Ошибка создателя

Глава вторая
Оборотень

«Джип» с воем полз через плоские, выступающие из-под земли корни. Капрал спросил:

- Ван Деерт, зачем тебе малокалиберка?

- Пригодится,- погладив мощной ладонью бороду, ответил голландец. Когда он щурил глаза, щеки его, неестественно красные, яблочками выпирали над растительностью, почти скрывающей губы. Я не знал, сколько голландцу лет, но всегда относился к нему как к старшему.

Милях в шести от лагеря дорогу нам преградило зависшее на лианах и ветвях огромное дерево. Проехать под ним было невозможно, столько растительного дерьма низвергло оно при падении. И, думаю, у всех мелькнула мысль - симбу…

- Оно насквозь гнилое,- неуверенно сказал Буассар.- Такие на корню и сгнивают…

- Его свалили,- отрезал капрал.

Мы промолчали.

Сквозь полог леса пробился вдруг странный отсвет и сразу погас, будто над нами шла бесшумная сухая гроза. Мы вылезли из машины и сгрудились у передка.

- Я что-то вижу,- сказал новичок Шлесс.

Взяв автомат, он раздвинул кусты и исчез в зарослях. Закурив, мы молча ожидали немца. Было страшно представить, с какой силой врубились в землю те, сверху, и как яростно раскурил огонь дюралевую сигару самолета… Впрочем, у тех, сверху, все кончается сразу, а вот легионер Андерсон, попавший в капкан, поставленный симбу, часов пять на что-то еще надеялся… Я вдруг подумал, что когда «джип» с ревом прыгает по дороге, а ты сжимаешь в руках горячий, плюющий смертью автомат, все выглядит проще, чем такое вот ожидание… Я даже свой «вальтер», калибр 7.65, на всякий случай переложил в карман…

Из зарослей донесся наконец голос Шлесса:

- Капрал, тут негр!

- Убей его, Шлесс!

- Подожди! - крикнул голландец и шумно полез в заросли. Мы слышали, как он сказал:

- Я сделаю это сам…- и добавил что-то неразборчивое.

Через минуту мы услышали выстрел из малокалиберки, но ни немец, ни ван Деерт из кустов не появились. Капрал сел за руль и приказал:

- Поторопи их, Усташ.

Я осторожно пошел по следам голландца, раздвинул листву и замер.

Во-первых, я увидел негра. Это был маленький, очень худой и очень черный мальчишка. Он стоял на коленях, спрятав лицо в ладони, но это не было выражением почтения к ван Деерту, который возвышался над ним, как башня… Во-вторых, я увидел странное существо, похожее на один из тех уродливых наростов, что иногда возникают на стволах поврежденных деревьев. Именно перед этой бугристой почкой и стоял негр, а сама она, хотя и не двигалась, производила странное впечатление - будто что-то в ней бесшумно бурлило и переливалось, хотя я на библии могу поклясться, что ничто в ней ни разу не дрогнуло. Она была мертва, как камень.

Ван Деерт поднял малокалиберку и выстрелил в удивившее меня существо.

- Уверен, что попал!

- Я не слышал.

Он перезарядил малокалиберку и опять выстрелил. Но мы не заметили, чтобы эта тварь, в первом приближении- уродливая жаба без глаз и без рта, как-то на это отреагировала. И потом, когда с такого расстояния пуля попадает в плоть, раздается чавкающий звук - все охотники это знают… Удивленный, я присел на корточки, пытаясь рассмотреть неведомое существо. Оно внушало не страх, скорее брезгливость. И что-то в нем действительно происходило. Под полупрозрачной, упругой на вид шкурой расплывались и смешивались серые пятна. От этого казалось, что неведомая тварь вот-вот сменит форму.

- Оборотень! -сказал ван Деерт.

- Нам повезло… За такого зверя любой музей отвалит кучу денег. И в настоящей валюте! Ты встречал в Конго что-нибудь подобное?

