Печать ворона

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Отслужив полгода, Иван получил распределение в войска. Как было обеща-но, взвод «раскидали» по стране, от Владивостока до Бреста. Ивану достался Ташкент, а Андрею — Чита.

Иван не понял, по какому принципу их распределяли, ведь командир части говорил, что на окраины страны, в самые тяжелые для службы места отправят лодырей и нарушителей дисциплины, остальные будут служить «в цивилизованных местах по левую сторону Уральских гор». Берзаускас, к которому Иван подошел после распределения, посмотрел на солдата:

— А чем ты недоволен?

— Почему в такую даль закинули? Я же учился нормально.

— Учился-то ты нормально, — подтвердил Берзаускас, — только с дисциплиной у тебя не все в порядке. Мой тебе совет: держи себя в руках и не выеживайся! Ты же неглупый парень, из Питера, должен понимать.

Иван кивнул, сжал зубы и, повернувшись, пошел прочь. Хотелось побыть одному. Но в армии это непозволительная роскошь.

— Что поделать, Ванюха, — сказал Андрей. — Значит, судьба такая.

— Я не верю в судьбу, — ответил Иван.

— Верь, не верь, а ехать все равно придется. Ну, ничего, говорят, Ташкент — го-род хлебный, не пропадешь там. Дынями объедаться будешь! Вот у меня в Чите — какие дыни? Что там вообще есть?

— Леса сплошные, да медведи, — невесело усмехнулся Иван. — Тебе тоже не по-везло.

— Да ладно, посмотрим! — Андрей не выглядел расстроенным, но Иван-то знал, что нет такого солдата, который не хотел бы служить поближе к дому. По крайней мере, в его взводе таких не было.

— Ты, Ванюха, после армии ко мне в Елец приезжай. Знаешь, как у нас красиво! Отдохнешь, на мотоцикле тебя покатаю.

Иван усмехнулся, Андрюха заметил:

— Тем более, ты рокер! Ну, тогда заценишь технику! У меня Ява тристапятидеся-тая, руль гнутый. А глушаки, знаешь, какие?

— Не знаю, — не сдержал улыбки Иван. — Ява хороший мотоцикл.

Это были все его познания в мототехнике.

— А у тебя какой был?

— Никакого не было, — признался Иван. — У друзей были. Я катался-то на заднем сидении. И заводить мотоцикл не умею.

— Чего ж говорил, что ты рокер? — удивился Андрей.

— А я не говорил. Ребята сами придумали, а мне смешно было, я и не возражал.

Андрюха улыбнулся:

— А татуировка?

— Это родимое пятно, — сказал Иван.

— Да ну?

— Точно, — Иван улыбнулся. Хороший у него все-таки друг. Иван согласен был ехать хоть во Владивосток, лишь бы вместе с Андрюхой. — Ты тоже ко мне приез-жай! Адрес я тебе дал.

— Все равно я тебя рокером буду звать, — сказал Телепанов.

— Почему? — удивился Иван.

— Потому, что похож. А на мотоцикле ездить я тебя научу.

Телепанов уехал на следующий день, Иван даже не успел проститься с дру-гом, настолько все произошло неожиданно. Хорошо, что они обменялись домаш-ними адресами, договорившись написать друг другу, как только смогут.

Ивана отправили через два дня. Вместе с ним поехал Дима Беликов из вто-рого взвода, тоже ленинградец, и еще несколько ребят. Было тридцатое декабря. В Москве стоял невиданный мороз — больше тридцати градусов, и в поезде Моск-ва-Самарканд было холоднее, чем в пригородной электричке. Вагон почему-то не топился, проводник-узбек с хитрыми глазками шнырял по вагону, на вопросы воз-мущенных пассажиров лопотал по-узбекски и исчезал.

Поезд тронулся. Офицер, сопровождавший их, тут же пропал, кажется, по-шел в ресторан греться. Отопление так и не включили, зато у проводника нашлось много водки. Ребята скинулись и взяли две бутылки. Пока офицер отсутствовал, водку распили, закусывая сухим пайком: тушенкой и галетами. В голове зашумело, но согреться Иван не смог.

