От тёмного истока

Глава 8. Поглощённые тьмой

Страшные образы кружили вокруг меня. Хихикающая, но всё ещё прекрасная мёртвая Лидия, Люция со змеями в локонах волос, огненные щупальца вокруг тёмной фигуры графа, искажённое болью лицо машиниста Алёхина, спиралью вьющаяся стая мерзких мрёнков, оскаленные морды собак, серо-чёрные охранники с ружьями, а посредине всего этого пандемониума испуганное лицо Ани. Я бежал к ней, точнее, пытался бежать, как будто сквозь густую вязкую смолу, я едва двигался, я не мог приблизиться к ней, и моё сердце разрывалось от бессилия, ужаса и жалости. Затем всё заслонил фиолетово-чёрный силуэт графа со страшными щупальцами, пылающими тёмным огнём. «Ты, — медленно выговорил он. — Ты, червь, ты убил мою подругу, и я найду тебя, я выжгу твой разум, твою душу, твоё сердце и пожру то, что тебе дорого. О, я всё знаю, ты высоко замахнулся, но мои дочери не для таких, как ты, мерзкий предатель астральной расы…» Он рос и рос передо мною, а у меня не было сил даже двинуться, не было сил заслониться или вытащить оружие, я уже чувствовал горячее дыхание огня на коже… Потом я рывком проснулся. Моё лицо было покрыто липким холодным потом. Я никак не мог понять, где нахожусь. Какое-то маленькое замкнутое пространство. Вокруг мягкая кожаная обивка, надо мною низкая крышка. Господи Боже, что это значит? Неужели я в гробу?! С криком я рванулся вверх и толкнул крышку руками… Но слева раздался спокойный и даже немного ироничный голос дампира:

— Тише, тише, Малинов! Не портьте обивку. Хорошо, что вы пришли в себя.

Пытаясь унять бешеное сердцебиение и отдышаться, я осмотрелся по сторонам и понял, что лежу на заднем сиденье какого-то большого легкового автомобиля, салон которого сиял шикарной отделкой. Только теперь я почувствовал, что мы движемся. Повернув голову, я увидел, что за рулём сидит Рихтер. Я приподнялся, повернулся и уселся на роскошных кожаных подушках. Голова кружилась и болела, но сознание постепенно прояснялось.

— Мы с вами продолжаем пользоваться гостеприимством графа Влада, — с ухмылкой сказал Рихтер, полуобернувшись ко мне. — Я взял на себя смелость позаимствовать его «майбах». Небось, никогда не ездили на таком, а? Наслаждайтесь.

— Что со мной произошло? — хрипло спросил я и закашлялся. — Как мы сюда попали? Куда мы едем?

— Ничего особенного не произошло, — пожав плечами, ответил Рихтер, вновь повернувшись вперёд и смотря на дорогу. — Просто сильное психоистощение. Вы за последние сутки, очевидно, потратили массу психической энергии, а восстанавливались — точнее, пытались восстанавливаться — сколько? Один, два раза? После вашей победы над Лидией я отнёс вас в усадьбу, где, как и ожидал, нашёл графский «майбах» — не станет же Залесьев гонять на такой машине по буеракам Подмосковья в розысках своей младшей дочери. Для этого у него внедорожники охраны есть. Старшей дочери в усадьбе уже не было, а дворецкий не посмел мне препятствовать и спрятался в доме, заперев двери. Ключи от автомобиля были в гараже, рольставни и ворота управлялись оттуда же, как вы и упоминали, когда о своих приключениях рассказывали… И, согласно вашему же совету, мы теперь едем к яхромскому посту, припугнём или одолеем охранников, откроем ворота и выберемся из долины. Дальше останется только дождаться опергруппы и всё, дело сделано, задание выполнено.

— Так Лидия мертва? — я всё ещё никак не мог уложить в памяти соотношение реально произошедших событий и сумрачных видений. — Знает ли об этом её дочь? И граф?

— Не беспокойтесь, Малинов. Лидия Аусвальд-Залесьева окончательно и бесповоротно мертва, я принял необходимые меры к тому, чтобы она больше не поднялась в мир живых. Попросту говоря, взял в дежурке штык-нож и отсёк ей голову. Хотя дубовый кол в сердце уже само по себе неплохо — это была отличная идея, кстати, Малинов, поздравляю. Ничем другим мы бы её, наверно, и не сразили.

— Да я даже и не думал об этом, ткнул первой попавшейся палкой…

— Значит, вашу руку вело Провидение. Догадка о том, что графиня не может видеть одновременно ментальным и обычным взором, пришла к вам неспроста. Всё равно вы молодец, повторю ещё раз, хоть вы и безрассудны, конечно, но очень смелы. Да, я думаю, семья уже знает о её гибели. Они, наверно, очень на вас злы, — и Рихтер нехорошо засмеялся. — Но это неважно. Так и так мы с ними смертельные враги, вы же знаете.

Я лихорадочно соображал своей безрассудной головой. Я чувствовал, что моё сонное видение было не таким уж видением. Граф знал про нас с Анной. Возможно, она уже у него в руках?

— Рихтер, — спросил я. — Я же правильно понимаю, что Залесьев в состоянии найти опорный пункт и проникнуть в него?

— Увы, да, — ответствовал дампир. — Полевой кабинет — это не крепость. Он только лишь cокрыт от обычных, не задумывающихся людей. Через ментальное пространство его достаточно легко найти. А запор на двери там и вовсе обычный. Простой замок. Но я же вам говорил, они не тронут Анну. Она нужна им… Целенькая. Я вам всё сейчас расскажу. Откуда происходит тёмная сила Залесьева и его первой семьи, что он собирается делать, и зачем ему так нужна его младшая дочь. Если, конечно, вы чувствуете в себе достаточно сил, чтобы узнать обо всех ужасах этой проклятой долины.

— Вне всех и всяческих сомнений, — сказал я. — Я вполне готов и хочу знать всё. Но только сперва притормозите машину, Рихтер. Мы не поедем к яхромскому посту. Во всяком случае, я не поеду. Я пойду спасать Анну. Думаю, и вы тоже понимаете, что опергруппа может не прибыть сегодня. А граф готовится к какому-то важному ритуалу. Я боюсь за Анну, и я должен остановить его. Я обещаю вам, что потрачу последние крохи своей ментальной силы, чтобы деволюмизироваться и сбежать от вас, если вы станете меня останавливать. Я знаю, что даже ваш туман — это всё-таки вещественная газовоздушная взвесь, а значит, вы всё равно никак не сможете меня удержать.

Рихтер опять обернулся и пристально посмотрел на меня. Потом он пробормотал что-то вроде «самоубийца я, что ли… мальчишка смелее… не знает… триста пятьдесят лет… и что теперь?». Похоже, он вёл дебаты сам с собой. Затем он решительно взялся за рукоять автоматической коробки передач, перевёл её в нейтраль и резко надавил на тормоз.

— Я, конечно, очень благоразумный сотрудник Организации, — сказал он. — Но с чего вы решили, что я буду вас останавливать? Я даже не ваш непосредственный начальник. Идти ли мне с вами — вот это был вопрос. Пока вы были без сознания, у меня не было, конечно, другого варианта, кроме как быстрее выехать из долины и вывезти вас. Но теперь… Я не допущу, чтобы имя Людвига Рихтера упоминалось как имя труса, бросившего младшего коллегу перед лицом паранормальной опасности, навстречу которой он, этот младший коллега, столь героически и самоубийственно бросается. Ваша внезапно вспыхнувшая страсть к младшей дочери графа, конечно, не является разумной, но я не только не могу вас осуждать за неё, но и вижу в ней единственный проблеск надежды. Потому что Анна — нынче единственная из Залесьевых, над которой пока не властна Тьма. Однако не удивляйтесь, если я стану молить Бога о том, чтобы мы с вами не пережили этот день. Потому что если мы, пойдя против Влада и Люции, проиграем и останемся в живых, то очень скоро позавидуем мёртвым.

С этими словами дампир переключил передачу на задний ход, вырулил обратно на главную дорогу долины, с которой он только что свернул на проезд к яхромскому посту, и погнал роскошный лимузин на север.

— Куда же мы едем, Рихтер? — удивлённо спросил я. — Разве нам не в подвалы усадьбы надо? Не в графскую тюрьму?

— Нет, Малинов. Вы что же, думаете, граф собирается запереть свою дочь в подвале или пытать её? Нет, всё гораздо проще. И гораздо страшнее. Наш с вами путь лежит в пещеру, к алтарю.

Алтарь! Залесьев упоминал о своих действиях у алтаря во время подслушанной мною беседы с Пузиным. И много раз всплывал какой-то охотничий домик, какие-то угодья на севере долины…

— Что всё это значит, Рихтер? Какая ещё пещера? Что за алтарь? И вообще, откуда вы знаете всё это, откуда вы знали заранее о паранормальной сущности Лидии и Люции? Или это всё только ваши предположения и домыслы? Расскажите же мне наконец!

