Паника в Борках

ЭПИЛОГ

Порывистым движением Леруа бросил недокуренную сигару в камин[6].

— Я говорил вчера о вас с министром, г. Зенин, — начал он, прохаживаясь взад и вперед по кабинету. — Ваше назначение на пост инспектора Surete обеспечено. Поэтому я думаю, что предоставляя вам расследование по делу об убийстве барона Начесси, я не превышаю власти. Остались, собственно, формальности…

Огонек радости вспыхнул в грустных глазах Зенина; тяжелый, мучительный период вынужденного бездействия, необеспеченного завтрашнего дня подходил к концу. Кроме того, ему представлялась возможность выполнить свое решение — предать в руки правосудия эту шайку, причинившую столько огорчений ему и его близким.

— Я не знаю, чем и как благодарить…

Решительный жест Леруа не позволил ему окончить начатой фразы.

— Вы не должны благодарить ни меня, ни даже г. министра; назначением на пост инспектора вы обязаны исключительно самому себе, тем выдающимся способностям и энергии, которые вы обнаружили в свое время при расследовании дела вампиров в России. Не ваша вина, если дух времени не благоприятствовал вам. Кстати, — продолжал он, переходя в конфиденциальный тон, — скажите откровенно, что из прочитанного мною в этой рукописи следует приписать фантазии романиста?

— Как это ни странно — ничего!

— Может быть, есть преувеличение в описании убийств или сопутствующих обстоятельств?

— Ни малейшего! Дело Начесси до известной степени это подтверждает!

— На чем вы основываете предположение, что ваш товарищ Орловский — убит?

— Это мое глубокое личное убеждение, основанное на логических выводах и чутье собаки. Осиротевший Нептун все кружил по Гранатному и окружающим переулкам; он-то и навел меня на хорошо замаскированную дверь в стене сада, выходящей на другую улицу; там он упорно нюхал землю и жалобно выл, а потом, обнюхивая следы, бежал до своего дома!

— Почему не хотите вы допустить, что этим путем возвращался Орловский перед своей естественной смертью?

— Мой бедный друг никогда не страдал болезнью сердца!

— Почему же тогда вы обошли молчанием его смерть?

— Я был бессилен и сам должен был уйти в отставку по пословице: «С сильным не борись, с богатым не судись», — горько улыбнулся Зенин. — Но, уже, как частное лицо, я не переставал выслеживать подозрительных иностранцев, увозивших переданный лордом Тольвенором таинственный чемодан, с которым они не расставались. Несмотря на непрерывное переодевание и изменение наружности, к которым прибегали преступники, я нагнал их в Данциге, где таинственный чемодан был почти в моих руках, но… в этот день как раз была объявлена война, и я должен был без замедления покинуть Германию!

В дверь постучали. Вошедший жандарм передал начальнику письмо от следователя д'Арминьи, в котором последний просил его прибыть немедленно в улицу Гренель.

— Все складывается как нельзя лучше, — сказал Леруа, передавая письмо Зенину. — Дело пока в руках инспектора Шюрэ, но он предупрежден и передаст его вам!

Спустя четверть часа могучий «Испано-Сьюза» Леруа подкатил к воротам виллы Начесси.

В кабинете их ожидали д'Арминьи и инспектор Шюрэ; последний встретил Зенина без тени зависти или недоброжелательства.

— Я надеюсь, что вы будете счастливее, коллега, — сказал он, пожимая его руку, — что касается меня, признаюсь, я в полном недоумении. Так как вы принимаете дело, г. следователь распорядился задержать тело до вашего прихода!

Жестом д'Арминьи пригласил всех пройти в спальню. Зенин должен был призвать на помощь силу воли, чтобы не выдать вдруг охватившего его волнения; колени его дрожали, когда он переступил порог спальни. Там, за этими тяжелыми занавесями, лежал труп с маленькой ранкой на шее, такой самой, быть может, как у дочери Ромова, Мари Перье, Данилова и других. Дрожащей рукой он раздвинул занавеси и впился взором в неподвижно лежащее тело. Наступило продолжительное молчание. Точно в столбняке стоял Зенин, глядя на бледное, без кровинки, лицо убитого.

