Перекрестки сумерек

Глава 27. Что должно быть сделано

Просеивающие зерно заняли место на заснеженном восточном берегу реки, где не было никакого укрытия от пронзительного северного ветра. Мужчины и женщины из города таскали мешки через мосты в фургоны, запряженные четверками лошадей и телеги. Обычно, покупатели подгоняли повозки поближе к складам, либо мешки с зерном и бобами приходилось таскать к причалу, но Перрин не желал пускать своих возниц в Со Хабор. И вообще кого бы то ни было еще. С этим городом что-то было не так. В любом случае, возчикам и так было несладко — они хмурились, гладя на грязных горожан, которые ничего не говорили, а лишь нервно смеялись, когда им случалось поймать чей-нибудь взгляд. Купцы, с угрюмыми лицами наблюдавшие за работой, были не лучше. На родине возниц, в Кайриэне, купцы всегда были опрятными, уважаемыми людьми, по крайней мере, внешне. И которые редко вздрагивали, когда кто-нибудь попадался им на глаза. Возчики находились на острие ножа между купцами, которые подозрительно глядели на каждого, кого не знали лично, и оборванцами, которые неохотно пересекали мост, очевидно не желая больше возвращаться за городские стены. Все возницы — бледные, одетые в темную одежду мужчины и женщины, сжимающие рукояти своих ножей, висящих на поясе, собрались в небольшие группки, взирая на каждого местного жителя как на кровожадного безумца.

Перрин ехал почти шагом, присматривая за работой, и осматривая ряды телег, которые простирались вокруг, в ожидании погрузки, и городские фургоны и телеги, которые сновали через мост. Он убедился, что выглядит спокойным. Он не был уверен, почему его уверенный вид успокаивает чьи-то расшатанные нервы, но, похоже, пока это работает. Достаточно было и того, что никто еще не сбежал, хотя и продолжали коситься на горожан. Те отвечали взаимностью и сторонились возниц. Позвольте хотя бы тени мысли о том, что не все из этих парней могут оказаться живыми, закрасться в головы кайриэнцев и половина сразу сбежала бы, изо всех сил погоняя своих лошадей. А большинство остальных не стало бы даже ждать когда стемнеет. По ночам обычно происходят всякие вещи, которые любого могли свести с ума. Тусклое солнце, почти скрытое за серыми тучами, по прежнему находилось на полпути к полудню, однако с каждой минутой становилось все более очевидно, что им придется провести тут ночь. И возможно, не одну. Он сжал челюсти так, что чуть не сломал зубы, и даже Неалд постарался избежать его взгляда. Он ни на кого не накричал. Но очень хотел.

Просеивание, было трудным процессом. Каждый мешок должен был быть открыт и опорожнен в большие плоские корзины, на каждую из которых для просева зерна и бобов требовалось по двое человек. Холодный ветер сносил личинок ливнем черных пятен, а помощники — мужчина и женщина с двуручными опахалами добавляли силы его порывам. Быстрое течение уничтожало все, что попадало в реку, но вскоре под множеством ног заснеженный берег реки превратился в серую слякоть, покрытую мертвыми или умирающими от холода насекомыми, овсом и ячменем перемежавшимися красными бобами. Но то, что было втоптано ногами в снег, опять сменял новый слой. То, что оставалось в корзинах казалось чище, хотя, когда его пересыпали обратно в мешки которые дети выбивали палками что бы выбить паразитов, было видно, что еще не совсем. Заново наполненные мешки закидывали на кайриэнские телеги, но груды пустых мешков росли гораздо быстрее.

Он наклонился в седле, пытаясь подсчитать, действительно ли требовалось привести со склада две телеги чтобы заполнить зерном одну, когда Берелейн остановила свою белую кобылу рядом, придерживая плащ от ветра, рукой в красной перчатке. Анноура остановилась в нескольких шагах позади. По ее безвозрастному лицу невозможно было ничего причесть. Айз Седай, казалось давала им побеседовать наедине, хотя и была достаточно близко чтобы расслышать все, за исключением шепота, даже без трюков с Силой. Ее нос придавал ей сегодня очень хищный вид, несмотря на безмятежное лицо. Ее косички казались гребнем какого-то необычного орла.

— Ты не сможешь спасти всех, — мягко сказала Берелейн. В дали от вони города, можно было различить, что в ее запахе чувствуется тревога и острый оттенок гнева. — Иногда приходится выбирать. Охранять Со Хэбо обязанность лорда Коулина. Он не имел права бросать своих людей. — Ее гнев был не из-за него.

Перрин нахмурился. Она считает, что он чувствует вину? Брось он на весы жизнь Фэйли и проблемы Со Хэбо, те не сдвинули бы чашу ни на волосок. Но он повернулся так, чтобы видеть серые городские стены на другом берегу реки и детей с ввалившимися глазами, выбивающих пустые мешки. Человек делает то, что может. То, что должен.

