Я снял трубку.
— Они схватили нашу дочь, — сказала Сьюзен Родригес.
Я досчитал до пяти и откашлялся.
— Э… Чего?
— То, что слышал, — мягко произнесла Сьюзен.
— Ох, — сказал я. — М-мм…
— Линия может прослушиваться, — сообщила она. — Я буду в Чикаго вечером. Тогда поговорим.
— Угу, — согласился я. — Идет.
— Гарри, — произнесла она. — Я не… Я никогда не хотела… — Она с нетерпеливым вздохом оборвала фразу. В трубке послышался женский голос, объявлявший что-то по-испански по громкой связи. — Потом успеем. Посадку объявили. Надо идти. Часов в двенадцать.
— Хорошо, — сказал я. — Я… буду.
Она поколебалась, будто хотела сказать что-то еще, но все-таки повесила трубку.
Я сидел, продолжая прижиматься к трубке ухом. Через пару секунд в ней послышались короткие гудки.
Наша дочь.
Она сказала: «нашу дочь».
Я положил трубку. Вернее, попытался. С первой попытки я промахнулся мимо рычага. Трубка упала на пол.
Мыш, мой огромный, лохматый серый пес, поднялся со своего обычного места в крохотной кухне-нише, подошел ко мне и уселся у моих ног; взгляд его темных глаз сделался слегка встревоженным. Выждав секунду-другую, он негромко фыркнул, взял зубами трубку, положил ее на аппарат и снова поднял на меня озабоченный взгляд.
— Я… — Я помолчал, пытаясь свыкнуться с непривычным положением дел. — У меня… у меня, возможно, есть ребенок.
Мыш издал неуверенный звук.
— Угу. А мне, по-твоему, каково? — Некоторое время я тупо смотрел в противоположную стену, потом встал и потянулся за плащом. — Я… Думаю, мне нужно выпить. — Я кивнул сам себе. — Угу. Что-нибудь вроде этого… да.
Мыш огорченно вздохнул и поднялся на ноги.
— Конечно, — заверил я его. — Ты тоже можешь со мной. Черт, ты даже можешь довезти меня до дому, если что.
Большую часть дороги до Мак-Энелли я давил на клаксон. Меня это не волновало. Я ни разу ни в кого не врезался. А это ведь кое-что да значит, правда? Я припарковал свой старый, потрепанный временем и боями «Фольксваген-жук» на маленькой стоянке рядом с заведением Мака и двинулся к дверям.
Мыш негромко, но настойчиво фыркнул.
Я оглянулся. Я оставил дверцу машины открытой. Пес носом захлопнул ее.
— Спасибо, — сказал я ему.
Мы вошли в кабак.
Заведение Мака выглядит как «Чирз» после небольшого апокалипсиса. Характер интерьера определяют тринадцать деревянных колонн, расставленных с неравными промежутками. Все они покрыты резьбой со сценами из мифов Старого Света — некоторыми забавными, но по большей части зловещими. Под потолком лениво вращаются тринадцать вентиляторов. У замысловатой в плане барной стойки стоят тринадцать стульев. Столов в зале тоже тринадцать, и расставлены они на первый взгляд хаотически, а на деле — по продуманной схеме.
— Очень много тринадцати, — буркнул я себе под нос.
Время подходило к пол-третьему. В кабаке не было никого, кроме меня с псом — ну, и Мака, конечно. Мак — мужчина среднего роста и среднего сложения, с сильными костлявыми руками и сияющей лысиной без малейшего намека на растительность. Возраста он где-то между тридцатью и пятьюдесятью и щеголяет всегда в белоснежном фартуке.
Несколько секунд Мыш внимательно смотрел на Мака. Потом резко уселся на верхней площадке короткого лестничного марша, ведущего от входа, повернулся и улегся у двери, положив морду на лапы.
Мак покосился в нашу сторону.
— Привет, Гарри.
