Глава 17 Плавни Лонгары

Гибель "Стремительного". *

Уткнувшись носом в песчаную речную отмель, в последних лучах заходящего солнца медленно догорала новенькая, ещё со свежей голубой краской на бортах купеческая лодья. "Стремительный" — ещё читалась выведенная чёрной краской чёткая, каллиграфическая надпись на её правой скуле, но подбирающийся к названию огонь грозил вскоре полностью скрыть последнее имя сгорающего в огне судна.

— Что у них всё за названия какие-то, — ханженски вздохнула княжны. — Этот "Стремительный", предыдущий был "Быстрый", ещё до этого был "Резвый". Не находите что это довольно однообразно, — повернулась она к молчаливо стоящим у другого борта амазонкам. — Эти ключовские бандиты такие банальные.

Казалось, княжна никак не могла оставить в покое безразлично стоящую по правому борту небольшую молчаливую группу амазонок. Ей так и хотелось хоть чем-нибудь их да зацепить. Потому и приставала она весь вечер к ним с разными, совершенно дурацкими предложениями.

Вот и сейчас она с удовольствием озвучила очередное.

А не вздёрнуть ли нам ещё парочку этих бродяг на их же рее?

Нет, — сожалеючи поцокала она язычком. — Не успеть. Палуба уже занялась. Зато какой воздух, — княжна с силой втянула в себя вечерний речной воздух, наполненный речными ароматами и запахами горелого человеческого мяса вместе со смолистым дымом горящего корабля.

Как пахнет, — мечтательно закатила она глаза. — Люблю жареное мясцо с дымком, — довольно двусмысленно пошутил она.

Это двадцатый, — намекающее кивнула она в сторону пожара. — Остался ещё один — последний! Неужели и в этот, последний раз вы пальцем о палец не ударите чтоб мне помочь. Всё сама, да сама…

Княжна с откровенно ханженским видом тяжело вздохнула.

А я ведь так могу и обидеться, — она сделала мордочку обиженной маленькой девочки на своём хорошеньком личике.

Не добившись даже этим никакого отклика с противоположной стороны лодьи, она агрессивно перешла в наступление.

Жду вас сегодня вечером после заката на моей командирской лодье, — чуть ли не проворковала она, хриплым, сексуальным голосом.

Изображать у себя в голосе командирские интонации, при разговоре с подчинёнными ей амазонками, она считала ниже своего достоинства. Десяток больших речных лодий за её спиной, битком набитых мающимися от безделья вооружённым до зубов рыцарями, готовыми по одному мановению её руки расправиться с любым неугодным ей человеком, служил веским гарантом того, что её послушаются при любом обращении. А три одинокие небольшие гоночные лодьи, только изображавшие видимость присутствия здесь Речной Стражи амазонок, к тому же зажатые со всех сторон большими боевыми лодьями рыцарей, были веской причиной их полной и безусловной лояльности и послушания.

Ну а то, что в бою не всё решало одно лишь численное преимущество, она пока что ещё до конца не понимала.

Так я жду, — кокетливо подмигнула княжна Таре.

Командира амазонок Тару из Сенка явственно передёрнуло.

Заметив это, княжна весело, звонко рассмеялась.

Следующее позднее утро мало чем отличалось от предыдущего вечера.

Ушкуй, жарко пылающий ярким пламенем, чёрным против стоящего уже чуть ли не в зените солнца, приткнувшийся носом к песчаной речной отмели в какой-то глухой, Богом забытой речной протоке, весело догорал. Сухое, выдержанное дерево, в отличие от предыдущих купеческих лодий, горело на удивление ярко и практически бездымно. И только в этот раз в воздухе, в отличие от предыдущего вечера, ничем кроме смолистого запаха горящего хвойного дерева не пахло. Команда с этого последнего, двадцать первого по счёту ушкуя, бросив горящий погибающий корабль, скрылась где-то в плавнях, оставив победителям всю радость крайне сомнительной победы.

Княжна невольно поймала себя на мысли что испытывает от того нешуточное облегчение. Кто бы мог подумать, что какие-то жалкие речные пираты, или как они сами себя называют — ушкуйники, могут оказать такое жестокое сопротивление. Настолько жёсткое и кровавое, что даже её рыцари, насколько уж считали себя мастерами абордажа и ещё неделю назад буквально с охоткой гонявшиеся по реке за торговыми лодьями из Старого Ключа, предпочли с этим бешеным пиратом больше не связываться. После потери только за сегодняшнее утро двух больших боевых лодий вместе со всем экипажем и абордажной командой, буквально за час растерзанных одиноким ушкуем в клочья, они вернулись к своей старой, проверенной тактике, издалека забрасав последний ушкуй двухвёдерными горшками с горящим нефтяным составом. И пока злой ушкуй полностью не сгорел, уткнувшись носом в песчаную отмель, даже и близко к нему не приближались, такого, даже брошеный экипажем ушкуй нагонял на них страха.

Ещё самое первое, самое короткое знакомство с ушкуйниками из Старого Ключа в самом начале погони, быстро научило княжеских рыцарей уважительно относиться к противнику, и потом в стычках с ними они стараться использовать исключительно артиллерию, не вступая в прямое соприкосновение. Слишком в последнем случае оказывались велики потери среди рыцарей.

И надо сказать что подобная тактика тут же дала результат. Количество лодий из этого города на реке резко сократилось, а безценные жизни её рыцарей больше не подвергались столь суровому испытанию.

С сожалением княжна должна была себе признаться, что уровень воинского мастерства, а главное, как она теперь твёрдо знала — нежелание речных пиратов оказаться в колодках на рабских торгах Западного или Северного Приморья, приводило к столь жёсткому, доселе невиданному сопротивлению. Вырванное пытками из уст немногих выживших при гибели своих кораблей ушкуйников подобное признание объясняло причины столь жёсткого сопротивления, но ничего не меняло в существующем раскладе. Прямые военные стычки с ушкуйниками, рыцари раз за разом неизменно проигрывали.

Это было что-то невероятное. Теперь, чтобы не платить такую непомерную цену, княжна вынуждена была воспользоваться своим преимуществом в артиллерийском вооружении боевых речных лодий и издалека, с безопасного расстояния расстеливать из требушетов и сжигать корабли этого гнусного города, даже не пытаясь разобраться кто перед ней, ушкуйник, или обычный купец. Все теперь шли под одну гребёнку.

