Отвези меня домой

Глава девятнадцатая

Егор вышел из подъезда и насторожённо огляделся по сторонам, — сегодняшнее утро преподнесло ему запоминающийся урок. Не заметив ничего и никого подозрительного, он сел в машину, закурил и бездумно уставился в пространство перед собой. Настроение было какое-то неопределённое, и он никак не мог разобраться в собственных ощущениях. События последней недели совершенно не оставляли времени на размышления, он жил и действовал в навязчивом ритме этих событий, не делая попыток подчинить их себе, а, наоборот, давая себя увлечь и подчиняясь им сам. Конечно, события эти отнюдь не были событиями рядовыми и, так сказать, ординарными. А были они, напротив, невероятными, фантастическими и совершенно из ряда вон выходящими.

Но при этом они оставались именно событиями и ничем иным.

То есть, неким набором свершающихся во времени и пространстве фактов. Помимо твоей воли. Но в твоём времени и в твоём пространстве.

В твоём бытие.

А значит, как и любое событие, они предполагали возможность выбора…

Э, погоди, оборвал сам себя Егор. Какая ещё, на фиг, возможность выбора? Я что, неправильно что-то сделал? Нехорошо поступил? Предал кого из близких или далёких или обидел ребёнка? Или девушку? Хм-м… девушку… Как там, интересно, наша девушка…

Он включил приёмник и позвал:

— Анюта, ты здесь?

— Я здесь. Ты отчего такой грустный?

— Не знаю. От неопределённости бытия, наверное.

— Если бы все грустили от неопределённости бытия, — назидательно заметила Анюта, — то в мире не осталось бы места радости, и он бы зачах и умер. Вот я же не грущу по этому поводу. Хотя уж моя неопределённость бытия почище твоей, пожалуй, будет.

— Вот-вот! — воскликнул Егор. — Очень бы, знаешь ли, хотелось узнать побольше о твоей неопределённости бытия. Тогда, глядишь, и моё бытиё стало бы поопределённей.

— Эгоист, — фыркнула Анюта.

— Нет, правда, — воодушевился Егор. — Мы с тобой уже столько вместе пережили, что стали почти как родные. А родные должны знать друг о друге больше. Опять же несправедливость получается, — ты знаешь обо мне всё, а я о тебе — практически ничего.

— Меньше знаешь — лучше спишь, — Анюта явно не была расположена к откровенности. — Ты мне лучше скажи за что тебя в парке били?

— Оно тебе надо? — насупился Егор.

— А как же? Если уж я начала активно вмешиваться в твою жизнь, то хотелось бы вмешиваться со знанием дела, а не наугад.

— А если я не хочу, чтобы в мою жизнь вмешивались? — прищурился Егор.

— Ага, значит было бы лучше, если бы тебя в этом парке забили насмерть. Так, что ли?

— Насмерть — это вряд ли, — не очень уверенно возразил Егор.

— Ну, значит, сделали бы тебя на всю жизнь калекой, — не унималась Анюта.

— Ещё чего! — возмутился Егор. — А ты тогда на что? Ты бы меня вылечила.

— А я и так тебя вылечила.

— То есть, вмешалась в мою жизнь.

— Именно. А ты против такого вмешательства?

— Пожалуй, нет, — вздохнул Егор. — Только, понимаешь, как-то это непривычно. В мою жизнь очень давно никто таким образом не вмешивался. Разве что бабушка Полина, но её давно нет на этом свете. Теперь вот ты появилась, и маму я нашёл и… — у него чуть не сорвалось имя «Зоя», но он вовремя прикусил язык.

— Что «и»? — подозрительно осведомилась Анюта.

— Я говорю, наверное, действительно в моей жизни что-то кардинально меняется в лучшую сторону. А я вместо того, чтобы радоваться, и, как говаривал незабвенный Мао Цзе Дун, строить ветряные мельницы, когда дует ветер перемен… А! — он махнул рукой. — Ерунда всё это! Жаль, что нам с тобой выпить нельзя, вот что. Русский человек, понимаешь, не может без хорошей выпивки по-настоящему излить свою душу и заодно понять как следует себя самого и своего собеседника, который одновременно является и собутыльником, а я что-то в себе так запутался, что без бутылки и не разберёшься.