Я кое-как доплелся до стойки. Мак достал бутылочку пива собственной варки, но я покачал головой.
— Э… Я бы сказал: «Виски, Мак», — но не уверен, держишь ли ты у себя виски. Кажется, мне сейчас нужно чего-нибудь крепкого.
Мак приподнял брови и удивленно уставился на меня.
Знай вы этого парня так, как я, вы бы поняли, что для него подобный жест — все равно что для другого отчаянный вопль.
Однако он налил мне в маленький стакан чего-то такого, светло-золотого цвета, и я выпил. Горло обожгло как следует. Я выдохнул, посидел некоторое время с раскрытым ртом и постучал пальцем по столешнице рядом со стаканом.
Мак нахмурился и налил еще.
Второй стакан я пил уже не спеша. Горло, правда, обжигало все равно, зато я смог наконец сосредоточиться — для начала хотя бы на боли. Мысли сами собой начали сгущаться вокруг нее, а потом и кристаллизовываться в более или менее определенную форму.
Мне позвонила Сьюзен. Она летит в Чикаго.
И у нас с ней ребенок.
И она мне об этом не говорила.
Сьюзен работала репортером в «желтой» чикагской газетенке, специализировавшейся на сверхъестественном. Большая часть работавших там относилась к этому как к забаве, но Сьюзен верила в то, что все это взаправду. Мы с ней не раз схлестывались, пока не сошлись. Мы пробыли вместе не слишком долго — немногим меньше двух лет. Мы были молоды и счастливы друг с другом.
Наверное, я мог бы вести себя осторожнее. У всякого, кто не довольствуется ролью пассивного наблюдателя, рано или поздно появляются враги. Одна из моих врагов, вампир по имени Бьянка похитила Сьюзен и заразила ее вампирской жаждой крови. Сьюзен не превратилась в вампира — но стоило бы ей утратить контроль над собой и хоть раз отведать чьей-то крови, как процесс обращения неминуемо дошел бы до конца.
Она и бросила-то меня потому что боялась меня убить, превратившись при этом в монстра, — и уехала из Чикаго в надежде как-то справиться с собой.
Я убеждал себя в том, что она поступила единственно верно, но рассудок и разбитое сердце говорят на разных языках. Я так и не простил себя до конца за то, что с ней случилось. Наверное, языки у рассудка и совести тоже разные.
Возможно, мне чертовски повезло, что я довольно долго пребывал в полном шоке, поскольку эмоции, что клубились во мне тогда, силой своей не уступали иному тропическому урагану. Опасные. Разрушительные. Я их не видел. Я мог только ощущать их побочные эффекты, но и этого хватало, чтобы оценить масштаб угрозы. Слепой гнев постоянно губит людей. Но в моем-то случае все может обернуться хуже. Гораздо хуже.
Я — профессиональный чародей.
Я могу наворотить такого, что большинству людей даже не снилось.
Магия и эмоции неразрывно взаимосвязаны. Мне приходилось сражаться, и мне приходилось испытывать такие страх и гнев, что даже просто думать, не отвлекаясь на них, стоило огромных усилий. В этих экстремальных обстоятельствах я использовал магию, и несколько раз она в результате выходила из-под контроля. Когда из-под контроля выходит гнев обычного человека, кто-то страдает. Кто-то может даже погибнуть. Когда подобное случается с чародеем, это грозит банкротством страховым компаниям, и простым косметическим ремонтом уже не обойтись — что-то приходится отстраивать заново.
Так вот — по сравнению с тем, что бурлило во мне теперь, те боевые эмоции казались мелкими анемичными котятами.
— Мне нужно поговорить с кем-нибудь, — услышал я словно со стороны свой голос. — С кем-нибудь трезвым, рассудительным. Надо же мне привести в порядок мысли, пока все не полетело в тартарары.
Мак облокотился на стойку и посмотрел на меня.
Я покрепче взялся за стакан.
