Глава 21

— Друзья мои! Позвольте выразить всем вам глубочайшие соболезнования в связи с трагической, безвременной и несправедливой гибелью благороднейшего, честнейшего, чистейшего и вернейшего нашему делу товарища, нашего дорогого председателя! Темные силы, сгустившиеся, подобно надвигающейся буре, над нашим Отечеством, потребовали жертву, и лучший среди нас не мог не явить своего беспримерного благородства, преподав нам всем бесценный урок самопожертвования! Он без сомнений и колебаний проник в самое средоточие злых сил, не убоявшись их черной колдовской мощи, и отдал жизнь за правое дело! Наш друг, наш учитель, наш светоч, наша надежда и опора! Твари, недостойные дышать с ним одним воздухом, оскверняющие наше древнее великое королевство одним своим существованием, порождения демонов Ургаша, подлым ударом в спину предательски расправились с отважным героем! Мы, его верные последователи, мы, сторонники чистоты и света, мы, верные борцы за свободу и процветание Отечества, не можем простить порождениям мрака столь черное дело! Мы отомстим, друзья! Мы продолжим правое дело! Мы избавим нашу Родину от засилья Тьмы! Мы, соль земли, самые благородные из сынов Валанты! Так не утихнет скорбь и гнев в наших горячих сердцах!

— Не утихнет!

— Мы отомстим!

— Почтим память нашего Учителя, благороднейшего Мескита!!! Почтим кровью нечестивых!!!

— Кровью! Кровью!

— Слава Мурсу!

— Отважного Мескита больше нет с нами, но дело его живет во веки! Вперед, к победе!

— Мы победим! Мы очистим нашу землю!

Председательствующий, богато и модно одетый молодой человек в белой шелковой маске и длинном черном плаще с откинутым капюшоном, потрясал в воздухе обнаженной шпагой, перевитой траурной алой лентой, и группа людей перед ним отвечала нестройными, но полными страсти и сознания исключительности собственной исторической миссии выкриками. Все они так же были изысканно и дорого одеты, и также прикрывали лица белыми масками. Но видно было, что эти маски всего лишь дань традиции, и все эти люди очень хорошо друг с другом знакомы.

— Барон, вы, как первый из учеников великого Мескита, возглавите нас! Ура барону Вус…

— Чшш!

— Замолчите!

— Не называйте имен!

— Не нарушайте тайны!

— Но, ведь мы же все…

— А вдруг?

— Кто знает, на что способно Зло?

— Вдруг среди нас предатель?

— Тише, тише, друзья! Среди нас нет предателей, ибо сердца наши чисты, и любой из нас почувствует Зло, стоит ему приблизиться! Вспомните, что говорил наш дорогой Учитель, вспомните слова Пророка, сказанные им перед вознесением! В чистом сердце нет места Злу! В чистом сердце нет места Тьме! Свет истинной веры рассеет мрак и расточит порождения его! И не убоятся верные гибели телесной, ибо примет их души Свет, и ждет их вечная жизнь в райских пределах! Воистину так, друзья мои!

— Воистину! Слава Пророку!

— Так готовы ли вы, чистые и верные сердца, последовать тернистым путем истины? Готовы ли вы познать блаженство Страны Звенящих Ручьев? Готовы ли вы отринуть страх и довести до конца то, что завещано нам Пророком? То, на что наш Учитель не пожалел жизни? То, что будет для нас пропуском в рай? Готовы ли вы вознестись в небесное святилище пророка и воссоединиться со Светом?

— Да! Да! Слава Пророку!

— Да сгинут порождения Ургаша!

— Да расточится Тьма!

— Да здравствует чистота крови!

— Да здравствует Валанта! Да здравствует свобода!!!

— Барон, мы последуем за вами!

— Все ли вы готовы к подвигу, друзья мои? Тверда ли ваша вера? Не дрогнет ли у кого из вас рука?

— Веди нас, Учитель!

— О нет, не называйте меня так, друзья мои! Я не достоин столь великой чести. Я всего лишь верный ученик чистейшего Мескита. Но я готов продолжить его дело и вести вас к победе! Кто со мной?

— Я с тобой!

— Я с тобой!

— Я с тобой!

— Я с тобой!

— Я с тобой!

— Я с тобой!

