Перемены

Глава сорок восьмая

Красный Король занес нож над моей дочкой. Она издала негромкий вскрик, полный безнадежного ужаса и отчаяния, и как бы я ни бился, вкладывая в это всю полученную от Мэб новую силу, как бы ни защищали меня доспехи моей крестной, я ни черта не мог с этим поделать.

Но мне и не пришлось.

Белый свет, исходящий словно ниоткуда, вспыхнул над алтарем, и Красный Король взвизгнул. Оковы его воли исчезли, а одновременно с ними — и его правая кисть, сжимавшая каменный нож; отделившись от запястья, она описала дугу в воздухе и, так и не отпуская ножа, упала на пол. Нож при этом разлетелся на мелкие осколки.

Я торжествующе завопил. Остальные четверо продолжали удерживать меня на месте, но я вдруг понял, что могу шевелиться — а значит, и драться. Стоило Красному Королю с криком отпрянуть назад, как я вскинул руку, выкрикнул:

— Fuego! — и метнул огненную струю в воина-ягуара, продолжавшего стоять в паре футов от левой двери. Тот попытался бежать, но поскользнулся на залитой кровью ступени и покатился вниз по лестнице — там и настигло его мое заклятие.

Я мгновенно повернулся к стоявшим с противоположной от меня стороны алтаря Повелителям. Метать в них разрушительную энергию я не рисковал из боязни зацепить лежавшую на алтаре между нами дочь. Не уничтожить же представлявшего непосредственную угрозу воина-ягуара я не мог — только после этого я мог сосредоточить все свое внимание на Повелителях и Короле, иначе ничто не помешало бы ему перерезать мне глотку, пока я занимался бы вампирской элитой.

Однако вдвоем играть в эту игру было уже вполне реально — и моя физическая поддержка на порядок превосходила их.

Я собрал в кулак собственную волю, поднял взятый напрокат посох — и тут в храм вошли еще четверо типов в золотых масках.

Блин, да откуда они только берутся?

— Держите чародея! — рявкнул Красный Король, и давление враждебных сознаний на мое мгновенно удвоилось. Левая рука у меня задрожала, и посох, который я в ней держал, медленно опустился. В правой руке вообще словно бензин кончился, такими усталыми вдруг ощутили себя все ее мускулы, и кончик меча лязгнул, ударившись о каменный пол.

Красный Король встал и некоторое время смотрел на алтарь и на столб переливающегося над ним яркого света. Пока он стоял так, его чертова рука зашевелилась как паук. Не прошло и секунды, как она перевернулась ладонью вниз и поползла по полу обратно к нему. Король так и стоял, глядя на свет. Я пытался нащупать выход из-под навалившейся на меня груды темной воли. Понятное дело, светом могла быть только Сьюзен, скрытая ручной выделки завесой Леанансидхе, с «Амораккиусом» в руках. Я хочу сказать, сколько невидимых источников священного света, желающих защитить мою дочь, могло разгуливать по Чичен-Ице? Она не нападала, просто стояла над Мэгги — мне хотелось визжать, дать ей понять, что это единственный ее шанс. Не убери она сейчас Красного Короля — и он со своими золотыми масками справится с ней так же легко, как я только что с воином-ягуаром.

Но он не трогался с места — и я вдруг понял почему.

Он не понимал, что это за свет.

Все, что он знал, — это то, что ему сделали больно, когда он попытался убить ребенка. С его точки зрения, это могло оказаться практически чем угодно: архангелом-хранителем, или духом света, таким же ужасным, каким был Ик. Я вспомнил голос, вещавший устами Мёрфи, и вдруг понял, что заставляет Красного Короля колебаться, о чем он сейчас думает: о том, что это что-то над алтарем может оказаться и чем-то таким, в существование которого он прежде не верил. Ну, например, настоящим, подлинным Кукульканом.

И он боялся.

Сьюзен не могла поделать ничего. Начни она действовать — и она откроет всем, кто она, нерешительность врага исчезнет, и бой возобновится с новой силой. А в условиях подавляющего численного превосходства вампиров у нее не имелось ни единого шанса.

