Осколки

Глава 18

Тяжелая дверь приоткрылась. С той стороны на нее навалилось трое человек в темно-серых одеждах, напоминающих дождевики рыбаков. Это и были те самые дождевики из вощеной ткани, подогнанные и подрезанные по фигурам. За ними пришли еще мужчины и женщины, целая толпа, так что в гроте стало гулко и тесно. Голоса отражались от каменных стен и воды и метались нарастающим эхом. Один только Доминик оставался неподвижен. Он не спешил двинуться в сторону гостей, только поцокивал языком, отдавая приказы.

Принесли носилки. На одни осторожно, стараясь не касаться стянутыми перчатками руками, уложили Ирвина. Тот уже совсем напоминал мешок с костями. Кажется, когда его дернули вверх, у него с щелчком вышла из сустава рука. На другие бережно уложили саму Элоизу. Она все пыталась удержаться в положении сидя, но несколько пар рук настойчиво и торопливо — но ни разу не грозно — уложили ее на спину. Зашаркали ноги о камень. Перед лицом поплыли светильники.

Из грота они оказались в тоннеле. Тут было не такое сильное эхо, почти не пахло сыростью и застойной водой. Люди, тащившие носилки, почти не переговаривались между собой. Единственный голос, который звучал в темном коридоре, принадлежал Доминику.

— Давайте быстрее! В темпе, ну! Заклинателя в лабораторию на восстановление, а то он сейчас тут разложится. Давайте быстрее. Да не вы, — его голос прозвучал ближе, прямо над головой Элоизы. — Ее в гостевую комнату. И принесите какую-нибудь одежду, бинты, мыло. Что еще тебе нужно, Элли, дорогая?

Он склонился к ней, и Элоиза непроизвольно сморщилась. От вида его лица, от того, как он произносил ее имя, ее выворачивало наизнанку хуже, чем от боли, надежно обосновавшейся в сломанных костях. Доминик на это только улыбнулся и провел рукой по ее щеке.

— Не волнуйся, дорогая, к тебе пришлют целителя. А позже, если захочешь, тебе вернут твою игрушку.

Элль порывалась спросить, куда унесут Ирвина. Куда они вообще попали и что будет дальше, но веки потяжелели. То ли от тряски, то ли от прикосновения Доминика, оставившего пульсирующий след на щеке. Элль закрыла глаза и провалилась в тяжелый сон без сновидений.

***

Ирвину подобной милости положено не было. Его пределом, несмотря на истощение, оставалось зыбкое забытье, через которое он все равно все слышал и чувствовал. Хотя органы постепенно отказывали, он все равно ощущал происходящее, как через толстый слой одеял.

Свет в лаборатории был до того яркий, что даже через пелену на глазах он ощутил его жжение. Острыми углами в бок впился стол, на который его смогли переложить только со второго раза. Видимо, появился характерный запашок, потому что одного из подручных Доминика тут же стошнило, а молодой господин Верс тут же капризно приказал убрать содержимое чужого желудка.

Ирвин промычал что-то нечленораздельное. Не то, чтобы ему особо было, что сказать. Просто хотелось убедиться, что речь — хотя бы в зачаточном состоянии — все еще оставалась при нем. Челюсти едва разомкнулись, выпуская сдавленный звук. Доминик уже натянул перчатки и с усилием помог заклинателю расцепить зубы.

— Ага-а-а-а, — поцокал языком он. — Так и запишем. Спустя месяц после восстановления процессы ускорились в полтора раза. Хотя, это скорее гипотеза. Нужно провести несколько экспериментов: полностью исключить использование магической силы и физическую активность, а также эмоциональную напряженность. А затем поочередно вводить эти факторы.

— Господин Верс, — отозвалась помощница. Или просто очень юный помощник. Ирвин так и не понял. Он старался не запоминать обитателей убежища.

— Не перебивай. Нам важно понять, какой у него запас прочности. Возможно, ему стоит оставаться в изолированных условиях и вовсе не иметь контакта с живой кровью… Да, добавь-ка еще к факторам социальную изоляцию. Капельница готова? — крикнул он куда-то вдаль. — Давайте быстрее, пока он не разложился.