А расстреляв издалека корабль, потом можно было безопасно подобрать спасающийся вплавь экипаж. Уже без столь кровавых, немыслимых потерь. Но…, к сожалению и без обещанной рыцарям богатой добычи. Жалкие несколько монет, вырученных за проданный работорговцам экипаж какой-нибудь купеческой лодьи — жалкие гроши по сравнению с ранее ожидаемой добычей.

Княжна опять недовольно поморщилась своим мыслям. Последний, двадцать первый ушкуй из Старого Ключа был самым ярким подтверждением правильности выбранной ранее тактике. И можно даже сказать — самым горячим подтверждением.

Двести человек из её рыцарского отряда, из них не менее пятидесяти полноценных, опоясанных рыцарей, великолепно подготовленных и с детства обученных всяким воинским премудростям воинов… Её потери только за одно это утро. Только за один поганый ушкуй.

— "Отдать за одну вшивую пиратскую лодью пятьдесят рыцарей? Или, как они их здесь называют — за ушкуй?" — Княжна снова нервно передёрнула плечиками. Это была чудовищно высокая плата. — Проклятые новички, — пришла злая мысль. — Заявились накануне и вместо того чтобы разобраться, бросились сразу за добычей. Вздумали отличиться. Отличились!"

Простой, привычно знакомый абордаж, вылившийся в столь чудовищные, невероятно кровавые потери. Пятьдесят рыцарей… И это, не считая ещё и вспомогательного отряда в сто пятьдесят оруженосцев и простых кнехтов. Плюс две большие боевые речные лодьи с экипажем в двадцать душ на каждой. И за что?

За какой-то небольшой пиратский ушкуй с обычным экипажем в двадцать пять голов каких-то ушкуйников.

И хоть на ушкуе явно был намного больший экипаж, это ничего не меняло.

Слишком высокая, несоразмерно высокая цена за одну какую-то лодку, к тому же сгоревшую.

Княжну прошиб холодный пот. Такая слава, таких побед, с такими потерями за какую-то малую пиратскую лодью была ей не нужна.

Она с содроганием вспомнила как пиратский ушкуй, быстро расправившись с двумя зажавшими её в клещи княжескими боевыми лодьями, уже праздновавшими победу, буквально одним могучим, стремительным рывком бросился к её лодье, намереваясь уже её взять на абордаж. И как ей просто чудом удалось в последний момент вильнуть в сторону, и пользуясь чуть ли не двойным преимуществом в количестве гребных вёсел, с трудом разорвать с пиратом расстояние. И как ушкуй потом раз за разом упорно пытался подойти к ней на сближение. И лишь значительное численное преимущество теперь уже всей её боевой эскадры в требушетах, буквально сплошным горящим дождём забросавших горящей нефтью пирата, вынудило капитана этой лодьи выкинуть её уже горящей на песчаную отмель.

— Ушкуй! — княжна буквально выплюнула из себя ненавистное слово. — Пират!

Она оказалась и в этот раз права. Им опять попался ненавистный ушкуй. Среди жирной безопасной плотвы она внезапно нарвалась на щуку. На того самого пирата, люди которого ещё в самом начале преследования взяли с её рыцарей столь же несоразмерно высокую цену кровью.

Но в этот раз она оказалась умнее и несмотря на настойчивые требования своих капитанов, воодушевлённых лёгкостью последних побед над купцами, запретила этим дуракам под страхом смерти даже близко приближаться к ушкуям. И всё равно нашлись два дурака, не послушались. За что сегодня страшно и поплатились.

Что она права в понимании того кто ей сейчас попался, княжна поняла только потому что в этот раз пленных не было. Поняв что рыцарские лодьи упорно избегают схватки, предпочитая издалека забрасывать его ушкуй камнями и горшками с горящей нефтью, капитан уже горящего ушкуя не стал упорствовать и принял единственно правильное в его положении решение. Он направил горящий ушкуй на отмель и бросив корабль тем спас экипаж.

Непривычное решение, совершенно нехарактерное для местных купцов, жадно, до последнего держащихся за своё имущество. И именно поэтому княжна сразу поняла с кем она сейчас имеет дело. Её пробила нервная, злая дрожь. Опять эти земляне. Теперь уже на воде.

Оставался другой путь — попробовать попытаться взять их на суше, для чего у неё были специально подготовленные люди.

И тут у княжны произошёл первый серьёзный сбой. Тем же вечером, на совещании, посвящённом разбору произошедшего и постановке новой задачи, она решительно потребовала от своих ловцов наземного поиска. И неожиданно наткнулась на не менее решительное и неожиданно жёсткое, вплоть до открытого бунта нежелание её людей безропотно, быстро выполнять именно это её распоряжение.

Они боялись!

Эти скоты боялись какого-то Паши-ушкуйника.

Княжна поняла что допустила ошибку, сказав им с кем они имеют дело. Ничего не говорящее ей имя какого-то землянина Павла, ушкуйника и пирата, видимо слишком много сказало её людоловам. И они отказались. Отказали Ей! Все!

Скоты!

Поняв с кем в этот раз им предстоит иметь дело, её люди испугались.

Княжна брезгливо поморщилась. Какой-то неизвестный Паша-ушкуйник, как они все его боязливо, с опаской называли. Только по имени — Паша. И этого вдруг оказалось для них достаточно.

Княжна неверяще покачала головой в ответ на свои мысли. Это имя ей ничего не говорило. До сего дня она о нём ничего не слыхала. Но, оказалось, что не слыхала только она.

"Недоработка, — недовольно подумала княжна. — Серьёзная недоработка дядюшкиных спецслужб. Надо будет исправить, — сделала она себе зарубку на память. — А лучше всего создать свою собственную службу, чтоб в случае чего не на кого было бы кивать".

Ей вспомнились длинные ряды сундуков с записями по всем потенциально опасным для княжества персонам. С самыми подробными и детальными описаниями. Не раз уже выручавшие её в делах, они оказывается были далеко не полны. Выходило что надо было взять на учёт ещё и так называемых ушкуйников, а не только лишь князей и баронов, всех по её прошлому мнению потенциально опасных конкурентов. Иначе, в следующий раз опять можно было наткнуться на что-либо подобное.