— А что думает Анноура по поводу того, что здесь произошло? — прорычал он. Тихо, но он не сомневался, что Айз Седай его услышала.

— У меня нет ни малейшего понятия, что думает Анноура, — ответила Берелейн, даже не потрудившись понизить голос. Она не просто не беспокоилась, что кто-нибудь услышит. Она хотела быть услышанной. — Она не столь общительна, какой была когда-то. Или я думала, что была. Что с ней происходит это ее дело. — Не глядя на Айз Седай, она развернула лошадь и ускакала.

Анноура уставилась на Перрина немигающим взглядом.

— Ты та'верен, но и ты всего лишь нить в узоре, как и я. В конце концов, даже Дракон Возрожденный, всего лишь нить, которую предстоит вплести в Узор. И даже та'верен не выбирает, как эта нить будет вплетена.

— Эти нити — люди, — устало сказал Перрин. — Порой люди не желают быть без спроса вплетенными в Узор.

— И ты думаешь, что это что-то меняет? — Не дожидаясь ответа, она подхватила поводья и направила галопом свою великолепную серую кобылу вслед за Берелейн так, что плащ за спиной развивался как знамя.

Она была не единственной Айз Седай, которая хотела поговорить с Перрином.

— Нет, — твердо сказал он Сеонид после того, как выслушал ее, поглаживая Ходока по шее чтобы успокоить, хотя нужно было успокаивать его хозяина. Он хотел оказаться как можно дальше от Со Хэбо. — Я сказал нет — значит, нет.

Она сидела в седле выпрямившись — маленькая бледная женщина, словно вырезанная изо льда. За исключением того, что ее глаза горели как угли, и от нее сильно пахло с трудом сдерживаемой яростью. С Хранительницами мудрости она была тише воды, ниже травы, но он-то не был Хранительницей. Позади нее виднелось темное, твердое как камень, лицо Алхарры. Его темные кудри были пронизаны сединой как инеем. Лицо Винтера краснело над завитыми усами. Им пришлось принять то, что произошло между их Айз Седай и Хранительницами, но Перрин не мог… Стражи отбросили свои плащи, оставив их свободно трепетать на ветру, чтобы освободить руки для мечей, если возникнет такая необходимость. Развеваясь на ветру, плащи играли оттенками серого и коричневого, синего и белого. Но, по крайней мере, подобное мелькание было легче для желудка, чем видеть как в воздухе висит только часть человека. Несколько легче.

— Если понадобится, то я пошлю Эдарру, чтобы привести тебя обратно, — предупредил он.

Ее лицо осталось холодным, но глаза вспыхнули, и ее пробрала дрожь, вызвав покачивания маленького драгоценного камня, висящего на лбу. Но не от страха перед тем, что Хранительницы Мудрости сделают с ней, если ей придется вернуться, а из-за того, что этим ей угрожал Перрин, от чего ее запах стал колючим. Он хорошо научился оскорблять Айз Седай. Вряд ли эта привычка нужна здравомыслящему человеку, но, похоже, что у него не было иного выхода.

— А как насчет тебя, — спросил он Масури — Ты тоже хочешь остаться в Со Хэбо?

Стройная женщина всегда говорила только по делу, как настоящая Зеленая, хотя была Коричневой, но она мягко сказала:

— А разве ты не отправил бы Эдару и за мной? Существует много способов служения, и мы не всегда можем выбирать тот, который хотим сами. — Что, в конечном счете, могло сойти за ответ. Он по-прежнему не имел ни малейшего понятия, зачем она в тайне навещала Масиму. Догадывалась ли она о том, что он об этом знает? Лицо Масури было словно маска. Теперь, когда они выбрались из Со Хэбо, Кирклин имел скучающий вид. Он казался поглощенным собственными мыслями, не замечая ничего вокруг. Человек, который в это поверит, жестоко ошибется.

По мере того как вставало солнце горожане продолжали механически работать, словно люди, ищущие забвение в труде и опасающиеся, что если они опустят руки, то на них нахлынут воспоминания. Перрин решил, что Со Хэбо сделал его мнительным. Хотя, по-прежнему считал, что был прав. Воздух за городскими стенами по-прежнему выглядел слишком тусклым, словно над городом нависла тяжелая туча.

К полудню возчики расчистили берег реки от снега чтобы разжечь небольшие костерки и согреть слабый испитой чай, с заваркой, которую они использовали уже в третий раз, а может в четвертый. В городе не было чая. Кое-кто из возниц поглядывал в сторону мостов с таким видом, словно собирался поискать в Со Хэбо что-нибудь съестное. Но взгляд в сторону грязных жителей, просеивающих зерно, охлаждал их и заставлял покопаться в собственных котомках в поисках овсянки и желудей. Они по крайней мере знали, что эта еда была нормальной. Некоторые поглядывали на мешки, уже загруженные в повозки, но бобы нужно было замачивать, а зерно помелить в ручных мельницах, которые остались в лагере, и то, только после того, как повара вытащат то количество долгоносика, с которым человеческий желудок будет не в состоянии справиться.

