, следом раздавались короткие посвисты. Бойцы в белом лицо под шарфами, глаза бесстрастные пленных не брали. Сновали призраками; один раненый лег на сани и пояском перевязывал простреленную ногу. Они знали свое дело. Волк вдохнул воздух... Кровь и прах. Он взвыл во второй раз, громко и тоскливо, и на зов с небес вспорхнула лилица.
После месяцев разлуки Ярема сжал Сильвию в голых объятиях.
Когда он вернулся из Буды, дома ждал письмо в грязном порванном конверте, на котором едва угадывался размытый водой адрес. Внутри лежал исписанный латынью лист, где на уцелевших от влаги строках описывался путь к глухой деревне в горах Южной Мармарощины. «Если хочешь встретиться, жди меня здесь. Я буду заглядывать. С.»
— Это послание от той же девы?
От неожиданности Ярема подпрыгнул.
- Маменька! Не пугайте так!
Пани Яровая умела вкрадываться, как опытный головорез.
– Она благородного рода?
— Настоящая валашская аристократка, — Ярема рисовал в голове маршруты. – Приглашает к себе.
Ядвига оставляла, посмотрела на письмо, которое, вероятно, несколько раз прочла, и сказала:
— Сын, если она вдруг понесет к вашей помолвке...
Характерник выболтался.
- ...Так я благословляю вас, - завершила госпожа Яровая. — Только бы вы были счастливы.
— Я не собираюсь... То есть... Спасибо, маменька, — Ярема почувствовал, как пламенеют уши. — Но об этом рано...
– Не рано! – отрубила Ядвига. — Вы поедете?
До уговоренной с Северином и Игнатом встречи оставалось несколько недель. ехать из Черткова до гор недалеко - должно успеть!
– Да. Вернусь к середине ноября.
— Надеюсь, что это будет безопасное путешествие.
Мать привстала на цыпочках, и Ярема послушно наклонился, чтобы получить поцелуй во лоб.
— В добрый путь, сын мой.
Несмотря на мамино благословение, он едва не околел во внезапной вьюге. Потом эта засада... Безопасное путешествие, да.
Теплая кровь дышала в холодном воздухе.
— Господин Яровой, — пробормотала Сильвия.
Как он соскучился по ее голосу!
- Пани Ракоти! Ты… срезала волосы?
Она рассмеялась, пробежала кончиками пальцев по короткой прическе.
- Мне подходит?
– Безгранично.
Он попробовал на вкус ее губы и неохотно добавил:
– Нам лучше одеться.
Как опытные горничные, пара стрелков в белом ждали на расстоянии: один почтенно держал большое полотенце, другой — шубу. Сильвия позволила накинуть на себя полотенце, затем шубу, после чего обулась в подставленные сапожки. Стрельцы поклонились и молча вернулись к валке.
Могла ли Сильвия с кем-нибудь из них... В груди заклокотала ненависть. Сама мысль об этом была невыносимой! Конечно, они не обручены, и каждый имеет право...
— Что так смотришь? – она склонила голову набок.
– Эти мужчины относятся к тебе, как к богине.
– Мечта каждой женщины, – улыбнулась Сильвия. — Неужели ревнуешь?
Еще бы! Ярема даже не подозревал, что способен на такую пылкую ревность!
— Они видели тебя без одежды гораздо чаще меня, — пробормотал характерник.
Босорканя осторожно коснулся его навечно закрытого глаза.
– Это ничего не значит, – улыбнулась ласково. — Вы, мужчины, иногда такие мальчишки...
Первый разговор шел совсем не так, как хотелось. Малыш почесал пятна крови, застывшие на коже ледяной коркой вперемешку с клочьями волчьего меха и черной кожи летучей мыши.
— Моя одежда осталась где-то на сугробах.
- Тогда встретимся в корчме. Должен уладить, - она кивнула на трупы, красившие снег кровавыми заплатками.
Отряд Ракоци потерял двоих раненых; из нападавших не выжил даже юный кашовар, разносивший горячую еду и питье. Когда Яровой зашел в корчму - значительно позже, чем думал, потому что пришлось искать в снегу револьвера - Сильвия разговаривала с седым дедом, который ее внимательно слушал.
Босорканя дала знак, и подчиненный выдал старику несколько монет.
— Я уже подумала было, что ты потерялся, — сказала Сильвия Яреме. - Иди за мной.
В его комнате ждала самая большая лоханка, которая нашлась в деревне. Горячая вода соблазнительно дымилась.
– Наконец, – Сильвия заперла дверь на засов.
— Теперь я понимаю, откуда в богом забытом поселке есть место для путешественников.
Босорканя разулась и бросила на кровать сумму, с которой пришла.
- Не мало ли налили воды? – спросил Ярема.
– Именно столько, как надо.
Ее шуба соскользнула легко, а полотенце пришлось отдирать. Сильвия позволила ему насладиться видом своего упругого тела, медленно ступила в лоханку, погрузилась в воду. Провела рукой по лебединой шее, по острым соскам, смочила волосы. Прищурилась.
— Так и будешь там торчать?
Ярема принялся срывать с себя одежду.
От общего веса вода в лоханке поднялась почти до краев, и быстро окрасилась красным. Характерник не обращал внимания: его вниманием завладела женщина, которая знала о своей привлекательности и неприкрыто этим наслаждалась.
Сильвия медленно вытянула ногу, коснулась его подбородка мокрыми пальцами, неслась ниже, пробежала по груди, по животу, провела по напряженному прутку.
Шляхтич затаил дыхание, но босинок со смехом выскочил из воды.
— Не медли, характерник. Надо спешить!
Он разочарованно простонал. И почему женщины так любят дразнить?
- Торопиться? Куда это?
– Увидишь.
Сильвия осмотрела окровавленное полотенце, выбрала чистый участок и протерла им волосы.
– Не надеялась тебя здесь встретить.
— Но ведь ты сама писала об этом месте!
Босорканя достала из суммы длинную костяную расческу. Когда-то ее волосы мерцали черными волнами... Магнетическое зрелище, вспомнил Ярема.
— Ты получил мое письмо? Когда?
– Недавно.
– Я решила, что он погиб. Присылала еще весной, — из суммы появилось теплое нижнее белье. — Тебе повезло... Обычно после первого снега мы не приходим к этой тайнику.
– Это тебе повезло, – Яровой решил, что вымылся достаточно. - Да засада...
— Мы всегда готовы. Считаешь, что без тебя бы не победили? – перебила Сильвия с вызовом.
— Большими потерями.
– Ты прав, – признала босорканя, наряжаясь в шерстяной костюм. – Как ты к ним попал?
– Можно воспользоваться твоим полотенцем?
– Прошу.
Ткань была мягкая и приятная — таких полотенец в этой деревне точно не ткут.
– Я ждал чуть ли не неделю, когда Нику вдруг притолкался сюда. От скуки пришлось поиграть немного в наемника.
Сильвия рассмеялась.
— Коварный наемник-изменник!
– Тот Нику много о тебе знал.
Ее смех обетнуло.
– Ничтожная крыса, – она хрустнула пальцами. - Был одним из моих людей. Я никогда не доверяла ему - видел эту рожу? — но он знал, где меня можно достать.
Ярема заплетал бороду в косину.
– Продался османам, курвин сын! Если бы я могла убить его снова, то сделала бы это раза двадцать!
Сильвия подошла сзади. Охватила его талию без намека на страсть: просто объятия, спокойные и тихие. Он провел ладонями по ее алебастровым рукам. Выпив эти нежности, как бокал вина, Сильвия поцеловала его в шею, отпустила и накинула шапку из белого меха.
— До укрытия недалеко, но смеркается здесь рано.
Раненые остались в корчме - их должны были забрать обратной дорогой. Ослицы дрожали малозаметной дорогой вверх. Бойцы в белом шли впереди: четыре вокруг первых саней, четверо вокруг вторых. Сильвия с Яремой запирали валку.
— У тебя искусные ребята.
— Девушек тоже хватает. Но на этот променад я отобрала опытных и выносливых, — Сильвия оглянулась. — Словно нутром слышала, что Нику всплывет.
— Как обстоят дела у повстанцев?
— Значительно хуже ваших.
Босорканя замоталась шарфом по самые глаза. Ее дыхание вырывалось паром, оседая льдинками на длинных ресницах и белой шерсти.
– Наши восточные границы лежат под Ордой, – заметил Ярема.
– А у нас под Империей лежит почти вся страна, – отрубила Сильвия. — Люди отчаявшиеся. Многих запугали. Некоторые, как Нику, изменили.
Она вздохнула.
— Иногда я хочу вопить от отчаяния! Кажется, будто всем безразлично к нашей борьбе. Даже нашим соотечественникам — что уж говорить о других, — босурок насупился. — Да рано плестись на кладбище. Мы шатаем османов здесь, на севере! После нового года возьмем Клуж-Напоки или сдохнем стараясь.
