— Эй, полегче, — пробасил привязанный к этому времени к столбу краснолицый. — Вы чуть не задавили меня.
— Молчи, несчастный! — возопил я. — Чья бы корова мычала. Тебе жить-то осталось с гулькин нос, и того меньше. С таким окружением, как у тебя, молиться надо, а не привередничать.
— Вот именно, — ухмыльнулся, не смутившись, краснолицый. — Жить может мне осталось всего ничего, а вы мне и эти драгоценные минуты портите. Мы живём в правовом государстве, господа. И я имею полное право дожить до полагающейся мне казни. А вы на своём долбаном тихоходе…
— Во-первых, ну какой же это тихоход? — оборвал я его, всерьёз обидевшись за своё авто, к которому уже начал, несмотря на все выбрыки последнего, прикипать душой. — Эта колымага только кажется на вид неповоротливой, да неказистой. На самом деле она развивает скорость аж целых пять километров в час, и судя по последним, самым пристальным моим наблюдениям, такая скорость для неё не предел. Думаю, к вечеру, уж коли она не взорвётся, её возможности уложатся в пять с четвертью. И все улитки, черепахи и, возможно, мертвецы на кладбище окажутся в её кильватере.
— Здесь один тоже так считал, — хмыкнул приговорённый.
Что-то в голосе краснолицего меня насторожило.
— Не хочешь ли ты сказать…, — начал я.
— Хочу, — нахально заявил детина. — Я и есть тот самый автолюбитель. — Он нахмурился и попробовал перегрызть верёвку. У него ничего не вышло. — Я и сейчас не раскаиваюсь в содеянном, — вздохнул он. — Но те господа, — он кивнул в сторону толпы, которая уже оправилась от пережитого, нагнанного на них несущимся в лоб горящим автомобилем. Теперь толпа злобно поглядывала в нашу сторону, явно замышляя нехорошее. — Это они, борцы за чистоту природы. Общество защиты кузнечиков, идеализаторы фитофторы, члены тайной ботанической секты с громким и претенциозным названием смерть цивилизационщикам! — проревел детина. — Послушайтесь моего доброго совета, — попросил он проникновенно. — Если вы ещё не совсем выжили с ума и способны передвигаться, бросайте меня и бегите отсюда в темпе. Поверьте, это сборище — опасная банда. Ради процветания одного маленького, невзрачного листочка они способны погубить весь белый свет, всё человечество разом. Эти любители крапивы и прочих сорняков одержимы идеей, что Природа это и есть Бог, а человек по их мнению — лишь плесень, паразит на теле Бога. Они — гнусная и безжалостная религиозная секта, а меня приговорили к сожжению за то, что я, по их мнению, быстро ехал, а так же пролил на их драгоценную травку немного машинного масла. Спасайтесь. Не повезло мне, ребята, но, может быть, вам удастся вырваться из жутких лап этих сумасшедших.
Отвлекаясь малость от пересказа сути нашей беседы с этим интересным и колоритным во всех отношениях малым, скажу лишь, что, пока мы беседовали с ним тихо и мирно, толпа пришла в движение и, рассредоточившись, принялась брать нас в кольцо.
Некоторые из любителей природы и не любителей техногенного, как я уже знал, прогресса удерживали в руках здоровенные, увесистые булыжники.
Парни наступали сплочёнными рядами. На их лицах читалась мрачная решимость бороться за каждую былинку на свете до последней нашей с Астраей капли крови.
— Тебе не кажется, радость моя, — обратился я к супруге, — что мы вмешались в дело, которое не имеет к нам никакого отношения? Тем не менее, дорогуша, придется сыграть в этой партии роль ведущей скрипки.
— Как скажешь, милый, — кротко улыбнулась Астрайка, отшвыривая ударом крепенькой ножки подкравшегося на неосмотрительно близкое расстояние любителя ботаники.
Второго она огрела своей маленькой, совсем не страшной на вид рукой, но в которой была зажата, тем не менее, хотя и допотопная, но довольно увесистая заводная ручка.
Вслед за этим другой свободной рукой жёнушка, пододвинула ко мне уже открытый и изготовленный для боя чемоданчик, с которым, как известно, я не расстаюсь.
Я не стал ломаться и выпендриваться. Я достал гранату начинённую по самую завязку крепкими и тонкими сетями. Я активизировал гранату и швырнул в самую гущу нападающих.
Понадобилось несколько секунд, чтобы большая часть негодяев вышла из строя. Все они очень скоро беспомощно трепыхались, громко ругаясь и ещё больше запутываясь от того в сверхпрочных синтетических волокнах.
Я посмотрел на детину. Тот изумлённо хлопал ресницами, взирая на грандиозную картину невиданного доселе, стопроцентно гуманного побоища.
Однако не все из агрессоров сумели угодить в сети. Те, кому посчастливилось избежать неожиданного пленения, немного посовещавшись и придя в себя, снова ринулись в атаку.