Перину есть не хотелось, даже крошки самого чистого хлеба, и когда его нашел Латиан, он пил жидкость, которую здесь называли чаем, из помятой оловянной кружки. Но вообще-то, кайриэнец к нему не подошел. Вместо этого невысокий мужчина в темно-полосатом плаще, с важным видом медленно проехал мимо маленького костра, возле которого стоял Перрин, и натянул поводья чуть в стороне. Спешившись, Латиан повесил свой шлем на луку седла, и, хмуро на него уставился. Конечно, он дважды посмотрел на Перрина, чтобы убедиться, что он заметил его и идет.

Вздохнув, Перрин вернул помятую кружку маленькой угловатой женщине, у которой ее взял — седеющая возница, раскинула свои юбки в реверансе. Затем, усмехнулась и кивнула в сторону Латиана.

Вероятно, она считала, что могла бы подобраться, не привлекая к себе внимания, в десять раз лучше, чем этот парень. Неалд, сидящий у огня с другой кружкой в руках, рассмеялся так, что у него чуть не брызнули слезы. Быть может, он уже начинал сходить с ума. Свет, в этом месте людям в голову так и лезли дурные мысли.

Латиан выпрямился только для того, чтобы упасть перед Перрином на одно колено, и выпалил:

— Я вижу вас, милорд, — и затем, снова присел как какой-нибудь ненормальный. Не следует так поступать прямо рядом с лошадиным копытом, если конечно не хочешь, чтобы тебя лягнули. Однако, по правде, Перрин кроме подобной глупости ничего и не ожидал. Сначала Латиан притворялся, изображая из себя айильца, завязывая свои длинные до плеч волосы в слабой имитации айильской прически, теперь он начал играть «в шпионов». Перрин положил руку на шею жеребцу, чтобы успокоить животное и посмотрел на лицо Латиана, делая вид, что разглядывает лошадиное копыто, с которым на самом деле было все в порядке. Исключая зарубку в подкове, которая могла привести к поломке через пару дней, если ее не удалить. Его руки скучали по инструментам. Казалось, прошли годы с тех пор, как он менял подковы или раздувал горн.

— Мастер Балвер велел передать вам кое-что, милорд, — тихо сказал Латиан, опустив голову. — Его друг путешествует по торговым делам, но он ожидает его возвращения со дня на день. Он велел спросить, устроит ли вас, если мы присоединимся к Вам позднее? — Выглянув из-под живота лошади на людей, просеивающих зерно, он добавил — Хотя с трудом вериться, что вы выберетесь отсюда раньше.

Взглянув на людей просеивающих припасы, Перрин нахмурился. Затем перевел хмурый взгляд на ряд повозок, ожидающих очереди на погрузку, на полузагруженные, и уже готовые, которые были закрыты холстиной. В одной из них была загружена кожа для починки обуви, свечи и тому подобные предметы. Но не масло. Ламповое масло в Со Хэбо пахло такой же тухлятиной, как и масло для приготовления пищи. Что если Гаул и Девы принесли весточку от Фэйли? Он все бы отдал, чтобы поговорить с кем-нибудь, кто ее видел и рассказал ему, что она невредима. Что, если Шайдо внезапно начнут движение?

— Скажи Балверу чтобы он не ждал слишком долго, — прорычал он. — Что до меня, то через час ноги моей здесь не будет.

Он сдержал свое слово. Чтобы уложиться в один день большинство повозок и возниц пришлось оставить с Кирейном и его солдатами в зеленых шлемах, которым был дан приказ никого не пропускать через мосты. Гэалданец с холодными глазами, почти оправился после потрясения и заверил его, что он в порядке и готов к службе. Вполне возможно, не смотря на приказ, он хотел вернуться в Со Хэбо, просто для того, чтобы убедить самого себя, что он не боится. Перрин не собирался терять время, его отговаривая. Еще необходимо было найти Сеонид. Она специально не скрывалась, принимая во внимание то, что он сказал ей перед отъездом, ее Стражи вели ее лошадь в поводу, а сама она шла пешком, стараясь чтобы между ней и им было как можно больше повозок. Однако, бледная Айз Седай не могла спрятать свой запах, а если бы и могла, то не знала, что это необходимо. Она удивилась, когда он быстро ее нашел, и возмутилась, когда он сказал ей ехать верхом впереди Ходока. И даже так, он еще час ехал прочь от Со Хэбо, вместе с Берелейн, окруженной плотным кольцом Крылатой Стражи, а Двуреченцы окружали восемь груженных повозок, которые катились позади трех оставшихся знамен, а позади ехал Неалд, который улыбался каждому встречному кусту. Не говоря уж о том, что он пытался поболтать с Айз Седай. Перрин не знал, что ему делать, если парень действительно сошел с ума. Как только холмы Со Хэбо скрылись позади, он почувствовал как расслабляется узел, все это время державший его спину в напряжении, существование которого он до этого момента не осознавал. Но осталось с десяток других, а в животе у него закручивался узел нетерпения. И проявление симпатии со стороны Берелейн не позволяла их ослабить.

