Перемены

Глава девятнадцатая

Я спустился в лабораторию и принялся чистить свой магический круг. Я слегка замусорил его, собирая второпях все, что могло бы показаться подозрительным. ФБР, а может, Рудольф добавили беспорядка. Убрав все из круга, я тщательно подмел его веником. Когда для ритуальной магии требуется круг, его целостность приобретает едва ли не решающее значение. Любой предмет, попавший в круг или нарушивший его периметр, мгновенно уничтожает его энергетику. Пыль и другие подобные мелкие частицы круга не обрушивают, но понижают его эффективность.

Покончив с подметанием, я взял салфетку и бутылку моющей жидкости и протер круг так, словно собирался делать в нем хирургическую операцию. На это у меня ушло минут двадцать.

Разделавшись с уборкой, я взял с полки старую коробку из-под сигар, в которой у меня хранится речная галька. Собственно, почти все камушки лежат там для маскировки. Я порылся в них до тех пор, пока не нашел гладкого куска огнеупорного обсидиана.

Потом вернулся к кругу и сел в него, скрестив ноги перед собой. Коснулся периметра пальцем, послав в него заряд воли, и вокруг меня с тихим хлопком выстроился невидимой паутиной барьер. На сей раз целью его было сконцентрировать магию, с которой я собирался работать.

Я положил черный камень на пол перед собой, сделал глубокий вдох, распрямил спину и принялся сосредотачиваться. Так, продолжая дышать глубоко и размеренно, я сложил в уме заклинание. Работа была тонкая, и всего несколько лет назад, когда я только начинал обучать Молли премудростям своего ремесла, я бы побоялся взяться за такую. Да и теперь она давалась мне не то чтобы легко.

Настроив сознание должным образом, я сделал еще один глубокий вдох.

— Voce, voco, vocius, — прошептал я и, выждав мгновение, повторил заклинание еще раз: — Voce, voco, vocius.

Так продолжалось пару минут, а я все старался изобразить говорящего по телефону древнего римлянина. Я уже начал сомневаться в том, что этот чертов камень вообще заработает, но тут лаборатория вокруг меня исчезла, сменившись непроглядной чернотой. На ее фоне сделалось видимым энергетическое поле моего круга: бледно-голубой мерцающий цилиндр, начинавшийся от пола и уходивший вверх, словно бы в бесконечность. Правда, мерцание его никак не освещало окружения, словно свету просто не от чего было отражаться.

— Э… — произнес я, и голос мой вернулся ко мне причудливым эхом. — Алё?

— Не гони лошадей, — ворчливо отозвался далекий голос. — Иду.

Мгновение спустя блеснула вспышка, и прямо передо мной возник второй цилиндр, такой же, как у меня. В нем сидел, скрестив ноги, Эбинизер, перед которым лежал черный камень, двойник моего. Выглядел он усталым — волосы всклокочены, глаза ввалились. Из одежды — только пижамные штаны, я даже удивился, как Эбинизеру, в его-то возрасте, удалось сохранить отменную мускулатуру. Но, конечно же, большую часть последних десятилетий он провел, работая у себя на ферме. Такие вещи положительно сказываются на мышцах.

— Хосс, — произнес он вместо приветствия. — Ты где?

— Дома.

— Что там?

— Обереги отключены. Я не один, но не хочу здесь задерживаться надолго. В дело вовлечены полиция и ФБР, и за последние два дня Красные уже дважды пытались меня убрать. А вы где?

— А давай я лучше не буду тебе говорить, — хмыкнул Эбинизер. — Мерлин готовит контрудар, и мы пытаемся выяснить, как много они об этом знают.

— Под этим «мы», я так понимаю, имеется в виду Серый Совет?

Серым Советом мы назвали нашу маленькую нелегальную организацию, действовавшую внутри Белого Совета. В нее входили люди, которые видели молнии и слышали гром, а следовательно, отдавали себе отчет в том, что чародеям по всему миру грозила все большая опасность оказаться уничтоженными или порабощенными нашими противниками вроде вампиров Красной Коллегии или Черного Совета.

Черный Совет — организация в значительной мере гипотетическая. Ряды ее состоят из некоторого количества загадочных типов в черных мантиях с капюшонами на манер толкиновских Кольценосцев. Они обожают призывать в нашу реальность разных смертельно опасных демонов и вообще водить шашни со всеми сверхъестественными расами, до которых им удается дотянуться. Цели их не всегда ясны, но нашему Совету они чинят помехи уже довольно давно. Мне доводилось встречаться с отдельными их представителями, однако твердых доказательств существования этой организации нет ни у меня, ни у кого-либо еще.

