Отпетые мошенники Галактики

Глава LI

Если вы любитель совершенства и обожаете любоваться собой развивающимся, то вам бы нечего было делать в те дни рядом со мной. В тех условиях вы бы могли лишь хмуро наблюдать как я теряю остатки честолюбия и достоинства, и скатываюсь в бездонную пропасть невежества, хамства, варварских наклонностей самого низкого пошиба. Инволюция нешуточное дело, ребята. Будьте с ней осторожны!

Прошла уйма времени с тех пор, как я выбрал ареалом обитания место у озера.

Я по-прежнему продолжал ловить на пропитание рыбу, а так же мелкотравчатых, не способных противостоять моему неуёмному аппетиту динозавриков.

Всё это время я, возможно, и любовался собой. Но уже как бы с другой стороны. Со стороны деградации.

И однажды, в один долгожданный момент, когда я совсем деградировал, вчистую, так сказать, щедрая на неожиданности и резкие повороты, природа решила положить конец этому моему безобразию.

Как-то отдыхая под тенистой и вполне развесистой пальмой и прикрыв остатки недавнего пиршества изысканно пупырчатой шкурой динозавра, я услышал голоса.

Некие существа поразительно похожие на меня, но, несомненно, относящиеся к низшему классу приматов, приматов характеризующихся по разработанной мной совсем недавно шестибальной шкале, с заведомо высоким интеллектом и неистребимой тягой к эволюции, остановились подле меня. После чего одно из них, скорее всего самец, вполне высокомерно и некоторым образом даже чванливо, сказал:

— И здесь его нет. И там его нет и здесь нет, — выдохнуло существо. — Вероятно погиб. К сожалению, мир суров и жесток. Ни для кого он не делает исключений.

Услышав о жестокости и суровости, я привычно насторожился и принюхался, не забыв оскалить зубы. Нужно ведь всегда быть наготове, когда слышишь такие слова.

Другое существо с непрактично длинными волосами и более широкое в нижней части своего тела, чем в верхней, видимо самка, ответило:

— Не может быть. Такого хитреца нелегко прикончить. Такие, как он, не издохнут. Насколько я знаю, этот прохиндей везде приспособится и нигде не пропадёт. Я уверена (существо-самка так и сказало — «я уверена»), я уверена, что он жив и даже, некоторым образом, здоров и вполне даже известен в этом мире. Давай-ка поспрашиваем о нём у местных жителей. Дикарей. Например, вон у того. Под кустиком.

И она, чёрт возьми, направилась в мою сторону. И это в то время как я отдыхаю после обеда!

— Чичимака? — опередил её я, выскакивая из кустов и сжимая в руке палку.

Естественно, я лишь поинтересовался на своём невообразимом сленге какого хрена они потревожили мой покой.

Существа почему-то переглянулись. Затем снова уставились на меня.

— А вот и туземный диалект, — сказала самка таким тоном, как будто искала этот диалект всю жизнь. — Весьма своеобразный говор. Очень напоминает ритуальную песню каннибалов. — Она бесцеремонно ткнула мне в лицо пальцем. — Посмотри, какие зубы. Они же в целый аршин! И это выражение лица… Непреклонное, кровожадное. Сразу видно — особь недавно съела всю свою родню. А перед этим вождя племени. Они в таких делах мастаки и долго не раскланиваются. А может быть он и сам вождь. Съел своё племя. С такого станется. Смотри, какие беспощадные глаза. Может, поищем в кустах головной убор этого типа? По количеству перьев можно определить, сколько народу им съедено. Где-то я читала об этом.

На всякий случай я ещё раз оскалил зубы. Ведь, по моему мнению таких типчиков всегда следует держать на расстоянии.

— Будь с ним осторожнее, — прищурился на меня самец. — Все варвары дьявольски изобретательны.

— Чу-ба бака чуг на мака, — не сдавался я.

Я лишь хотел объяснить, что людей пока не ел. Потому что их здесь не видел.

А в подтверждение своих слов я показал, как хватаю ящерицу, отрываю ей голову и кидаю себе в рот.

— Нет люди. Не есть людей. Жрать ящерица, — сказал я на ломаном лингвогалакте, который малость, а может быть и основательно успел подзабыть.

Так или иначе, но изобразить проглатывателя ящерок мне удаётся. Иначе с чего бы это самка побледнела и шарахнулась в сторону.

Но перед тем как хлопнуться в обморок, она разглядела на моей груди револьвер. Этот револьвер привёл её в чувство, а я давно повесил его себе на шею в качестве амулета, чтобы отпугивать злых духов.

Тем не менее, самка переполошённо замахала руками.

— Сюда! — крикнула она самцу, не сводя с меня ошеломлённого взгляда. — У него оружие Сэма! — выдохнула она.

Имя какого-то малоизвестного в динозаврячьем мире Сэмюэла мне ни о чём не говорило. И, тем более, оно не вызывало у меня никаких приятных ассоциаций.

Зато старого самца словно током шарахнуло. Он вздрогнул быстро приблизился ко мне, внимательно вглядываясь в штуку, что болталась на моей мужественной дикарской груди.

— Дикарь съел его, — бесстрастным голосом констатировал самец, имея в виду, конечно, не револьвер и уж точно не патроны к револьверу, а естественно, этого неизвестного никому и неуловимого дурацкого Сэма.

Естественно, как вы и сами понимаете, никаких Сэмов я не ел. И напраслина, тут возводили на меня, здорово ущемляла моё, пусть и деградировавшее, достоинство. К тому же такие наветы портили мой мезозойский имидж, к которому я, как вы сами понимаете, давно привык.