А не иметь полных сведений об интересующих её лицах княжна очень не любила. Подобное пренебрежительное отношение к информации об опасных людях грозило в делах всяческими неприятными неожиданностями.

У княжны болезненно сжалось сердце. В этих списках был теперь и её Генрих….

Но все эти мысли были сплошной лирикой, не стоящей пока её внимания. Следовало сосредоточиться на текущих делах. Следовало устроить парочку показательных казней для устрашения непонятно чего испугавшихся людоловов, чтобы оставшиеся сразу стали покладистей.

Расчёт её полностью оправдался. Не прошло и получаса когда тела двух самых непослушных закачались на верхушке мачты, как забуксовавшее было дело с поиском скрывшихся в плавнях ушкуйников, стронулось с места.

Сказать что от всей этой истории княжна была в бешенстве — плохо и неточно передать её нынешнее состояние, в котором она пребывала. И если бы её ловцы перед ней не повинились, то она вполне могла бы остаться без своих специально подготовленных людей. Что ещё более бы ухудшило и так не слишком-то хорошее нынешнее её настроение.

Развлечения амазонки… *

— И долго ты ещё намерена развлекаться? — флегматичный голос Варьи над правым ухом вывел Тару из созерцательно-умиротворённого настроения.

— До бесконечности, — с лёгкой улыбкой на губах Тара бросила в её сторону весёлый, искрящийся смехом взгляд. — Тебе что-то не нравится?

— Стража так не работает, — угрюмо отрезала та.

— Стража работает так, как ей скажет её начальница, — враз заледеневшим голосом отрезала Тара. Её тихий, безцветный голос казалось мог бы заморозить даже ледяную глыбу. Однако Варья, старый, битый не в одном сражении ветеран, лишь раздражённо поморщилась. Игры голосом её начальницы на неё не действовали.

— Может всё же объяснишь?

Девочки поговаривают что ты под кого-то прогнулась. Поговаривают, что тебя чем-то купили, что ты не трогаешь никого из того города.

— А эти дуры не поговаривают, что командир в этом походе княжна Лидия Подгорная? — с откровенной насмешкой в голосе поинтересовалась Тара.

— Этим, якобы дурам, уже скучно который день наблюдать как какой-то тупой, без фантазии мужик дурит голову одной из наших сестёр. Этот Паша-ушкуйник ловкий мужик, однако. Девочки поговаривают что ты с ним знакома?

Чуть повеселевший голос Варьи чётко показал, что до той начало постепенно доходить что происходит. Ей оставалось лишь убедиться в том окончательно.

— Наследная княжна Подгорного княжества не наша сестра, — окончательно развеяла Тара последние сомнения амазонки. — И даже не друг, и не союзник, не смотря на всё сейчас происходящее.

Она наш враг.

И именно это передай нашим сёстрам, — Тара чётко акцентированным голосом жёстко выделила последнее слово. — Князья Подгорные никогда не были, не являются и никогда не будут являться нашими союзниками. Ни сёстрами, ни братьями, ни друзьями. Никем, кроме старых, смертельно опасных врагов.

Медленно развернувшись, она внимательно посмотрела в глаза замершей в неподвижности своей помощницы. Добившись этим полной сосредоточенности и настороженного внимания собеседницы, она тихо продолжила:

Девочки должны раз и навсегда уяснить себе что в политических раскладах на судьбу Правобережья Северного Стрыя, Подгорное княжество всегда было, есть и всегда будет нашим стратегическим противников, как бы нас не убеждали в обратном некоторые подкупленные чиновники из Высшего Совета.

А тот мужик, которого ты только что помянула, и тот город, имени которого названо здесь не будет, для нашей вольной республики значит намного больше, чем все княжны во всех княжествах вместе взятые. Он один из немногих городов на континенте, который мог бы быть нашим союзником. И в скором, неизбежном столкновении с Подгорными князьями, и в столкновении с имперскими легионами, с которыми мы вот, вот схлестнёмся на границе. У нас не так много друзей, чтобы с ними ещё и ссориться, как к этому нас старательно подталкивают некоторые продажные твари из Совета.

Время союза с Империей кончилось. Хотя, по чести сказать, его никогда и не было.

И не потому что нам это не надо. А потому что это не надо Империи. А теперь там новые, недавно дорвавшиеся до власти кланы требуют себе всего нового. Требуют уже сейчас. Новых земель, новых рабов, новых рудников, заводов, полей, лесов… Всего того, чего нет у них или мало в Империи. Но что есть у нас.

И у Левобережцев, — тихо добавила она, внимательно наблюдая за реакцией своего секретаря.

Похоже было, что она наконец-то решила проверить своего старого товарища на верность. Подобные крамольные мысли, ставящие под сомнение сами основы политики Верховного Совета Амазонии на союз с Империей, были опасны.

— Решилась таки, — криво поморщилась Варья. — А я уж думала ты мне никогда не скажешь, — недовольно проворчала она.

Увидев настороженную реакцию Тары, она с тяжёлым вздохом пояснила.

Давно я поняла в какую сторону ты гнёшь. Мы с девочками не раз за последнее время обсуждали твои странные выкрутасы. Многое нам казалось странного в твоём поведении последнего времени. Но лишь до того момента, пока не поняли куда ветер дует.

— Кто? — сухим, невыразительным голосом полюбопытствовала Тара. Казалось, слова, сказанные её помощницей никак не заинтересовали её.

— Всех ты знаешь, могла бы и не спрашивать, — криво усмехнулась Варья.

Дуя Колченогая; Кара, тебе хорошо известная; Сова Слепая… Тебе продолжить?

— Старая гвардия, — тихо и задумчиво проговорила Тара. Глядя в пустоту перед собой, она мысленно перебирала дальнейший список. — Все с кем начинала…

Сорок человек? — с коротким смешком уточнила она.

— Как ты догадалась, — с дурашливым удивлением широко распахнула глаза Варья.

— Старая гвардия. Ветераны.

— Стареть не стареют, а с тёплых толчков снимают, — проворчала сердито Варья. — Тебя не интересует ещё кого турнули?

— Знаю, — тихо проворчала Тара. — Всё знаю. Все наши люди в управлении снабжения легиона. Всех выгнали, всех до единого.

— Ишь ты, — непонятно как-то мотнула Варья головой. — Точно подсчитала. И что делать будешь?

