Перекрестки сумерек

Глава 28. Букет Роз

Путешествие из Эбу Дар, вместе со Странствующей труппой Валана Люки, обещающей грандиозное представление сверхъестественных чудес и диковин, с лихвой оправдало худшие ожидания Мэта. Во-первых, почти каждый день по несколько часов шел дождь, а однажды он лил, не переставая, в течение трех дней. Пронизывающий ледяной ветер, мало чем отличающийся от снежной вьюги, гнал ледяные струи, которые медленно, но верно протекали под плащ, заставляя дрожать от холода. Несмотря на то, что вода стекала по плотно утрамбованной до состояния камня дороге, оставляя за собой лишь тонкий слой грязи, к восходу длинная колона фургонов, лошадей и людей одолела лишь несколько миль. Сперва, актёры были само рвение в стремлении оставить город, где по ночам молнии топили корабли и приходилось ежеминутно оборачиваться, зная о зверских убийствах, а также, чтобы подальше сбежать от ревнивого шончанского аристократа, разыскивающего неверную супругу и готового извести любого подозреваемого в содействии её побегу. В начале, все просто рвались вперед, с такой скоростью, с какой лошади могли тянуть фургоны, подгоняя животных пройти ещё милю. Но каждая пройденная миля, вселяла в их сердца покой и заставляла их чувствовать себя несколько уверенней в собственной безопасности, что уже к полудню первого дня…

"Мы должны заботиться о наших лошадях», — заявил Люка, наблюдая сквозь моросящий дождь, как от его чудовищно разукрашенного фургона отцепляют упряжку, и отводят к коновязи. Солнце еще находилось на полпути к зениту, когда из дымовых отверстий палаток и металлических дымоходов, похожих на раскрашенные коробки фургонов, потянулись первые серые усики дыма. — «Никто за нами не гонится, а до Лугарда путь не близкий. Хороших лошадей достать трудно, и они слишком дороги». — Люка скорчил кислую мину и покачал головой. Упоминание о возможных расходах всегда портило ему настроение. Он был чрезвычайно скуп, кроме случаев, касавшихся его жены. — «По дороге не так много мест, ради которых стоило бы останавливаться больше, чем на день. Большинство деревень не смогут обеспечить достаточно зрителей, даже если соберётся всё их население. К тому же, никто не может предсказать, как пойдут дела, пока не остановимся. Ты платишь мне не так много, чтобы отказываться оттого, что можно заработать». Запахивая поплотнее свой расшитый алый плащ, он взглянул через плечо в сторону своего фургона. Сквозь легкий дождь доносился какой-то горький запах. Мэт не был уверен, что захотел бы попробовать стряпню жены Люка. — «Ведь ты уверен, что нас никто не преследует, не так ли, Коутон?»

Раздраженно натянув шерстяную шапку поглубже и еле сдерживаясь, чтобы не заскрипеть зубами, Мэт побрёл прочь сквозь скопление ярко раскрашенных палаток и фургонов. Он платит недостаточно? Да за предложенную сумму Люка должен был гнать лошадей галопом, не останавливаясь, до самого Лугарда. Ну, не обязательно галопом, он вовсе не хотел загнать лошадей до смерти, но — кровь и пепел! — этому расфуфыренному шуту стоило бы серьёзно поднажать.

Неподалеку от фургона Люка, сидел Чел Ванин, развалившись на треногом табурете. Он был полностью поглощен процессом помешивания какого-то подозрительного тёмного варева в небольшом котелке, висящем над маленьким костром. С края его шляпы в котелок капал дождь, но толстяк, кажется, старался этого не замечать. Гордеран и Фергин, двое Красноруких, ворча проклятия, забивали в размокшую землю колья для грязно-коричневой холщовой палатки, в которой они жили с Гарнаном и Метвином. И с Ванином тоже, но у Ванина были другие способности, которые, по его мнению, ставили его выше возни с установкой палаток, с чем остальные Краснорукие согласились после недолгих прений. Ванин был опытным коновалом, но что важнее, он был лучший следопыт и конокрад в стране, о чём вряд ли можно было догадаться по его виду, хотя это было верно для любой страны на выбор.

Фергин встретился глазами с Мэтом, и сразу завопил, так как попал молотком мимо колышка по большому пальцу. Опустив молоток, и посасывая пострадавший палец, он присел на корточки, жалуясь на судьбу подлянку. — «Мы собираемся торчать здесь всю ночь, охраняя этих женщин, милорд. Вы не могли бы нанять кого-нибудь из этих конюхов, чтобы они хотя бы это делали за нас так, чтобы мы хоть недолго могли оставаться сухими, пока нам не придётся промокнуть?»

Гордеран ткнул Фергина в плечо толстым пальцем. Он был столь же широк, как Фергин был тощ, и к тому же тайрейцем, несмотря на свои серые глаза. — «Как же, они поставят палатку, а заодно загребут всё, что плохо лежит», — За фразой последовал ещё один тычок. — «Ты ведь не хочешь, чтобы один из этих ворюг ушел отсюда с моим арбалетом или седлом? А это очень хорошее седло». — Третий тычок почти вытолкнул Фергина на дорогу. — «Если мы не постановим эту палатку, Харнан заставит нас дежурить всю ночь напролёт».

Фергин с негодованием посмотрел на него и заворчал, но снова поднял молоток, стряхнув грязь с кафтана. Он был хорошим солдатом, но не слишком смышленым.

Ванин сплюнул сквозь щель в зубах, чуть не попав в котелок. По сравнению с тем, что готовила Лателле, варево пахло замечательно, но Мэт решил, что здесь он есть то же не станет. Вытащив деревянную ложку, которой он помешивал варево, чтобы её очистить, толстяк посмотрел на Мэта сонными глазами. Его круглое лицо часто выглядело сонным, но только дурак бы этому поверил. — «Такими темпами мы доберемся до Лугарда только к концу лета. Если вообще доберёмся».

"Доберёмся, Ванин», — сказал Мэт увереннее, чем чувствовал на самом деле. Грубый шерстяной кафтан, который он высушил всего несколько часов назад, было уже всё в мокрых разводах, и вниз по спине сочилась вода. Трудно чувствовать себя уверено, когда по вашей спине течет ледяная вода. — «Зима почти закончилась. Как только придёт весна, мы будем двигаться быстрее. Вот увидишь. К середине весны мы будем в Лугарде».

Он и сам не был в этом уверен. Они продвинулись не больше, чем на две лиги за первый день, и дальше путь в две с половиной лиги за день считался неплохой нормой. На Большом Северном тракте, название, которое начало быстро меняться, чем дальше они продвигались на Север, было не много мест, которые можно было считать городами. Люди назвали её "эбударской дорогой» или «Торговым Трактом» или иногда просто «трактом» — как будто он был единственным. Люка же останавливался в каждом придорожном городе, не важно, был ли это на самом деле город, или только по названию стихийно возникшая деревня, окруженная стеной, с шестью улицами и с грубо утрамбованным пространством, именуемым городской площадью. Почти полдня уходило только на установку циркового шатра, окруженного стенами, с синей, украшенной огромными красными буквами, вывеской над входом: «Великое Странствующее Шоу Валана Люка». Он просто не мог упустить шанс выступить перед толпой. Или отказаться от возможности облегчить кошельки населения. А может, боялся упустить шанс пощеголять в одном этих красных плащей, купаясь в восторге аудитории. Люка любил это почти так же, как он любил звон монеты. Почти.

Присутствия заезжих исполнителей и клеток с животными из дальних стран, обычно уже хватало, чтобы собрать толпу. Хотя, для этих зрителей хватило бы и местных животных, мало кто из них заходил так далеко в лес, что видел медведя, не говоря уже о льве. Только сильный дождь уменьшал толпу, а когда дождь был слишком сильным, жонглеры и акробаты отказывались выступать без крыши над головой. Что, безусловно, приводило Люку в бешенство, и он с исступлением принимался сетовать на отсутствие возможности раздобыть достаточно материи, чтобы укрыть каждую сцену, или изготовить единый общий шатер для всего цирка. Единый шатер! Да, амбициями Люка обладал, явно грандиозными. Один шатёр на всех? Почему уж тогда не дворец на колесах?

