От тёмного истока

Глава 4. Встречи в долине тьмы

Я, конечно, догадывался, что на въезде в долину меня будет так или иначе ожидать какой-либо контрольно-пропускной пункт (для того и документы проверял), но то, что я увидел, меня неприятно поразило. В обе стороны от дороги шла весьма капитальная металлическая ограда из очень прочной на вид мелкоячеистой сетки, поверху густо увитая колючей проволокой. Было очень похоже, что по ограде вдобавок ещё и пущен электрический ток, во всяком случае зигзагообразные стрелки на толстенных столбах нарисованы были… А ведь сверху ничего такого я не увидел — лес загораживал обзор вниз, а ограда и вовсе полностью скрывалась в деревьях, видимо.

На дороге же располагался не просто какой-нибудь там КПП с будочкой охранника, а натуральная застава со сдвижными воротами между добротных кирпичных строений, ограждающих проезд. На столбике перед воротами было укреплено вызывное устройство домофона. Над воротами размещались два мощных прожектора, рядом — глазок видеокамеры.

Я нажал кнопку вызова.

— Слушаю! — донеслось из динамика.

— Инспектор Роспотребнадзора Малинов. Санитарная проверка, — мы с моими руководителями заранее решили, что называться я буду своим собственным именем, хотя бы для того, чтобы не переделывать диплом. Да и смысла особого скрывать имя не было — всё равно среди живых Андрей Кимович Малинов, можно сказать, и не числился вовсе… В динамике принялись невнятно шушукаться, но шушукались недолго. Тот же голос произнёс:

— Открываем ворота, въезжайте и остановитесь перед шлагбаумом.

Ого! Ещё и шлагбаум. От кого, интересно мне знать, и для чего так отгораживается господин Залесьев?

Ворота медленно сдвинулись в сторону, открыв проезд. Действительно, чуть поодаль дорогу перегораживал довольно серьёзный чёрно-белый трубчатый шлагбаум на вертлюге. Возле шлагбаума меня ожидали, разумеется, охранники. Два этаких молодца, неодинаковых с лица. Один был бритоголовый, другой — коротко стриженный. Один был пошире, другой — потолще. Оба в серо-чёрной камуфляжной униформе, с кобурами на поясах, но без бронежилетов или ружей.

— Добрый день! — неприветливым тоном сказал тот, что был бритый и пошире, подойдя к водительской двери моего «форда». — Документы, пожалуйста.

Я протянул ему раскрытое удостоверение санинспектора Роспотребнадзора и предписание на проверку агропредприятия «Зелёная Долина». Пока он внимательно их разглядывал, подошёл второй, заглянул через плечо своего коллеги и сказал:

— Пузина надо вызывать.

— Да, наверно. Это не по нашей части. Проверять, провожать… — откликнулся бритый. — Сходи, позвони, а?

Стриженный молча развернулся и ушёл в помещение охраны. Бритый вернул мне документы и махнул рукой в сторону обочины:

— Съезжайте сюда и ожидайте. Вызовем управляющего.

Начинается, подумал я. Препоны и проволочки. Сколько я тут простою, пока Пузин этот соизволит явиться. Ну да ладно. Обратим сию задержку себе на пользу.

— Очень хорошо, — сказал я охраннику. — Я как раз пока проверю ваши условия труда.

— Что? Как? Но ведь вы же по сельскохозяйственной части! — растерялся труженик дубинки и видеомонитора. — Без сопровождения управляющего мы не можем вас никуда пустить!

— А я и не собираюсь никуда, я хочу осмотреть ваши рабочие места и комнату отдыха, — очень спокойно ответил я, взял большую синюю папку для бумаг, которую ещё у себя в усадьбе набил старыми газетами для вида и солидности, и вылез из автомобиля.

— Не, не, куда! — растопырился охранник, мня отгородить меня от помещения охраны, куда я вознамерился подняться. — Управляющего ждите!

Всё таким же спокойным тоном я сообщил:

— Если вы будете препятствовать проведению предписанной проверки, то неприятности я вам обещаю. Если вы попробуете применить силу к официальному представителю Роспотребнадзора при исполнении, то сегодня заночуете в икшинском отделении полиции.

— Я охраняю объект! — рявкнул охранник, — Нечего пугать меня полицией! Она у нас… — тут он осёкся. — Стойте! Я должен вызвать старшего смены!

— Вызывайте, вызывайте, — благосклонно ответствовал я, методично продолжая движение к крыльцу помещения. Оговорку охранника о полиции я, кстати, заметил, и очень она мне не понравилась.

Тут из двери высунулся второй охранник:

— Что тут у тебя?

— Да вот, видишь, клиент буйный, лезет нас досматривать, полицией пугает!

— Ну так давай, берём его, пусть потом Лёха с Пузиным разбираются!

Я понял, что сейчас запросто может начаться рукоприкладство. Доводить до этого было нельзя, потому что, конечно, я не собирался давать этим гоблинам даже дотронуться до себя, но пришлось бы применять деволюмизацию, а это, разумеется, меня бы раскрыло. Поэтому я остановился и как только мог спокойно, очень громко и доходчиво произнёс:

— Внимание! Повторяю ещё раз! Вы оба препятствуете законной деятельности санитарного инспектора Роспотребнадзора, облечённого соответствующими полномочиями! Ваши действия неправомерны и не останутся без немедленных последствий!

Услышав столь официальные речи, охранники немного растерялись. Ну да, подумал я, это вам не несчастных крестьян пугать. Тогда я обезоруживающе широко улыбнулся и сказал:

— Да послушайте! Я же не собираюсь никуда лезть. Давайте просто присядем вот тут у вас в комнатке, — я шагнул на крыльцо. — Я просто посмотрю вокруг, у вас же тут наверняка всё в порядке, правда? Никаких же нарушений вы от санинспекции не скрываете, вам и скрывать нечего, у вас всё хорошо, — продолжая говорить с ровной интонацией, я сделал ещё шаг и оказался на пороге караульного помещения. — Вот, нормальные рабочие места, и освещение как положено, и места для отдыха наверняка оборудованы, — охранники медленно отступали передо мной с немного обалделыми выражениями квадратных физиономий. — А вот тут у вас что? — и я вступил внутрь комнаты и заглянул в проём, ведущий в какой-то внутренний альков. Что-то тёмное мелькнуло вдруг у меня перед глазами, какая-то смутная тень, очертаниями слабо напоминавшая человеческое существо, только очень-очень маленького роста и странных пропорций, с острой мордочкой и каким-то горбом — или крыльями? — на спине… От неожиданности я отшатнулся. И тут охранники, стряхнув с себя оцепенение, закричали каждый своё и кинулись было крутить мне руки, а я, в свою очередь, уже приготовился включить ментальный рычаг, переводя себя в деволюмизированное состояние, но внезапно раздался громкий звонок постового телефона.

Потом я много раз спрашивал себя, а что было бы, если б не зазвонил телефон ровно в тот момент? Я бы деволюмизировался, я бы подрался с охраной, может, даже поубивал бы их сгоряча, мгновенно провалил бы, не начав, операцию, а всё для чего? Только для того, чтобы досмотреть охранницкий сортир? Что я в нём собирался такого найти? Да ничего не собирался, действовал почти исключительно из чувства противоречия. Вот это всё мои дурацкие горячность и несдержанность. Конечно, меня взбесило столь явное проявление «синдрома вахтёра» среди тех двух охранников, и да, это действительно может очень легко взбесить кого угодно, невероятно такое раздражает, но в конце-то концов, ведь я же был на службе, на особо ответственном задании, можно же было поспокойнее себя вести и раздражение своё засунуть поглубже, не дав ему разрушить всё начатое.

Но тогда мне просто повезло. То есть, конечно, не так просто, и телефон зазвонил именно в эту секунду неспроста, но выглядело так, как будто «просто» повезло.

Все, включая меня, застыли, как поражённые громом. Затем бритый охранник снял трубку и ответил:

— Пост номер один слушает!

Трубка тут же принялась что-то довольно громко, но неразборчиво бормотать, и у бритого охранника странно менялось лицо, и он только повторял: «Слушаю! Слушаю! Слушаю!» — и всё поглядывал на меня, а затем он положил трубку и сказал:

— Так! Это был господин граф. Приказано господину санинспектору никаких препятствий не чинить. Можно всё осматривать. Ехать можно самостоятельно. Владимир Владимирович встречать не будет.

