Оторва. Книга первая

Глава 3

— Ну, ты успокоилась? — спросил он ещё после минутного раздумья.

— Совершенно спокойна, — кивнула я.

Кашлянула негромко и спросила:

— Так вы меня выпишите? Я здорова, абсолютно здорова, дома долечусь.

— Ну вот, — усталым голосом сказал Алипий Акакиевич, — а говоришь, здорова. А я уж думал, за ум взялась.

— Это в каком смысле? — откровенно удивилась я.

— А на каком основании тебя выписать? Главврач назначил лечение, а ты с угрозами, техничку ударила. У тебя явно с головой не в порядке. Поэтому спрашиваю последний раз. Укол ставить будем?

Я отрицательно мотнула головой.

— Ну и зря Бурундуковая, я тебе добра желал, и чтобы потом не плакала.

— Что вы имеете в виду?

Эскулап откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и, как мне показалось, негромко, почти тихо, позвал Зою.

Неандерталки, вероятно, под дверью стояли, уши растопырив, потому что ворвались почти сразу.

Я вскочила с места, хотя откровенно, глупое движение. Мне и с одной не справиться, а уж против двух, так это вообще без шансов.

— В палату её, — усмехнувшись сказал Акакиевич, — а я сейчас позвоню куда следует, и пусть её в другом месте лечат. Будет нас как ману небесную вспоминать. Сейчас настрочу определение и пусть её забирают.

Определение настрочит? Это он, что удумал тварь паскудная, а я ещё решила, 30 раз ломиком это чересчур. Да этого мало, сука!

Неандерталки осклабились, потом усатая спросила:

— А может её в подвале запереть пока?

Меня аж передёрнуло. У них тут при больнице что, ещё и казематы имеются.

Пилюлькин перевёл задумчивый взгляд на меня.

Сволочь, прикрывается двумя монстрами. Ну ладно. Всё равно встретимся рано или поздно, и этих горилл рядом с ним не будет.

— Зачем, — наконец выдал он, заставив меня облегчённо вздохнуть, — пусть в палате дожидается.

Из подвала я бы прямиком в дурке оказалась и привет родителям. Оттуда только овощем.

— А если попробует сбежать? — уточнила усатая, сверля меня диким взглядом.

— Так сделайте так, чтобы ей подобное даже в голову не пришло, — отрезал Айболит и махнул рукой.

— Сама пойдёшь?

Кто спросил из них, не поняла. Смотрела в тот момент распахнутыми глазами на конченого урода, сидящего за столом. Расслабился, ухмылялся.

В той жизни в больницу попадала дважды и оба раза, защищая клиента. Отношение было как к герою, не меньше. А тут. Я же сейчас девочка, маленькая, беспомощная. Во всяком случае Бурундуковая таковой и была. Оно, конечно, да, не сопротивлялась, укол получила и потопала на завтрак. Маленькое забитое существо. Ничего, мы ещё побарахтаемся.

Я встретилась взглядом с Акакиевичем. А ведь, падла, он меня точно в дурку решил отправить, сучий сын недоделанный. Самец овцы, идиот, кретин падлючий. И что теперь делать? Да я, наверное, самая худшая попаданка в мире.

— Оглохла, что ли? — донеслось как из бункера.

Как же дети выживали в такой атмосфере? У них же здесь вообще мнения никто не спрашивал. И почему старики вспоминали СССР как нечто великое? Понятное дело, по двум часам пребывания мнение о целой эпохе не составляется, но начало дня мне совершенно не нравилось, а что будет дальше, вообще представлялось туманным.

Додумать я не успела. Волосатая рука выдернула меня из мыслей и потащила в коридор, практически волоком. Ойкнуть не успела, как меня зашвырнули в палату, да так, что практически оказалась у своей койки. Успела вцепиться в спинку кровати и только благодаря этому не пролетела дальше. Развернуться к неандерталкам я физически не успела, а потому прилетевшую оплеуху пропустила, да и ничего бы я не смогла им в этот момент противопоставить. Кувыркнулась через спину, сильно ударившись об угол тумбочки. Получила ещё одну оплеуху, которая окончательно погасила во мне сопротивление. Даже не поняла, что с меня сдирают халат и то, что я изначально приняла за футболку. Посыпавшиеся удары по спине между лопаток, по пояснице, по рёбрам вышибли окончательно дух и я, скрючившись жадно глотала ртом воздух. Когда дыхание вконец восстановилось, обнаружила себя стоящей на четвереньках между койками. Головой упиралась в тумбочку, а из глаз потоком катились слёзы. От боли, от унижения. Никакой одежды не нашла, поэтому просто вскарабкалась на кровать и накрылась простынёй.