Весь следующий день лежали, не снимая шинелей, и терли красные от хо-лода носы. За покрытым инеем окном тянулись заснеженные равнины и леса, и скончания им не было.

Велика страна моя родная, думал Иван, без конца разминая замерзающие пальцы ног. Когда же мы приедем? Снова сбросившись по рублю, взяли у хитрого узбека водки и отметили Новый Год. Димка Беликов взял неразлучную гитару и тихо запел:

— И пусть нам наших дней осталось мало, и выпал снег, и кровь не горяча… Но верю я, не все еще пропало, пока не меркнет свет, пока горит свеча…

И все показалось не таким страшным. Пугающая неизвестность отошла в тень, уступив место пьяной бесшабашности. Стало все равно, куда они едут, что там ждет, и будущие полтора года службы не казались такими долгими.

— Ничего, полгода «отлетаем» и все! — сказал Паша, коренастый неповоротливый увалень. Он был из Перми и совершенно не нравился Ивану тупой бычьей уверен-ностью во всем. — В армии как? Первый год «летаешь», второй отдыхаешь! Так что нам, пацаны, немного осталось.

А Иван жалел, что не было у него хотя бы простенького магнитофона, чтобы поставить «Кино» и слушать, слушать… Но солдату не полагалось иметь магнитофон, лишь Диме Беликову разрешили взять гитару.

— Дима, сыграй «Кино»! — попросил Иван. — Пожалуйста.

Беликов посмотрел на Ивана, улыбнулся, и, разминая пальцы, пару раз про-вел по струнам. На мизинце и безымянном не хватало последних фаланг, тем не менее, в армию Димку взяли.

— Пустынной улицей вдвоем с тобой куда-то мы идем, — задорным голосом запел он, и ребята хором подхватили:

— О-о-о, восьмиклассница-а-а-а! — слова этой песни знала вся страна, и парни с Перми и Архангельска, Питера и Ростова пели их самозабвенно и весело. Наступал новый год, и хотелось, чтобы был он счастливым, как эти несколько часов свобо-ды в несущемся вдаль поезде…

Иван проснулся. Яркий солнечный свет вынудил прищурить еще не ото-шедшие ото сна глаза. Ощущение чего-то необычного заставило приподняться на постели. Тепло! В вагоне было тепло! Иван прильнул носом к стеклу, и рот раз-двинулся в радостной детской улыбке: по проносящимся за стеклом барханам гор-деливо шла цепочка верблюдов. Остальные солдаты спали. Иван не стал их бу-дить, созерцая диковинный пейзаж в одиночестве. Мимо прошел сопровождавший их старлей, и, по-дружески подмигнув Ивану, сказал:

— Приехали!

Становилось все жарче. Иван скинул шинель и даже расстегнул пуговицы на теплом полушерстяном кителе. Не верилось, что сейчас первое января, глядя на ослепительное солнце в ясном голубом небе и барханы, покрытые чахлой расти-тельностью. Здесь просто не может быть первого января!

Через два часа поезд остановился на станции, невесть зачем построенной в этих желтых просторах. Несколько глиняных домиков окружали приземистое зда-ние станции с непривычным для русского глаза названием, которое Иван тут же забыл, изумленный большой толпой женщин, детей и стариков в пестрых халатах, осадивших поезд. Толпа узбеков, напоминавшая басмачей в старых фильмах про гражданскую войну, внезапно высыпав из-за глиняных домов, ринулась на штурм вагонов. Только в руках узбеки держали не винтовки и наганы, а копченую рыбу, дыни и пирожки.

— Рыб, рыб! Дыня покупай!

— Самса! Горячий самса!