Но она знала — знала, даже в страхе и нерешительности, не шевелясь, не издавая ни звука, — что у нее есть оружие, не уступающее по мощи самим полубогам. В конце концов, оно уже парализовало Красного Короля. Однако это было хрупкое оружие, меч из стекла. Взгляд мой то и дело невольно возвращался к осколкам обсидианового ножа на полу.

Я не мог пошевелиться — а время работало против нас. С каждой секундой превосходящий нас числом противник оправлялся от нежданного вторжения на праздник небольшой армии, восстанавливал силы и организованность. Я отчаянно нуждался в возможности, в подходящей секунде. И нуждался безотлагательно.

Я напрягал все свои силы, борясь с волей Повелителей Ночи. Пошевелиться я так и не мог, зато отвлекал на себя все их внимание. Взгляд мой перемещался с одной золотой маски на другую. На некоторое время он задержался на последней, потом я снова переключился на первую, пытаясь справиться с каждой по отдельности, найти слабое звено на случай, если подвернется удобный момент.

Именно это время выбрал Мартин для того, чтобы абсолютно бесшумно просочиться в четвертую дверь, и на мгновение мне показалось, что момент этот чертовски близок. Все присутствующие Повелители сосредоточили свое внимание на мне. Красный Король продолжал в нерешительности стоять перед устроенным Сьюзен световым шоу. Тем временем его отрубленная кисть взобралась по его ноге наверх и прыгнула на родную руку. Из культи мгновенно выстрелили побеги черных сосудов, и рассеченная плоть начала срастаться.

Мартин оказался в ситуации, которая не могла бы привидеться агенту Братства даже в самых заветных мечтах: обнаженная, подставленная удару спина Красного Короля, и никого, кто мог бы ему помешать войти в историю как человеку, сразившему предводителя цитадели страха и насилия, какой без сомнения могла считаться Красная Коллегия.

Все так же бесшумно, даже не зашуршав сталью по нейлону, он достал из ножен мачете и занес для удара. На лице его застыло выражение решимости, какого я прежде не видел.

Он стремительно одолел два последних шага, начал разворачиваться, и я уже раскрыл рот, чтобы радоваться…

…когда нога его стремительно ударила в воздух над алтарем, чуть ниже белого сияния.

Я услышал, как вскрикнула, падая, Сьюзен. Удар застал ее врасплох. Двигаясь с закрытыми глазами, Мартин подобрался еще ближе, выбросил вперед обе руки и поймал ими что-то. Он рванул что-то левой рукой, чуть подвинул правую с зажатым в ней мачете, и на полу вдруг возникла Сьюзен, выгнувшаяся дугой от боли. Плащ из перьев валялся рядом на полу, а клинок Мартинова мачете прижимался к ее горлу.

Я завизжал от злости. Вслух, правда, получилось всего только сиплое бульканье.

Красный Король быстро отступил в сторону, не мешая атаке Мартина, но внимательно глядя на нее. Потом, когда появилась Сьюзен, голова его склонилась набок, словно он силился понять, что видит.

— Прошу прощения, милорд, — пробормотал Мартин, поклонившись Красному Королю — насколько это можно сделать в лежачем положении. — Брось, — ровным голосом скомандовал он Сьюзен. Он чуть пошевелился, надавив на нее еще сильнее и крепче прижав к ее горлу мачете. Пальцы Сьюзен разжались, «Амораккиус» упал на пол, и свечение его медленно погасло.

— Фокус, — произнес Красный Король. — Шарлатанский фокус. — Взгляд его переместился со Сьюзен на Мартина. — А ты раскрыл себя.

— Прошу смилостивиться надо мной, милорд, — ответил Мартин. — Мне показалось, это подходящий момент. По моей инициативе ударные группы два часа назад начали ликвидировать личный состав Братства и их убежища. К завтрашнему утру южнее границы Соединенных Штатов в живых не останется ни одного их оперативника. И наш финансовый отдел захватит или уничтожит более девяноста процентов их банковских счетов.

— Ты сукин сын, — прохрипела Сьюзен сдавленным от боли голосом. — Гребаный предатель.

Лицо Мартина чуть дернулось при этих ее словах, но взгляд оставался прикован к Красному Королю.

— Я дарю вам братство Святого Жиля, милорд, — произнес он. — И прошу вас об обещанной награде.

— Награду, — произнесла Сьюзен, вложив в это слово столько презрения и ненависти, сколько мне даже не представлялось возможным. — Что такого они могли предложить тебе, Мартин, чтобы ты совершил то, что совершил?