Я их прекрасно понимал. Не очень-то легко поверить в поражение, когда перед тобой всего пара бойцов против трёх десятков и когда победа так близка.
Подождав, когда ко мне подбежит первый, я хорошей оплеухой свалил его наземь и, пока Астрая отбивала нападение ещё двоих сзади, окатил самых неугомонных хорошей порцией усыпляющего газа из специального миниатюрного баллона.
Не прошло минуты, как теперь уже все лежали на земле неподалёку от автомобиля, весело и наперебой храпя.
— Не хило! — только и смогла вымолвить, обводя место завершившегося боя широко открытыми глазами, недавняя жертва ярых приверженцев извращённой идеологии ботанического склада.
— Эти ребята выбрали для себя не слишком верный жизненный путь, — сказал я назидательно, указывая на них краснолицему. — Надеюсь, что после этого инцидента они хоть немного задумаются над тем не является ли человек более важной фигурой в существующем мире, чем сопутствующий растительный декор… Кстати, дружище, не знаешь ли ты случайно, где мы можем найти Лес нападающий на людей?
— ЛСиП? Лес Скорби и Печали? — улыбнулся наш знакомец и, вдруг, откинув голову и выпучив глаза, он расхохотался во весь голос.
Никогда в своей жизни я не видел, чтобы человек так смеялся. У него даже глаза покраснели, а лицо, наоборот, посинело. Так он зашёлся, бедняга, и так развеселился.
Глядя на него, начали похохатывать и мы. Чисто машинально. Нас жутко заинтересовало, что же весёленького мог вспомнить наш новый приятель, что так развеселился. И мы уже хотели потребовать от веселящегося в одиночку краснолицего, чтобы он и нам рассказал свой новенький анекдот.
Но тут парень внезапно взревел:
— Да уберите же эту гадость с меня! Снимите её. Или она защекочет меня до смерти. — Только после этих слов нашего знакомца мы увидели большую, серую гусеницу заползшую ему за шиворот. Гусеница была толщиной в руку и не меньше её длиной. Она ползала по шее и спине парня, чем немало веселила его, щекоча кожу своими юркими ножками.
Наверное, ещё немного и парень лопнул бы от смеха. — Что стоите, недоумки?! — ревел он, задыхаясь. — Снимите её, мать вашу. Вы, что, офигели?
И пока я стоял, размышляя не взорвать ли мне наглого, зарвавшегося червяка парочкой осколочных, противодзотных гранат повышенной разрушающей силы, Астрая вышла вперёд и смахнула мохнатоножку ловким движением руки.
Как просто всё гениальное!..
Вот и верь после этого древним мудрецам утверждающим, что курица — не птица, а женщина — не человек.
Верзила обессиленно повис на стягивающих его верёвках и некоторое время не проявлял никакой жизненной активности. Мне показалось даже, что он помер, по-свински перед этим не попрощавшись ни с кем.
Мы отвязали покойника, положили его на землю. Только после этого труп зашевелился.
— Мой дед и отец умерли от щекотки, — доверительно сообщил труп, открыв глаза. — Деда насмерть защекотали гвардейцы кардинала Совершенного во время Панической войны, прямо на поле боя. А отца — клопы в номере гостиницы, который он снимал во время своего визита на одну из отсталых планет. Он так смеялся, так смеялся! Многие слышали его. Но никто не осмелился открыть дверь. Ведь мой папа был не абы кем, а самим сенатором. Всего два-три каких-то клопа и нет человека. Да, он был великим политиком, — ответил верзила на наши недоумённые взгляды, — но проклятые насекомые, а, вернее, его повышенная чувствительность к щекотке погубили его.
— Ты как хочешь, — сказал я супруге упавшим голосом, — а я больше не могу. У меня нервы не железные.
И я повернулся на все сто восемьдесят градусов, собираясь уходить.
— Эй, есть здесь кто-нибудь?! — крикнул я, перекрывая экологически здоровый храп борцов за чистоту природы.
И тут один из запеленатых в сети сектантов отозвался экологически бодрым голосом:
— Я слышал вы ищете проклятый лес, ЛСиП? Если развяжете, я укажу путь.
— Дудки, — привычно схитрил я. — Валяй так. Сначала информация, потом свобода.
— За тем высоким холмом, что на севере, — наконец, сдался парень. — Слушай, развяжи, а?
— Обратись вон к тому джентльмену в изорванных штанах, — указал я на верзилу. — Теперь он будет решать головоломные шарады ваших судеб. Нам же некогда, приятель. Нас ждёт Лес Скорби и Печали. ЛСиП.
Минут десять я гремел заводной ручкой под отсутствующим радиатором. Но, после того, как из этой затеи ничего не вышло, мы двинулись пешком.
Здоровяк, было, вызвался в провожатые. Но мы сказали, что у него и без того забот по самую крышу. И указали на сектантов в художественном беспорядке разбросанных вокруг сооружённого ими же кострища.
Лес Скорби и Печали открылся, лишь только храбрые путешественники поднялись на вершину холма.