— А с чего ты решил, что нам с тобой нельзя выпить? — спросила Анюта.

— То есть… как?

— Очень просто. У меня, знаешь ли, есть свои способы, как это вы говорите… а! Расслабиться, вот. Правда, я редко ими пользуюсь, но… почему бы и нет?

— Во дела! — восхитился Егор. — Анюта, старушка, ты это серьёзно?

— За «старушку» ответишь отдельно, — зловеще пообещала Анюта.

— Да это же просто такое принятое дружеское обращение! И вовсе оно даже не обидное, а, наоборот, ласковое и даже, я бы сказал, где-то лестное. Оно означает, что ты с человеком находишься на хорошей дружеской ноге, доверяешь ему и…

— Да ладно, — весело перебила Анюта. — Верю. Так как насчёт угостить даму бокалом шампанского или даже двумя?

— Э-э… — Егор поскрёб пальцами небритый подбородок. — И как ты себе это представляешь конкретно?

— Это не я, это ты себе должен представлять. Ты же предложил выпить.

— Ну для себя я этот процесс представляю слишком даже хорошо, — развалившись на сиденье с удовольствием начал рассуждать Егор. — Иду в ближайший магазин, беру бутылку… Так, чего бы мне взять? Водки я не хочу, да и неудобно как-то с дамой пить водку. Хотя, конечно, всякое бывало. И дамы, прямо скажем, тоже бывали всякие… Но сейчас явно не тот случай. Значит, водку я брать не буду. Шампанское? Нет, это несерьёзно. К шампанскому нужны хрустальные бокалы, и соответствующая обстановка. Интим нужен к шампанскому. А у меня в бардачке всего-то навсего гранёный стакан в единственном числе да и тот грязный. Я его, разумеется, сполосну, но вот как нам создать интим… Нет, шампанское тоже отпадает. Про пиво я вообще молчу. Пиво со своими подружками пусть пьют шестнадцатилетние мальчишки, а взрослый мужчина, если он хочет выпить с женщиной, о пиве даже думать не станет. Может быть вина? Да, вино, пожалуй, подошло бы. Но вино должно быть хорошим, потому что плохое вино — это ещё хуже, чем плохой коньяк… О! Точно! И как я только сразу не сообразил… Коньяк! Не вижу, почему бы мне не выпить, Анюта, с тобой коньяка. Ты как, не против?

— А это не очень крепко? — томно осведомилась Анюта.

— Это крепко, — с прямотой настоящего мужчины признался Егор. — Но мы возьмём хороший коньяк.

Егор сидел прямо на траве, привалившись спиной к тёплому от солнца левому крылу машины и смотрел вниз на город. Рядом с ним стояла початая бутылка, как ни странно, настоящего «Наполеона», которую он приобрёл в баре гостиницы, расположенной возле дома Зоиной тёти. В правой руке Егор держал стакан, на треть наполненный чудесной французской влагой, а в левой — надкушенную плитку шоколада. Ему было хорошо и как-то беспечно, и он рассчитывал, что скоро станет ещё лучше.

— Тост! — сказал Егор, поднимая стакан на уровень глаз.

Полуденное солнце растворилось в коньяке, и он загорелся живым волшебным светом.

— Давай, — согласилась Анюта.

— За любовь! — с чувством провозгласил Егор. — За любовь между мужчиной и женщиной. В широком смысле.

— В широком смысле?

— Именно.

— В совсем широком?

— Как вселенная.

— Ну, если как вселенная, то я согласна.

Они выпили.

Сорок минут назад, когда они, съехав с дороги, вскарабкались на этот холм и расположились в кустах так, чтобы им никто не мешал и они никому не мешали, Егор всё-таки добился от Анюты признания.

— Понимаешь, — объяснила она, — существуют определённые виды и потоки энергии, доступ к которым лучше всего осуществлять с какого-нибудь возвышенного места. Как, например, вот это, где мы сейчас находимся. И если этой энергии, говоря по-человечески, хлебнуть, то она окажет на меня примерно такое же воздействие, какое на тебя оказывает коньяк.

— Здорово! — восхитился Егор. — То есть получается, что ты всегда, когда захочешь, можешь выпить?

— Можно подумать, что ты не всегда можешь выпить, если захочешь, — парировала Анюта.

— Конечно не всегда! Например, когда у меня нет денег.