Красный Король посмотрел на Сьюзен.

— Объясни ей, — приказал он.

— Ты неправильно все поняла, Сьюзен, — спокойно сказал Мартин. — Я не предавал Братства. Так было задумано еще в тот момент, когда я вступал в него. Сама подумай. Ты знаешь меня меньше десяти лет, и ты видела, как близко проходила от нас порой смерть. Неужели ты и впрямь веришь, что я пережил сто пятьдесят лет, воюя с Красной Коллегией, пережил всех других агентов братства, служа ему по собственным меркам? — Он покачал головой. — Нет. Наши спасения были запланированы. Как и наши мишени. Это заняло у меня пятьдесят лет, и мне пришлось своими руками убить двух моих друзей, чтобы завоевать доверие братства. Но когда меня допустили в руководящие круги, их час пробил. Доверие — яд, Сьюзен. У меня ушло еще сто лет на то, чтобы выведать их секреты, но это наконец сделано. И наши люди завершат ликвидацию Братства — во всех смыслах этого слова — к утру. Все кончено.

Взгляд Сьюзен скользнул на меня. Мэгги продолжала тихонько всхлипывать, зябко охватив себя руками. Лицо Сьюзен исказилось от боли, в глазах ее стояли слезы.

А я даже не мог заговорить с ней.

— И что ты получишь? — спросила его Сьюзен дрогнувшим голосом.

— Продвижение, — ответил за него Красный Король. — У меня нет интереса принимать в ряды ноблей моей Коллегии кровожадных безумцев. Мартин проявил себя — его устремленность, самоконтроль и — что важнее всего — его компетентность проверены десятилетиями службы. Он пятьдесят лет проработал жрецом, прежде чем его допустили к этой службе.

— Честно говоря, Сьюзен, — заявил Мартин, — я много раз говорил тебе: нельзя позволять эмоциям воздействовать на твои обязанности. Если бы ты слушала меня, я уверен, ты бы догадалась. Мне бы пришлось убить тебя, как я поступил с несколькими другими, слишком сообразительными. Но ты бы обо всем догадалась.

Сьюзен закрыла глаза. Ее била дрожь.

— Ну конечно. Ты мог связываться с ними так часто, как хотел. Каждый раз, когда я навещала Мэгги.

— Верно, — тихо подтвердил он и снова повернулся к Красному Королю: — Прошу прощения, милорд. Единственное мое желание — дать вам то, чего вы хотели, и мне пора действовать, дабы не упустить благоприятный момент.

— С учетом обстоятельств, жрец, полагаю, я не стану возражать, — отозвался Красный Король. — Если нашим ударным группам будет сопутствовать предсказанный тобой успех, ты получишь свою награду и мою благосклонность.

Мартин поклонился Красному Королю и посмотрел на меня. Мгновение он вглядывался в мое лицо.

— У чародея в сумке лежит кинжал Аламайи, милорд, — сообщил он. — На случай, если вы желаете довершить ритуал.

Красный Король сделал глубокий вдох, выдохнул, и выражение его лица сделалось почти благожелательным.

— Мартин, Мартин, ты весь практичность. Мы бы пропали без тебя.

— Милорд слишком добр, — поклонился Мартин. — Прошу принять мои соболезнования по поводу кончины Арианны, милорд. Она была замечательная женщина.

— Замечательно амбициозная, — буркнул Красный Король. — Решительно цеплявшаяся за прошлое, вместо того чтобы исследовать новые возможности. Она и весь ее круг пытались копать под меня. Если бы она уничтожила вот это животное, — он мотнул головой в мою сторону, — а потом сдержала бы свое слово и сломала хребет проклятому Белому Совету, она начала бы представлять собой реальную угрозу моей власти. Мне не доставляет удовольствия думать об этом, но ее смерть мне на руку.

— Как скажете, милорд, — кивнул Мартин.

Красный Король с улыбкой подошел ко мне и потянулся за сумкой с кинжалом.

Сьюзен оскалила зубы. Она продолжала попытки высвободиться, но Мартин был сильнее.