— У приговорённого к смерти есть одно преимущество, товарищ агент, — невесело усмехнувшись, ответил дампир. — В его присутствии враги и палачи не стесняются в разговорах. И граф, и обе его жены — да, обе! — и старшая змеёшка-дочь приходили в пыточную камеру насладиться моею беспомощностью и, как это у них принято говорить, «получить удовольствие». Так что я скоро оказался в курсе всех их дел и взаимоотношений, хотя с радостью убрал бы саму память о пребывании там из своего разума. Не буду утомлять вас описанием извращённых пыток, которыми они развлекались со мной. Хоть я, будучи полувампиром, обладаю силою десяти и сверхчеловеческой выносливостью, это лишь сыграло со мной злую шутку в застенках графа — ведь я очень долго оставался в сознании… Зато и слышал я всё, о чём они говорили, и всё запомнил. Слушайте же…

И пока чёрный «майбах» катил среди всё густеющего леса по прямой, как стрела, дороге, Рихтер рассказал мне о немыслимом глубинном ужасе, скрывающемся под долиной, о том, как этот ужас, эта темнейшая Сила на протяжении веков затянула в свои сети проклятое семейство Залесьевых, и как вновь она овладела нынешним наследником после почти семи десятков лет, которые потомки рода провели в относительной свободе от исконного Зла.

Конечно, дампир поведал мне всё лишь вкратце. Тебе же, мой читатель, я предлагаю несколько домысленное мною на основе этих и иных свидетельств изложение как исторических фактов об основателях «Зелёной долины», так и того, что происходило в пыточной камере графа. Я говорю «домысленное», но это не пустые мои домыслы, а лишь литературное переложение — всё, что ты узнаешь из нижеследующих абзацев, является абсолютной истиной.

Когда боярин Василий Залесов впервые явился в свои вновь обретённые подмосковные угодья, они были пустынны и почти не заселены. Густые леса, обширные болота, овраги и вытекающая из лесов тихая мутная речка Икша — такой представилась будущая «Зелёная долина» своему новому обладателю. Обследуя местность в поисках земель для распашки и устроения новых деревенек и хуторков, Залесов с малой дружиной забрался далеко в леса на севере долины, следуя по течению той самой речки. И в распадке среди возвышенностей Клинско-Дмитровской гряды, этого остатка древнейших гор, и поныне пересекающей Подмосковье стиральной доской низких холмов, искатели нашли известковые пещеры в глубине огромного оврага, из которых медленно сочились истоки реки. И мутные неспешные воды несли в себе золотые крупинки… Река и пещеры оказались золотоносными — феномен, отнюдь не такой редкий и невозможный для Среднерусской геологической формации, как может показаться на первый взгляд. Но на беду рода Залесовых-Залесьевых, это золото имело отнюдь не только геологическое происхождение. И вскоре боярин Василий это понял. Осторожно пробираясь вглубь пещеры в сопровождении нескольких вооружённых дружинников, ища возможно более богатые россыпи золота, боярин вдруг обнаружил себя посреди большой круглой залы с подозрительно правильными сводами и ровным полом, не бугрящимся известковыми наростами. В неверном чадном свете факелов боярин и дружинники с испугом узрели на стенах залы неведомые полусветящиеся письмена… Некоторые спутники Залесова начали судорожно креститься и умолять своего господина скорее покинуть нечистое место. Но у самого боярина и иных из его воинов стремление к наживе превозмогло вполне естественный и даже уместный мистический страх. Боярин всматривался в выведенные золотыми буквами непонятные строки… Однако язык Тьмы много древнее языка людей. Разбуженная людским страхом и жаждой золота Сила уже начала распространять своё тлетворное влияние на сердце и душу Залесова и на сердца и души большинства его дружины. Всё более понятными делались боярину выведенные на стенах слова. Страшное и дикое заклинание, как ему казалось, было начертано там. Я, конечно, даже и не подумаю приводить здесь кощунственные богохульные слоги, но смысл золочёных слов был очень прост: подай мне кровь, подай мне разум, подай мне себя — и золото и мирскую силу дам тебе в ответ.

Откуда в подмосковных холмах, в самом сердце Русской земли взялась могучая тёмная Сила? Печаль мира сего в падшести его. В дни творения небесное воинство низвергнуло мятежных ангелов в нижние пределы мироздания, и некоторые из них оставлены были их тёмным владыкою на Земле, в потаённых местах, дабы ожидать, заманивать, смущать и соблазнять колдовскими силами расселяющихся по планете сынов человеческих. Позже, когда свет веры в Спасителя распространился по Земле, многие из оставленных были изгнаны прочь но, увы, не все… Долгие и долгие миллионолетия страшный сгусток Тьмы лежал под сменяющимися над ним топями, морями, горами, холмами, лежал, ожидая прихода живых существ, которым дарована была свобода воли, свобода выбирать между Добром и Злом. Распространяя над собой удушливый страх, Тьма невольно отпугивала от своего логовища простых обитателей долины, но ей и не нужны были такие первооткрыватели. Ждала она смелого, амбициозного, властного, развратного, беспринципного и златолюбивого человека. И к сожалению, по всем этим критериям как нельзя лучше подходил опричник Залесов, типическое дитя своего социального слоя и своей жестокой эпохи. Соблазнить его и отторгнуть от веры предков оказалось очень легко.

И вот боярин Василий принял владычество над собою этой Тьмы, и пал перед ней на колени, и поклонился ей, и вознёс ей моления. То же сделали и почти все спутники его — из страха или из соблазна мирского богатства и могущества. Трое же дружинников, оставшихся верными своим обетам, стали первыми жертвами, принесёнными основателями нового поместного культа своему тёмному идолу на импровизированном алтаре из грубого куска известняка. Трое смельчаков вознеслись высоко… Но на Земле, увы, остались властвовать их убийцы и подобные им. За века белый прежде алтарный камень стал насквозь бурым от крови невинных жертв… На долгие времена Тьма поработила род Залесьевых, давая ему богатство и нераздельную власть в долине, но также и изменяя и извращая его потомков, делая их полументальными существами, злоба и алчность которых проникала в оба пространства. Тьма слилась с основателем поместья и затем в каждом поколении полувоплощалась в наследниках мужского рода, только и исключительно мужского. Поэтому дочери графам и не были особо нужны. До поры…

Страшный удар нанесён был владычеству чародейского семейства Октябрьской революцией. Изгнав графов из поместья, большевики тем самым невольно разорвали колдовскую нить демонической связи. Хотя, что значит — невольно? Не все совпадения случайны. Борьба против несправедливостей царского режима не просто так повлекла за собой временное освобождение долины от тёмного влияния. Однако же и не просто так реставрация менее развитого социального строя вновь ввергла долину в мистическую мглу.

Что ж, после семнадцатого года значительно ослабленная Тьма вынуждена была вернуться в потайные пещеры, а потомки проклятого рода, унося с собой часть тёмной мощи и те свои земные богатства, что сумели скрыть от новой власти, вынуждены были бежать за границу. И родившийся у последнего из видевших родовое поместье сын Владислав был уже свободен от тёмного демонического контроля. Когда отец пытался заговаривать с ним о колдовском могуществе, он просто смеялся или вовсе не слушал. Но бездна бездну призывает… Александр Залесьев помнил ещё о последних проводившихся с его участием мрачных ритуалах. Тщательно и очень удачно скрывая свои поиски, старик всё время пытался найти таких же, как он, довольно логично полагая, что искать следует среди потомков наиболее древних, но мелких дворянских родов.

Ищите и обрящете — к сожалению, эта истина работает в обе стороны. Погибший род Аусвальдов из Лихтенштейна имел почти ту же историю, что и род Залесьевых. Но это проклятое семейство захирело и изжило само себя в постоянных внутренних ссорах ещё в девятнадцатом веке. Частью они истребили друг друга, частью постаралась Организация. Последняя из Аусвальдов, юная Лидия, подчиняясь велениям своей демонической сущности, заперла себя в фамильном склепе, погрузившись в спиритическую кому, и сокрыла таким образом свою силу для будущих времён. И когда граф Залесьев потянулся мыслью к поискам возможного объединения с иными силами Тьмы, общий их владыка указал старику путь к запечатанному склепу. И то, что не получалось с сыном, сработало с внуком. К тому же пожилой граф сменил тактику — Владислав-младший с удовольствием слушал его романтизированные россказни о благородных и могущественных владетелях «Зелёной долины», о силе и славе древнего рода, о потайных местах и великих секретах. Словно исподволь Александр внушал своему внуку странные мысли о чародействе, волшебстве, высокой судьбе избранных семейств. Он же и навёл внука на Аусвальдовский склеп. Да, персонажем романтической сказки, прекрасным принцем ощущал себя юный граф, когда вскрывал двери склепа и огромный, чудно отделанный гроб, когда целовал алые уста прекрасной Лидии — своей спящей принцессы. Влад принёс проснувшуюся и сразу понявшую всё демоницу на руках в свой дом и объявил несколько опешившим родителям и крайне обрадованному деду, что у них теперь есть ещё и дочь, а у него — невеста и жена.

