Отвези меня домой

Глава тринадцатая

— Эй, соня, завтрак на столе!

Егор открыл глаза и увидел над собой умытую и одетую Зою.

— Привет, — сказал он и потянулся было поцеловать девушку, но, вспомнив вчерашнее, остановился и сделал вид, что просто потягивается со сна.

Зоя засмеялась, наклонилась и сама поцеловала его в уголок рта. Егор вдохнул молодой запах её волос и подумал, что испорченную Анютой ночь нужно срочно исправлять, а не то он и «ква» сказать не успеет, как потеряет эту замечательную девушку, — быстро найдётся какой-нибудь молодой да ражий с нормальной машиной в придачу.

— Проводишь меня до троллейбуса? — спросила Зоя, когда они покончили с кофе и бутербродами.

— Зачем троллейбус? — удивился Егор. — Я тебя довёз… — и осёкся.

— Вот именно, — усмехнулась гостья. — После вчерашнего мне что-то пока не очень хочется садиться в твой автомобиль. Ты его сначала в порядок приведи, а уж потом я подумаю. Хорошо?

— Его нельзя привести в порядок, — буркнул Егор. — Он сам себя в порядок приводит. И не только себя.

— Это такая фигура речи? — сощурилась Зоя.

— Хотелось бы…

— Не хочешь говорить — не надо.

— Да не в этом дело… Просто я не знаю, что говорить. С этой машиной последнее время действительно происходят довольно странные вещи, в которых я пока не могу разобраться. Разберусь — расскажу.

— Ты не учитываешь, что я любопытна как кошка, — сообщила Зоя. — Впрочем, в машинах и в их устройстве всё равно ничего не понимаю, так что в данном случае моё любопытство вполне компенсируется моей безграмотностью. Ладно, разбирайся. Только сначала всё-таки проводи меня до троллейбуса.

— Тогда уж позволь мне посадить тебя в такси, — предложил Егор. — А то как-то неправильно получается: не обеспечил девушке обещанного удовольствия да ещё и домой доставить с комфортом не сумел.

— Джентльмен! — засмеялась Зоя.

— Да, я такой, — скромно согласился Егор.

— Кстати, сударь, мы уже столько дней знакомы, а я так и не знаю чем вы занимаетесь в этой жизни и на какие средства существуете. Непорядок.

— Между прочим, сударыня, то же самое я могу сказать и по отношению к вам.

— Студентка я…

— Комсомолка, спортсменка?

— И наконец — просто красавица, — обнаружила хорошее знакомство с отечественной киноклассикой Зоя. — Пятый курс журналистики. Через месяц — диплом. Но вообще это не честно. Я первая спросила.

— Художники мы. — вздохнул Егор. — Керамисты. Глина, шамот, ангоб, глазурь… Ты разве ещё не поняла?

— Да о чём-то подобном догадывалась. Но хотелось всё же уточнить. А где можно увидеть твои работы?

— Работы… Последнее время, к сожалению, я мало работал. Впрочем, погоди… — Егор поднялся из-за стола и вышел в другую комнату.

Вскоре он вернулся с большой картонной коробкой в руках…

— Это тебе, — он положил коробку на стол перед Зоей. — Подарок. Должен ведь я как-то компенсировать прошедшую ночь…

— Далась тебе эта ночь… Я уже обо всём забыла. — Зоя с нескрываемым интересом попыталась открыть коробку. — Что-то не получается…

— Зато я не забыл. Нет, не так. Дай-ка мне…

— Какие вы, мужики, самолюбивые — просто смех. Особенно, когда дело касается койки. Ну не удалось трахнуть девушку. Подумаешь! Сегодня не трахнул — трахнешь завтра. Опять же в этом не ты виноват, а просто девушка такая попалась. Чувствительная слишком на внешние факторы.

— Вот интересно, — задумчиво проговорил Егор, снимая с коробки крышку. — Все будущие журналисты такие циничные, или это только мне подобный экземпляр попался? За особые, так сказать, заслуги.

— Поколение такое, — объяснила Зоя. — Пепси-кола, как оказалось, способствует выработке цинизма в гораздо большей степени, чем водка. Но за «экземпляр» всё равно ответишь. Потом. Ой, какая прелесть!

Она держала в руках маленькую глиняную кофейную чашку.

Когда-то, лет шесть назад, Егор сделал это кофейный сервиз специально для одной довольно богатой заказчицы, которая в результате от заказа отказалась, предпочтя ручную Егорову работу какой-то заграничной модной штамповке. С тех пор, тщательно обёрнутый в мягкую толстую бумагу и уложенный в специально склеенную для этого картонную коробку, сервиз пылился на шкафу в полном забвении.

— Это тебе, — сказал Егор. — Дарю.

— Не может быть! Это… это ты сам сделал?

Зоя с восторгом разглядывала изящную светло-коричневую, со сложными разводами-узорами, чашку в своей правой руке и такую же сахарницу в левой.