Поэтому и вспомнил я своё твёрдое правило не давать себя в обиду. Угрожающе зарычав и нещадно колотя себя в грудь кулаками, я двинулся на визитёров.

— Он голоден, — констатировал самец. — Не дай ему убить себя. И, тем более, съесть, — закричал он. — Иначе произойдет самое ужасное смертоубийство.

— О нет, — покачала головой, не соглашаясь с собеседником, самка. — Дикарь не голоден. Скорее ему нужны наши черепа. Чтобы украсить ими потом свою пещеру. К тому же, я по глазам дикаря вижу, он в больших количествах коллекционирует скальпы. А наши, если тебя это не смущает, станут лучшим украшением его знаменитой на все джунгли коллекции.

Тут я совсем запереживал. За кого они меня принимают! Я может и невежественный дикарь, и никогда не видел цивилизованного мира, но каждое утро куском крупнозернистого булыжника чищу зубы.

С этими горькими думами сорвал я с шеи свой револьвер и, пальнув из него для острастки вверх, ринулся на обидчиков.

— Стоять, ублюдки! — заорал я. — Вы мне дорого заплатите за свои клеветнические речи.

— Чёрт побери! — воскликнула самка. — Да это же… Это же… Он!.. Сэмюэльчик! Родненький! Любименький ты наш! Узнаю тебя по повадкам.

— Что ж ты так долго морочил мне голову, сынок? — радостно взревел Уорхол и от переполнявших его чувств саданул мне кулаком в челюсть.

Из глаз моих брызнули искры, а ноги подкосились и я бесформенной грудой, но с чувством вновь обретённых друзей рухнул на землю.

— Сэмюэльчик… Любимый, — причитала вокруг меня Астрая, а потом, не дожидаясь, когда приду в себя, полезла целоваться. — Я, в общем-то, догадывалась, что ты это ты. Но просто не знала этого. Но когда ты успел стать каннибалом?… Эх, от тебя я такого не ожидала. Разве это так уж вкусно? — сыпала она вопросами, как экзаменационная машинка на Дендраре.

— Заткнитесь, — простонал я. И добавил на местном наречии, лишь только пришел в себя, такое, что, знай они дословный перевод мной изречённого, они бы заявили на меня в космополицию космонравов.

Слава Богу, перевода такого кроме меня никто не знал. Поэтому я, единственный человек этого мира, непревзойденный правитель племени, которое состояло из меня самого, мог лепетать на своем дурацком языке всё, что угодно. Всё равно слова мои несли в себе оттенок радости и ликования.

Ведь, наконец, я узнал этих хлопочущих подле меня прохиндеев. Одним из них был мой шеф, директор Лиги по борьбе с мошенничеством, Гарри Уорхол. Вторым же прохиндеем, вернее прохиндейкой, являлась моя супруга, известная в прошлом мошенница и налётчица.

— Чичи па па, — бормотал я, расчуствованно, положив голову на плечо супруги и улыбаясь при этом блаженно. И тут же вопрошал слезливо: — Чичи на на?

И лингвопереводчик, который к тому времени успела включить Астрайка, услужливо и неправильно перевёл:

— А не пропустить ли нам по бутылочке лимонада, друзья?

— Ты, наверное, проголодался, любимый? — поинтересовалась нежно и немного нервно Астрайка. — Что ты здесь ел целых десять лет?

— У тебя есть что-нибудь кроме этих чёртовых лягушек? — спросил я. — Как же они мне надоели за последнее время!

— У меня есть всё, дорогой, — поспешила обнадёжить Астрайка. — Кроме чёртовых лягушек. — И тут же сказала кому-то в сторону: — Знакомьтесь, детки. Это папа. Тот самый неуловимый Хитрый Лис, которого мы, наконец, поймали. Это он — бесстрашный авантюрист, гроза мошеннического мира.

— Детки? — удивился я. — А как же свадьба с Жестяным-Шестнадцатым? Детки должно быть от него?

— Ну что ты, глупенький, — ласково улыбнулась Астрая. — Лишь только он забросил тебя в прошлое Земли, я порвала с ним всяческие отношения. Как ни орала я иногда на тебя, и как ни выводил ты меня из себя периодически, но я всё же хорошо к тебе отношусь. А иногда мне даже кажется, что согласна с тобой прожить всю оставшуюся жизнь. — А дети дорогой от тебя родились. Они близнецы. Ты просто слишком долго отсутствовал в нашем мире. Подойдите, детки! Не бойтесь. Он ручной. Это я его приручила десять лет назад.

Вечерами меня всё ещё тянуло разжечь костерок и исполнить вокруг него нехитрый, немыслимо бессмысленный туземский танец.

Но я уже научился контролировать свои эмоции. И даже приловчился спать с закрытыми глазами. Ведь теперь я находился в безопасности.

Я больше не бил себя в грудь кулаками, если мне не нравилось какое-то телевизионное ток-шоу, а лишь лёгким нажатием клавиши переключал стереовизор на другую программу.

И я только в первый день пребывания на своём ранчо поохотился на домашних кошек, гоняясь за ними по крышам, карнизам и потолкам с вполне оправданной и прагматичной целью заготовления мяса впрок.

Приучиться вечером ложиться в кровать, а не на голую землю под вишнеяблоней сада оказалось, правда, сложнее. Но я справился. И даже прекратил практику подкладывания на ночь топора под голову.