Пепел Предтеч

Глава 3. Музыка мира

— Да, я знаю. Псионика — это такая же архотехнология, придуманная неведомыми предтечами. Иными словами, нашему виду не дано понять, как это работает. Но, все же, как это работает?

— Проверено, что наш мозг всего лишь начал излучать особые волны, после которых и случается всякая чертовщина. Но поскольку сами по себе эти волны ничего заведомо сделать не могут — значит, всё это делает за нас кто-то другой! Представьте, что у кого-то в космосе есть супердатчик, который способен регистрировать эти волны. И дальше, этот кто-то проводит квантовые манипуляции по перемещению атомов в пространстве. И даже так, как это нам нравится. Ведь даже наше желание и воображение — это лишь сложный электрический импульс, который можно считывать тем же сенсором, что и пси-волны. И понимать даже лучше себя самого.

— Великолепно. С твоей фантазией — тебе бы книжки писать, профессор. Давай ещё версию. Куковать нам здесь, всё равно, ещё вечность. Мы застряли здесь навсегда.

— В общем, у нас ещё есть время, Псих, — подытожила Белка, сощурив на мне глаза цвета морских глубин. Уже к этому времени её восторги утихли, ведь повторить свой трюк на бис я не смог. Она продолжила. — В твоем вещмешке — припасы всей нашей группы, и продукты на четверых человек. Но, поскольку нас теперь двое... — Белка резко замолчала.

— Припасов хватит на четверых? — я повторил за ней просто для того, чтобы отвлечь от пасмурных мыслей. Я помнил тех двоих, которых забрали у нас эти «воспитатели» — для меня они были никто, но из памяти еще не выветрилось, как плакала тогда Белка. Для неё они значили что-то важное.

— Да, припасов должно нам хватить надолго, — уверенно кивнула она. — Если сидеть на месте, то уж тем более. Пару дней можно пожертвовать на то, чтобы сделать из тебя что-то путное.

— Ты всерьез рассчитываешь на то, что я уже через пару дней смогу свернуть в бараний рог любого врага?

— Какой ещё рог? — округлила бирюзовые глаза Белка, и задумалась над значением слов. Долго и неуверенно почесала на затылке, встряхнулась и пробурчала. — Никого никуда сворачивать не надо. Или ты думаешь, Дерзкий и Древ умели что-то подобное?

— Не знаю, — проворчал я. — Пока у нас в наличии — два игломёта, а с твоими друзьями их было ровно четыре. Как по мне, то невелика разница. Я не понимаю твоего пессимизма, Белка.

— Так ты думаешь, Древ и Дерзкий только стрелять умели? — вопросом на вопрос ответила она, и сама же продолжила. — Они были зрячими! Вот, в чем суть!

— Они загодя видели приближение противника? — догадался я.

— Ну конечно! — бросила Белка, потеряв терпение. — «Согнуть в бараний рог» — что это, вообще, должно значить?

— К слову пришлось. Означает — «безоговорочно победить».

— Да понятно. В сказках-то псионики всё, что угодно, могут — и огнем плеваться, и током бить. Вот только я ни разу в жизни не видела ничего подобного, и как всё обстоит на самом деле, не знаю. Возможно, воспитатели что-то подобное и могут. Телепортироваться они умеют, и это точно. Пыль-пробуждённые — ещё хлеще.

— Могу ударить током тебя бесплатно! — предложил мне Шут.

— Если хоть что-нибудь полезное для меня скажешь — бей на здоровье, — я отозвался без задней мысли. Но Шут пришел от моего предложения в восторг, и сразу же рассмеялся.

— Да ты осваиваешься! Ха-ха, подловил меня, подловил. Как по мне, хорошая сделка! Пойдём тогда за угол, чтобы подружку твою новую не пугать, — от предвкушения в голосе Шута мне стало нехорошо — я вдруг понял, как я подставился. И, словно подтверждая мои опасения, Шут отсмеялся, и вкрадчиво мне напомнил. — Я же не обещал, что буду бить тебя ласково? Да, Антон?

— Псих, ты чего? — девушка удивленно вскинула тонкие брови, когда я вдруг вскочил с места, и стал беспокойно шарить взглядом по всей округе. Я хотел найти место, чтобы и пропасть с глаз долой — и суметь вернуться потом домой. Бесконечные темные коридоры, которые освещал только тусклый свет наших фонарей, откровенно меня пугали.