Ах, если бы Люка и их черепаший темп, с которым передвигался цирк, были бы единственными заботами Мэта, он был бы счастлив. Иногда прежде, чем первый цирковой фургон начинал двигаться, их задерживали два или три медленно ползущих каравана шончанских переселенцев, которые тащили свои набитые до отказа, странной конструкции фургоны и чудной скот. Иногда, их обгоняли колоны шончанских солдат на марше, массы людей в шлемах, подобных головам огромных насекомых, устремлено шагали по тракту, сопровождаемые колонами кавалеристов, закованными разноцветную полосатую пластинчатую броню. Однажды, проезжали всадники на кошках, размером с лошадь, покрытых бронзовой чешуей. Не считая, конечно, наличия у них третьего глаза. Около двадцати таких тварей короткими передвигались прыжками быстрее, чем могла бежать любая лошадь. Ни всадники, ни сами животные не обратили на шоу никакого внимания, но все цирковые лошади впали в неистовство, протяжно вопя и разрывая поводья, когда чудища промчались мимо. Львы, леопарды и медведи рычали в клетках, а один олень, чуть не разбился насмерть о брусья клетки, пытаясь сбежать. Пришлось ждать несколько часов, прежде чем животные достаточно угомонились, чтобы фургоны смогли продолжить движение, но Люка еще задержал отбытие, пока все раненые животные не были осмотрены и перевязаны. Животные были его самым серьёзным вложением. Дважды охранную грамоту Люка на лошадей проверяли офицеры в оперенных шлемах, и Мэт исходил холодным потом, пока они удовлетворённые не покинули цирк. Чем дальше на Север уходила труппа, тем меньше Шончан встречалось на дороге, и все же, его всякий раз бросало в дрожь при виде шончанских переселенцев или солдат. Возможно, Сюрот и в правду хранила исчезновение Туон в тайне, но, тем не менее, Шончан будут ее искать. Хватило бы, одного дотошного офицера, который сравнил бы цифру, указанную в грамоте, с настоящим числом лошадей. Тогда, проверяя, он наверняка бы разобрал все фургоны по досочкам. Или какая-нибудь назойливая сулдам, решившая проверить, нет ли умеющей направлять женщины среди жонглеров и акробатов, тоже могла решить их судьбу. Да, Мэт постоянно был в поту! К сожалению, не каждый понимал неимоверную ценность собственной шкуры.

Возле мухами засиженной деревни под названием Висин, состоящей лишь из дюжины лачуг с соломенными крышами, и настолько убогой, что даже Люка не рассчитывал наскрести здесь больше двух медяков, Мэт, стоя под проливным дождём и накрывшись тяжелым шерстяным плащом, наблюдал как на закате три Айз Седай крадутся назад к шоу. Вдалеке прогремел гром. Несмотря на то, что их лица были хорошо скрыты под капюшонами темных плащей, все же не оставалось никаких сомнений, кто это был на самом деле. Под прикрытием дождя, они прошли на расстоянии десяти футов, не замечая его, но серебристый медальон, висящий под рубашкой у него на груди, заметно похолодел. По крайней мере, одна из них направляла, или удерживала Источник. Чтоб он сгорел, эти трое, верно сошли с ума!

Едва Айз Седай скрылись среди фургонов и палаток, появились еще три скрытые плащами фигуры, спешащие вслед за ними. Глаза одной из них были поострей, чем у прочих, и она подняла руку, указывая на него, но остальные лишь ненадолго задержались, и вместе продолжили преследование Айз Седай. Проклятие, готовое сорваться с его губ, так и осталось не произнесённым. Он уже пересёк эту грань. Если бы его попросили перечислить людей, которым не стоит крутиться там, где их могут заметить шончанские патрули, Айз Седай и сул’дам стояли бы рядом с именами Туон и Селюсии.

«Интересно, им-то, что надо?» — произнёс позади него Ноэл, и Мэт вздрогнул, позволив струе дождя вылиться ему за шиворот, ранее прикрытый капюшоном. Иногда Мэту хотелось, чтобы нескладный старик не подкрадывался к нему из-за спины.

«Это я и намерен выяснить», — пробормотал он, отдергивая плащ назад. Едва ли он осознавал, зачем он это сделал. Его кафтан лишь слегка намок, а вот его льняная рубашка уже вся пропиталась потом.

Как ни странно, но когда он добрался до серого фургона с белыми подтёками, который Айз Седай делили с сул’дам, Ноэла уже не было рядом. Старик любил совать свой нос повсюду. Может, он решил, что уже достаточно промок. Блерик и Фен уже завернулись в свои одеяла под фургоном, не обращая никакого внимания на дождь и грязь, но он бы никогда не поверил, что кто-то из них, в самом деле, спит. И действительно, один из них сел, едва он подошел к фургону. Кто бы это ни был, он не сказал ни слова, но Мэт почувствовал на себе его взгляд. Тем не менее, он не колебался, и не даже не потрудился постучать.

Внутреннее пространство было все заполнено шестью женщинами, которые стояли, всё ещё сжимая в руках мокрые плащи. Две лампы, установленные в стенах на шарнирах давали неплохое освещение, по крайней мере, лучше, чем можно было ожидать. Шесть лиц с ледяными взглядами, которыми женщины обычно награждают мужчин, оказавшихся там, где им не следовало находиться, одновременно повернулось к нему. Воздух в фургоне пах влажной шерстью и дрожал, словно здесь только что ударила молния, или готова была ударить в любой момент. По крыше стучал дождь, и снаружи доносился гром, но медальон был не холоднее обычного серебра. Возможно, Блерик и Фен позволили ему зайти внутрь, в надежде, что ему оторвут голову. А может, они сами хотели держаться от них подальше. С другой стороны, каждый Страж был готов умереть, если этого требовала его Айз Седай. Но только не Мэт Коутон. Он захлопнул дверь бедром. Оно больше не болело как прежде. Лишь изредка.

Как только он потребовал объяснений, Эдесина гневно встряхнула гривой черных волос, струящихся по её спине. — «Я конечно благодарна Вам за свое спасение от Шончан, мастер Коутон, и я продемонстрирую вам свою благодарность, когда придёт время, но всему есть предел. Я вам не служанка, которой можно приказывать. В деревне не было ни одного шончан, и мы не открывали свои лица. Не было никакой необходимости посылать за нами ваших ищеек». — Взглядом, которым она одарила трёх шончанок, можно было бы приготовить яичницу. Эдесина более чем нервно относилась к любой особе с шончанским акцентом. Она рассчитывала отомстить Шончан, и сул’дам, безусловно, были самой подходящей мишенью. Мэт надеялся, что хвалённый Айз Седайский самоконтроль, не позволит ей опустится до открытого насилия. Он молил Свет, чтобы до этого не дошло. Его память была полна воспоминаний о взрывающихся, подобно фейерверкам Иллюминаторов, Айз Седай.

Однако, на тёмном лице Бетамин не отразилось ни капли беспокойства. Закончив отряхивать свой плащ и повесив его на крюк, пока Эдесина говорила, она принялась поправлять своё платье. Сегодня у нее были светло зелёные нижние юбки. Она постоянно жаловалась на нескромность Эбу Дарских нарядов, и он уже подумывал достать ей что-нибудь другое, не смотря на то, что глубокий вырез спереди был ей, безусловно, к лицу. Но голосом, она слишком напоминала ему мать. — «Они действительно прятали свои лица, Милорд», — промолвила она, наконец, растягивая слова, — "и всё время держались вместе. Ни одна не пыталась улизнуть. Весьма удовлетворительное поведение, Милорд». — Ну просто мамаша, похваляющаяся своими детками. Или дрессировщица собак, расхваливающаяся своих питомцев. Желтоволосая Сита одобряюще кивала. Определенно — дрессировщица собак.

«Если Милорд желать держать их обузданными», — добавила Ринна с уверенностью, — «мы могли бы воспользоваться ай’дамами. Опасно позволять им разгуливать свободно». — Она даже поклонилась ему, на шончанский манер. В её огромных карих глазах светилась надежда. Теслин охнула и прижала свой мокрый плащ к груди. Без сомнения, она так и не оправилась от страха перед сул’дам, хотя, на первый взгляд, каждый день на завтрак ест гвозди. Джолин выглядела надменней обычного. Она резко поднялась, сверкая глазами. Несмотря на хваленое Айз Седайское спокойствие, судя по её взгляду, в любой момент могла ударить молния. Так часто бывает с симпатичными женщинами.

