Ошибка создателя

Глава первая
Белые великаны

Таких, как я, можно встретить в любом недорогом баре Солсбери, Стокгольма, Парижа, Брюсселя, Лондона. Среди нас есть французы, бельгийцы, немцы, славяне. За нами - прошлое и большой опыт обращения с холодным и огнестрельным оружием. Говорят, у нас нет будущего. Это не так. Пока в газетах появляются сообщения о военных переворотах, пока существуют спокойные и неспокойные колонии, мы нужны тем, з чьих интересах совершаются эти перевороты и чьими руками захватываются колонии. Специальные комитеты или новоиспеченные диктаторы снабжают нас оружием, и мы летим в Гвинею, в Мозамбик, в Анголу… Это наша работа- убивать. Мы - солдаты Иностранного легиона.

И в Конго я попал с легионом.

Американский «Боинг-707» принадлежал бельгийской авиакомпании «САБЕНА» и пилотировался английскими

летчиками. Эта путаница меня не трогала. Мне плевать, чья машина и чьи летчики - я летел работать, а не решать ребусы. Тем более, что на моей работе никто не стремится знать больше того, что ему положено.

Катанга… Бросовые жаркие земли с термитниками, возвышающимися, как дзоты, над мертвой сухой травой. Непривычно высокие, с толстыми деревьями на верхушках, то оранжевые, то мертвенно-серые, то красные, то фиолетовые, термитники громоздятся друг на друга и, как надолбы, тянутся через всю провинцию от озера Танганьика до Родезии.

Племен в Катанге не перечесть. Я пытался в свое время узнать о них что-нибудь, но в голове, как строки непонятных заклятий, остались одни названия - лунда, чокве, лвена, санга, табва, бвиле, тембо, зела, нвенши, лемба… Были еще какие-то, но их я не запомнил. Да и эти остались в голове потому, что с одними, поддерживавшими партизан-симбу, мы боролись, с другими, поддерживавшими премьер-министра Моиза Чомбе, поддерживали контакт. На Моиза Чомбе мы, собственно, и работали. Он платил нам.

Выслеживать партизан-симбу было не так уж опасно- оружием они владели никудышным, сохранившимся чуть ли не со времен Стэнли и Ливингстона, а кроме того, были очень разобщены. Симбу Пьера Мулеле, симбу Кристофа Гбенье, симбу Николаса Оленга, симбу Гастона Сумиала и просто разные симбу… Их разобщенность была нам на руку и помогала брать большие призы: Моиз Чомбе платил за каждого мертвого симбу, независимо от того, принадлежал он к отряду Гастона Сумиала или к отряду Кристофа Гбенье… Были у нашей работы, конечно, и темные стороны. Например, отравленные стрелы. Пуля может вас зацепить очень крепко, и все-таки почти всегда оставляет шанс выжить, а вот отравленные стрелы действуют наверняка. От этого к симбу у нас не было добрых чувств, хотя в принципе я, например, не из. тех, кто вообще относится к черным плохо. Просто, считаю я, работу следует выполнять тщательно. Этому правилу я следую с сороковых годов, когда в Независимом государстве Хорватия работал в одном из отделений СС. Немцы были в высшей степени аккуратные работники, и опыт, перенятый у них, пригодился мне в Конго, где я обучал новичков убирать на всякий случай любого черного: ведь на лице его не написано - враг он тебе или просто в неудачное время вышел посмотреть, какая там погода… Наш шеф, майор Мюллер, относился к таким вещам доброжелательно, и мы ему во многом верили - с 1939 года не было, кажется, ни одной войны, в которой бы он не участвовал. И это именно он учил нас прежде всего отстреливать в занятых деревнях кузнецов и знахарей, поскольку первые ковали для симбу наконечники стрел, а вторые - варили яды… Сами видите - работа не из простых, и мы были от души рады услышать от майора Мюллера, что нашу команду посылают на патрулирование в один из самых глухих, но зато и самых спокойных уголков Конго.

Капрал нашей команды был неразговорчив, но никто, кроме него, не мог при нужде так легко объясниться с местными жителями на суахили или лингала.

- Усташ,- говорил мне, например, капрал.- Скажи команды - «стой», «пошел», «вперед», «сидеть», «не глядеть по сторонам».

- Телема. Кенда. Токси. Ванда. Котала на пембени те.

- А как ты поймешь просьбу друга - «Бета не локоло на либуму»?

- Бей его по животу,- вмешался француз Буассар.

- А если черный спросит тебя: «Мо на нини бозали кобета?» - то есть-за что бьете?

Буассар опять вмешался:

- Я скажу ему: «Экоки то набакиса лисусу?» - то есть, хочешь еще? - и Буассар весело заржал. Он любил посмеяться.