- Я всякое встречал…- неопределенно заметил голландец.

- Я заберу оборотня, а ты кончай дела и ступай к «джипу».

- О'кей!-сказал ван Деерт. И вдруг заорал: - Где негр?

Пока мы были заняты оборотнем, негр сбежал. Искать его не имело смысла, и, переглянувшись, мы пошли к машине. Вес оборотня явно не соответствовал размерам. Любой груз подобной формы, но нормального веса в таком положении я бы не удержал. Но этот не дергался, висел себе, как мешок, и я легко бросил его в багажник.

- Он мягкий,- ткнув оборотня пальцем, заметил Буассар.

- Я три раза стрелял в него, в упор,- недоуменно возразил голландец.- Усташ подтвердит.

Я кивнул.

- Пора! - сказал капрал, захлопнув крышку багажника.

Мы полезли в «джип», и вдруг Буассар спросил:

- А немец?

Мы переглянулись.

- Буассар, ван Деерт, Усташ! - приказал капрал.- Прочесать местность!

Вялость, одолевавшая меня, ушла. Раздвигая листву стволом автомата, крикнул:

- Шлесс!

- Шлесс! - раздался в стороне крик Буассара, а потом зычный голос голландца:

- Шлесс!

Неожиданно я пробился на тесную поляну, окруженную стволами, перевитыми, как маскировочной сетью, петлями лиан. Сделав шаг, я инстинктивно почувствовал опасность и бросился в траву. Пули, пущенные из автомата, стригли и осыпали на меня жесткие листья. По звуку я определил, что стреляющий не остановится, пока не выпустит всю обойму.

Так и случилось.

А потом в плечо мне ткнулся подползший голландец.

- Вот сволочь! - выругался он.- Все симбу из окрестных лесов сбегутся на шум.

- О ком ты? - спросил, выглянув из зарослей, Буассар.

- О немце,- пояснил голландец.- Спятил он, что ли? Шлесс!

Ответ поразил нас - Шлесс плакал. Это был самый настоящий плач, в голос, навзрыд… Но когда я хотел пересечь поляну, пуля, выпущенная из пистолета, мягко шлепнула в ствол прямо над моей головой. У меня глаза на лоб от удивления полезли.

- Он спятил,- сказал голландец.- Я видел такое в Индокитае. Когда человек плачет и пытается кого-то убить, это и значит - спятил.

Он откатился в сторону и подтянул к себе автомат.

- Ты его убьешь? - возмутился француз.

- А зачем нам сумасшедший?

- Оставь! Мы еще не знаем, в чем дело.

Пока они переругивались, я ползком добрался до огромного морщинистого дерева, как ковром покрытого эпифитами, и, выпрямившись, глянул туда, где, по моим расчетам, должен был находиться Шлесс.

Неестественно бледный, упершись спиной в дерево, вытянув перед собой длинные ноги в тяжелых армейских башмаках, он сидел метрах в семи от меня, и я видел, как по его худым, покрытым рыжей щетиной щекам скатывались крупные слезы. Иногда он проводил ладонью по лицу, будто пытаясь снять с глаз невидимую паутину.

- Шлесс! - позвал я.

Ответ был вполне понятный - Шлесс повернулся (слишком быстро для рыдающего человека, отметил я) и выстрелил. Щепка, сколотая с сухой ветки, оцарапала мне лоб. Но странно - и я мог поклясться в этом! - Шлесс стрелял скорее на звук… Он не видел меня!

- Шлесс! - опять позвал я, не выходя из-за дерева.

Ответом были три выстрела. Но теперь я знал, сколько пуль оставалось в его пистолете, и, окликая немца, заставил его расстрелять всю обойму. И тогда, уже не скрываясь, я прошел разделявшие нас метры и отнял у него пистолет.