Собрала мысли в кучу, соображая, как выпутаться из этой ситуации. Без сомнения, этот хрен с горы, который Акакиевич, решил меня в психушку сдать. Какие основания? А чёрт его знает, что он мне припишет, но один Айболит поверит другому Айболиту, а не несовершеннолетней девчонке. Нужно было уходить, пока на мне был халат, хоть какая-то одежда, а теперь, что, в простыню кутаться? Далеко в таком одеянии не уйду, да и куда мне идти? Тело Бурундуковой на все запросы хранило полное молчание.

— Завтрак! — кто-то пробасил в коридоре и сбоку скрипнула панцирная сетка.

Я приподняла голову и встретилась взглядом с рыжей стервой. Взгляд, которым она меня одарила, был многообещающим. Эдакая смесь ехидства с презрением и поковыляла к дверям в наброшенном халате, длинном, почти до пят. При других обстоятельствах пробило бы на улыбку. Халат был синим с теми же зайчиками, только красного цвета.

Когда она вышла, я бессильно ударила кулачком по матрасу и едва не разревелась от бессилия. Так, меня ещё и без еды решили оставить, ведь не потопаю голышом. Вот что за тело мне досталось. Все попаданцы как попаданцы, одна я больная и пришибленная.

Жрать захотелось до судорог. Жареной картошечки с салатиком и большую куриную ляшку. И виски 200 гр. А лучше пол-литра. Извращенцы проклятые.

Даже слюна выступила, как у собаки Павлова.

Села на койке и попробовала вытянуть одну ногу. Ну хоть какую растяжку эта малолетка имела или совсем всё плохо? Всё достоинство: длинные?

Закинула ногу на ногу, подтянула, развернула колени. Даже рот от удивления открылся. Перекинула одну ногу на другую койку, упёрлась руками в пол и легко села на шпагат.

Ага! Встала в проходе и критически осмотрела себя. Килограммов 50 тушка точно имела, может, и занималась каким-то видом спорта, но против неандерталок всё равно не прокатит.

В коридоре послышались шаги, и я, нырнув под простыню, отвернулась в сторону окна. Вот совершенно не хотелось видеть мерзкую рожу соседки, а тем более орангутангов.

— Привет, — раздался тоненький голосок.

Я оглянулась. В дверях стояла девчонка лет 15–16. Хоть одна симпатичная мордашка за всё утро. Волосы русые, закрученные то ли бубликами, то ли барашками над ушами. Платье в жёлтый горошек заканчивалось на середине бёдер. Белые носочки и белые босоножки. Худенькая, маленькая. Лицо растянуто дурацкой улыбкой. Одно преимущество. Бурундуковую, эта пистонка, точно знала.

Она всё с той же идиотской улыбкой подошла и села на койку напротив.

— Ты на завтрак не идёшь? А то я смотрю там все потянулись к лестнице.

Я несколько секунд её разглядывала, пытаясь припомнить. Нет, тело не подсказало, но в голове уже зарождался план.

— Тебя как зовут? — спросила я, усаживаясь и кутаясь в простыню.

В глазах девчонки проступило непонимание.

— Ева? — скорее спросила, чем представилась.

Да что ж у них, у всех имена такие странные. Надеюсь, я не какая-нибудь Леопольдовна.

— Слушай, Ева, мы подруги?

Она отрицательно мотнула головой.

Плохо, а какого хрена тогда явилась? И кто она такая?

— Я не Ева, я Люся. Ты Ева. Ну конечно, мы подруги. А почему ты спрашиваешь?

Ага. Всё ж таки подруги. А это у меня такое имя. Соблазнительницы Адама. Ева Бурундуковая. Что-то не очень, но вроде Ева, нечто уменьшительное или ошибаюсь. Еву Браун так и звали. А вот писательницу, запамятовала фамилию, в интернете писали то ли Евлампия, то ли Ефросинья, а вот когда она давала интервью, её точно звали просто Ева.

— Люся, у меня проблема. Меня вчера две гопницы ногами попинали и по голове досталось.

При этих словах девчонка испугано прикрыла рот рукой.