Вскоре Ирвин ощутил укол. Затем еще один. И еще. Иглы вонзили ему везде, где только можно было найти крупные кровеносные сосуды. Боль была притупленной, маячила трепещущим пламенем свечи где-то на задворках сознания, слабо разгоняя хаос черных мушек, застилавших все вокруг. Дыхание становилось все слабее, образы перед глазами размывались и тускнели, вместо голосов зазвучал неразборчивый шум, быстро перешедший в пронзительный звон.

Вдруг Ирвин оказался в полной тишине. Темнота окутала его непроницаемым коконом, надежно спрятав от света и шума. Заклинателя прошило первое сильное чувство — узнавание. Снова эта мертвецкая темнота, снова бескрайний мрак, в котором водятся кошмары, вопросы без ответа, болезненные воспоминания. Ирвин завертел головой, пытаясь первым заметить момент, когда мрак вспухнет и обретет черты, начнет терзать его, но… ничего не происходило. Как и несколько мгновений назад, темнота была ласковой и приветливой. И Ирвин даже позволил себе подумать, что было бы славно так и остаться здесь. Не переживать раз за разом разложение собственного тела, не пытаться врать самому себе, что он еще может чувствовать себя живым, вести себя, как живой. Как вдруг непроглядная чернота зарябила, начала тлеть, а потом светлеть, как зола, обращающаяся крупицами пепла. Белесые пятна расползались перед взором, пока не сложились в скуластое лицо с большими глазами, в нахмуренные брови и вздернутый нос, в полные губы, которые раньше с готовностью принимали его поцелуи. Теперь же эти губы поджались, а спустя несколько ударов сердца расправились в улыбке. Брови подлетели вверх, и все лицо озарилось эмоцией, которую Ирв мог описать разве что как радостное узнавание. Элль протянула руки к нему. Ирвин не ощутил прикосновения, но знал, что она обхватила его лицо ладонями и заглянула в глаза, улыбнулась. И темнота лопнула от ее шепота.

— Я знаю, что ты такое, — ее голос звенел металлом. Все вокруг зарябило, гулко зашумело, а Элоиза захохотала. Выпустила его из своих объятий, принялась мелькать вокруг белым пятном, как шаровая молния, то и дело обращая к Ирвину взгляд глубокий черных как ночь глаз. И продолжала смеяться, обнажая белоснежные зубы.

Ирвин попробовал пошевелиться, и к собственному удивлению ему это удалось. Темнота перестала сдавливать его, дала возможность двигать руками. Он шагнул назад. Затем еще раз, будто проверяя, как слушается тело, а затем сорвался с места и побежал. В спину ему летел переходящий на визг хохот.

— Нет! — рявкнул кто-то над его ухом, когда Ирвин открыл глаза.

Пахло чем-то едким. Очередной вонючей жижей, которую Доминик использовал в своих исследованиях. Четыре человека навалились на Ирвина и пытались придавить к столу. Рослый мужчина с косматой бородой почти лег на плечо заклинателя, стискивал зубы от напряжения. Под глазом у него наливался свеженький синяк. Над всей этой кучей-малой носился Доминик Верс и выкрикивал указания, в основном сводившиеся к: «Не повредите его!». Тело, секунду назад искрившее напряжением, сделалось податливым. Мышцы расслабились, дыхание стало ровным. Ирвину пришлось пролежать так с минуту, пока лаборанты все-таки отпустили его. На их место тут же подскочил Доминик. В его ледяных глазах блестел азарт.

— Клянусь, мы достали тебя в последнюю секунду. Даже в первый раз было не так трудно. Боги все-таки пытаются забрать тебя к себе!

Но Ирвин как будто не слышал. Он с трудом разжал челюсти и спросил:

— Что с Элль?

***

— Госпожа Элоиза Фиуме, — приветливый голос вывел Элль из полудремы. Она почти не помнила, как оказалась в комнате с наглухо закрытыми окнами. Как ее поили микстурами, а какой-то целитель, лица которого она не запомнила, вправлял и сращивал ей кости. Девушка посмотрела на руку — пальцы снова были целыми, но по ним расползлись жуткие синяки, будто Элоиза положила руку под пресс.