Дело старого графа было завершено, больше он был не нужен, и вскоре Тьма поглотила его — он умер, и его смерть была страшна…

Чудовищной демонической силой должен был обладать ребёнок, рождённый от союза двух проклятых семейств. Если бы у Лидии родился мальчик, мир бы содрогнулся. Но через девять месяцев родилась девочка Люция… Ибо Зло не царит в мире безраздельно.

Да, чародейская мощь обоих родов была в новорожденной, и растущая не по дням, а по часам будущая демоница быстро осознала её и выбрала подчинение Тьме. Однако она не была мужчиной. Она не могла полностью воспринять демоническую сущность и пронести её дальше по поколениям. А большая часть силы Лидии ушла в неё, второго ребёнка от Влада она уже не смогла бы родить. Кроме того, после смерти деда молодой граф вдруг как будто что-то осознал. Он чурался своей бледной жены-чародейки и пугающе быстро взрослеющей дочери. Он почти не ночевал дома, проводя дни и ночи в бесшабашном студенческом разгуле, а как только открылась возможность уехать из страны по университетской программе обмена, переселился в Россию, в Москву. И здесь на одной из студенческих вечеринок он познакомился с пылкой и сексуальной первокурсницей Марией Песковой, урождённой Гидалхо. Самое странное во всей этой истории — то, что Мария и в самом деле искренно полюбила молодого Залесьева. Ещё более странно, что эгоистичный, снобистски настроенный и томимый дикими мыслями о своём предназначении Влад тоже поначалу испытывал какие-то чувства к красавице испанке. Вскоре Мария забеременела. В России, конечно, никто не знал о том, что у Залесьева уже есть законная жена за рубежом, да и взятки поспособствовали тому, чтобы власти не наводили справок. Сыграли разгульную свадьбу. Во Францию граф и новоиспечённая графиня приехали уже с маленькой Анной на руках. Первую жену и старшую дочь Залесьевым и в самом деле пришлось спрятать — тут рассказ Лидии был частично правдив.

Но Марию быстро развратило нежданно обретённое богатство и могущество. Она переняла у мужа снобизм и эгоистичность. А Влад, окончательно израсходовавший на зачатие второго ребёнка — и вновь дочери — те первобытные жизненные силы, что должны были дать ему настоящего наследника, словно бы заколебался в своём выборе, не предпринимая больше никаких попыток возродить волшебное могущество… Чаши весов судьбы проклятого рода на несколько лет застыли в зыбком равновесии. И тогда Лидия и уже совершенно взрослая, хотя ещё очень юная годами Люция начали упорно склонять молодого графа вернуться на землю предков. В подмосковные угодья, где, как знали демоницы, в глубине земель дремала и ждала пробуждения тёмная Сила, изначальный источник могущества рода. И после смерти отца граф поддался-таки на уговоры и начал процесс возвращения поместья. Дальнейшее, читатель, тебе уже известно.

Когда Рихтер, приняв форму тумана, возвращался в «Зелёную долину» вечером одиннадцатого мая, он, конечно, не мог знать, что его предыдущий визит уже был засечён чародейским семейством по возмущениям ментального поля, вызванным его трансформациями непосредственно в пределах графских земель. Граф и его зловещая семейка решили, что подверглись слежке какой-то конкурирующей стороны — возможно, вампирской общины. Предки Лидии сталкивались с такими в Европе. О существовании Организации, да и вообще, о существовании более или менее стабильной структуры, которая бы использовала паранормальные способности своих членов для защиты обычных людей от сверхъестественных угроз, они, к счастью, и помыслить не могли. Такой альтруизм лежал далеко за пределами их понимания.

Лидия знала, как можно одолевать вампиров, даже не прибегая к помощи святых даров, которые, разумеется, ни в какой мере семейству доступны не были. Рихтер же оказался немного неосторожен, полагая свою миссию рутинной разведкой по не слишком актуальному поводу. Уловленный мощным колдовским кругом в саду у здания усадьбы, дампир был вынужден сбросить свою туманную форму. А человеческой его форме, несмотря на огромную физическую мощь, было не устоять перед графом Залесьевым, уже давно вошедшим в полный контакт с демонической Силой в результате многих страшных ритуалов и человеческих жертвоприношений. И перед десятком охранников, вооружённых ружьями с серебряной картечью.

Несчастный дампир пришёл в себя уже прикованным серебряными же кандалами к икс-образной пыточной рампе. Серебро у запястий и щиколоток даже само по себе причиняло Рихтеру немалую боль. Об ином, как он позже выразился, «допросном инструментарии», я, пожалуй, и вовсе промолчу.

Рядом с ним вольготно расположилось всё нечистое семейство — змеи Лидия и Люция в своих вызывающе-полупрозрачных нарядиках, сам граф в чёрной блестящей сорочке. Они лениво дискутировали.

— И откуда только мог здесь взяться этот вампирёныш? — потянувшись, сказала Люция. — Эй, вампирёныш, ты чей? Молчит… Папа, ты же дашь мне с ним поиграть? У меня он точно заговорит.

— До сих пор, однако, молчал, — рыкнул её отец. — Астральному воздействию не поддался, удивительно даже.

— Если бы ты в своё время зачал мне сына, — вступила в разговор Лидия. — Мы бы сейчас не должны были дёргаться по поводу какого-то залётного вампирчика. Все их общины были бы уже под нашим контролем. И не только они. Обезьяны по всей Европе уже строили бы капища в нашу честь. Ты понимаешь хоть, что ты потерял, Влад?

— Опять старые песни, — поморщился Залесьев. — Что ты так переживаешь? Мы уже который год всё делаем как надо. Что тебе столь малое время не терпится? Сто лет провалялась в гробу, а теперь несколько месяцев подождать не можешь. В последний Белтайн жертвы были принесены, служение проведено. Наш хозяин доволен, и как только взойдёт первая полная Луна, и мы сделаем сама знаешь какой ритуал, он вознаградит нас, соединившись с нами и воплотившись в моём наследнике.

— Папа, а почему не со мной ты будешь делать его? — бесстыже раздвинув стройные ножки, вдруг спросила Люция. — Зачем именно эта твоя полуобезьянка?..

Граф страшно сверкнул глазами и внезапно вытянувшееся от него дымящееся щупальце резко хлестнуло Люцию по щеке. Та с жутким визгом отскочила и спряталась за мать. На лице её, впрочем, не осталось никаких заметных следов удара.

— Не смей так говорить о своей сестре, — проревел граф. — Она такая же моя дочь, как и ты. То, что она рождена от смертной женщины, делает её куда лучшим сосудом для нашего хозяина! Её сущность не забита этим хилым европейским демончиком, который даёт твоей матери и тебе ваши волшебные силы! А то, что она не знает ни о чём, сделает её ещё лучшей восприемницей, которая не будет астрально сопротивляться мне и хозяину!

— Не такие уж мы и хилые, — зловеще протянула Лидия, одной рукой обнимая дочь. — Без нас ты бы гнил сейчас в обычном обезьяньем теле, спал бы со своей испанской макакой и думать бы не думал об астральном могуществе, впустую теряя свой Дар, принадлежащий тебе по праву происхождения! Почему до сих пор жива эта шлюха Мария? Для чего ты её бережёшь? Кровь человеческой женщины, которой выпала честь принимать тебя в постели, была бы отличной жертвой хозяину! А ты наоборот, обучаешь её ритуалам, иногда отказывая нам помогать тебе в служениях! Ты, конечно, мужчина и глава нашего круга, но иногда мне кажется, что ты просто похотливый кролик!

(Когда Рихтер передал мне эту фразу графини Аусвальд-Залесьевой, я сразу понял, отчего так взбеленился граф во время нашего ментального поединка за чёрно-белым столом. Но это к слову.)

Влад опять сверкнул глазами, но на сей раз сдержался.

— Всему своё время. А вы на себя бы лучше посмотрели, — с усмешкой ответил он. — Думаете, я не знаю, почему у меня самые крепкие рабы вечно по утрам еле живые? Особенно после тебя, Люция. Месяц походишь к кому-то, так он потом только на жертву годится.

— Подумаешь, — нимало не смутившись, ответила юная демоница. — Тебе жалко, что ли? Со своими собственными рабами уже и поиграть нельзя! Нам Пузин твой новых привезёт, делов-то!

Лидия, однако, продолжила гнуть своё:

— И вообще, если бы ты не растратил себя со своей шлюшкой, ты сейчас вполне мог бы попытаться обычным образом зачать сына с Люцией. Какой невероятной глупостью было так испортить чистоту астральной крови! Теперь мы должны надеяться только на хозяина! И чем она тебя только приворожила? Зачем ты остался с ней в Москве тогда? Зачем заделал ей ребёнка и женился? Я же прекрасно знаю, что ты до неё спал с кучей женщин. Почему же именно эту ты решил выбрать себе во вторые жёны?

