Осколки зеркала Вечности и загадочный дневник

=== Глава 11. Чары скорби (добавлена 03.03.2017) ===

Несколько недель. Множество угрюмых и до жути заунывных дней, наводящих тоску, усыпляющих душу. Прошло всего несколько недель — удивительно! Путникам откровенно казалось, что гораздо больше. Время словно застыло, обратившись чем-то вязким и тягучим. Приносящим нескончаемую скуку и однообразие.

Исследование местностей, детальное изучение карты и таинственного дневника, знакомство с окрестностями — ничего не доставляло радости, ничего не вызывало интереса, лишь усугубляя хмурь и апатию.

Ни осколков, ни загадок, ни знаков. Только дорога вилась бесконечной невзрачной лентой, кутаясь в мутные клубы осеннего тумана. Да надвигался холодными порывами ветер, встряхивал загустелый воздух, застилал небо тучами, мясистыми, грозными, насупленными. Словно предвещавшими собой что-то тёмное, страшное, опасное — или невыносимо скучное. Как ни странно, последнее уже казалось более вероятным.

Вычурным золотом осыпались с деревьев листья, оголяя унизаннные царапинами коры; краски увядали и тускнели. Природа всё глубже предавалась мрачной серости, угрюмой, безысходной. От вида которой хотелось лишь неприятно морщиться, погружаясь в тягостные мысли.

Тоска! Конечно, она имела место быть: путешественники постепенно терпели неудачу, глупую, бессмысленную. Каждая минута, секунда, час — ничего не приносило пользы. После приключения в лесу путь был ненужным и бесполезным. Дорога никуда не приводила — по крайней мере, так казалось друзьям, порядком утомившимся, впавшим в уныние от бесконечного серого однообразия.

Впрочем, скучать не следовало: задание не ждало. Однажды скука обещала закончиться. Ведь где-то, ещё очень далеко, замерли в пепельном сне развалины, иссушенные, заветренные. Настолько далеко, что невозможно было даже предположить, сколько отнимет оставшийся путь, куда повернёт. Это оставалось загадкой. Сложной, волнительной, заставляющей покорно следовать за стрелками, выведенными на карте, позабыв о тревогах и унынии.

Путешественники по-прежнему мало разговаривали, несмотря на дружеские отношения. Не желали отвлекаться, тратя время на бессмысленные беседы, забывая о возможных испытаниях. Следовало быть крайне бдительными, а посторонние темы бы только мешали, каждый раз выводя путников из действительности. Они почти вступили в битву — такую же нелёгкую, томительную, напряжённую. Только без кровопролитий и потерь. Хотя о последнем пока не следовало утверждать с уверенностью.

Они числились всего лишь помощниками, но относились к заданию, как к невероятно важной миссии, решающей судьбы. Подходили со всей ответственностью. Не хотели подводить Мавена Ворнетта, как это, судя по всему, некогда сделал загадочный предшественник Вульфорда, и самого Джеймса.

Джеймс… Брат Лилиан, с которым она так и не смогла попрощаться. Слишком много тогда обрушилось на её плечи, слишком трудным выдалось время — кажется, она не успела даже в полной мере осмыслить его мучительную гибель. Его всего лишь не стало. Джеймс словно просто ушёл из её жизни, ступив на новый неведомый путь.

Именно Джеймс «заставил» Лилиан прерваться, остановившись посреди тонкой невзрачной тропы, протянувшийся вдоль очередного речного берега.

Тучи темно-серой пеленой обволакивали небо, плясали, устремлялась к туманным далям. Ветер. Неприятный, холодный, покалывающий. Он упорно дул и разносил по влажноватому воздуху потоки сломанных листьев.

Старое трухлявое дерево, испещрённое рытвинами, возвышалось над пустеющим берегом. Не так давно, наверное, оно цвело, играло красками, закрывавшими многочисленные трещины, но теперь высохло, став частью тусклого и однообразного пейзажа, длинного, утомляющего. Около дерева Лилиан и остановилась.

Одна её рука скользнула к коре; другая, сжимавшая карту, заметно напряглась; потускневший взгляд заметался по извилистым картографическим линиям. Словно так она чувствовала себя уютней, спокойней… Странно! Это было на неё не похоже: по-видимому, девушку что-то действительно тревожило.

Недоумевающий и взволнованный, Эдмунд приблизился к Лили, пытаясь выяснить, что с ней происходит.

Вопросов не потребовалось: Лилиан сама принялась все объяснять, не став мучить друга долгими интригами и намёками.