— А вот об этом я пока помолчу, — зло оскалилась Тара.

Заметив хорошо знакомый кривой оскал любимой начальницы, Варья совсем успокоилась. Такие улыбки для врагов Тары кончались всегда одинаково — расстрельной ямой. Или шёлковым шнурком на изящную женскую, или крепкую мужскую шейку.

Очередное утро для всех началось со звука одиноко горна, тоскливо разливавшегося над тихой речной гладью. Было ещё слишком рано, чтобы ветер с реки погнал волну и за плеском волн ничего бы не было слышно. Пока что на реке стояла утренняя тишь. И умиротворённую утреннюю тишину нарушал лишь тоскливый звук одинокого горна.

Что происходит на княжеской лодье до амазонок дошло не сразу. Подвело то, что с командной лодьи княжны не доносилось ни звука. И лишь по странному, непонятному шевелению на палубе, поначалу не привлёкшему к себе внимание амазонок, и по вывешенной на высокой одиночной мачте лодьи гирлянде повешенных, до них наконец дошло, что княжна снова занялась своим любимым развлечением.

До этого у них между собой уже был один, достаточно резкий разговор, в котором командир Речной Стражи Тара из Сенка в достаточно резкой, грубой, а главное официально ультимативной форме потребовала от Подгорной княжны прекращения практикуемых ею издевательств над пленными, как не соответствующих нормам воинского поведения. Но, похоже, добилась этим только прекращения демонстративных, прилюдных пыток и перенесение их в трюм лодьи, подальше от чужих глаз.

А сейчас, похоже, княжна опять вернулась к ставшей уже привычной ей практике буйных развлечений. Видимо, подошедшие этой ночью ещё десяток лодий с нанятой ею недавно в своё войско буйной рокошской шляхтой, известной своими неукротимыми зверствами над мятежными селянами, придали ей дополнительной уверенности, мгновенно привёдшей к нарушению княжной всех устных договорённостей.

Впрочем, даже если бы это были и письменные обязательства, вряд ли бы она потрудилась следовать им. Вооружённая до зубов банда рыцарей за её спиной придавали ей внутреннюю уверенность в собственных силах.

А может и удача, прошлой ночью повернувшаяся наконец-то к княжне своим изменчивым лицом, когда её людоловы перехватили в плавнях какую-то небольшую группу купцов с разбитых ею ключовских лодий.

Буквально уже через пять минут в сторону княжеской лодьи от амазонок устремилась малая дозорная шлюпка, где на носу устроилось весь командный состав Стражи, пожелавший выяснить что происходит, подкреплённый ещё одной шлюпкой с парой десятков лучниц, обычного охранного сопровождения.

То что столь малое сопровождение было ошибкой до Тары дошло слишком поздно, когда ничего изменить она была уже не в силах.

— Хорошо играет, стервец, — невольно заметила княжна.

Стоя у края борта лодьи, она с лёгкой, мечтательной улыбкой на губах слушала разливающуюся по тихой глади утренней реки музыку одинокого горна.

— Поймаю, будет у меня персональный музыкант. Будет мне по утрам под окнами играть, — мечтательно глядя вдаль, заметила она. — На рассвете. А вечерами…

— Хватит! — оборвал её мечты чей-то резкий, скрипучий голос

— Опять амазонки, — ханженски поморщилась княжна оборачиваясь. — Так и знала что тут же прибегут.

— Хватит казней! — оборвала её разглагольствования стоящая за её спиной Тара — Ты втягиваешь нас в свои грязные дела, а это нам ни к чему.

— Да и не простят. Такое…, - на миг прервалась она, сверля княжну бешеным, злым взглядом. — Такое не прощают.

Тихий, искренне весёлый смех был ответом.

— Пришли, — тихо рассмеялась она в ответ. — Быстро же вы прилетели. Стоило только висячим флажком помахать.

— Плевать! Мне ли бояться. Мне ли на каких-то нищих босяков обращать внимание, — снова искренне рассмеялась княжна.

— Надо быстрей с этим Пашей кончать, — мгновенно перестраиваясь, уже чисто по деловому заметила она. — Нас ещё ваши лошади ждут. Табуны, как я понимаю, вы уже упустили. Теперь мне придётся навёрстывать.

— Придётся оправдать оказанное мне доверие, — с откровенно презрительной усмешкой бросила она последний взгляд на Тару, отворачиваясь.

— Мы теперь знаем где они. А если поторопимся, то всё отберём обратно.

— Ты похоже забыла что уже дважды была в их руках, — тихо и мстительно проговорила амазонка в спину вздрогнувшей от неожиданности княжны. — Не суетись… под клиентом…

Молча развернувшись, княжна несколько долгих мгновений смотрела прямо в глаза Тары. А потом неожиданно весело и легко рассмеялась.

— А ведь ты завидуешь… Или боишься? — тихо посмеиваясь, княжна ткнула в её сторону пальчиком. — Ты боишься! — радостно, в полный голос, как бы неверяще проговорила она.

— Ха-ха-ха! — весёлый, радостный смех княжны далеко разнёсся над тихой водой, резко оборвав звук одинокого горна.

— Но лично для тебя, чтоб ты была спокойна, сообщаю. Больше казней не будет. Пусть дальше работорговцы сами занимаются беглецами. И моими, и кого сами ещё поймают, — хищно стрельнула она глазами в сторону амазонок.

Крутнувшись на каблуках и больше не оглядываясь, она беспечно повернулась спиной к амазонке и продолжая весело посмеиваться, быстро скрылась в дверях своей каюты.

Если бы в тот миг она оглянулась, она бы поняла что наделала. Белое, аж матовое от бешенства, заострившееся лицо не молодой уже амазонки напоминало в тот миг маску смерти. И у княжны бы появился серьёзный повод задуматься о собственном будущем.

Отвернувшись, Тара поймала пронзительный взгляд своей, стоящей за спиной охраны, в упор глядящей прямо ей в глаза.

— Не сейчас, — едва слышно проскрипел её голос. — Не время…

Стоящая возле дверей княжеской каюты большая группа вооружённых до зубов рыцарей, весьма недвусмысленно посматривала в их сторону, готова была при малейшем подозрении жёстко пресечь любое сопротивление своему лидеру.