Врата, созданные Неалдом, перенесли их с заснеженного поля на маленькую поляну посреди возвышающихся как башни деревьев, где находилась Площадка для Перемещений, сделав четыре лиги в один шаг, но Перрин не стал дожидаться телег. Ему показалось, что он слышал, как Берелйн издала протестующий звук, когда он пришпорил Ходока, перейдя на быструю рысь, направившись обратно в лагерь. Или, может быть, это была одна из Айз Седай. Гораздо вероятнее.

Когда он проезжал мимо палаток Двуреченцев, ему показалось что все спокойно. Солнце в сером небе все еще висело не слишком высоко, но нигде не было видно дымящихся котлов над кострами, и около костров собралось очень мало людей, кутавшихся в плащи и изредка поглядывающих на огонь. Несколько человек сидели на грубых табуретах, которые сделал Бан Кро, остальные стояли или сидели на корточках. Никто не поднял головы. Определенно, никто не подошел бы, чтобы принять у него лошадь. Внезапно, он понял, что в лагере чувствовалось не спокойствие, а напряженность. Напоминающее ему о тетиве лука, натянутой до точки разрыва. Он почти слышал ее треск.

Когда он спешился рядом с палаткой в красную полоску, появился Даннил, направляющийся к нему от айильских платок быстрым шагом. Сулин и Эдарра, одна из Хранительниц Мудрости, легко следовали за ним, хотя, казалось, что они не торопятся. Загорелое лицо Сулин казалось темной кожаной маской. Эдарра с темной шалью, обвязанной вокруг головы, была воплощением спокойствия. Несмотря на свои большие юбки она производила так же мало шума, как и седая Дева, лишь едва различимо позвякивали ее золотые и костяные ожерелья и браслеты. Даннил покусывал кончик своих пышных усов, неосознанно вытягивая меч из грубых кожаных ножен на дюйм и с силой вкладывая его обратно. Вверх и обратно вниз. Прежде чем заговорить он глубоко вздохнул.

— Девы привели пятерых Шайдо, Лорд Перрин. Арганда отвел их в платки гэалданцев чтобы допросить. С ними Масима.

Перрин ощутил присутствие Масимы в лагере.

— Почему ты позволила Арганде забрать их? — спросил он Эдарру. Даннил не смог бы остановить их, но Хранительницы Мудрости были в другом положении.

Эдарра выглядела не старше Перрина, однако ее холодные голубые глаза, казалось, видели куда больше, чем ему доведется когда-либо. Звякнув браслетами, она сложила руки на груди. С легким оттенком нетерпения.

— Даже Шайдо знают как терпеть боль, Перрин Айбара. Чтобы заставить кого-то из них заговорить потребуются долгие дни, а у нас, кажется, нет времени ждать.

Если глаза Эдарры были просто холодны, то глаза Сулин казались голубым льдом.

— Мои сестры по копью и я сделали бы это гораздо быстрее самостоятельно, но Даннил Левин сказал, что ты не хочешь, чтобы кого-нибудь пытали. Герард Арганда нетерпеливый человек, и он не доверяет нам.

Она говорила таким тоном, что не будь она айилкой, он решил бы, что она обиделась.

— В любом случае, ты узнаешь немного. Это Каменные Псы. Они будут подаваться медленно. Настолько медленно, насколько это возможно. В таких случаях, чтобы сложить картинку целиком, всегда нужно складывать крупицы сведений, полученные от одного к крохам, добытым от другого.

Применить боль. Нужно причинять боль, когда задаешь вопросы мужчине. Даже в мыслях он никогда не позволял себе подобного. Но ради того чтобы вернуть Фэйли…

— Пусть кто-нибудь оботрет Ходока, — грубо сказал он, бросив поводья Даннилу.

Гэалданская часть лагеря теперь сильно отличалась от грубых ограждений и случайно раскиданных палаток двуреченцев. Здесь, палатки стояли ровными рядами, у входа большинства из них стояли стойки с пиками, и оседланные лошади, готовые к бою. Болтающиеся лошадиные хвосты, и длинные вымпелы на пиках, покачивающиеся на холодном ветру, были единственным беспорядком. Проходы между палатками были одинаковой ширины, а через ряд походных костров можно было провести ровную линию. Даже складки на холсте, из которых были сделаны палатки, пока не выпал снег образовывали ровную линию. Все было упорядоченно и тихо.

В воздухе висел запах овсянки и варенных желудей, а несколько человек в зеленых плащах пальцами выскребали последние остатки обеда из жестяных тарелок. Прочие уже собирали горшки. Никто не выказывал и тени беспокойства. Они просто ели и занимались хозяйством, с равным удовольствием. Просто делая то, что должно быть сделано.