— Что ж, друзья мои. Соратники! Я верю в слова Пророка, и я верю в вас. Все вместе, как один, мы встанем на защиту нашей многострадальной Родины! Все весте мы очистим Валанту от скверны! Слава Пророку!

— Слава Пророку! Слава! Мы победим!

— Итак, господа, раз мы решили действовать, то действовать надо быстро и жестко. Промедление смерти подобно!

— Барон, у вас есть план?

— Разумеется. У нас с вами, господа, есть не только план. У нас есть вот это! — лидер заговорщиков торжественно достал из складок плаща золотую цепь с кулоном в виде шестилучевой звезды с мерцающим багрово-красным камнем в центре.

— Но что это?

— Этот амулет наш благородный Учитель получил от самого Пророка в день его вознесения! Это знак Света, который поможет нам победить Тьму! Свет не оставит нас в нашей великой миссии, и этот знак не позволит Злу проведать о наших планах, и защитит нас от Тёмной мощи!

— Слава Пророку! Барон, когда? Говорите, барон, что мы должны делать?

— Скоро, очень скоро, друзья! План наш прост, но надежен.

Семеро заговорщиков, собравшись в тесный кружок, принялись обсуждать подробности.

* * *

Не то третий церемонимейстер, не то четвертый распорядитель чего-то там, Шу никогда не вникала в такую ерунду, отвесив полдюжины положенных по этикету поклонов, склонился в самом последнем и самом глубоком в пяти шагах от принцессы, ожидая, пока Её Высочество обратит на него внимание. Делать этого Шу совершенно не хотелось. Она только что закончила завтрак и вознамерилась предаться блаженному ничегонеделанию под нежные звуки Тигренковой гитары, и не собиралась отрываться от столь важного занятия ради всяких пустяков, вроде наводнения или внеплановой войны с орками. Но подобострастно согнутая фигура в ливрее безжалостно нарушала эстетическую гармонию прекрасного солнечного утра и не давала в полной мере насладиться жизнью.

— Ну? — принцесса не запустила в досадную помеху ничем тяжелым исключительно по доброте душевной, да и травмировать нежную и ранимую натуру менестреля сегодня что-то не было настроения.

— Ваше Высочество! Лорд Фуайон Сотран, барон Тейсин, нижайше просят вас об аудиенции. Не сблаговолит ли Ваше Высочество его принять? — расфуфыренный и преисполненный собственной важности распорядитель чего-то там снова согнулся донельзя манерно и церемонно.

— И что надо барону? — при упоминании этой фамилии половина лучезарного настроения вместе с добротой душевной улетучилась вмиг.

— Лорд Фуайон Сотран, барон Тейсин не изволили сообщить, но велели доложить вам, что дело весьма важное и срочное, Ваше Высочество.

— Ладно, приму. Зови, — принцесса горестно вздохнула и ехидно посмотрела на отложившего гитару Тигренка. Похоже, нежная и ранимая творческая натура не была бы против того, чтобы третьего церемонимейстера вместе с бароном Тейсином приподняло и пристукнуло, да там же и закопало неукротимой силой стихии. Ну или хотя бы слинять подобру-поздорову, пока эта самая стихия с недобрым сиреневым огоньком в дивных очах не обрушилась на его голову.

— Ты куда это собрался, Тигренок? Играй, играй, милый, — ласковое шипение возлюбленной не оставляло сомнений в том, что сматываться уже поздно, и Хилл, придав физиономии самое наивное и невинное выражение, обозначающее «а я что? А я ничего! Так, гулял мимо, и вообще, меня тут не было» снова взялся за гитару. Светлые, умиротворяющие и трепетно-прозрачные мелодии, извлекаемые из струн длинными изящными пальцами, самого закоренелого упыря заставили бы прослезиться и перейти в вегетарианство, но не любимую принцессу.

Её Высочество приняла манерную позу, напустила на себя до невозможности высокомерный вид, и принялась обмахиваться веером. Барона, вместе с его решительностью и напористостью, она смерила таким ледяным и презрительным взглядом, словно перед ней расшаркивался согласно дворцовому этикету не один из самых родовитых в Валанте людей, а клоп из дешевой таверны. Это несколько поумерило пыл лорда, но не заставило отступить.

— Доброго дня, барон, — пожалуй, от такого тона клоп бы удавился сам, чтоб не мучиться.