"Нет», — торопливо сказал Мэт. «В этом нет никакой необходимости. Отдайте эти штуки мне, и я избавлюсь от них». — Свет, ну почему он связался с этими женщинами? То что, в своё время, казалось отличной идей, в последствии может оказаться глупой непредусмотрительностью. — «Просто вы все должны быть осторожны. Мы меньше, чем в тридцати милях от Эбу Дар. Все дороги полны проклятых Шончан». — Он обратил извиняющийся взгляд к трём шончанкам. Ведь, в конце концов, они были на его стороне. В какой-то мере. Им не куда было идти, кроме как к Эгинин, а они знали у кого мешок с деньгами. Брови Бетамин выгнулись вверх от удивления. Шончанская знать не просит прощения, даже взглядом.

«Шончанские солдаты проходили через деревню вчера», — сказала Теслин. Сейчас ее Иллианский акцент был особенно сильным. Сверкающий взгляд Джолин переместился на неё, но та не обратила на это ни какого внимания, только повернулась к стене, чтобы повесить свой плащ. — «Они задавали вопросы о незнакомцах на дороге. А некоторые жаловались на то, что их отправляют на север». — Теслин оглянулась через плечо на сул’дам, отвела взгляд и глубоко вздохнула. — «Похоже на то, что Возвращение направилось на восток. Солдаты полагают, что Непобедимая Армия уже к концу весны преподнесет Иллиан императрице. И Город, и все остальное». — Предполагалось, что Айз Седай, когда они попадают в Белую Башню, утрачивают привязанность к родине, но для любого Иллианца, город Иллиан оставался «Городом» и под этим они, безусловно, подразумевали столицу.

"Это хорошо», — произнёс Мэт больше для себя, всё ещё размышляя. Солдаты всегда болтали; и это было одна из причин, по которой до последней минуты не стоит делиться планами с каждым солдатом. Тонкие брови Теслин удивлённо выгнулись, и он добавил, — "Это означает, что на протяжении нашего пути, дорога на Лугард будет свободна». — Краткий кивок Теслин выражал недовольство. То, что, как считалось, Айз Седай должны были делать, слишком часто отличалось от того, что они делали на самом деле.

«Мы ни с кем не разговаривали, Милорд, только наблюдали за девушками», — сказала Бетамин, даже медленнее чем обычно. А обычно Шончанская речь походила на мёд, разлившийся в метель. Среди трёх сул’дам она явно была главной, но прежде чем продолжить она посмотрела на остальных. — «В Эбу Дар все разговоры в общежитии для сул’дам были об Иллиане. Плодородная земля и богатый город, где многие заработали бы новые имена. И богатство». — Она произнесла это так, словно богатство едва ли могло сравниться с новым именем. — «Нам нужно было догадаться, что Вы захотите знать о таких вещах». — От следующего глубокого вздоха она чуть не лишилась своего платья. — «Если у Вас имеются какие-то вопросы, Милорд, мы рассказать Вам всё, что знаем».

Ринна еще раз нервно поклонилась, а Сита вдруг добавила, — «Мы также могли бы наблюдать в городах и деревнях, где мы останавливаемся, Милорд. Девушки, возможно, и хитрые, но нам, Вы можете доверять».

Почему, когда женщины предлагают вам помощь, они всегда сперва швыряют вас в кипящий котёл и добавляют дров? Лицо Джолин превратилось в презрительную ледяную маску. Шончанки были ниже ее достоинства. Об этом можно было догадаться с первого взгляда. Это проклятый Мэт Коутон, был тем, кто удостоился её ледяного презрения. Рот Эдесины превратился в тонкую линию, и она попыталась просверлить взглядом его и сулдам. Даже Tеслин выразила свое негодование. Она была благодарна за спасение, но она тоже была Айз Седай. И она предпочитала на него хмуро коситься. Он подозревал, что стоит одной из сулдам хлопнуть в ладоши, и она подскочит словно испуганная лягушка.

«Что я хочу», — начал он терпеливо, — «так это, чтобы все вы, оставались рядом с фургонами». — С женщинами нужно быть очень терпеливым, особенно с Айз Седай. Он изучил это на собственной проклятой шкуре. — «Одного слуха о том, что с цирком путешествуют Айз Седай, и здесь по макушку будет Шончан, охотящихся за вами. Слухи, о том, что с цирком едут шончан не лучше. В любом случае, рано или поздно, кто-нибудь да явится выяснить, что скрывается за этими слухами, и все мы вместе угодим на шипящую сковородку. Не выставляйтесь на показ. Вы должны сидеть тише воды, ниже травы, пока мы не доберёмся до Лугарда. Ведь я не требую слишком много, не так ли?» — Молния, синей вспышкой осветила окна фургона, и над крышей низко прогрохотал гром так, что фургон вздрогнул.

Как показали следующие дни, он просил слишком многого. О, Айз Седай прилежно прятали лица под капюшонами плащей, когда они выходили на улицу, благо, не прекращающийся дождь это оправдывал, но одна из них постоянно находилась на козлах фургона, и ни одна из них даже не попыталась выдать себя за служанку при актёрах труппы. Не то, чтобы они открыто заявляли, кто они на самом деле, пытались кем-нибудь командовать или общались с кем-нибудь кроме, как между собой, но какая нормальная служанка будет ожидать, что другие уступят ей дорогу? Они заходили в деревни и иногда в города, если они были уверены, что в них нет Шончан. А когда Aйз Седай были в чем-либо уверенны, следовательно, так оно и было на самом деле. Дважды они бегом возвращались назад из городов под завязку забитых Шончанскими переселенцами, следовавшими на север. Они сообщали ему, о том, что им удавалось узнать во время этих вылазок. По крайней мере, он думал, что они это делали. Теслин казалась благодарной, ну, на свой Айз-седайский манер. Да и Эдесина. Тоже на свой манер.

Не смотря на различия между ними, Айз Седай всегда держались вместе, как стая гусей. Если вы видели одну из них, значит, две другие где-то рядом. Как подозревал Мэт, причина такого единства была в том, что куда бы Айз Седай не пытались прогуляться незаметно, не смотря на всевозможные уловки, Бетамин, Ринна и Сита всегда появлялись следом. Как бы случайно, но никогда не прекращая пасти "девушек». Гусиные пастухи. Даже слепой бы заметил нарастающее между двумя группами женщин напряжение. И даже слепой заметил бы, что ни одна из них не похожа на служанку. Сул’дам у Шончан уважали, они занимали положение, наделявшее их немалой властью. И ходили они столь же важные как и Айз Седай. Но он уже влип со своей сказкой.

Бетамин и две других сул’дам опасались встречи с Шончан не меньше Айз Седай, но они всегда следовали за ними, если те посещали города или посёлки, и Бетамин всегда докладывала, те крохи новостей, что им удавалось подслушать. Вместе с Ринной, на лице которой приклеилась заискивающая улыбка, и Ситой, добавляющей, что «девушки» упустили либо то, либо другое, или заявляли, что не слышали. В конце концов, с теми, кто имеет наглость величаться Айз Седай, ни в чём нельзя быть уверенным. И не желает ли он пересмотреть своё решение об ошейниках, ну хотя бы пока всё не утрясётся.

На самом деле, их рассказы мало отличались от того, что рассказывали Сестры. Горожане, обычно пересказывали то, что подслушали у Шончан, проезжавших через город. Многие из поселенцев были напуганы, их головы были полны слухов о бандах айлиских дикарей, бесчинствующих в Алтаре, хотя местные жители утверждали, что это было где-то дальше на север. Кажется, что кто-то наверху подумал точно также потому, что большинство поселенцев были направлены на восток, к Иллиану. Поговаривали даже о союзе с кем-то очень влиятельным, кто, как ожидалось, позволит Высокой Леди Сюрот получить доступ ко многим странам. Женщин невозможно было переубедить, что они не должны прислушиваться к слухам. Кроме того, они так и не вернули ему айдамы. По правде говоря, эти серебристые ошейники и трое сулдам были единственным реальным рычагом, для воздействия на Айз Седай. Благодарность. От Айз Седай! Ха! Не то, чтобы он действительно подумывал о том, чтобы вновь надеть их на Сестёр. По крайней мере, не часто. Ясно одно — он крепко и бесповоротно влип.