За пятнадцать копеек Иван купил несколько маленьких пирожков с чудным названием и тут же проглотил их. Экзотика! На истекающую жиром крупную рыбу денег не хватало, зато вскладчину купили дыню, от которой через минуту оста-лись прозрачные корки. Поезд тронулся, и Иван долго провожал глазами шумную толпу аборигенов. Последние, задержавшиеся в вагонах узбеки на ходу выпрыги-вали из поезда на песок.

Самарканд встретил Ивана огромными кучами желтых и оранжевых листьев, гонимых ветром по широким пустынным улицам. Знаменитые храмы с голубыми, покрытыми изразцами, куполами, словно призраки иных эпох, вырастали, раздви-гая остовы поникших деревьев. Снега не было и в помине, и обстоятельство это заставляло Ивана изумленно крутить головой. Конечно, в школе он что-то изучал про континентальный климат и знал, что юг — это юг, здесь все по-другому, но глаза отказывались верить тому, что в начале января они не видят снега.

В Самарканде их завезли в какую-то часть и оставили на улице дожидаться дальнейшего распределения, а чтобы не стояли без дела, дали в руки метлы и ве-лели подметать плац от листьев, в великом множестве слетавших с окрестных де-ревьев. Часа два промаявшись под пасмурным, почти питерским небом, Иван дож-дался своей участи. Вышел подтянутый офицер и приказал следовать за ним. И сразу пошел дождь. На частной машине они приехали на вокзал и сели в поезд до Ташкента. Близилась ночь. Иван спросил офицера, когда приедут, и получил сухой ответ:

— Завтра утром.

Не раздеваясь, лишь сняв шинель и шапку, Иван расположился на верхней полке плацкарта и под стук колес думал о том, что ждет его в конце пути.

Новая часть встретила затаенной тишиной. Такой же длинный кирпичный забор, как в Подольске, покрашенный белой известкой контрольно-пропускной пункт. За стеной просторно и чисто. В казарме, куда привел Ивана дежурный офи-цер, было тихо и пустынно. Дневальный, коротко стриженный и курносый, с лю-бопытством оглядывая новенького, провел его в каптерку, где находился старши-на. Здоровенный, плечи не поместились бы в платяной шкаф, прапорщик внима-тельно посмотрел на Воронкова и спросил:

— Спортсмен?

— Нет, — стушевался Иван.

— Будешь! — пообещал прапор.

На следующее утро Иван понял, что имелось в виду. Построив взвод, стар-шина Басмачный гаркнул:

— Бегом марш! — и взвод побежал. Хорошо, что Иван еще в учебке привык к трехкилометровым кроссам по несколько раз на дню и не отставал от остальных.

Они выбежали за КПП и побежали вдоль желтого каменного забора, и через сотню метров оказались на огромном стадионе. Посередине находилось залитое вчерашним дождем, все в лужах, футбольное поле, вокруг шла широкая беговая дорожка с четырьмя или пятью полосами.

— Пять кругов! — объявил старшина и остановился, наблюдая за солдатами. Иван бежал ровно, не отставая и не обгоняя никого. Через два круга выявились лидеры и отстающие, а взвод растянулся длинной, прерывисто дышащей змеей.

— Байрамов, шире шаг, на копыта наступят! — покрикивал Басмачный на отстаю-щих. — Куликов, я все вижу! Сейчас побежишь еще круг!

К финишу Иван обогнал полвзвода и прибежал пятым. Судя по взгляду Бас-мачного, новичком он остался доволен.

Некоторое время к Ивану присматривались. Он чувствовал это по молчали-вым оценивающим взглядам, по вопросам, будто бы простым и не имеющим отно-шения к службе, но на самом деле многое определяющим в судьбе новичка. «Де-ды» и «черпаки» мило улыбались, кое-кто угостил конфетами, дружески похлопы-вая по плечу, и Иван подумал, что ему повезло, что здесь не так, как в других частях…

А потом к Ивану подошел невысокий паренек со странным, бегающим по сторонам взглядом и не менее странным прозвищем «Художник».

— Ты, это… подойди в ленинскую комнату. Поговорить надо.

