Паутина тьмы

IX. УЗНИК ТОВНОСТЕНА

В тюремной камере всегда присутствует аура, которую ни с чем не спутаешь. Слепой и глухой ощущает ее, хотя он не видит стен и решеток и не слышит проклятия, мольбы, стук цепей. Камера может быть грязной дырой в какой-нибудь забытой темнице или роскошными королевскими покоями. Но в любом случае тюрьма лишает заключенного двух бесценных прав – на свободу и на человеческое достоинство.

Ибо в каждой темнице есть некая форма преграды – заржавевшая цепь, разрушающаяся стена, угрюмый стражник или, возможно, подобострастный, но непреклонный служитель у двери. Некий барьер навязывает свою волю заключенному, говоря ему: «Ты можешь пойти только туда, но не дальше; ты можешь сделать только это, но не больше». Как темница лишает человека свободы выбирать, куда ему идти и что делать, так же она лишает его достоинства, присущего человеческой личности. И из этого возникает особая тошнотворная атмосфера, присущая любой тюрьме, – невидимые миазмы напряжения, смесь из ненависти и страха, апатии и боли, обманутых надежд и невыразимого отчаяния.

М'Кори чувствовала это. Ее сердце колотилось от неосознанного страха, когда она шла вслед за стражей, и она учащенно дышала, как будто воздух был спертым. Он и был спертым, тревожно подумала она. Ни свежего воздуха, ни света, ни общения – медленная смерть от удушья. Дрожа, М'Кори подавила эти мысли. Спускаясь по ступенькам, она подобрала развевающиеся полы своего шелкового наряда, в страхе от мысли, что прикосновение может вобрать неуловимый тлетворный запах камней. Ее плечи укутывал плащ, хотя тела стражников были покрыты потом.

Полдюжины стражей бдительно охраняли тяжелую дверь, ведущую в подземную камеру, из которой был только один выход. Они стояли с оружием наизготовку, с подозрением ожидая приближения идущих. Прозвучали пароль и отзыв на него. Новоприбывшие подошли ближе, и стража немного расслабилась, узнав дочь императора.

– Он спрашивал о вас, госпожа, – учтиво пояснил капитан. Он всмотрелся сквозь маленькое зарешеченное отверстие в толстой двери. Внутри на посту были еще четверо стражей. – Все в порядке. Откройте. Госпожа М'Кори пришла навестить пленника.

Капитан стражи вставил ключи в два массивных замка, тяжелые засовы с другой стороны двери отодвинулись. Неповоротливая дверь распахнулась, и внутренняя стража отступила, позволяя своему командиру войти в переднюю. Еще один ключ открыл замок на толстой зарешеченной двери, которая была внутри.

Капитан придержал дверь:

– Прошу вас, госпожа, не больше получаса. Приказ вашего отца, сами понимаете.

Кивнув, с замирающим сердцем она пересекла порог. Она снова ощутила беспомощность и подумала, увидятся ли они когда-нибудь при свете дня. Она мягко позвала:

– Лагес?

В камере была тишина. В темноте подземелья горела одна-единственная лампа и фонари за дверью. Комната было довольно просторной, поэтому большая ее часть была скрыта тенями, куда не доставал мерцающий свет. Когда глаза М'Кори привыкли к полумраку, она разглядела скудную обстановку камеры.

Камера не была промозглой ямой, где узников оставляют гнить в цепях, хотя ни одному человеку не удалось совершить побег отсюда за всю длинную историю темницы. Это была особенная камера. Здесь правители Товноса держали в заключении политических пленников, угроза которых существующему порядку требовала, чтобы их лишили всякой надежды на побег, но положение которых диктовало необходимость оказать им определенный почет. Смерть была самым надежным надсмотрщиком, но часто было целесообразно заключить популярную личность здесь – пока общественные симпатии не ослабеют и его гибель можно будет обставить осмотрительно и удобно.

М'Кори показалось, что она различает неподвижную фигуру, растянувшуюся на узкой койке. Она придвинулась ближе, в ее голосе зазвучала тревога:

– Лагес?

Лежавший на постели вскочил, когда М'Кори приблизилась. Он сипло выдохнул и, ничего не видя спросонья, набросился на нее. М'Кори вскрикнула, когда его сильный удар отшвырнул ее руку, нерешительно прикоснувшуюся к узнику.

Молодой человек пришел в себя.