Шлесс опустил голову и, не вставая, как бы смирившись с судьбой, горько заплакал. Сломав ветку, я помахал ею перед его лицом. Шлесс не обратил на нее никакого внимания, но когда подошли француз и голландец, поднял голову. Глаза его были широко раскрыты и безумно поблескивали.

- Я говорил, следовало его пристрелить,- сказал ван Деерт.

Буассар, не отвечая, помог немцу подняться. Вдвоем мы вывели его на дорогу и усадили в «джип». Голландец опять заворчал:

- Разве у нас госпиталь?

«Скотина,- подумал Буассар о голландце.- Это только так говорят - абсолютная свобода недостижима. Достижима! Я знаю! Надо только организовать прикрытие, и можешь делать, что хочешь. Однажды в Индокитае я остался в лагере Тана. За колючей проволокой все еще шла перестрелка, у входа дымил из всех люков взорванный танк, и я был один, не считая сержанта Лоренса, который и заметил, как желтый снайпер взял меня на мушку. У Лоренса хватило сил выстрелить. Собственно, на это у него ушли все силы, и я долго потом думал - зачем он это делал? Ведь мы были не братья, ведь мы грызлись из-за каждого доллара… Но, увидев снайпера, Лоренс все же выстрелил. Он, наверное, думал о себе в тот момент. Представлял, что это на него наведен прицел… Да, прикрытие - именно об этом мы все и мечтаем. А голландец не захотел прикрыть Шлесса. Это стоит запомнить и не торчать рядом с ван Деертом. Он не прикроет, если в следующий раз влипнет кто-то еще - я, капрал, Ящик…

- Ну что ж,- подбил итоги Буассар,- я выводы сделал. Теперь я буду надеяться на Усташа или Ящика, но не на голландца…- И у Буассара отлегло от сердца. Еще раз за его дикую, полную неожиданных приключений жизнь. Невероятное обошло его и всей тяжестью обрушилось на другого.- И это справедливо,- заключил Буассар.- Я заработал право на жизнь…» Ему вдруг стало весело, и, не глядя на пускающего слезливые пузыри и что-то лопочущего немца, он дружески толкнул локтем сидящего рядом Усташа.

Когда капрал вывел «джип» на дорогу, Буассар вдруг толкнул меня локтем и тихо сказал:

- Если ты прав и нам заплатят за оборотня, считай - нам повезло. Только не стоит распускать языки - вдруг эта тварь под охраной какого-нибудь закона… Что с тобой, Шлесс? Капрал! Останови машину!

Капрал тормознул. Немец ткнулся головой в спинку переднего сиденья и захрипел. Толкнув его обратно, капрал ладонью откинул вверх тяжелую голову немца и посмотрел в расширенные, уже неживые глаза.

- Мне это не нравится,- хмуро сказал он.- В джунглях бывают всякие болезни. Его не надо везти в лагерь.

…Только бросив лопаты в машину, мы пришли в себя. Немец остался в джунглях, как многие до него и, думаю, многие после него, и это на всех подействовало. Поняв наше состояние, капрал приказал:

- Тут поблизости есть деревня. Ван Деерт, садись за руль и гони туда. Во всем этом следует разобраться!- и повернулся к нам:- У кого-нибудь есть виски?

Буассар молча вытащил фляжку, завернутую в пальмовый лист. Мы отхлебнули и передали ее французу. Распухшие стволы деревьев возвышались над нами, как гигантский частокол. Даже пробивающиеся кое-где солнечные лучи не могли оживить царство гнили.

Часа через два мы подкатили к островерхим хижинам, устроившимся под растрепанными листьями банановых деревьев. Масличные пальмы, выглядывающие то тут, то там, были черны, как сажа. От затаившихся хижин несло напряжением. Жители этой деревни поддерживали Моиза Чомбе, но когда тощие отвратительные собачонки с оттопыренными, как у гиен, ушами бросились под колеса «джипа», мы невольно схватились за автоматы.

- Союзники,- пробормотал голландец.- Они больше симбу, чем сами симбу.