Пылища на дорогах Катанги невероятная, но как только «джип» ввалился в заросли, пыль исчезла, и нас оглушила влажная горячая духота, сквозь которую не могли пробиться даже звуки. Конечно, где-то вверху верещали обезьяны и орали птицы-носороги, но их вопли смешивались с шелестом, с гулом мотора и не воспринимались как крики живых тварей. Так, общий шум, фон… И, полусваренные, мы дремали в «джипе», пока он ломился по слоновьей тропе, кем-то превращенной в плохую дорогу.

Я еще ни разу не забирался так глубоко в тропический лес, и мне было не по себе. Думаю, все чувствовали то же, исключая капрала. У него была своя слабость- он не терпел темноты. Это я узнал, когда мы таскались по ночным кабакам и кинотеатрам Браззавиля.

Могу поклясться, что в темном зале капрала интересовало не происходящее на экране, а происходящее по углам… Я понимал его - у каждого могут быть основания не доверять темноте и закрытым помещениям без запасного выхода…

Место для лагеря выбрали удобное - толстенные деревья надежно укрывали поляну, а кусты и неровности, мешавшие разбить палатки, мы срезали. Француз сразу завалился в траву, заметив, что время следует использовать с толком. Дым его сигареты приятно щекотал ноздри, и я тоже присел, вытащив свою пачку. Малиновый берет и темно-зеленую маскировочную рубашку я скинул. Буассар, как я заметил, еще не был пьян, но несколько жестянок пива были им опорожнены. Дотянувшись до невскрытой, я проткнул крышку ножом.

- Ба боле, а-а-а… Ба пи… Ба боле, а-а-а…- тянул Буассар. В этой нехитрой песенке речь шла о том, как хорошо, когда нас двое и ночь темна… Типичная песенка француза, хотя слова взяты из лексикона черных… Впрочем, «когда нас двое и ночь темна», о словах можно не думать.

- Ба боле! - подмигнул я Буассару. Несмотря на его болтливость, он мне нравился, и я старался держаться с ним рядом. При нашей работе важно иметь рядом более или менее надежного человека, особенно в лесных стычках.

Мы курили, тянули пиво и смотрели, как негриль бабинга, завербованный в нашу команду месяцев шесть назад, возится у кухни, а голландец ван Деерт что-то ему внушает. Не знаю - что, но примерно я мог догадываться… Голландец не терпел черных, даже к Моизу Чомбе, нашему работодателю, относился презрительно и свысока. Но я не осуждаю голландца. У каждого есть странности, так что будем считать, что в тот день ван Деерт убеждал бабингу держать котлы кухни в опрятности и чистоте…

Когда бабинга созвал нас к столу, Буассар устроился рядом со мной. Он ходил у нас под кличкой Долихоцефал, потому что любил утверждать - все богатые люди относятся к длинноголовым! Голландцу, например, такие разговоры не нравились. Его низколобая голова была короче самой короткой, и, конечно, ему было больно узнать, что по законам природы он должен всю жизнь оставаться нищим.

- Если бы я жрал, Буассар, как ты, голова у меня вытянулась бы подлиннее твоей!-только так голландец и защищался от умных речей француза.

Буассар ухмылялся. Он вовсе не настаивал на классификации, почерпнутой из случайной книжки, читать которые мог только в минуты кафара, беспричинной тоски, одолевающей белого человека в жарком климате. Он и не пытался, собственно, отстаивать свои теории, не в пример ван Деерту, твердо убежденному в прирожденной лени и злости африканцев. Но опять же - это их дело и их опыт. Такие, как Буассар и ван Деерт, проделали в свое время поход на Чад, были на Гваделупе, усмиряли Алжир и Марокко и, на мой взгляд, завоевали право шутить по-своему. Даже, например, так, как шутил Буассар, садясь у кухни и подолгу толкуя с бабингой о возможном его, бабинги, побеге к симбу.

- Тогда я продам твой череп, бабинга, американским пилотам с бананов Сикорского, как они называют свои вертолеты. Они дают за череп негра кучу долларов.

И показывал «вальтер»:

- Вот эта штука и поможет мне добыть доллары, бабинга, если ты не окажешься скромным и сдержанным.

- Оставь негра, Буассар,- вмешивался я, зная, что французу будет приятно мое внимание к его шуткам. И он, правда, прятал пистолет и шел в палатку, улыбаясь всеми своими шрамами.