Стриженный его коллега немедленно отпустил рукав моего плаща, который успел-таки незаметно для меня ухватить, и оба привратника неожиданно сделались приторно-любезными, чем вызвали у меня ещё больший приступ отвращения. Они начали величать меня «господин санинспектор». Они подробно рассказали мне, как проехать к усадьбе, и сообщили, что меня там ждут и встретят. Они долго извинялись за своё поведение и выразили надежду, что я не буду на них в обиде и не помяну их лихом перед господами хозяевами (честное слово, именно так и выразились). Они позволили осмотреть весь свой пост, включая сортир, комнату отдыха с продавленным топчаном и душевую. Абсолютно ничего необычного, кстати, я у них не обнаружил. Никаких больше теней. Пост как пост, только подозрительно чисто везде. Некоторое время я совал свой нос во все углы, в холодильник даже заглянул, но потом плюнул и бросил это дело. Не прощаясь с чёрно-серыми дуболомами, сел в машину и порулил по направлению к усадьбе. Очевидно было, что по той или иной причине граф Залесьев решил проявить склонность к сотрудничеству, но также понятно стало, что досматривать и проверять здесь что-либо обычными методами было практически бесполезно.

Так что по дороге я не стал никуда ни заезжать, ни заглядывать. А поверхностному праздному взгляду всё представлялось вполне себе обыденным и заурядным: слева поля с тракторами, справа перелески, серый бетон забора торфопредприятия, кирпичная труба подстанции, высокие чёрные опоры линий электропередач. Перед забором в просвете между деревьями мелькнули и железнодорожные рельсы. На путях стоял маленький промышленный тепловоз и несколько вагонов, полувагонов и цистерн. Видно, подъездной путь обслуживал не только торфяной заводик. Интересно, задался вопросом я, а каким образом граф вывозит с поместья продукты своего столь вроде как прибыльного сельскохозяйственного производства? Только по железной дороге? Однако нет — тут же навстречу мне пропылил ответ в виде большой фуры с надписью «Evergreen Products» по тенту полуприцепа. Интересно. Значит, где-то тут должна быть стоянка или терминал для большегрузных автомобилей и трейлеров. А где стоянка трейлеров и фур, там должно быть и множество водителей, и как при столь неорганизованном и вольном контингенте, как дальнобойщики, Залесьев умудряется сохранять эти свои странные тайны, я ума не приложу.

На самом деле, как мне чуть позже стало известно, стоянка и терминал погрузки и вправду присутствовали, но ни одной фуре ни при каких условиях не дозволялось остаться в поместье на ночь, их безжалостно выгоняла охрана, при необходимости вызывая даже тяжёлые эвакуаторы за счёт предприятия. Правда, потом этот счёт выставлялся владельцу фуры, так что перевозчики очень быстро научились работать по залесьевским правилам. Даже просто останавливаться на дорогах внутри долины вне стоянки у терминала дальнобойщикам не разрешалось.

Вскоре после того, как я разминулся с трейлером, я свернул налево и по обсаженной высоченными старыми тополями аллее подъехал к воротцам собственно графской усадьбы. Здесь уже не было никаких фортификаций, как на въезде в долину, не слишком высокая ажурная оградка выглядела весьма легкомысленно, украшенные литьём легкие металлические ворота были ей под стать. Литьё на створках, очевидно, изображало графский герб в лавровых венках. Главным элементом герба было солнце со змейчатыми лучами, изображённое вроде бы поднимающимся из-за горизонта, только вот располагалось оно в самой нижней части герба, под широкой волнистой линией, делящей герб пополам. Над линией же реяла то ли птица, то ли летучая мышь какая-то, то ли птеродактиль… Что-то, в общем, такое с кожистыми крыльями и острой мордой.

Ворота медленно и бесшумно открылись сами собой, как только я подъехал достаточно близко. И тут видеонаблюдение, подумал я. Везде они камер понаставили. Эдак никуда незамеченным и не попадёшь, если не включать запретную пока деволюмизацию. Ну ладно. Позже разберёмся, стоит ли вообще куда-то лезть и делать что-то, не предусмотренное планом моего задания. Пока что предстояло выдержать первую встречу с графом Залесьевым и его присными. Немного мне всё-таки было не по себе, пока я медленно вёл автомобиль ко входу в здание усадьбы по гравийной дорожке вокруг огромнейшей клумбы с массой цветов. Это ведь был не какой-нибудь едва научившийся владеть паранормальными навыками мальчишка-беспризорник, не какой-то там мелкий кошмарик, годящийся лишь пугать обывателей по ночным подворотням, это был наследник древнего рода, самое имя которого столетиями связано было с потусторонними силами и мрачными тайнами, рода, понаторевшего в тёмных искусствах и чародейских ритуалах… Если предположения аналитиков Организации были хоть сколько-то верными. И против всего этого додревнего зла всего лишь я, обычный агент, сейчас действительно совершенно обычный, ведь даже паранормальные способности свои я пока применять не могу. Из всего вооружения один пистолетик… И тут только я вспомнил, что пистолет-то по-прежнему запрятан под сиденьем. А что, если залесьевские прислужники залезут в мою машину, пока я буду отсутствовать? Вот например, сейчас тот благообразный дворецкий в строгом фраке, чей силуэт я уже видел на ступенях крыльца, возьмётся отогнать авто на парковку или в гараж, как это положено в аристократических домах, да и обыщет её заодно.

Пришлось остановить машину, не доехав пары десятков метров до крыльца, и, согнувшись в три погибели, прячась под рулём и приборной панелью, срочно надевать под пиджак кобуру скрытого ношения и судорожно перепихивать оружие из одного укрывища в другое. Я был почти уверен, что мои действия не останутся незамеченными, а возможно, даже и окажутся хорошо видными на камеру, а потому сделался красен и зол, воочию представляя себе, как Залесьев сидит перед монитором и хихикает, глядя на мои нелепые телодвижения — очень неудобно переодеваться, сидя за рулём!

Кое-как приведя себя в порядок, я проехал оставшиеся до крыльца метры и заглушил мотор.

Пресловутый дворецкий настолько быстро и плавно оказался у моего автомобиля, что я не успел и глазом моргнуть, как он уже распахнул дверцу и глубоким хорошо поставленным басом провозгласил:

— Добро пожаловать в «Зелёную Долину», господин инспектор Малинов! Приветствую вас от имени его сиятельства графа Залесьева Владислава Владиславовича, и приглашаю вас проследовать за мной! Граф ожидает вас! — и он согнулся в церемонном полупоклоне.

Да, дворецкий, конечно, был великолепен. Высокий, в чёрном фраке, с длиннющими седоватыми бакенбардами и благородной залысиной над строгим челом, он словно сошёл со страниц классических британских романов. Не он ли «убийца», тут же мелькнула в голове заведомая глупость из каких-то дешёвых детективчиков.

Перед высокими дубовыми дверями центрального входа дворецкий ещё раз поклонился, пропуская меня вперёд, и сказал:

— Входите, входите по доброй воле, господин инспектор! Ваш автомобиль будет в гараже, ваш багаж будет в вашей комнате. Меня зовут Сомов Пётр Аркадьевич. После я проведу вас и всё покажу. Если желаете освежиться с дороги, то пожалуйте сюда.

И он указал мне на дверь в углу под лестницей. Это приглашение я принял. Надо было хоть чуть-чуть прийти в себя после столь разнообразных встреч.

В зеркале уборной я увидел несколько встрёпанного агента Малинова, взгляд которого уже отдавал некой затравленностью. Аристократы, с горечью подумал я. И почему они такие есть до сих пор? Очень стало заметно мне, что пиджак мой помят, что брюки безо всяких стрелок, что шевелюра тёмных волос явно имеет повышенную лохматость, и что совершенно напрасно я сегодня утром не стал бриться. Ну и ладно. Что мне теперь — в парикмахерскую и химчистку бежать? Подумаешь, да кто они такие, вообще? Паразиты на теле общества, да ещё и несущие в себе паранормальную угрозу…

Немного успокоив себя такой самопропагандой, я умылся, как мог пятернёй пригладил волосы, одёрнул пиджак, выпрямился, задрал подбородок повыше и вышел обратно в холл.

По широкой изогнутой лестнице дворецкий провёл меня на второй этаж, мы прошли длинной анфиладой больших комнат и оказались у дверей, очевидно, графского кабинета.

— Господин граф, господин санитарный инспектор Малинов Андрей Кимович! — возгласил дворецкий, открыв двойные двери кабинета и величественным жестом обеих рук указывая мне путь внутрь.

Да, дворецкий Сомов, конечно, был великолепен, но граф Залесьев был попросту грандиозен. По ковровой дорожке мне навстречу шагнул человек, прямо-таки воплощающий в себе саму идею аристократизма. Безупречный немного старомодный тёмный костюм, отливающий слегка фиолетовым, сидел на нём идеально. В манжетах рукавов сверкали золотые запонки. Длинные прямые иссиня-чёрные волосы обрамляли красивое бледное лицо с острыми серыми глазами, узким носом с небольшой горбинкой и тонким ртом с неожиданно ярко-красными губами. Черты лица были резкие, симметричные, будто вырезанные из белого картона, выражение недоброе, но и не угрожающее, а просто небрежно-равнодушное, как будто обладателю его было всё равно, кто перед ним. Не было у него ни врагов, ни друзей, ни вообще кого-то, кто был бы ему ровней и имел право называться врагом или другом. Да ведь на самом деле примерно так оно и было.