На самом деле, Мэт нисколько не нуждался в информации, добываемой сулдам и Айз Седай. У него имелись источники получше: люди, которым он доверял. Во-первых, он доверял Тому. Когда седовласого менестреля удавалось отвлечь от игры в Змей и Лисичек с Олвером или от бдения над истёртым письмом, которое он носил в нагрудном кармане куртки. Том мог зайти в любой постоялый двор, рассказать пару баек, может немного пожонглировать, и выйти наружу зная, что на уме у каждого, находившегося внутри. Кроме того, Мэт доверял Джулину — тому удавалось добывать информацию не хуже Тома, но без жонглирования и рассказанных сказок, но он настаивал на том, чтобы брать с собой Теру, скромно державшую его за руку, когда они выходили в город. «Чтобы вновь приучить её к свободе», — так он утверждал. Она улыбалась Джулину, сияя большими тёмными глазами, а этот небольшой рот с пухлыми губами, просто напрашивался на поцелуй. Возможно, она и была Панархом Тарабона, как утверждали Том и Джулин, но Мэт начал в этом сомневаться. Он слышал шутки некоторых акробатов о том, как тарабонская служаночка так обрабатывала тайрейского ловца воров, что он потом еле переставлял ноги. Но не имеет значения, Панарх ли, или служанка, Тера все еще падала ниц, лишь заслышав тягучий акцент. Мэт полагал, что любой Шончанин, задавший ей вопрос, получит в ответ все, что она знала, начиная с Джулина Сандара, и заканчивая фургоном, в котором находятся Айз Седай. На его взгляд, Тера была большей опасностью, чем Айз Седай и сул’дам вместе взятые. Джулин же приходил в ярость при любом предположении, что его женщина могла оказаться ненадежной, и хватался за свой бамбуковый шест, словно намериваясь расколоть им Мэту башку. У этой ситуации не было решения, но Мэту удалось найти лазейку, благодаря которой он смог бы получить хотя бы небольшое предупреждение, если произойдёт наихудшее.

«Конечно, я могу следить за ними», — сказал Ноэл с беззубой усмешкой, означавшей, что это будет проще простого. Почёсывая скрюченным пальцем одной руки свой сломанный нос, другая узловатая рука незаметно скользнула под кафтан, где он прятал свои ножи. — «Ты уверен, что не было бы лучше удостовериться, что она уже не сможет ни с кем заговорить? Это только предложение, парень. Если скажешь „нет“ — значит „нет“«. — Мэт более чем решительно отрицательно замотал головой. В своей жизни он убил одну женщину, а другую оставил на растерзание. Он не собирался брать на душу ещё и третью.

«Похоже на то, что Сюрот заключила союз с каким-то королем», — за кубком горячего вина с улыбкой сообщил Джуилин. По крайней мере, его Тера заставляла улыбаться всё чаще. Она сидела возле табурета Джуилина в их тесной палатке, ее голова находилась у него коленях, и он мягко гладил её волосы свободной рукой. — «Во всяком случае, ходят настойчивые слухи о новом сильном союзнике. Все поселенцы до смерти напуганы сказками про Айл».

«Большинство поселенцев, кажется, отправлены на восток», — промолвил Том, печально глядя в свой кубок. Если Джулин становился счастливее изо дня в день, то он, казалось, также становился всё мрачнее. Ноэл отсутствовал, следя за Джуилином и Терой, а Лупин и Нерим сидели в задней части палатки, оба Кайриэнских слуги перебирали поклажу в надежде отобрать из эбударских курток Мэта те, которые требовали починки. Так, что от набившегося в нее, народа маленькая палатка казалась переполненной. — «Да и многие солдаты тоже», — продолжил Том. — «Все говорит о том, что они собираются, подобно молоту, обрушиться на Иллиан».

По крайней мере, услышав это от них, он знал, что они говорят ему неприкрытую правду. В отличие от Айз Седай, способных перевернуть смысл сказанного с ног на голову, или сул’дам, пытавшихся завоевать его благосклонность. Бетамин и Сита даже научились делать реверансы. Если уж на то пошло, он больше предпочитал Риннин двойной поклон. Он-то, казался искренним. Странным, но идущим от души.

Что же касалось самого Мета, то не важно, был ли это город или деревня, прежде чем вернуться назад в лагерь, он бросал на них не более одного короткого взгляда, из-за поднятого воротника и натянутой на глаза шляпы. Он редко носил плащ. Плащ помешал бы воспользоваться ножами, которыми он был увешан с ног до головы. Не то, чтобы он думал, что они ему понадобятся. Это была всего лишь разумная предосторожность. Больше никакой выпивки, танцев, и азартных игр. Особенно азартных игр. Звук костей, катящихся по поверхности стола в таверне, вызывал трепет во всем теле, но удача, подобная его, не осталась бы не замеченной, даже если бы дело не дошло до поножовщины. В этой части Алтары с избытком хватало мужчин и женщин, носящих за поясом нож и не боящихся пустить его в ход. Он же рассчитывал остаться незамеченным, поэтому проходил мимо игры в кости, прохладно кивал улыбавшимся ему девицам из таверн, и никогда не пил больше одного кубка вина, а обычно и даже этого. В конце концов, ему было чем заняться и в цирке. И это была нелегкая работёнка. Он начал проворачивать это рискованное дельце с самой первой ночи после их отъезда из Эбу Дар.

«Мне нужно, чтобы ты пошла со мной», — сказал он тем вечером, открыв потайную дверцу шкафчика, встроенного в стену фургона под его кроватью. Здесь он хранил свой сундук золота, честно заработанного в азартных играх. По крайней мере, более-менее честно. Ведь большую часть он выиграл на скачках, где его везение было не лучше, чем у других. Что же до остального… Если человек решил бросить кости и перекинуться в картишки на пару монет, то он должен быть готов проиграть. Домон, сидящий на соседней кровати и поглаживавший отрастающую щетину на бритом черепе, выучил этот урок на собственной шкуре. Парню бы следовало спать на полу, подобно примерному сод’жин, но поначалу он настаивал на жребии за каждую ночь, проведенной на второй кровати. Первая кровать, конечно же, досталась Эгинин. Подбросить монету было не сложнее костей.

Пока еще монета не вставала на ребро, как это иногда у него случалось. Но Домон ведь сам предложил. Пока Мэт не выиграл четыре раза, а на пятую ночь, монета не встала на ребро три раза подряд. Теперь они спали на кровати по очереди. Но сегодня была очередь Домона спать на полу.

Отыскав внутри небольшой замшевый мешочек, он переложил его в карман кафтана, и, поднявшись с колен, ногой захлопнул потайную дверцу. — «Тебе все равно придётся встретиться с ней когда-нибудь», — сказал он. — "А мне ты нужна, чтобы смягчить первое впечатление». Ему был нужен кто-то, кто отвлек бы гнев Туон. Кто-нибудь такой, по сравнению с которым, он мог показаться сносным. Но не мог же он сказать это открытым текстом, не так ли? — »В конце концов, ты же благородная Шончанка, и сумеешь помешать мне сесть в калошу».

«Зачем тебе сглаживать впечатление?» — Эгинин растягивала слова больше обычного. Она стояла напротив двери руки в боки, и её синие глаза сверкали из-под длинного черного парика. — «Зачем тебе с ней встречаться? Разве того, что ты сделал мало?»

«Только не говори мне, что ты ее боишься», — Усмехнулся Мэт, уйдя от вопроса. Да и какой ответ он смог бы дать, который не показался бы безумным? — «Она же ростом тебе подмышку, как и мне. Но я обещаю, что не позволю ей оторвать тебе голову или побить».

"Эгинин ничего не боится, мальчишка», — предостерегающе прорычал Домон. — "И если она не хочет идти, то проваливай и уламывай девчонку сам. Можешь даже на ночь остаться, если пожелаешь».