— Доброго дня, Ваше Высочество, — отец Мии не удавился, но чуточку побледнел. Правда, решимости не утратил. — Как ваше драгоценное здоровье, Ваше Высочество?

— До сего момента было великолепно, — Шу злилась на Мию, на Тигренка, на барона, но старалась держать себя в руках. В конце концов, барон же не виноват, что его дочь немного рехнулась на почве выпендрежа любовника Её Высочества? — А как ваше здоровье, барон?

— Благодарю вас, Ваше Высочество, прекрасно.

— Сегодня изумительная погода, вы не находите, барон? Не желаете ли кофе? — судя по нежнейшей улыбке принцессы, в чашке змеиного яду должно было быть намного больше, чем кофе. — Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, — Её Высочество небрежным мановением кисти указала гостю на кресло.

— Благодарю вас, Ваше Высочество… — принцесса не дала барону возможности отказаться, перебив его на полуслове и повелительно бросив в пространство:

— Тигренок, кофе барону! — она даже не взглянула в его сторону, уверенная в беспрекословном подчинении. — У вас усталый вид, барон. Вы не думали об отдыхе? Пара недель за городом пошла бы на пользу вашему цвету лица.

— О, право, Ваше Высочество, я тронут вашей заботой! Все дело в том, что я очень беспокоюсь за мою дочь, Мию. Вы всегда были так добры к ней, Ваше Высочество, — барон взял из рук Тигренка чашку кофе, словно из воздуха, — но позавчера она явилась домой в слезах…

— Да неужели? — вторая чашка оказалась перед принцессой, так же тихо и незаметно.

— Ваше Высочество, я, право, в недоумении. Ранее вы никогда не высказывали неудовольствия леди Тейсин, и вдруг отсылаете домой, отлучаете от двора и запрещаете видеться с её избранником. Чем вам не угодила Мия?

— Так-так, барон. Кажется, вы чем-то недовольны? — злость на Мию постепенно сменялась весельем. Шу стало интересно, что же такое наплела влюбленная дурочка отцу, что тот не побоялся заявиться к самой принцессе с претензиями.

— Что вы, Ваше Высочество, кто же посмеет усомниться в вашей доброте и мудрости! Это нам, простым смертным не понятно, какими высокими государственными интересами руководствовалось Ваше Высочество, беря на себя ответственность за дальнейшую судьбу и брак моей дочери!

— О, речь уже о браке… — Шу отпила кофе, пряча ухмылку. — Так за кого вы хотели выдать вашу дочь?

— Странный вопрос, Ваше Высочество. Вы же сами велели Мие не встречаться больше с ним…

— С кем, барон?

— С лейтенантом Дуклийном.

— Барон, а вы уверены в том, что Мия назвала вам именно это имя?

— Но ведь это и так понятно, Ваше Высочество! Лейтенант ухаживал за моей дочерью, собирался сделать ей предложение. И наша семья готова была породниться с родом Дуклийонов. Мне казалось, и Ваше Высочество, и Его Величество одобряете этот шаг…

— Боюсь, вы пребываете в некотором заблуждении, барон. Ваша дочь имела в виду совершенно другого человека.

— Как? Но кого же? Она не называла другого имени.

— А вы припомните, что она вам говорила. Позавчера и вчера.

— Но, Ваше Высочество, она была очень расстроена и несколько не в себе… стоит ли придавать значение словам, сказанным в таком состоянии… она не отдавала себе отчета…

— Барон, я не предлагаю вам пересказывать все гадости, которые Мия говорила в мой адрес. Припомните, что она говорила о своем избраннике.

— Если вкратце, то моя дочь сказала, что позавчера на приеме во дворце ей признался в любви благородный человек, и она разделяет его чувства, и хочет выйти за него замуж. Но Ваше Высочество не позволяет.

— А ещё что она про него сказала?

— О, ну что юная девушка может сказать про молодого человека? Как всегда, красив, галантен, прекрасно танцует… да, и что он признался в своих чувствах не наедине, а прилюдно. И что поцеловал её. Пожалуй, и всё…

— И вы считаете, барон, что этого достаточно, чтобы выдать вашу дочь за него замуж?

— Ваше Высочество, постойте! Но ведь Мия говорила про Закерима Дуклийона! Разве можно сомневаться, что лейтенант достойнейший молодой человек?