— Здравствуйте, Андрей Кимович, — довольно приветливым, но очень холодным тоном произнёс граф. — Вы ведь позволите называть вас по имени-отчеству, без чинов и титулов? Меня тоже необязательно именовать «господин граф», оставим это любезному Петру Аркадьевичу. Можно просто Владислав Владиславович.

Да ведь он едва-едва старше меня, подумал я. Издевается он, что ли?

— Добрый день, — ответил я ровным голосом. — Поверьте, Владислав Владиславович, господином я не назову никого.

Что-то мелькнуло в глазах графа, рублёное лицо его чуть заметно искривила мимолётная усмешка, но тут же он натянул маску холодного безразличия обратно.

— Что ж, рад, очень рад знакомству. Давайте присядем и немного побеседуем. Сомов, распорядитесь, чтобы подали кофе с коньяком, как обычно… Андрей Кимович, вам кофе? Чай? Коньяк, кюрасо, виски? Или что вы хотите?

Начинать выпивать в середине дня в мои планы не входило.

— Колу со льдом, пожалуйста.

Наверно, более плебейского напитка я заказать не мог, потому что дворецкого аж немного перекосило после моей просьбы, а граф на сей раз очень заметно усмехнулся. Поклонившись, дворецкий вышел из кабинета, плотно притворив двери. Граф сел за рабочий стол свой, довольно спартанский, кстати, а мне указал на мягкое кресло для посетителей напротив.

— Итак, Андрей Кимович, вы, стало быть, к нам с проверкой по санитарной части? От Роспотребнадзора? И виной всему беспокойству те трое несчастных пьянчужек, о которых поступали письма из дмитровской больницы? Я сразу могу вас уверить, что на моих предприятиях соблюдаются строжайшие стандарты санитарии, гигиены и условий труда и отдыха. Но я всё прекрасно понимаю, порядок есть порядок. Вам дали задание… — тут граф сделал маленькую паузу, однако я молчал, и он продолжил. — И поэтому мы с вами, конечно же, соблюдём все необходимые формальности. Можете осматривать и проверять всё, что захотите в пределах моей долины. Ну, конечно, кроме жилых домов рабочих и администрации. Хотя вот, пожалуйста, моё рабочее место находится в моём же доме, так сказать. Можете проверять, я ведь тоже сотрудник, генеральный директор агропредприятия «Зелёная Долина». Хотите, замерьте освещённость, вентиляцию осмотрите…

И опять эта его усмешечка и тут же холодная каменная маска! Мне не оставалось ничего другого, как пробормотать:

— Да нет, что же у вас тут проверять, тут всё в порядке вроде…

— Ну и прекрасно, — деланно обрадовался Залесьев. — Уверен, что и вся остальная ваша проверка также пройдёт без сучка и задоринки. Сейчас подойдёт мой управляющий, он вас проведёт по всем производствам и всё покажет и расскажет.

— Посмотрим, — сказал я. — Пока что мне нужно, чтобы вы подписали некоторые документы, как руководитель проверяемого предприятия.

— Извольте, — ответил граф. — Давайте. Хотя у меня передоверено право подписи моему заместителю — это как раз управляющий, господин Пузин — но для вас я с удовольствием подпишу и сам, раз его пока нет среди нас.

Ну, сам вызвался. Я протянул графу пакет документов с предписанием о проверке, актами согласования и прочим, и некоторое время мы обменивались подписями, так как многие из документов должны были нести одновременные сигнатуры как проверяющего, так и проверяемого. Но для меня обеспеченцы наши — или настоящие зиновьевские — сделали очень забавный механический штампик с гравировкой «Малинов А.К. Роспотребнадзор Облпотребнадзор М.О. Старший санитарный инспектор», и этим штампиком я увлечённо клацал везде, где требовалась моя подпись. У Залесьева же такого штампика не было. И в итоге он вынужден был, как провинившийся школьник, раз пятнадцать написать свои имя-отчество-фамилию целиком под моё неизменное «Вот здесь тоже полностью, пожалуйста». В середине процесса в кабинет зашёл сам дворецкий Сомов с подносом, обалдело воззрился на трудящегося в поте лица хозяина, поставил напитки на журнальный столик и поспешно вышел вон. По окончании процедуры взгляд Залесьева уже был не такой ровно-холодный, как в начале нашего знакомства. Кажется, я в его глазах начал постепенное движение из совершенно безразличных ему тварей в сторону мелких врагов. Ай да Зиновьев, подумал я, ай да сукин сын-бюрократ!

После сей маленькой победы над заносчивым графом я отошёл к столику и взял свой стакан с холодной колой.

— Что ж, Андрей Кимович, я вижу, вы неплохо подготовились, — с непонятным выражением сказал Залесьев. — Интересно, насколько далеко заходит ваша подготовка… И насколько далеко готова зайти ваша проверка. И отдаёте ли вы себе отчёт в том, что есть люди, которых не стоит тревожить всякими мелочами, и есть процессы и течения, в которые не стоит даже и заглядывать посторонним… кто бы они ни были. Я думал, что мы с вами сработаемся. Но теперь не столь в этом уверен. А ведь вам лично было бы много лучше, если бы наша с вами работа прошла… успешно. Так ведь?

Ах ты ж! Вот, значит, как ты привык дела делать!

— Во-первых, Владислав Владиславович, — ответил я, ставя стакан обратно на стол. — Моя проверка готова зайти так далеко, как это потребуется. Вплоть до принятия любых необходимых мер, какие я сочту нужными, если будут выявлены нарушения. Во-вторых, если на вашей усадьбе происходят некие тайные процессы или, как вы выразились, течения, то тем более необходим контроль со стороны правоохранных структур. Ведь только что вы сами же сообщили, что у вас всё соответствует стандарту и вам нечего скрывать! Ну а в-третьих, мы совершенно не считаем «мелочью» увечья и доведение до безумия аж троих человек. Причём работавших на ваших предприятиях!

Очевидно, граф вовсе не привык получать подобные отповеди. С ним наверно, вообще за всю его аристократскую жизнь в таком тоне никто и не разговаривал. Ещё бы! Богач, практически олигарх, большой начальник, привилегированное лицо… Кто бы посмел? Но ведь для меня-то всё его могущество среди людей имело очень малое значение. Даже если бы я был один и сам по себе. А ведь я был не один, и не из праздного любопытства сюда явился, а достаточно серьёзными структурами был облечён миссией, по сути направленной против этого вот высокородного мерзавца, считающего своих рабочих, пострадавших, возможно, от его же действий, «мелочью». Так что уж разговаривать с этим снобом я считал себя вправе любым тоном.

Лицо графа во время моей сентенции осталось почти бесстрастным, однако некоторую гамму эмоций в его глазах я уловить смог. Сначала мелькнул гнев, затем что-то вроде презрения, потом этакая хитреца, но в итоге серые глаза вновь стали льдисто-холодными, а вот губы неожиданно растянулись… в улыбке. Хотя при совершенно ледяном взгляде она скорее напомнила мне хищный оскал. И всё же речь Залесьева была вполне любезной, как ни странно:

— Ну что это вы, Андрей Кимович? Зачем же нам ссориться? Я вовсе не собираюсь чинить вам никаких препятствий в работе! Как я и сказал, мы соблюдём все необходимые процедуры, вы можете осуществлять свою проверку так, как сочтёте нужным. Может быть, вы вообразили, будто я предлагаю вам какое-то вознаграждение, если вы нарушите свой долг и проведёте проверку формально или поверхностно? Нет-нет, такое совершенно невозможно, я уважаю… законы страны. Впрочем, если позволите, я всё-таки предложу вам кое-что — своё гостеприимство. Вы ведь останетесь у нас на ночь? Не откажете?

Я несколько был удивлён этой неожиданной любезностью, но, памятуя о своём задании, конечно, согласился.

— Вот и отлично! А вечером жду вас к ужину! Я познакомлю вас со своей семьёй, думаю, мы отлично проведём время. Нет-нет, отказа не приму, не приму, увольте! Ужин у нас подаётся в восемь, Сомов вас оповестит.

В это момент двери кабинета вновь распахнулись (интересная у них тут привычка, кстати, без стука входить) и на пороге появился невысокий лысоватый и моложавый человечек, живо напомнивший мне перекормленного хорька. Реденькие русые волосы его были зачёсаны назад, тёмные маленькие глазки буравили меня недоверчивым взглядом, и весь вид его выражал готовность служить и грызть. Служить хозяину и грызть его недругов. Конечно, это и был управитель поместья, заместитель генерального директора «Зелёной Долины» Пузин Владимир Владимирович.

