Оторва. Книга четвертая

Глава 4

Илья Спиридонович ходил по коридору и выговаривал мне разные глупости, иногда останавливаясь у открытой двери и задавая очередной наболевший вопрос. Комната, как и кухня к этому не располагала, хотя я лежала на диване и не мешала его похождениям.

Вернее полулежала, опираясь спиной на подушку и поджав колени, чтобы «уже» подполковник не видел, чем я занимаюсь. А я разглядывала медаль, которую мне торжественно (почти торжественно) вручили, и морщила носик.

«За отличную службу по охране общественного порядка».

На всю медаль пять строчек, которые с небольшого расстояния прочитать невозможно.

Два года назад наткнулась на литературный конкурс в интернете. Первые три произведения восхвалялись на все лады, и за победу их авторов наградили членством в союз писателей России, большими денежными призами и вот такой медалью. Тоже пять строчек, но из стихотворения Пушкина. Единственное отличие — колодка не пятиугольная, а тоненький прямоугольник серого цвета под стать медали.

Я читатель с большой буквы, сразу заинтересовалась победителем конкурса, даже не обратив внимания на фамилию автора. Прочитала первую часть и зависла. На всём протяжении, после заводской смены шесть человек играли в карты в дурака на вылет, приблизительно с таким текстом: «Иванов подкинул шестёрку, Петров побил семёркой». (1)

И как это произведение, если его можно назвать таковым, могло, хоть что-то, хоть где-нибудь выиграть?

Вторую часть читать не стала, но решила выяснить, какое жюри принимает подобный бред. Организаторы конкурса — казахи, члены союза писателей. И первые 3 места заняли уроженцы Казахстана. Перелистала странички. Награждение проходило в Москве! И десяток фотографий запечатлело это невероятное событие.

Сразу оговорюсь: против казахов никаких предубеждений и прапорщик Тыгляев, представитель сей прекрасной Республики — прямое тому доказательство.

Но неужели из 4000 произведений представленных на конкурс — это было самым увлекательным чтивом? Тогда о чём писали те, которые даже в первую сотню не попали? Показала Тыгляеву.

У него всё лицо сморщилось после прочтения. Увидел фамилию главного организатора и совсем пришёл в бешенство. Оказалось — какой-то дальний родственник по материнской линии, у которого папа какой-то министр в Казахстане. И только тогда всё устаканилось. Но дала себе зарок — победителей на литературных конкурсах не воспринимать как какое-то великолепие. Хотя, возможно, в Казахстане именно такой опус считается верхом совершенства. А вторую часть не стала читать, чтобы эти заводские парни, случайно, не стали играть в домино. Терпеть не могу эту игру.

Но я за медаль. У меня эта награда ассоциировалась с медалями деда, у которого был целый иконостас. Не единожды рассматривала их и слушала военные истории, на которые дед был вполне словоохотлив.

У Тыгляева тоже было полтора десятка и никаких надписей.

А эта, скажем так — не впечатлила. То ли за литературный конкурс, на которые я уже смотрела прохладно, то ли за то, что сидела в засаде, в кустах, в каком-нибудь парке и следила за тем, чтобы никто клумбу не вытоптал. Или к чему можно присовокупить общественный порядок?

Обратная сторона медали совсем привела в уныние. Точная копия юбилейного рубля с головой Ленина, который взяла с полки для сравнения. Единственное отличие — медаль в диаметре была на полмиллиметра больше, но зрительно совершенно незаметно. То есть, изнанкой носить заслуженную награду было невозможно. Или как будет выглядеть рубль на груди рядом с комсомольским значком?

Лучше бы взяла деньгами. И грамоту на линейке зачитали. Там точно ни о каком общественном порядке речь не шла.

— Ты меня вообще слушаешь? — прерывая мои мысли, ворвался в комнату вопрос Ильи Спиридоновича.

Прослушала, о чём он мне докладывал пару последних минут, в чём и покаялась.

— Я спрашиваю, что с тобой делать? Как тебя можно выпускать на улицу когда каждый твой поход заканчивается мордобоем?

— Я журналиста не трогала, — попыталась откреститься я, — обознался он. Ну, вы сами подумайте, дядя Илья, зачем мне было на него нападать? — я отвернула колени в сторону, чтобы он увидел моё честное лицо.