Ее родной город, вспомнил Яровой. Там, где они познакомились два долгих года назад.
- Штурм города? Необищица. Сил хватит?
— Должно хватить... Надо тщательно подготовиться. Именно поэтому мы сюда и притолкались — за некоторыми запасами, — Сильвия вдохновенно заговорила: — Это может показаться самоубийственной авантюрой, но терять время недопустимо. Я вижу, как воля к сопротивлению угасает и не могу этого допустить. Освобожденный от захватчиков город станет символом новой надежды! Родной флаг над замком Клуж-Напоки... Представляешь? От такого зрелища люди поднесут головы и захотят бороться против турецкого ига дальше! Это будет вдохновением не только для севера, но и для всего Княжества...
Вечерело. Дорога привела в пещеры — замурованные камнями и кирпичами, закрытые тяжелыми воротами. Ярема ждал в стороне, пока Сильвия отдавала приказы, а ослы с санями и остальным отрядом заезжали в самую большую пещеру. Ворота за ними громко лязгнули.
- У нас отдельный нумер, - сообщила босорканя. – За мной!
Пещера была небольшая и очень холодная. На коврах и мехах, укрывавших пол, застыла изморозь. В стене была выдолбленная дровница, полная запасов — если не на зиму, то на месяц хватит. Отсыревшие дрова горели неохотно, но медленно разгорелись и ударили стужу первым жаром.
Сильвия достала из суммы большую темную бутылку, умело откупорила ее зубами.
– Сохраняла для особого случая, – улыбнулась лукаво. — Бокалов здесь нет, ясный пан, поэтому пить придется из горла.
- От тебя это звучит... Двусмысленно.
Босорканя блеснула длинными резцами. Пещера нагревалась, и они, сбросив верхнюю одежду, уселись у костра вместе. Молча наслаждались вином – хорошим вкусным вином.
Остановись, миг! Прекрасная ты!
- Смотри, характерник.
Сильвия поднялась. Встала за костром, тряхнула головой, пошла в танец - медленный, похожий на ритуал. Грационными движениями не спеша освобождалась от одежды, и Ярема, наслаждаясь зрелищем, неуклюже раздевался вместе с ней. В бликах огня Сильвия походила на древнюю жрицу, а шрамы на ее теле – на магические узоры. Какие истории могли рассказать эти шрамы?
Замерла. Провела ладонями по голому телу, от шеи до бедер. Приблизилась к Малышу походкой королевы, занесла стройную ногу, и он припал к ее ступне поцелуем. Босорканя рассмеялась и толкнула его ножкой в грудь. Характерник с готовностью упал навзничь, позволил оседлать себя.
Она сжала его прутня и медленно направила в себя. Закрыла глаза. Поднялась вверх. Выпустила сквозь зубы воздух. Скользнула вниз. Его жаждущие пальцы бегали ее совершенными изгибами. Вверх. Вниз. Быстрее. Быстрее.
На плоском животе ритмично напрягались мышцы. Вздохи громче с каждым движением. Вверх. Вниз. Одной рукой она схватила Ярему за шею и дернула лицо к груди, другой схватила бутылку, откинула голову и склонила над собой. Темное вино захлопало, полилось по губам, по длинной шее, разбежалось струйками по груди, и пока он жадно слизывал, Сильвия с рычанием погрузила зубы в его шею. Ярема простонал и прижал ее ягодицы, входя как можно глубже.
Вверх. Вниз. Темп рос, острые ногти ломали спину сыроманца, он балансировал на грани боли и наслаждения, а потом, в порыве страсти, граничащей со Зверем, кусал в ответ — за грудь, за шею, за губы, хватал ладонью за затылок и дергал в такт ее, и безудержные, наполнили пещеру до края, летели на свободу, преодолевали горы и эхом катились по всем Карпатам.
Не успел Ярема отдышаться после оргазма, когда Сильвия перекатилась на спину, охватила его поперек ногами, поймала рукой за бороду и притянула к себе. Он не сопротивлялся.
Через час, истощенные и потные, они замерли на влажных мехах, изнемогая от удушья. Желательно утоляли жажду вином, созерцали белые жары, почти не дававшие света. В пещере было парко, как в бане, а за дверью пела хуга.
– Вход не занесет? — спросил шляхтич хрипло.
- Как повезет.
Провела рукой по шрамам на его животе.
— Напоминает сцену из романтических книжечек, которыми я зачитывалась в девичестве. Вряд ли ты такими интересовался.
Босорканя рассмеялась и подбросила в костер дров.
— Мечтала, что случится со мной похоже... Но не верила, что оно бывает на самом деле.
– Вот и случилось, – он провел пальцем по ее спине, рисуя узор между позвонков.
– А еще я не верила, что придется воевать в подполье за родину. – Сильвия обернулась и пристально всмотрелась ему в глаза. — Слушай-ка, Ярема...
— Слушаю, — он готов был слушать ее всю ночь.
– Что тебя держит дома? Серого Ордена больше не существует, она прикусила губу. – Война? Имеешь ли ты другую женщину, о которой не решаешься рассказать? Скажи правду! Не бойся меня ранить.
Характерник слегка отрезвел.
– У меня никого нет! Это истинная правда.
Она обняла его. Он провел ладонью по ее голове.
– Тогда оставайся со мной.
Ярема впервые услышал такие слова от женщины.
— Твое отечество освободят — с тобой или без тебя. А передо мной... Перед моей порабощенной землей... Перед нами лежат годы борьбы, где весит каждый воин, — Сильвия ударила его в грудь. – Тем более такой воин, как ты!
— Я, — начал было Яровой, и задумался.
В самом деле: что его держит дома?
- Я согласен, - сказал через несколько секунд. – Я присоединюсь к тебе, Сильвия.
Решение далось так легко, будто давно созрело в нем и просто ждало своего времени.
– Но? – она безошибочно объяснила промедление.
— Но есть одно дело, которое должен завершить, — ответил Малыш. – И я вернусь, чтобы воевать за твою землю, как за свою родную. Рядом с тобой.
На рассвете груженые санки вернулись в село. Раненых забрали; Ярема расплатился за постой, приторочил саквы и засидел кобылу. Размышлял о принятом ночью решении: оно казалось правильным. Ночные решения с утра часто кажутся глупыми... Но не в этот раз.
Сильвия, во всем белом, как ледяная королева, обняла сероманца.
- Не потерять письмо.
Небольшой листок описывал, где и как он может найти его зимой.
– Я уже выучил его наизусть.
— Спеши, — босорня указала на горный хребет. — Если начнутся вехи, ты не вернешься домой.
- Сильвее...
Чувствовал: если не произнесет, то они больше никогда не встретятся.
– Я люблю тебя.
Она ждала этих слов. Ответила сразу:
– Я тоже люблю тебя, характерник.
Отряд белых призраков вокруг саней терпеливо ждал завершения их поцелуя.
- Они хоть не ревнуют?
Сильвия звонко рассмеялась.
- Завершай свое дело и возвращайся, ясный господин. Я буду ждать.
***
От земли до крыши серые камни окутали цепким диким виноградом. Весной и летом стена оживала зелом, волновалась под ветром, танцевала под дождем, и кое-где из лиственного моря робко проглядывали островки окон. Сейчас море высохло — лишь гигантская паутина желтой лозы, испещренной синими ягодками, напоминала о нем.
— Растением можно ворваться в поместье, — заметил Максим. — Как веревочной лестницей.
- Разве что весишь с ребенка, - ответил Северин. — А ты уже мыслишь, как опытный убийца. Приветствую.
Нашел с чем приветствовать!
- Нет, - Вдовиченко мотнул головой так, что капюшон взлетел. — Просто чего-то подумалось, что...
Украшенные гербом Равич ворота имения приоткрылись.
— Госпожа приглашает на пир, — поклонился слуга. — Простите за ожидания.
- В прошлый раз нас упустили просто так, - заметил Максим, когда они заехали в чисто выметенный двор. – Что изменилось?
— Когда о приюте Яровых разошлась молва, то многие воришки пытались влезть сюда, притворяясь характерниками, — объяснил Северин. — Теперь, когда сироманцам ничего не угрожает, хозяева пускают только тех, кого хотят видеть. ..Как и было до уничтожения Ордена.
Стайничий забрал их коней. В гостевом крыле у входа ждала госпожа Яровая, как всегда, безупречная — высокая прическа, тщательный макияж, черный наряд.
— Поздравление, пан Чернововка, — подала сухую ручку.
Северин поцеловал в украшенный мелкими темными сапфирами перстень.
- И пан... - она перевела взгляд на Максима.
– Вдовиченко, – подсказал он.
- Господин Вдовиченко, - ему руки Ядвига не протянула. — Да, известная фамилия... Несмотря на отчетливую внешность, прошлой встречи ваше имя пролетело мимо меня.