Возле заостренных кольев ограды, которые отмечали внешнюю границу лагеря, кольцом стояла большая группа людей. Из них не больше половины носило зеленые плащи и нагрудники гэалданских копейщиков. Остальные были вооружены пиками или мечами, перепоясанными поверх разномастной одежды, от отличного шелка или хорошей шерсти, до грязной холстины, но никого из них нельзя было назвать чистым, конечно, если не сравнивать их с жителями Со Хэбо. Людей Масимы всегда можно было узнать, даже со спины.

Пока он приближался толпе, до него долетел еще один запах. Запах паленого мяса. И приглушенный звук, который он постарался не слышать. Когда он начал проталкиваться сквозь толпу, солдаты оборачивались и неохотно уступали ему дорогу. Люди Масимы отходили, что-то бормоча насчет желтых глаз и об Отродьях Тени. В любом случае, он протолкался к центру.

Четыре рыжеволосых человека в серо-коричневых кадин’сор лежали со связанными за спиной запястьями, притянутыми к лодыжкам. Между локтей и колен были продеты длинные палки. Их лица были разбиты и кровоточили, а во рту торчали кляпы. Пятый был обнажен и растянут на земле между четырьмя крепкими вбитыми в землю кольями, так сильно, что напряглись все его сухожилия. Он дергался насколько позволяли ему путы, и выл в агонии сквозь тряпки, затыкавшие его рот. На его животе кучкой возвышались горячие угли, из-под которых шел дым. Это и был источник запаха горящей плоти, который уловил нос Перрина. Угли лежали прямо на обнаженной коже человека, и каждый раз, когда он ухитрялся сбросить один, ухмыляющийся парень в грязном зеленом шелковом кафтане, щипцами заменял его другим углем из полного горшка, стоящего на земле. Перрин знал его. Его звали Хари, и он любил собирать уши, надевая их на кожаный шнурок. Мужские уши, женские уши, детские уши. Это Хари никогда не волновало.

Не раздумывая, Перрин шагнул вперед, и пинком сбросил груду углей с тела связанного человека. Некоторые из них попали в Хари. Тот отпрыгнул с воплем, который превратился в вой, когда его рука попала прямо в горшок с углями. Он свалился набок, схватившись за обожженную руку, и уставился на Перрина. Хорек в человеческом обличье.

— Дикарь притворяется, Айбара, — сказал Масима. Перрин даже не заметил стоящего рядом человека с хмурым лицом похожим на сердитый камень под гладко обритой головой. Его темные безумные глаза светились презрением. Сквозь вонь обожженной плоти просачивался запах безумия. — Я их хорошо знаю. Они притворяются, что чувствуют боль, но это не так. Чтобы заставить одного из них заговорить, нужно уметь причинить боль камню.

Арганда, стоящий рядом с Масимой, так сжал рукоять меча, что его рука задрожала.

— Возможно, ты хочешь потерять свою жену, Айбара, — произнес он. — Но я не хочу потерять мою королеву!

— Это должно быть сделано, — сказал Айрам тоном наполовину просящим, наполовину требующим. Он стоял по другую сторону от Масимы, схватившись за края своего зеленого плаща, как будто для того, чтобы удержать руки подальше от меча. — Ты учил меня, что человек делает то, что должен.

Перрин заставил себя разжать кулаки. То, что должно быть сделано… Ради Фэйли.

Через толпу протолкнулись Берелейн и Айз Седай. Берелейн слегка сморщила нос при виде связанного и растянутого между кольями мужчины. Лица трех Айз Седай не выдали никаких эмоций, словно смотрели на кусок дерева. Эдарра и Сулин, которые тоже были здесь, ни капли не смущенные. Кое-кто из гэалданцев нахмурились и что-то забормотали себе под нос при виде айилок. Масимины грязные оборванцы глядели на айил и Айз Седай почти с тем же выражением, но большинство отвели свой взгляд от трех Стражей и оттащили своих товарищей. Но некоторые дурни не знали предела своей глупости. Масима горящими глазами посмотрел на Берелейн, прежде чем решил сделать вид, что ее не существует. Определенно, кое-кто не знает, когда нужно остановиться.

Нагнувшись, Перрин ослабил веревку, притягивающую кляп распятого человека, и вынул кляп из его зубов. Ему едва удалось отдернуть руку, избежав укуса, которому позавидовал бы и Ходок.

Тотчас, айилец откинул голову и запел глубоким и чистым голосом:

— Омойте копья — когда солнце, восходит.

Омойте копья — когда солнце садится.

Омойте копья — кто страшится смерти?

Омойте копья — мне такой неведом!

Масима разразился смехом. Волосы Перрина зашевелились. Прежде он никогда не слышал, как смеется Масима. Звук был не из приятных.

Он не хотел терять палец, поэтому вытащил топор из петли на поясе и осторожно, кончиком навершия надавил на подбородок человека, чтобы закрыть ему рот. Глаза цвета неба взглянули на него с темного от солнца лица, без тени страха. Человек улыбался.