— Как же, как же!

— Ну… — смутился Егор. — Конечно, деньги на это дело всегда можно достать… Хорошо. Тогда, например, такой вариант. У меня важная встреча, на которую я должен явиться совершенно трезвым, а мне при этом очень хочется выпить. Я выбираю встречу и, тем самым, наступаю на горло собственному желанию. А?!

— Ерунда, — фыркнула Анюта. — Просто в данном случае твоё желание провести достойно важную встречу оказалось сильнее желания выпить. Вот и всё. Или, если тебя не устраивает столь низменное объяснение, твоя воля и характер оказались сильнее твоего желания.

— Вот именно, — согласился Егор. — И получается, что я не всегда могу выпить, когда захочу.

— А что, разве не бывало никогда случая, чтобы воля и характер спасовали перед желанием? — невинным голосом поинтересовалась Анюта.

— Вообще-то бывало, конечно, — берясь за бутылку признался Егор. — И даже неоднократно. Но я всегда честно боролся до конца.

— За это и выпьем! — с энтузиазмом предложила Анюта.

И они выпили по второй…

— …а всё-таки, что ты имел ввиду, когда предложил выпить за любовь между мужчиной и женщиной в широком смысле?

— Видишь ли… — проникновенно начал Егор, откусывая от плитки шоколада. — Кстати, а как у тебя обстоят дела с закуской?

— Нормально. Хотя я никогда не закусываю в вашем понимании этого процесса. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Всё-таки чертовски неудобно так пить, — пожаловался Егор. — Конечно, пил я с друзьями по всякому. Помню даже однажды был случай, когда мы с моим давним корешем надрались вместе, находясь друг от друга на расстоянии в фиг знает сколько тысяч километров. Это несколько напоминает нашу ситуацию, но всё равно не так. Он, понимаешь, живёт в Америке, в Нью-Йорке. Сеня его зовут. Мы как раз сидели с Володькой Четвертаковым — ты его знаешь — и уже не помню по какому случаю пили водку. А он позвонил и сказал, что с кем-то он там всю ночь тоже квасил, а теперь вот пришёл домой и стало ему без нас грустно и тоскливо. И вот звонит он, поэтому нам, а на столе перед ним стоит открытая уже бутылка виски, к которому он в этой самой Америке пристрастился, паразит, изменив доброй русской водке. И если мы тоже пьём, то почему бы нам не выпить вместе по, так сказать, телефону. И мы выпили. И даже не один раз. Забавно было. Вовка с трубкой возле уха и стаканом в руке, и я рядом тоже со стаканом и с трубкой параллельного телефона. Слышимость, кстати, была, помнится, отличная… Но всё равно, понимаешь, мы ведь знали, что он на самом деле за тысячи километров от нас, а с нами только его голос. И когда он положил трубку, то это расстояние очень как-то зримо легло между нами, а… м-м… о чём это я?

— О том, что тебе неудобно так пить, — напомнила Анюта.

— Да! — с воодушевлением продолжил Егор, — Спасибо, а то я что-то… В общем, всё равно это разные случаи. Потому что тогда Сенька действительно находился по ту сторону океана, а ты сейчас рядом. Рядом, но я тебя не вижу.

— А ты закрой глаза, — посоветовала Анюта, — представь, что мы пьём с тобой в темноте, и свету взяться неоткуда.

— Ты ещё посоветуй представить, что я ослеп, — передразнил интонацию Анюты Егор.

— Всё вам, людям, не так, — вздохнула Анюта. — Ну, скажи на милость, зачем тебе обязательно меня видеть?

— Потому что львиную долю информации об окружающем мире мы получаем посредством зрения, — важно сказал Егор, и сам поразился тому, какой он умный.

— Не верь глазам своим… — тихо пробормотала Анюта. — Ну ладно, попробую.

— Что?

— Закрой, говорю, глаза.

— Ты мне уже это советовала, — запротестовал Егор.

— Закрой, закрой. Это другое.

— Сюрприз? — радостно предположил Егор.

— Не знаю, получится ли… Закрывай, давай. И, чур, не подглядывать!

Егор покорно закрыл глаза и принялся тщательно слушать.