Альбинос промолчал. Как на такое отвечать?
— Моего сына и господина Бойко вы можете найти в кабинете моего покойного мужа.
— Спасибо, пани Яровая, — Северин поклонился. — Присоединимся к ним немедленно, только сбросим вещи.
- Конечно, - женщина деликатно кивнула. — Прошу принять мои искренние соболезнования, господин Чернововка. Хотя у нас с Екатериной сложились нелегкие отношения, ваша жена была прекрасным человеком, и такая утрата...
Ровный голос Ядвиги защербился. Она выхватила носовой платок и протерла углы глаз.
- Пшепрошам! Это так тяжело... Я думала, что все кончилось, все осталось позади, — пани Яровая кивнула головой. — Господин Чернововка, дверь этого имения всегда открыта для Ольги. Я рад приму ее и помогу, если ваша дочь в этом будет нуждаться.
– Безгранично благодарен, – Северин поклонился второй раз.
Сохранял бесстрастное выражение и спокойный тон.
- Как Ольга сейчас? Здоровая?
— Здорово, однако до сих пор не разговаривает.
Когда Максим вернулся к Лине, первым встретился Северин — он поливался колодезной водой прямо из ведра.
- Здоровенькие были, - поздоровался Вдовиченко. — Догнали борзых?
- Догнали, - сказал Чернововк небрежно, будто они виделись накануне. – Расскажу вечером.
Весь день Северин провел с дочерью: вместе они играли, ели, спали, гуляли, дразнили Хаоса, что раздраженно шипел и убегал. Оля улыбалась, когда папа кривил морды, хохотала, когда щекотал ее, но не отвечала ни слова.
— Они выглядят счастливыми, — отметил Максим.
– Так и есть, – Лина провела рукой по волосам. — Каждый заслуживает счастья, не правда ли?
И посмотрела в глаза так пронзительно, что он вздрогнул. Любознательный взгляд ведьмы сместился на его одежду.
— Только не говори, что у тебя нет зимнего наряда.
— Последние зимы я провел в волчьем меху, так что...
Максим до сих пор забывал, что от ненастья можно спрятаться в одежде — сменить прохладу на тепло, а влажность на сухость.
Лина раскопала в сундуках тяжелую опанчу на меху, зимнюю шапку, перчатки и другие теплые одежды, выросшие горой до колен Вдовиченко.
– Забирай.
- Это, наверное, немало стоит, - он не знал, как отблагодарить.
За такой щедрый подарок слова «спасибо» явно мало.
– Складывать некуда, – отмахнулась ведьма. – Что мне с ними делать? Вещи мужские, полученные в благодарность от исцеленных сечевиков.
— Тяжелые ранения?
- А также гангрены, простуды, сифилис и гонорея, - прежде, чем он успел что-то сказать, Лина быстро добавила: - Толкование спрашивай у Северина.
Иногда ему казалось, что ведьма умеет читать мысли.
Вечером, когда Оля заснула, Чернововк рассказал о преследовании борзых и казни Отто, о мертвом городе Буду и бессмертном алхимике Рахмане, о соглашении Мамая и коварных джурах, о Рокоше и Волчьей войне...
— Колдун обманул твоего отца, Максим. Подарил ему прекрасную мечту и заставил выступить против Совета Семерых. А когда потерял над ним контроль... Убил, Северин помолчал. — В тот же день он убил мою мать.
Максим не помнил отца, но хорошо понял, что множество людей обвиняли его в предательстве Ордена. Всех убитых во время Волчьей войны вешали на совесть Романа Вдовиченко. Его проклинали сотни сероманцев, овдовевшие жены, осиротевшие дети... Максим привык считать себя сыном ненавистного преступника, чьи грехи он унаследовал вместе с белыми волосами и красноватыми глазами. Искал отца в старшем брате, главаре лесной стаи, Северине...
Однако правда перечеркнула все одним взмахом. Роман Вдовиченко не топил Орден в крови ради денег или власти: он, обманутый, желал лучшего будущего для собственной семьи и других характерных — а когда осознал ошибку и попытался ее исправить, заплатил за это жизнью.
Его отец был хорошим человеком!
Максим зажмурился: не хотел плакать при Лине. Почувствовал, что давно потерянная часть личности нашла свое место. Исцелила. Исцелила. Есть ли такое слово «исцелять»?
Северин осторожно положил ему руку на плечо.
– Ты как, брат?
Брат... Они побратались не только волчьей тропой и детской дружбой. Теперь их объединили родители, погибшие от рук одного убийцы, родители, которых они не успели узнать, родители, чьи лица и голоса преждевременно выветрились из памяти... Родители, так и не увидевшие, какими людьми выросли их дети.
— Надеюсь, Рахман страдал перед смертью.
Лина дала ему воды с капелькой успокаивающего зелья, а Чернововк рассказал, что произошло дальше: появление Савки, короткий полет, трагическая гибель, багряный пепел. Описал вслед визит к Гааду, настоящий смысл сделки и шанс ее расторгнуть.
— Так что вы будете делать дальше? - Спросила Лина, которая уже слышала эту историю.
— Соберемся в имении Яровых, поговорим с Малышом и Энеем, — ответил Северин. — Потом двинемся по сердцу лешего.
– Я поняла, что меня смущает в этой истории, – ведьма смахнула руками. – Почему Гаад ждал так долго? И почему со всей мощью не отнял сердце самостоятельно?
– Он прикован к своим угодьям.
Лина покачала головой.
— Это объяснение убедило тебя, Северин, но мне кажется подвох. Всего лишь одно сердце! Смехотворная плата за уничтожение сделки, тебе не кажется? Это Гаад! Или он хочет тебя обмануть, или… — она подозрительно съежилась. – Или ты нам чего-то недоговариваешь.
Чернововк встал.
– Я рассказал все самое важное, Лина. И очень измотался.
Ведьма сжала губы, встала и отвернулась к полкам, скрестив руки на груди. Характерники пожелали ей спокойной ночи, но Лина не ответила. Северин поцеловал лоб дочери, тихо посапывавшей в своем уголке, на том мужчины пошли к овину.
- Когда в Чертков?
– Послезавтра, – Северин улыбнулся. – Завтра Оле стукнет два годика.
Максим, не знавший о дне рождения, равно как об обычае праздновать его, всю ночь резил новую игрушку — потешный откормленный поросенок. Работа с деревом успокаивала: он сразу забывал об усталости, когда начинал что-то мастерить, и мог просиживать за этим занятием часами. Это напоминало волшебство! Задуманный образ сам собой рождался из куска древесины, а Вдовиченко только осторожно вел резцом, помогая ему уволиться.
Лина подарила красочные ленты и маленький платочек, который вышивала по вечерам. У Северина не было ни одного подарка, но Оле было до того безразлично: она радовалась, что все с ней забавляются, что папа посадил перед собой на коня и пустился галопом, что ее пустили в застолье вместе со взрослыми... Но, несмотря на счастливую улыбку и звонкие аплодисменты, она молчала как рыба.
На следующее утро Оля не хотела отпускать отца. Обнимала за ноги, дергала за опанчу, плакала, размазывая слезы по лицу. Увидев, как Чернововку плохо от такого расставания, Максим попытался помочь:
- Оля, слышишь? – Он помахал ей рукой. – Твой папа берет меня с собой. Но в следующий раз уедешь ты!
Девочка перестала плакать, и перевела вопросительный взгляд на Северина.
– Это правда. Обещаю тебе, — с силой улыбнулся тот. — Мы поедем вместе путешествовать по всему миру. Будет любопытно! А пока поиграй здесь с Линой, согласие?
Ведьма протянула малую руку. Но неохотно дала ей ладошку, а другой помахала всадникам.
— Что бы вы ни задумали на самом деле, — Лина сделала упор на последнем слове, отчетливо взглянув на Северина. – Возвращайтесь живыми. Оба!
Перевела взгляд на Максима, но тот не выдержал его загадочной прямоты и отвел глаза.
Всадники ехали в молчании. Природа тоже безмолвствовала, медленно готовясь к зимнему сну. Пронзительный ветер плевался слетой, стихал, возвращался снова.
- Любишь ее? — спросил Черновк ни с того ни с сего.
Альбинос сверкнул.
– Не повторяй моих ошибок, – буркнул Северин. — Есть что-нибудь на мысли? Скажи ей прямо. Так всем будет легче.
Наконец-то уроки жизни от Чернововки вернулись! Максим усмехнулся.
— Спасибо, Щезник.
...Ярема склонился за письменным столом. Листал бумаги, курил трубку, замерзшую дымом весь кабинет. Другой мужчина, закинув ногу на ногу, уселся в кресле и цмокнул янтарный напиток из небольшого стакана. Максим потянул носом, пробиваясь сквозь табачный занавес... Что? Или обоняние впервые предало его? Неужели этот выбритый, щегольски одетый незнакомец с селедкой и закрученными вверх усами — брат Эней?