Вождь, одетый в старый затасканный пиджак и грязные брюки,- символ дохода и власти,- встретил нас у порога. Да мы бы и не пошли в хижину, настолько она пропиталась запахом прогорклого масла, которым натираются негры. Плоские щеки и толстая нижняя губа черного выражали презрение.

- Джамбо,- на суахили приветствовал вождя капрал.- У нас умер человек. Он встретил черного,- капрал утверждал.- Черный отравил белого человека. Мы работаем на премьер-министра Чомбе и хотим взять виновного в том, что белый человек умер. Ты знаешь закон!

Выслушав капрала, вождь три раза хлопнул в ладони. На этот сигнал стали стекаться на неширокую пыльную площадь старики и старухи, сгорбленные, черные, высушенные солнцем. Они с испугом и удивлением рассматривали нас, и трудно было поверить, что кто-то из них мог заставить расплакаться здоровенного легионера. И капрал отрицательно покачал головой:

- Черный был молод.

Вождь повторил сигнал, и к толпе присоединилось несколько истощенного вида мужчин. Нищая деревня, подумал я, или же они специально прячут молодежь…

- Кто? - спросил вождь.

Капрал опять покачал головой.

Повинуясь новому сигналу, из самой крайней хижины выползла на белый свет чудовищно дряхлая старуха, такая дряхлая, что кожа ее казалась покрытой пятнами плесени. А может, она чем-то натерлась - не знаю…

Негры расселись вокруг старухи, а она взглянула на вождя и хищно покачала маленькой, почти голой, черной, как сапог, головой.

Вождь кивнул.

Пригибаясь почти до земли, приговаривая дикие непонятные слова, вращая пронзительными, глубоко запавшими глазами, старуха вошла в круг и широко расставила тонкие ноги. Кто-то протянул ей длинный и гибкий прут. Опустив его наклонно к земле, старуха замерла, а один из негров осторожно щелкнул короткой палочкой по пруту. Тягостное чувство охватило собравшихся, я увидел, что даже голландец сунул руку в карман и встал так, чтобы за его спиной никого не было.

Вслушиваясь в отрывистый стук палочки, негритянка, не отрываясь, смотрела на свой прут. Темп ударов возрастал. Руки и ноги негритянки будто окаменели, она напряглась, закатила глаза и вдруг с силой хлестнула прутом по земле, подняв фонтан рыжей пыли. Потом еще раз. И еще. Фонтаны слились в широкий шлейф, разросшийся в облако, и облако это начало сплывать на расширивших от страха глаза людей. Казалось, старуха сошла с ума. Сидевшие перед ней в ужасе отпрянули. Француз хотел мне что-то шепнуть, но не успел. Взвизгнув, старуха прыгнула к одному из негров и с силой хлестнула его прутом. Никто не пришел на помощь несчастному, а сам он и не думал сопротивляться - скорчившись, прижался к земле, закрывая голову руками.

Вождь брезгливо смахнул пыль с рукава пиджака и сказал капралу:

- Возьми! Это он!

- Ахсанте,- ответил капрал.- Спасибо! - И кивнул ван Деерту.

Голландец ответил улыбкой и толкнул избитого негра ногой:

- Кенда! Иди!

Негр не двигался.

- Экоки то набакиса лисусу? - спросил голландец, и только тогда негр встал и поплелся к «джипу», опустив голову, не глядя на предавшее его племя… «Лучше бы он был симбу,- подумал я,- тогда его просто бы пристрелили».

Положив руки на автоматы, мы молча прошли сквозь расступившуюся толпу. Ван Деерт дал газ. Мы возвращались в лагерь.

Нас встретил Ящик.

- Привяжи негра к дереву,- приказал капрал.- И скажи бабинге, чтобы спиртное Шлесса было поделено на всех.

За обедом бабинга выглядел испуганным.

- Ты чем-то недоволен? - спросил капрал.

- Нет, бвана.