Глядя нехорошим, остановившимся взглядом в дверь закрывшейся перед ней каюты, Тара лихорадочно просчитывала возникающие в мозгу ответы на утренний послупок княжны. Выходило всё очень плохо. Ничего случайного в поведении княжны не было. Оно было чётко и выверено. И выходило что принятое вчера поздно ночью на совещании руководства амазонок решение ни в чём формально не противоречить поступкам княжны, чуть ли не по рукам связывавшее теперь Тару, было оказывается ей уже известно. По крайней мере, если судить по её сегодняшнему поступку.

Или, что скорее всего, не это вчерашнее ночное решение, которое по большому счёту ничего не стоило, а личный посланник Совета Матерей Амазонии, присланный сюда контролировать исполнение приказов Высшего Совета. И как поняла вчера Тара, настоящей целью которого является поиск и выявление нарушений соглашения между Амазонией и Подгорным княжеством как раз со стороны Тары, а никак не со стороны княжны, как та пыталась её уверить. Почему княжна сейчас окончательно и распоясалась, сразу же пойдя на прямое нарушение всех прежних договорённостей по пленным.

По всему выходило, что за Тару взялись всерьёз. И все те смутные слухи, доходящие последнее время из столицы, имели под собой похоже серьёзную почву. Следовало быть осторожнее.

Похоже, борьба за власть в Совете Матерей, вступила в новую, активную фазу.

— Мы снимаемся с якоря.

Голос личного посланника Совета мгновенно вернулась Тару в реальность

— Что? — Тара настороженно повернулась к ней.

— Говорю, что сегодня рано утром из столицы получена весть с гонцовым ялом и княжной принято новое решение. Мы идём вдогон за ворами. Отсюда и эти вынужденные жёсткие решения по пленным. Некогда больше возиться.

Все разбойничьи лодьи, принимавшие участие в краже наших лошадей потоплены, экипажы судов наказаны, значит, теперь можно и возвращаться. А если кто ещё и остался, там в плавнях, то ими займутся другие, специально подго товленные люди.

Нам приказано немедленно вернуться к главному для нас делу.

Незаметно подошедшая посланник Совета стояла за спинами амазонок и с откровенной насмешкой в глазах наблюдала за задумавшейся Тарой. Похоже то, о чём Тара сейчас думала для посланника не являлось секретом, настолько для неё всё было очевидно.

— "Людей, честно купивших у нас лошадей, заплативших золотом всю запрошенную сумму, эта тварь называет ворами? — мысленно прокомментировала про себя слова посланника Тара.

Однако, произносить подобные крамольные мысли вслух не стоило. Чего, чего, а власти, и главное силы тех же рыцарей, стоящих сейчас за спиной посланника, в настоящее время вполне хвататало для того, чтобы даже сместить её с руководства Стражей.

Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Отдавать свой легион в чужие руки? Никогда! И именно на это её активно последние дни провоцировала эта посланник. Безжалостно используя видимо не понимающую что происходит княжну. Выходило, что и провокация с казнью пленных была устроена с ведома посланника.

А вот это, в корне меняло все расклады.

То, что она где-то допустила просчёт, Тара уже поняла.

Глядя на то с какой ловкостью княжна менее чем за неделю выследила, загнала в угол и сожгла все двадцать одну ключовскую лодью, принимавшую участие в покупке у амазонок элитных кобыл, объяснить ничем иным, кроме как предательством это было невозможно. Даже сам факт знания названий всех лодий, участвовавших в той операции ключовцев, говорил сам за себя.

У княжны среди банды ушкуйников был свой информатор. Но к сожалению, понимание этого пришло слишком поздно. Помешать княжне в чём-либо она уже не могла. И оставался непонятен способ, посредством которого предатель общался с княжной.

— "Если бы его знать, — с горечью признавалась сама себе Тара. — Если бы хотя бы понять как? Как передаётся информация? Тогда любой последующий ход княжны можно было бы легко просчитать. А просчитать, значит можно было и помешать, и сыграть по своему".

Но пока что, приходилось играть на поле княжны и по её правилам. Потому как и тут княжна обошла командование Речной Стражи, не дав ему вмешаться в свои планы.

Воспользовавшись прибытием личного посланца Совета Матерей, по рангу стоящего гораздо выше начальника какого-то воинского подразделении, пусть даже и столь знаменитого десятитысячного корпуса Речной Стражи, княжна окончательно взяла руководство всей операцией на себя. Взяла, и жестоко сломала все планы и расчёты амазонки.

Старый схрон.*

Уверенный, что отколовшимся от него купцам не пробиться домой к городу, Паша вторую неделю сидел на месте своего старого схрона в плавнях, терпеливо ожидая возвращения назад ушедших было товарищей. То что они в самом скором времени вернутся, он нимало не сомневался.

Во-первых, без знания местных троп пройти мимо людоловов было практически невозможно. Лишь человеку, хорошо знающему эти места. А таких среди ушедших не было.

Во-вторых, это значило обречь их на последующее мучительное рабство и цепи людоловов, ибо выжить им одним в этих плавнях, без знания местных реалий было практически невозможно.

Хоть они были и полные дауны, как он мысленно их про себя называл, но всё одно это были его товарищи. И бросить их одних в этих местах без помощи, Паша не мог. Поэтому он который день и сидел сиднем в своём старом схроне, оставшимся ещё с тех давних былых времён когда он сам скрывался в этих камышах от погони заречного барона, к которому в пыточную он как-то попал по неосторожности. Почему тому барону не понравился его ночной визит, он примерно догадывался. Даже сейчас, Паша с усмешкой вспоминал сдобное пышное тело жены того рогатого муженька.

Только вот что потом за этим последовало, он старался лишний раз не вспоминать. Достаточно сказать и того, что половина седых волос в его голове появилась там после только одного дня, проведённого в гостевых подвалах того рогоносца.

Ну и на память о тех весёлых временах у него остались воспоминания о скрытом в этих плавнях схроне, на удивление хорошо сохранившемся и доныне.

И вот уже вторую неделю, с удобством расположившись на старом, хорошо знакомом месте, Паша терпеливо дожидался возвращения ушедших берегом остатков экипажей с разбитых лодий ключовских торговцев. Терпения ему было ни занимать, тем более, что он понимал — деваться мужикам было некуда.