Эгинин продолжала смотреть на Мэта. Или сквозь него. Когда она взглянула на Домона, ее плечи вдруг резко поникли, и она схватила свой плащ с крюка на стене. — «Давай, шевелись, Коутон!» — прорычала она. — «Если это необходимо сделать, то лучше покончить с этим побыстрее». — Она в мгновение ока оказалась снаружи, и Мэту пришлось поспешить, чтобы ее догнать. Впору было заподозрить, что она не хотела оставаться наедине с Домоном, как бы глупо это не звучало.

Рядом с фиолетовым фургоном без окон, казавшимся черным в темноте ночи, из глубокой тени проступила другая тень. Бледного серпа луны, вышедшей из-за облаков, Мэту хватило чтобы узнать тяжёлую челюсть Харнана.

"Всё спокойно, Милорд», — произнёс командир отделения.

Мэт кивнул, и, сделав глубокий вздох, нащупал замшевый мешочек в кармане. В стороне от конюшен воздух был чист и свеж от дождя. Туон должно быть рада удалиться от запаха навоза и тяжелого духа, исходящего от клеток. Фургоны актеров, стоявшие по левую руку, были такими же темными, как грузовые фургоны справа. Нет смысла тянуть с этим ещё дольше. Он подтолкнул Эгенин вверх по лестнице впереди себя.

Внутри было больше людей, чем он ожидал. Сеталль сидела на одной из кроватей, занятая вышивкой как всегда, а Селюсия стояла в дальнем углу, хмурясь из под шарфа, прикрывавшего голову, однако на другой кровати сидел Ноал, видимо полностью погружённый в свои мысли, а Туон, скрестив ноги, сидела на полу, играя в Змей и Лисичек с Олвером.

Когда Мэт вошёл, паренек повернулся к нему с широкой ухмылкой, которая почти что разделила его лицо надвое. — «Ноал рассказывал нам про Ко’дансин, Мэт», — воскликнул он — «Это — другое название Шарры. Ты знал, что Ай’яяд покрывают свои лица татуировками? Так там называют женщин, которые могут направлять".

«Нет, не знал», — сказал Мэт, мрачно посмотрев на Ноала. Мало того, что Ванин и другие Краснорукие привили мальчику дурные привычки, не говоря уже о тех, которые он перенял от Тома с Джулином, теперь еще и Ноал взялся забивать его голову всякой ерундой.

Внезапно, Ноал хлопнул себя по бедру и выпрямился — «Я только что вспомнил», — произнёс старый дурак, и принялся декламировать:

Фортуна несётся, как солнце по небу,

Где ворон подвластен лисьему бегу.

Удача в душе его, молния в оке,

С неба луны сбивает он, словно птицу в полёте.

Кривоносый старик посмотрел по сторонам, словно только сейчас заметив окружающих. — «Я давно пытался вспомнить эти строки. Это — из Пророчеств о Драконе».

"Очень интересно, Ноал», — пробормотал Мэт. У него в голове вновь закружились эти проклятые цвета, как было тем утром, когда запаниковали Айз Седай. На сей раз, они исчезли так и не сформировавшись в картину, но он почувствовал холод, словно проспал всю ночь голышом под кустом. Меньше всего на земле ему было нужно, чтобы кто-нибудь приплел его к Пророчествам. — «Возможно, когда-нибудь ты сможешь процитировать для нас весь отрывок. Но не сегодня, ладно?»

Туон взглянула на него из под ресниц, словно кукла из чёрного фарфора, одетая в платье, которое было для нее слишком велико. Свет, ну и длинные у неё ресницы! Она проигнорировала Эгинин, как будто той не существовало, и, по правде говоря, Эгинин сама старалась казаться частью обстановки или слиться со стеной. Вот и весь его отвлекающий манёвр.

«Игрушка не хотел быть грубым», — произнесла Туон тягучим выговором, растягивая слова. — «Его ведь никогда не учили хорошим манерам. Однако, уже поздно, мастер Чарин. Олверу давно пора быть в постели. Не могли бы вы проводить его к палатке? Мы продолжим игру в другой раз, Олвер. Хочешь, я научу тебя играть в камни?»

Олвер, безусловно, хотел. Он чуть на изнанку не вывернулся, выражая своё желание. Мальчуган любил всё, что давало ему шанс улыбнуться женщине, не говоря уже о шансе наговорить той в лицо такие вещи, за которые ему следовало бы надавать по ушам, пока они не распухнут больше, чем они были на самом деле. Если Мэт когда-нибудь выяснит, который из его «дядей» научил его этому… Но парень собрал фишки и тщательно скатал расчерченную линиями ткань без повторного предупреждения. Он даже отвесил сносный поклон, поблагодарив Высокую Леди, перед тем, как Ноал вывел его из фургона. Мэт одобрительно кивнул. Это он научил мальчика, как делать поклон, но обычно для симпатичной женщины мальчишка добавлял ещё хитрый взгляд. Ну, только попадись ему этот кто-то…

«У тебя есть причина, чтобы беспокоить меня, Игрушка?" — холодно произнесла Туон. — «Сейчас поздно. И я собиралась отойти ко сну".

Он поклонился и одарил её своей лучшей улыбкой. Он мог быть вежлив, даже если этого не желала. — «Я только хотел удостовериться, что ты в полном порядке. Эти фургоны весьма неудобны в дороге. И я знаю, что ты не довольна одеждой, которой я тебя обеспечил. Я полагаю, что это могло бы улучшить твоё самочувствие». — Выудив замшевый мешочек из кармана, он с пафосом протянул ей его. Женщинам всегда нравятся цветистые выражения.

Селюсия напряглась, синие глаза опасно сверкнули, но Туон лишь качнула тонкими пальцами, и грудастая девица успокоилась. Совсем немного. Мэт, по большому счёту, любил страстных женщин, но если она ему помешает, то он собирался ее за это отшлепать пониже спины. Он старался сохранить на лице улыбку, словно приклеенную к его губам.

Туон повертела мешочек в руках, прежде чем развязать тесёмки и извлечь наружу его содержимое, тяжёлое золотое ожерелье, инкрустированное янтарём. Дорогая вещица, и однозначно шончанской работы. Он гордился тем, что ему удалось отыскать подобную вещь. Оно принадлежало одной из акробаток, которую одарил им очарованный ею шончанский офицер. Сейчас же, когда офицер остался позади, она великодушно соизволила продать его Мэту. Оно не шло к цвету её лица, чтобы это не означало. Мэт улыбался и ждал. Драгоценности всегда смягчали женские сердца.

К сожалению, общая реакция не оправдала его ожидания. Туон приподняв ожерелье двумя руками, поднесла его к глазам и принялась изучать, словно впервые увидев подобную вещь. Губы Селюсии презрительно скривились. Сеталль, отложив вышивку у нее на коленях, просто смотрела на него, большие золотые обручи в ее ушах, покачивались в такт её покачивающейся голове.

Неожиданно, Туон через плечо перебросила ожерелье Селюсии. — «Оно мне не подойдёт», — сказала она. — «Ты хочешь его, Селюсия?" — Мэтова улыбка немного поблекла.

Светлокожая женщина приподняла ожерелье кончиком большого и указательного пальца, словно держала за хвост дохлую крысу. — «Вещица для танцовщицы шии, чтобы носить вместе с вуалью», — сказала она презрительно. И вдруг, резким движение запястья, она швырнула ожерелье Эгинин, — «Надень!»

Эгинин поймала ожерелье за мгновение до то, как оно попало ей в лицо. Улыбка полностью испарилась с губ Мэта.

Он ожидал взрыва, но Эгинин немедленно расстегнула застёжки и откинула назад волосы тяжёлого парика, чтобы застегнуть ожерелье на шее. Ее лицо казалось вылепленным из снега, и сохраняло отсутствующее выражение.

"Повернись!» — скомандовала Селюсия. В том, что была команда, не было никакого сомнения. — «Дай мне взглянуть».

Эгинин, сковано, словно окаменев, всё же повернулась.