— Зачем нападать? — спросил подполковник и задумался, — хороший вопрос. И я бы тебе поверил, если бы не одно но. Какова вероятность того, что на одном кладбище, на одной могиле пострадают два совершенно разных человека с разницей в 24 часа? Не случайно, а кто-то их целенаправленно будет бить по лицу.

— Ну мало ли, — я отвернула колени в другую сторону и пожала плечами.

— Мало ей, и что ты высовываешься то с одной стороны, то с другой, как партизан в окопе?

Он вошёл в комнату и плотно закрыл за собой дверь.

— Ты хоть о матери подумай, она за последние сутки совсем извелась.

Кивнула.

— Я подумаю.

Илья Спиридонович уселся в кресло напротив и уставился на меня.

— Что? — я убрала медаль в коробочку и вопросительно глянула в ответ.

— Я надеюсь, что мы с тобой больше не вернёмся к этому разговору. А сейчас о главном. Ты уже знаешь, когда он нападёт на пятую жертву?

Я опустила глаза и отрицательно покачала головой. Увы, в памяти Синициной плотно сидело только до четвёртой девчонки. Дальше был провал, и сколько ни мотала в голове цифры, ничего не получалось.

Илья Спиридонович взъерошил себе волосы.

— Очень плохо, — наконец выдавил он из себя, — по этим жертвам никаких улик, которые могли бы указывать на конкретного человека. Даже с учётом того, что ты подсказала, где он обронил паспорт этой Антуанетты. Как ты вообще это узнала? Он же в километре от тела лежал.

Я вздохнула.

— Увидела.

— Увидела, увидела, — повторил он за мной и вдруг, словно на него снизошло озарение, сказал. — Слушай, Ева. Мне тут вот что в голову пришло. А может тебя в морг свозить? Побеседуешь с ней.

— С кем, с ней? — не поняла я. Да и ещё и в морге.

— С Машей, — и в надежде посмотрел на меня, — ты же на кладбище разговаривала с покойницей. Может и с этой получится поговорить?

— Я с ней не разговаривала, — сразу открестилась я от сомнительного мероприятия, — просто показалось, что услышала голос.

— Так, возможно и Маша тебе что-нибудь скажет. Фамилию имя, адрес, где на неё нападут.

— Номер комсомольского билета, — подсказала я.

Илья Спиридонович нахмурился, но потом кивнул утвердительно.

— Можно и номер. Мы бы по нему её враз отыскали.

— Дядя Илья! — возмущённо вскрикнула я, — Ну какой номер, вот о чём вы говорите? Я услышала всего лишь имя, по которому её можно было найти. Редкое имя. А что вам даст, если я сообщу, к примеру: Света или Наташа?

Илья Спиридонович поджал губы.

— У вас ведь есть отпечатки пальцев. Одного или двух, не разглядела точно.

Подполковник мгновенно выпрямился в кресле.

— Откуда ты это знаешь?

— Дядя Илья, — я стукнула кулачком по дивану, — прекращайте. Я ведь сказала, видела в своём видении. Устраиваете секреты полишинеля.

— Какого полишинеля? — возмутился подполковник, — об этом знают всего несколько человек, включая генерала.

— И я, — я скорчила рожицу, — к тому же первой. Снять отпечатки пальцев у мужчин и вуаля.

— Ева, — Илья Спиридонович снисходительно посмотрел на меня, — В Кишинёве проживает 500 000 человек. Ещё около 200 000 приезжих. Это по самым скромным подсчётам. Треть из них мужчины. Как ты себе это представляешь?

200 000? Никак.

Я взяла со стула тетрадку, в которой пыталась высчитать день пятой девушки и, усевшись удобнее, закрыла глаза, вспоминая передачу: «Следствие вели».

Пятиэтажный дом. Сколько подъездов не видать. За домом башенный кран. Слева от дома ещё одна пятиэтажка, но выглядела она гораздо новее. Возможно, её сейчас вообще нет, а потому нет смысла запутывать следствие.

Нарисовала дом и протянула тетрадь Илье Спиридоновичу.

— Что это? — спросил он, разглядывая рисунок.

— Первый подъезд, третий этаж, дверь с лестницы прямо. Здесь он живёт.

