Орден Святого Георгия

Глава 22

А вот теперь самое главное — выдержать паузу. Глубокомысленную, многозначительную. Как раз из тех, когда тишина содержит уже не угрозу и тоску, а возможности. Пусть не поражающие воображение, даже не в полной мере заманчивые, но хоть какие-то. И уж точно куда лучше тех, на которые по-хорошему стоило рассчитывать.

Сидоров думал… точнее, пытался. А на деле просто бултыхался в котле собственных надежд и страхов, по очереди разглядывая нас с Геловани. Но если на его сиятельство бедняга смотрел со страхом, то во мне явно видел чуть ли не спасителя. Того, кто может помочь. Вряд ли простить — рассчитывать на такой исход было бы слишком наивно даже для простодушного солдата. Однако понять я его мог — а он в свою очередь нутром чуял того, кто сам не раз поднимался из разбитых укреплений. И шел в штыки, бросая на японские пулеметы хрупкую и беззащитную плоть.

Рыбак рыбака, как говорится…

Плохой полицейский, хороший полицейский. Голливудская классика в соответствующем году антураже. Может быть, Геловани даже нарочно подыгрывал, заставяляя Сидорова проникаться ко мне все большим доверием.

Не спугнуть бы.

— Подумай сам, Матвей Иванович, — осторожно начал я. — Мы на князя твоего и так уже давно зубы точим. И дела у него за плечами такие найдутся, что волосы на голове дыбом становятся. С тобой, без тебя, а догрызем мы его.

— Попробуй тут догрызи. — Сидоров опустил голову. — У благородных силища. Деньги, адвокаты всякие, да и знакомства нужные найдутся. А за простого человека заступиться некому. Выйдет князь сухим из воды — тогда мне не жить. А не выйдет — та же беда получится, у него руки длинные. Хоть из ссылки, хоть с каторги, хоть бы и с того света достанет.

Уже неплохо. Сидоров все еще мялся и нервничал, но больше не упирался ни в преданность господину, ни в страх. Начал мыслить, просчитывать варианты. Правда, хороших для себя пока что не находил.

Ничего, поможем.

— Кто кого достанет — это мы, Матвей Иванович, еще поглядим, — улыбнулся я. — И руки князю укоротим, если придется. А у тебя, служивый, и выбора то особого нет: хоть всю вину на себя возьми, все равно спросят — как так вышло, что мы про его светлость Александра Владимировича всю подноготную знаем. И тогда и тебе на каторге жизни никакой не будет, и Прасковью твою отыщут и… — Я многозначительно провел пальцем по горлу. — А кто ей в селе поможет, если лихие люди пожалуют? Избу сожгут, а саму застрелят, а то и похуже чего.

— Не дам! — Сидоров сжал кулаки. — Сам на пороге лягу, а к Прасковье не пущу!

Похоже, нарисованная мною картина оказалась весьма достоверной. А утопающее в страхе за сожительницу воображение тут же дополнило ее красочными и жутковатыми подробностями.

— С каторги ты Прасковью не спасешь, Матвей Иванович, — вздохнул я. — Но вот если свидетельствовать против князя все-таки решишься — тогда другое дело. Тогда мы поможем. Больших грехов за тобой нет: убить никого не убил, только, считай, винтовку у графини с дачи украл, но за такое вешать не станут. А если мы с его сиятельством лично к государю обратимся, может и помилование выйдет — за заслуги.

Я осторожно покосился на Геловани — проверить, не перегнул ли палку, наобещав бедняге-Сидорову чуть ли не с три короба. В моем мире в подобном случае признание скорее выбили бы угрозами или пытками, да и в этом дело вряд ли обстояло иначе. Я и сам вряд ли стал бы стесняться подобных методов, если придется, но чуйка подсказывала, что давить сверх меры не стоит: отставной солдат, бывший фронтовик наверняка умеет терпеть боль. И ничто не помешает ему отказаться от своих слов потом, когда Меншиков, наконец, окажется в суде.