Слухи об их существовании встречались большинством членов Белого Совета насмешками и обвинениями в паранойе — вплоть до прошлого года, когда агент Черного Совета убил больше шести десятков чародеев, а прежде сумел внедриться в той или иной степени в мозги почти девяноста пяти процентов работавших в эдинбургской штаб-квартире. Воздействия не избежали даже члены Совета Старейшин.

Предателя вычислили и нейтрализовали, но дорогой ценой. После этого Белый Совет смирился-таки с мыслью о том, что в мире действует безликая, безымянная организация, и что некоторое количество ее представителей, возможно, входит в Белый Совет, действуя конспиративно.

Паранойя и недоверие. Они все сильнее овладевали умами Белого Совета, в то время как его предводитель, Мерлин, так и отказывался признавать существование Черного Совета — возможно, из боязни того, что его соратники начнут переходить на сторону врага. Однако этот его выбор оказал на и без того запуганных, измотанных войной чародеев прямо противоположное воздействие. Вместо того чтобы пролить свет на сложившуюся ситуацию, Мерлин добился только того, что его братья-чародеи сделались еще уязвимее для страха.

Это и привело к созданию Серого Совета, состоявшего из меня, Эбинизера и некоторого количества других, организованных в мелкие ячейки — так любому другому Совету, Черному или Белому, было бы сложнее узнать о нашем существовании и уничтожить одним ударом. В общем, мы старались сохранить здравый рассудок в безумное время. Все это могло обойтись нам очень и очень дорого, но, полагаю, всегда найдутся люди, физически не способные стоять и смотреть на то, как творится зло. Они просто обязаны что-то с этим поделать.

— Угу, — подтвердил Эбинизер. — Я имел в виду именно это.

— Мне нужна помощь Серого Совета, — произнес я.

— Хосс… мы тут все под дамокловым мечом сидим, и он вот-вот готов упасть. То, что творится сейчас в Эдинбурге, может означать конец организованного, контролируемого чародейства. Конец Законов Магии. Это может ввергнуть нас в хаос древних эпох, навлечь на человечество новую волну чернокнижников, порожденных ими монстров и самозваных полубогов.

— В силу ряда причин, сэр, мне всегда спокойнее, когда я сижу под этим мечом. Привычка, должно быть.

— Хосс… — нахмурился Эбинизер.

— Мне нужна информация, — настойчиво продолжал я. — Есть одна девочка. Кому-то что-то должно быть известно о ее местонахождении. И мне известно, что Совет мог бы нарыть что-нибудь. Белый Совет захлопнул дверь у меня перед носом. — Я упрямо задрал подбородок. — А как насчет Серого?

Эбинизер вздохнул, и его усталое лицо показалось мне еще более усталым.

— То, что ты сейчас делаешь, правильно и справедливо. Но неумно. И это урок, которого ты еще не усвоил.

— Какой еще урок?

— Случается, Хосс, — очень мягко произнес он, — что ты проигрываешь. Иногда тьма забирает всех. Иногда монстр уходит из твоей западни, чтобы наутро снова убивать. И ты ничегошеньки, ни одной чертовой капли не можешь сделать, чтобы помешать этому.

— То есть, — взорвался я, — вы хотите сказать, что я должен оставить ее умирать?

— Я хочу, чтобы ты спас миллионы, а то и миллиарды девочек, — произнес он словно через силу. — И не обрекал их всех ради спасения одной-единственной.

— Я не брошу ее, — прорычал я. — Она…

Эбинизер сделал движение правой рукой, и мои голосовые связки перестали действовать. То есть губы мои шевелились, я мог вдыхать и выдыхать — но говорить не мог.

Глаза его вспыхнули гневом, что случалось при мне очень и очень нечасто.

— Черт подери, парень, будь умнее! Ты что, не видишь, что творится? Ты же даришь Арианне именно то, чего она хочет. Ты пляшешь как марионетка на ее струнах. Реагируешь именно так, как выгодно ей — это же тебя угробит!

— Я давным-давно говорил тебе, что жизнь настоящего чародея — это жертва, — продолжал он чуть спокойнее, но все еще ворчливо. — Я говорил, что тебе, возможно, придется поступать так, как диктует совесть, пусть даже весь остальной мир и утверждает обратное. Или что тебе придется иногда совершать страшные, но необходимые поступки. Помнишь?

Я помнил. Прекрасно помнил. Я даже вспомнил запах дыма от костра, у которого мы сидели.

Я кивнул.