Элль подтянула одеяло повыше и взглянула на женщину, замершую в дверях. Брови взметнулись вверх, но тут же вернулись в свое исконно нахмуренное положение. Гостья не вызвала ни удивления, ни радости.

— Госпожа Лауб, — поджала губы Элоиза. Бойкая старушка кокетливо поправила шляпку и перехватила поудобнее ридикюль.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — поинтересовалась госпожа Лауб с такой теплотой в голосе, будто пришла навестить близкую родственницу. Элль поморщилась — дурное предчувствие подступило к горлу комом тошноты.

— Даже не знаю, — честно ответила девушка. Она была непонятно где, несколько часов назад ей сломали ногу и несколько пальцев, а оживший и начавший разлагаться труп пронес ее по дну реки прямо в объятия бывшего жениха, который создал самое омерзительное и смертельное любовное зелье на основе ее формулы. Тут явно не подошло бы слово «хорошо», «в порядке» или хотя бы «нормально». Но и для слова «плохо» веских причин не было. В конце концов, Элль все еще была жива, да и кости ей подлечили. На прикроватном столике стоял поднос с еще теплой едой. Элль на всякий случай проверила ее — ни чар, ни алхимических субстанций она не почувствовала.

Пенни Лауб шагнула вглубь комнаты и аккуратно прикрыла за собой дверь. Ей не пришлось осматриваться — хотя разглядывать в пристанище Элль было особо нечего кроме кровати, столика, шкафа и пары стульев — она сразу заняла место на стуле возле Элль. Расположилась ровно в пятне света от настольной лампы: отблески смягчили ее расчерченное морщинками лицо, зазолотились в седых локонах, и госпожа Лауб сразу стала напоминать добрую мать-настоятельницу, в объятиях которой можно было найти мир и утешение.

— Ты храбришься, — с пониманием кивнула Пенни. — Я знаю, с тобой случилось много плохого.

Элль фыркнула от такого смягчения. Пенни продолжила.

— Но теперь ты в безопасности, моя дорогая. Ты среди друзей. Если ты хочешь отдохнуть, я могу прийти позже…

— Лучше объясните мне все сейчас, — сказала девушка, садясь выше на подушках. Пенни кивнула. — «Поцелуй смерти», все убийства — это все подстроили вы? Чтобы просто сместить Летицию?

— Не я, а «мы». Мы называемся «Рох» и боремся за права алхимиков, — кивнула женщина. — Ты ведь общалась с Милли, моей бедной девочкой?

— Она тоже одна из вас, — констатировала Элль. Пенни довольно кивнула еще раз.

— Мы повсюду. Пока Летиция и Амаль заковывали город в свою власть, «Рох» вырастал в местах их слабости. Скажи, дитя, ты видела мир до Чисток? Ты помнишь, какой была жизнь алхимиков?

Элль неопределенно пожала плечами. Когда она родилась, Реджис уже пришел к власти. О прежних временах она знала только из уроков истории, и там все сводилось к тому, что раньше у алхимиков было столько же свобод, сколько и у заклинателей.

— Равенство, да. Алхимиков всегда старались сделать равными, а затем поняли, что и этого недостаточно, потому что мы всегда были сильнее остальных. Заклинатели могут работать только с видимой материей. Ну, или ощутимой, если говорить про ветер. Они ограничены, хоть и кажутся могущественными. Целители ограничены возможностями тела пациента, но алхимики… Мы можем все. Мы владеем незримым искусством, можем чувствовать и менять саму суть вещей. И не только вещей, но и того, что нельзя увидеть, услышать или потрогать. Мы можем создавать любовь, радость, погружать человека в воспоминания. Нас пытались убедить, что наш удел — формулы и зелья, но ты ведь и сама знаешь, что сплести чары можно, не прибегая к символам.

Элль сцепила пальцы, не спеша соглашаться, хотя все ее тело замерло от нетерпения. Да, тысячу раз «да», она уже слышала эти слова, ровно такие же — от отца. Благодаря ему она никогда не видела смысла в формулах и символах, помимо случаев, когда нужно было записать формулу субстанции для картотеки. Но даже так ей казалось, что теряется что-то важное.