Граф немного смутился. Довольно мрачно он отвечал:

— Да потому, что только этой католической дуре пришло в голову перекрестить и искренне благословить меня, когда я выходил из её спальни, даже и не думая возвращаться. Вам хорошо говорить — сидите тут сиднями в своих астральных комнатах, только по ночам и только по долине за удовольствиями ходите. А мне пришлось и среди обезьян пожить. Из них же половина прямо-таки одержима на религиозной почве! Кресты носят, храмы эти дурацкие вокруг. А Мария и вовсе в самом деле искренно верующей была. Я же после её благословения и молитв стал буквально не в себе. Чуть не забыл о своих астральных силах, бр-р, подумать неприятно. Хорошо, что здесь удалось её окончательно обратить. Теперь она очень прилежная Жрица. Её черёд придёт — но не сейчас.

— Не понимаю, — заговорила вновь Люция. — Зачем вообще дарован был разум и, паче того, свобода воли этим обезьянам? Ясно же, что только такие, как мы, только существа астрального порядка, имеют право на свободную жизнь и власть над низшими организмами. Даже этот вампирчик находится неизмеримо выше любого из обычных людей. А мы ещё выше него. Хотя бы потому, что мы гораздо сильнее. Ведь кто сильнее, тот и прав, иначе и быть не может, это же закон мироздания. Зачем же искру жизни дали людям? Ведь они же ничто, рабы, пища, игрушки, жертвы.

— Всё это так, — медленно ответил Залесьев. — Но почему-то Тот, Кого мы не можем называть, дал людям эти дары. Мы не знаем, почему. И ещё — не раз и не два случалось в истории такое, что обычные люди побеждали астральную расу. Не сами, конечно, но им всегда кто-то помогает, если они твердо верят в свою победу и идут до конца. Так что вот тебе отцовский совет, дочь моя — не недооценивай людей. Ладно. Об этом много говорить не стоит. А то, чего доброго, будешь, как я после благословения. Ещё, пожалуй, в монастырь уйдёшь — и такое бывало, кстати.

Люция лишь жутенько рассмеялась. Смех юной чародейки был как скрип когтей по стеклу. Этот безумный звук стал для дампира последней соломинкой — он потерял сознание.

Потом он опять приходил в себя — или его выдёргивали из забвения истязатель или истязательницы — следовали страшные пытки, и он вновь погружался в багровые пучины хаоса и боли. Залесьевы во время пыток и отдыха в перерывах спокойно беседовали при нём о приносимых жертвах, о своём жутком хозяине, о пещере в холмах на севере и об алтарном камне, о перевозках золота оттуда и рабов туда, о поставках клеток и цепей, ножей и мясницких пил и прочем, прочем, прочем…

Обеих демониц, в особенности Люцию, и иногда приходившую вместо них Марию мучения Рихтера, видимо, жутко возбуждали. Все три женщины постоянно требовали от графа сексуального удовлетворения, совершенно не стесняясь пытаемого. Но насытиться они никак не могли. Секс для всех них уже был чистой физиологией, это никакого отношения не имело к тёплому слиянию любящих существ, старающихся отдать себя друг другу. Все четверо только брали, только впитывали в себя физическое наслаждение безо всяких кульминаций или экстазов любви. Само слово такое было им явно не знакомо.

Наконец в какой-то момент Рихтер пришёл в сознание не обнажённым на рампе, а одетым и привязанным к стулу в тюремной камере. Вокруг него суетился какой-то плюгавый мужичонка, рисуя колдовской круг, рядом стоял граф. Мужичонка этот был Пузин, но тогда Рихтер ещё не знал, кто он такой. Я, однако, для удобства читателя буду называть его по фамилии.

— Сколько рабов в итоге мы потеряли после Белтайна? — спрашивал Залесьев. — Ты разобрался со всеми, наконец?

— Шесть, — пыхтя и ползая на карачках с мелом в руках, отвечал графский управляющий. — Эманации носителя Дара выжгли разум и кровь пятерым крестьянам. И одной рабочей на заводе, ну этой, Курсиной — но её вы сами сказали оставить на смене в ту ночь…

— Да, о ней я специально просил хозяина, — спокойно сказал граф. — А сколько из них сумело выйти за пределы долины?

— Трое, — Пузин закончил рисовать круг, поднялся и теперь виновато смотрел на графа. — И Курсина в том числе. Господин граф, вы же знаете, среди ночи этих сумасшедших очень трудно отследить…

— Не важно, — махнул рукой Залесьев. — Остальных троих же обезвредили? Ну и ладно. Хотя, боюсь, людишки из внешнего мира опять приняли последствия эманаций за какую-то эпидемию, как в 1983-м. Я сегодня получил письмо из Роспотребнадзора — к нам едет санинспектор с проверкой.

Влад вынул из кармана бумагу с официальной печатью и протянул её Пузину:

— На, ознакомься. Он послезавтра приезжает — проведёшь его как обычно, покажешь то, что можно. Особо не препятствуй — если что, мы его, конечно же, купим.

Граф медленно наклонился и чиркнул пальцем по линиям мелового круга. На мгновение символы вспыхнули багровым огнём, и дампир почувствовал страшную обессиливающую тяжесть во всём теле. И вновь провалился в забытье.

А через два дня в камере Рихтера появился я…

Что ж, теперь я знал, против чего собрались мы воевать, кем на самом деле являлась жуткая семейка Залесьевых, и что подавало им тёмную их мощь. Узнал — и чуть не растерял всю решимость. Совершенно невозможный, непредставимый ужас происходящего сковал меня. Я буквально отказывался поверить в такие кошмары:

— Неужели это реальность, Рихтер?! Как же Создатель попускает существование таких чёрных сил на Земле? Ведь это же не просто страшно, Рихтер, это вечная погибель и мрак ходят рядом с людьми!

— А Он и не попускает, — спокойно ответил Рихтер, останавливая автомобиль. — Выходите, мы приехали.

— Что вы имеете в виду? — я открыл дверь, выскочил из машины и завертел головой, словно стараясь увидеть вокруг сонм карающих ангелов, сошедших уничтожить нечистую силу. Но, конечно же, ничего подобного я не увидел. «Майбах» стоял на большой, окружённой залешёнными склонами холмов поляне, которой заканчивалась ставшая здесь грунтовой дорога. Высокие ободранные ёлки, казалось, подпирали собой низкое, по-прежнему сумрачное небо. Впереди высилось довольно крупное деревянное строение, нисколько не походившее на охотничью избушку или туристический кемпинг. Это было что-то вроде очень эклектичного бревёнчатого терема с высокой остроконечной крышей, в архитектуре которого непостижимым образом сочетались элементы древнерусских, старинных западноевропейских и обычных современных строительных традиций. Сразу за этим странным зданием вздымался крутой обрыв высокого холма, также поросшего лесом. Получалось, что задняя стена дома упиралась прямо в землю, как будто терем был порталом для входа в холм.

— Я имею в виду именно то, что сказал, товарищ агент, — сказал дампир, открывая багажник и доставая из него ружья и пистолеты. — Не попускает. У Лидии от графа родилась дочь, а не сын. Бывшей католичке Марии Гидалхо удалось на время отвратить Залесьева от поисков потустороннего могущества. И также у неё появилась на свет дочь. А самое главное, мы ведь с вами здесь.

— То есть? — опешил я. — Вы что же, хотите сказать, что мы вот с этими жалкими пулялками в руках являемся инструментом божественной воли по истреблению исконного, вневременного Зла?

— В той мере, в которой это зло воплощено в семье Залесьевых — да, это так, — и Рихтер протянул мне «макаров», дробовик и горсть обойм и патронов, которые я машинально взял. — Также напомню вам, если вы забыли, что одну треть этой семьи вы лично уже благополучно истребили, даже не задумываясь о том, что сражаетесь со стопятидесятилетней обуянной демонами сильнейшей ведьмой. Не задумывайтесь и впредь. Просто выполняйте свой долг, раз уж пришли сюда. Высокие цели вели вас, и хотя почти всё время вы поступали нелогично и неразумно, тем не менее, и вы, и ваша возлюбленная, и даже я всё ещё живы, и все мы сохраняем свободу воли — во многом благодаря вашим странным поступкам. А значит, вышние силы помогают нам. Как начали, так и продолжайте. Вы были смелы, пусть и безрассудно смелы, так будьте же смелы и впредь.

— Всё равно не понимаю, — пробормотал я, всё так же машинально снаряжая магазин ружья и меняя обойму в пистолете. — Что мы сможем сделать? Здесь же крестный ход, наверно, нужен, толпы священников со всей страны с цистернами святой воды… Или войско крестоносцев с освящённым оружием.

Рихтер заметно разозлился:

— Вы что же, думаете, товарищ агент, священники и крестоносцы — это не люди, что ли? Какие-то сверхмогучие титаны? Да и где нам их взять сейчас? У нас, сами понимаете, нет времени собирать армию с капелланами — если бы было, мы просто уехали бы дожидаться опергруппы! Сегодня в полдень взойдёт полная Луна, я теперь очень хорошо её чувствую, и граф со своими присными привезёт сюда Анну для мерзкого ритуала! Здесь нынче есть только мы, значит, нам и останавливать негодяев! Постараемся хотя бы задержать исполнение обряда, глядишь, и кавалерия успеет прибыть. Включайте своё драгоценное «истинное зрение», ищите вход в пещеру — хотя я сильно подозреваю, что он вон там, в подвалах этой… избушки на курьих ножках. Только осторожнее! Ни в коем случае не заглядывайте ментальным взором вглубь пещеры! Если вам не хватит силёнок сопротивляться, станете как те несчастные, которых Сефирос и наши в начале мая подбирали вокруг поместья!