– Овва, – развеял его сомнения муж Игнатовым голосом.
- Брат Щезник, брат Биляк. Просим!
Отсалютовал стаканом, в который тотчас вернулся.
— Не узнал тебя, Эней, — новая внешность собрата произвела впечатление и на Северина.
- Не Эней, а светлейший брат Эней, - характерник поднял стакан и чопорно отставил мизинца.
Все захохотали, и Вдовиченко присоединился к смеху.
Ярема обнял их по очереди.
- Садитесь, ребята. Проголодались?
Он дважды дернул за длинный шнур с кистями, и вскоре принесли подносы с едой и горячими напитками. Максим принялся за угощение.
— Что расскажешь, Щезник? — Эней долил себе из хрустального графа. — Рассказал ли Гаад, как избавиться от характерного проклятия?
– Да, – Северин обмакнул хлеба в масло, в соль, добавил зубчик чеснока и отправил конструкцию в рот.
Игнат даже подпрыгнул, заморгал глазами и крикнул возбужденно:
— Так что молчишь? Ты не жрать сюда приехал!
Непрошеное весеннее воспоминание: Филипп слушает, Савка убегает за дверь, Катя кормит Олю кашей... Максим схватил бокал с вином и сделал глоток.
— Потусторонние дубравы? Желудки в сердцах? Господи! Что за фигни? – Игнат махнул руками, чуть не перелив на себя содержимое стакана. — Как можно поверить таким чепухам? Он наполнил тебе семьдесят семь мешков гречневой шерсти и сорок четыре копы гречихи! Казна-что... Это же Гаспид, захланный купец душ!
Возмущенный Бойко наклонился ко дну.
— Как бы там ни было, он сам хочет избавиться от соглашения. Прекрасно! — Яровой раскурил потухшую трубку. — Но проклятие — обоюдоострый меч. Готовы ли мы потерять потусторонние силы?
— А ты сомневаешься, Малыш? – Северин долил себе вина.
— Только благодаря этим силам мы дожили по сей день.
– Дожили? Да, уместно слово. Дожили, дотащили, дотащили. .. Ведь наше время прошло, - Чернововк заглянул каждому в глаза. — Давайте посмотрим правде в глаза, братия: мы живые реликты исчезнувшей эпохи Мамая.
Все молча слушали.
- Изменись, или сгинь! Орден не изменился - и погиб, - характерник вздохнул. — Однако погиб не совсем... Последние рыцари должны разбить его последнюю скрижаль.
Максим замер.
— Когда рассказа Пугача вам недостаточно... Вспомните письмо Варгана. Вспомните Савковые шрамы. Вспомните, — Чернововк осекся. – Вспомните Катрю.
Немные тени колебались в тишине.
— Проклятие не умрет вместе с нами, — Северин проглотил вина. – Вот брат Биляк. Он ни дня не был журью, но все равно поставил кровавую подпись.
Игнат и Ярема перевели на него вопросительные взгляды.
- Я не выбирал волчьей тропы сознательно, - подтвердил Вдовиченко. – Мать решила это за меня.
- Вспомните, сколько сероманцев убежало за границу, - Северин указал рукой на окно. — Будьте уверены: они продолжат цепочку проклятий! Секрет, хранившийся здесь веками, уже разлетелся по миру. Только представьте, как новые обратные появляются повсеместно, как каждое государство пытается использовать их в собственных интересах... Это произойдет вскоре, если не случилось!
— Как в сказке о злом духе, выпущенном из лампы, — Яровой посмотрел на табак, тлеющий в трубке. — Не спорю, братец. Я много об этом думал... Да, времена изменились. Новые изобретения становятся удивительнее, все больше похожи на волшебство, за которое не нужно платить кровью. Наступает эра новейших защитников. Надеюсь, они будут лучше нас...
— Оставьте в стороне эти болтовни, — крикнул Игнат. – Вас хлебом не корми, дай только философии разводить! Скажите по-человечески: если принести Гаспиду сердце лесного чудовища, то он оставит нас в покое?
– Да. Согласен конец, — подтвердил Чернововк. - Исчезнут наши силы. Исчезнет проклятие.
– И я смогу поехать к жене и сыну? Жить с семьей без проклятого лунного ига, как обычный человек, на одном месте?
— Вот именно, брат.
Эней порывисто вскочил и заорал:
— Так почему мы здесь леса точим? Так бы сразу и сказал!
Интересно, захочет ли Лина жить со мной, подумал Максим, и сам удивился собственной смелости.
Дорогу в скрытый поселок наполняли воспоминания. Из-под человечности последних месяцев — новых знакомых, переживаний, потерь и любви — заерзала, зарычала старая жизнь. Бегало по спине сиротами, наполняло рот слюной.
Вдовиченко не хотел возвращаться в лес, но в то же время желал этого.
- Эней, а куда делась вторая близнец?
Игнат продолжал бренчать на варгане.
- Эй, Эней! — шляхтич свистнул так, что кони от испуга пригнулись. – Слышишь меня?
– Продал, – ответил Игнат нехотя.
- И купил костюм? — Шляхтич посмотрел на него единственным глазом. — Неплохой, к слову, но скоро сойдет на псов. Нет, действительно, куда ты саблю девал?
— Говорю же: продал, — разозлился Бойко. — Отдал обе, а когда передумал, одну уже потащили. И кому она сдалась без сестры?
– А зачем продал? – вмешался Северин.
— Чтоб дураки спрашивали! Отстаньте.
Собратья болтали и шутили, словно беспечные товарищи, выбравшиеся на прогулку, но их блеклые глаза и плескавшаяся в них печаль фантасмагорически контрастировали с легким тоном разговора.
— Скажи лучше, как каменное сердце вылущить? – спросил Игнат.
– Мой многолетний опыт подсказывает, что предварительно нужно убить его носителя.
- Спилим его пилой? Срубим топором? Как вообще закатрупить то потустороннее одобрение?
— Гадания не имею, — пожал плечами Чернововк. — Насколько мне известно, никому до сих пор не приходило в голову убить лешего.
— С тебя как из козла молока. Ты же двухвостым был! – Эней разочарованно махнул рукой. — Снова едем убивать какое-то чудо-юдо наугад.
— Может, Биляк что-нибудь вспомнит? — сказал Ярема.
– А? Я... Знаю только, что Владыка могучий, но не бессмертный. Лучше расспросить Аскольда, – встрепенулся Максим. — Волхвы жили рядом веками, и они должны знать больше всего.
Между лесом пролегла полоса голой земли. Словно граница, разделявшая два мира: в мире внешнем осень высосала краски, оборвала листья, пекла ноздри утренней изморозью; в мире внутреннем дереве до сих пор изобиловали красным, желтым и оранжевым, а трава зеленела, словно в конце сентября.
Вдовиченко спешился, не отрывая взора от заросли, заглядывающей у него прошлым. Свободным. Простым... Стоит только вернуться...
своего настоящего естества...
— Эй, Белячье! Ты где собрался?
Оклик догнал его в нескольких шагах от первого дерева. Максим набросил шарф, который начал было разматывать.
- Кое-что проверил, - альбинос трусцой побежал назад, не оглядываясь. — Как только преградим лесную границу, Повелитель узнает о нашем появлении.
Характерники переглянулись.
— Да, — Северин сплюнул. — Тогда мне ехать не стоит, и Биляку тоже. Или Малыш, или Эней.
— Я уеду, — сказал Игнат. — Я чаще здесь гостил, поэтому не вызову подозрений.
— Только бы деревья-стражи узнали тебя в новом блестящем образе, — хохотнул Ярема. — Кто знает, такая ли мода им по вкусу?
Бойко отмахнулся от шляхтича.
— Так как мне просто у лба спросить у волхва об убийстве Властелина? Он же молится о нем! Вместе со всем поселком. Как-то не хочется получить рогатину в пузо.
— Не волнуйся, — успокоил Чернововк. — Молодой Аскольд желает освободиться от власти лешего и открыть поселок миру, и он тебе поможет. Но никому другому этого не рассказывай!
Игнат закатил глаза, мол, я даже не попробую в этом разобраться, и скрылся в лесу.
Лошади упорно щипали жухлую травку. Северин беспрестанно ходил туда-сюда, Ярема набивал трубку, Максим сосредоточенно старался не смотреть в сторону деревьев.
- Как ты, Биляча? — дружелюбно пробасил шляхтич. — Всю дорогу ничего. У тебя все хорошо?
- Понемногу, Малыш, - Вдовиченко схватился за возможность отвлечься от зова леса. – Недавно начал учиться работе с деревом.
Надо говорить о новой жизни. О человеческих чувствах.
Это чужая жизнь.
- Это правильно! Хотя кто-то из нашей шайки овладеет ремесло создания.