— Ровно год, — печально прошептала она, потянувшись во внутренний карман мантии. — Ровно год назад не стало моего любимого брата Джеймса.

На её ладонь легла небольшая фотография с мягко закруглёнными краями, откуда с безмятежной улыбкой смотрел на них Джеймс Вульфорд, живой, радостный, счастливый. Крепко обнимающий миловидную светловолосую девочку лет десяти-одиннадцати. Фона не было — только Джеймс, его сестра и немного пожеланий, выведенных замысловатым почерком в нижней части изображения. Тёплых и добрых пожеланий, исполненных искренними верованиями и надеждами.

— До сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю, как его пронзили клинком. А вспоминаю часто, — неожиданно призналась Лили, принявшись вертеть в руках незаменимое семейное сокровище. Кажется, одну из тех немногих вещей, что сохранились у неё от покойного брата.

На какой-то миг Эдмунду почудилось, что в глазах Лили заискрился страх, горячий, мучительный. Юноша удивлённо поднял брови: уж от кого-кого, а от Лилиан он такого не ожидал. Ему казалось, что Лили и вовсе нельзя напугать: она уже столько видела, столько слышала, столько чувствовала. Тем более — таким обыденным в обители тёмных магов явлением!

Разумеется, Джеймс приходился братом Лилиан, самым родным, близким, любимым. Который сопровождал ее с самого детства и даже немного занимался воспитанием. Который, наверное, успел стать для девушки самым главным в её жизни человеком — гораздо ближе жестоких отца и матери. Но не похоже это было на Лилиан. Она не такая — совсем не такая! Или Эдмунд просто плохо её знал…

— Тебя пугает смерть? — осторожно поинтересовался юноша, при этом прекрасно осознавая некоторую нетактичность своего вопроса. По правде говоря, он и вовсе не собирался спрашивать ничего подобного, но, изумлённый заявлением подруги, не сумел удержаться.

— Нет, для меня это было бы слишком грустно, — Лили горько усмехнулась. — Не пугает, но и не привлекает. Хотя в детстве я ужасно боялась смерти. Как ни странно, все изменил именно случай, напрямую с нею связанный. Отец на моих глазах расправился со служанкой, которую тоже обвинили в предательстве. После этого я долго терзалась, думала, размышляла. Однако Джеймс сумел успокоить меня и убедить, что, на самом деле, все не так уж и страшно… Как же все-таки я по нему скучаю! Сегодня, в годовщину его гибели, — особенно остро. — Печально улыбнувшись, Лилиан принялась с тоскливой нежностью рассматривать горячо любимую фотографию. Эдмунд между тем, взглянув на изображение, невольно отметил для себя, как сильно изменилась и повзрослела милая улыбчивая девчушка.

Словно вдохнув глоток свежего воздуха со страницы старого, родного снимка, Лилиан поспешно сложила и убрала фото в карман. Затем отошла от дерева и неспешно двинулась в сторону реки, плескавшейся, колыхавшейся. Тихо ударявшейся о холодное побережье.

Дождь забрызгал мелкими вязковатыми каплями. Уплотнялись в промозглом шёпоте тучи; небо становилось серее и пасмурнее. Где-то позади протяжно зашуршал туманный лес, окутанный призрачным дымчатым куполом, смутной загадочной линией протянувшийся неподалёку от сердца материка. Тот самый обширный лес, в дебрях которого некто оставил загадочный дневник.

— Сочувствую. Твои родственники невообразимо жестоки, — мрачно отозвался Саннорт, искоса поглядывая на угрюмые трещащие вершины.

— Я ненавижу их с самого детства! — резко выпрямившись, Лилиан полностью развернулась к другу — и он невольно уловил её взгляд, наполненный откровенной яростью. — Всех, кроме Джеймса, конечно. — Лилиан сдавленно вздохнула, печально понурив голову. Она не кричала и не срывалась — кажется, её голос звучал по-прежнему ровно, спокойно, сдержанно. Только в глазах отчаянно плескалась ярость, смешанная с глубокой тоской.

— Ему было всего двадцать шесть… А впрочем, оставим эту тему: уже прошёл год, да и я не хочу лишний раз тебя грузить. Задание не ждёт. Сейчас я с помощью заклинания попробую поискать в реке осколки.

— Лили, подожди, — неожиданно Эдмунд остановил Лилиан, направившуюся к реке. Он не мог оставить такое дело незаконченным. Нужно было хоть чем-то помочь девушке — теперь он это твёрдо решил.