- Так почему ты обходишь его? - капрал толстым пальцем ткнул в сторону пленника.

Бабинга испуганно промолчал.

Сгустились сумерки. Голландец разжег костер. Буассар вывел «джип» на поляну и включил фары. Никто не уходил, зная, что капрал и голландец собираются устроить допрос и суд.

Мы пили пиво, а капрал беседовал с пленником, не забывая переводить нам слова.

- Умер белый,- сказал он негру.- Ты об этом знаешь,- капрал утверждал.

- Ндио, бвана,- послушно согласился негр.

- Мы были рядом с твоей деревней, когда умер белый.

- Ндио, бвана.

- Ты подстерег белого в зарослях и сделал то, чему тебя научили знахари.

- Нет, бвана! - закричал негр.

- Ты хотел, чтобы мы ушли и оставили тебе тело белого.

- Нет, бвана! - глаза негра стали огромными, но, мне кажется, он ничего не видел.

- Я отпущу тебя,- сказал капрал.- Но ты нам расскажешь, где твой вождь прячет молодых женщин, когда мы приближаемся к деревне. Мы - твои друзья.

- Нет, бвана! - закричал негр.

Я поморщился. Француз заметил это и подмигнул мне. Мы ушли в палатку, и Буассар притащил мешок Шлесса.

- У нас с немцем был один размер,- сказал он.- Я воспользуюсь его рубашками. Если тебе нужно что, бери.

Я взял нож. Хороший, крупповской стали.

Денег у немца оказалось очень немного. Что-то около трехсот конголезских франков. Мы поделили их поровну.

Порывшись в бумагах, Буассар заметил:

- Он таскал с собой договор.

И при свете фонаря, тускло освещающем палатку, прочел:

- «Документ о зачислении на службу лица, связанного договором с Демократической Республикой Конго… Между правительством Демократической Республики Конго, представленным премьер-министром, с одной стороны, и господином Т. Шлессом, с другой стороны, в последующем именуемым - «Лицо, связанное договором», заключается следующее соглашение…»

Француз отхлебнул пива и продолжил:

- «Статья первая. Лицо, связанное договором, обязуется нести службу в качестве волонтера. Функции, выполняемые Лицом, связанным договором, не обязательно должны соответствовать обусловленной выше должности…»

- Это так,- подтвердил я.

- «Статья вторая. Настоящий договор заключается сроком на шесть месяцев и может быть продлен автоматически, если не последует предуведомления о его расторжении, которое должно быть представлено Лицом, связанным договором, за тридцать дней до истечения настоящего договора».

- Это так.

- «Статья третья. Ежемесячный оклад Лиц, связанных договором, выражается в приводимых ниже суммах (в конголезских франках): волонтер - 41 148.57, унтер-офицер - 49 928.50, фельдфебель - 66 438.25, младший лейтенант - 99 662.60, лейтенант - 105 642.25, капитан - 126 236.04, майор -148 321.25, подполковник-177 321.04. Выплата оклада производится ежемесячно и вперед. Ежегодное повышение - 3,5%».

- Все так.

- «К основному окладу добавляются надбавки для семейных (в конголезских франках): жена9 975.63, жена и один ребенок - 15 964.76, жена и двое детей - 22 343.26, жена и трое детей - 29 518.86, жена и четверо детей - 37 899.89, с прибавлением сверх этого по 8 381.03 конголезских франка за каждого ребенка».

Буассар ухмыльнулся:

- Если бы была возможность получать надбавку за каждую жену, я не остался бы в накладе!

- «Если Лицо, связанное договором, не помещено в гостиницу или в правительственный дом для приезжающих, то оно имеет право на квартирные, соответственно своей должности, а также суточные - 938 конголезских франков в день - и получает ресторанную надбавку - 562 конголезских франка… Если Лицо, связанное договором, находится в опасной зоне, оно имеет право на ежедневную надбавку за риск в количестве 2 345 конголезских франков в день».