Так. Это птицы. А это ветерок в листве. Где-то далеко внизу просигналила машина. Кровь шумит в ушах… Музыка… Откуда музыка? А, наверное, кто-то выставил на открытое окно магнитофон и врубил на полную старых добрых «Криденс»… А это что? Тонкий, на грани слышимости, звон. Как будто робко соприкоснулись два хрустальных бокала… Шорох? Или это опять ветер?

Буквально всей кожей Егор ощутил, как кто-то легко и неслышно опустился рядом с ним на траву.

Совсем рядом.

Слева.

— Ну, — долго ещё? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

— Уже можно, — сказали слева.

Он открыл глаза, задержал дыхание и очень медленно повернул голову.

Слева от него, совсем рядом сидело неземное существо.

То, что существо именно неземное, было заметно сразу. Потому что даже у самых экстравагантных земных женщин не бывает такой, переливающейся разноцветным прозрачным огнём, кожи. И ярко-оранжевых глаз тоже не бывает. Опять же совершенно голый, без малейшего признака волос, череп. Правда, идеальной формы и размера, да и наголо бритые девушки и женщины в наше время уже никого не шокируют, но всё-таки…

И никакой одежды.

То есть, совершенно обнажённое неземное существо женского рода с переливчатой кожей, голым черепом и несколько тяжеловатой, но прекрасных очертаний грудью, эдак, четвёртого где-то размера…

Егор почувствовал, что трезвеет.

— Ну, как? — осведомилось существо нежным Анютиным голосом. — Нравится?

И улыбнулось, показав, как ни странно, вполне человеческие белые зубы.

Егор, не глядя, нашарил справа от себя бутылку и, проигнорировав стакан, сделал прямо из горлышка два хороших затяжных глотка. Сразу как-то полегчало.

— А мне? — обиделось… обиделась Анюта.

— Ты же это… того… энергию эту свою употребляешь?

— А ритуал соблюсти? — парировала Анюта.

— Так ведь стакан-то один… — предпринял последнюю попытку спасти коньяк от бесславной гибели Егор.

— Ничего, я не брезгливая.

Егор вздохнул, налил на глаз грамм пятьдесят и, собравшись с духом, протянул стакан Анюте.

— Ам! — отчётливо и громко клацнула зубами Анюта, и её оранжевые глаза вспыхнули, словно две сигнальные лампочки.

Рука у Егора дрогнула, но стакан не выпустила.

— Смелый, — удовлетворённо констатировала фантастическая женщина, забрала стакан, поднесла его ко рту и одним глотком употребила коньяк по назначению.

— Ну, как? — нашёл в себе силы поинтересоваться Егор. — Вкусно?

— Не распробовала, — причмокнула бледно-розовыми, почти белыми губами Анюта. — Но вообще-то очень интересный вид энергии.

Егор вдруг подумал о том, что будет, если их идиллию сейчас нарушат, например, местные менты.

Или те же вчерашние, а заодно и сегодняшние поборники чистоты украинской расы и её же, расы, полнейшей независимости от других.

Или просто добропорядочные граждане этого древнего и прекрасного города, решившие зачем-то подышать свежим воздухом именно в этом месте.

И ему стало весело.

— А что смешного? — оглядела себя Анюта. — По-моему, очень даже красиво…

Егор захохотал и сполз спиной на траву.

Он всё еще продолжал смеяться, когда солнце и небо с облаками заслонило от него женское лицо уже не с оранжевыми, а с ярко-жёлтыми кошачьими глазами и полными бледно-розовыми (рассвет на снегу) губами.

— Смеёшься, значит? — шевельнулись губы.

— Э, Анюта, — забеспокоился Егор. — Ты что это… я вовсе не хотел…

Он попытался приподняться, и его правая рука тут же натолкнулась на тяжёлую и тёплую женскую грудь, а ещё через мгновение его губы соприкоснулись с полными и нежными женскими губами… «Не верь глазам своим…» — припомнилась ему совсем недавняя реплика Анюты. Потом пронеслись какие-то обрывки мыслей о Зое, о напряжённой прошедшей ночи, о том, что любить инопланетянку, которая на самом деле имеет вид автомобиля, явное извращение… и это было всё. Потому что так Егора никогда не целовали, несмотря на весь его богатейший в данной области опыт.

Он закрыл глаза, ответил на поцелуй и осторожно притянул к себе нежное женское молодое тело.