Начальник полиции и следователь с удивлением смотрели на него, не будучи в состоянии понять, что с ним происходит.

— Однако, вы и нервны, мой дорогой, видно, жизнь вас здорово потрясла за эти последние годы, — заметил Леруа, отечески положив руку на плечо Зенина.

Звук живого человеческого голоса привел в себя последнего. Дрожащей рукой Зенин провел по влажному лбу и поднял на Леруа блуждающий, как у внезапно пробужденного лунатика, взор.

— Кто? Кто это? — прошептал он еле слышно, указывая на лежащий труп.

— То есть, как кто? — засмеялся Леруа. — Да придите же в себя, г. Зенин. Это убитый барон Начесси!

— Нет, нет! Это не Начесси, — с горячечной поспешностью заговорил Зенин, хватая начальника уголовной полиции за руку и подводя к трупу.

— Это Потехин. Понимаете вы, тот самый Потехин, о котором вы читали в мемуарах, у которого был убит сын взрывом бомбы. Я узнаю его черты лица, фигуру, прическу, все, даже его шрам. Видите вы этот шрам, рассекающий правую бровь под острым углом? А вот и ранка той же самой формы, как и во всех остальных случаях. И это выражение глаз! Я точно вижу глаза Мари Перье, убитой в Национальной гостинице в Москве; в них застыл тот же непонятный испуг, результат вызванных гипнозом видений. Если бы кто-нибудь из присутствующих при осмотре трупа Перье был здесь, его бы поразил этот застывший взгляд — смесь ужаса с бессильной покорностью перед чем-то страшным, нечеловеческим. Умирая, Потехин, конечно, также бредил о чудовищах и вампирах. О, я узнаю дело рук Тахикары!

Инспектор Шюрэ, скромно державшийся в стороне во время диалога Леруа с Зениным, вдруг оживился и подошел к разговаривающим.

— Скажите, коллега, фамилия, которую вы только что назвали, звучит Та-хи-ка-ра, не правда ли? — спросил он, разделяя ее на слоги и делая ударение на каждом, — вы говорили о враче-японце Тахикаре?

Следователь и Леруа заинтересовались в свою очередь; последний в особенности.

— Откуда вам известна эта фамилия, инспектор?

— Около четырех месяцев тому назад в Париже появился японский врач Тахикара; он снял особняк на boulevard Haussmann, где начал принимать больных, применяя с успехом лечение гипнозом; спустя месяц его приемная ломилась от пациентов.

— Постойте, — перебил начальник полиции, — теперь и я вспоминаю. Конечно, Тахикара! Вопрос о нем, помню, подымался в министерстве по поводу декларации врачей о лишении Тахикары права заниматься частной практикой.

— Это не удалось, но префектура, подозрительно относящаяся после войны ко всем обращающим на себя внимание иностранцам, поручила нам надзор за Тахикарой. Я как раз руководил этим делом. Результаты надзора были отрицательные, и через два месяца мы его сняли, но у меня осталась моментальная фотография!

Со словами: «Не это ли ваш герой?», он протянул вынутую из бумажника маленькую фотографическую карточку Зенину.

Достаточно было одного взгляда на фотографию, чтобы признать в мелких неприятных чертах изображенного на ней лица виновника стольких несчастий и преступлений.

— Я полагаю, что следует поспешить с арестом этого врача, — заметил деловым тоном д'Арминьи.

— Поздно, господин следователь, — грустно заметил Шюрэ, — спеша исполнить свои обязанности, вы не заглянули в сегодняшние газеты, которые сообщают о понесенной Парижем утрате в лице доктора Тахикары, отбывшим вчера на частном аэроплане в Кройдон.

— Ну, теперь его уже нет и в Лондоне, — выразил свое мнение Зенин. — Он спешит воссоединиться со своим начальником, преступным лордом Тольвенором, который состоит сейчас председателем огромного треста в Москве!

Посвятив вкратце д'Арминьи в историю подвигов Толь-венора, Леруа спросил Зенина, где, по его мнению, могут находиться остальные члены шайки.

— Полагаю, что они находятся там же; с ним, по крайней мере, его ближайший друг и правая рука мистер Эдуард Карвер!