Граф познакомил нас и немедленно передал меня на дальнейшее попечение своему управляющему, сославшись на занятость. Я расстроенно взглянул на так и оставшийся нетронутым стакан с колой и вышел из кабинета.

Пока мы шли через великолепно обставленные классической мебелью сводчатые залы графского дома к машине Пузина, оставленной им у запасного, как он выразился, прохода, я успел немного поразмыслить над первым контактом и первой беседой с Владиславом Залесьевым. Даже и без всяких там «ментальных взоров», с которыми я всё же решил повременить до вечера, было очень хорошо заметно, что граф прямо-таки источает силу и угрозу. Насколько эта угроза была паранормальной, и владел ли сей потомок старинного рода теми или иными тёмными искусствами, в использовании которых подозревались его предки, оставалось пока под вопросом. Однако же впечатление граф производил отнюдь не светлое и не доброе. Интересно так же было отметить, что получив от меня пусть и небольшой, но отпор, владелец «Зелёной долины» не стал сразу давить авторитетом, делать звонки большому начальству и прочее, а решил сыграть в законопослушного предпринимателя, и паче того, в гостеприимного хозяина. Зачем? Вероятнее всего, он тоже что-то во мне заподозрил, и поэтому перед принятием тех или иных мер хотел получше разузнать, кто я и что я, и почему смелый такой, а неформальная обстановка «ужина с семьёй» должна была этому поспособствовать, одновременно усыпив мою бдительность.

Впоследствии я узнал, что граф всё-таки отправил несколько запросов и жалоб на мои действия (превышение полномочий, драка с охраной, требование взятки и тому подобная лживая чепуха), но все они упёрлись в Зиновьева и никуда дальше не попали. Впрочем, даже если бы и попали, на дальнейшее развитие событий это никак бы не повлияло, настолько оно было стремительным.

Пока же я считал, что первый раунд разыгрываемой нами с Залесьевым шахматной партии закончился со счётом один-один. Или даже ноль-ноль.

Ну, а что же сможем мы отыграть вот с этой ценной фигурой, графским, так сказать, ферзём? «Ценная фигура» пока, впрочем, на особенную важность в моей миссии не тянула. Никакой высокомерной мрачностью и аристократичностью от господина Пузина не веяло. Был он деловит и целеустремлён, отнюдь, правда, ко мне не почтителен, однако вежлив, видимо, в соответствии с приказом хозяина оказывать мне полное содействие. И очень он быстро мне надоел. Пузин явно не обладал никаким даром проницательности, присущим его господину, мою проверку он принимал за чистую монету, относился к ней, как и всякий проверяемый, неодобрительно, и показывал только то, что хотел показать.

Мы объехали две фермы, полевой стан на пахоте и торфобрикетный завод, затем прибыли на электроподстанцию. К этому моменту я ужасно устал. Везде всё было одно и то же: действительно сортиры и душевые (это прямо вот в первую очередь), комнаты отдыха охраны, комнаты отдыха персонала (при наличии), графики уборки, освещённость рабочих помещений, противопожарная защита, элементы психологической разгрузки (кашпо с комнатными растениями, старые, засиженные мухами журналы, пыльные фикусы, продавленные кресла и диваны, кинескопные телевизоры на унылых одинаковых тумбочках и так далее, и тому подобное)… Пузин монотонно сыпал цифрами и датами, открывал и тут же закрывал двери во внутренние помещения («вот здесь ещё взгляните, видите, всё чистенько…»), таскал меня то в подвалы, то на антресольные балконы производственных залов, очень наскоро знакомил с мастерами и старшими смен, и через непродолжительное время стало мне ясно, что он старательно пудрит мне мозги, и на каждом из производств есть достаточно большие площади, на которые он не даёт мне даже взглянуть. И никоим образом не даёт побеседовать ни с кем из простых рабочих, даже если кто-то попадался нам во время своего перерыва. И я вынужден был вести себя более или менее как обычный проверяющий, говорить «да», «всё в порядке», «осмотрено», с важным видом кивать головой и делать пометки и наброски для предполагаемых будущих актов. Ведь ни «истинное зрение», ни «общий рентген» до вечернего визита в усадьбу я применять по-прежнему не хотел, всё так же опасаясь реакции Залесьева. А Пузин довольно скоро понял, что для санитарного инспектора я не слишком профессионален, и наша поездка, полная взаимной лжи и показухи, очевидно, была в тягость нам обоим и очень нам хотелось друг от друга поскорее отделаться. Но на электроподстанции монотонная рутина фальшивого и от того ещё более утомительного процесса проверки несколько нарушилась.

Вдоль старинного кирпичного здания подстанции устроен был небольшой перрон, к которому с прилегающей территории торфобрикетного завода подходил короткий тупиковый подъездной путь. Вероятно, ранее он использовался для подвоза топлива, поскольку станция одновременно являлась местной теплоцентралью, но нынче станция была газифицирована, и путь служил в качестве запасного. И как раз тогда, когда мы через центральные ворота въезжали на асфальтированную площадь у проходной, небольшой промышленный локомотив, посвистывая тифоном, заталкивал на путь к перрону два крытых вагона. Небрежно облокотившись на раму полностью открытого окошка, из кабины локомотива на нас пристально смотрел краснолицый пожилой машинист в чёрной шофёрской фуражке и замасленной железнодорожной тужурке.

Глянув на него, вышедший уже из автомобиля Пузин неодобрительно хмыкнул и отвернулся.

Машинист чуть приглушил рёв дизеля своего стального коня и зычно, легко преодолевая привычный ему шум, поприветствовал начальника:

— Эге, Владимирыч! Доброго денёчка! Кого это ты привёз к нам тут? Нового сантехника, что ли? Франтовато одет, запачкается, того гляди!

— Алёхин, занимайся своим делом, — рявкнул Пузин. — Езжай вагоны разбирай на брикетном! Там ещё три на Икшу сегодня надо оттащить!

— Дык я и разбираю, — спокойно ответил машинист, глуша мотор локомотива. Наступила неожиданная тишина, в которой ответный визг Пузина прозвучал внезапно и излишне громко.

— Вот и разбирай!! Это проверяющий из Москвы, не лезь к нам!

Ну, теперь вся подстанция узнала, что к ним проверяющий приехал, подумал я.

— Ух ты! Проверяющий?! — изумился машинист. — Это что же такое должно было у нас тут случиться, чтоб аж из Москвы приехали? А! Знаю… Ну, может, теперь кое-кого на чистую воду-то выведут! Или этот москвич, он такой же, как участковый ваш с Икши? Пил тут с Лёхой на днях в охотничьем…

— Алёхин, — зловеще процедил Пузин. — Заводи свою шарманку и выкатывайся отсюда, пьянь подзаборная! Я тебя в последний раз предупреждаю, ещё раз налижешься в рабочее время или вздумаешь опять с руководством пререкаться, вышибу с дизеля и аренду отберу!

Лицо машиниста сделалось ещё красней.

— Грозишь опять? Да вы и так уже прижали дальше некуда! Вздохнуть не даёте, всё новые требования выдумываете! Теперь дожили — люди пропадать стали! Может, бегут они от вас, а вы их… того?! Как при царе-батюшке? — и, не дожидаясь ответа, машинист скрылся в глубине кабины локомотива. Мотор дизеля вновь загрохотал.

— Прошу извинить за поведение этого работника, — обратился ко мне Пузин. — Это Захар Алёхин, алкоголик и дебошир известный. Поверьте, мы бы давно уже уволили негодника, но квалифицированных машинистов на такие локомотивы сейчас найти очень уж трудно. Поэтому вот, терпим, пытаемся перевоспитать…

Вдруг я заметил, что «алкоголик и дебошир» Алёхин смотрит прямо на меня из глубин своей кабины посредством большого зеркала заднего вида, укреплённого у бокового окна. И взгляд его отнюдь не такой хулигански-пьяный, каким он был только что при Пузине, а довольно серьёзный, сосредоточенный и даже как будто умоляющий. Он несколько раз медленно подмигнул мне и покивал головой вбок, словно приглашая через какое-то время встретиться с ним наедине где-то на железнодорожных путях. Я чуть заметно кивнул в ответ, и он слегка приподнял угол губ в одобрительной улыбке.

Ничего не заметивший Пузин уже нетерпеливо тащил меня осматривать очередные сортиры… Проходя мимо его внедорожника, я случайно мельком глянул на задний бампер автомашины. Низ хромированной железяки отражался в луже воды, оставшейся на асфальте после ночного дождя. Вот только блестел низ почему-то неравномерно… Ржавчина, что ли? Чуть поотстав от своего целеустремлённого провожатого, я быстро наклонился, провёл рукой по нижней поверхности бампера, почувствовал что-то липкое и поднял руку к глазам. На моих пальцах алела свежая кровь.