— И как результат, — продолжила я говорить, — память начисто меня покинула. Ничего не помню, даже своё имя только что узнала.

— Ой, мамочки, — запричитала Люся, закатывая глаза. В обморок собралась брякнуться, что ли? Вот только этого не хватает.

— Люся, не тормози, мне нужна помощь. У меня даже одежду отобрали и голодом морят.

Глаза у девчонки превратились в два блюдца, как у японских анимашек.

— Люся, — я дотронулась до её руки, — приди в себя, мне нужна твоя помощь. Ты готова мне помочь?

Она закивала так интенсивно, что казалось, вот ещё раз и голова оторвётся.

Но тут дверь приоткрылась и в воздухе повисла голова Горгоны с кучей вертикальных морщин на лбу и торчащими в разные стороны волосами, словно последствие от удара током.

— Ах ты маленькая дрянь, — загундосила голова, — я же сказала, сегодня неприёмный день. Пошла вон маленькая сучка, пока я тебя не вышвырнула.

— Но ведь сегодня воскресенье, — попыталась оправдаться Люся.

— Вон, — заорала голова, и девчонка перепугано вскочила на ноги.

— На улице меня подожди, — прошептала я, и Люся, едва заметно кивнув, прошмыгнула в коридор.

— Ещё раз явишься, я тебя тряпкой огрею, — сообщила голова вдогонку. Перевела на меня свои поросячьи глаза и закрыла дверь.

«Ну твари, сейчас я вам устрою!» — пообещала я мысленно и, вскочив на ноги, одним быстрым движением замотала вокруг себя простыню, сделав что-то навроде сари, только начиналось оно у меня под мышками, а заканчивалось на ладонь ниже ягодиц, чтобы дать свободу ногам.

Подбежала к двери и, высунувшись в коридор, крикнула удаляющейся спине орангутанга:

— Сука Зоя, тебе конец!

Неандерталка развернулась, и я увидела в самом конце, около каморки, где справляла малую нужду, вторую копию с ведром в руках. Разглядывала что-то. И чего, спрашивается. И так понятно не французские духи на дне ведра плещутся.

— Что-о-о! — заорала образина не хуже Портоса и ринулась ко мне.

Ну и ладно. Или пан, или мне полный звиздец настанет.

Я заскочила в палату, оставив небольшую щёлку, чтобы увидеть, когда массивная туша появится, и отступила на несколько шагов назад. Но едва промелькнула тень, рванулась вперёд, ухватилась двумя руками за спинку кровати и обеими ногами налетела на дверь, примерно в том месте, где появлялась голова уродки.

Удар получился славным, аж пятки загудели, а за дверью раздался такой грохот, что на мгновение, перепугано замерла. Создалось впечатление, что в коридоре потолочная плита обвалилась. Но тут же вспомнила железное правило: «большой шкаф громко падает» и попыталась протиснуться в дверь, которую заклинило какой-то частью тела неандерталки, оставив узкий проход.

Мерзкое животное распласталось на полу, как удав сожравший барана и медленно переваривающий его тушу. Увидев меня, она приподняла голову, открыла рот и вывалила язык. Очень вовремя. Я оглянулась на вторую неандерталку, спешащую на помощь своей подруги, и ногой, со всего размаха въехала орангутангу по подбородку, чтобы она, сука драная, захлопнув свой вонючий рот, откусила поганый язык. Но эта тварь, вероятно, догадалась о моих намерениях, и в последнюю секунду её язык, как змея, с шипением исчез в утробе.

Но удар от этого не стал слабее. Голова мерзкой образины откинулась назад, хлопнувшись об пол, и она завыла, замычала, а потом стала громко хрюкать и всхлипывать. Ну надо же, нормальному человеку сотрясение мозгов было бы обеспеченно, а эта разрыдалась. Или у этих неандерталок действительно мозгов нет и нечему сотрясаться?

Оглянулась. Вторая тварь уже была почти рядом. Между нами оставалось не больше пяти метров, но я уже нашла себе оружие для самозащиты. Рядом валялась швабра, которую обронила рыдающая дама.