Я не мог поделать ровным счетом ничего. Все складывалось настолько против меня, что даже если бы Мартин оставался на нашей стороне, ситуация выглядела бы довольно хмурой. Он выбрал для своего предательства просто идеальный момент, будь он проклят. Будь прокляты они все. Я ничего не мог по…

Давным-давно, когда я не вышел еще из подросткового возраста, мы с моей возлюбленной изобрели способ бесшумно переговариваться друг с другом во время занятий. Это напоминало магию с говорильными камнями, разработанную Эбинизером, только радиус действия был намного меньше. Я никогда не общался с помощью этого способа ни с кем, кроме Элейн, но мы со Сьюзен тоже были близки — и, мне казалось, в ту минуту мы с ней оба думали только о Мэгги.

Возможно, этого и хватит, чтобы установить связь, пусть даже только одностороннюю.

Преодолевая сопротивление связывавших мою волю чар Золотых Масок, я попытался собрать хоть капельку магии и транслировать свою мысль Сьюзен — как мог яснее. Ему известно не все, отчаянно передавал я ей. Он не знает про заклятие, защищающее твою кожу. Он знает лишь про плащ, потому что видел его в действии, когда мы только-только пришли сюда.

Глаза у Сьюзен удивленно расширились. Она услышала.

Алтарь, промыслил я. Ритуал, с помощью которого нас хотят убить, можно повернуть и против них самих. Если кто-либо из них погибнет от этого ножа, проклятие пойдет по их роду, не по нашему.

Глаза ее расширились еще сильнее. Я видел, что она лихорадочно думает.

— Мартин, — тихо спросила она. — Почему Арианна выбрала мишенью мою дочь?

Мартин покосился на Сьюзен, потом на Мэгги, потом отвернулся.

— Потому что отец ребенка — сын Маргарет Лефей, дочери человека, который убил ее мужа. Убив ее, она отомстила бы всем вам.

Если бы я не стоял уже более или менее неподвижно, я наверняка застыл бы на месте.

Маргарет Лефей. Дочь человека, который убил мужа Арианны, Паоло Ортегу.

Графа Ортегу. Которого убил Черный Посох.

Эбинизер Маккой.

Один из самых опасных чародеев на планете. Человек, обладающий такой физической, магической и политической силой, что она ни за что не смогла бы одолеть его в открытом бою. Поэтому ей и пришлось наносить удар, использовав для этого его потомков. Кровь передавалась от него его дочери, моей матери. От нее мне. От меня Мэгги. Убить Мэгги означало убить нас всех.

Вот, значит, что имела в виду Арианна, говоря, что все нацелено вовсе не на меня.

Не на меня, а на моего деда.

Вдруг стало ясно, почему старик рисковал жизнью, вызвавшись стать моим наставником, когда Совет собирался казнить меня за убийство Джастина Дюморна. Стало ясно, почему он был так терпелив со мной, так добр и участлив. Вовсе не по природной доброте.

И вдруг стало ясно, почему он даже словом не обмолвился мне о своей ученице, Маргарет Лефей — которая выбрала эту фамилию себе сама, тогда как в свидетельстве о рождении у нее, должно быть, значилось «Маргарет Маккой». Черт, если на то пошло, так он, наверное, и Совету не говорил, что Маргарет — его дочь. И уж можно не сомневаться, у него не будет ни малейшего намерения позволить им узнать про Мэгги, если мне, конечно, удастся вытащить ее из этой заварухи.

В конце концов мою мать убили враги, которых она успела нажить за свою жизнь, — а Эбинизера, самого опасного человека во всем Белом Совете, не оказалось рядом, чтобы ее спасти. Ни обстоятельства, ни то, чего он достиг, не могли его оправдать в собственных глазах. Как не смог бы себя оправдать я сам, если бы мне не удалось спасти Мэгги. Вот почему он устроил наглядную демонстрацию того, что случится с тем, кто попробует расправиться из мести со мной. С его внуком.

И этим же объяснялось то, почему он поменял задачи, поставленные перед Серым Советом, и привел его сюда. Он не мог не попытаться спасти меня — и мою дочь.

И, добавила какая-то циничная часть моего сознания, себя самого. Хотя, честно признался я себе, вряд ли он делал последнее осознанно — с учетом внезапно свалившихся на него обстоятельств.