– Если хочешь, могу вырезать тебе медведя. Как на твоем гербе.
Шляхтич добродушно рассмеялся.
— Спасибо, братец, мне будет приятно. Поставлю его в родительском кабинете.
Чугунное небо сыпало мелким, едва заметным таявшим снежком, не достигая земли. Слова вырывались изо рта парой. Подаренные Линой вещи согревали.
— А ты как дела? — решил спросить Максим.
- Неплохо, - Ярема разжег трубку. — Ордынцев бьют на Слобожанщине, значит, в следующем году выбьют оттуда.
- Читал в новостях.
Он привык к газетам, когда путешествовал в одиночестве, выглядывая известие об убийстве Темуджина. Благодаря этой привычке значительно расширил словарь и знание об окружающем мире.
– Перед нашей встречей я побывал за южной границей, – продолжил Яровой. – Там уже в горах снег лежит. Возлюбленную видел...
- Как здорово! – Максиму сразу вспомнилась Лина. – Вы помолвлены?
– Нет, – Ярема улыбнулся. – Но я был обручен, когда впервые встретил ее. Могу рассказать, если любопытно. Слышал когда-нибудь о босорканьях?
Шляхтич умел хорошо рассказывать, и щедро делился новенькими словами, которые Вдовиченко сразу пытался выучить. Северин до сих пор беспокойно ходил туда-сюда, но также слушал Ярему.
— Вот, собственно, я только в третий раз увидел ее... Через два года, значит. Боялся, что наши чувства выгорели. Выяснилось, что наоборот разгорелись еще больше.
Так напоминало чувства Максима к Лине!
— Щезник, ходи к нам, — крикнул Яровой. — Эта твоя манера землю шагами мерить без умолку... Ты знаешь, как она раздражает других?
- Энея высматриваю, - ответил Чернововк. – Где он пропадает?
— Может, попал в беду, — предположил Максим.
– Брат Эней всегда встряхивает в беду. — Ярема достал вечер. — Но теперь по крайней мере с виду он, как приличный человек, с которым не стыдно ехать рядом. Интересно, что за фешенебельная муха его лягнула?
Вдовиченко отчаянно хватался за вкус еды, за разговоры, за мысли о Лине... Словно незримая катящаяся из леса волна пыталась снести с него человеческую машкару.
Убрать излишнее.
— Вот избавимся от проклятия, — сказал шляхтич. - И что дальше, ребята?
- Разыщу Катрину могилу, - Северин будто хотел что-то добавить, но вместо этого молча потер культю пальца.
– Пойду в ученики к плотнику, – предположил Максим. — Буду ли я изучать разные языки... Пока не решил окончательно.
— Оба пути стоят, братец! Может, и я когда-нибудь повешу оружие на стену и займусь огородничеством.
Северин рассмеялся.
– Не смеши! Как это шляхтичи в земле ковырялись?
— Твои предубеждения огорчают меня, Щезник.
— Ой, хватит тебе, Малыш! Ты помешан на войне и женат на войне. С проклятием или без — все равно пойдешь воевать.
— Есть такое мнение, — не спорил Ярема. — Хочу двинуться на помощь повстанцам Сильвии.
— Смесь любви и подпольной борьбы очень поэтична. Василий оценил бы, — Чернововк сделал вид, будто играет на бандуре. — Не забывай только, что пули будут убивать, а кровь больше не свернется силой воли.
— Привыкнуть к этому будет труднее всего.
Как и до исчезновения волчьего облика, добавил мысленно Максим.
Ты не должен этого допустить.
Все вместе повернулись в лес — звук, а потом запах, возвестил о возвращении Игната. Через несколько минут он выехал из деревьев, спешился и размял ноги.
– С этим Аскольдом разговаривать – гороху надо наесться! Жалуется и скулит, скулит и жалуется. Как пьяный дед, — Бойко надул губы и заквилил наигранно: — Беречь мясо, беречь железо... Зависимость от чужестранцев... Новые жертвы каждый год... Изнурился, не хочу, не могу... Духи не дают покоя... Предки не хотели стать рабами церкви!
Он приложился к фляжке.
— Ближе к делу, Эней.
— Он сказал, что хотел бы приобщиться к делу, ведь пора больших перемен, однако за пределы поселка выйти не может, — Игнат скривился. – Сцикло.
— А про лешего ты хоть что-нибудь узнал?
– Аскольд посоветовал огонь. Может быть, серебро. Но у леса никаких шансов на победу. Надо выманить его сюда, а это кажется невозможным. Разве что он, — палец Гнатов указал на Максима, — может как-то помочь.
Все взгляды повернулись к нему. Альбинос вздохнул.
Молчи.
— Потеря любимого стада заставит Владыку впасть в беспамятную ярость, — признался Вдовиченко. – Он придет отомстить даже за пределы своих владений.
Заткнись!
– А тут мы его и прибьем, – Малыш хрустнул косточками пальцев. – Насколько он силен? Какой вид?
— Представь огромную, сотканную из ветвей обезьяну с лосячьим черепом вместо головы, — ответил Северин. — Вдвое больше человека. Очень стремительный. Имеет мощные лапы, острые когти, длинный хвост.
— Туловище из ветвей, говоришь, — Ярема задумчиво дернул бороду. – Может, поджечь его?
- Не получится, потому что все живое и зеленое, - Чернововк посмотрел между деревьев. — Но костер стоит приготовить. Может, отвлечет его или ослабит...
– Ты сможешь позвать стаю сюда, не заходя в лес? – спросил Игнат у Максима.
– Если они откликнутся, – ответил тот едва слышно.
Ты совершаешь ошибку.
– На это и поставим. Сколько в стае волков?
Вдовиченко чувствовал себя мерзким предателем.
— Когда я уходил, было двенадцать. Десять взрослых, двое волчат.
Лучше возвратиться к ним.
— Тогда не теряем времени. Эней, Малыш, собирайте костер и устройте револьверы. По шару на волка! Если промахнуться, добивайте лезвиями. Пистоль я заряжу серебром для лешего. Потом сабли в руки, и пусть Мамай помогает, Северин оглянулся. — Ты, Беля, тоже помогай. Волком.
— Внутри слышу: этот леший даст нам просраться, — констатировал Бойко.
Больше замечаний не было, и они стали готовиться к битве.
Не до битвы — домасакры.
К жертвоприношению, которое должно произойти с его участием. Они снова будут убивать, но на этот раз не каких-то незнакомцев, а волков, которые дали Максиму убежище и приняли в стаю. Будут убивать их, чтобы выманить лешего!
За уничтоженное проклятие он должен заплатить кровью названной семьи.
Или сменить сторону.
Большой костер разгорелся желто-горячим маяком посреди сумерек, спустившихся на лес. Манила к себе насекомых и скрытые взгляды.
– Все готовы? Хорошо. Вперед Белячье! Мы за тобой.
Альбинос сбросил одежду, до сих пор не уверенную в своем решении. В желудке тяжело плескался непереваренный вечер.
— Оружие наготове.
Убегай.
Белый волк взвыл просьбой о помощи. И снова. И снова.
Этот тоскливый призыв услышат даже на другом краю леса. Вой катился между деревьев умоляющим эхом, растаял...
Ты можешь их предупредить.
Минуты стекали во тьму. Характерники ждали, подбрасывая хворост к костру, наконец послышался далекий бег.
Предупреждение.
Не забыли его! Узнали. Всей стаей несутся на помощь.
Властитель вознаградит тебя.
Среди деревьев обозначились обрывистые темные фигуры. Волки, волчицы, волчата... Максим узнавал их движения, их запахи, словно вернулся в родной приют.
Убейте этих оборотней вместе.
Жизнь без слов и без лжи. Охота в оврагах, где никогда не ступала нога человека. Бег, похожий на полет, рядом с сильными, откровенными, бесстрашными...
Запах свежей стружки на руках. Разноцветный взгляд завораживающей и манящей Лины. Тепло чашки травяного отвара с медом в руках...
Теперь.
Вожак, бывший недавно Максиму отцом, вылетел из-за деревьев первым.
Нет!
Забытый вкус крови растекся в пасти, прожег горьким огнем. Под клыками пульсировали чужие мышцы. Позади лаяли револьверы.
Вожак уволился из его хватки и отскочил. Вокруг царил болезненный рейв; на земле ковыляли, хрипели, рычали грудки серого меха.
Это он, Максим, обрек всех насмерть.
Вожак пронзил его взглядом. В глазах старого хищника застыла такая могущество, что белый волк сник, поджал уши, безропотно наклонил голову... Он готов к расплате.
Но вожак упал на бок с простреленной грудью, не отрывая глаз от Максима. В его взгляде не было обвинения, ненависти или презрения – только пренебрежение.
Предатель.
До конца жизни он будет носить это клеймо. Не отмоет, не замолит, не искупит.