Итак, поместье «Зелёная долина» отнюдь не было ни сельской пасторалью, ни даже более или менее обычным современным предприятием, где права и нужды работников ни во что не ставятся, что неизбежно порождает напряжённость, пьянство и скандалы. Нет, теперь уже совсем очевидно было, что здесь творится что-то ещё более нехорошее и странное. Очень мне хотелось самому разобраться, что же происходит, кто такой или что такое граф Залесьев, чем он на самом деле занимается, что вытворяет со своими подчинёнными. Опять начал во мне пробуждаться застарелый гнев. Что они себе позволяют? Кем себя возомнили? Поставил усадьбу, огородил землю вместе с населением колючей проволокой и что, теперь царь и бог? Пропадающие люди, несчастные больные безумцы на дорогах района, кровь на бамперах, вольное обращение с работниками… Что дальше?

Конечно, я помнил, что мои начальники ни в коем случае не одобрили бы никакой самодеятельности. Но я не мог иначе. Хоть что-то узнать, и может быть, хоть что-то сделать — я уже твёрдо принял решение по меньшей мере поговорить с этим машинистом Алёхиным и постараться вытащить из него как можно больше информации. Вот только от управителя этого, или, точнее, надсмотрщика, надо было поскорее отделаться.

Так или иначе, а роль свою мне приходилось отыгрывать до конца. Поэтому я безропотно обошёл с Пузиным старинное здание электроподстанции (то есть те его пределы, которые он мне соизволил показать), сделал какие-то записи и пометки в несуществующей документации, а затем сел в его окровавленный джип и позволил отвезти себя обратно в усадьбу. Навстречу зловещему гостеприимству графа Залесьева…

Дворецкий Сомов проводил меня в отведённую мне комнату, показал, где находятся душ и уборная, рассказал, как пройти в гараж и при необходимости задействовать его рольставни и ворота усадьбы изнутри. Затем он извиняющимся тоном поведал, что единственная вышка сотовой связи в долине находится сегодня на ремонте, поэтому никакого покрытия сети в поместье нет. Ну разумеется, подумал я. А как же иначе. Впрочем, как тут же сообщил Сомов, к моим услугам, конечно, был стационарный телефон в холле усадьбы. Интересно, неужели они действительно считали, что я буду иметь глупость им воспользоваться?

Наконец-то дворецкий ушёл, и я впервые после прибытия в «Зелёную долину» оказался предоставлен самому себе. Ну, если не считать наверняка присутствовавших в комнате средств наблюдения, которые, впрочем, пока, без помощи «общего рентгена», я выявить не мог. Сама комната, кстати, мне не понравилась, несмотря на наличие удобной двуспальной кровати, уютных кресел и огромного вычурного платяного шкафа. Располагалась комната прямо над графским кабинетом в углу третьего этажа. Оба окна её загораживали густые кроны деревьев, так что обзора никакого не было. Дверь не запиралась. В общем, даже будь я действительно настоящим санинспектором, и то побоялся бы тут уснуть.

А пока что было и вообще не до отдыха. Настало время действовать, если я хотел предпринять какие-то самостоятельные шаги, и действовать быстро. День уже клонился к вечеру, а ужин у графа я пропускать не намеревался. На крайний случай, с усмешкой подумал я, хоть обожру буржуя, другого случая ведь не представится. Кушать, кстати, уже хотелось, завтрак был давно.

Я не собирался даже пытаться полностью скрывать свои перемещения. Учитывая наличие в долине видеонаблюдения, без деволюмизации это было попросту невозможно. Поэтому я небрежно бросил на кровать фиктивные папки с актами, взял ключи от своего «форда», оставленные Сомовым на тумбочке у изголовья, накинул плащ, спустился в гараж, сел в машину и выехал из усадьбы по направлению к торфозаводу и железнодорожной ветке.

Когда слева после бетонных блоков забора замелькали рельсы подъездных путей, я свернул на первый попавшийся просёлок и остановил машину. Затем я включил освещение салона (солнце, к слову, так ни разу и не показалось из-за туч с тех пор, как я съехал в долину с того рубиконного холма) и принялся за тщательный осмотр. Старая шпионская уловка: на дверце «бардачка», на крышке пепельницы, на магнитоле и даже на полозьях сидений мною загодя были приклеены тончайшие ворсинки. Если кто-то несведущий открывал крышки, сдвигал сиденья или пытался ещё куда-то залезть, то ворсинки, конечно же, слетали. Таким образом, я узнал, что мои любезные хозяева совершенно точно открывали «бардачок», двигали водительское сиденье и даже копались в пепельнице. То есть машину действительно обыскивали, и очень хорошо, что я вовремя додумался перепрятать пистолет под одежду. А вот магнитолу им вскрыть не удалось… или они об этом не подумали. На самом деле, даже если бы они сняли с неё переднюю панельку, то всё равно вряд ли догадались бы, какой комбинацией сдвигов и нажатий следовало открывать панель внутреннюю, которая на обороте имела клавиатуру и маленький жидкокристаллический экран… Дело в том, что в магнитолу моего служебного «форда» был вмонтирован портативный передатчик для связи с ментальным нетворком Организации. Не следует путать его с устройством доступа в обычный интернет, которое нынче есть чуть ли не в каждой зубной щётке — к сожалению, даже «портативный» ментальный передатчик был слишком велик и тяжёл, чтобы носить его в кармане или хотя бы сумке, да к тому же требовал достаточно мощного источника электропитания. Вся коммуникация, проходящая через передатчик, была скрыта и защищена от ментальных взоров, и, согласно инструкциям Организации, им было можно пользоваться, не опасаясь вызвать заметные возмущения ментального поля. Я открыл клавиатуру и быстро накидал коротенькое сообщение для своего руководства, мол, жив-здоров, в контакт вступил, пока ничего определённого не обнаружил, остаюсь на ночь, вечером предприму ментальный обзор усадьбы. Почти как Рихтер, подумалось мне. Нажал кнопку «зашифровать» и отправил сообщение. Закрыв панельку магнитолы, я приклеил обратно контрольную ворсинку, выключил освещение, заглушил мотор и вылез из автомобиля.

Прислушавшись и по коротким свисткам тифона определив примерное местонахождение тепловоза среди ветвящихся путей маленькой промышленной станции, я продрался сквозь буйно разросшиеся у дренажных канав кусты и бодро зашагал на звук прямо по рельсам и шпалам.

Алёхин заметил меня ещё издалека, затормозил свой небольшой поезд из трёх вагонов, вышел на площадку у кабины локомотива и замахал мне рукой:

— Давай, давай, проверяющий, лезь в кабину быстрей!

Я вскарабкался по металлической лесенке, Алёхин указал мне на пустующее сиденье помощника у боковой стенки кабины, я уселся, и он тут же крутанул рукоять тяги, отпустил тормоза, и поезд, грохоча по стрелкам, покатился куда-то в южном направлении.

В кабине было, конечно же, довольно шумно, очень грязно и здорово воняло соляркой.

— Я тут и сцепщик, и кондуктор, и помощник сам себе, — перекрывая шум двигателя, крикнул Алёхин. — Мы одни! А ты молодец, вовремя пришёл, я как раз на Икшу сейчас собирался трогаться. Вот немного в лес отъедем, я дизелёк приглушу, и побалакаем тогда. Погодь немного.

Тепловоз с вагонами быстро миновал заводскую станцию, и за окнами в самом деле потянулся густой еловый лес, тот самый, видимо, через который я проезжал на своём «форде» утром. Железнодорожная колея, очевидно, проходила чуть восточнее въездной автодороги. Алёхин сбросил тягу, дал самый малый тормоз и сильно уменьшил обороты дизеля.

— Ну воот, — удовлетворённо протянул он. — Теперь хоть нормально слышать друг друга будем, а до стрелки на Икшу так можно и хоть час тянуть. А Пузину потом скажу, что станция зелёного не давала долго. Ты не переживай, камера наблюдения у меня тут не работает. Они ставят, а я её ломаю незаметно, а потом говорю, тряска, мол, вибрация, давно пора колески обтачивать, рессоры хреновые, то, сё… Я ведь сейчас единственный из простых, кто за пределы долины-то выезжает хоть сколько-то регулярно! Остальные уже как зомбы прямо… Я бы и сбежал, да не поверишь, назад тянет, не могу… Да и родился ведь я здесь, и вырос. Как это они меня с моей земли сгонят? Пусть сами лучше валят куда подальше… Погань… Тебя как звать-то?

Машинист Захар Алёхин был краснолиц, небрит, руки его слегка дрожали — то ли от нервов, то ли от алкоголя. Перегаром от него и вправду немного попахивало, но впечатления сильно пьяного он отнюдь не производил.