Я, впрочем, и сам знал, что в таких местах пользоваться «истинным зрением» попросту опасно. А пещеру можно было и «общим рентгеном» найти. Его я и включил. Переход из дома внутрь холма обнаружился быстро, правда, не в подвале, а отходящим от дальней стены первого этажа. За тяжёлыми металлическими дверями начинались крутые мелкие каменные ступеньки, сильно вытертые посередине. Лестница вела куда-то вниз, далеко в глубины под холмом… К сожалению, кроме лестницы, в моё поле зрения попала и обстановка «избушки» — и зрелище это было очень нехорошим. По неубранным комнатам громоздились огромные металлические клетки, всюду валялись куски цепей, кандалы, обрезки верёвок, на широких столах разбросаны были устрашающего вида ножи, топоры и пилы, все в пятнах засохшей крови… Одна из комнат, почище остальных, была устлана коврами и заставлена большими диванами и оттоманками — вероятно, то была графская опочивальня и место для нечестивых утех.

Я передал Рихтеру результаты своего осмотра. Дампир удовлетворённо кивнул:

— Я так и знал. Залесьевы даже не стали особо прятать спуск к средоточию своего чародейского могущества. Всё равно никто из обычных людей сюда бы и близко не подошёл.

— Кстати, да, — запоздало удивился я. — А почему мы с вами до сих пор не чувствуем ни тревоги, ни страха, не чувствуем тёмного влияния, которое вроде как должна испускать находящаяся под холмом Сила?

— Ну я же не лезу туда ментальным взором, да и вы, как я понимаю, тоже не стали этого делать, — ответил дампир. — Что до тревоги, то начнём с того, что мы с вами всё же не являемся вполне обычными людьми, как ни крути. На нас не всё действует, что испугало бы простого хорошего человека. Мы очень много на свете уже повидали, это действует на психику… не скажу, чтобы укрепляюще, а скорее, огрубляюще. Но, уверен, Сила чует, что мы здесь. У неё, кстати, нет сознания, как такового, она может осознавать себя только в подчиняющихся ей существах, таких, как эта проклятая семейка. Но инстинктивно она уже примеряется к нам, и поверьте, скоро мы почувствуем-таки её давление.

— А что же Залесьев? — спросил я. — Он ведь тоже, наверно, знает, что мы здесь — по возмущениям ментального поля от наших действий, хотя бы. Вдруг он повременит с выездом, пока Сила сама не справится с нами?

— Ну, во-первых, время и место ритуала изменить нельзя. Иначе придётся ждать ещё год, а им этого, разумеется, совсем не хочется, особенно учитывая, что они теперь знают о том, что их кто-то преследует. Да и в отношении Анны, главной цели ритуала, её отец уже окончательно сбросил маску. Она может не выдержать год такой жизни. А во-вторых, он даже и доволен, что мы здесь. Он ведь нас совсем не боится и уверен, что с помощью своего страшного хозяина легко справится с нами и прибавит нас к своим жертвоприношениям, чем наверняка его же и порадует.

— Рихтер, а ведь вы так и не сказали мне, в чём суть этого столь важного для графа ритуала. И почему для него ему нужна именно Анна? И нужна в полной целости и сохранности… — и тут страшная мысль поразила меня. Неужели же?! Да как же так?! Отец… Не может быть!

По моим расширившимся от ужаса глазам дампир понял, что я начинаю и сам всё осознавать. И печально кивнул мне в ответ:

— Да, мой несчастный друг. Мне трудно говорить вам такое, но они действительно хотят использовать Анну как носителя, через который в мир придёт настоящий наследник Залесьева и одновременно воплощение Тёмной Силы. Через её отца…

— Молчите, Рихтер, — прервал я дампира, содрогаясь. — Не надо… Не произносите это вслух. Мы должны остановить это. Остановить это немыслимое извращение всего, что хорошо и свято. Остановить и прекратить эти ужасы. Остановить эту адскую мразь.

Мой страх почти пропал под воздействием вновь разгоравшейся белой ярости.

— Говорите, что надо делать, Рихтер. Может, сожжём для начала этот гадский дом?

— Не очень удачная идея, Малинов. Графу и Люции огонь не помешает, и Анну они сквозь него сумеют пронести, а вот мне тогда будет не пройти. Да и вам придётся всё время быть бесплотным, а это лишний расход сил. Лучше сделаем так…

Мы перегнали «майбах» к началу асфальтированной дороги и, как смогли, замаскировали его в кустах. Затем Рихтер, пользуясь своей гигантской физической силой (ну и с моей скромной помощью), расшатал несколько нависающих над грунтовой дорожкой елок так, чтобы от небольшого нажима они попадали, завалив проезд. Таким образом мы собирались отрезать выезд автомобилям графского кортежа (в том, что он будет многочисленным, мы не сомневались), при этом оставив своё транспортное средство за пределами завала на случай, если нам удастся захватить Анну и понадобится быстрое отступление. Предосторожность, оказавшаяся в итоге излишней. Затем мы устроили самую странную из засад, какую только можно было представить — прятаться нам самим, разумеется, абсолютно никакого смысла не было, поэтому мы, взломав деревянную входную дверь, выволокли из холла первого этажа большой диван с кожаной обивкой, нагло поставили его прямо на крыльце поперек прохода, и вольготно расположились на нём с оружием на коленях, лениво обсуждая тактику предстоящего боя.

— Физически граф, конечно, много сильнее вас, да, наверно, и меня тоже, — потянувшись и хрустнув суставами, сказал Рихтер. — Поэтому, вероятно, вам придётся схлестнуться с ним в ментальном плане. Всё будет зависеть от вашей стойкости. Помните, Малинов, страх лишает воли. Но страх — это ещё не весь вы. Просто загляните за свой страх, и вы будете поражены, сколько там найдётся сил. Вот ими и стойте насмерть. Я не могу сражаться полностью на ментальном уровне — тут я вам не чета. Но Люцию я на себя возьму. Что же до Пузина, охранников, и кого-либо ещё, то об этом можете и вовсе не беспокоиться, с ними я разберусь быстро с маленькой помощью моих друзей.

— Думаю, Рихтер, огнестрельное оружие будет мне плохим помощником в ментальном поединке, — сказал я. — Я не умею развоплощать предметы, которых не касаюсь напрямую или через что-либо, поэтому вылетевшие из ствола пули становятся опять обычными — замечательно против оппонентов из плоти и крови, но не сработает на графе, очевидно.

— Вообще-то, — заметил Рихтер. — Между вами и пулей есть как минимум воздух, так что в теории вы могли бы развоплотить и её. Да и вакуум на деле не состоит из просто пустоты. В сотворённой природе вообще нет пустоты, Малинов. Наверно, когда-нибудь вы научитесь деволюмизировать любые предметы, до которых способны будете дотянуться разумом… но, конечно, сейчас об этом нечего и говорить. Вот, возьмите пока это.

Дампир вынул из-за голенища высокого ботинка длинный штык-нож в кожаных ножнах и протянул мне:

— Всё лучше, чем голыми руками против залесьевских щупалец.

Я с благодарностью принял клинок и прицепил ножны к поясному ремню.

— Уж полдень близится, — сказал Рихтер, глянув на верхушки елей. — А демонов всё нет. Хорошо, кстати, что они сокрыли солнце. Им оно явно мешает, но и я бы не смог ни трансформироваться, ни призывать помощь, если бы небо было ясным…

— А что, если мы зря сюда приехали, Рихтер?! — ожгла меня вдруг внезапная тревога. — Может, нам надо было перехватить графа где-то на подъездах к этому жуткому месту? Или сперва найти возможность сообщить нашим, где находится пещера?

— Нет, Малинов, — покачал головой дампир. — Мы же не можем искать графский кортеж по всем окрестностям долины. И мы не знаем, через какие ворота он поедет сюда. Разминуться с ним будет равно катастрофе, поэтому и искать средства связи нам некогда. Нет, единственный вариант для нас — это караулить именно тут, перекрыв самый вход в пещеру. Ведь если бы мы встали даже на дороге к этой поляне, то граф смог бы обойти засаду через лес, бросив на нас всю свою охрану и таким образом задержав. Их много, мы одни, поэтому будем, как триста спартанцев, и перекроем самое узкое место. И поверьте, Сефирос наверняка сможет отыскать эту пещеру по мощнейшему ментальному излучению. Для нас главное было подать сигнал экстренной тревоги, и вы это уже сделали.

И тут земля под крыльцом, на котором мы восседали, явственно вздрогнула. Странный рокот вдруг донёсся до нас снизу. Дом, холмы вокруг, деревья леса начали словно бы вибрировать в неясном, но пугающем ритме. Ветра не было, но ветви деревьев зашевелились и задвигались, раскачиваясь из стороны в сторону, и это было неприятное и страшное зрелище.