— Вот тут ты и узнаешь себе цену, — сказал он ровным, чуть хрипловатым голосом. — Работы у нас непочатый край, а времени в обрез, так что у меня нет возможности тратить его на споры с тобой о том, что тебе полагалось бы уже понимать. — Он зажмурился и сделал глубокий вдох, словно брал себя в руки. — Встретимся в Торонто, в обычном месте, через двенадцать часов. — Последние слова он произнес беспрекословно-командным тоном, что я за всю свою жизнь слышал от него всего несколько раз. Он явно ожидал, что я повинуюсь.

Я отвернулся от него. Краем глаза я увидел, как он снова нахмурился, опустил руку, взял свой камень — и я снова оказался сидящим на полу в своей лаборатории.

Я устало подобрал свой камень и сунул его в карман. Потом просто откинулся навзничь на полу, взломав при этом круг, и некоторое время лежал, глядя в потолок. Потом повернул голову влево и высмотрел на полке толстую зеленую папку — в ней я хранил данные существ, которых мог призывать из Небывальщины.

Нет.

Я отвернулся от книги. Призывая всяких тварей ради информации, ты должен им платить. Цена разная, но в любом случае неприятная.

При одной мысли об этом мне сделалось не по себе.

Уж не наступил ли тот самый миг, которого так дожидались все эти твари? Когда положение мое окажется столь отчаянным, что мне придется согласиться ради спасения ребенка почти на все. Ради нее я мог бы пойти на сделку, которую в другом случае даже не рассматривал бы.

Я мог бы даже обратиться к…

Я не позволил себе даже мысленно произнести имя Королевы Воздуха и Тьмы — я боялся, что она каким-нибудь образом услышит это и предпримет какие-либо действия. Она уже несколько лет искушала меня — неназойливо, терпеливо. Порой я даже удивлялся, что она не прилагает особых усилий к тому, чтобы убедить меня. Она наверняка смогла бы это сделать, будь у нее желание.

Теперь я наконец понял. Она с самого начала знала, что рано или поздно настанет день, когда обстоятельства заставят меня позабыть осторожность. У нее просто не было необходимости плясать вокруг меня, обольщая своими предложениями. Зачем, если она могла просто-напросто ждать? Холодный расчет — очень в ее духе.

Впрочем, имелись и другие создания, к которым я мог обратиться, — в голубой папке, что лежала на зеленой. Создания, уступающие Мэб по возможностям и знаниям, но и цену они запрашивали в разы меньшую. Я не слишком рассчитывал на то, что мне удастся добиться от них чего-либо конкретного, но как знать…

Я взял с полки голубую папку, вернулся к кругу и принялся призывать разных своих знакомых, чтобы порасспрашивать их немного.

Спустя три часа, наполненных заклинаниями и прочей магической дребеденью, я так и оставался ни с чем. Я переговорил с духами природы, явившимися в обличии трио визгливых сов, с духами-посыльными, служившими курьерами между различными регионами Небывальщины. Никто ничего не знал. Я вытащил парочку отличавшихся особым любопытством духов, проживавших в нашем мире неподалеку от Чикаго, призвал подданных Тилвит-Тег, с королевой которых поддерживал приятельские отношения. Я спрашивал у духов воды, не слышали ли они чего о Мэгги, и щурился, всматриваясь в мерцание частиц разумного огня.

Вот как раз один из огненных духов продемонстрировал мне картину, длившуюся не дольше трех или четырех секунд, — лицо девочки с фотографии, что показывала Сьюзен, бледной, в потрепанной одежде, дрожащей от страха или от холода, протягивавшей руки к невидимому мне огню. В профиль она сильно напоминала мать: те же большие темные глаза, правильный нос. Подбородок у нее, пожалуй, был мой, и это придавало ее личику силы или упрямства. Ну, и кожа у нее по части смуглости заметно уступала Сьюзен — больше в отца, чем в мать.

Но тут картина исчезла.

Это все, что мне удалось получить.

Через три часа тяжелой работы я плюхнулся на стул; не помню, когда я в последний раз выматывался так сильно. Я не узнал ничего, что могло бы подсказать мне местонахождение Мэгги, или то, что ее ожидало. Если не считать картины, подтверждавшей, что она еще жива, я не добился вообще ничего.

Впрочем, и это лучше, чем полное незнание. Она все еще дышит.

Держись, детка. Папа спешит на помощь.

Я посидел еще минуту-другую, собираясь с силами. Потом взял бумагу, карандаш и написал:

Прежде, чем я успел дописать фамилию, зазвонил телефон.