— Ваша дочь, барон, забыла упомянуть некоторые детали. Кое-что о своем избраннике она, видимо, не сочла достаточно важным для ваших ушей.

— Простите, Ваше Высочество, я, похоже, чего-то не понимаю. Что она должна была упомянуть?

— Ну, для начала то, что он вовсе не дворянин.

— Как не дворянин?

— И его имя вовсе не Закерим Дуклийон.

— …?

— Его имени Мия вообще не знает.

— Но как… кто посмел? Кто он такой?

— Как, барон, вы всё ещё готовы выдать Мию за него замуж? — вся злость принцессы испарилась, и она от души наслаждалась представлением. Шу краем глаза присматривала за Тигренком, и, не смотря на его невозмутимый вид, чувствовала всё его смятение. Он достаточно уже узнал характер Её Высочества, чтобы тешиться бесплодными надеждами на то, что буря его минует.

— Замуж? Ни в коем случае! Но… как он посмел… так унизить мою дочь! Я не понимаю, Ваше Высочество, как человек неблагородного происхождения мог приблизиться к ней! Кто он такой, Ваше Высочество?

— Барон, зачем вам это знать? Не проще ли успокоить вашу дочь, вывезти на природу? Через пару недель она и думать забудет о нем.

— Ваше Высочество, это же оскорбление всему нашему роду! Простолюдин дерзнул питать нежные чувства к леди Тейсин, мало того, танцевал с ней… я должен знать, кто это!

— И что вы собираетесь сделать, если узнаете, в кого влюбилась ваша дочь?

— Нет, она не могла влюбиться… он подло обманул её! Я не оставлю это безнаказанным. Ваше Высочество, прошу вас, скажите, кто оскорбил нашу семью. И, молю вас, Ваше Высочество, простите, что посмел усомниться в вашей мудрости и предусмотрительности!

— Так ли уж важно, барон, отмстить какому-то простолюдину?

— Затронута честь семьи, Ваше Высочество.

— И что же вы посчитаете достаточным наказанием?

— Пары дюжин плетей на конюшне и изгнания из Суарда вполне хватит. Не марать же руки его смертью!

— Вы правы, барон, смерть это уж слишком… — Шу в задумчивости покачала головой, прислушиваясь к эмоциям по-прежнему играющего на гитаре любовника. Ничего уловить не получилось, Тигренок успешно притворился каменным изваянием. — Вот выпороть, возможно, и стоит… — и, не повышая голоса, приказала, — Тигренок, иди сюда.

— Так вы назовете имя, Ваше Высочество?

— Зачем вам имя, барон? Можете так посмотреть, — принцесса с непроницаемо-высокомерным выражением лица кивнула на остановившегося в паре шагов от неё Тигренка. Барон, недоумевая, переводил взгляд со светловолосого менестреля на Её Высочество, в обоих случаях наталкиваясь на мимику сфинкса. Обе каменюки, казалось, ваял один скульптор. Похоже, только сейчас барон осознал, что к предложению Её Высочества быстренько уехать вместе с дочерью на природу стоило прислушаться сразу. А лучше вчера.

— Всего триста золотых, и можете его пороть, хоть на конюшне, хоть у ширхаба лысого, — ни по голосу, ни по лицу Её Высочества не представлялось возможным определить, шутит она или говорит серьезно. — Видите ли, барон, этот невольник мне дорого обошелся, — принцесса слегка улыбнулась одними губами, обозначая доверительный тон.

— Но, поверьте, он того стоит. Красив, не правда ли? — Шу указала Тигренку на пол у своих ног, и тот послушно опустился рядом с ней на колени. Принцесса ласково погладила золотистые волосы, убранные в хвост на затылке, и уставилась на гостя. Молча и не моргая.

— Да… э… конечно, Ваше Высочество… — барону совершенно расхотелось защищать честь семьи, наказывать дерзкого простолюдина, и вообще связываться с этим человеком. Безупречно красивый юноша произвел на него странное впечатление. Если бы не блестящий узорный ошейник, явственно видный в распахнутом кружевном вороте тонкой рубашки, и не великолепная игра на гитаре, барон бы поклялся, что этот Тигренок, как назвала его принцесса, не менее, чем помощник небезызвестного капитана Ахшеддина, той самой левой руки короля, про которую никто не знает, что она творит, и никто под эту руку попадать не хочет.