Серые веки склепились в последний раз. Кровь из простреленной груди растекалась по меху, струилась на землю. Насыщенные смертями, револьверы смолкли.
Максим огляделся: стаи больше не было.
По лесу прокатилось страшное ревиско. Словно под ударом шквального ветра деревья наклонили, листья взмыли огромным облаком, и все живое замерло, напуганное криком, пробиравшим до костей отчаянием, яростью, жаждой убийства...
Перед ними появился Властелин леса.
***
Ой ну-ка, ну-ка
У плетеного Шума!
Как наша мать
Будет заплетать?
Как велось на Зеленые праздники, возле рощи за деревней танцевали девушки. Босые ноги кружат на теплой траве, скользят по студеной земле. Тяжелые косы подпрыгивают, зеленые венки чуть не взлетают вниз. Бледные после долгой зимы руки сплетаются, впитывают поцелуи весеннего солнца, тонкие голоса звенят, летят незримыми серпокрылышками, разносят песню до хат.
Юноши говорят мальчишкой, пялятся на танцовщиц, дерзко хохочут. Дети сбились отдельной стайкой и смотрят, разинув рты. Только Игнат торчит одиночеством — застрял между двумя мирами. Кажется он значительно старше своего возраста, однако взрослые его к себе не принимают, а сверстники недолюбливают: они дразнятся, он их лупит, они не зовут к игре, за что он снова их лупит. Другой бы заперся во дворе, но Игнат гордо нес свое одиночество, с упрямым рвением приходил всюду, куда мог, будто провозглашая: вот я, меня так просто не перечеркнешь, и вы ничего не поделаете!
Звенящая рощица несла за собой теплый ветер, мяуканье одурманивающих кошек, зеленые бутоны и липкие почки. Провозглашала возрождение, предвещала новую надежду. За эту жизнерадостность он любил рощицы больше, чем колядки, щедривки или другие обрядовые напевы — такие древние, что даже святой отец не мог ответить, когда их сочинили.
Заплеться, Шум,
Заплеться!
Крещатый барвинка,
Расстелись!
Девушки кружились, пробегали под сцепленными руками, заплетали и расплетали шум, пока песня не кончились, а на смену ей пришел смех и плеск в ладони. Кто-то от усталости сел прямо на месте.
- Вот и все? – закричали юноши.
– А вы покажите, как надо!
Вопли принадлежали чужому миру — миру ухаживаний и подмигиваний, тайных объятий и лукавых улыбок, к которому Игнату было нельзя. Дети с шумом бросились к развлечениям, но он даже не посмотрел в их сторону. Медленно миновал юношескую толпу, приблизился к роще. Мать рассказывала, что правильно спетая веснушка пробуждает духов леса к жизни, и те заводят собственные песни, которые напоминают шорох листьев, выметают из-под деревьев крошки нерастаявшего снега, дуют на землю, согревая новые ростки...
– Эй!
Игнат оглянулся: Мелания, дочь бондарева. Хорошенькая молодая юная, принадлежавшая к миру взрослых. Парни уже спорили, кто в этом году будет ссылать в нее сватов. Девичье тело пылало теплом, над верхней губой сверкали капли пота.
— Тебя зовут Игнатом?
– Мать назвали, так оно и повелось, – ответил он, стараясь не выдать удивления.
Она наклонила голову, опрокинула движении косы за спину. По телу ему пробежали сироты: недаром Меланию считали одной из первых красавиц! Почему она к нему подошла?
— А меня Меланкой зовут, — ее дыхание пахло сладкой наливкой.
– Я знаю. По тебе все село сохнет.
Девушка весело рассмеялась.
— А что, Игнат, пойдешь в этом году на вечерницы?
— Еще мало, чтобы на вечерницы звали, — пытался ответить небрежно.
– А сколько тебе лет?
– Одиннадцать стукнуло.
Она удивленно смахнула ресницами. Коснулась собственного лба, протянула руку, коснулась его — были на одном уровне. От ее прикосновения юношу бросило в жар.
— А с виду все пятнадцать...
— Мать говорят, что вымахал здоровый лоб, а внутри пусто.
Его злила собственная внешность. Он хотел играть с другими ребятами — бегать по левадам, купаться в реке, сбивать палками сорняки, бегать наперегонки, как это было раньше... Так и было до лета. Потом Игнат пошел в стремительный рост, а товарищи на это начали дразниться и смеяться. Он ответил кулаками – ребята отреклись, и продолжили глумление за спиной. Мать жаловалась, постоянно перешивая его вещи, но при любом случае рассказывала желающим, что сынишка удался у деда, который в четырнадцать гнул подковы голыми руками, работал у кузнеца за двух подмастерьев, а когда выпивал, мог самостоятельно перевернуть груженую телегу — иногда даже с волом.
— Свирид говорит...
Свиридом назывался первый парень на селе, сильный и миловидный, который собирался ссылать сватов в Меланку.
— Говорит, что на вечерницы позовут, когда усы пробьются.
Теперь она развернется и пойдет обратно к подругам.
— Действительно, усов у тебя нет, — Мелания запястьями стерла капли пота с висков. – Ух, натанцевалась!
– Ты хорошо шкварила, – решился Игнат.
Она рассмеялась. Оглянулась за спину, где разговаривали с парнями ее подружки. Потом наклонились к нему и прошептала:
- А хочешь, покажу кое-что?
– Хочу, – немедленно ответил он.
- Иди за мной.
Девушка нырнула в рощу, и Игнат двинулся следом. Впервые кто-то нарушил его одиночество — да не кто-нибудь, а самая красавица Меланка! От восторга он не обратил внимания на пристальный взгляд Свирида, пронзившего их спины.
Воздух пах талой водой и редкими пряностями. Гай распевался после зимней мочанки. Так девушки пробудили, подумал Игнат. Тонкая тропа исчезла, но Мелания карабкалась дальше, несмотря на безлистные ветви, хватавшие ее за одежду. Игнат не отставал, и все думал, что она хочет показать: заклятого клада? Старого мертвеца? Или просто заведет в дебри и покинет на произвол судьбы, чтобы потом всем рассказать и хохотать от скитаний малого дурака?
На уютной лужайке Мелания остановилась. Взмахом ладони приказала замереть; оглянулась; прислушивалась. Довольно кивнула.
– А хорошо здесь. Садись.
Он послушно уселся на сырой ковер прошлогодних листьев. Она откинула косы за спину, села рядом – никогда девушка не сидела так близко! Игнат почувствовал жажду и быстро облизнул губы.
– А знаешь, чем на вечерницах занимаются? — спросила Мелания вкрадчиво.
- Это не секрет, - ответил Игнат ломким голосом. — Болтают, шутят, поют, выпивают, когда кто-то принесет...
– А ничего ты не знаешь, – она пододвинулась поближе, и парень почувствовал аромат ее волос. — Или делаешь вид, что не знаешь.
Теплая ладонь легла ему на живот, и в нем немедленно разразился пламень.
– А мне неинтересно ждать, когда у тебя пробьются усы.
Ее интересные пальцы нырнули в его штаны. Игнат обмер.
- А, как все гладко, - Мелания завороженно посмотрела вниз, словно нашла там дукач. — Нет мерзких волос!
Горло пересохло, тело обмякло — только прут в ее кулаке вырос и затвердел, словно каменный. Похоже с ним случалось разве во сне... Да что делать наяву?
— А хозяйство больше, чем у некоторых в восемнадцать!
Она поцеловала Игната в губы и крепко сжала рукой внизу.
— А слышал когда-нибудь о приютах? — на ее щеках расплывался румянец.
Рука расслабилась и погладила от самого кончика к корню.
— Слышал, — хмыкнул Игнат медленно.
Мелания насильно дернула штаны вниз. Парень чуть не упал, облокотился на забитые локти, а топорный прут выпрыгнул наружу. Он сник, но девушка того не заметила: глубоко вдохнула воздух сквозь сцепленные зубы, и не успел Игнат что-то сказать, как избавилась от лишнего и в одной только рубашке села на него верхом. Игнат почувствовал ее тело, ее вес, ее жар, ее сырость.
Почему это так приятно?
Мелания наклонилась, поцеловала его снова. Осторожно повела шелковистыми бедрами, зажмурилась, мазнула рукой по лицу, скользнула к налитым персам, ущипнула себя, простонала. Потащила другой рукой под рубашку, нащупала его прутень, направила в себя, и он уткнулся во что-то мягкое, упругое...
Упомянул. Родители производили это во время посещения папы, когда считали, что Игнат спит. Несмотря на возраст, он все запомнил, потому что несколько раз подглядывал из любопытства — но потом с папой начала приезжать невыносимая Катя, и их обоих заставляли ночевать отдельно от взрослых...
- Нравится? – прошептала Мелания дрожа.
Игнат отчаянно закивал. Так приятно!