Напротив сидели ван Деерт, капрал и новичок Шлесс. Голландца я не любил. Он даже для легионера был слишком жесток и жаден. На что такие способны, они доказали еще в Индокитае. А к нам ван Деерта занесло помещенное в шведской «Дагенс нюхетер» газетное объявление: «Каждого, кто интересуется сельскохозяйственными работами в Конго и умеет стрелять, просят позвонить по телефону номер 03-91-38…» Он позвонил. Он не мог не позвонить, потому что в те дни его фотографии лежали в карманах чуть ли не каждого шведского полицейского…

Немец Шлесс, облаченный в аккуратно подогнанную форму, был единственным новичком в нашем деле. Но его рекомендовал сам майор Мюллер, питавший слабость к своим соотечественникам, и, хотя Шлесс еще ничем не проявил себя, капрал в него верил.

А вот пятый член команды был для нас тайной. Мы почти не говорили с ним, потому что он мог изъясняться лишь на итальянском, хотя итальянцем не был. Странный парень - боялся дождей, грома, мало пил… И все же его уважали. Если он брался за пулемет, то можно было, не опасаясь, раскурить сигарету на глазах у противника. Иногда умение Ящика (так почему-то все его звали) владеть пулеметом прямо пугало. Казалось, пулемет - его продолжение, как руки или ноги… Впрочем, в легионе люди иногда становятся спецами в самых неожиданных делах.

Перед капралом лежала газета. Он подобрал ее в каком-то браззавильском баре, но я не видел, чтобы он когда-нибудь читал ее. Может, и читал, в палатке, наедине,- но мы его за этим занятием не заставали. Наверное, в газете было что-то такое, чего не увидишь и в самых забавных журнальчиках, не знаю… Спрашивать у нас не заведено… А вот то, что капрал обожает монету, знал каждый. Думаю, география и история в представлении капрала сводились к чисто экономическим понятиям: район работ, оплата и так далее. «Истинная щедрость начинается с самого себя» - вот любимый афоризм капрала.

Пообедав, француз подсел к бабинге, и я несколько раз думал, что негр вырвет у него пистолет и понадобится за француза вступиться. Но этого не произошло. А раз так, я не вмешивался. Француз знал, что делает. И, хотя надбавка за риск предполагает нечто иное, он имел право заниматься и такими играми. К тому же, несмотря ни на что, в Буассаре жил истинный легионер, легионер до смертного часа, и там, где он проходил, трава поднималась так же медленно, как под ногами голландца. А это кое-что значило.

Прихватив пару жестянок пива, я лег на разостланный плащ. Из-за веточки глянула на меня круглыми тупыми глазами крошечная древесная лягушка, и я вдруг вспомнил слова одного чудака о том, что в спокойном состоянии лягушки будто бы ничего не видят. Мир для них - сплошная голубизна, потому что лягушкам и не надо видеть ничего лишнего. Ведь даже в плохую погоду, когда все становится серым, вода продолжает сохранять голубоватый оттенок. Вот почему при появлении врага лягушка прыгает прежде всего на голубое - в воду… Конечно, есть в таком зрении крупное неудобство: находясь среди убитых насекомых, лягушка может сдохнуть от голода, потому что не видит их. Но уж если перед нею шевельнется что-либо небольшое по величине и округлое по очертаниям, она свое не упустит. Как легионер… Деньги - вот для нас голубое. Деньги - вот на что мы прыгаем в любую погоду…

Хитро посмеиваясь, подошел француз:

- Усташ, ты знаешь, какого цвета зебра?

Я понял, что он подошел совсем не за этим, но, на всякий случай, ответил, что зебра, на мой взгляд, вроде бы полосатая.

- А она белая с черными полосами или наоборот?

Я знал, что он скажет какую-нибудь гадость, и предложил:

- Обсуди это с бабингой, Буассар.

Но он был расположен поговорить со мной и вдруг сразу выпалил то, ради чего, видимо, и подкатился:

- Усташ, ты правда был в Каркахенте?

О таких вещах не спрашивают. Он об этом знал. Но мы в последнее время сошлись довольно близко, и он, наверное, решил, что наступила та стадия, когда «друзья» начинают обо всем говорить откровенно.

- Не злись,- сказал он.- Я просто вспомнил одного итальянца. Он работал на какую-то крупную газету, а может, и на Интерпол, и все время попадал в разные истории. В конце концов кончилась его эпопея плохо. Да и как ей было хорошо кончиться, если он никак не хотел понять, чем Браззавиль отличается от Венеции, а легионеры от гондольеров… Он выяснял биографии таких, как мы, Усташ, и сумел даже взять интервью у майора Мюллера.

- Зачем? - удивился я.

- Чтобы рассказать в Европе, что мы - банда. И он сказал мне, что в его списке есть некий хорват по кличке Усташ, следы которого ведут из гитлеровской Хорватии в Аргентину, в Испанию, в Конго… Недурно?.. Я, конечно, притворился, что ни о чем таком не слыхивал, но он так и не отстал от меня, все спрашивал и спрашивал, будто ты ему уже родственником стал, так долго он тобой занимался. С той поры, как ты был с хорватами, которые тренировались в Каркахенте…

- Чего он еще хотел?