Стоило ли удивляться тому, что Арианна так жаждала осуществить это свое кровное проклятие, начиная с Мэгги. Она бы разом расквиталась со мной, так некстати не погибшим на дуэли, и с Эбинизером, который просто прихлопнул Ортегу как опасного зверя — походя, но демонстрируя при этом силу в назидание другим. Должно быть, это стоило ей изрядной потери лица — а мои непрекращавшиеся вылазки против Красных и их союзников только укрепляли ее стремление поставить меня на место. Одним-единственным проклятием она убивала в одном лице члена Совета Старейшин и Черного Посоха. Ну, и моей попутной смертью она тоже могла бы бахвалиться — в конце концов, как отмечала сама Арианна, до сих пор убить меня никому не удавалось. Как-никак, после смерти Дональда Моргана я вполне обоснованно мог бы претендовать на звание самого печально известного Стража.

Экой ловкой комбинацией могла бы гордиться Арианна. А после… что ж, еще одной комбинацией — переворотом.

Но, конечно, если бы нож держал Красный Король, он полагал бы, что в выигрыше он. Мертвые враги, больше престижа, крепче положение на троне… Безмозглый дурак.

Он снял сумку с моего пояса, достал нож и с улыбкой повернулся к алтарю — к моей дочери.

Боже праведный, подумал я. Думай, Дрезден, думай!

Надеюсь, Бог когда-нибудь простит меня за идею, которая пришла мне в голову вслед за этим.

Потому что сам я себя ни за что не прощу.

Я знал, как она рассержена. Я знал, как она напугана. Ее ребенка вот-вот готовы были убить в считанных дюймах от нее. Поэтому то, что я сделал с ней, ничем не отличалось от убийства.

Я еще раз транслировал Сьюзен свою мысль. Сьюзен! Подумай! Кому было известно, кто отец девочки? Кто мог сказать им это?

Губы ее раздвинулись в недоброй ухмылке.

Его нож не сможет причинить тебе вреда, — промыслил я, хотя прекрасно понимал, что никакая магия фэйре не устоит против холодного железа.

— Мартин, — очень тихо, очень спокойно спросила Сьюзен. — Это ты сказал им про Мэгги?

Он закрыл глаза, но голос его оставался ровным.

— Да.

Сьюзен Родригес обезумела.

Только что она была пленницей, а в следующее мгновение извернулась ужом, слишком быстро, чтобы глаз успел отследить движение. Мачете Мартина оставило на ее горле глубокий порез, но она обратила на это не больше внимания, чем на мелкую царапину.

Мартин поднял руку в попытке отбить удар, которого он от нее ожидал, но движение оказалось бесполезным, потому что Сьюзен не пыталась ударить его.

Вместо этого она, с глазами, почерневшими от ярости, раскрыла рот, выставив мгновенно выросшие клыки, и впилась ими ему в горло.

На долю секунды взгляд Мартина встретился с моим. Не дольше. Но и этого хватило, чтобы взгляд его начал проваливаться мне в душу, а мой — в его. Я увидел его боль, боль смертной жизни, которой он лишился. Я увидел годы его службы, искренней преданности — в образе мраморной статуи Красного Короля, которую он любовно полировал и чистил. И я увидел, как душа его начала меняться. Я увидел, как образ его веры начал тускнеть по мере того, как он все дольше жил с теми, кто боролся с Красным Королем и его империей страха. И еще я увидел, что входя в этот храм, он знал наверняка, что живым отсюда не выйдет. И что он был рад этому.

У меня не было ни времени, ни возможности помешать тому, что произошло потом, да я и не уверен, что хотел бы сделать это. Мартин говорил, что у него ушли долгие годы на то, чтобы ввести в заблуждение братство Святого Жиля. Но у него ушло почти два столетия на то, чтобы ввести в заблуждение Красного Короля. Как бывший жрец Мартин не мог не знать о кровном проклятии и его разрушительном потенциале. Он не мог не понимать, что вкупе с угрозой для жизни Мэгги осознание его предательства гарантированно выведет Сьюзен из-под контроля.

Помнится, едва приехав в Чикаго, он говорил мне, что готов на все, только бы это наносило ущерб Красной Коллегии. Выстрелить мне в спину. Выдать существование Мэгги, практически сдать ее кровожадным ублюдкам. Предать братство.

Уничтожить Сьюзен.