Пожав плечами, Иван проследовал за солдатом.

В ленинской комнате, являвшейся центром воспитания и развлечения со-ветского солдата, было непривычно тихо. С первых дней пребывания в казарме Иван привык, что отсюда постоянно доносится музыка. Комната была просторной и светлой, с тремя рядами почти новеньких парт. Кроме портретов основополож-ников ленинизма и выцветших обучающих плакатов здесь находился старенький проигрыватель и куча затертых пластинок, в основном советская эстрада.

Музыка не играла, и вошедший Иван сразу почувствовал напряжение. Кроме Художника, в комнате на партах сидели двое солдат.

— Здесь все — твой призыв, — сказал Художник. — Познакомься.

— Саня, — протянул руку энергичный чернявый парень. В голосе угадывался ук-раинский акцент. — А ты Иван, да?

— Да, — кивнул Иван, протягивая руку для следующего рукопожатия.

— Тунгус, — проговорил высокий угловатый солдат с покрытым рябыми оспинами плоским курносым лицом. Иван не понял, имя это или кличка. Тунгус неприятно сверлил Ивана неподвижными черными глазами, и криво улыбался, открывая щербатый рот.

— Я - Художник, — представился провожатый. — А вообще меня Алексей зовут.

Из всей компании Санек и Леха показались Ивану вполне нормальными па-цанами, с которыми можно общаться, Тунгус доверия не вызывал.

— Мы все один призыв, — серьезно сказал Саня, — мы должны вместе держаться! Нас всего трое было, сейчас ты появился — уже легче будет!

— Расклад такой, — разъяснил Алексей. — Нас, «духов», здесь четверо. «Черпа-ков» — больше двадцати, остальные «деды». Есть еще наш призыв: двое азеров, Байрамов и Ахмедов, но их земляки поддерживают. Про них забудь.

Он выжидающе посмотрел на Ивана. Тот молча переваривал информацию.

— Нам продержаться надо полгода, даже меньше! — сказал Саня. — Потом придут «духи», и тогда мы отдохнем. Тогда они летать будут.

Иван кивнул, понимая, что здесь все так же, как и везде.

— Если подойдет «дед», — сказал Саня, блестя карими глазами под пушистыми девичьими ресницами, — скажет: погладь подворотничок. Что делать будешь?

«Что за дурацкие вопросы? — удивленно подумал Иван. — Это что, провер-ка такая?»

— На хер пошлю! — сказал он, ожидая чего угодно, только не ужаса, мелькнувше-го в глазах сослуживца.

— Нельзя так делать! — выкрикнул Саня. — Потому что нам всем пи…ц будет!

— Потому что здесь так, — заметно волнуясь, пояснил Леша, — один упорол косяк — люлей все получают! Тебя деды заставлять не будут. Не хочешь — не делай, только бить будут весь призыв, то есть нас… А нам этого очень не хочется, пони-маешь?

— Почему вас? — не понял Иван. — Почему не меня?

— Ты новенький, еще не знают: может, ты стукач…

Иван молчал. Мозг отказывался принимать услышанное. «Какая же сволочь это придумала! — кипел внутри Иван. — Как же так?!» Он понял, что система про-думана превосходно: слабых она прогибала, сильных ломала, извращая привычные по жизни понятия о чести и справедливости.

Тунгус молчал, не переставая разглядывать Ивана. Его глаза были такими же черными и раскосыми, как у Джона.

— А потом мы будем бить тебя, — неожиданно сказал он, и осклабился, показывая гнилые неровные зубы.

— Нам вместе надо держаться! — повторил Саня. — Тунгус, помолчи, а? Ваня и так все поймет.

Конечно, Иван понял. Понял, что придется играть по чужим правилам, и жить в этом черном мире, где доброта — слабость, а справедливость никому не нужна. И доверять можно только времени, потому что лишь оно честно считает дни от приказа до приказа, и когда-нибудь закончит отсчет. Надо только ждать и держаться. Держаться и ждать.