— Начинается, Малинов! — сузив глаза и поморщившись, как от боли, крикнул Рихтер. — Держитесь! Это Сила чувствует приближение графа и старается нас свалить перед ним!

И тут же на нас накатила чёрная волна. Самый воздух словно потемнел, и мир стал виден как будто сквозь закопчённое стекло с мутными потёками. Я почувствовал дикий ужас, заставивший меня вскочить на ноги и судорожно начать озираться вокруг. Никакой вещественной, зримой опасности я не видел, но от этого было только страшнее — казалось, что где-то за спиной стоит огромное чёрное существо и уже тянет ко мне длинные костлявые лапы… «Истинное зрение», подумал я. Надо скорее осмотреться «истинным зрением»…

— Малинов! Не трусьте! Сопротивляйтесь страху! Не вздумайте включать ментальный взор сейчас, Малинов! — донесся до меня будто из немыслимой дали сдавленный голос Рихтера. — Боритесь! Не поддавайтесь! Я с вами!

Что-то тёплое и большое вдруг ткнулось мне в коленку. Я отскочил, глянув вниз и поднимая дробовик. Это был громадный серо-чёрный волк с оскаленной пастью и красными глазами.

— Это же я, Малинов! — пролаял вдруг волк. — Своих не узнаёте? Оборотни умеют превращаться только лишь в один вид животных, а я и в летучую мышь, и в стаю крыс, и в лису, и в волка вот…

— В кролика ещё могу, — подумав, добавил дампир, и эта фраза невольно вызвала у меня улыбку, несмотря на царящее вокруг безумие ужаса. Я осознал, что и в самом деле не один. Пелена страха упала с моих глаз, и я воочию увидел, что рядом со мною стоит верный товарищ, что могучие друзья спешат к нам на помощь из Москвы, и Кто-то ещё неизмеримо более могущественный вековечным изначальным Светом словно бы воздвигся у меня за спиной и будто положил ободряющие ладони на мои плечи. И никакого чёрного чудовища у меня позади не стало — морок пропал.

— Так держать, товарищ агент, — прорычал волк-дампир. — Готовьте оружие, вон они едут.

Мир вокруг, впрочем, всё равно был по-прежнему закопчён и мутен. Тусклые жёлтые пятна фар задвигались на дороге впереди — к нам приближался кортеж графа. Один, два, три внедорожника, маленький серый автобус и грузовик с тентованным верхом. Ну что, вся рота охраны, за вычетом разве что пострадавших на железной дороге, в пузинском джипе и от укуса Рихтера. Наверняка там же и сам Пузин, если он ещё жив, и, конечно же, Влад и Люция. Не так, чтобы уж очень много на двоих, с усмешкой подумал я.

Какое же странное вышло противостояние! Оборванный и грязный агент на высоком деревянном крыльце, взъерошенный огромный волк у его ног, а напротив аристократически-безупречные граф Залесьев и его старшая дочь, с верным надсмотрщиком рядом и целым войском за спиной.

На некоторое время молчание повисло над поляной. Мутный воздух словно бы сгустился в напряжённом ожидании, и лишь мрачный рокот недр нарушал тишину, будто где-то внизу билась и трепетала громадная натянутая басовая струна.

Первым заговорил я, стараясь скрыть за нарочито-строгой наглостью тона вновь накатывающие на меня страх и тревогу:

— Владислав Залесьев, Люция Аусвальд-Залесьева и Владимир Пузин, вы арестованы именем Порядка! Вы обвиняетесь в многочисленных убийствах, пытках, изнасилованиях, в идолопоклонстве и демонопочитании, а также в нарушениях трудового и санитарного законодательств. Сдайтесь добровольно, и мы обещаем вам справедливый суд и наказание, которое, возможно, сохранит вас от вечного проклятия. Всем остальным мы предлагаем немедленно сложить оружие и разойтись! Люди, это не ваша борьба! Граф и его семья — преступники и обязательно понесут заслуженную кару. Защищать их — значит становиться соучастниками страшных преступлений! Во избежание ненужных жертв мы просим вас сейчас же покинуть это место, а тех, кто не проживает в долине — как можно скорее выехать за её пределы!

Я видел, что многим охранникам не по себе. Одно дело — просто нести охранную службу на вроде бы обычном агропредприятии, иногда закрывая глаза на возможно происходящие рядом правонарушения, и совсем другое — стоять вот так с оружием в руках среди странно тёмного воздуха на рокочущей земле и слышать прямые обвинения в адрес своих хозяев, обвинения, которые, как многие из присутствующих знали, были отнюдь небеспочвенными. Лёгкий ропот пронёсся по рядам залесьевских бойцов, и некоторые из них опустили ружья… Но Пузин и командир охраны строгими окриками быстро призвали своих подчинённых к порядку. А граф лишь поднял руку и всё его чёрно-серое войско застыло покорной подчиняющейся массой.

— Кем ты себя возомнил, червь, — издевательски-ледяным тоном обратился ко мне Залесьев. — Ты и твоя блохастая собака-вампир, кто вы такие, чтобы говорить мне о преступлениях и суде? Я принадлежу к великому роду, я повелитель, и это я говорю вам — прочь с дороги! Не вам меня останавливать здесь, в тайном месте моих предков! Сдайтесь, поклонитесь мне, и если я буду милостив, то тебе, вампир, я дарую скорую смерть и забвение. Но ты, Малинов, ты — предатель расы астральных существ, ты пренебрёг великим даром, и ты будешь распят предо мною, и о, с каким наслаждением я тебя буду мучить, и пожру, пожру твою жалкую душонку и самое твоё естество.

— Ну, ну, — отвечал я. — Жралка ещё не выросла. Верни мне Анну, мерзавец. Перестань терзать свою собственную дочь! То, что ты собираешься сделать, настолько отвратительно и противоестественно, что язык не поворачивается вымолвить!

— Что ты можешь знать об этом? — высокомерно протянул граф. — Для меня не существует никакой морали и норм поведения — такие мелочи придуманы только для рабов. Я хозяин, и я устанавливаю правила.

Неожиданно из строя охранников выдвинулся приземистый квадратнолицый громила с короткой прической и маленькими свиными глазками, очевидно, происходивший из породы бывших государственных борцов с несуществующими угрозами.

— Господин граф! Позвольте мне наглеца проучить!

— Или давайте я его просто пристрелю! — в унисон с коллегой взвизгнул Пузин, поднимая дробовик.

Люция привстала на цыпочки и что-то зашептала на ухо отцу. Тот растянул губы в презрительной улыбке, но кивнул:

— Хорошо дочь, если тебе так хочется, давай поиграем немного, время ещё есть. Иди сюда, Малинов, тебе тут честный поединок предлагают! И мой командир охраны, и мой заместитель! Выбирай, кого хочешь!

— Соглашайтесь, Малинов, — тихо прорычал волк-Рихтер. — Потянем время.

— Не хватало ещё тут разводить схватки Пересвета с Челубеем, — пробормотал я. — Рихтер, вам хорошо говорить, у вас сила десяти, но я-то не специалист по единоборствам!

— Пользуйтесь всем, что у вас есть, Малинов, и слушайтесь своей совести. Если даже вы убьёте этих несчастных, то лучше им умереть сейчас от вашей руки, чем и дальше губить себя и обрекать на вечное проклятие на службе у обуянного демонами графа!

Что ж, подумал я, видно специальный агент даже и не сомневается в моей победе. В таком случае, не будем доставлять графской дочке радости лицезреть полноценный гладиаторский бой — ей, видно, нравилось смотреть на мужские драки, точно также, как некоторым странным мужчинам — на женские.

Не обращая даже никакого внимания на графа, я спустился с крыльца на пару ступенек и поманил главного залесьевского охранника рукой:

— Ну давай, иди сюда, бык. Сейчас я тебе рога-то пообломаю.

Командир взревел и кинулся на меня со всею мощью опытного уличного бойца, отточенными движениями принимая борцовскую стойку и нанося серию могучих, подлых и точных ударов… по пустому месту. Я попросту деволюмизировался, подождал, пока незадачливого самбиста собственной инерцией пронесёт сквозь меня, развернулся и выстрелил ему вслед из дробовика. В последний момент я всё-таки направил ствол вниз, и картечь хлестнула поединщика по ногам. С воплем он повалился на деревянные ступени, забрызгивая их кровью. Я же передвинул помповый затвор, повернулся ко второму моему потенциальному оппоненту и, не говоря худого слова, также выстрелил ему в ноги. Теперь двое главных графских подручных орали в унисон, а я спокойно поднялся обратно к Рихтеру, обрёл плотность, вольным движением закинул дробовик стволом на плечо и презрительным тоном сказал:

— Следующий!

Волк-дампир одобрительно покосился на меня и неразборчиво пробурчал что-то вроде «не убийца, хорошо». Как он потом рассказывал, вся короткая сценка поединков, если их можно было так назвать, выглядела довольно эффектно и непостижимо для обычного взгляда: я сошёл с крыльца, на меня очень умело налетел мастер боевых искусств, но тут же он грохнулся на ступени с окровавленными ногами, как будто неудачно споткнулся, и тут же, как подкошенный, точно так же рухнул Пузин. А я вновь появился на крыльце, закидывая на плечо ружьё.