Если вообще окажется.

— А князя ты, Матвей Иванович, не бойся. Недолго ему осталось на воле ходить. За такие дела государь дворянского достоинства лишит. И если не повесит, то отправит, куда Макар телят не гонял. И друзей у его светлости тут же поубавится. А чтобы ты совсем уж ничего не боялся, — Я оперся ладонями на стол, подался вперед и почти шепотом продолжил, — я лично к градоначальнику обращусь, чтобы и тебе, и Прасковье твоей новые документы выправили. Избу в Ставропольской губернии купим, денег дадим — горя знать не будете. И никакой князь не найдет — вот тебе мое слово офицера.

Геловани толкнул меня коленом под столом и многозначительно закашлялся. То ли оттого, что не считал даже гвардейского поручика настоящим офицером, то ли потому, что я ступил на слишком уж тонкий лед. Разумеется, никакой программы защиты свидетелей в тысяча девятьсот девятом году не было — да и быть не могло. Ни в Российской Империи, ни в Европе, ни в прогрессивных по нынешним временам Соединенных Штатах. И в этом мире, и в моем старом.

Зато сделки с Фемидой в обоих существовали едва ли не дольше, чем законы и сама судебная система — так что от замечаний вслух Геловани все-таки воздержался.

— Слово офицера?.. — робко переспросил Сидоров.

На мгновение мне вдруг стало смешно — взрослый мужик и ветеран войны будто превратился в мальчишку-беспризорника, которому пообещали калач и золотой империал за явно копеечную услугу. И теперь смотрел на меня чуть ли не как на всемогущее божество, снизу вверх, хотя и сам роста был немалого.

Не хватало только прослезиться и жалобно спросить — дяденька, а вы точно не обманете?

— Мое тебе честное и благородное слово, Матвей Иванович, — проговорил я, чеканя каждый слог. — Так что подумай, надо ли тебе за князя страдать. Ты по его указке чуть грех на душу большой не взял, а он вон как решил.

— Да уж… Я и подумать не мог, что так выйдет, ваше благородие. — Сидоров сдвинул брови и шумно выдохнул через нос. — Сам ведь из грязи вытащил, можно сказать, приблизил. В усадьбу, в покои барские приглашал даже.

— Как родного принимал, — будто бы невзначай ввернул я.

Сидоров промолчал, но от него снова буквально шибануло злобой, горячей и концентрированной. Видимо, мне удалось-таки наступить на больную мозоль так, что это не выглядело ни обманом, ни грубой и безыскусной подначкой.

Я никогда не считал себя по-настоящему хорошим психологом — для этого требовалась бы по меньшей мере душевная организация потоньше. И обильная практика интриг, которым попросту неоткуда взяться посреди полей сражений, на которых я провел если не половину нечеловечески долгой жизни, то треть уж точно. Война вообще не слишком-то располагает к сложной рефлексии и умению считывать крохотные движения чужой души.

Но природные талант и чуткость вполне может заменить самый обычный опыт. Особенно когда его набирается не одно столетие. Так что кое-что в людях я все-таки смыслил — поэтому и смог «раскачать» Сидорова и вывести на нужные нам сейчас эмоции. Не знаю, считал ли он себя другом Меншикова, надеялся ли однажды стать признанным наследником рода или хотя бы своим человеком в семье — обида от мнимого предательства оказалась настолько сильной, что без особого труда перебивала не только собачью преданность господину, но и страх перед всемогущим аристократом.

— Буду, — буркнул Сидоров. — Буду свидетелем, ваше благородие. Раз он так — и я за этого сына собачьего в петлю не полезу.

— Вот и правильно, Матвей Иванович. — Я сделал знак Дельвигу. — Сейчас его преподобие нам выдаст бумагу с пером — и все сразу запишем.

Страховка никогда не бывает лишний. Конечно же, на судебном заседании — если до него вообще когда-нибудь дойдет дело — живой свидетель куда лучше самой толстой и убедительной папки с показаниями. Но в последнее время случаи скоропостижной кончины важных свидетелей уже имели место, так что рисковать не хотелось. Если колдун и его свита в очередной раз сыграют на опережение, у нас будет хоть что-то.