— Нет, — усмехнулся Егор. — Купил.

— Врёшь! — радостно засмеялась Зоя. — Сам сделал! Ой, какой ты молодец… Спасибо!

Она чмокнула Егора в щёку, быстро и аккуратно уложила чашку и сахарницу на место и посмотрела на часы:

— У-у! Мне уже совсем пора-пора! Позвонишь сегодня вечером, да?

Проводив Зою до проспекта и поймав ей машину, идущую в центр, Егор вернулся домой. В задумчивости постоял некоторое время подле Анюты.

Делать решительно ничего не хотелось.

Глупо зарабатывать деньги на хлеб насущный, когда у тебя в кармане без малого пять тысяч долларов, к тому же полученных не за честный труд, а просто выигранных на пари. Лёгкие деньги взывают к лёгкой жизни. Правда у Егора и заработанные деньги никогда особенно не задерживались, а уж шальные и подавно.

Однако желания пить-гулять и сорить рублями отчего-то тоже не возникало.

— Чего тебе надобно, старче? — пробормотал Егор, решительно распахнул дверцу и уселся за руль.

Сразу стало как-то легче.

— Приручила, да? — сказал Егор и включил радио.

Знакомая уже тишина на всех волнах…

— Ну ладно, Анюта, хватит уже, — попросил он. — Давай мириться.

— Давай.

Егор даже вздрогнул от неожиданности и машинально огляделся по сторонам.

Разумеется, они были одни. Он и Анюта. Если, конечно, не считать кота Тихона, который притаился на крыше сарая и внимательно смотрел вниз, на машину. Хвост у Тихона медленно и напряжённо ходил из стороны в сторону, а жёлтые от природы глаза даже при солнечном свете горели грозным огнём. Впрочем, нападать кот не решался, а, возможно, и не хотел. Просто всем своим видом показывал кто на самом деле в этом дворе хозяин, а также независимость и самодостаточность своей натуры.

— Здравствуй, Анюта, — волнуясь, как четырнадцатилетний школьник на первом свидании, сказал Егор.

— Здравствуй, Егор. Давно не виделись.

— Лично я даже успел соскучиться, — сообщил Егор, закуривая.

— Я тоже.

— Слушай, ты меня прости, пожалуйста, за те необдуманные слова насчёт колёс…ну, ты понимаешь. Я должен был догадаться, что ты живая.

— А я должна была понять, что тебе трудно так вот сразу поверить в происходящее. Я тут поразмышляла на досуге и пришла к выводу, что это вообще чудо — твоё ко мне отношение. Другой бы или с ума сошёл или избавился от меня каким-нибудь варварским способом. Скажем, облил бы бензином и сжёг.

— Вполне возможный вариант, — кивнул Егор. — Мне тоже, знаешь ли, до сих пор не по себе. Тем более, что я так и не знаю кто ты на самом деле. То есть, я понимаю, что ты живое разумное существо, но…

— Что «но»?

— Но… ты ведь… ты… не человек?

— А что такое человек?

— Человек — это, например, я.

— Ноги вместо колёс и сердце вместо двигателя внутреннего сгорания?

«А вместо сердца — пламенный мотор!» припомнил ни к селу ни к городу строчку из полузабытой песни Егор, а вслух сказал:

— Ещё голова.

— А в голове так называемые мозги?

— Допустим.

— И это всё?

— Что «всё», — несколько растерялся Егор.

— Всё, что определяет живое существо как человека?

— Нет, конечно. Самое главное — это душа.

— Наконец-то… — в голосе Анюты послышалась снисходительная усмешка. — Ну и как ты считаешь, есть у меня душа или нет?

— Мне почему-то кажется, что есть, — тихо сказал Егор.

— Правильно кажется. Значит, я человек?

— Курица не птица, женщина не человек, — ляпнул Егор и осёкся.

— Я так понимаю — это шутка? — ледяным тоном осведомилась Анюта.

— Да, — поскрёб выбритую щёку Егор. — Не очень, правда, удачная. Язык мой — враг мой, как говорится.

— Отчего же? Смешно. Но мы отвлеклись.

— Анюта, — разозлился Егор, — ты меня не путай! Я, конечно, не философ, а всего лишь полуобразованный ремесленник с зачатками художественного таланта, но даже я понимаю, что человек — это совокупность всего того, что мы только что с тобой перечислили. И ещё кучи различных признаков и философских категорий. Я готов признать, что ты — разумное существо во всём равное мне. Но ты — не человек. Не гуманоид, если тебя устраивает это слово. А кто ты на самом деле, я не знаю. Догадки же мои в данном случае — это всего лишь догадки, но никак не достоверные сведения.

— А тебе обязательно нужны достоверные сведения?

— Желательны.

— Мужчины… Все вы одинаковые. Ну ни капли поэзии! А как же очарование тайны и прелесть недосказанности?

— Между прочим, — язвительно заметил Егор, — подавляющее большинство настоящих поэтов — именно мужчины.