- Узнать, как ты «докатился до легиона». Это его слова… Несколько лет назад ему удалось добраться до испанского поселка Бенинганим, недалеко от Каркахенте, в котором, как он выяснил, есть военные лагеря усташей, готовящие спецов для террористических актов против Югославии. Я потому и спрашиваю, Усташ, что мне непонятно - если нет такого государства Хорватия, исчезнувшего вместе с третьим рейхом, то каким образом существуют в Испании военные лагеря хорватов?

- Эти ребята - иммигранты,- нехотя пояснил я.- Их немного, и они занимаются только спортом.

Он захохотал уже откровенно:

- Конечно, спортом! Я тоже им занимался, а однажды упал и разбил лицо. Только это было в другом спортивном лагере, и там развлекались не хорваты, проворонившие свою страну, а свободные французы. Впрочем - француз, хорват… Какая разница?..

Я внимательно посмотрел на его расписанное шрамами лицо и терпеливо повторил:

- Буассар, болтай с бабингой или с ван Деертом. Меня от таких разговоров тошнит.

Но в принципе француз был прав. Мне некуда возвращаться… Разве что в тот же Брюссель, чтобы на террасе кафе дождаться нового ангажемента…

- Брось!-утешил меня француз.- Я не собираюсь копаться в твоей биографии. Да и итальянец не будет. Он утонул в озере Альберта… Несчастный случай… Подробней об этом тебе может рассказать ван Деерт. Он за это дело премию получил, а майор Мюллер лично потрепал его по плечу…- Буассар помолчал и вновь начал нудить: - А вообще макаронник много интересного рассказал… Об усташах, например… Человек, который основал партию усташей - ты ведь был ее членом? - Анте Павелич, я запомнил это славянское имя, однажды представил в споре с противниками великолепное доказательство своей силы - вазу, полную человеческих глаз. Ван Деерту это ужасно понравилось. Жаль, что тебя тогда не было в Браззавиле, ты бы тоже мог услышать обо всем этом…

- Если бы Гитлер не проиграл войну,- заметил я хмуро,- я вообще не шлялся бы по черным Конго. Проиграли все, кто поставил на Гитлера, не я один. Но я хочу всплыть, Буассар, вот почему я здесь, и тебе ведь Не надо это объяснять, правда? И забудь, что я усташ! Я лишь по кличке - Усташ! А настоящие усташи не бродят по Африке, они готовятся вернуться в Хорватию с оружием в руках. Это Хефер, Илич, Любурич, Вранчич, Ровер. Они разбежались по всему миру, растеряли все, что имели, и все-таки все еще на что-то надеются. А я но надеюсь. Вот почему я не с ними. Я сам по себе. Мне нужны деньги, чтобы забыть и об усташах и об легионерах!

Я, правда, так думал. В мои годы не тешат себя иллюзиями.

- Бабинга! - заорал я.- Пива!

Буассар молча вскрыл принесенные негром жестянки, и мы выпили. А потом стали говорить о работе. Без патетики, не упирая на то, что мы - малиновые береты, рейнджеры и, как там еще? - ах, да! - белые великаны! И совсем, было, успокоились, как в невидимом, закрытом непроницаемыми и душными зарослями небе раздался рокот, перешедший в свист, и мы привстали, пытаясь понять, чей самолет выпевает свою лебединую песню… Свист перешел в рев, близкий, давящий, страшный… Отдалился… А потом грохнул взрыв, и эхо долго, раскатами, пробивалось к нам сквозь одеяло леса.

- Кто-то из верхних,- сказал Буассар.- Не завидую.

Я его не слушал. Я увидел, что из палатки выглянул

Ящик. И такой ужас был написан на его плоском измученном лице, что я повернулся - увидеть, что его напугало… Ничего!.. Я опять посмотрел на него, но он уже пришел в себя и медленно шагал к палатке капрала. Трус, решил я. Что с того, что он умеет пользоваться пулеметом? Все равно трус!

- В машину! - рявкнул, выглядывая из палатки, капрал.

Обязательность - это тоже недостаток нашей работы. Но в таких случаях возражать нельзя.

Через несколько минут все, кроме Ящика, остававшегося с бабингой в лагере, попрыгали в «джип». Припоздавший француз толкнул немца, и тот грубо выругался.

Мы ехали и гадали - получим что-нибудь от вылазки Или нет? Спасти пилота - за это полагалась крупная премия… Ну, а если там остались лишь трупы, всегда можно что-нибудь найти и в их полуобгоревших комбинезонах. В этих делах мы толк знали, потому что ни один из нас себя не обманывал - не делятся с живыми только живые. А вот мертвые с живыми всегда делятся…