Он несколько минут смотрел в тетрадь, потом поднял на меня удивлённые глаза.

— Ты уверена?

— Абсолютно, — я кивнула. — Ему 35–40 лет. Ходит в чёрной шляпе, такой как у журналиста. Приличный костюм.

Про костюм и шляпу зря сказала. Это будет через десять лет.

— Так это ты журналисту по морде заехала по ошибке значит? Шляпа и костюм совпали?

— К журналисту не имею никакого отношения, и, кстати, а что он там делал? С какой стати его занесло на могилу Арбениной?

— Могилу сфотографировал

— Зачем? — вероятно в моём голосе прозвучало нечто неправильное, потому что Илья Спиридонович посмотрел на меня с непониманием.

— Он похороны фотографировал, и мама Арбениной попросила ещё фото могилы сделать.

Очень захотелось поинтересоваться психическим состоянием родителей, но решила, что уточню у Люси. Вдруг тут у всех так принято. Периодически разглядывать кресты на кладбище. Это как по заявке телезрителей устроить повторение похорон Суслова.

Решила не акцентировать на этом внимание и, закрыв глаза, стала описывать лицо. Глаза, нос, подбородок. Уши чуть оттопыренные, щёки пухлые, плохим аппетитом товарищ не страдал. Вроде всё.

Открыла глаза и увидела взгляд подполковника. Остолбеневший. Наверно и у меня такой был бы, если кто проделал на мне нечто подобное.

Илья Спиридонович встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.

— Ты хочешь сказать, что можешь его узнать?

— Ага. Я ведь его видела, вот так же как вас.

— Где? И почему до сих пор я этого не знаю? — взревел подполковник.

— Дядя Илья, — взвизгнула я и уставилась на маму, которая распахнув дверь, испуганно взирала на нас.

Илья Спиридонович мгновенно спохватился.

— Паша, потом. У нас всё в порядке, — он подскочил с кресла и вывел маму из комнаты, снова запер дверь и упёрся в меня взглядом.

— Дядя Илья, — теперь уже я сделала возмущённое лицо, — мы каждый раз будем к этому возвращаться?

— Это тоже в видении? — он потёр лицо руками и почти упал в кресло, отчего оно натужно заскрипело.

— Ну разумеется, — поддакнула я.

Но, наверное, зря сказала, что узнаю маньяка. Как он сейчас выглядит на самом деле? Человек, бывает, за год меняется — не узнать, а тут девять лет. Может он сейчас худой и только лет через семь — восемь начнёт заплывать жирком. Решила немножко уточнить.

— Нужно учитывать, что видения расплывчаты, обрывистые. И вот так, сходу, могу его не узнать.

Илья Спиридонович сложил руки на груди и задумался. Потом, ещё раз глянув на рисунок дома, спросил:

— А сколько подъездов? — он развернул тетрадь передо мной, — а то не совсем понятно.

Я пожала плечами.

— Ну ладно, это всё равно сужает поиски в разы. В городе порядка 8000 пятиэтажек. Значит, и проверить нужно столько же квартир. Если он там прописан, шансы увеличиваются.

Что-то кольнуло в голове, что через паспортный стол его искать бесполезно, но без какой-либо конкретики.

— Ладно, — сказал Илья Спиридонович, — если что-то ещё вспомнишь, запиши в тетрадь, чтобы не забыть. Или увидишь, не важно. Главное запиши. Я тебе тут номер телефона оставил. Сразу позвони. Кто бы ни взял трубку, скажи, что звонит Ева. Больше ничего, меня разыщут, и я перезвоню. Поняла?

Я кивнула и задала вопрос уже спине подполковника:

— Дядя Илья, А что это за медаль с кучей надписей? А с другой стороны совсем как рубль выглядит. Да и текст. За сохранение общественного порядка. Как будто кому-то замечание сделала, за то, что он окурок бросил мимо урны.

Илья Спиридонович плюхнулся обратно в кресло.

— Ева, вот ты только это никому не говори. Этой медалью награждают за храбрость при задержании уголовных преступников. И генерал, товарищу из президиума рассказал о твоей самоотверженности, а ещё сыграл немалую роль паспорт, который благодаря тебе удалось отыскать.