— Так как, барон? — Её Высочество слегка подтолкнула юношу, и он оказался склоненным у ног барона, в униженной позе касаясь головой пола. Лорду Тейсину неудержимо захотелось в этот момент проглотить собственный дурной язык. В то, что принцесса отдаст ему этого юношу хоть за триста, хоть за триста тысяч империалов, он не верил совершенно. А вот в то, что нажил себе очень опасного врага в его лице, верил вполне.

— Пожалуй, Ваше Высочество, это несколько меняет дело. Как же я посмею лишить вас столь прекрасного музыканта! Ни в коем случае! Я всецело полагаюсь на вашу справедливость, Ваше Высочество. Этот человек принадлежит вам, и только вам решать, достоин ли он наказания…

— Неужели вы считаете триста империалов слишком большой суммой, чтобы сполна насладиться местью? — сквозь маску сфинкса на лице Её Высочества слегка проступило свойственное ей ехидство.

— Что вы, Ваше Высочество! Деньги не имеют к этому никакого отношения. Это дело чести! И честь нашей семьи в том, чтобы служить вам. Ваше Высочество, я верный подданный Его Величества и Империи, и вы всецело можете располагать мною. И не мне судить о действиях других ваших слуг.

— Что ж, барон, я думаю, на таких верных и преданных людях, как вы, держится вся Империя. И не сомневайтесь, мы умеем ценить настоящее благородство, — впервые за весь разговор Её Высочество изволила не изображать из себя могильную плиту, а улыбнуться по-человечески. — Тигренок, иди к себе, — она слегка дотронулась кончиком туфельки до юноши, так и не изменившего позу, и тот мягким и быстрым кошачьим движением поднялся и будто растворился в воздухе. Её Высочество встала, показывая, что аудиенция окончена, и лорд Тейсин тут же вскочил, вздохнув с облегчением.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, — он поклонился.

— Да, барон. Пока не уезжайте. Завтра или послезавтра я хочу навестить мою фрейлину. И тогда, быть может, продолжим наш разговор о лейтенанте Дуклийоне, — принцесса протянула руку. Барон Тейсин преклонил колено и вежливо поцеловал тонкие пальчики. — До свидания.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, за оказанную честь!

«И особенно за то, что не прибили старого дурака на месте. Повезло, крупно повезло!» — думал лорд Фуайон Сотран, барон Тейсин, выходя из покоев Её Высочества.


«Нет, спокойной жизни рядом с Её Высочеством не бывает. Стоит немножко расслабиться, и пожалуйста — очередная встряска! Как же, полтора суток в любви и согласии. Многовато. Ну какого демона заявился этот барон, провалиться ему в Ургаш! Специально, чтобы дать Её Высочеству повод разозлиться и напомнить мне мое рабское место? Вот спасибо! Зато цена растет. Прошлый раз за домашнего Тигренка давали на аукционе двести империалов, сегодня уже триста… интересно, за сколько моя ненаглядная будет продавать меня через неделю? — Хилл уже не знал, смеяться ему или биться головой о стенку. — И что теперь взбредет в её очаровательную головку? Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к ширхабу пошлет… или плеткой приласкает? А впрочем, даже если и плеткой…» — Хилл самоуверенно усмехнулся и представил себе любимую в гневе. Окруженную полыхающим лилово-голубым заревом, со светящимися глазами, напряженную, как струна, с яркими припухшими губами… опасную и невероятно прекрасную. Никто, кроме этой бешенной девчонки, не смел с ним так обращаться, но тем интереснее будет завоевать её. И тем сильнее он хотел снова уложить её в постель.

Хилл сам себе удивлялся. Она унизила его, заставив валяться в ногах у этого аристократишки, пригрозила выпороть, чуть не продала, и, вместо того, чтобы придушить змеюку на месте, он ей восхищается. И не просто восхищается, а готов позволить ей и дальше играть с ним, как ей заблагорассудится. И самому получать от этого удовольствие. Бред и наваждение! Может, балаганное представление Её Высочества не произвело на него должного впечатления, потому что она сама ни на секунду не поверила в то, что говорит? За исключением того, что он красивый. Хилл вспомнил её собственнический, довольный голос и властно-нежное прикосновение её руки, и тело тут же отреагировало соответственно. И это после вчерашнего вечера, ночи, и продолжения сегодня утром… определенно, он сошел с ума. Эта мысль заставила его рассмеяться.