– Скоро за тобой все девки будут бегать, – улыбнулась она. — Но ты запомнишь только меня одну... Не так ли, Игнат?
– Да!
– Тогда продолжим.
Но продолжить не разрешил Свирид.
Влетел на лужайку разгневанным смерчем, снес Меланию судьбы, принялся бить Гната ногами между ног, по животу, по ребрам, по лицу...
Шум... Шум... Шум...
...Очницы лосячьего черепа слепили ядовито-зелеными лучами. Сияние пробивалось сквозь ветви огромного туловища, будто тот пылал изнутри. Когти на лапах напоминали костяные ножи. Урод не имел пасти, но от страшного ревиска закладывало уши и подгибались колени.
Он очень любил тех волков, подумал Игнат некстати.
В столпотворении утонул звук первого выстрела. Черепом пробежали мелкие трещины, и через мгновение удар лапы разметал их костер, как листья. Длинный хвост, скрученный из гибкой лозы, врезался в белого волка с такой силой, что Максим улетел в ствол дерева.
— Грудь, Щезник! — проревел Ярема. - Стреляй в грудь!
Второй выстрел выбил из клетки грудины несколько ветвей. Развесистые рога качнулись.
– Револьверы! — Яровой уклонился от удара, который разорвал землю и поднял волну брызг.
Какое-то мгновение леший освобождал погруженные в почву когти, и шляхтичу этого хватило, чтобы ответить замашным ударом в плетеную грудь. От встречи с ныряльщиком ветви затрещали, а чудовище отскочило достижимым прыжком и крутилось вокруг. Хвост на глазах удлинился, опутал Ярему несколько раз, сжал.
Северин бросился наперерез, ударил саблей, перекатился, спасаясь от острых когтей, ударил во второй раз. Леший заревел, хвост отпустил Малыша и хлестнул по лезвию сабли, сломавшейся пополам, словно сухая ветка.
Игнат украдкой заряжал барабан револьвера новыми патронами.
А у нашего Шума зеленая шуба...
— Просим, пан Бойко, просим! — похожий на жабу трактирщик сиял. — Рады видеть, давно у нас не были... Это ваш новый джура?
– Мой сын.
- Добро пожаловать, всегда рады волчьим рыцарям, - трактирщик поклонился Игнату, и продолжил разговор с Нестором: - Ваша дочь уже присоединилась к рядам Ордена?
Игнат отвернулся, чтобы отец не увидел, и скорчил гримасу.
– Да, – характерник нетерпеливо оглянулся. — У вас сейчас только болтают или до сих пор застилают?
— Обижаете, пан Бойко! Позвольте переспросить: вы для себя...
– Для сына, – Нестор ударил Гната по плечу. — Уже тринадцатое прошло! Усы лезут.
– Настоящий парубок! Нужна, — кивнул льстиво трактирщик.
Казалось, будто у него при каждом слове раздувается горло.
- Приведи лучшую из молоденьких, - приказал старший Бойко. – За плату не беспокойся.
– Будет сделано!
По ночам Игнат вспоминал Меланию. Мечтал о том весеннем дне, фантазировал, как все могло продолжиться, если бы Свирид не помешал. Представлял и то, и это, помогая себе рукой... Отец его за этим заскочил.
Игнат сожжен, Нестор расхохотался, и следующие несколько дней они ехали сюда, в безымянный зал с липким от пива полом, набитым чумаками, сердюками и другим странствующим людом, среди которых сновали легко наряженные женщины, смеявшиеся на коленях, выпивали и получали щипки.
– Прошу пана!
Перед ними стала девушка в одной только рубашке из тонкой, почти прозрачной ткани. Пышное состояние, большая грудь, черные волосы, нос с горбинкой... Темные глаза смотрят на Гната с любопытством. Красивая! Не такая, как Мелания, но все равно красивая.
— Отличный выбор для первого...
— Взбесился? – перебил Нестор яростно. — Пархату лярву моему сыну подсовываешь?
Девушка опустила голову, будто пощечину получила.
- Отец, но...
— Сомкнулись.
- Простите! Извиняюсь земно! — трактирщик прыгал, словно настоящая жаба. - Сейчас все поправим!
Он исчез, чтобы через несколько минут вернуться с другой — тонкой, как трость, девушкой с большими голубыми глазами. Русые волосы напоминали Меланкино, но миловидность бледного лица портила выражение беспросветной тоски.
— Эта лучшая, хоть и грустная, — Нестор бросил серебряника трактирщику и приказал сыну: — Иди, Игнат. Возвращайся мужчиной.
Грустноглазая провела к небольшой ячейке, пропитанной запахом пота. Здесь не хватало окошка и свежих простыней. Девушка усадила Игната на кровать, захлопнула дверь на засов, и по шороху рубашки он догадался, что одежда скользнула на пол. Искусно помогла Игнату раздеться. Потом взяла его руки и положила на свои острые комки.
– Может, свечу зажжешь? – спросил Игнат.
— Если господин разрешит, — пробормотала девушка. - Без света.
Переложила его ладони себе на ягодицы.
– Господин желает на спине? На животе? Или...
– Ложись на живот.
В тишине она приняла его. Сначала Игнат, ослепленный новыми ощущениями, двигался осторожно: ответом было молчание. Тогда он, разгорячившись, заходил быстрее, погружался глубже и добыл только тихий вздох.
Но со своей рукой у него было больше страсти, чем с этой девушкой!
Парень свирепствовал. Или она слепа? Не видела ли его? За эти годы пророчество Мелании сбылось: девушки пожирали его взглядами, он мог выбирать чуть ли не каждую... Как она осмелилась не ценить его? Тем более еще и заработает! Не совсем то, что он представлял себе дорогой сюда.
Под неустанным напором девушка простонала — то ли от боли, то ли от удовольствия — и этот звук освободил его: Игнат вздрогнул от финального наслаждения, замер, прижался к прохладной сырой спине, но девушка молчала. Не двигалась, словно мертвая.
Нет. С Меланкой было совсем по-другому! А тут без света, без разговоров, без прикосновений, без... Без всего! Разве за это стоит платить? Игнату захотелось отважить девушке оплеуху, но он сел на край кровати и начал наощупь одеваться.
Через минуту не стерпел.
— Неужели тебе не понравилось?
— Я огорчила господина? — В ее голосе впервые прорезалось настоящее: испуг. — Прошу, не говорите ему об этом...
Она бросилась помогать, но Игнат раздраженно оттолкнул ее. Случайно мазнул пальцами по лицу. Щека была мокрой.
– Никакой я тебе не господин, – сказал смущенно, и вышел.
Нужна Мелания. Только Мелания может все исполнить!
Отец курил у двери. Улыбнулся, передал сыну трубку, ударил по плечу и вошел в комнату.
Ой , девки-молодые, зеленая шуба...
... Обладатель леса не привык к битвам. Его движения, стремительные и мощные, отличались мало: хлестать хвостом, бить лапами, прыгать, крутиться... Первые минуты боя дались им тяжелее всего, но характерники выжили — и теперь ловко танцевали с лешим в смертельном аркане. Предполагаемые атаки врага облегчали битву, и даже вне родной стихии Властелин оставался крепким соперником, а каждый пропущенный удар мог завершиться смертью.
Яремов ныряльщик загорелся волшебным огнем, ударил по черепу, задел один из рогов. От неожиданности леший отшатнулся — и Северин воспользовался мгновением, чтобы загнать в хвост раскаленного штыка из разбросанного костра.
Хвост ударил о землю, словно выброшенная на сушу рыба, раз, второй, но сам Властелин не шевелился. Игнат затаил дыхание, и один за другим положил последние шесть патронов посреди груди, где зияла налитая изумрудным сиянием небольшая дыра. Вероятно, в лесу она мгновенно заросла бы, и только слепая жажда мести мешала Владыке осознать собственную уязвимость.
Игнат наскочил, добавил по щели саблей. Лезвие достигло середины и застряло, словно в смоле. Обладатель заревел, отмахнулся лапой...
Идем, девушки, шума заплетать...
…Он проехал мимо дома несколько раз, прежде чем Мелания вышла во двор. Встала у плетня, подперла щеку ладонью, встретила улыбкой, от которой в животе разгорелся знакомый огонь.
— Не узнала тебя, Игнат.
Он подкрутил усы и рассмеялся. Она выглядела так же, как и пять лет назад... Разве что стала более желанной.
— Мать говорят, что ты вышла замуж.
– А правду говорят, – Мелания потянулась, как кошка на солнце. — Какая хорошая у тебя лошадь!
Упырь, словно поняв ее слова, весело заржал и мотнул головой. Игнат поправил черес — так, чтобы она заметила пару блестящих скоб.
– И как тебе со Свиридом живется?
– А понемногу живется.
Мелания медленно накручивала на пальцы непослушную прядь выбившихся из-под платка волос.