Я фыркнула.

— Так и написали бы: за храбрость при задержании. А то не совсем ясно. Может я вообще в парке мусор убирала.

Подполковник поперхнулся и громко закашлялся.

— А что, — запальчиво заявила я, — вот надену я медаль на экзамен, чтобы всех шокировать. Кто-то из учителей или учеников сообразит, что это за задержание особо опасного преступника? Нет? Или подумают также как я?

Илья Спиридонович моргнул раз пять.

— Э-э-э, — протянул он, — кто-то может быть знает.

— Как-то вы, дядя Илья, неуверенно это сказали, — фыркнула я.

— Что-то я не пойму, — сказал подполковник меня, разглядывая, — ты ведь сама отказалась от прилюдного награждения. Или не твои слова?

— Так я не знала, что на медали будет такая надпись расплывчатая, — парировала я.

— Интересно. И что же ты предлагаешь?

— А пусть, товарищ лейтенант Титов Александр Владимирович или лейтенант Людмила Викторовна, не помню фамилию, подойдут в школу к директору и поблагодарят за то, что воспитали такую героическую девушку. А дальше, я уверена, он сам всё отработает.

У подполковника несколько раз дёрнулся правый глаз.

Я попыталась сделать хмурое лицо и вжаться в диван. Ну, а что. С таким прикупом, мымра точно оставит меня в покое. Да и эти фанатички из комсомольской дружины. Да вообще все. Невозможно, с одной стороны хвалить, с другой ругать. Каким бы СССР застойным не был, даже здесь должны быть какие-то правила.

— Только пусть скажут, что за поимку опасного преступника, — пискнула я из своего угла, — без всякой охраны общественного порядка в парке.

И когда у Бурундуковой нормально голос прорежется. Как она жила с таким?

— А что значит: директор отработает? Это в каком смысле? — отмер Илья Спиридонович.

— Это сленг, — тут же выкрутилась я, — молодёжный сленг, — на всякий случай уточнила, — в том смысле, что сообщит, всем кому следует. Не будет ведь товарищ милиционер по всей школе ходить и каждому докладывать.

— Какой-то не комсомольский сленг у молодёжи, — нахмурился подполковник, — отработает. Ну надо же, что придумали, — он с минуту пошевелил губами, словно смакуя это слово, потом согласился, — действительно не будет. Достаточно директору рассказать. А почему именно старший лейтенант? А сержант Подоляну тебя не устроит?

— Дядя Стёпа? Устроит, — я закивала, — завтра с утра. Я на консультацию пойду, и буду вести себя достойно, — быстро проговорила, увидев как лицо подполковника начало хмуриться, — и он как раз явится.

— На счёт консультации позже поговорим. В восемь часов придёт медсестра, сделает тебе перевязку, укол поставит, вот тогда и определимся. А то утром в обморок упала, а завтра собралась по городу гулять.

— А я с Люсей. Она, если что поддержит. И ещё, — сказала, увидев, что подполковник собрался уходить, — я, конечно, плохо его вижу в своих видениях, но может быть, — я запнулась. Ведь должны были существовать какие-то способы составлять портрет предполагаемого преступника, — есть какая-то возможность нарисовать с моих слов или фоторобот составить?

Илья Спиридонович уставился на меня немигающим взглядом.

— Способы есть, вот только насколько точно ты можешь его описать? Ты ведь его не видела, а из твоих видений чёрте что может получиться. И где я тебе свободного эксперта найду на день, а то и на два?

Я пожала плечами. С одной стороны он прав, но попробовать можно.

— Попробовать можно, — задумчиво согласился подполковник, — вот только как это представить? Я ведь не могу объявить тебя полноценной свидетельницей. Это раз, а во-вторых, составили мы с десяток фотороботов, но, ни один из пойманных преступников не был похож на свой портрет. Это только в книгах такое происходит, поэтому не вижу в этом никакой перспективы.

Трудно было не согласиться. Даже в XXI это непосильная задача, хотя в базе данных тысячи глаз, носов, ртов. В ХХ веке это исчислялось едва ли десятками, а работа с художником вообще фантастика. И то, что мне бы хотелось это сделать, чтобы остановить урода, в купе с современными технологиями выглядело не айс.