— Ты в туалет, что ли, хочешь? — догадалась девушка, и сразу же покатилась со смеху. — Псих, на нас «живые» комбезы! Ходи под себя. Нет, я не шучу! Честное слово!

— Черт, если бы она шутила, и ты это сделал — это было бы нечто, — пробурчал в моей голове Шут, пока я нервно искал для нас укромный уголок.

— Не вздумай сделать это там, где я буду ходить! — опомнилась Белка, когда я чуть отошёл. — Дальше уходи, черт подери тебя, Псих! Тут же будет вонять! Фу, уходи!

С зубовным скрежетом я подчинился, уходя дальше в тёмные коридоры, пока Шут потирал себе ладони и смеялся в кулак. Я подозревал, что впечатления от удара током останутся со мной на всю жизнь, и дальнейшие слова собеседника эти опасения лишь подтвердили.

— Этот размен — только на один раз, Антон, — предупредил меня Шут. — По большому счету — за то, что ты так ловко меня сейчас подловил. Молодец. И поэтому я постараюсь сделать так, чтобы нам хватило с тобой навсегда. Запихни себе в рот деревяшку, чтобы не прокусить язык. Если найдешь её здесь, конечно.

Я стиснул зубы, поднимая глаза. Кто кого подловил, я или Шут — это был ещё тот вопрос, но я прогнал предательскую мыслишку отказаться от сделки. Конечно, Шут всегда может вместо полезных сведений скормить мне бесполезную чушь — но и в таком случае надолго я в дураках не останусь — просто стану лучше понимать, сколько его слово стоит на самом деле.

«Ну не убьет же он меня током?» — напоследок подумал я, прежде чем все моё тело пронзила дрожь боли.

Тишину темных тоннелей разорвал мой пронзительный крик, который пронесся по коридорам, эхом отражаясь от стен. Его отголоски продолжили гулять по каменным галереям, даже когда я вновь смог осознать себя, и разомкнул слабые веки, уже лёжа с едва бьющимся сердцем на полу.

— Псих! — Белка испуганно закричала издалека.

Я слышал тихий топот её легких ног по скальному полу, словно лепет её губ. Она принеслась в считанные секунды, примчалась и выскочила из-за поворота тоннеля, с игломётом наперевес. Оглянулась глазами цвета морской волны повсюду вокруг — и увидела меня на полу.

— Ты живой!? Что случилось? — Белка подбежала, и принялась шарить по мне своими ладошками. — Где ты ранен, Псих?

— Нигде, — я захрипел, с трудом приходя в себя после пронзительной вспышки боли.

Плавные линии чужого лица расплывались перед моим взором, и несколько мгновений я даже не мог понять — то ли передо мной призрак — прекрасное видение, или она сама во плоти. Кое-как, я пришел в себя и поднялся, с её поддержкой.

— Хорошо! — довольный, как сытый кот, заметил мне Шут.

«Сделал гадость — на сердце радость!» — подумал я. Судя по всему, эта пословица была про него.

Что касается Белки, то она некоторое время молча смотрела, как я встаю с пола, внешне совсем невредимый, и пыталась это переварить. Постепенно в ней созревало осознание, что со мной ничего страшного и смертельного не случилось. Ну, не считая боли, которая теперь останется в моей памяти навсегда. Но предъявить последнее Белке я бы не смог.

— Так что случилось-то? — непонимающе пробормотала Белка.

Я пожал плечами, поскольку кроме этого в свое оправдание я ничего сделать не мог.

— Ну, у меня слов нет! — сердито рявкнула она на меня, и резким движением пихнула пистолет за пояс. На её лице было нечитаемое выражение — странная смесь потрясения и раздражённого удивления. — Тогда какого черта ты здесь разорался!? Совсем дурак?

Я только кашлянул, даже не представляя, как ей что-нибудь объяснить. Для Белки наверняка выглядело всё так, словно я ни с того, ни с сего заорал благим матом и принялся кататься по полу пещеры. Как идиот. Ну, или псих.

— Ну ты и Псих, — пробормотала девушка. — Вот это совпало прозвище, так совпало!