— Андрей, — отрекомендовался я. — Малинов Андрей, старший санитарный инспектор Облпотребнадзора.

Интересно всё-таки, ведь приставка «старший» немного ласкала мой собственный слух. Как же тщеславен человек! Какая мне была на самом деле разница, в какой должности я состоял под прикрытием? Но что греха таить, ведь даже несуществующий титул было приятно произносить. Хоть бы специального агента дали, неожиданно подумал я. Больше полугода уже пашу ведь. И тут же устыдился. Да зачем мне это? Какое значение имеет вся эта мишура по сравнению с тем, чем я на самом деле занимаюсь и кто я на самом деле такой?

— Санэпидстанция, значит, — чуть разочарованно произнёс Алёхин. — Я, грешным делом, думал, ты с прокуратуры или чекист. Вид у тебя такой… Не подумаешь, что врач. Боевой вид. Андрюха, значит… А меня Захар зовут, фамилия Алёхин наша… Ну ничего, ты тоже можешь этих всех мерзавцев помещицкого складу на чистую воду вывести. Я тебе всё расскажу. Никому не рассказывал, да и некому — а тебе расскажу. Ты не выдай меня только! Или ты как участковый икшанский и хмырь из райсовета — тебя, может, тоже купили уже?! Неужели и до Москвы добрались?

— Уверяю вас, Захар — поспешно ответил я. — Что ни в какие сговоры с проверяемыми я вступать не собираюсь, и проверка моя совершенно официальна и будет проведена в строгом соответствии с законом.

— Складно говоришь, вот сразу видно, городской, — покачал головой Алёхин. — Да только не законами тут надо действовать, не законами! Тут стрелять пора! Ах, что ж со страной сделали, когда исчадья средь бела дня ходят, упыри дворцы себе отстраивают, людей, как скот, взаперти держат, и что хотят с ними делают, а те блеют только, быдто овцы! Ты, я вижу, человек грамотный, учёный, я тебе всё-всё расскажу, что на душе накопилось за годы эти, а ты уж поймёшь, что делать. Ты начальству своему доложи. Они куда следует тоже сообщат. Спецназ пришлют, выжгут тут всё калёным железом…

— Началось всё, конечно, когда этот графёнок приехал в две тыщи восьмом со змеёшкой-женой своей… До того тут шло, как у всех — колхоз, конечно, разваливался, но кое-что сеяли понемногу, дачи сдавали, как-то жили. Завод торфобрикетный, правда, ещё в девяностые закрыли, но железка кое-как функционировала, потому что котельная в подстанции тогда на мазуте была, и я подвозил цистерны туда, ну и ещё кое-что по мелочи, на пиво, в общем, хватало. В совецкое-то время, конечно, поавантажней было, ну да мы не одни тогда были такие, у всей страны беда была. Сторона наша, правда, всегда была чуть с чертовщинкой, по ночам люди в лес старались особо не ходить… Помню, лектор приезжал году в семидесятом по атеистской части, всё хорохорился, мол, суеверия. Ну, мужики его подпоили, да и в Парамоновом овраге у кладбища оставили на ночь-то. Утром нашли, а он трясётся весь и лопочет «дьяволы, дьяволы, дьяволы, спасите, люди добрые». Это мрёнки его напугали.

— Кто-кто? — переспросил я, думая, что ослышался. Мрёнки какие-то…

— Мрёнки, а бабка моя и другие ещё «мронки» говорили. Тварьки такие остромордые, как летучие мыши, только большие. Мрёнки почему? Потому что как помрёт кто, на кладбище снесут, глядь — а вот и он над могилой свежей на берёзе сидит, скалится. Только люди за камни да колья, как пых! — и нет его. Ночами огоньки в лесах светятся — это глазищи их, они как светляки парные. Их тут испокон веку видывали, но днём они ни на кого никогда не нападали, ну а ночами раньше тут и пострашнее дела творились… Хотя едешь так ночью от Икши, темнотища — глаз коли, а в лесу только и мелькают огонёчки, да иногда крыльями махнёт вот так перед окном, быдто прямо хочет мешать мне на дорогу смотреть, того гляди сшибёшь кого. Сдвинешь фрамугу, да матом на весь лес… отлетают. Хихикают так и отлетают.

Не был я уверен, что это не всего только пьяные бредни полуспятившего старика, но ведь та тень в караулке на КПП очень походила по описанию на этих самых «мронков». Да и фигура на гербе графа…

— А этот-то, графёныш, такую вот тварь себе на герб взял, — словно в унисон моим мыслям продолжил Алёхин. — Говорят, и до революции у них этот герб был, да неужели дворянство тогдашнее потерпело бы такое? Нечистая эта семейка, ох, нечистая. Графиня, змея эта испанская, ночами вокруг усадьбы бродит, колдует, я сам видел — бредёт в исподнем и всё бормочет что-то, а глаза под лоб закачены, белые все. А днём людей сечь приказывает, если что ей не так подадут или слово какое поперёк скажут… Бьют людей здесь, инспектор. Бьют, мучают. А участковый икшанский прикормлен у них, вона, говорю, утром только хвастался старшой из охраны, как выпивал с ним в охотничьем домике на севере долины-то. И ведь сами люди отписывали на графов участки свои, которые приватизированные были. Зачем, почему, я и сам не понимаю! Кого ни спросишь, бекают, мекают, говорят, мол, наваждение быдто нашло! А иные доказывают, что иначе и нельзя было, что земле хозяин нужен, и что граф хороший хозяин, работу даёт, кормит, одевает, ну и наказывает, если за дело. Конечно, были такие, кто поперёк шёл. Да где они теперь? Иван Михайлович, директор школы, и протесты писал, и в Дмитров ездил, да вдруг бац! — жена его слегла, а чем заболела — непонятно. Повезли её в Яхрому, а по дороге она и померла. Михалыч вернулся обратно белый весь, кулаком на графскую усадьбу погрозил и в Москву уехал правду искать, да так и сгинул куда-то, больше уж не вернулся. А Санька Курсин, мастер бывший с брикетного? Сколько он выступал, деревни по дворам обходил, буквально умолял людей не продавать земли графу, потом, помню, все случаи дурного обращения с работниками обжаловал, с самим Залесьевым ругался, грозил мужиков на бунт поднять. И что? В девятом году граф взялся брикетный обратно отстраивать, Курсина позвал, ласковыми словами приманил, место руководителя дал, сказал, вот, следи за производством сам, с рабочими обращайся по-своему, по-правильному, как считаешь нужным. А через пару месяцев нашли его мёртвым в цеху, с пробитой головой, а рядом работяга сидит с окровавленным гаечным ключом, глаза тоже под лоб закачены, и хихикает, как мрёнок. Так до сих пор, говорят, и хихикает в Яхроме на Тенистой. Граф тогда так это дело повернул, что Курсин, мол, плохо руководил, воли очень много рабочим дал, разболтались они, пьянствовать начали, и он вместе с ними, вот по пьяной лавочке его и убили. Сам, получается, виноват. Ну а потом люди и вовсе без следа пропадать начали. И первой ведь пропала дочка Курсина, Леночка-восьмиклассница, такая уж хорошая девочка была, умненькая, на олимпиады по истории ездила, и смелая такая, всё отца поддерживала, одноклассникам объясняла, почему надо убеждать родителей против воли графа идти… Краеведением занималась, целый музей в школе создала, всё хотела узнать, как наша долина в прежние времена жила. И не стало её. Утром из Парамонова в школу ушла — а школа тогда в Горках была, восьмилетка — и домой уж не вернулась. Так и не нашли её, а ведь тогда даже из области приезжала милиция искать. Теперь школа-то прям рядом с графским дворцом размещается, перенесли. Мол, «из соображений безопасности», но люди, у кого ещё какая-то воля осталась, те кое-что понимают, но попросту за детей своих боятся да и помалкивают. А через месяцок мерзкие слухи поползли, что гулящая она была, Леночка, а мать её застала с кем-то. И потом подловила по пути в школу, убила за это и закопала в огороде. Ах, мерзость какая! Не хочется и слова такие говорить. Я ведь знал их, Курсиных, и родителей их знал — сейчас они померли уже — это ж соль земли, рабочая косточка, эти аристократики им и в подмётки не годятся. Ксюша Курсина, жена Сашина, Леночкина мама, вся угасла тогда. Как подменили человека. Так и осталась на брикетном работать, ходила, всё в землю глядела, глаза на людей не поднимала. А первого мая и она пропала. Вот так и расправился граф, до корня извёл семью, что посмела против него пойти.