– М'Кори! – прошептал он.– Это ты! Клянусь Хорментом, я не хотел пугать тебя. Мне приснился кошмар, и я…

Его голос умолк, он провел пальцами по своим спутанным волосам и утер пот с небритого лица. Он нащупал кувшин с водой.

– Прости, что ушиб тебя, дорогая, я такой растяпа, – извинился он. – Я ждал тебя не раньше чем завтра, иначе я привел бы здесь все в порядок. Кстати, что ты делаешь здесь посреди ночи? – Его голос стал резким. – М'Кори! Ничего не скрывай от меня! Они?..

Она поспешила к нему, успокаивая:

– Нет, Лагес! Отец еще ничего не решил. Ничего не изменилось. – Ее глаза омрачились. – Лагес, сейчас не ночь. Сейчас середина дня.

Лагес выругался и вскочил на ноги:

– Погоди, я зажгу еще свет. Середина дня, говоришь? Черт побери, я опять слишком долго спал. Я здесь превращусь в растение – в гриб какой-нибудь. День, ночь, какая разница! Я ем, когда голоден, сплю, когда захочу. В последнее время у меня плохой аппетит, так что я почти все время сплю. Однажды я не удосужусь проснуться и буду храпеть тут, пока весь мир не забудет о Лагесе.

Он обернулся к ней и увидел страх на ее лице. С тревогой Лагес понял, что его слова граничат с бредом сумасшедшего. Он расправил свою помятую одежду и успокаивающе прошептал:

– Прости меня, любимая. Этот кошмар все еще действует мне на нервы. Я привык здесь говорить сам с собой и позабыл, как следует вести разговор с реальным собеседником.– Он криво улыбнулся.– Прости, если напугал тебя,– продолжал он, пытаясь изгнать кошмар из своих мыслей.

Этот кошмар преследовал его каждый раз, когда он засыпал. Жуткий сон о молодом человеке, который лежит пойманный и беспомощный в своей камере – и съеживается, как побитый раб в темном углу, заслышав шаги приближающихся палачей. Шаги ближе, еще ближе… А затем Лагес с криком просыпался.

Однажды шаги достигнут двери, и они войдут. Он задрожал. Так унизительно, что приходится ждать, что его выведут отсюда и убьют.

Он знал, что не боится смерти. Даже самой постыдной, какую, без сомнения, приберегали для него. Отвратительной. С этим надо бороться, этого надо избегать как можно дольше. Но он не боялся смерти. Тогда откуда этот кошмар, откуда эти трусливые сны? Может ли хоть один человек сказать наверняка, как он в конце концов встретит смерть? Плен разъедал его рассудок. Возможно, его мужество так же разлагалось. Может быть, через месяц или через два… В тысячный раз он проклял судьбу, которая отдала его живым в руки врагов.

В камере больше не царило молчание. Кто-то говорил. Говорил с ним. Это была М'Кори. О боги, он совсем забыл о ней. В надежде, что она не обратила внимания на его витание в своих мыслях, он начал улыбаться – и понял, что тупо улыбается уже несколько минут. Она заметила? По ней казалось, что нет. Или это она ведет себя осмотрительно с тем, кто не в себе? Он заставил себя сосредоточиться на ее рассказе о последних придворных сплетнях, о новоприбывшем трубадуре и прочих глупостях.

Она почувствовала, что он вернулся к ней, и оборвала свою болтовню, с беспокойством глядя на Лагеса. За решетчатой дверью стояли невозмутимые стражи. Лагес подумал, получает ли Мариль удовольствие от докладов о возрастающих странностях в его поведении.

– Твой отец что-нибудь говорил обо мне? – спросил он, заранее зная ответ.

Она отрицательно покачала головой с серьезным видом, разметав волны белокурых волос. Он обратил внимание на ее духи, вспомнил, что должен был сделать комплимент ее внешности. Она явно провела не один час, придумывая, что надеть, готовясь к этому получасовому свиданию. Она была одета и причесана как на пир. Он подумал, не слишком ли поздно выразить свое восхищение, чтобы ей не показалось, что он ничего не заметил раньше.

– Нет, отец делает вид, что совсем о тебе забыл. Он не упоминает твоего имени. Это его любимый прием, когда случается что-нибудь такое, что его очень тревожит. Дорогой, я уверена, что он собирается помиловать тебя. Зачем же ему надо держать тебя живым эти последние…

– Эти последние два месяца, – закончил за нее Лагес. – Есть масса причин, но не думай об этом. В конце концов я выдержал два года под пятой Мариля и до сих пор не сломался.