С этими словами она развернулась и пошла обратно, бормоча ругательства. Уж не знаю, прорезались у меня способности к чтению мыслей или нет, но верно одно: она думала сейчас, что я — какой-то дегенерат. И, к тому же, правда какой-то псих. И разубедить её в этом теперь станет трудно. Последняя мысль меня уколола и заставила нервно смотреть вслед удаляющейся спине.

Обидно было даже не то, что я ударил перед кем-то грязью в лицо. Обидно было то, что я сделал это не по своей вине, и даже не мог этого теперь объяснить. Не рассказывать же ей про Шута!

— Зато было весело. Мне, как минимум, — обронил Шут.

— Да пошел ты!

Оставшийся вечер, или что это было в темноте тесных тоннелей — скомкался. Без лишних слов Белка проследовала к своему спальному мешку и улеглась, повернув ко мне спину.

Посередине между нами лежал напольный светильник, что как огонек свечи, разгонял вокруг мрак. Ещё с первых минут я хотел подойти к нему ближе и посмотреть, как он устроен — но теперь не решился тревожить шагами девушку. Она и так была явно на взводе. Да и у меня самого настроения больше не было.

Я молча сел на спальный мешок и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. И тут, вдруг тишину взрезал, словно острым лезвием, глумливый мысленный голос.

— Ну, так что, Антон? Нужно тебе узнать что-то полезное, или уже нет? Спрашивай, или я дам тебе совет на своё усмотрение — или на твою голову! — рассмеялся Шут, и я вздрогнул.

Последняя угроза звучала вполне серьезно. С учетом вскрывшихся обстоятельств, с Шутом были шутки плохи. Так что я сразу почувствовал, как пересохли у меня губы, и я начал обдумывать свой вопрос. Он должен был стоить боли — или не должен быть задан вообще.

***

— Боишься продешевить, Антон? — проницательно произнес мне мой собеседник. — В таком случае, я вынужден заранее тебя разочаровать: сколько бы ты ни тужился, ничего путного всё равно ты не спросишь. Чтобы это сделать, нужно понимать хотя бы чуточку больше, чем ты понимаешь сейчас.

— Теперь вообще ничего не спрашивать мне, что ли?

— Желательно — да. Я боюсь помереть со стыда, наблюдая, как ты с плеском спускаешь свои вопросы в сельский нужник. Лучше оставь все свои глупости на потом — и помедитируй пока. Потом, как-нибудь, спросишь у меня что-нибудь по-настоящему дельное.

— Шут, ты вообще — кто? Или «что?» — я достаточно опрометчиво задал ему вопрос, ведь он мог запросто посчитать его в счет оплаты, и списать с моего «баланса».

Едва ли подобные сравнения были уместны, но Шут сам решил свести наши разговоры к товарно-денежному обмену, где знания были за товар. А деньги, хм, деньгами пока было всё, что ему в голову взбредёт. В этот раз меня били током. Что будет в следующий раз, я боялся себе даже представить.

— Ты уже признаёшься себе, что я — не галлюцинация или какая-то «белочка», и это отрадно, Антон, — серьезно заметил мне Шут. — «Белочка» у тебя одна. Береги её. Вот тебе мой совет.

По моей коже пробежался озноб, когда я это услышал. Неужели... все!? Я позволил ударить себя током чуть ли не насмерть — и всего лишь для того, чтобы мне посоветовали беречь Белку!? Да что за...

«Твою мать! У меня нет слов» — мысленно прошептал я, услышав раскатистый смех у себя в сознании. Меня надули.

— Сядь, Антон, и закрой глаза на минуту, — шелест чужого шепота заполнил мой мозг. — Помедитируй и сосредоточься, как я тебе предложил. Давай. Вспомни, ощути все свои надежды получить от меня совет, который мог бы перевернуть для тебя все правила игры. Вспомни, чего тебе стоило получить на него право. Вспомни всю ту боль, всю мощь того тока, которым я тебя бил. Переживи это ощущение вновь — вспомни боль! Искры и гром, гремящий в голове, и огонь, бегущий по венам... запах озона в воздухе. А теперь представь, до чего же довольная улыбка была у меня тогда на лице, хе-хе... да.

— Да ты издеваешься надо мной! — я взбесился.

До этого я всерьез пытался следовать его указаниям, и послушно представлял себе все, что он предлагал. И лишь с последней фразой мне стало понятно, что меня пытаются надуть вновь — и успешно! Я взорвался, и несдержанно ударил основанием кулака прямо в пол.