— Подавляющее большинство настоящих убийц и садистов — тоже мужчины. Однако, я не делаю отсюда выводов, что все мужчины — потенциальные убийцы и садисты.

— Однако, ты почему-то при этом делаешь вывод, что все мужчины лишены способности чувствовать очарование тайны и эту… как её… А! Прелесть недоговорённости, вот.

— Недосказанности.

— Один чёрт. А ты, кстати, тоже ведёшь себя иногда как типичная женщина.

— Это как? — заинтересовалась Анюта.

— Да все эти твои недомолвки, противоречия самой себе и вообще…

— Что именно «вообще»? — вкрадчиво осведомилась Анюта.

— А то, что током дерёшься и гудишь не ко времени, как сирена атомной тревоги, — резанул правду-матку Егор.

— Я ещё и не так могу! — похвасталась Анюта.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Мы что, опять ссоримся?

— Надеюсь, что нет.

— Это хорошо, а то мне показалось…

— Да нет, всё нормально. Проехали.

— Мы разве движемся? — удивилась Анюта.

— Это такое жаргонное выражение, — пояснил Егор. — Сленг. Означает, что не будем возвращаться к данной теме разговора.

— А, понятно. Хорошо, проехали. Ты меня, кстати, тоже извини за вчерашнее. Я ведь действительно женщина. Точнее, если пользоваться мужской терминологией, — разумное существо женского пола. А в данный момент ещё и очень одинокое существо. Понимаешь?

— Да, — пробормотал растерянно Егор, — понимаю. Только…

— Всему своё время, — мягко сказала Анюта. — Всему своё время и место. Помнишь детский стишок: «Не спешите, детки, дайте только срок…»

— Будет вам и белка, будет и свисток, — закончил Егор.

— Правильно, молодец. Ну что, поедем покатаемся? Чего без дела-то сидеть!

— Поехали, — охотно согласился Егор и добавил. — Заводи!

Катались они по городу до самого вечера, и Егор (не тратить же время попусту!) опять прилично подзаработал деньжат, развозя жаждущих быстро попасть в нужные им места различных граждан и гражданок. Радио снова работало в обычном режиме, — Анюта перед выездом сообщила, что ей очень интересна информация, которую она получает при общении Егора с пассажирами, и поэтому разговаривать они пока не будут, дабы упомянутые пассажиры не сочли водителя сумасшедшим (а как ещё можно назвать человека, беседующего с радиоприёмником в собственном автомобиле?). И только когда солнце окончательно ушло за горизонт, и Егор повернул к дому, Анюта прервала молчание и спросила:

— Егор, а чем ты вообще зарабатываешь на жизнь? Неужели только тем, что развозишь людей? Что-то не похоже, тем более, что машина твоя, когда я в ней оказалась, была в таком состоянии… На ней не только ездить — в неё даже просто садиться опасно было.

— Что-то всем сегодня стало интересно чем я зарабатываю на жизнь, — в задумчивости проговорил Егор. — И к чему бы это? То никому и никогда до этого никакого дала не было, а то вдруг опомнились. Как же это так получается, что мы до сих пор не знаем, чем Егор зарабатывает на жизнь? Надобно спросить, а то как-то нехорошо получается. Неправильно. Художник я, — добавил он хмуро. — Керамикой занимаюсь. Леплю всякое — разное из глины и шамота, обжигаю и продаю. Тем и живу. Плоховато, правда, последнее время стало. Крупных заказов нет, а по мелочи много не заработаешь. Да и сам я, честно сказать, как-то измельчал. Остановился, можно сказать, в развитии.

— Надо же, художник… — в голосе Анюты послышалось неподдельное уважение. — Художники — существа редкие. То-то я сразу почувствовала в тебе что-то особенное. А кто, кстати, ещё сегодня интересовался чем ты зарабатываешь на жизнь? Уж не это ли твоя девушка… Зоя, да?

— Она самая, — усмехнулся Егор. — Только она не моя девушка. Могла стать моей, если бы кое-кто — не будем показывать пальцем — не вмешался.

— Ну извини, погорячилась. Просто мне показалось, что она тебе не подходит.

— Не подходит для чего? — откровенно развеселился Егор.

— Для совместной жизни.

— Ну ты даёшь! Да откуда ты взяла, что я собираюсь с ней совместно жить?

— Как это «откуда»? Она же к тебе в дом пошла. И легла в твою постель. Если это не совместная жизнь, то я тогда не знаю…

— А вот подглядывать нехорошо. Особенно в такие минуты. То есть совсем нехорошо.

— Я не подглядывала, — вздохнула Анюта. — Я просто догадалась.

— Ладно, — пообещал Егор, притормаживая (они как раз подъехали к дому), — мы ещё с тобой поговорим на эту тему, а то я гляжу… О! А это ещё кто?

У ворот Егорова дома стоял человек с большой дорожной сумкой через плечо и нажимал на звонок.