Сеталль пристально посмотрела на неё, озадаченно покачав головой, и прежде чем вернуться к вышивке, снова взглянув на Мэта, еще раз покачала головой. У женщины столько способов покачивания головой, сколько вариантов взглядов. Этот, безусловно, говорил о том, что он дурак, и если Мэт не уловил всех нюансов, то был этому только рад. Он решил, что ему бы они не понравились. Да, чтоб он сгорел! Он купил ожерелье для Туон, которая прямо на его глазах отдала его Селюсии. А теперь оно попало к Эгинин?

«Она явилась за новым именем», — сказала Туон задумчиво. — «Как она называет себя?»

«Лейлвин», — ответила Селюсия. — «Подходящее имя для танцовщицы шии. Возможно, Лейлвин Шиплесс?» (дословно: Лейлвин Безкорабельная)

Туон кивнула. — «Лейлвин Шиплесс».

Эгинин вздрагивала, словно каждое слово было пощёчиной. — "Могу ли я удалиться?» — спросила она натянуто, сгибаясь в низком поклоне.

«Если хочешь уйти, так иди», — прорычал Мэт. Что и говорить, идея привести её с собой была не из лучших, когда-либо приходивших ему в голову, но, возможно, он смог бы взять реванш после её ухода.

Уставившись в пол, Эгинин опустилась на колени. — "Пожалуйста, могу ли я удалиться?»

Туон сидела на полу с прямой спиной, глядя сквозь высокую женщину, словно вообще ее не замечая. Селюсия поглядывала на Эгинин сверху вниз, презрительно скривив губы. Сеталль продела иглу сквозь ткань, натянутую на обруче. Никто так и не взглянул на Мэта.

Эгинин опустилась лицом вниз, и Мэт едва сумел сдержать вздох удивления, когда она поцеловала доски пола. — «Пожалуйста», — сказала она хрипло, — "Я умоляю».

"Ты уйдёшь, Лейлвин», — холодно произнесла Селюсия, словно королева, отчитывающая конокрада, — «И ты не покажешь мне вновь своё лицо, если оно не будет закрыто вуалью танцовщицы шии».

Эгинин, уползая на локтях и коленях, столь стремительно вывалилась наружу, что Мэт не сдержал удивлённого вздоха.

С усилием, он сумел вернуть на лицо улыбку. После всего происшедшего вряд ли стоило оставаться, но галантный мужчина смог бы изобразить изящное отступление. — «Ну, я полагаю…"

Туон, все еще не глядя на него, вновь согнула пальцы и Селюсия мгновенно его прервала — «Высокая Леди устала, Игрушка. Она разрешает тебе покинуть нас».

«Послушай, меня зовут Мэт», — сказал он — «Это легкое имя. И довольно простое: Мэт». — Туон и в самом деле смогла бы сойти за фарфоровую куклу, особенно, судя по отсутствию реакции на его гневную тираду.

Сеталль к тому же, отложив свою вышивку, встала опустив, как бы невзначай, руку на рукоять кривого кинжала, заткнутого за пояс. — «Молодой человек, если ты рассчитывал побыть здесь, пока не увидишь нас ложащимися в постель, то ты глубоко ошибался». Хотя сказано это было с улыбкой, рука её всё ещё находилась на рукояти кинжала, и она была достаточно эбударкой, чтобы им воспользоваться. Туон застыла словно статуя королевы, восседающей на троне, но по ошибке наряженной в отрепье. Мэт вышел наружу.

Опершись одной рукой о фургон, Эгинин безвольно склонила голову. Другая её рука прижимала к шее ожерелье. Харнан слегка пошевелился в глубине тени, напоминая о своём присутствии. Мудрый человек, догадавшийся оставить Эгинин в покое именно сейчас. Мэт же был просто слишком раздражен чтобы оставаться благоразумным.

«Что это было?» — Потребовал ответа Мэт — »Ты не должна больше падать на колени перед Туон. А Селюсия? Она ведь всего лишь проклятая служанка! Я не знаю никого, кто бы распинался так перед королевой, как ты перед ней».

Неподвижное лицо Эгинин скрывалось в тени, но голос её был несчастным. — «Высокая Леди, она…, та кто она есть. Селюсия — ее сод’жин. Никто из Низшей Крови не смеет даже встретиться взглядом с ее сод’жин, а возможно и никто из Высокородных». Её руке, сжимавшей ожерелье, наконец-то удалось справиться с замком. — «Я же, с другой стороны, теперь и вовсе не Благородная». Отклонившись назад всем телом, она зашвырнула ожерелье в ночь, так далеко, как только могла.

Мэт застыл с открытым ртом. Он мог бы купить дюжину породистых лошадей за ту сумму, что он заплатил за эту вещь, и еще осталось бы. Он закрыл рот, так и не сказав ни слова. Может быть, он и не всегда вел себя мудро, но у него хватало ума, чтобы знать, когда женщина действительно готова пырнуть ножом. Кроме того, он понял ещё одну важную вещь. Если даже Эгинин так повела себя с Туон и Селюсией, тогда необходимо позаботиться о том, чтобы сул’дам к ним даже не приближались. Только Свету известно, как они поступят, стоит Туон шевельнуть пальцем.

Да, ничего не поделаешь, придётся ему поработать. А работать, он очень не любил, чужие воспоминания, которые затолкали в его черепушку, были полны лишь битв и сражений. Хотя, сражения он тоже ненавидел — там ведь и убить могут! Но всё же, они были лучше, чем работа. Стратегия и тактика. Изучить местность, понять противника, и если не удаётся победить одним способом, найти другой.

Следующей ночью он вернулся в фиолетовый фургон, один, и как только Олвер закончил урок игры в камни с Туон, Мэт занял его место. Поначалу, сидя на полу напротив маленькой темнокожей женщины, он не был уверен, что будет лучше — выиграть или проиграть? Некоторые женщины любили всегда побеждать, но так, чтобы им пришлось здорово попотеть, перед победой у мужчины. Другие любили, когда побеждает мужчина, или, по крайней мере, чтобы выигрывал он чаще, чем проигрывал. Всё это казалось ему полной бессмыслицей — сам он любил выигрывать, и чем легче, тем лучше. Но жизнь — есть жизнь. Пока он сомневался, Туон перехватила у него инициативу. Где-то на середине игры, он понял, что она приготовила ему западню, которой он не сумеет избежать. Ее белые камни повсюду окружали его черные. Для нее это была полная и красивая победа.

«Ты не слишком хорошо играешь, Игрушка», — сказала она насмешливо. Несмотря на тон, ее большие, влажные глаза холодно его рассматривали, взвешивая и измеряя. В таких глазах мог бы утонуть любой мужчина.

Он улыбнулся, и попрощался прежде, чем его попытались выгнать. Стратегия. Старайся думать о будущем. Действуй неожиданно. Следующей ночью, он принес маленький красный цветок из бумаги, сделанный одной из швей труппы. И преподнёс его пораженной Селюсии. Брови Сеталль удивлённо выгнулись, и даже Туон казалась пораженной. Тактика. Вывести противника из равновесия. Если задуматься, то отношения с женщинами и сражения не сильно отличались. Оба укутывают мужчину туманом неопределенности, и способны в миг погубить, если он будет недостаточно осторожен.

Каждый вечер он возвращался в фиолетовый фургон играть в камни, и, не смотря на пронизывающие взгляды Сетелль и Селюсии, старался сосредоточиться на доске. Туон играла очень хорошо, и было слишком легко обнаружить себя просто любующимся, как она передвигает камни, грациозно согнув пальцы. Она привыкла носить ногти в дюйм длиной и заботиться о том, чтобы их не сломать. Ее глаза также представляли опасность. Мужчине требуется сохранять голову ясной, будь то игра в камни или сражение, а ее пристальный взгляд, казалось, проникал внутрь его черепа. Ему лишь оставалось ниже склоняться к доске, и он сумел выиграть четыре из последующих семи игр и одну закончить в ничью. Туон была довольна, когда она выигрывала, а каждое поражение встречала без истерик и тех бурных проявлений характера, которых он опасался, никаких унижающих комментариев кроме, настаивания называть его Игрушкой, и никаких надменных королевских замашек, по крайней мере, пока они играли. Она наслаждалась игрой, торжествующе смеясь, когда заманивала его в западню, и смеясь от восхищения, когда благодаря его изворотливости, ему удавалось ее избегать. Уйдя в игру с головой, она, казалась, превращалась абсолютно в другую женщину.