Всполох искр, и звуки грозового разряда, как от гремящего в воздухе грома, поразили меня до глубины души, и застали врасплох. Я подскочил с бешено бьющимся в груди сердцем, и ощутил в воздухе запах свежести, как от грозы.

Это была молния! Я своими глазами видел, как она промелькнула у меня между пальцев!

От громкого грома молнии, Белку с её спального места подбросило в воздух. В её руках уже был зажат игломёт, и она некоторое время сучила ногами на полу, панически отползая назад, прежде чем успокоилась. Оружие само по себе выпало у неё из рук, и она схватилась правой рукой за сердце, отчаянно выдыхая воздух. Она открывала и закрывала рот, но не могла извлечь из себя ни малейшего звука. Она уставилась на меня с бешеными бирюзовыми глазами, в которых напрочь отсутствовал разум.

— Белка, прости что напугал, — я пролепетал, не зная, куда девать от её взгляда руки.

Мысленный щелчок пальцами прозвучал в тишине моего сознания, как удар хлыста. Шута нисколько не заботило, что мы оба едва не получили сердечный приступ секунду назад.

— А теперь попробуй повторить, что я сделал, — сварливо сказал он мне. — Твоё сознание должно создавать такие пси-проявления простым усилием воли, но почему-то я этого не наблюдаю. Лишь когда у тебя накапливается нервная энергия внутри, и ты выбит мною из равновесия — вот тогда у тебя что-нибудь получается. Выходит, должен сработать резкий импульс в сознании. Основа, и спусковой крючок. В случае молнии, ты сначала должен представить грохот громовых раскатов на горизонте, и сверкающие синие всполохи. Затем ты должен как-то выпустить эту основу наружу, и для этого требуется яркий триггер. Вспомни, как я тебя так хитро обманул и рассердил, ах, какой же я негодяй. Тебе нужна эмоция! Толчок. Ну, или я продолжу расшатывать тебе нервы, пока это не станет у тебя получаться само собой, хе-хе.

***

— Псих, тебя не понять, — устало вздохнула девушка, устраиваясь в своем спальном мешке. С прошлой успешной попытки вызвать молнию, как показал мне Шут, прошло уже больше суток — или сколько требовалось времени, чтобы нам снова захотелось спать. — То у тебя с первой попытки получается поднять ветер, и ты два раза подряд бьёшься током — то у тебя не получается ничего, хоть ты тресни!

— Да, — я слабо пошевелил губами.

Сил у меня больше не было даже для того, чтобы поднять голос. Я приступил к работе, как Шут и сказал — сразу, как только он замолчал. Первоначальные попытки не увенчались успехом, хотя я представлял всё в точности. И у меня даже получалось взбеситься, как он мне сказал. Наверное.

Решив, что утро вечера мудренее, я продолжил биться об стену уже после того, как проснулся. И всё без малейшего толку.

— Завтра — последний день, Псих, — напомнила мне Белка, обернувшись и бросив на меня взгляд своих бирюзовых настороженных глаз. — После этого мы переночуем здесь ещё раз — и в путь, уж с чем есть. Иначе у нас кончится еда и вода.

— Я знаю, — вздохнул я, закрывая глаза.

Нужно было отвлечься. Я мог до изнеможения биться в бетонную стену, но только будь у меня твердая уверенность в том, что я смогу её продолбить. В последние часы уверенность изрядно поколебалась, а мое упрямство все же до бараньего не дотягивало. Чуть-чуть.

— А как другие псионики чему-то учатся? Как это происходит? — вдруг догадался я спросить Белку, и она с проснувшимся интересом высунула из спальника нос. Девушка поправила волосы — рассыпанные чистые рубины на голове, и уселась на спальник передо мной, с удивительной гибкостью скрестив ноги на бедрах. Как мне показалось, не будь у неё ботинки, она скрестила бы ноги в позе лотоса. Она явно часто в этом упражнялась.

— Какие-то вещи у многих получаются сами по себе. Другим приёмам приходится понемногу учиться, — обронила девушка, и расслабленно зажмурилась. — Я много раз пробовала упражняться вместе со всеми. Но у меня, правда, ничего не получилось.

Она легко рассмеялась, словно маленькие звонкие колокольчики, и закрыла глаза. Я невольно скользнул взглядом по гладким линиям её лица, и с усилием отвел глаза. Когда она могла перехватить мой взгляд и заподозрить, будто я на неё пялюсь, не смотреть на неё было проще.