— Я не прошу тебя предавать твоих людей, — сказал Перрин. Он постарался сохранить голос ровным и спокойным, и у него заболело горло от подобной попытки. — Вы Шайдо захватили несколько женщин. Все, что я хочу знать, как мне их вернуть. Одну из них зовут Фэйли. Она почти такая же высокая, как большинство ваших женщин, с темными раскосыми глазами, с крупным носом и полным ртом. Красивая. Ты наверняка запомнил бы ее, если б увидел. Ты видел ее? — Он отвел топор и выпрямился.

Шайдо с минуту смотрел на него, затем поднял голову и снова запел, не сводя глаз с Перрина. Это была веселая песня с удивительным оттенком танца:

«Раз повстречался паренек — он был вдали от дома.

Глаза его желты, а голова дубова.

Просил поймать рукой дымы, и показать страну воды.

Он в землю головой и вверх ногами встал:

«Как девка танцевать умею», — он сказал.

Что может вечность простоять, меня он обманул.

Он убежал, лишь только глазом я моргнул».

Откинув голову Шайдо засмеялся глубоко и раскатисто. Словно лежал на кровати.

— Если… Если ты не можешь сделать этого, — с отчаянием сказал Айрам, — тогда уходи. Я присмотрю за этим.

То, что должно быть сделано. Перрин обвел взглядом лица вокруг него. Арганда хмурился и теперь смотрел на него с такой же ненавистью, как и Шайдо. Масима, воняющий безумием, и наполненный презрением и ненавистью. Нужно уметь причинять боль даже камню. Эдарра, ее лицо было такое же невозмутимое, как и у Айз Седай, руки спокойно сложены на груди. Даже Шайдо знают, как терпеть боль. На это уйдут дни. Сулин, шрам пересекающий ее щеку бледнел на покрытой морщинами коже, взгляд был спокойный, а запах требовательный. Они будут поддаваться медленно, настолько медленно, насколько это возможно. Берелейн, остро пахшая правосудием, правительница, которая приговаривала людей к смерти, и никогда не терявшая из-за этого сон. То, что должно быть сделано. Суметь причинить боль камню. Использовать боль. О, Свет, Фэйли!

Взлетая, топор в его руке был легким, как перышко, а упал с силой молота, бьющего по наковальне, перечеркнув левое запястье Шайдо.

Человек скорчился от боли, затем судорожно разогнулся, нарочно обрызгав кровью лицо Перрина.

— Исцелите его, — сказал Перрин Айз Седай, сделав шаг назад. Он не пытался вытереть лицо. Кровь просочилась ему в бороду. Он чувствовал пустоту. Он не смог бы поднять топор снова, даже если бы ему пришлось сделать это ради спасения собственной жизни.

— Ты сошел с ума, — гневно произнесла Масури. — Мы не можем вернуть человеку руку!

— Я сказал просто: исцели его! — прорычал он.

Сеонид уже приближалась, поднимая юбки чтобы присесть возле человека. Он пытался дотянуться до обрубленного запястья, чтобы зубами попытаться остановить кровь. Но в его глазах не было страха. Как и в его запахе. Ни капли.

Сеонид схватила Шайдо за голову, и неожиданно он снова содрогнулся, дико размахивая рукой. Поток крови из его руки уменьшался и исчез, когда он с посеревшим лицом опустился на землю. Он поднял обрубок левой руки чтобы взглянуть на гладкую кожу, которая теперь покрывала запястье. Перрин не разглядел остался ли шрам. Мужчина снова ему улыбался, скаля зубы. И по-прежнему в его запахе не было ни капли страха. Сеонид тоже как-то посерела и осунулась, словно подошла к своему пределу. Алхарра и Винтер, сделали шаг вперед, но она отстранила их, с тяжелым вздохом поднявшись самостоятельно.

— Мне сказали, что вы можете терпеть боль днями и ничего не сказать, — произнес Перрин. Его голос прозвучал слишком громко, даже для него самого. — У меня нет столько времени, чтобы вы смогли показать мне насколько вы крепкие и храбрые. Да, я знаю, что вы храбрые и крепкие. Но моя жена слишком долго в плену. Вас разделят, и будут спрашивать о нескольких женщинах. Видели ли вы их и если да, то где. Это все, что я хочу знать. Не будет никаких углей или чего-нибудь в этом роде; только вопросы. Но если кто-нибудь откажется отвечать, или если ваши ответы будут слишком разными, тогда каждый будет что-нибудь терять. — Он был удивлен, что все еще может держать топор. Лезвие было покрыто красным.

— Две руки и две ступни, — холодно произнес он. Свет, его голос похож на лед. Он чувствовал себя так, словно его кости превратились в лед. — Это значит, что у вас будет четыре шанса ответить одинаково. А если вы все не скажете ни слова, я все равно вас не убью. Я отыщу деревню, в которой вас оставлю, какое-нибудь местечко, где вы сможете попрошайничать, где-нибудь, где мальчишки будут бросать монеты безногим и безруким свирепым айильцам. Подумаете над этим, и решите, не лучше ли вернуть мне мою жену.