Но чертовски близок к этому, сказал он себе. Третий раз будет последним.

Лагес был в море, и поэтому не оказался втянут в заговор Лейана и Эфрель. Уверенный в преданности сына, Лейан откладывал разговор с ним до самого конца. Поэтому Лагес узнал о трагической судьбе отца, лишь когда вернулся в порт и его собратья офицеры неохотно объявили ему, что именем императора он арестован. Проявив непривычное милосердие, Мариль не казнил Лагеса вместе с прочими домочадцами заговорщиков, но вместо этого взял его под постоянный надзор.

Разъяренный смертью отца, Лагес опрометчиво замыслил заговор с целью убить Неистена Мариля. Его безрассудная попытка оказалась, разумеется, безуспешной, и на этот раз Мариль заключил своего племянника в покои в императорском дворце, взяв с Лагеса торжественное обещание, что он больше не будет участвовать в заговорах против дяди. Снова император проявил необычайное для него милосердие.

С помощью друзей Лагес совершил отчаянный побег из золотой клетки. Собрав врагов дяди, Лагес на этот раз организовал чуть не завершившуюся успехом попытку убить императора и завладеть троном. В своей ненависти к дяде Лагес не задумывался о том, что его используют силы, чья единственная цель – самим взять контроль над империей. Используя Лагеса в качестве номинального вождя, его собратья заговорщики создали ему популярность в народе, у пылкого молодого человека появилось много сторонников. Снова Неистен Мариль подавил заговор, и снова Лагес стал его пленником.

Но на этот раз побег был невозможен и не к кому было обратиться за помощью. Он был похоронен заживо. Только М'Кори дозволялось навещать его, а она никогда бы не предала отца – во всяком случае Мариль так считал. Неделя тянулась за неделей, тем временем Мариль изгонял из нор последних участников заговора Лагеса. И Лагес знал, что на этот раз Неистен Мариль не пощадит племянника, который ненавидит его.

– Я принесла тебе кое-что,– сказала М'Кори. Она держала корзину с довольным видом ребенка, который отдает свои любимые игрушки лучшему другу. Эта непосредственность – способность полностью отвлекаться от окружающего, от реальности, увлекать других в свой мир – и заставляла его любить М'Кори, говорил себе Лагес.

– Меч и связка ключей, надеюсь, – сказал он с неубедительной беззаботностью.

На губах М'Кори вспыхнула улыбка.

– Боюсь, что стражи забрали их вместе с боевым топором, который я спрятала в волосах.– Она мило покраснела, когда он воспользовался подходящим моментом и сказал несколько долгожданных комплиментов. – Они пропустили волшебное кольцо-невидимку, которое я опустила в вырез платья.

– Где же оно? – спросил он.

– Не могу найти его сама, – засмеялась она. – Похоже, его чары слишком сильны.

– Могу ли я помочь тебе поискать его? – предложил Лагес.

М'Кори игриво шлепнула его и полезла в корзину. Лагес уловил тайное обещание в ее глазах, хотя место и время вряд ли подходили для подобных вещей.

– Вот, – сказала она, протягивая тяжелую флягу. – Я украла у отца бутылку привозного бренди из его самого секретного винного погреба.

Лагес вздохнул, оценив дар:

– Какие еще сюрпризы, маленькая волшебница?

– Вот, еще книга. Я подумала, может, ты захочешь почитать.

– Что за книга?

М'Кори опустила глаза, предлагая томик в роскошном переплете.

– Это стихи. Написаны Пасином из Тресли. Я знаю, ты считаешь это ужасно сентиментальным. Но это моя любимая книга. Я ее много раз читала. Я подумала, что, может быть, ты захотел бы пролистать эти стихи, если бы знал, что они мне нравятся и много значат для меня. Тогда у тебя было бы что-то мое. Что-то такое, что ты мог бы хранить у себя, пока ты здесь.

– Спасибо тебе, М'Кори,– сказал Лагес.– Я буду внимательно читать эти стихи ночами. Если тебе это будет приятно, я выучу их наизусть. Буду цитировать их тебе, как твой личный менестрель.

Она засмеялась, но слегка замялась, перед тем как продолжить.

– Я принесла тебе еще один подарок. – Она осторожно достала из корзины маленький букет полевых цветов и робко протянула Лагесу, отчаянно надеясь, что он примет дар, но ужасно боясь, что он засмеется или будет оскорблен.