Даже граф и Люция были несколько обескуражены столь быстрым и неудачным для них исходом единоборств. Охранники же и вовсе отпрянули в испуге и вновь зароптали.

— Ну, всё! — заревел Залесьев. — Хватит игр! Со мной такие фокусы не пройдут, бесплотник! Я лично тобой займусь! Люция, вместе с охраной убивай вампира и ведите обе жертвы вниз. А я скоро сам принесу к алтарю ещё одну!

Я не очень хорошо помню нашу с графом схватку. Как только вокруг окончательно померк свет, и из-под роскошного пиджака графа вновь вымахнули тёмно-огненные щупальца, я бросил ружьё, вытащил штык-нож, деволюмизировался и включил «истинное зрение» с твёрдым намерением на этот раз держать такое своё состояние, насколько хватит сил. Опять мы с Владом словно бы остались наедине, друг против друга, острия мечей Света и Тьмы. Быть может, немного пафосно прозвучит подобное сравнение, но ведь и впрямь я ощущал, будто волю мою вела иная, высшая рука. Как я сам мог бы осмелиться на такой бой? Почти обессиленный — и последние поединки с графскими подручными отняли у меня ещё изрядную часть психической энергии, — измождённый всё возрастающим давлением присутствующего рядом ужаса, вгрызающегося в тонкий волевой барьер, которым я от него старался отгородиться, снедаемый постоянной тревогой за судьбу своей любимой… Я хотел, я отчаянно желал бросить всё, уйти, удрать, скрыться, может быть, даже сдаться — но что-то вело меня вперёд. Мечу, наверно, тоже боязно и больно сталкиваться с вражеским клинком — но непреклонная воля сражающегося вновь и вновь направляет его на удар. А ещё моя ярость против Залесьева и таких, как он, и против их мерзких хозяев также оказалась сильнее страха. Я заглянул за свой страх. Я перешёл через него. Он не исчез — но и не определял полностью мои поступки.

Никто не видел нашего с графом боя. И я не видел происходившего в физическом, реальном мире. Уже потом я узнал, что призванные ещё заранее Рихтером со всего леса сонмища грызунов и насекомых — крыс, летучих мышей, бабочек-траурниц, жуков, мух и прочих гигантским полчищем и роем налетели на охранников, облепили и закусали их, заставив побросать оружие и разбежаться, утащив раненых. Что Рихтер сошёлся в прямом поединке с Люцией, сила вампира против силы демоницы, ловкость против ловкости, зубы и когти волка против зубов и когтей ведьмы, что он нанёс своей противнице жестокие раны, но всё-таки был побеждён, и едва не погиб, с трудом успев обратиться в туман. Что Люция, не имея времени рисовать магический круг, бросила бой и побежала к автомобилям за жертвами, а у Рихтера уже не было сил ей помешать.

Да, граф умел действовать одновременно в двух пространствах — ментальном и реальном. Я хорошо понимал, что именно поэтому деволюмизация не спасёт меня от его атак. В руках графа не было оружия, но оно ему было и не нужно. Страшный жар от тёмно-пламенных щупалец и без того держал меня на расстоянии. Но когда одна из этих дымящихся густым чёрным маревом змей вдруг метнулась в мою сторону, я нашёл в себе силы не отпрянуть назад, а выставить ей навстречу мой клинок. Руку словно бы объяло огнём, и я закричал от боли, но и граф издал жуткий рёв и отшатнулся назад — налетевшее на штык-нож щупальце оказалось перерублено пополам. Обрубок его, торчащий из-под пиджака Залесьева, начал ритмично выбрасывать сгустки гадкой чёрно-багровой жижи, мгновенно испаряющейся в мутном воздухе с мерзким шипением. С удивлением я глянул на кулак свой, сжимающий рукоять ножа — он был совершенно цел, а ведь мне показалось, что я только что сжёг всю руку… Граф прыгнул вперёд и вверх и завис надо мною, разворачивая все свои целые щупальца и занося их, как огненные хлысты, для одновременного могучего удара. На долю секунды я зажмурился. Теперь я знал, что надо делать, но также и знал, что меня ожидает. Безумная, ужасающая, рвущая на части боль от врывающегося со всех сторон в моё бесплотное тело тёмного огня. Я понимал, однако, что это и есть путь к победе, и если я хочу остановить весь этот кошмар, хочу спасти людей, спасти своего друга, спасти мою Анну, то я должен буду пройти сквозь эту муку, даже если это будет последнее, что я почувствую и увижу. И с остервенением отчаянного бесстрашия я рванулся навстречу удару, крича почему-то: «Бей фашистов! С нами Крестная сила!!» Иногда во сне мы бросаемся с обрыва в бездну, или в иную опасность кидаемся очертя голову, зная, что это принесёт боль и страх, но также и зная, что иначе не проснуться и не завершить сон.

Меня разорвало на части, меня пронзило тёмно-огненными, бешено горячими копьями, раскалённая белая боль буквально ослепила меня, и лишь краешком воли, уголочком сознания я цеплялся за ментальный рычаг, не позволяя ему переключиться и сделать моё тело плотным — самым последним инстинктом я понимал, что это меня немедленно убьёт. И надо было где-то найти ещё кусочек сознания и сил, чтобы сквозь плотный тёмный кровавый жар поднять правую руку и нанести свой единственный удар штыком. Я нашёл это сознание и эти силы. Я ударил. Слабенько, как ребёнок в уже проигранной драке. Но этого хватило. Залесьев взвыл и боль отпустила меня, сменясь жутким звоном в голове. Жар вокруг постепенно пропал. Мой взор прояснился, и сквозь мутный воздух я вновь увидел тусклый дневной свет, поляну, серые ёлки и нелепый деревянный терем — я уже не стоял на его крыльце, за время нашего столкновения мы с графом неощутимо переместились довольно далеко от ступенек к краю поляны. Граф всё ещё стоял передо мною, но из его тела больше не росли щупальца, а на горле зиял широкий порез, из которого толчками выплёскивалась кровь — красная, не чёрная. Ни «истинное зрение», ни деволюмизация у меня ещё не были выключены. А значит, образ графа полностью совпадал с его реальным физическим состоянием. Я отключил свои сверхспособности — психические силы были на исходе, но и физически я был невероятно слаб — ноги не держали меня, я упал на одно колено и опёрся руками о землю. В правой я всё ещё сжимал окровавленный штык-нож.

Залесьев издал жуткий булькающий звук разрезанным горлом. Он странно смотрел на меня, медленно отступая к раскрытым дверям терема. А из них вдруг выскочила Люция, вся растрёпанная, в окровавленной разорванной рубашке.

— Отец! — визгливо крикнула она. — Отец, что это значит?! Ты не убил его? Что с тобой? Жертвы готовы, настало время ритуала!

Я глянул вверх и над самыми кончиками ёлок разглядел бледную полную Луну, красновато просвечивающую сквозь облака. Время вышло. Я остался один против двух исчадий ада, но даже не мог твёрдо стоять на ногах. Тем не менее, я не собирался сдаваться. Мне было уже всё равно. Переложив штык-нож в левую руку, правой я потянул из кобуры пистолет. Движения давались мне с колоссальным трудом, пистолет весил будто бы тонну, тащить его из кобуры было словно тянуть в гору товарный вагон.

— Стоять, — прошептал я. — Ни с места. Я буду стрелять.

Граф всё так же странно смотрел на меня. Рана, которая за минуту убила бы обычного человека, его вроде бы и не беспокоила. Однако же он не сделал никакой попытки к повторному нападению. Зажав жуткий разрез на горле левой рукой, правой он обхватил подскочившую к нему Люцию и опёрся на неё.

— Время… — кое-как прокаркал он. — Ритуал, Люция. Помоги мне дойти. Ритуал… Этот… сумел ранить меня… гадёныш… астральный клинок… Всё-таки Анна не сочиняла, когда мы её из той будки забирали… Похоже, у них и правда есть какая-то организация. Но ничего… Мне бы только дойти до алтаря! Люция! Веди меня! Потом мы их всех добьём…

Кинув в мою сторону испепеляющий, полный неземной злобы взгляд, старшая дочь графа буквально поволокла отца по ступенькам крыльца наверх. Физической силы ей всё ещё было не занимать, и очень быстро они скрылись в глубине строения, я же за это время сумел проползти лишь пару шагов.

— Малинов, — шелестом послышался вдруг бестелесный голос. — Малинов, это я, Рихтер. Простите меня, мой друг, я не смог одолеть эту молодую демоницу. Я заперт в туманной форме, Малинов, заперт до захода солнца, у меня нет теперь сил трансформироваться в неурочное время. Вы должны остановить их, больше некому. Наши запаздывают. Я буду с вами, но не смогу вам ничем помочь, кроме совета. Берите любой дробовик разбежавшихся охранников — эти заряжены серебром против меня. Вы молодчина, вы смертельно ранили Залесьева ментальным клинком. Все свои чародейские силы он нынче тратит на то, чтобы попросту остаться в мире живых хотя бы до завершения ритуала, а это означает, что пока что он обычный человек из плоти и крови. Его теперь можно просто застрелить. Я хорошенько потрепал Люцию, не думаю, что она сможет также легко прыгать от серебряной дроби, как её мамаша тогда у дежурки. Хоть один раз заденьте её серебром и с нею будет покончено. Скорее же, Малинов!