— Надо принять такую позу, чтобы не уснуть — с прямой спиной и скрещенными ногами, — с закрытыми глазами заговорила она. — Потом внимательно, но немного отстраненно отслеживать каждую мысль, которая скользит по сознанию, пока их не останется ни одной. Это — нужное состояние! — заметила Белка. — В безмолвном сознании, звучание любой мысли обретает особую силу. Кто-то даже с первого раза научается двигать предметы.

Она замолчала, и по её гладкому лицу пробежала расслабленная волна. Я понял, что она начала медитировать, и отвлекать её больше не стал. Она сказала мне более чем достаточно — я даже пожалел, что сразу её не спросил. Это звучало куда проще и понятнее, что советы Шута.

Следуя чужому примеру, я скрестил ноги и сел на скалистый пол. Дыхание очень скоро стало легким, почти неслышным и невесомым. Ощущения тела незаметно стали пропадать, словно проходя по пути сквозь нежное покрывало. Мысли стали лопаться, как мыльные пузыри, а мой разум обратился острием иглы, направленным в звенящую пустоту. Она звучала в моем сознании, как голос безмолвия, и я почувствовал холод. Льдистое касание зимы.

И, все же, что-то было не так. Теперь, когда я не слышал своих мыслей — я услышал чужие.

— Как ты думаешь, почему у неё ничего не получилось? — тихо спросил меня Шут, и его голос пролетел в безмолвии моего разума, как неслышимый шелест. Меня всё так же не достигали ощущения тела, и спустя время, я решил удостоить Шута ответом.

— Подумай сам, — в некотором роде, я огрызнулся, а не ответил. Я был зол из-за того, что с его подачи убил почти сутки без всякого толку. Как ни странно, Шут не стал грубить мне в ответ.

— Так она же сама нам сказала, почему, — он издал неопределённый смешок. — Способности к псионике есть только у мужчин. А женское дело — дети.

— Ты же сам понимаешь, что различия между полами не настолько велики, чтобы псионика стала женщинам недоступна вообще. Для этого им надо было принадлежать другому виду, а не другому полу. Ей просто промыли мозги воспитатели, и понаставили закладок в сознании. Наверняка всё обстоит именно так, — буркнул я.

— Не одобряешь? — спросил меня Шут.

— Насчёт общества, где промывают мозги телепаты, со сколь угодно благими целями, у меня всегда будут подозрения, Шут. Понимаю, конечно, зачем они это сделали — чтобы рождаемость компенсировала смертность.

— Я спрашивал твоё мнение насчёт того, чтобы женщины были заняты детьми.

— Да я понял. Если бы я беседовал с такой девушкой, как Белка, на Земле, и она сказала бы мне что-нибудь в этом роде — я бы в неё влюбился, — я неохотно признался. — Как по мне, много детей — это хорошо. Конечно, когда это по своей воле и без телепатов. Родитель тратит на детей свои годы, но дети-то получают их вместо него, когда они появляются на свет. Если детей больше, чем двое — размен сразу становится в их пользу.

— С точки зрения общего блага — да, это чистая математика, — согласился Шут. — На место одной женщины в обозримые сроки приходит несколько человек, которые сами потом могут решить, чего им нужно. В долгосрочной перспективе — сплошная выгода. С точки же зрения индивида — размен неравноценен. Он-то теряет годы свои собственные, которые мог бы провести в блаженном покое — а получает их вместо него кто-то другой. Даже если этих других — его детей, будет хоть двадцать.

— Да. Поэтому личный интерес заключается в том, чтобы детей было как можно меньше, чтобы поменьше тратить на них своё время. Пусть их делает тот, кому больше всех нужно, — я проворчал. — Цивилизация всё равно угаснет уже тогда, когда тебе станет на это плевать.

— Хе-хе. Проблема цивилизации в том, что спасутся все вместе, и погибнут тоже все вместе, — усмехнулся Шут. — И тут у местных даже появилось средство, как устроить всё в лучшем виде. С телепатами-надзирателями между струек уже не пропетлять, потому что это не придёт в голову. Удивительно, как этой Белке вообще удалось оттянуть это дело до такого возраста. Ей на вид вроде двадцать — могла бы уже давно заделать кучу детей по лавкам, а не бродить не пойми где, с всякими проходимцами.