Эта бежавшая дура даже не попыталась уклониться или думала я этого не сделаю? Ещё как! Швабра, словно снаряд вонзилась в головную часть идущего на всех парах паровоза и практически остановила его. Убогая, будто в стену врезалась, встала на месте, размахивая руками и пытаясь взлететь, наверное. Да куда там, никаких крыльев не хватит поднять такую тушу. А в следующее мгновение я почувствовала себя Дон Кихотом сражающегося с ветряной мельницей, но в отличие от тронувшегося умом старика, победила. Слоноподобную животину развернуло спиной к стене, и она начала медленно оседать на пол. Выглядело это так, как будто пыталась сесть на поперечный шпагат. Пуговицы на выцветшем халате, не выдержав такой нагрузки, начали отлетать в разные стороны и моим глазам предстали ноги, побеждённые целлюлитом.

Я не стала дальше разглядывать эту образину, а бросилась бежать в ту сторону, в которой по моим понятиям должна была находиться лестница. Не ошиблась. Две широкие двери с матовым стеклом, за которыми толпилось несколько человек. Чей-то старческий голос в это время говорил:

— Опять дверь заперли. Каждый раз из столовой приходится стоять тут по полчаса.

Ключей в дверях не было, но я и не собиралась их открывать. Свидетели мне точно были не нужны. Будут потом рассказывать, что бегала по коридору полоумная, завёрнутая в простыню. Да и на улицу в этом выходить не айс. А где может находиться моя одежда? Правильно, у того, кто дал команду её отнять. Лёгким бегом приблизилась к кабинету Акакиевича и, распахнув дверь, увидела на топчане искомое.

— Кретин, сукин сын, — заорала я, выплёскивая эмоции, — хана тебе ветеринар недоделанный, — и подхватив стул за ножку, угрожающе двинулась к мерзавцу, — сдохнешь и найдут твоё вонючее паршивое тело в какой-нибудь сточной канаве. Убью суку!

Пилюлькин нервно сжался в позе эмбриона и закричал визгливым голосом:

— Не надо, не надо, у меня мама!

Нет, вы только гляньте, мама у него. А я значит сирота, сука уродливая. Сидит сволочь на стуле, он, что же, не слышал, какой бедлам творится, или тут каждый день кого-то метелят, а он баран паршивый на это глаза закрывает. Я обрушила стул на угол стола с такой силой, что у меня в руках осталась только ножка, кривая и выгнутая, совершённая близняшка тем табуреткам, которых показали в фильме «12 стульев».

— Благодари небо, что мне сейчас некогда, но я уже сказала. Ходи и оглядывайся, тварь ползучая! Потом тебя найду, хорёк долбанный, — и, подхватив свою одежду, кинулась вон.

Обе туши продолжали мычать и кряхтеть, особенно та, которая показала чудеса акробатики и уселась на почти правильный шпагат.

Я протиснулась в палату и почти с рекордной скоростью переоделась. Глянула в окно. Второй этаж и будь я в своей прежней оболочке, не раздумывая прыгнула. Может, и сейчас прошло бы всё удачно, но рисковать совершенно не хотелось. Поэтому связала вместе две простыни, потом подумав, привязала третью, стянув у рыжей стервы. Распахнула окна, закрепила к раме один конец и перебросила своё тело через подоконник.

Уже спрыгнув на землю, увидела Люсю с выпученными глазами и несколько мужиков в пижамах с открытыми ртами и пялящихся на меня.

Оглянулась, разглядывая территорию, обнесённую металлическим забором, и ворота, распахнутые настежь. Даже будки охранника не было. Заходи-выходи, кому не лень. Непуганное поколение.

— Люся, — рявкнула я, — чего стоишь как памятник Ленину, — бежим!

Ага, как же рявкнула. Голосок, тонкий, мягкий, нежный, вкрадчивый. Если бы я на своего Андрея так рявкнула, он бы принял это за проявление любви. Мне ещё долго тренироваться, чтобы связки выдали нечто похожее на рык.

И перепрыгнув через кусты, помчалась что есть духу к воротам.

Краем глаза увидела удивлённые лица людей и Люсю, которая припустила вслед за мной, но останавливаться и поджидать девчонку не стала. Ей то ничего не будет, а я, если, попаду в руки этих неандерталок даже представлять не хочу, что они со мной сделают.

А ещё подумала, что, когда спускалась вниз по простыням, халат задрался, и мужики оттого рты разинули. На жопу мою голую засмотрелись, кретины несчастные. В зеркало бы сначала глянули на свои рожи, старпёры хреновы, вуайеристы долбанутые, парафилисты конченные, извращенцы пришибленные, педофилы двинутые…

Терпеть не могу, когда пялятся на мою задницу.