— Детишек есть?
— А Бог пока не дал.
Так они и болтали, как павлин с павлиной, нарисовался набурмосенный Свирид и прогнал жену в дом.
- Уезжай отсюда, байстрюга!
Глаза его метали молнии, борода воинственно нахмурилась.
— Поезжай, сера с цепи спущу!
Игнат посмотрел на лохматого пса, меланхолично лежавшего у своей будки. От его взгляда собачка вскочила на лапы, брякнула и подпрыгнула, всячески показывая, что не прочь поиграть.
- К тебе, Свирид, имею долг, - Бойко спешился, хрустнул косточками пальцев. — Не люблю, знаешь, когда по ребрам копают. Мне тогда долго болит.
Одним прыжком перемахнул через плетень. Серо радостно закружился вокруг себя. Свирид побледнел и отступил на шаг.
— Есть у меня двойка сабель. Люблю крутить разные фортели, — Игнат пожал плечами.
— Не посрами перед соседями, — прошептал Свирид.
– Если бы хотел опозорить, ты уже лизал бы копыта моему огиру, – Игнат бросил мужу гроша. — Беги скорее к кабаку. Чтобы до вечера я тебя здесь не видел!
Свирид хватил ртом воздух, побурякал, сжал монету в кулаке... Бойко надеялся, что тот бросится в драку, и приготовил кулаки. Но мужчина бросил грустный взгляд на хату, сгорбился и ушел.
– Хорошо у вас здесь, – сказал Игнат, оглядываясь.
Ковер, сундуки, полотенца, посуда — у матери дома и трети этого нет. Щедрое приданое дал бондарь за дочь!
– А куда ты моего мужа отправил? — поинтересовалась Мелания, сбрасывая платок.
Волосы неслись русым потоком.
- Гаивки петь.
Они набросились друг на друга, слились поцелуями, срывали одежду. Наконец, торжествовал Игнат, наконец это мгновение наступило! Ее кожа, ее запах – все, что он так тщательно лелеял в памяти – вот оно, в его руках, настоящее и трепетное!
Меланка наклонилась, легла на стол, и он жадно взял ее. Наматывал русые волосы на кулак, как представлял это годами, сжимал ее ягодицы, словно вожделенное богатство, а Мелания благодарно стонала, дергала за скатерть, стол трясся, все переворачивалось, катилось и летело судьбы.
Так долго мечтал о ней! О ее теплых ладонях, о ее мягком упругом теле...
Но после волны щенкового восторга Игнат осознал, что не чувствует ничего особенного.
– Все хорошо?
— Прыгай на кровать.
В мягких перинах он лег на нее сверху, и попробовал снова. Целовал ключицы, сжимал запястья, облизывал соски, отдался, погрузился...
Не мог поверить. Не мог разочароваться.
Это же Мелания. То же Мелания! Разве она может быть такой, как все остальные?
– А ты – настоящий зверюга, даже дыхания не переводишь, – она поцеловала выбитый на его груди узор. - А в волка превратишься?
– Разве попросишь.
— Может, и попрошу...
Ее заигрывание оставляли равнодушными — словно волшебство развеялось.
— Давай как тогда, когда ты меня в рощу привела, а Свирид помешал.
Мелания засмеялась.
- А ты озорник! Зачем?
– Хочу закончить то, что началось тогда.
Он лег на спину, оперся на локте. Она села сверху, настроилась, начала лаять... Игнат закрыл глаза, представил себе ту самую поляну, водил ее теплой ладонью себе по животу, по груди...
Не помогло. В его мечтаниях Мелания была верховной богиней наслаждения, игривой и недостижимой, а теперь он имел недовольную жизнью женщину — молодую, красивую, но не очень ловкую и так далекую от богини его снов...
— А, хорошо... Ты куда, Игнат?
– Вспомнил, что имею дело, – он спешно одевался.
- Какое еще дело? – возмутилась Мелания.
— Очень важное. Не обижайся.
- А когда снова приедешь? — спросила она требовательно.
В памяти Гната она запечатлелась такой: голой, со скрещенными под грудью руками и насупленными бровками.
– Еще не знаю, – он закинул за спину сабли и улыбнулся. – Благодарю тебя, Меланко.
Через несколько месяцев от отравления грибами умерла его мать. После похорон Игнат в село не приезжал, и Меланию, несмотря на ее пророчество, больше не вспоминал — вместо этого продолжал искать заветный образ по селам и городам, кабакам и заездам, надеялся найти мечту среди молодых и опытных, среди девственниц и вдовиц, женился, завел любовниц, вывел любовниц...
Пока не понял всю смехотворную тщетность своих мальчишеских поисков.
Шум... Шум... Шум...
... Среди расстрелянных волков Северин и Ярема лежали без движения — то ли мертвые, то ли без сознания. Пистоли и револьверы, разломанные сабли и потухшая ныряльщика усевали вытоптанную землю вперемешку с красными угольками разбросанного костра. Похожий на огромную поломанную куклу леший вяло волочился к деревьям, его сияние почти стухнуло, одного рога не хватало.
Убегает! Он убегает!
Игнат рукавом вытер кровь, заливающую глаза из растрепанного когтем лба. Поднялся, почувствовал во рту привкус желчи, пошатнулся. Левая нога кровила, из оружия остался только стилет жевжиков. Игнат бросился вдогонку.
Сейчас – или никогда! Если Властелин дойдет до леса, то сердце останется с ним. И освобождения от кровавого соглашения не будет. Воссоединения с Ульяной и Остапом не будет...
Леший почти доковылял до предела деревьев.
– Стой, курвин сын!
Леший замер. Неужели подействовало, удивился Бойко, но в следующую секунду разглядел окровавленную фигуру белого волка, преградившего дорогу Владыке. Максим уклонился от удара, зарычал, уклонился от второго, щелкнул пастью, и пропустил удар хвостом.
Игнат добежал. Проскочил между разведенных лап, подпрыгнул на здоровой ноге, загнал стилет в деревянное туловище, подтянулся и нырнул рукой внутрь. Нащупал вязкое горячее месиво, ритмично пульсирующее, схватил пальцами, вырвал. Влажное, живое, сотканное из множества нитей, оно усыхало на его ладони, кристаллизовалось, превращалось в зеленый обломок с черными волнами, похожий на малахит...
Характерник так загляделся на диковинку, что не удивился, когда грудь ему пронзила болью, и из них высунулись окровавленные когти. Игнат тяжело хекнул. Малыш был прав – костюм быстро сошел на псы. Обладатель ревнул и смахнул лапой, последним усилием сбросив с себя убийцу.
Игнат упал. Стилет остался в туловище, но кулак сжимал заветный камень. Через несколько шагов умирал леший, который так и не дошел нескольких шагов до ближайшего дерева — зрачки черепа выжили, тело с хрустом осело и превратилось в груду ветвей. Лес тяжело вздохнул и умолк в скорби. Вокруг тлели жары разрушенного костра.
Горлом поднялась кровь, и Бойко закашлялся. Положил ладонь на грудь, прошептал заклятие... Волшебство не помогало. Подлец пробил легкие! И, кажется, задел сердце... Перед глазами сунула тьма. Вот братья удивятся, когда придут в себя и увидят Энеев труп... Если тоже не сдохнут.
Неважно.
Жил, как болван. Умер, как болван.
Неважно.
Малахит выкатился из ладони. Игнат потянулся за ним, но только перекатился на бок и замер. Сил больше не было.
Из кармана звякнул варган. Из памяти отозвалось: «Умоляют и дрожат только трусы низменности. Нищеты не сторонись, твердый будь, как с крика. С недолей соревнуйся, как вся родная моя. Страдай без жалоб, борись и молча умри, как я».
Вот почему всевозможные безобразные так запоминаются?
Мелодия варгана не останавливалась, звучала громче, распространялась, вместе с ней от жары поднималось сияние, заливало все вокруг, и в нем постепенно растворились Щезник, Малыш, Беляк, напуганные кони, стена молчаливого леса — все утонуло в белом. Молока сейчас парного, подумал Игнат, когда вдруг перед ним обозначились две темные фигуры.
Нашли его! Услышали, вернулись через пол света, доехали сюда — и нашли!
Игнат улыбнулся. Изо рта текли красные ручейки, но он не обращал внимания. Ему ничего не болело.
- Вы пришли...
— Ты не решился к нам лететь.
- Я просто...
– Мы знаем, папа.
Как долго он мечтал об этой встрече! Как радовался родным лицам! Ульяна... Остап... Нисколько не изменились с момента прощания, когда Игнат провожал их на чужбину.
Вокруг звучала песня, похожая на древнюю рощу, но гораздо прекраснее, благозвучнее, торжественнее, и Гнат Бойко засмеялся, поправил костюм, обнял жену с сыном, а потом все растворилось в потоке белого сияния.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