— То, что цивилизация нанесла ответный удар — это не удивительно, — поразмыслив, заметил я. — Для цивилизаций тоже работает естественный отбор. Останется в любом случае стоять на ногах та, которая это сделает. Меня беспокоит другое, Шут...

— Рожать людей — чтобы однажды отправить их в Извлекатель? — прошептал Шут проницательно, прочитав мои страхи. — Ну так может, оно того стоит? Чего в обмен дают, ты у Белки не спрашивал? Может, мы в плюсе?

Не будь я погружён сознанием в звенящую пустоту, я бы вспылил. Слова Шута были все равно, что издевка. Он уже упоминал слово «размен на ценности» — но для меня это было все равно, что попирать святость жизни ногами. Словно самое бесценное, самое главное взвешивают на весах, и взамен в твоих руках — монета. Ты на неё смотришь и видишь, что ровно столько будешь стоить и ты.

— В том-то и дело, — ответил мне Шут. — Ценность жизни безгранична, но только пока так говорят про самого себя, а затем сразу нюансы. В любом случае, Антон, мне понравилось говорить с тобой.

— Ты решил взяться за философию, Шут? — я мысленно рассмеялся.

— Я же — Шут, и должен пинать священных коров, даже если священной коровой становится чьё-то шкурное дело? Такова моя роль. А теперь, предлагаю приступить к делу.

Я невольно вздрогнул, когда голос моего собеседника стал собранным и колючим, словно он касался шипами моего сознания. И почти без перехода, Шут сразу зашептал, своими словами накрывая меня, словно мягким сатиновым одеялом.

— Твое сознание, Антон, стало закостенелым. Ты замер или застыл, если не слышишь ещё, как шелестит, у самых твоих ушей, шёпот слов. Они — как музыка мира, и её звуками я запишу для тебя ноты, которые будут трепетать в твоем сердце всегда.

Слышишь ли ты, как вдоль сознания скользит свист и сквозняк? Слышишь ли ты, как сквозь сумрак струится солнечный свет, что несет на себе ответ? Чувствуешь этот трепет, что в пространстве веет? Слышишь, как лилию ласкает каплями шёпот, словно нежной влаги по лепесткам топот?

Слышишь раскаты грома, которые гремят, гудят и ревут — в горах, выше вершины самых высоких скал. Бам! Слышишь? Это сердце бьётся в груди, словно оно — барабан, в который стучит шаман. Бам! И шепотом — бам... Шёпотом оно повторяет и напоминает тебе ноты, которые будут трепетать в твоем сердце. Всегда.

Я безотчётно схватился руками за грудь, когда моё сердце, повинуясь магии чужого голоса, стало биться с ним в слитном бешеном ритме. Я распахнул глаза, но мой мир больше не был прежним. Звенящая пустота звучала в моем сознании, и лишь изредка её взрезали всполохи моих мыслей. Я раздвинулся вдаль — вширь, и охватил собой всё пространство. В тесных коридорах, тенистых аллеях и галереях таилась тьма, но вскоре её растворил мой внутренний свет.

Я закрыл глаза — но, все равно, я видел. Ощупывал своим взглядом пространство. Я пробежался по невидимой паутине, перебирая мыслями по воздуху, как паучок по шелковистым нитям паутины — и коснулся рубиновых прядей Белки, заставив их колыхнуться. Девушка бессознательно отмахнулась ладонью, и перевернулась на другой бок, продолжая мирно сопеть в своем спальнике.

Я понял, что моя медитация длилась дольше, чем казалось на первый взгляд. Возможно, прошли не минуты. Часы.

От долгого сидения в неудобной позе ноги занемели и затекли. Я выпрямил их руками, словно постороннюю часть своего тела, и лишь тогда к моим стопам вернулась чувствительность. От уколов в ноги, как от раскалённых иголок, мои брови полезли на лоб. Изо всех сил стараясь не застонать, я пополз к себе в спальник.

Я знал — у меня получилось. Уж не знаю, как, но у меня получилось. Я видел всё, что вокруг, даже с закрытыми глазами. Я как-то мог сдвинуть вещи с их места. Это, определённо, был некий прорыв. Открытие нового измерения в сознании. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы избежать беды, или одолеть угрозы, ведь нам уже завтра выходить в этот новый, непонятный для меня мир.