— Что же означал визит Тахикары в Париж?

Зенин пожал плечами.

— Здесь возможны только предположения. Мое мнение, что этому насчастному Потехину стали как-то известны некоторые из тайн этой организации, и его убрали с дороги!

— Каковы бы ни были мотивы их преступления, — горячо воскликнул д'Арминьи, — французское правосудие не может оставить этого убийства безнаказанным. Я отправляюсь сейчас к прокурору республики с докладом. Вам, г. Зенин, я передаю всецело расследование по делу Начес-си. Вы должны будете найти доказательства вины Тахи-кары, установить его связь с шайкой, дать непреложные доказательства существования руководящей воли в действиях этих всех Тахикар, Карверов и других. Располагая этими данными, мы поднимем вопрос о выдаче преступников и… правосудие совершится. Г. Леруа будет любезен принять все зависящие от него меры, чтобы ничто не препятствовало вам в работе!

Глаза Зенина блеснули восхищением. — Вот это называется «работать», — не без горечи подумал он. — Бедный, бедный Кнопп!

До отхода экспресса Париж-Москва оставалось не более пяти минут. Пыхтел и вздрагивал только что прицепленный могучий паровоз, передавая дрожь вагонам. Пассажиры уже заняли свои места; платформа опустела, только кондукторы прохаживались взад и вперед, каждый возле своего вагона, изредка обмениваясь замечаниями.

Возле одного из пульманов первого класса о чем-то оживленно беседовала группа изящно одетых джентльменов.

— Я всю ночь взвешивал «за» и против вашей поездки в Россию, г. Зенин, и пришел к убеждению, что она неизбежна. Только…

Леруа не окончил фразы, собирая мысли, и только после минутного молчания продолжал:

— Я вам дал на помощь г. г. Розье и Верта; это лучшие из наших агентов и знают немного по-русски. Едут они с паспортами торговых агентов, но вы… вы страшно рискуете, а потому я позволил себе выхлопотать в министерстве паспорт на имя…

Зенин умоляющим жестом остановил его руку, уже готовую полезть за выхлопотанным паспортом.

— Так будет лучше, начальник, уверяю вас. Не беспокойтесь обо мне. Заграничный паспорт стеснит меня; как иностранец, я буду находиться под усиленным надзором. Нет, я должен вынырнуть из народа, смешаться с ним и не выделяться ничем из его серой, однотонной массы. Тогда только, никем не подозреваемый, невидимый прямо, я буду иметь настоящую свободу действий!

— Вы правы, — возразил восхищенный и все еще обеспокоенный Леруа. — Так, конечно, лучше. Но (он окинул Зенина коротким испытующим взглядом) признайтесь, что, кроме этого Тольвенора, какие-то личные цели двигают вас на эту поездку?

— Несомненно, — признался Зенин. — Прежде всего, я оставил в России очень близких людей, нуждающихся в моей помощи, и… я дал умирающему Шацкому торжественное обещание позаботиться о его жене и детях!

— En voiture, — раздались последовательные окрики от последняго вагона к локомотиву.

— Итак, с Богом, — поспешно прощаясь с каждым из своих подчиненных, напутствовал Леруа. — Помните, что посольство предупреждено. Вы не будете испытывать недостатка в средствах, и полномочия ваши широки. Но помните, осторожность прежде всего, не теряйте никогда друг друга из виду и всегда поддерживайте между собой связь, не забывайте еще, в какую страну вы едете. Осторожность и осторожность. Ну, храни вас Бог!

Еще одно торопливое рукопожатие.

Медленно пополз поезд вдоль мокрой от дождя платформы Северного вокзала; все ускоряя и ускоряя ход, выплыл он из-под сводов. Долго стоял Леруа, задумчиво глядя вслед удаляющемуся последнему вагону; все уменьшались и уменьшались его красные огни, исчезали из поля зрения, опять появлялись, но еле видные, словно два острых луча кроваво-красного рубина. Наконец, исчезли в туман осенней ночи.

— Вернутся ли они? — прошептал Леруа, вздохнул, машинально поднял воротник пальто и медленным шагом направился к выходу.

Дождь усиливался.