Цветок, вышитый из синего льна последовал за бумажным цветком, а двумя днями позже, наполовину раскрывшийся бутон розы из шелка, величиной с женскую ладонь. И оба они были вручены Селюсии. С каждым разом, ее синие глаза становились все подозрительнее и мрачнее, но Туон сказала ей, что она может принять цветы, и она хранила их, тщательно завернутыми в льняную ткань. Три следующих дня он являлся без подарка, а на четвёртый принес небольшой букетик из красных шелковых бутонов роз, снабжённых короткими стеблями и блестящими листьями, которые выглядели почти как настоящие, только более великолепными. Он заказал в тот же день, когда купил первый бумажный цветок.

Селюсия шагнула вперед и наклонилась, чтобы принять букетик с усмешкой на губах, но он сел, положив его рядом с доской, немного придвинув к Туон. Он ничего не сказал, просто оставил его там. Она даже не уделила ему беглого взгляда. Раскрыв кожаные мешочки, в которых хранились камни, он достал по одному каждого цвета, и перебрасывал их из одной руки в другую, пока даже сам не потерял уверенность, в которой руке какой, и протянул сжатые кулаки в сторону Туон. Она колебалась всего лишь мгновение, без всякого выражения изучая его лицо, и выбрала левую руку. Он открыл ладонь, чтобы показать ей блестящий белый камень.

«Я изменила свое мнение, Игрушка», — промурлыкала она, аккуратно помещая белый камень на пересечении двух линий возле центра доски. — «Ты очень хорошо играешь».

Мэт моргнул. Могла ли она догадываться о том, что он задумал? Селюсия стояла у Туон за спиной, по-видимому, полностью сосредоточившись на пустой доске. Сеталль перевернула страницу в своей книге и немного подвинулась ближе к свету. Конечно, нет. Она говорила о камнях. Если бы она даже подозревала о его намерениях, она бы вышвырнула его вон. Любая бы женщина именно так бы и поступила. Несомненно, она говорила о камнях.

Этой ночью они сыграли в ничью; каждый из них с переменным успехом контролировал половину доски. И если сказать по правде, то она выиграла.

«Я сдержала своё слово, Игрушка», — она растягивала слова, словно напихав за щёки камней — «Никаких попыток сбежать, никаких попыток предательства. Это окружение давит на меня». — Она охватила жестом интерьер фургона. — «Я желаю совершать прогулки. Можно и после наступления темноты. Ты можешь сопровождать меня». — Ее взгляд коснулся букетика роз, и снова устремился к его лицу. — «Чтобы удостовериться, что я не сбегу».

Сеталль отметила место в книге тонким пальцем и посмотрела на него. Селюсия стояла позади Туон и смотрела на него. Женщина сдержала своё слово, каким бы безумным это не казалось. Прогулки после наступления темноты, когда большинство актёров уже в их постелях, не причинят вреда, по крайней мере, пока он будет с ними, чтобы в этом удостовериться. Так, почему же он чувствует, что теряет контроль над ситуацией?

То, что Туон согласилась гулять, закутавшись в плащ, принесло Мэту хоть какое-то облегчение. На ее бритой голове уже росли черные волосы, но пока они были лишь немногим длиннее пуха, и в отличие от Селюсии, которая, скорее всего, спала в своем шарфе, Туон не высказала никакого желания прикрыть свою голову. Женщина ростом с ребенка, с волосами короче, чем у любого мужчины, кроме разве совсем, лысых, привлекла бы внимание даже ночью. Сеталль и Селюсия, всегда следовали за ними в темноте, на небольшом расстоянии; горничная, чтобы защитить свою госпожу, и Сеталль, чтобы следить за горничной. По крайней мере, он думал, что именно так это и было. Иногда, казалось, что обе они следили за ним. Эти двое вели себя слишком по-дружески для охранника и заключенного. Он даже слышал, как Сеталль, предостерегала Селюсию о том, как по жульнически он обращается с женщинами. Замечательный комплимент, что и говорить! А Селюсия успокоила её, ответив, что ее леди переломает ему руки, если он выскажет непочтительность, как будто они вовсе не были его пленниками.

Он рассчитывал использовать эти прогулки, чтобы узнать побольше про Туон. За игрой в камни она была немногословна, но она умело обходила его вопросы, или уводила нить разговора к интересовавшим её предметам, обычно, касавшихся Мэта.

"Двуречье — это сплошные леса и фермы», — рассказывал он, когда они прогуливались по главной улице лагеря труппы. Облака закрыли луну, и красочные фургоны превратились в неразличимые темные громадины, а пресекавшие улицу платформы-сцены для исполнителей, в простые тени. — "Все выращивают табак и разводят овец. Кроме этого, мой отец разводит коров и торгует лошадьми, но в основном, это — табак и овцы, куда ни глянь».

«Твой отец торгует лошадьми», — пробормотала Туон, — «А чем занимаешься ты, Игрушка?»

Он оглянулся через плечо на двух женщин, следовавших за ними в десяти шагах. Сеталль могла бы и не услышать, ответь он достаточно тихо, но он решил сказать правду. Кроме того, стояла тишина как на кладбище. Она могла бы услышать, а кто как не она, знала, чем он занимался в Эбу Дар. — «Я игрок», — ответил он.

"Мой отец считал себя игроком», — произнесла Туон мягко. — «Он умер, сделав неудачную ставку».

Ну и как прикажете это понимать?

Следующей ночью, прогуливаясь между рядами фургонов, везущих клетки со зверьми, он спросил, — «Чем ты любишь заниматься, Туон? Просто, потому что получаешь от этого удовольствие? Ну, кроме игры в камни, я имею в виду?» — Он почти почувствовал, как Селюсия, находившаяся на расстоянии не менее тридцати футов от них, ощетинилась при упоминании им ее имени, но Туон, похоже, не возражала. По крайней мере, так казалось.

«Я дрессирую лошадей и дамани», — сказала она, уставившись на клетку, в которой спал лев. Животное казалось лишь большой тенью, лежащей на соломе позади толстых брусьев. — «У него действительно черная грива? Львов с черными гривами не сыскать во всем Шончан.

Она обучала дамани? Ради забавы? О, Свет! — «Лошадей? А каких лошадей?», — Должно быть боевых скакунов, если она обучала проклятых дамани. Для забавы.

«Госпожа Анан сообщила мне, что ты — бабник, Игрушка». — Тон ее был прохладным, но не ледяным. Скорее сдержанным. Она повернулась к нему, с лицом, скрытым в тенях капюшона. — «Скольких женщин ты целовал?» — Лев проснулся и зарычал, так, что у любого бы волосы на голове стали дыбом. Туон даже не вздрогнула.

"Кажется дождь начинается», — промямлил Мэт. — «Селюсия сдерёт с меня шкуру, если ты промокнешь». Он услышал ее мягкий смех. И что такого смешного он сказал?

За всё, конечно, рано или поздно приходиться платить. Идет всё по плану или нет, но платить, всё равно придётся.

"Толпа сплетничающих сорок», — пожаловался он Эгинин. Солнце было в зените: красно-золотой шар укрытый облаками, покрыл лагерь странствующего шоу длинными тенями. В порядке исключения, дождя не было, и, не смотря на холод, они сидели под козырьком своего зелённого фургона, играя в камни на виду у прохожих. Многие из тех, кто их открыто разглядывал, были, актёры, спешащие по разным хозяйственным делам, и дети, отказывающиеся упустить последнюю, до наступления темноты, возможность покрутить кольца или погонять по грязи мяч. Женщины, придерживая юбки, проходили мимо, поглядывая на фургон, и даже не видя их лиц, скрытых капюшонами, Мэт знал выражение их лиц. Едва ли, на весь цирк, нашлась бы одна женщина, согласная разговаривать с Мэтом Коутоном. Раздраженно, он постукивал черными камнями, собранными в левой руке. — «Когда мы доберемся до Лугарда, они получат своё золото. Всё остальное их не касается. Им не следует совать свой нос в мои дела».