Даже Масима уставился на него, словно никогда прежде не видел стоящего перед ним человека с топором. Когда он повернулся, чтобы уйти, люди Масимы и гэалданцы расступились перед ним так широко, что между ними без труда смог бы пройти кулак троллоков.

Он обнаружил перед собой ограду из заостренных кольев и лес на сотню шагов вокруг, но не изменил направления. Держа топор в руках он шел, пока его не окружили огромные деревья, и запах лагеря не остался позади. Он нес с собой запах крови, острый и металлический. От него некуда было деться.

Он не смог бы сказать, как долго он шел. Он почти не замечал, что пятна света позади него становились все меньше. Кровь покрывала его лицо и бороду. Она уже начинала подсыхать. Сколько раз он говорил себе, что сделает все, чтобы вернуть Фэйли? Мужчина делает то, что должен. А ради Фэйли, все что угодно.

Он резко завел свой топор за голову и обеими руками изо всех сил бросил его. Топор летел, вращаясь, пока с сочным чмоканьем не воткнулся в толстый ствол дуба.

Выдохнув воздух, который, казалось, застрял в его груди, он уселся на грубый камень, который был широким и высоким как скамья, и положил локти на колени.

— Теперь ты можешь показаться Илайас, — устало произнес он. — Я чувствую, ты там.

Мужчина легко вышел из теней, его желтые глаза слабо мерцали под полями широкой шляпы. По сравнению с ним, Айильцы были слишком шумными. Сдвинув свой длинный нож, он уселся на камень рядом с Перрином, но какое-то время он просто сидел, перебирая пальцами свою ведую бороду, доходившую ему до груди. Он кивнул в строну топора, который торчал из ствола дуба.

— Однажды я сказал тебе, берегись, чтобы тебе не начало нравиться им пользоваться. Это произошло? Там, на поляне?

Перрин с силой мотнул головой.

— Нет! Не так. Но…

— Но… что, мальчик? Я думаю, что ты напугал даже Масиму. Правда, ты тоже пахнешь испугом.

— Наконец он чего-то испугался, — пробормотал Перрин, неловко пожимая плечами. Некоторые мысли было трудно облечь в слова. Хотя, наверное, пришло время. — Топор. Поначалу я не замечал этого. Только, оглядываясь назад. Сперва той ночью, когда я встретил Гаула и белоплащники попытались нас убить. Потом, сражаясь с Троллоками в Двуречье, я не был уверен. Но позже у Колодцев Дюмай, уже понял. Во время битвы я испугался, Илайс, испугался и был расстроен, что, возможно, никогда снова не увижу Фэйли. — Его сердце забилось так, что стало больно. Фэйли… — Только… Я слышал, Грейди и Неалд рассказывали о том, каково это — удерживать Силу. Они говорят, что чувствуют себя более живыми. Во время битвы я ужасно боюсь, но чувствую себя живее, чем когда-либо, кроме тех моментов, когда я с Фэйли. Не думаю, что смогу выдержать, если начну думать также, как было только, что там, в лагере. И не думаю, что даже Фэйли удалось бы вернуть меня, если меня затянет.

Илайас фыркнул.

— Я не думаю, что в тебе есть это, мальчик. Послушай, опасность толкает людей на разные поступки. Некоторые остаются холодны и расчетливы как часовой механизм, хотя, за тобой я подобного не наблюдал. Твое сердце начинает биться сильнее, и это горячит твою кровь. Это обостряет твои чувства. Поэтому, ты чувствуешь себя более живым. Может быть, ты через несколько минут умрешь, а может быть через один удар сердца, но сейчас ты не мертв, и ты чувствуешь это от корней зубов, до кончиков ногтей. Так и должно быть. Но это не значит, что тебе должно это нравиться.

— Хотел бы я поверить в это, — тихо сказал Перрин.

— Поживи сперва с мое, — сухо ответил Илайас, — и ты поверишь. А до того, просто принимай все как есть. Я живу дольше, чем ты, и был там раньше тебя.

Они оба сидели, глядя на топор. Перрин хотел поверить. Теперь кровь на топоре казалась черной. Раньше кровь никогда не казалась ему такой черной. Сколько прошло времени? Судя по тому, как падают пробивающиеся сквозь ветки лучи, солнце уже садиться.

Его уши уловили звук хруста копыт по снегу, медленно приближающийся к ним. Минутой позже появились Неалд и Айрам, бывший Лудильшик шел по следу, а Аша'ман нетерпеливо подергивал головой. След был очень четким, но по правде, Перрин не верил, что Неалд в одиночку смог бы его проследить. Он был городским жителем.