Саннорт острожно взял Лилиан за руку, и та, слабо улыбнувшись, вопросительно просмотрела в его обеспокоенные серые глаза.

— Если тебя это так тревожит, мы не должны пускать все на самотёк, — уверенно заявил Эдмунд. От этого взгляд Лили на какой-то миг наполнился искренним изумлением, но, не став открыто его выражать, девушка тихо произнесла:

— Да, тревожит, но есть ли смысл это обсуждать сейчас? Прошёл год, моего брата не вернуть, мы продолжаем его задание. Нужно думать о деле. Честно говоря, я и вовсе не хотела начинать эту тему… — Лилиан снова печально опустила голову, принявшись рассматривать аляповатые прибрежные камни. — Случайно получилось.

— Смысл определенно есть, — таким же твёрдым тоном уверил Саннорт. — Это — как минимум мотивация к нашему дальнейшему продвижению и достойному завершению задания. Я, конечно, не навязываюсь, но, возможно, тебе станет лучше.

— Может быть, ты прав… — Лили многозначительно замолчала.

Между тем Эдмунд внезапно вспомнил, как он отреагировал, как ответил на печальную историю Лилиан в прошлом году. Вместе с Кэт выразив соболезнования, он просто перевёл тему. Равнодушно, безропотно, холодно. В тот момент, когда Лилиан хотела рассказать о разрушившейся семье и несчастной девушке Джеймса, так и не дождавшейся свадьбы. Кажется, это было грубо. Неприятное чувство одолело Саннорта — как будто он совершил какую-то ошибку, глупую, оскорбительную.

— Ты обижаешься на меня за то, что в прошлом году я придал этому событию иное значение?

— Нет. Тогда я даже была благодарна тебе: мне не хотелось обсуждать эту тему. Меня волновали осколки зеркала Вечности. Они меня волнуют и сейчас, но в голову часто закрадываются мысли о Джеймсе и его мучительной гибели. Его предсмертные судороги, его последние слова, кровь, хлеставшая из глубокой раны… — Говоря это, Лили крепче сжала руку Эдмунда, словно ища у того поддержки. — Помню, в тот роковой день мы, словно предвидя, вспоминали наше детство. Говорили о многом. — Голос девушки немного дрогнул, но она оставалась ровной, спокойной, невозмутимой. — Например, о том, как, когда мне было три года, Джеймс пытался научить меня магии. Три года, представляешь? — Лили невесело усмехнулась, вспоминая это событие. — Ему было тринадцать, он никогда не делал домашних заданий и не практиковался в магии, поэтому не слишком хорошо учился и часто использовал для заклинаний специальную волшебную вещь — замечу, один из немногих подарков от матери. Однажды он захотел научить меня колдовать и дал мне эту вещь. Но вышло несколько по-другому: эта «игрушка» мне настолько понравилась, что я забрала ее и упорно не хотела отдавать, как он ни выпрашивал, что бы ни делал. После Джеймс вовсе перестал использовать такие вещи, начав колдовать самостоятельно. Так он и совершенствовался…

А ещё мы очень любили подшучивать друг над другом — по-дружески, конечно. У Джеймса было замечательное чувство юмора. Ты, наверное, уже встречал в нашем мире жутковатых огромных разноцветных жуков, брызжущих какой-то гадкой жидкостью. Сейчас я просто испытываю к ним отвращение, а одно время немного их боялась. Но это здесь. А каково же было мое удивление, когда на меня в другом мире сел один из таких жуков! Неприятно. А это, оказывается, Джеймс внешне заколдовал какое-то совсем безобидное насекомое… А ещё помню, как он коллекционировал смешные сувениры из двух миров. Однажды я оживала одну из таких фигурок, жутко его напугав. А впрочем, это уже не столь важно: главное, что с ним у меня связано столько прекрасных моментов. Лучших моментов жизни, которые уже никогда не повторятся.

— Печально. Но не стоит на этом останавливаться: несмотря ни на что, он определенно погиб достойно, хоть и жестоко. Вспоминай его живым, но не думай о подробностях его смерти. Хотя бы постарайся, прошу тебя. — Теперь Эдмунд крепче сжал руку Лили, опечаленной, понурившейся. Его глаза наполнились искренним сочувствием и пониманием, брови немного сдвинулись, отчего создавалось впечатление, что он хмурится.

Лили подняла голову и, вновь встретившись со взглядом юноши, слегка улыбнулась.