Первого мая, подумал я. А ведь наверно, это та самая работница брикетного, которую агенты Сефироса всю в крови нашли у икшанского просёлка. Да уж, постарался граф на славу… Но как? Кто он такой? Чего ему надо? Просто бизнесмен-полубандит, возжелавший неограниченной власти на своей территории? Или что-то куда более страшное? Мрёнки ещё эти…

— А после понеслось, — продолжал меж тем Алёхин. — Ещё и ещё исчезали люди без следа. И из Горок, и из Дъякова, и из Парамонова конечно же… Граф никогда не велел писать заявлений о пропаже, говорил, бегут люди, не хотят работать, с жиру бесятся. Так что в полиции ты никаких следов не найдёшь, по их бумажкам у нас всё тихо и спокойно. Вона, целая рота охраны есть для поддержания правопорядка, все дружинниками в икшинском отделении числятся. Охрана у графа на особом счету, это архаровцы его, могут припугнуть кого надо, могут побить… А могут и утащить, хотя никто и не видел, кто и как утаскивал. Лёнька Саврасов, Толик Мазутин, Славка-морячок, две девчонки с Дъякова, жили на отшибе… Где они все? И хоть дурной толк понятен был бы, если б всё это были враги графа, люди, которые выступали против него! Да ить нет! Просто люди, тихо жили, никого не хотели свергать, никаких бунтов не хотели. И дети пропадать начали, самое-то страшное, дети. Мы уж знаем — после тридцатого мая и после тридцать первого октября кажный год опять слышим, что пропал кто-то… Вот первого числа Ксюша пропала, а говорят, что и ещё трое каких-то на смену не вышли, но этих я не знал. Граф, точнее, Пузин Владимирыч иногда привозит сюда молодёжь, работать на фермах нанимает, кого с Белоруссии, кого ещё откуда подальше. Селят их в бараках у ферм, там уже даже я не знаю, что происходит. Наверно, постепенно граф хотел бы всё население местное, родное, извести, да из-за границы напривозить себе рабов, вот тогда уж вообще развернётся в полный рост. Да я не доживу, и слава Богу. Дочку только вот жалко его, Анечку… Не такая она, как родители, светлая она…

Поезд медленно полз сквозь сгущающийся сумрак лесной тени, я слушал жуткие откровения старого машиниста, и ужас, омерзение и гнев росли во мне.

— Но это ещё полбеды, — вновь заговорил Алёхин. — Это как бы тебе, инспектор, сказать, всё земное… Для богатства или других каких хотений. А вот зачем граф почти каждую неделю ездит на север на машине с выключенными фарами? И оттуда потом почти через всю долину музыка и песнопения жуткие доносятся? Почему у меня иногда прямо под рельсами гундит что-то, вот под землёй гундит? Почему иногда аж стаи мрёнков над графским дворцом крутятся? Почему кладбище в Парамонове всё перекопано, склепы открытые стоят и пустые? Что он с костями своих предков делает? Это же и подумать страшно! Хозяйство он круто ведёт, ох, крутенько, богатеет, жиреет год от года, и это, конечно, потому, что требует с людей всё больше и больше, но это не всё… Говорят, золотом полны подвалы во дворце его, золотом, да не добром добытым. Дьявол, бают, ему то золото подаёт за поклонение да за шабаши эти на севере в лесах. А может, и людей он им там скармливает, а они ему золото за кровь человеческую дарят… Ты, инспектор, думаешь, небось, что всё это напридумывал пьяный старик… Но нет, нет, я правду говорю! Ты поди вон, спроси у графа, куда Ксюша Курсина подевалась, или у Пузина, управителя этого подленького, спроси! Куда, мол, у вас рабочие пропадают! Вот этот, и этот, и те! Куда дети пропадают?!

Старый машинист разошёлся не на шутку. Он уже почти кричал. Но вдруг словно иная мысль поразила его, и он затих. А затем прошептал еле слышно:

— Неет… неет. Не разговаривай больше с ними… Не ходи туда, Андрюха… Тебе же не нужно возвращаться, да? Давай-ка я тебя на Икшу отвезу, и ты бегом в Москву, докладай своему начальству, что я тебе рассказал. Скажи, мол, вот так и так, есть машинист тепловоза Захар Алёхин такой, и я свидетелем буду, я обещаю. Про всё как есть расскажи. Пускай прокуратуру пришлют, и врачей, и даже попов пусть присылают, только бы этого графа прижать!

— Нет, Захар, я не поеду… Я должен вернуться в усадьбу, — ответил я. — А скажите, только не думайте, что я вас осуждаю, просто ответьте, почему вы сами в Москву, в ту же прокуратуру не обратились? Не написали хотя бы?

Алёхин замолчал и отвернулся.

— Захар… Товарищ Алёхин, — дотронулся я до его плеча. — Простите, я не хотел вас обидеть, я понимаю…

Старый машинист поднял голову, и я увидел, что по небритым щекам его текут крупные слёзы.

— Захар…

— Что «Захар», — всхлипнул он. — Знаю я всё, товарищ инспектор. Мерзавец Захар Алёхин, мерзавец и трус. Боюсь я, боюсь, Андрюха! Просто боюсь, до дрожи боюсь их всех! Ты говоришь, «в Москву поезжай». Да ведь поучёней меня люди ездили, и пропали насовсем! А я и на Икше даже несколько часов провести не могу, меня обратно как ошейником тащит, почему, не знаю, но не могу я уехать-то! Письмо писать? Дык я не знаю, как, и не знаю, куда! И к тому же почта-то у нас тут же, в Парамонове! А почтаркой Верёвкина Дашка, крыса такая! За глаза графа ругает, да только кажное утро с чёрного входа дворца простоволосая уходит, и Сомов этот ихний в исподнем за ней дверку прикрывает! Куда уж тут письма писать! Напишешь, а они вскроют и прочтут, боюсь! Жить хочется… А как подумаешь про всё это, что я тут один с нормальной башкой остался, а сделать что-то страшуся, так хоть волком вой. Дети ведь пропадают! Водку тогда и глушу… Вот тебе всё рассказал, душу облегчил, может, ты хоть поможешь… А ты вона опять в логовище звериное собрался, да на ночь глядя ещё. Сгинешь ведь ни за грош! Не ходи обратно, не ходи, прошу! За столько месяцев хоть кто-то супротив графа приехал, хоть врач, и тот загинуть норовит! Ах ты, Господи Боже, что ж за напасть нам такая…

— Товарищ машинист, — спокойно сказал я. — Прошу вас, остановите локомотив. Я должен идти. Должен, товарищ машинист, понимаете? Я не забуду ничего из того, что вы мне сейчас рассказали. И если граф Залесьев хоть отчасти повинен в этих преступлениях, поверьте мне, он понесёт полную ответственность. Его будут судить, и судить будут не здесь, не в Икше, не в Дмитрове, и даже, возможно, не в Москве.

Алёхин удивлённо воззрился на меня. И тут я понял, что пришло время сделать то, чего мне ещё ни разу не приходилось делать за всё время службы в Организации. Сделать то, что вы много раз видели в американских детективах, как это делают тамошние агенты. Пришло время достать, развернуть и предъявить своё настоящее удостоверение. И я сунул руку за пазуху, вытащил кожаную книжечку, раскрыл её, и серебряная «омега» засияла перед изумлённым и нежданно обрадованным взором Алёхина. Кладя удостоверение обратно в карман, я одновременно немного отвернул лацкан пиджака и продемонстрировал машинисту кобуру с торчащей рукоятью пистолета.

— Да ты… — захлебнулся от радости Алёхин. — Родненький мой, да ты не врач! Да ты же чекист! Ох, молодец, вот молодец, старого Захарку обманул, графа обманул, Пузина обманул, ах ты ж, ты ведь не старший санинспектор Малинов, ты старший лейтенант Малинов, так ведь?

Конечно, я не собирался вдаваться в подробности и потому просто кивнул.

— Ох, славный мой, сынок, счастье-то какое на старости лет! Ну, теперь мы их всех прижмём, людей спасём, вот радость-то, наконец-то! Тогда давай, давай, я сейчас остановлю дизелёк-то, не очень далеко успели отъехать, ты прямо по шпалам иди, за полчаса доберёшься до станции, там ведь машина у тебя стоит, верно? Служебная? Да ну! Вот же хорошо-то как, наконец-то наши пришли, пришла Красная Армия, не забыла нас, грешных, слава Тебе, Господи!

Узнав, что я собираюсь ужинать с графом, а затем провести в усадьбе ночь, старик засуетился ещё пуще.