— Помнишь Сьюзен Родригес? — тихо спросил я.
Он кивнул.
— Она говорит, кто-то захватил нашу дочь. Она прилетает сегодня вечером.
Мак медленно вдохнул и выдохнул. Потом взял бутылку, налил полстакана себе и сделал глоток.
— Я ее любил, — сказал я. — Может, до сих пор люблю. А она мне ничего не говорила.
Он кивнул.
— Может, она сочинила? — спросил я.
Он неопределенно хмыкнул.
— Она мною манипулировала когда-то. Я ведь с женщинами… того… слабак.
— Да, — согласился он.
Я нахмурился и посмотрел на него. Он улыбнулся.
— Ей сейчас… шесть? Семь? — Я тряхнул головой. — Черт, даже посчитать толком не в состоянии.
Мак прикусил губу:
— Дело серьезное.
Я покончил со вторым стаканом. Некоторые острые углы сделались мягче. Мак коснулся пальцем бутылки и вопросительно посмотрел на меня. Я мотнул головой.
— Она может меня обманывать, — пробормотал я. — Но если нет… значит… Значит, маленькая девочка попала в беду. — Я невольно стиснул зубы, потому что нараставший во мне ураган грозился вырваться наружу. — Моя маленькая девочка.
Он снова кивнул.
— Не помню, говорил ли я тебе, — сказал я. — Я рос сиротой.
Мак молча смотрел на меня.
— Случалось… Мне ну совсем хреново было. Когда хотелось, чтобы кто-нибудь меня спас. Очень мне этого хотелось. Я мечтал… мечтал о том, чтобы жить с кем-то. А когда этот кто-то пришел наконец, он оказался на поверку самым гнусным монстром. — Я тряхнул головой. — Я не позволю, чтобы такое случилось с моим ребенком.
Мак сложил руки на стойке перед собой.
— Тебе нужно вести себя очень осторожно, Гарри, — произнес он неожиданно звучным баритоном.
Я потрясенно уставился на него. Он… Он изъяснялся длинными фразами!
— Такого испытания, как это, у тебя, Гарри, еще не было, — продолжал Мак. — Тебе предстоит понять, кто ты на самом деле. Тебе предстоит решить, какие принципы ты готов отстаивать до самой смерти, какие черты преступать. — Он забрал у меня пустой стакан. — Ты направляешься неведомо куда, Гарри, а там легко заблудиться.
Я потрясенно дослушал его монолог до конца и так же потрясенно смотрел, как он допивает свой стакан. Он поморщился, будто обжегся огненной жидкостью. А может, просто перенапряг голосовые связки.
С минуту я смотрел на свои руки.
— Сандвич с говядиной, — произнес я наконец. — И мохнатому что-нибудь.
Мак кивнул, хмыкнул и принялся за готовку. Он не спешил, глуша своими инстинктами бармена мои порывы. Не то чтобы я очень хотел есть, но надо же было убить время, пока жжение уймется.
Он поставил передо мной тарелку с сандвичем. Потом достал миску, положил в нее каких-то костей, мясных обрезков и поставил перед Мышом. И миску воды. Я жевал сандвич и машинально отметил про себя, что Мак никогда не носит еду на столики. Ни для кого. Наверное, он просто любит собак.
Я не спеша доел сандвич и расплатился с Маком.
— Спасибо, — сказал я.
Он кивнул:
— Удачи.
Я поднялся и побрел обратно к машине. Мыш шел рядом, навострив уши и явно ожидая, что такого я еще выкину.
Я приводил мысли в порядок. В конце концов, мне нужно быть осторожным. Держать ухо востро. А еще сдерживать бушевавший внутри меня ураган, потому что единственное, в чем я не сомневался ни капли, так это в том, что кто-то — может, Сьюзен, а может, мои враги — пытается мною манипулировать.
Так или иначе, Мак говорил дело.
Я направлялся неведомо куда.