И погибнуть самому.

Все, что он делал, сообразил я, он делал с одной-единственной целью: добиться того, чтобы в нужный момент я гарантированно оказался рядом. Дать мне шанс изменить все.

Обезумевшая от страха и ярости Сьюзен опрокинула его на каменный пол и буквально растерзала ему горло, со сверхъестественной быстротой отрывая зубами кусок за куском окровавленной плоти.

Мартин умер.

Сьюзен начала обращаться.

И тут наступила моя минута.

Я бросил на борьбу с волей Повелителей Ночи все, что оставалось еще в моем теле, в моем сердце, в моей голове. Я бросил в топку мой страх и мое одиночество, мою любовь и мою дружбу, мой гнев и мою боль. Я слепил из своих мыслей молот, закалил его в огнях творения и остудил ледяной силой самого темного стража из всех, каких только знала земля. С упрямым воплем я вскинул обе руки, выставив как можно больше брони между моей головой и их чертовыми масками. На долю мгновения я даже пожалел, что не согласился нацепить эту дурацкую шляпу.

И швырнул все это во вторую Маску слева — ту, которая показалась мне чуть уязвимее других. Повелитель Ночи пошатнулся и издал звук, подобный тому, какой я слыхал однажды от боксера, которому врезали апперкотом по подвескам.

Как раз в этот момент в храм вошел последний Повелитель — в маске, которую я уже видел раз, когда Мёрфи срубила ее с головы ее обладателя. Он вскинул руки и швырнул в своих коллег зеленые и аметистовые ленты смертоносной энергии.

Двое из них были убиты разрядом на месте, и смерть их вышла донельзя зрелищной: ленты разорвали их тела на бесформенные клочья, забрызгав весь интерьер храма черной кровью. Оставшиеся в живых Повелители отшатнулись, взвизгнув от боли и неожиданности, и их истинные тела начали раздирать изнутри сковывающие их плотские оболочки.

Моя крестная тоже сбросила оболочку, швырнув золотую маску в ближайшего к ней Повелителя и позволив растаять иллюзорной внешности вместе с одеждами и украшениями, позволившими ей проникнуть в самую гущу врагов. Глаза ее возбужденно горели, щеки разрумянились. Жажда крови и острая, почти сексуальная жажда разрушения исходили от нее как жар от огня. Она торжествующе взвыла и начала поливать Повелителей Ночи своей разноцветной энергией, яркими лентами срывающейся с кончиков ее пальцев. Те отвечали ей своей магией, парируя ее удары и даже делая ответные выпады.

Никто из них даже не вспомнил обо мне.

Я вдруг освободился от оков.

С криком бросился я на Красного Короля. Тот стоял ко мне спиной, лицом к алтарю; услышав меня, он обернулся с ножом в руке. Глаза его вдруг расширились, и жуткая тяжесть его воли обрушилась на меня дюжиной свинцовых одеял.

Я пошатнулся, но не остановился. Должно быть, со мной случилась истерика. Я был не в себе. Я был неудержим. Мои доспехи, и посох моего деда, и вид моей перепуганной дочки, и холодная энергия в моих членах позволили мне сделать шаг вперед, и еще шаг, и еще, пока я не оказался с ним нос к носу.

Сросшаяся обратно правая рука Красного Короля метнулась вперед в попытке вонзить обсидиановый нож мне в горло.

Моя левая рука бросила посох и перехватила его запястье. Я остановил нож в дюйме от моего горла, и глаза его округлились, когда он почувствовал мою силу.

Его левая рука вскинулась, чтобы стиснуть мне горло.

Я выставил вперед большой и указательный пальцы правой руки, и на их кончиках с хрустом выросли заостренные, кристально-прозрачные сосульки.

Я вонзил их ему в черные, бездонно-черные глаза.

А потом швырнул в руку заряд огня Души и выкрикнул:

— Fuego!

Огонь жег, и шпарил, и рвал, и король Красной Коллегии, древнейший вампир, отец и творец своей расы, визжал от боли. Визжал так громко, что повредил мне барабанную перепонку, добавив новый вид боли в мою обширную коллекцию.

И когда Красный Король завизжал, все до единого вампиры его Коллегии завизжали вместе с ним.