За последнюю пару лет он достаточно плотно и не раз сталкивался и с амазонками и с приречными баронами, и отчётливо понимал, что если их разозлить, то те вцепятся и оторваться от них будет очень трудно, практически невозможно. И вытащить их из этой задницы мог лишь он. И когда те это поймут, они вернутся. Следовало лишь ждатью

— "Это трудно, практически невозможно, но можно", — снова мысленно усмехнулся он своим мыслям.

Но смеяться над прошлым и предаваться воспоминаниям можно было сколько угодно, но лучше как-нибудь потом, в другой раз, когда он выберется из этой задницы, куда его загнали. Что ни говори, а ловцы людей княжны оказались намного профессиональнее людей того рогатого барона. И Паша в полной мере последние дни прочувствовал это на своей шкуре. Он снова вернулся к постоянно вертящимся у него в голове тревожным мыслям. В душе медленно и верно росло глухое, настороженное безпокойство. И сколько бы он не делал вид что всё хорошо, но всё шло не так.

Казалось бы с уходом рыцарской речной армады, собранной княжной буквально со всей реки на его ловлю, должно было бы произойти затишье… А не тут то было. Активность княжеских людоловов с того момента наоборот возросла.

И раздражало то, что он ничего не понимал. Не понимал почему? Почему его не оставят в покое? Взять то с них уже было нечего. Действия княжны никак не укладывались в обычную дворянскую логику. Да и такая удивительная удачливость? В считанные дни сжечь все его и все ключовские лодьи. Словно бы княжна точно знала на кого именно на реке надо было охотиться.

Было полное впечатление что кто-то ей ворожил. Только вот в ворожбу и мистику Паша не верил. Потому у него и оставалось лишь одно объяснение — предательство. Кто-то в его отряде был предатель.

Кто?

Паша мысленно перебрал всех оставшихся на сегодняшний день в живых ушкуйников. И старых, и новых, только этой весной на четыре Сидоровы лодьи нанятых. Никаких мыслей не было.

И ещё непонятна была личность самой княжны. Непонятны были мотивы, двигавшие её поступками.

Он ещё мог бы понять её если бы с ним был Сидор, человек весьма в прошлом досадивший ей, но ведь его же тут не было. И о том, что Сидора тут нет, княжна не могла не знать, потому как на настоящий момент не один ключовский купец уже попал в её руки. И о полном составе его отряда она должна была иметь совершенно полное и точное знание.

Настораживали и сведения что она плотно сотрудничала с местными пограничными баронами. А вот у тех опыт ловли беглецов со своих земель был не меньше, чем опыт пыток для наказания оных.

Паша настороженно прислушался к тихому шуршанию камышей по топким берегам протоки. Затаившаяся на берегу банда волей-неволей нарушала девственную тишину этого места. Всё же опыта скрытного перемещения и стояния лагерем у них было маловато. Ребята хоть и редко, но раз за разом нарушали маскировку. Неделя терпеливого ожидания в плавнях кого угодно могла вывезти из терпения.

— Что же это за народ то такой тупой, — тихо бурчал Паша себе под нос. — Сколько ни говоришь дуракам, что не пройдут — не верят. Пока сами шишек не набьют, ни за что не прислушаются к твоим словам.

— Идут!

Тихий шёпот внезапно вынырнувшего из камышей отрядного юнги Юрка, оставленного атаманом в секрете возле самого начала тропы, прервал его рассуждения с самим собой.

— Сашка там остался, — тяжело переводя дыхание, торопливо зачастил он. — Схоронился возле начала тропы к схрону и ждёт. Решил посмотреть, чтоб никого чужого на хвосте не привели. Если что не так, даст отмашку столбом дыма. Там как по заказу копна готовая рядом стоит. Наверное, ещё с прошлого лета кто-то заготовил, да так до сих пор и не вывез.

Ни Юрок, ни атаман не знали, что лучший дружок юнги Юрка Сашка Безымянный в это время уже лежит мёртвым возле упомянутого им стожка, а в его вытянутой вперёд руке так и осталась судорожно зажатая, но так и не зажжёная зажигалка. Непровернувшееся вовремя колёсико старой, ещё с Земли зажигалки подвело в последний момент Сашка. Сырое, слежавшееся сено так и не занялось.

Не проверил. Поленился и заранее не проверил Сашок в каком виде была найденная им копёнка и как сохранилась его старая, земная зажигалка. Потому и потерял драгоценные секунды, пытаясь запалить проволглый в утреннем тумане стожок.

И мимо мёртвого тела ушкуйника один за другим тихой серой тенью уже проскальзывали людоловы работорговцев, имеющие огромный опыт поимки беглых в этих, раскинувшихся на многие и многие вёрсты плавнях.

Напрасно Паша думал что об этом схроне никто кроме него не знает. Давно он здесь на был, и с тех давних пор многое в этих местах поменялось.

— Не нравятся мне эти места, — тихо заметил Юрок, оглядываясь вокруг. — Постоянно не покидает ощущение, что здесь кто-то недавно жил, или даже сейчас живёт, а как присмотришься, так и нет никого, — недоумённо пожал он плечами. — Странные ощущения наводят эти камыши. Как будто кто-то постоянно откуда-то на тебя смотрит.

— Ты уверен что про твой схрон никто из здешних обитателей не знает? — повернулся он к атаману.

— Граница, — угрюмо бросил Паша. — Никогда нельзя быть ни в чём уверенным. Тем более в собственной безопасности.

Отвернувшись, он с попытался подавить скрытое раздражение. Всё сегодняшнее утро его злили невнятные приметы, сомнения и самое главное — непонятно откуда-то взявшееся глухое, необъяснимое раздражение.

Его постоянно сегодня с утра всё раздражало. Вот и сейчас, непонятно с чего, а на душе у него была какая-то маета и тягость, которые он едва сдерживал, стараясь без нужды не вывалить на своих товарищей.

Всё происходящее сегодня с самого утра ему не нравилось. По долгому, кровавому опыту битого каторжника он твёрдо знал что что-то будет. И это что-то точно не будет тем, что ему понравится.