Это я установил контакт с Архивом — магическим собранием всех записей человечества за всю историю его существования. Все они хранились в голове девочки-подростка. Я не шучу: вся сумма людских знаний находилась в руках ребенка, которому только-только еще предстояло осенью пойти в девятый класс.

Знание — сила, и пару лет назад Архив достаточно наглядно это продемонстрировала. Ребенок ненамного старше Мэгги вступил в магическую схватку с созданиями, обладавшими многовековым опытом — и большую часть их одолел. В общем, силой она обладала немеряной, и хотя держалась, как правило, с серьезностью сорокалетней дамы, мне удалось несколько раз заметить в ее поведении черты обыкновенного ребенка. Возможно, именно это помогало ей нести бремя Архива. Я представлял себе, что произойдет, если этот ребенок решит использовать знания хранимого ею Архива — скорее всего это напоминало бы те эпизоды из «Сумеречной зоны»… ну, с ребенком-чудищем, обладающим сверхсилой.

Телефон зазвонил снова. Я поежился и снял трубку. Мы протянули в лабораторию длинный провод, и древний, с дисковым еще набором телефон стоял рядом со столом Молли — это место мы выбрали по причине царившего здесь относительного порядка.

— Алло?

— Говорит Кинкейд, — произнес баритон в трубке.

Кинкейд работал у Ивы шофером, телохранителем, поваром и любимым плюшевым мишкой. А еще он был самым смертельно опасным стрелком из всех, с какими я имел ужас пересекаться по жизни… ну, и одним из сравнительно немногих людей, к которым я питал одновременно и доверие, и неприязнь. Как-то раз он описал мне метод, каким убьет меня, если это потребуется, и, должен признаться, шансы добиться результата представлялись мне почти стопроцентными. Его отличали выносливость, ум и боевой опыт, а также своеобразный кодекс чести наемника: тот, кто оплачивал его услуги, становился для него чуть не важнее самого себя, и не было еще случая, чтобы он отказался от уже заключенного контракта.

— Это Дрезден, — отозвался я. — Линию, возможно, прослушивают.

— Знаю, — буркнул Кинкейд. — Чего вам надо?

— Мне нужно отыскать ребенка. Несколько дней назад ее похитила Красная Коллегия. Мы полагаем, она находится где-то в Мексике.

— Где-то в Мексике? — переспросил Кинкейд, и я почти воочию представил себе его ухмылку. — Вы не пытались еще погулять там, покричать, позвать ее по имени?

— Я собираюсь туда, — сказал я. — Послушайте, просто известно ли ей что-нибудь или нет?

Кинкейд прикрыл чем-то микрофон — возможно, рукой. Я услышал, как он вполголоса задает вопрос. Возможно, мне даже не померещилось ответное сопрано.

Кинкейд вернулся к телефону.

— Ива говорит, что не может вмешаться. Что дело, о котором вы говорите, слишком опасно. Она не берет на себя ответственность нарушить равновесие из страха изменить результат.

— Черт подери, Кинкейд! — прорычал я. — В конце концов, она мне кое-чем обязана. Напомните ей, кто спас ее от этих гребаных психов-динарианцев.

Голос Кинкейда сделался тише, трезвее.

— Поверьте мне, Дрезден, она помнит. Но она не вольна пользоваться своими знаниями так, как это делаем мы с вами. Если она говорит, что не может сказать, она имеет в виду именно это, в самом буквальном смысле. Она чисто физически не в состоянии позволить этой информации высвободиться из ее головы.

Я врезал по стене кулаком и устало привалился к ней, закрыв глаза.

— Скажите ей, что мне позарез нужна эта информация, — попросил я. — Что если она мне не поможет, я раздобуду ее по другим каналам. Тем, что записаны у меня в зеленом блокноте.

Кинкейд снова переговорил с кем-то. На сей раз я ясно расслышал отвечавший ему голос Ивы.

— Она не может сказать вам, где находится девочка, — сказал Кинкейд. В голосе его звучали стальные нотки: он предостерегал меня от попыток давить на Иву. — Но говорит, что может назвать вам того, кто мог бы.

— Любая помощь принимается с благодарностью, — выдохнул я.

— Она просит передать вам, что прежде чем вы попытаете счастья с зеленой книгой, вы можете обдумать еще одну возможность. Полезная информация может находиться у человека, которого вам меньше всего хотелось бы видеть.

Я сразу сообразил, кого она имела в виду, и застонал.

— Черт, — пробормотал я. — Черт, черт.

Я набрал еще один номер. Секретарша осведомилась у меня, кому адресован вызов.

— Это Гарри Дрезден, — негромко представился я. — Будьте добры, соедините меня с закрытой линией мистера Марконе.