Впрочем, делиться подобными мыслями с Сидоровым я и так не собирался — бедняге и без того хватало сомнений. Не то, чтобы он успел пожалеть о своих словах, но совместные с Меншиковым прегрешения расписывал явно без охоты, то и дело озираясь то на меня, то в сторону двери, будто сюда прямо сейчас мог вломиться разъяренный предательством князь.

Грамотность у Сидорова тоже хромала, причем на обе ноги разом. Ее хватило только поставить закорючку и изобразить рядом что-то отдаленно похожее на фамилию и инициалы. Все прочее изливал на бумагу Дельвиг — из нас троих у его преподобия оказался самый изящный почерк. Дело двигалось уверенно и в высшей степени аккуратно, но неспешно, и в какой-то момент я даже перестал слушать и выбрался из комнаты наружу — проветриться. И заодно сообразить, что именно мы собираемся делать дальше.

— Ну ты даешь, поручик… Уши бы оборвать по-хорошему за такое надо — да победителей не судят.

Геловани зачем-то вышел следом — видимо, тоже уже успел устать от сбивчивого рассказа, который Сидоров все время норовил то увести в сторону охоты, то начинал гонять по кругу, сам забыв, на каком месте остановился.

— Не надо, ваше сиятельство. — Я на всякий случай прикрыл уши руками. — Сейчас Антон Сергеевич все напишет, а с такими бумагами можно хоть к градоначальнику, хоть к обер-прокурору в Синод, хоть к его величеству лично.

— Бумаги хорошие выйдут. — Геловани задумчиво кивнул. — А вот остальное… Документы выправим, избу купим — больно лихо ты, поручик, казенными деньгами распоряжаешься.

— Да и ладно, — отмахнулся я. — Не выделят — из собственных средств изыщу.

— Я смотрю, ты на государеву службу не за длинным рублем пошел, поручик.

— Никак нет. — Я развел руками. — Все для отечества.

— Знаем мы таких бессребреников, — усмехнулся Геловани. — Сегодня так, а завтра и чин, и орден потребуешь — и попробуй тут не дай… Впрочем, дело твое.

— Так я ж для общего дело, ваше сиятельство. — Я осторожно заглянул в комнату, где его преподобие продолжал трудиться над признаниями Сидорова. — С такими аргументами и в суд можно, и слежку установить. Уже по правильному, с высочайшего дозволения.

— Слежку, пожалуй, и дадут. А вот в суд пока рано. — Геловани чуть сдвинул брови. — Жиденькие аргументы. Одних показаний отставника, хоть бы и с георгиевским крестом — маловато будет.

— Ну… Зато я знаю, где раздобыть еще. — Я на мгновение задумался. — Только выделите мне автомобиль. И, желательно, не тот, на котором мы сюда приехали.

— У Антона Сергеевича возьмешь, — буркнул Геловани. — Тебе зачем?

— Надо, Виктор Давидович.

Делиться планами я пока не собирался. Во всяком случае, не раньше, чем в голове полностью созреет сценарий небольшого спектакля, который я приготовил для колдуна и его шушеры. Наверняка за нами уже наблюдали — может, с того самого момента, как мы с его сиятельством заботливо упаковали в «Фиат» упрямо огрызающегося Сидорова. Информация тут же ушла по цепочке и за несколько часов просто обязана была добраться до самого верха.

А значит, свидетеля постараются убрать. Или убойной порчей, наведенной точно в цель, или по-старинке — подстрелят на выходе из собора. И единственный способ избежать этого… Впрочем, забегать так далеко вперед еще рано. Для представления мне непременно понадобится еще одно действующее лицо, и это самое лицо еще придется убедить искупить благородным риском прошлые грехи перед отечеством.

И все же что-то подсказывало — ее сиятельство непременно согласится.