— Тут как раз через реку земли баронов начинаются, — внезапно пустился он в воспоминания. — А по самой Лонгаре шныряют амазонки. Тоже не подарок. Вот они и чередуются, соревнуясь друг с другом кто быстрее обнаружит здешних поселенцев. Или беглецов. Ну а как обнаружат, то тут, брат, уже самые разные варианты возможны. Если это бароны, то пойманных жителей клеймят и загоняют в сервы в баронских имениях. Ну а если кого поймают амазонки, то это верняк рабство. Или, если хороший специалист, то прямиком на их земли, на поселение или в шахты. А то и ещё что похуже.

К примеру, пошлют на осушение низинных болот в верховьях Лонгары. Там у амазонок последнее время какие-то свои особые интересы появились, так вот многих пленных теперь не продают на рабских торгах Приморья, а прямиком отправляют туда. А оттуда уже выхода нет, — мрачно заметил Пашка.

— Как же они тут живут, — шепотом поинтересовался Юрок. — Это же мочи никакой нет, подобное терпеть.

— А они и не терпят, — тихо откликнулся Паша, вытягивая шею и внимательно всматриваясь в тихо колышущийся камыш в той стороне откуда тот появился. — Как-нибудь я тебе расскажу что они делают с попавшимися им в руки ловцами беглых. Или с баронами с той стороны, когда до них добираются.

Тебе это не понравится, — невесело усмехнулся Паша. — Ну а если мы случайно…. Подчёркиваю, случайно найдём здесь какое-нибудь поселение, то ты воочию увидишь, как они тут живут, — ещё более мрачно усмехнулся атаман. Хотя, казалось бы куда ещё мрачнее. — Вот тогда наша скудная жизнь в Ключе покажется тебе настоящим раем.

— Если бы ты не отдал наш серебряный рудник Сидору с компанией, то у нас бы и жизнь не была такая скудная, — недовольно буркнул Юрок. — С тем, что ты даже за один сезон в той шахте добыл, здесь можно было бы прожить всем нам припеваючи несколько беззаботных, счастливых лет.

— Можно! — согласно кивнул головой атаман. — Можно, но не получится, — улыбнулся он наивности молодого парня.

Ты, наверное, всё-таки плохо меня слушал, — невесело, тихо рассмеялся он. — Иначе бы сейчас не порол подобную чуш. Я же вам всем дуракам буквально на пальцах растолковал, что мы вынуждены были это сделать, чтобы легализовать наши доходы. В противном случае в любом баронстве у нас бы всё серебро просто отобрали, а нас самих на дыбу подняли как фальшивомонетчиков. А точнее — чтоб наверняка установить место добычи и присвоить шахту. Теперь же так ни при каком раскладе не получится.

Дурак ты Юрок, — презрительно прищурился атаман. — Раньше мы имели много серебра и большую головную боль со множеством проблем. Элементарно не знали, как и куда его девать, кому продать, чтобы не засветиться. Теперь же ни у кого из нас голова о том не болит. Ни как его добыть, чтобы ящеры не заметили, ни как его доставить на человеческие территории, чтобы не отобрали по дороге, а самого не сожрали. Ни как его превратить в полновесное золото, — усмехнувшись, добавил он, глядя в глаза Юрка. — Или в то же самое серебро, но которое без вопросов примут в любом городе.

Или тебе что, охота превратиться в рудокопа? — насмешливо посмотрел он на парня. — Мне так хватило пары месяцев, чтоб навсегда избавиться от подобной глупости.

Я тебе не шахтёр и быть им больше не намерен, — жёстко отрезал он.

Вот то-то и оно, — удовлетворённо кивнул он головой, видя смутившегося парня.

Теперь же пусть над этим голову ломает тот самый Сидор, которого вы все постоянно ругаете, а нам пусть идёт гарантированный процент с добычи. Пусть не всё, и не так много как хотелось бы, но зато регулярно и без головной боли.

Или тебе охота так же и я весь прошлый сезон сиднем просидеть в горах и кайлить киркой серебряную руду? — с кривой усмешкой переспросил он. — А потом, скрываясь ото всех и пугаясь каждой внезапно взлетевшей сойки или заверещавшей вдруг над твоей головой сороки, тайком пробираться по болотам с тяжело нагруженным рюкзаком обратно на корабль? И скрываясь в предутреннем речном тумане потом тихо пробираться мимо патрульных лодий ящеров и амазонок?

Оно тебе надо?

Атаман, оторвавшись от изучения камышей, повернулся к мрачно сидящему на корточках парню и внимательно посмотрел на него.

Забыл уже, сколько мы ребят там оставили, в этих чёртовых горах? В этом, богом проклятом руднике? Так поговори с Толяном или с Кузей. Они живо тебе напомнят кого мы там похоронили. Или скольких оставили на болотах по дороге туда и обратно? Не-ет, — задумчиво протянул атаман. — С тамошними змеями медянками я знакомиться ещё раз не хочу.

В конце концов, каждый должен заниматься своим делом. Мы разбоем, а Сидор со своей бандой пусть занимается нашим хозяйством. Им это нравится, вот пусть и возятся. И неизвестно ещё чьё дело грязнее, — тихо добавил он себе под нос.

Ведь тебе Юрок не нравится целыми днями сидеть в душном, пыльном кабинете в грязном, убогом городишке, где даже приличного борделя нет. Как и неприличного, кстати, тоже, — мрачно буркнул он. — И копаться в каких-то непонятных, запутанных бумагах? Не так ли? — внезапно развеселившись, атаман насмешливо посмотрел на сердито сверкнувшего глазами юнгу.

Тс-с, — тихо прошипел он, приставив палец к губам. — Кажется, идут.

В осторожно, неслышно раздвинувшейся стене сухого речного камыша показались небольшая группа людей, медленно и осторожно двигающаяся по едва заметной в воде скрытой тропе прохода. При их приближении атаману с Юрком отчётливо было видно, что двое буквально тащат между собой третьего, безвольным кулём висящего на плечах.

— Это что, все?

Хмурый, мрачный Пашка мрачно смотрел на стоящих перед ним двух жалких, оборванных купцов.

— Все Паша, — тихо отозвался левый, бережно прижимая к боку измятую, погнутую музыкальную трубу. — Не жди больше, никого не будет. Все кто ушёл, там и остались.

— Княжна, тварь, постаралась, — скрипнул он зубами. — Профессиональных ловцов за беглыми наняла, да на собак ловчих не пожалела потратиться. Мы только двоём с Мишкой и оторвались.