«Едва ли ты можешь винить их в этом», — растягивая слова, Эгинин изучала доску. — «Ты и я, как предполагалось, являемся сбежавшими любовниками, но ты проводишь больше времени с… ней… чем со мной». Она все еще ощущала неловкость, не называя Туон Высокой Леди. — «Ты ведешь себя словно ухажер». Она нагнулась, чтобы положить свой камень, но застыла над доской с протянутой рукой. — "Ты ведь не рассчитываешь, что она завершит церемонию? Ты не можешь быть настолько глуп».

«Какая церемония? О чем Ты говоришь?»

«Ты трижды назвал ее своей женой той ночью в Эбу Дар», — медленно произнесла она. — «Ты действительно не знаешь? Женщина трижды произносит, что мужчина является ее мужем, он говорит три раза, что она является его женой, и они женаты. С этим, конечно, связаны разные благословения, но именно произнесение фразы при свидетелях, делает брак законным. Ты действительно не знал?»

Мэт засмеялся и пожал плечами, чувствуя словно к его шее прикоснулось лезвие ножа. Хороший нож дает мужчине чувствовать себя свободно. Но смех вышел слишком хриплым. — «Но она ведь ничего не сказала». — Кровь и пепел, он вовремя заткнул ей рот! — "Так, что независимо от того, что я сказал — это ничего не значит». Но он уже знал, что собирается сказать Эгинин. В этом он был убеждён, как и в том, что вода мокрая. Ему ведь предсказали, на ком он женится.

«С Высокородными, всё обстоит немного по-другому. Иногда благородный лорд с одного конца Империи женится на Благородной Леди с другого конца. Их брак по расчету. Императорское семейство только так и заключают брак. Некоторые не желают ждать, пока соберутся вместе, поэтому один из супругов подтверждает брак там, где находится он, а другой там, где он. Если в течение года и одного дня они оба произнесут это при свидетелях, то брак считается юридически законным. Ты действительно не знал?»

Не смотря на то, что он ожидал чего-то подобного, камни выпали у него из рук и, подпрыгивая, раскатились в разные стороны. Проклятая девчонка знала. Возможно, она решила, что это приключение или игра. А, возможно, она думала, что быть похищенной, будет позабавней дрессировки лошадей и проклятых дамани! Но он теперь знал, что он лишь форель, ожидающая, когда её насадят на крючок.

Два дня Мэт не приближался к фиолетовому фургону. Смысла скрываться не было — крючок уже был у него во рту, он ведь сам на него клюнул. Но он не был обязан его глотать. Но, он понимал, что это только вопрос времени, когда она решит натянуть леску.

Как бы медленно цирк не передвигался, в конце концов, они добрались до парома через Элдар, ходящего от Алкиндар на западном берегу, к Корамену на восточном. Это были два небольших и опрятных, окруженных стенами, городка с каменными зданиями, покрытыми разноцветной черепицей и с полудюжиной каменных причалов на каждом берегу. Солнце стояло высоко, по небу скользили редкие облака, да и те были белые, как свежевымытая шерсть. Возможно, сегодня не будет дождя. Это была стратегически важная переправа. Торговые суда приходили сверху по течению, и сейчас стояли пришвартованными в доках, а между городами на длинных канатах сновали паромы, похожие на огромные баржи. Шончан, по-видимому, были такого же мнения. Рядом с каждым из городов были размещены военные лагеря, и по каменным стенам, строящимся вокруг них, как и по постройкам, возводящимся внутри, можно было догадаться о том, что в ближайшее время они не собираются их покидать.

Сидя в седле, Мэт переправился с первыми фургонами. Его коричневый мерин Типун для неопытного глаза выглядел достаточно скромно, и казался вполне уместным для облаченного в грубый плащ, с надвинутой на уши шерстяной шапкой, всадника. Он даже не планировал сбежать через зелённые холмы, окружавшие Корамен. Ну, может быть, размышлял об этом, как об одной из возможностей, но не рассматривал. Она собиралась насадить его на крючок, сбежит он или нет. Поэтому Мэт, направив Типуна в дальнюю часть причала, наблюдал за переправой цирка и его выездом за город. Причал охраняла группа крепко сбитых солдат-шончан, закованных в сине-золотую броню, и возглавляемая молодым офицером, с одним тонким синим пером на его странном шлеме. Они, казалось, находились тут только для поддержания порядка, но офицер проверил грамоту Люки на лошадей, и тот не упустил возможность спросить, не знает ли благородный лорд площадку за городом, подходящую для стоянки и представления его цирка. Мэт чуть не заплакал. Он мог видеть и других солдат, носящих полосатую броню и бродящих вдоль лавок и таверн, по улице позади него. С неба на длинных, ребристых крыльях опускался ракен, направляясь в один из расположенных у реки лагерей. Еще три или четыре змееголовых существа виднелись на земле. В тех лагерях, должно быть, находятся сотни солдат. А возможно и тысяча. А Люка собрался давать здесь представление.

Затем один из паромов ткнулся обвязанным канатами бампером о причал, деревянные сходни опустились, позволив фиолетовому фургону, лишенному окон, прогрохотать по камням причала. Фургоном правила Сеталль. Сбоку от неё сидела Селюсия, поглядывая вокруг из-под капюшона выцветшего красного плаща. С другой стороны, закутанная в темный плащ так, что не было видно даже дюйма ее тела, сидела Туон.

Мэт думал, что глаза у него вылезут из орбит. Если только сначала сердце не выпрыгнет наружу. В голове вновь загрохотали игральные кости. На этот раз, ему выпадут глаза Темного — в этом он не сомневался.

Ничего не оставалось, как упасть рядом с фургоном, или, как ни в чем не бывало, продолжать ехать рядом по широкой главной улице мимо зазывал и лоточников. И шончанских солдат. Сейчас они не были на марше, и с интересом разглядывали, проезжающие мимо ярко раскрашенные, фургоны. Ехать дальше, в ожидании крика Туон. Она дала слово, но любой заключенный готов наплести что угодно, лишь бы ослабить путы. Всё, что ей нужно сделать, это подать голос, и этим позвать на помощь тысячу шончанских солдат. Игральные кости подпрыгивали и перекатывались в голове. Ехать, ожидая пока не выпадут глаза Темного.

Туон не произнесла не слова. Она с любопытством осматривалась из-под своего глубокого капюшона, с любопытством и осторожностью, скрыв своё лицо, а также руки в складках своего темного плаща, и прильнув к Сеталль, словно ребенок, ищущий защиты у матери посреди толпы незнакомцев. Не было сказано ни слова, пока цирк не пересек ворота Корамена и не прогрохотал по брусчатке к подножию горного массива, возвышавшегося за городом, где Люка уже собирал остальные фургоны. В этот момент, Мэт до конца осознал, что для него уже нет спасения. Как пить дать, она собиралась дёрнуть за крючок. Она просто тянула проклятое время.

Он удостоверился, что этой ночью все Шончан и Айз Седай останутся в фургонах. Насколько Мэт знал, никто не видел ни одной сулдам или дамани, но на этот раз даже Айз Седай не стали спорить. Туон тоже не спорила. Она лишь кое-что потребовала, от чего брови Сеталль почти добрались до макушки. Это, конечно, было перефразировано как просьба, с напоминанием, данного им обещания, но когда женщина говорила подобным тоном, становилось ясно, что это не просьба. Ладно, мужчина должен доверять женщине, на которой он собирается жениться. Он сказал ей, что должен об этом подумать, лишь для того, чтобы она не вообразила себе, что может вытянуть из него всё, что пожелает. Он думал об этом весь день, пока Люка давал выступления. Думал и, не преставая, потел, поглядывая на Шончан, явившихся поглядеть на шоу. Он думал об этом, пока фургоны медленнее обычного ползли на восток через холмы, но он знал, какой ответ ему придётся дать.

На третий день после переправы через реку, когда они достигли «соленого» города Джурадор, он сказал Туон, что согласен. Она улыбнулась ему, и грохот костей в его голове мгновенно прекратился. Он запомнит это навсегда. Она улыбнулась, и кости остановились. Мужчине остаётся только рыдать!