— Что бы ни говорил Реджис и его последователи — алхимики всегда были самыми сильными магами. Это наш народ под предводительством Калеба погрузил богов в вечный сон, чтобы остановить их бесчинства. Это мы остановили Галстерру, когда пятьдесят лет назад они пытались посягнуть на наши земли.

Пенни сделала паузу, чтобы расправить плечи, выпрямиться и голосом диктора произнести: «Боги обучили людей своему искусству, ожидая, что вместе маги будут строить города во имя них. Но вместо мира и сотрудничества начался хаос. Заклинатели истребляли друг друга, целители перестали спасать, но опаснее всех стали алхимики. Под предводительством Калеба и Рошанны они двинулись в Вечный Город, чтобы усадить мятежную богиню на трон, что она считала своим по праву. Но когда битва в Вечном Городе окрасила улицы алым, Роше и его семья предложили переговоры. Они встретили Рошанну в большом зале, а Калебу приказали остаться за дверями, потому что он не был богом, хоть и являлся ближайшим союзником Рошанны. Но Калеб был хитер, он подслушал разговор и узнал, что боги жалеют о том, что обучили людей своему искусству магии, сделав почти равными себе. Роше и остальные предлагали лишить каждого человека магического дара, чтобы прекратить кровопролитие. Возмущенный Калеб поспешил к союзникам и передал им весть…»

— И с согласия возмущенной толпы он погрузил богов в вечный сон, заклинатели и все остальные объединились, чтобы уничтожить тела богов, останки заковали в металлические саркофаги, саркофаги спрятали в гробницы, а Калеб сделал так, чтобы никто и никогда не нашел их последнее пристанище, — закончила Элль. — Да, печальный финал для богов, а в конце идет обязательное нравоучение о том, что люди и боги должны быть смиренны и скромны, потому что пожелав слишком многого могут обречь весь мир на страдание.

Она говорила не особо уважительно, но Пенни не возмутилась. Наоборот, ее тонкие губы тронула довольная улыбка.

— Ты прекрасно знаешь Писание, дорогая. Но я хотела отметить вот, что. Простой человек смог победить богов, что создали наш мир. Один лишь человек — алхимик — сверг их. А спустя сотни лет мы видим что? Алхимиков держат за обслугу. Наш предел — варить шампуни от облысения и высчитывать идеальные пропорции дерьма для удобрений. Можно, конечно, заниматься более тонкими и сложными чарами, но как только Верховная Коллегия понимает, что не может это контролировать и не может на этом заработать, то сразу начинаются проблемы, преследования, новые Чистки. Мы хотим это остановить. Вернуть все на свои места.

Пенни подалась вперед и накрыла ладонью руки Элль.

— И ты нам просто необходима, Элли.

Девушка поморщилась и с недоверием взглянула на старушку. Она была такой искренней, мягкой, доброй… Элль не хотела ввязываться в очередную авантюру, она еще помнила, что ее ждали на «Афалине». Пенни ее опередила.

— Я понимаю, что жестоко просить тебя о таком после всего, что ты уже пережила. И если ты захочешь уйти — никто из нас не посмеет тебя задерживать, дорогая. Но если ты останешься, то тебе больше никогда не придется скрываться. Или думать, что с тобой что-то не так. Обменивать свой талант на обычную безопасность. К тому же, кое-кто очень хочет встретиться с тобой.

Конечно же, Доминик. И всем, что Элль смогла ответить, было только:

— Мне нужно подумать.

— И отдохнуть, — согласилась Пенни. — Я попрошу, чтобы к тебе прислали Ирвина. Бедолага ужасно переживал за тебя.

— Что он такое? — спросила девушка первое, что пришло в голову. Перед глазами вспыхнул облик разлагающегося трупа, синюшные губы, затянутые мутной белой пленкой глаза, залысины и впалые щеки.

— Он, пожалуй, высшая форма алхимии. Превращение неживого в живое неживым. Сама смерть, взятая под контроль. Но до твоего уровня мастерства нам еще далеко, — мурлыкнула Пенни Лауб.

— Моего?

— Учитель все расскажет тебе, — улыбнулась она и вышла из комнаты, оставляя Элль наедине с душившими ее вопросами.