— Рихтер, — пробормотал я. — Я пытаюсь идти. Но не уверен, что смогу бегать и стрелять.

— Надо, товарищ агент! — в бестелесном голосе дампира звучали умоляющие нотки. — Скорее! Подумайте об Анне и о том, что сейчас сделает с нею граф!

Я подобрал одно из оброненных охранниками ружей и, опираясь на него, как на трость, заковылял к терему. С некоторым удивлением я обнаружил, что могу всё же передвигаться достаточно быстро, хотя, конечно, о применении каких-либо сверхспособностей и речи быть не могло — я был совершенно опустошён. Однако терзающая меня тревога за Анну и ярость к графу и Люции, к их словам о жертвах и ритуале придали мне сил, так что я смог даже и перестать опираться на дробовик и взять его наизготовку.

Страшный путь по истёртым ступенькам вниз, в пещеру я вспоминать не хочу. Помыслить невозможно, сколько безвинных страдальцев протащено было по этой лестнице в чёрные глубины за века владычества Залесьевых. Их стоны и плач словно бы отдавались эхом в пульсирующем рокоте недр. Стискивая зубы от всевозрастающего гнева, я повторял про себя угрозы нечестивому семейству и той адской гнуси, которой они поклонялись. Но почему и граф и Люция говорили о «жертвах» в множественном числе? Разве не только Анна нужна была им? Снизу вдруг донёсся до меня истошный женский вопль, и я понял, чьей кровью негодяи решили задобрить своего мерзкого хозяина и дополнительно обеспечить успех богохульного ритуала. Это кричала Мария Хосевна Залесьева.

— Нет!! Не надо!! Влад!! Ты что! Я же твоя жена, я же тоже Жрица! Почему меня! Умоляю тебя! Кто эта наглая девчонка? Почему Анна лежит на алтаре?! Влад! Пожалуйста, не надо!!

Сквозь её безумные крики и всё продолжающийся рокот я услышал произносимый каркающим голосом графа ритмичный речитатив заклинаний.

Я как мог заторопился вниз, спотыкаясь и оскальзываясь на покатых, стёсанных телами жертв и ногами их истязателей каменных ступеньках. Ноги едва держали меня. Когда багровый свет снизу уже высветил арку входа в пещеру и маленькую площадку перед нею, я всё-таки оступился и чуть ли не кубарем покатился по лестнице. И буквально вывалился из арочного проёма в зал потаённого средоточия чародейского могущества залесьевского рода. Дробовик, высекая искры из каменного пола, отлетел в сторону.

Зал был не так уж велик, и это только усиливало жуткое впечатление — всё было очень рядом и близко. И ряды странной, пугающей формы высоких подсвечников со множеством горящих свечей чёрного воска. И огромное количество человеческих костей, разложенных аккуратными горками, каждая из которых увенчана была скалящимся черепом. И толстые столбы с перекладинами и свисающими верёвками, окружающие алтарь. И страшная чёрная ниша за алтарём. И тускло вспыхивающие светящиеся письмена на каменных сводах, письмена, от которых я поспешно отвёл взгляд.

Несчастная человеческая жена графа была привязана к одному из столбов у алтаря. Она была совершенно обнажена. А на плоском неправильной формы алтарном камне, покрытым бурыми, впитавшимися в известняк потёками, лежала моя Анна, облачённая в белый саван. Глаза её были закрыты, видимо, она была без сознания.

Граф стоял перед столбом с Марией, закутанный в чёрный плащ или мантию. В одной руке его была книга в тёмной обложке, в другой — странного вида изогнутый клинок. Рядом с ним стояла Люция, также полностью обнажённая. Обеими руками она зажимала отцу рану на горле, очевидно, для того, чтобы он мог начитывать богомерзкие строки ритуальных наговоров. Мария продолжала кричать, умолять графа о пощаде, но он будто бы и не замечал её воплей.

— Малинов, быстрее! — услышал я вновь бестелесный голос дампира. — Остановите, прервите церемонию!

Я заставил своё истерзанное тело подняться и рванулся к завалившемуся в угол у арочного проёма дробовику. Но когда я поднял его и развернулся для выстрела, оказалось, что я опоздал — граф закончил читать заклинания, Люция отскочила от него, а он резко поднял клинок и одним взмахом глубоко полоснул им по телу Марии снизу вверх. Её крики перешли в страшный, рвущий душу безумный вой и громкий предсмертный хрип, оборвавшийся, когда граф рассёк ей горло, продолжив движение клинка. Кровь несчастной хлынула вниз, Люция метнулась к столбу, держа в руках глубокую золотую чашу и подставила её под жуткий красный поток. Я взвыл от жалости, ужаса и отвращения к происходящему. Не делая никаких предупреждений, я направил ствол ружья на Люцию и надавил на спуск. Серебряная картечь ударила мерзавку в бок и бедро, и синие огоньки зажглись на её теле там, где серебро вошло в чародейскую плоть. Демоницу отшвырнуло к алтарю, она дико завизжала, но последним усилием всё же вскинула чашу и выплеснула её страшное содержимое на алтарь и на Анну. И свалилась у камня. Синие огни разгорелись сильнее и начали пожирать её тело.

Граф нечленораздельно зарычал и прыгнул к алтарю. Когда он увидел, что кровь его несчастной жены впитывается в алтарь и покрывало, в которое была закутана Анна, торжествующая улыбка исказила белое рублёное лицо. Рокот стал громче и перешёл в оглушительное грохотание. Стены и пол пещеры затряслись. Я вновь не смог удержаться на подкашивающихся ногах, упал на пол и выронил ружьё. И встать у меня не получалось. Тогда я пополз. Что-то словно противодействовало мне, я будто упирался в тягучую плёнку, натянутую между мною и алтарём, я никак не мог прорваться сквозь неё, мои движения были замедленны и слабы, как во сне. Граф наклонился над Анной и резким движением разорвал на ней окровавленный саван. И тут она открыла глаза, увидела отца и закричала в страхе:

— Нет!! Спасите! Господи Боже мой, помоги!

Словно бы вдруг лопнула удерживавшая меня тугая плёнка. Рывком я оказался у алтаря. Но граф одной рукой сдавил горло Анны, а другой резко и грубо раздвинул её беспомощные ноги. Что-то чёрное и глубинно страшное начало выползать из ниши за алтарём и это чёрное туманило и отравляло душу, лишало воли и разума. Всё моё естество свело судорогой природного ужаса. Господи, неужели это конец, обречённо подумал я. И внезапно вспомнил, что там, наверху, я так и не смог вытащить из кобуры пистолет, что он всё ещё у меня, что я небезоружен. Словно сама собой рука моя потянулась к поясу. И хотя в голове звенело «Беги! Спасайся! Смерть! Смерть ждёт тебя!», я не остановил руку, я вынул пистолет, я приставил ствол к виску графа и выстрелил за долю секунды до того, как он вошёл бы в свою дочь. Мгновенно пропала из сознания страшная чернота. Утих рокот недр. Чудовищный обряд не свершился, и Тьма уползла назад. Граф ещё сумел повернуться ко мне и посмотреть на меня остекленевшим взором. Но никакой силы и угрозы уже не было в его потускневших глазах. Только безмерное удивление. Потом он упал. Я скорее скинул с себя куртку и, закутав Анну, подхватил её на руки — откуда только силы взялись. Глаза Анны сияли сквозь слёзы:

— Андрей! Ты пришёл! Я знала, что ты придёшь! Любимый мой!

И чуть приподняв голову, она прильнула к моим губам нежным сладким поцелуем. Да, такая награда сполна воздала мне за все труды! Счастье наполнило мою душу. Я понял, что мы победили, что Тьма отступила. И что моя любимая у меня на руках, что мне легко и хорошо.

Но вдруг ясный и полный любви и нежности взор девушки потускнел.

— Андрей! — тихо вымолвила она, будто бы зовя меня издалека. — Андрюша… Что-то тёмное тянет меня. Но я не хочу. Я не стану чёрной королевой… Мне лучше уйти… Миленький мой… Я ухожу. Прости. Ты жди меня, обязательно жди, я вернусь. Я вернусь…

Глаза её закрылись и она затихла, словно уснула. Вот только жилка на её шее перестала биться и я не ощущал больше сквозь рубашку стук её маленького сердечка.

— Рихтер!! — закричал я. — Рихтер, вы здесь? Что это значит?! Что с ней?! Она же не ранена, я же видел! Что это значит! Боже! Как же это! Не-е-ет!!

Я упал на колени с телом Анны на руках и прижался лицом к недвижной груди возлюбленной. Вселенная померкла для меня. И я уже не увидел и не услышал, как ворвалась в пещеру опергруппа Организации. Силы окончательно покинули меня, и я провалился в тёмное забытье.