— Арганда решил, что нам необходимо подождать пока ты не остынешь, — сказал Неалд склонившись в седле и глядя на Перрина. — Мы подумали, что холоднее уже некуда. — Он кивнул себе с оттенком удовлетворения на губах. Он привык, что люди его бояться из-за его черной одежды, и того, что она означает.

— Они рассказывают, — сказал Айрам, — и все дают одинаковые ответы. — Судя по тому, как он нахмурился, Перрин понял, что эти ответы ему не нравятся. — Думаю, твоя угроза бросить их попрошайничать, испугала их больше, чем твой топор. Но они говорят, что никогда не видели Леди Фэйли и остальных. Мы могли бы снова попробовать угли. Тогда они могут вспомнить. — В его голосе прозвучало нетерпение? Искать Фэйли или снова использовать угли?

Илайас поморщился.

— Теперь, они просто вернут тебе те ответы, которые ты уже дал им. Скажут тебе то, что ты хочешь услышать. В любом случае, шансов было мало. Там тысячи Шайдо и тысячи пленников. Среди такого скопления людей человек может прожить жизнь, и никогда не вспомнит и сотню из тех, кого он повстречал.

— Тогда мы должны их убить, — мрачно сказал Айрам. — Сулин сказала, что Девы захватили их, когда у них в руках не было оружия, так что их можно допрашивать, но могут возникнуть проблемы. Они не будут довольствоваться ролью гай'шайн. Если хоть один из них сбежит, он может рассказать Шайдо, где мы находимся. И тогда они придут за нами.

Затекшие суставы дали о себе знать, отозвавшись болью, когда Перрин встал. Он не мог позволить Шайдо просто уйти.

— Их можно охранять, Айрам. — Спешка привела к тому, что он чуть не потерял Фэйли, и теперь он снова спешит. Поспешность. Какое мягкое определение для отрубленной человеческой руки. И абсолютно без пользы. Он всегда пытался думать и действовать неторопливо и осторожно. Он должен был сейчас подумать, но каждая мысль причиняла боль. Фэйли потерялась в белом море пленников. — Может быть другие гай'шайн знают, где она, — пробормотал он, двигаясь обратно к лагерю. Но как заполучить в свои руки хотя бы одного из гай'шайн Шайдо? Им никогда не позволяют выходить за пределы лагеря, кроме как под охраной.

— Так что будем делать, мальчик? — Спросил Илайас.

Перрин знал, что он имеет в виду. Топор.

— Оставь, пусть остается здесь, пока кто-нибудь его не найдет. — Его голос стал резким. — Может какой-нибудь глупый менестрель сложит из всего этого сказку. — Ни разу не оглянувшись, он направился к лагерю. Теперь, когда кольцо было пустым, пояс, опоясывающий его талию, стал слишком легким. Все было напрасно.

Три дня спустя из Со Хэбо вернулись тяжело груженные повозки, и в платку Перрина вошел Балвер, вместе с высоким небритым мужчиной, в грязной шерстяной одежде с мечом, который выглядел так, словно о нем не мешало бы позаботиться. Сначала Перрин не узнал его из-за бороды. Затем он уловил его запах.

— Не ожидал увидеть тебя снова, — сказал он. Балвер моргнул. Несомненно, маленький птицеподобный человечек ожидал сделать сюрприз.

— Я искал… Майгдин, — грубо сказал Талланвор. — Но Шайдо двигались быстрее меня. Мастер Балвер сказал, что ты знаешь, где она.

Балвер бросил на молодого человека острый взгляд, но его голос остался столь же сухим и безучастным, как и его запах.

— Мастер Талланвор добрался до Со Хэбо как раз перед моим отъездом, милорд. Шанс на нашу встречу был мизерный. Но, возможно, это был счастливый случай. У него могут найтись для вас кое-какие союзники. Но пусть он сам вам расскажет.

Талланвор нахмурился, глядя себе под ноги, и молчал.

— Союзники? — встрепенулся Перрин. — Мне ничто не сможет помочь, кроме армии, но я приму любую помощь, которую вы сможете предоставить.

Талланвор посмотрел на Балвера, который вернул ему поклон и вежливую ободряющую улыбку. Небритый мужчина глубоко вздохнул.

— Пятнадцать тысяч Шончан, или где-то так. На самом деле, большинство из них тарабонцы, но они идут под шончанскими знаменами. И… И, по крайней мере, дюжина дамани. — Он быстро заговорил, из-за необходимости договорить прежде, чем Перрин его прервет. — Я знаю, это все равно, что принять помощь из рук Темного, но они тоже охотятся за Шайдо, а я бы принял даже помощь самого Темного, лишь бы освободить Майгдин.

Мгновение Перрин таращился на эту парочку. Талланвор, нервно постукивающий большим пальцем по рукояти своего меча, и Балвер, похожий на воробья, который ждет, с какой стороны выскочит сверчок. Шончан. И дамани. Да, это было бы все равно, что принять помощь Темного.

— Садись и расскажи мне поподробнее об этих Шончан, — сказал он.