Стоя вплотную к нему, я почти ощущал это — энергию его воли, зовущую их к себе во что бы то ни стало. Но даже если бы я не касался его, внезапный хор голосов на улице дал бы мне знать об этом.

Вампиры накатывали на пирамиду роем, ураганом, и ничто на земле не помешало бы им прийти на помощь своему королю. Его хватка на моем горле ослабла, и он отшатнулся от меня. Мои пальцы выдернулись из его глазниц, и я обеими руками перехватил его правое запястье. А потом, крича от ярости, одев его руку в лед, я сломал ее пополам выше запястья — и поймал кинжал в воздухе, прежде чем он успел упасть на пол.

Освободившись, Красный Король сделал несколько неверных шагов прочь от меня. Даже ослепленный и обезумевший от боли, он оставался опасен. Энергия, которую он швырял наугад, прожигала дыры в каменных стенах. Алая молния, напоминающая изящный орнамент, угодила в одного из Повелителей и разрубила бьющегося вампира пополам.

Старейший вампир Красной Коллегии визжал от боли, пока океан его подданных надвигался, чтобы захлестнуть нас.

А самый молодой вампир Красной Коллегии припал на четвереньки у тела Мартина, в ужасе глядя на свои руки.

Секунду я смотрел на то, как лопается кожа на подушечках ее пальцев. На моих глазах пальцы ее начали удлиняться, ногти превращались в когти, вздувшиеся мышцы с видимым, даже слышимым усилием рвали стягивающую их кожу. Сьюзен смотрела на них угольно-черными глазами; лицо ее превратилось в кровавую маску. Она стонала, по телу ее пробегала дрожь.

— Сьюзен, — произнес я, опускаясь перед ней на колени.

Храм сотрясался от завывания темных энергий. Я осторожно приподнял ее подбородок.

Она подняла на меня взгляд, измученная, перепуганная, с отчаянием на лице.

— Они идут, — прохрипела она. — Я их чувствую. Снаружи. Внутри. Они идут. Боже мой.

— Сьюзен! — крикнул я. — Вспомни про Мэгги!

Взгляд ее, похоже, сфокусировался на мне.

— Они хотели Мэгги, потому что она была младше всех, — продолжал я ледяным от напряжения голосом. — Потому что ее смерть забрала бы вместе с ней и всех нас.

Она стиснула руками живот, который отвратительно бугрился, перекашивался и содрогался, но глаз с моего лица не сводила.

— Теперь младшая ты, — свирепо шипел я. — Младший вампир во всей проклятой Коллегии. Ты можешь убить их всех.

Она вздрогнула и застонала, и я буквально видел, как раздирают ее противоборствующие желания. Но взгляд ее обратился на Мэгги, и она стиснула зубы.

— Я… не думаю, что я смогу. Я не чувствую рук.

— Гарри! — отчаянно крикнула Мёрфи совсем рядом, за дверью. — Они идут!

Молния расколола небо за стеной, и последовавший за ней удар грома, наверное, зарегистрировали сейсмодатчики на всем континенте.

Какофония магического боя вдруг стихла. Ненадолго — не больше чем на пару секунд.

Сьюзен снова посмотрела на меня глазами, полными слез.

— Помоги мне, Гарри, — прошептала она. — Спаси ее. Пожалуйста.

«Нет! — визжало во мне буквально все. — Это несправедливо. Я не должен делать этого. Никто и никогда не должен делать этого».

Но… у меня не было выбора.

Я сообразил, что уже поднимаю Сьюзен одной рукой. Девочка съёжилась в комок, крепко зажмурив глаза, и времени у меня не оставалось. Как мог осторожно, я столкнул ее с алтаря на пол — тем более, что пронизывавшие храм дикие энергии угрожали ей там в меньшей степени.

Я положил Сьюзен на алтарь.

— С ней все будет хорошо, — сказал я. — Обещаю.

Она кивнула. Тело ее сотрясали конвульсии, с губ срывались стоны. Лицо ее было перепугано, но она кивнула.

Я прикрыл ей глаза левой рукой.

Я прижался губами к ее рту — коротко, осторожно. Рот был соленым от крови и слез, ее и моих.

Я увидел, как губы ее складывают слово: «Мэгги…»

И я…

Я воспользовался ножом.

Я спас ребенка.

Я выиграл войну.

Господи, прости.