– Цветы, М'Кори? – удивленно спросил он.

– Я сорвала их своими собственными руками на лугу этим утром. Мои горничные решили, что я сошла с ума,– нерешительно сказала он.– О, дорогой, я знаю, что это глупо, когда девушка дарит цветы мужчине! Только я все думаю, что ты заперт здесь, под землей, лишен солнечного света. Я подумала, что что-нибудь полное жизни, как эти цветы, я подумала, что, может быть, это будет словно… словно…

– Словно поймать кусочек солнечного света и принести его мне, – закончил за нее Лагес.

М'Кори кивнула и улыбнулась, оценив его понимание. У нее больше не было слов, и она позволила Лагесу привлечь ее к себе. Поцелуй заставил их позабыть о невозмутимой страже, наблюдавшей за ними.

Она положила голову ему на грудь и молча прижалась к нему. Лагес чувствовал каждый удар ее сердца. Он ощутил, как она постепенно успокаивается в его объятиях, довольная, как дитя. Он подумал, не уснула ли она, так тихо она лежала, когда она резко оторвалась от него.

Она провела руками по его лицу с наигранным пренебрежением.

– Твое лицо похоже на скребок! Ты всю меня исцарапал! Почему ты не сбреешь этот кошмар или не отрастишь бороду! – Она оценивающе посмотрела на него.– Знаешь, а ты бы неплохо смотрелся с бородой. Если бы ты заботился о ней.

Лагес было запротестовал, но понял, что она просто пытается заставить его выйти из апатии. Он медленно заявил ей:

– Ты моя последняя надежда, М'Кори. Я бы давным-давно сдался – сошел с ума от отчаяния, если бы не ты.

Капитан стражи скромно прокашлялся у двери и сказал:

– Госпожа, вам надо идти. Я разрешил вам пробыть здесь почти час, и ваш отец снимет с меня шкуру, если узнает об этом.

Она неохотно поднялась.

– Я вернусь, мой любимый,– прошептала она.– И ты выберешься отсюда – я точно знаю. Я буду и дальше умолять отца, чтобы он освободил тебя – или хотя бы перевел тебя в камеру в башне. Я знаю, что он собирается помиловать тебя, Лагес!

Он обнаружил, что почти разделяет ее оптимизм:

– Конечно, дорогая. Продолжай свои попытки, ты сама знаешь, как лучше. Я знаю, что ты делаешь для меня все, что в твоих силах. Я буду ждать твоего следующего появления.

– До встречи, Лагес, – сказала она от двери. – Не забывай пророчество жрицы.

Он прислушивался к ее затихающим шагам. Да, пророчество. Не забывай пророчество.

Давным-давно – когда это было? Они были тремя своенравными детьми, развлекавшимися на праздничном карнавале. М'Кори, Роже и Лагес – они ускользнули от Лейана и без удержу носились среди толпы и палаток. В одном темном шатре они наткнулись на древнюю старуху, которая поклялась им, что она последняя жрица Лато, чей дьявольский культ был запрещен десятки лет назад жрецами Хормента. Она сказала, что, если они дадут ей попробовать по капле их крови, она предскажет их судьбы.

Они уже не могли отступить. Торжественно каждый их них порезал палец кинжалом Роже и поднес окровавленный палец к беззубому рту ведьмы. Она пила их кровь так алчно, что казалось, оторвет их пальцы.

Роже она предсказала воинскую славу и победы; Лагесу – королевство; М'Кори – брак с любимым, который будет принцем и подарит ей семь сильных сыновей. Они ушли, споря, чья судьба самая блестящая, и когда Лейан наконец нашел их, он был весьма встревожен их приключением. Больше старую жрицу они не видели.

Он вздрогнул от горьких воспоминаний. Предсказания и детские мечты. Правда, Роже обрел славу воина, но и смерть вместе с ней. Убит из засады неведомым стрелком после славной победы над мятежниками на Фиситии.

А человек, трон которого Роже защищал и погиб за это, жестоко убил их отца. Теперь Лагес был мятежником. И его жизнь приближалась к концу.

Лагес мрачно разглядывал дары М'Кори. Неинтересные стишки. И цветы, напоминающие о том, что он заключен здесь, под землей.

Он сжал букет в кулаке и сердито посмотрел на него. Растоптать цветы или прижать их к губам – он не знал, чего хочет.