- В Конго нет неопасных зон…

- «Статья пятая. В случае смерти Лица, связанного договором, правомочным родственникам жертвы выплачивается 1 000 000 бельгийских франков. Эта сумма налогами не облагается и никаким удержаниям не подлежит. В случае ранений, имеющих последствием полную потерю зрения, ампутацию или полную утрату функций обеих рук, обеих ног, или же одной ноги, или одной руки, полную инвалидность или неизлечимое психическое заболевание, делающее невозможной любую работу, Лицу, связанному договором, выплачивается 1 000 000 бельгийских франков. Эта сумма налогом не облагается и никаким удержаниям не подлежит… Для постоянной частичной инвалидности устанавливается следующее возмещение: в случае полной потери, то есть ампутации, правой руки - 75%, левой руки - 60%, правого предплечья- 65%, левого предплечья - 55%, правой кисти- 60%, левой кисти - 50%, бедра - 60%, ноги- 50%, ступни-40%, большого пальца правой руки - 20%…» - Буассар зевнул и продолжил: «Для левши, при условии, что заявление было сделано им до ранения, оценки, установленные для правой руки, автоматически переносятся на левую. За все ранения, следствием которых явилась постоянная или временная инвалидность всех других органов, кроме перечисленных, подлежит возмещение, определяющееся аналогично установленным выше условиям… От имени Демократической Республики Конго - премьер-министр Моиз Чомбе. Лицо, связанное договором,- господин Т. Шлесс, волонтер. Семейное положение - холост. Текущий счет в заграничном банке - Солсбери, 1506. Нормально пользуется правой рукой».

- Дай бумаги,- сказал я.- Передам капралу.

И, вылезая из палатки, я впервые вдруг подумал, что каждый из нас, легионеров, в сущности, оценен по частям. Чертово воображение! Как на витрине мясной лавки, я увидел тушу легионера, аккуратно разделанную работодателем. И на каждом куске была бирка с ценой - в бельгийских и конголезских франках… Ладно.,. В конце концов, мы сами приняли эту игру, а у каждой игры свои условия.

Бросив капралу бумаги Шлесса, я подошел к кухне, возле которой похожий на бородатого чародея голландец занимался своими делами. В кипящей воде котла можно было разглядеть что-то черное и круглое.

- Доллары,- подмигнул ван Деерт и захохотал.- Американские пилоты с бананов Сикорского дают пятьдесят долларов за череп негра с пулевым отверстием.

- Так вот зачем ты носишь малокалиберку…

- Бельгийский карабин оставляет слишком большое выходное отверстие,- ухмыльнулся голландец.

«Да,- подумал я.- Нас не зря оценивают по частям. Другого подхода и быть не может…

Нервы,- решил я.- Усталость. Иначе почему бы меня морозило? Я ведь и раньше знал, что петля давно скучает по каждому из нас и что не только писаки европейских газет идут по нашему следу. Но раньше это почему-то волновало меня меньше. Нервы…»

Но, черт возьми! - выругался я.- Живут же такие в Аргентине, в Парагвае, в Бразилии! И неплохо живут! И совесть не заставляет их вскакивать ночью и плакать, как на поминках! Чем я хуже? Я тоже хочу умереть в глубокой старости в чистой постели, на чистых простынях, но не в болотах Конго, корчась от удушья, как господин волонтер Т. Шлесс, и не в петле в Югославии, как некоторые из моих бывших друзей - усташей, устраивающих теперь террористические акты против товарища Тито, и не от руки какого-нибудь сумасшедшего, двадцать с лишним лет выслеживающего таких, как я, в разных европейских столицах…

Я должен всплыть! Я должен заработать свою долю бельгийских и конголезских франков. Они мне здорово понадобятся в будущей, спокойной и чистой жизни. Эта работа - мой последний шанс. Другого уже не будет.

А поскольку это последний шанс, сказал я себе, воспользуйся им на сто процентов! Иначе зачем было за него хвататься?