Поднимаясь в кабинет, Шу ещё не решила, устроить ли любимому трепку, чтоб неповадно было втравливать её в неприятности, или прочитать лекцию о необходимости думать мозгами, а не другим местом, прежде чем магичить направо и налево. Но, увидев его, замерла, и остатки злости мигом испарились в неизвестном направлении. В сияющих золотом лучах утреннего солнца, гибкий и напряженный, словно туго натянутый лук, источающий звериную мощь и опасность, притягательный и бесстыдно красивый, Тигренок потягивался, выгибаясь всем телом, и смеялся. Довольным, низким, чувственным смехом, от которого у неё мурашки забегали по коже, пересохло во рту и потеплело в животе. Он вытягивался и кружился, подставляясь солнцу и зажмурившись, словно сытый кот, позволяя теплым лучам облизывать себя и распространяя вокруг ощущение острого физического наслаждения. В этот миг он как никогда походил на настоящего дикого тигра, сильного, хищного и свободного, полновластного хозяина джунглей. Почувствовав присутствие Шу, он остановился и открыл глаза, уставившись на неё. Принцесса невольно шагнула ему навстречу, подчиняясь завораживающему и откровенному призыву его жаркого голодного взгляда, его животному магнетизму, и очутилась в его объятиях. Тигренок подхватил её на руки, тесно прижав к себе, и закружил по комнате. Её волосы растрепались и летели за ней черным блестящим потоком, щеки разрумянились, она запрокидывала голову, вскрикивая в восторге, пока они оба не свалились, запыхавшись, на пол. Но так и не перестав смеяться от переполняющего обоих счастья.

— Мой Тигренок, — Шу потерлась щекой о горячее плечо под тонким батистом, — мой милый нахальный Тигренок.

В ответ раздалось довольное басовитое урчание и смех.

— Что ты смеешься? Ты, самый нахальный, самый красивый, самый чудесный Тигренок на свете?

Хилл смотрел на приникшую к нему возлюбленную, такую радостную и доверчивую, и ему хотелось сказать ей, наконец, как сильно он её любит, что он не может жить без неё.

И он проклинал богов и судьбу за столь изощренное издевательство, потому что предчувствие скорой смерти никуда не делось, не ослабло и не отдалилось. Наоборот, оно вдруг словно обрушилось на него, и теперь Хилл даже мог сказать, сколько ещё ему осталось. Не больше двух недель, и Тень окончательно предъявит не него права. Оставался, правда, крохотный шанс, что удастся как-нибудь выкрутиться, хотя бы отсрочить приговор, но… Хилл почти слышал такой знакомый потусторонний смешок бога, которому посвятил себя. Он мысленно состроил Тёмному козу: «У меня ещё есть время, и тебе не удастся испортить мне жизнь, пока я жив! Вот когда получишь меня, ухмыляйся, сколько влезет. А пока отстань!» По крайней мере, это касалось только его, любимой же пока ничего не угрожало. И Хилла это вполне устраивало. Гораздо больше, чем обычное развитие событий, когда Темному Хиссу доставались те, кому не посчастливилось встретить Призывающего и отнестись к нему по-человечески.

— Тигренок, милый, — Шу приподнялась на локте и с тревогой заглянула ему в лицо. В синих глазах плескалась обреченность и счастье, и всепоглощающая исступленная нежность. Тигренок улыбался ей так тепло, так ласково, что принцессе захотелось заплакать. Острое, безжалостно ранящее чувство скорой потери, непременного расставания… словно боги позволили ей заглянуть в Страну Звенящих Ручьев, но только до рассвета. И, с неотвратимостью встающего солнца, время счастья заканчивается, тает, и ускользает с тем, чтобы никогда не вернуться. Совсем немного, и этот прекрасный юноша, её любовь, ей жизнь, её дыхание, покинет её. Навсегда. Ей хотелось завыть, словно смертельно раненому зверю, и перегрызть кому-нибудь глотку. Судьбе, например. Кому угодно, только бы это помогло задержать рассвет, за которым последует тьма. Её личный ад, без права на помилование. Но она нашла в себе силы улыбнуться возлюбленному. — Мой чудесный Тигренок, — прошептала она в раскрытые губы, прежде чем поцеловать его.

Загрузка...