— Нет, нет… Старшой, ты не ешь ничего в усадьбе, даже и росинки маковой в рот не бери! Там чужим людям ни есть, ни пить ничего нельзя, ты не вздумай, делай вид только! А я тебя сейчас скоренько покормлю, это у меня всё своё, с огорода, и картошечка своя, и лучок, и яички от кур своих. А хлебушек я только на Икше покупаю, в долине в магазинах ничего не беру, только водку, да она вроде запечатанная с акцизом государственным…

Оказывается, большую часть зарплаты рабочим в долине выдавали не деньгами, а бонами, за которые только в магазинах, находящихся на территории поместья, можно было взять любые товары. Забавно. Как при царе-батюшке в «рабочих лавках»… Не тут ли кроется секрет удивительной покорности населения, подумал я. В продукты-то, особенно в те, что незапечатанными фабрично продаются, что угодно подмешивать можно. А отсюда и эпидемии могут возникать, кстати… Так что советом старого машиниста я решил не пренебрегать. Хорошо, что ту колу пить не стал…

В итоге я с аппетитом съел всё, что гостеприимно разложил передо мной на газетке Алёхин, запил чаем из его термоса, тепло попрощался со стариком и спрыгнул из остановленного тепловоза на насыпь.

— Ты вот что, — на прощание сказал Алёхин, высунувшись из окошка локомотива. — Ты если что вдруг случится, беги ко мне на станцию. У меня там кондейка есть, я в ней ночую иногда. Я, как вернусь с Икши, спать не буду, и ночник оставлю гореть, чтобы тебе окошко моё как ориентир было. И дизель оставлю под малыми оборотами. Долина вся забором обнесена с колючкой и под током, но он не для того, чтобы никого не пускать, а скорее, чтобы никого не выпускать. Поэтому через автодорожные ворота ни на Икшу, ни на Рогачёво, ни на Яхрому на машине ты ночью не прорвёшься, а вот по железке уйти можно. Пешком от архаровцев графских, конечно, не убежать, у них ведь, к слову, и собачки есть, поэтому выезд железнодорожный они и не охраняют. А на дизеле мы запросто уйдём.

Я поблагодарил машиниста, он махнул мне рукой, исчез в окне кабины, и тут же локомотив набрал обороты, и поезд покатил в сторону Икши. Через несколько секунд я остался один и в почти полной темноте и тишине.

Немного странно это было, потому что стрелка часов едва подбиралась к семи вечера, и даже лесные птицы ещё не должны были уйти на ночной отдых. Но ни щебетания, ни трели не раздавалось из гущи ельника. Тёмное низкое небо было лишь самую чуточку бледнее слева, на западе, и даже просвет железнодорожной просеки я едва мог различить между острозубчатых чёрных силуэтов елей вокруг. Впрочем, имея под ногами насыпь и рельсы, заблудиться, разумеется, было практически невозможно. И я смело зашагал в северном направлении, периодически спотыкаясь о шпалы и сетуя на полное несовпадение интервалов между ними с длиною шагов.

Я прошёл уже, по моим расчётам, с полкилометра, как вдруг что-то мягкое с шелестом пронеслось мимо моей головы, взвихрив воздух и легонько коснувшись уха и волос. От неожиданности я присел и завертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в густом сумраке. «Летучая мышь, наверно», — неуверенно подумал я. — «На комаров охотится».

Хотя какие комары весной?

Постоянно оглядываясь, я двинулся дальше, но не успел я сделать и нескольких шагов, как откуда-то сверху раздалось настолько гнусное, мерзотное, а главное, громкое хихиканье, что я опять присел. Мне стало очень не по себе. Непонятно-тёмные беззвёздные небеса, чернейший лес вокруг, тишина, нарушаемая лишь шорохом гравия насыпи под моими башмаками, и вдруг этот пакостный звук. И тут в ветвях дерева надо мною медленно разгорелись несколько зловещих багрово-красных огоньков, словно там расселась стайка больных идиотией курильщиков. Так вот, кто это. Мрёнки.

Ненамного мне лучше стало, когда я определил источник угрозы. Ведь вот какая штука — очевидно, угроза паранормальная, но что это за твари? Кто они такие? Не сообщать же было руководству в докладе — в долине, мол, замечают тварюшек наподобие летучих мышей, на людей не нападают, зато нарисованы на залесьевском гербе…

Не нападают, во всяком случае, при свете дня. А сейчас? Вроде и не ночь ещё, но темно-то как! Не нарочно ли темень сюда напустили, чтобы мрёнки эти себя смелее чувствовали? Но кто напустил? И как? Силён же граф, если светом и тьмой управлять может!

Памятуя о рассказах Алёхина, я потихоньку подобрал с насыпи камушек побольше и наощупь вытянул из ближайшего куста хорошую такую лесину пальца в три толщиной. Вооружение, как у неандертальца. Конечно, не будь я до сих пор ограничен в применении своих сверхспособностей, я наверно, даже не стал бы обращать на мелких пакостников внимания. Но пока что хотелось отделаться подручными средствами. Зажав импровизированную дубинку под мышкой, я свободной рукой достал свой смартфон, включил встроенный фонарик и сунул гаджет в нагрудный карман пиджака так, чтобы луч света был передо мной. Затем я хотел было начать осторожное отступление, но не тут-то было. Едва завидев свет, мрёнки завизжали, захихикали ещё более гадостно и кинулись вниз в атаку.

Я так и не сумел понять, как же они на самом деле выглядят. Я не разглядел даже ни одного. Словно горсть горящих сигаретных окурков бросилась с дерева мне в лицо, я отчаянно вымахнул дубинкой, попал во что-то мерзко-мягкое, лёгкое тельце словно отлетело в сторону, но остальные напором своего стремительного лёта сбили-таки меня с ног. Падая на спину, я выронил оба своих первобытных средства уничтожения, в луче вылетающего из кармана фонарика увидел жуткие жёлтые зубы, клацнувшие прямо у моих глаз, а затем я довольно ощутимо грянулся спиной о шпалы, смартфон же отлетел в кусты и призрачные тени ветвей и листьев перечеркнули голубоватое сияние, превратив сцену странного сражения в подобие зафиксированного стробоскопа. Смутными крылатыми силуэтами мрёнки взвились вверх и тут же развернулись, как звено чёрных боевых самолётиков, вновь делая атакующий заход.

Я колебался лишь мгновение. Из двух зол следовало выбирать меньшее, и я твёрдо решил, что паранормальные способности свои я раскрою только лишь имея возможность осмотреть средоточие всего зла — очевидно, графскую усадьбу. Туда мне и нужно было попасть как можно скорее, а от всех препятствий следовало избавляться любыми иными доступными средствами. И я выдернул из кобуры пистолет, снял предохранитель, передвинул затвор и целясь перед собою наискосок вверх, открыл огонь, как зенитчик, по пикирующим мне в лицо стервятникам. Вспышки выстрелов, как фото, запечатлели кадры боя: бах! бах! бах! Три выстрела, два мрёнка брызнули чёрными кляксами в стробоскопном свете фонарика, остальные жутко завизжали, захихикали, заныли и стая чёрным рваным мазком через луч света унеслась в сторону, прошуршали листья и вновь наступила глухая тишина. Как будто и не было ничего.

А может, и не было? Я скорей подобрал телефон и зашарил лучом фонаря по сторонам и под ногами. Рядом валялась моя дубинка, камень, конечно, нельзя было уже узнать среди такой же щебёнки, вот тускло блеснула отстрелянная пистолетная гильза, но ни трупиков сбитых мною мрёнков, ни брызг их предположительно чёрной крови на насыпи я не увидел… На самом деле, конечно, это вовсе не являлось доказательством их призрачности — трупы вполне могли свалиться в кусты, а лазать искать их там у меня не было никакого желания. А может, мне всё примерещилось, и я палил в белый свет… э-э, в чёрную темень, как в копеечку. Только зря обозначил себя выстрелами — наверняка их было слышно охранникам на том самом посту, через который я въезжал в долину, он должен был быть неподалёку немного западнее. Что толку об этом думать, решил я. Что было, то было, было и прошло, ну и ладно, надо скорее выбираться из этого морочного леса. Уже не убирая пистолет и не выключая фонарик телефона, я заторопился дальше вдоль рельс.

И как-то довольно скоро из мрачной сени деревьев я вышел к станции. Тут было очень спокойно. Тихо шумел котёл теплоцентрали, мягко светилось окно диспетчерской. Небо странным образом постепенно из чёрного превращалось в просто обычное серое, покрытое облаками весенне-вечернее. Но заката по-прежнему видно не было. Я выключил фонарик, сунул пистолет в кобуру и, скрываясь за кустами от возможного наблюдения из окон здания подстанции, прокрался к своей машине.

Автомобиль мой стоял там же, где я его оставил. Перед тем, как ехать в усадьбу, я всё же отбил через передатчик ещё одно сообщение в нетворк Организации: «Имел паранормальный контакт. Степень угрозы средняя. Применял только огнестрельное оружие. Потери противника неизвестны. Ранений не получил. Продолжаю задание обычным порядком».

Вот отчитался в отрицательном смысле про ранения, а ведь спина всё-таки побаливала, пару синяков я набил наверняка. Хорошо хоть, шпалы здесь были деревянные, не бетонные.