— Я постараюсь, честно.

— Обещаешь?

— Да. Обещаю, — громким уверенным тоном откликнулась Лилиан; в её глазах мелькнул блеск.

— Теперь главное — сдержи это обещание. Я очень на тебя надеюсь, — серьёзно отметил Саннорт.

— Сдержу. Ты же знаешь, что я всегда держу свои обещания, — заверила друга Лили. — Надеюсь, ты не против, если я ещё немного поговорю о Джеймсе? Только поняла, что слова — действительно одно из лучших средств в таком случае. Благородное памятное молчание лишь все усугубляло.

— Я совсем не против.

— В детстве мы часто делали друг другу мелкие подарки, но ничего, кроме той фотографии, что я тебе показывала, до нынешних времён не сохранилось. Все или забрали себе, или уничтожили наши родственники — особенно Кэри. Она всегда насмехалась над нами, но подарки забирала — удивительно! — Лили снова вызволила из кармана фотографию и вгляделась в её контуры, светлые, ровные, аккуратные. Словно новые — Лили очень бережно относилась к таким вещам.

Прочувствовав заинтересованность и понимание со стороны друга, девушка продолжила:

— А ещё я помню, как мы путешествовали. Это было ещё до того, как Джеймс получил свое задание. Мы просто путешествовали, изучая наш мир. Тогда мне было всего девять, и я невероятно удивлялась всему, что видела… А он так живо, забавно и интересно объяснял, что я даже сейчас могу пересказать его слова. Ещё мы любили душевные разговоры. Когда наши родственники не слышали, мы часто делились друг с другом самыми сокровенными тайнами и желаниями… Мы были искренними, ничего не скрывали. Если кому-то из нас становилось тяжко, мы непременно обращались друг к другу, — помогало. Всегда прекрасно помогало — лучше любого средства или зелья.

Эдмунд слушал Лилиан внимательно, увлеченно, заинтересованно — неожиданно! Лили искренне полагала, что он и вовсе не станет её слушать, переведя тему на осколки, путешествие или другие необходимые части задания. А он слушал. Понимая, сочувствуя и, судя по обеспокоенному горящему взгляду, явно не оставаясь равнодушным к этим рассказам.

Раньше они никогда не делились друг с другом личными мыслями и переживаниями. Уделяли внимание общим интересам, увлечениям, наблюдениям — но не более. Так было проще, так легче поддерживалась дружба, милая, наивная.

Но теперь, похоже, всё начало меняться. Доверие укреплялось, становясь прочным и уверенным; времяпровождение друг с другом даровало тёплые впечатления. К лучшему ли? Друзья, объединённые общим делом, пока не ведали. Это могло нести не только положительное значение, могло отвлекать от задания, внезапно, непринуждённо, незаметно. Всего лишь создавая новые темы для душевных разговоров, невероятно отвлекающих от реальности, чего путешественникам делать совершенно не следовало.

Лилиан быстро осознала, что увлеклась. Поняв это, она закончила свой рассказ и, плавно подняв руку, прошептала заклинание. Образовавшее мерцающий символ памяти — знак, который волшебники обычно вырисовывали в воздухе, чтобы почтить память усопшего спустя месяцы после гибели и похорон.

Имя брата, окружённое багряным мутноватым контуром, вспыхнуло над речной гладью, кажется, даже немного окрасив сгущающийся осенний туман магическими искрами. Странное зрелище. Странное, печальное и красивое…

Уловив намёки Лилиан, Эдмунд сотворил аналогичные чары скорби, от которых имя зардело особенно ярко, а контур растворился, рассеялся, стал частью волшебного сияния.

Символ вспорхнул над рекой, озарив водную гладь, всплеснув колышущуюся поверхность. Словно символ надежды, тёплый, добрый, согревающий. Особенно на фоне насупленного осеннего неба.

Путешественникам стало уютнее — кажется, отступила даже тоска, навеянная меланхоличным однообразием. Замерев на месте, они наблюдали за символом памяти, разгонявшим мутный туман. Наверное, они бы ещё долго так стояли, наслаждаясь безмолвным безмятежным общением друг с другом, но время не ждало. Задание нависало над странниками грузом, массивным, тяжёлым, увесистым. Упорно зазывная в дальнейший путь.

Поэтому, когда символ погас, друзья поспешно отошли от реки и развернули карту, принявшись увлечённо обсуждать осколки, дневник и путешествие. Словно не было ни разговора, ни мыслей, ни воспоминаний.