— А он что у тебя молчит, — хмуро поинтересовался атаман, глядя на обвисшего у того на плече товарища. — Язык откусил?

— Плох он, атаман. После пыточной княжны здоровья не прибавляется.

— А ты, Збройный, как же цел остался, когда все твои товарищи погибли? — подозрительно глядя на стоящего перед ними купца, подошедшие к ним ушкуйники только теснее сомкнулись, окружив их большой, плотной группой.

— Повезло, — криво поморщился купец. — Одному только мне и повезло оттуда вырваться. Амазонки помогли. Пусть невольно, но помогли.

— Чуть и меня на костёр не потащили, пятки прижечь. Да тут вдруг вмешалась незнамо откуда появившаяся Тара, их командир. Ну та тварь, которая была у нас в руках, а ты её отпустил, — злобно ткнул он пальцем в сторону атамана.

— "Так, похоже парнишка пытается перевести стрелки. Посмотрим к чему бы это".

Сидящий на каком-то выворотне Паша внешне ничем не выдал, что понял в адрес кого только что разорялся курсант, пытаясь за счёт другого отвести от себя возникшие подозрения.

— Сказала, что и так всё ясно, а оставшихся лучше в рабство продать, — завыл раненой белухой курсант. — А к тому времени только я да Мишка в живых и оставались. Вот меня тут же в кандалы, да работорговцам на лодью. Ну и тем же вечером какая-то сумятица у них началась, они спешно стали куда-то собираться. Тут то я подгадал момент и в суматохе, ночью с лодьи и свалил. Только вот Мишку и смог с собой прихватить, а больше никто и не вырвался.

— "Ясно, боится что не поверим что сумел вырваться с лодьи работорговцев потому и давит на жалость. Правильно, кстати, думает. Не верим. Не было такого ни разу. Не дураки они, умеют обращаться с двуногим товаром".

— Если бы не эта тварь амазонка, так и не заклеймили бы меня, — продолжал разоряться купец.

Судя по лицам стоящих рядом ушкуйников, его причитания достигли цели, полностью сосредоточив внимание ушкуйников на ненавистных всем амазонках.

— "Бьёт на жалость!

А вот это уже даже не дурь. Это уже подлость, — подумал Паша. — Тара тебе, сука, жизнь спасла, вытащив твои пятки из костра, а ты её поносишь гадёныш. С чего бы это?

С того, что тебе на шкуре клеймо выжгли, так это ерунда, заживёт. А вот что ты не ценишь то что она тебе фактически жизнь подарила, вот это уже по настоящему интересно.

Странные речи, — задумался он. — Дураком вроде никогда не был? На тубе играл, но дураком не был. Что ж ты тогда поносишь человека который тебе фактически жизнь подарил. Или не подарил? Или ты её купил? У княжны.

Уж не казачок ли ты засланный, милок?

Может ты и есть тот стукачок, что звонит о каждом нашем шаге княжне? — с сомнением посмотрел он на него. — Нет, — вдруг неожиданно пришёл он к твёрдому, четкому пониманию. — Это не ты. Тобой, дурачком, пытаются прикрыть чью-то другую фигуру, гораздо крупнее и для княжны намного важнее.

Вопрос — чью?"

Атаман окинул стоящего рядом курсанта внимательным, цепким взглядом. Внешне всё было в норме. Купец был жестоко избит и по всему его внешнему виду было видно что он прошёл через тяжёлые испытания. Только вот по сравнению с товарищем, мешком так и висевшим у него на плече, у него не было никаких действительно серьёзных повреждений. Так, всё по мелочи.

Сломанный нос, разодранная щека, словно его долго и упорно возили мордой по камням, тело, всё сплошь покрытое синяками, которые он сейчас демонстративн выставлял всем на обозрение.

Купец был сильно, даже жестоко избит. Но в его ранах не было ничего такого, что было бы несовместимо с жизнью. В отличие от его товарища, который явно умирал.

Но как ни был теперь атаман уверен, что купец был к ним подослан, всё же оставались какие-то сомнения. Да и не хотелось сейчас думать о плохом.

— "Как бы вот на это, на подобную жалость и не был ли расчёт княжны? — подумал он. — Однако не переборщил ли я? Не слишком ли она молода для таких хитрых выкрутас? Да и к чему ей свой агент в почти разгромленной банде ушкуйников? Стоит ей только нажать и нам конец. К чему такие сложности".

Атаман ничуть не обольщался собственным положением. Он прекрасно понимал что тем что они до сих пор ещё живы, он, как оказалось, всецело был обязан той самой Таре, главе Речной Стражи, которую так демонстративно ханженски проклинал дурак купец. Если бы она своим появлением не сорвала охоту, устроенную за ними княжной, то уже этим вечером, максимум через день, два, они бы все сидели в трюме княжеского корабля на цепи.

В отличие от других, атаман знал на что способны профессиональные людоловы, да ещё в связке со специально обученными собаками. Особым образом обученными и натасканными. И никакие уловки бы им не помогли.

Но об этом, атаман благоразумно не стал ставить всех в известность, справедливо рассудив, что многия знания — многая печали. Лучше будет людям не говорить чего они минули, иначе и сопротивляемость бедам у них будет значительно ниже.

— "А вот, если мы отсюда уйдём, — подумал он. — Вопреки всему уйдём от людоловов с собаками, то ты, братец, точно казачок засланный. Проще говоря — стратегическая консерва, заложенная на длительное хранение до дня надобности.

Ладно! Главное сейчас выбраться. А потом, милок, мы и с тобой решим это наше дело".

Прийдя к окончательному решению, атаман поднялся и молча двинулся сквозь толпу к своему шалашу.

— Уходим, — бросил он, не оборачиваясь. — Больше ждать нечего. Уходим в Низовья, а оттуда в Приморье и торговыми путями с юга вернёмся через горы домой. Или ещё куда.

Обернувшись, он окинул замолчавшую после его слов толпу своих ушкуйников и мрачно уточнил:

Если кто против, может оставаться. Может попытаться ещё раз попробовать прорваться по берегу. Может примера первой отколовшейся группы всем не хватило? — атаман обвёл всех оставшихся суровым, мрачным взглядом. Никто не сдвинулся с места, внимательно за ним наблюдая. — Тогда собираемся, — сухо бросил он, отворачиваясь. — Через два часа выходим.

Гложущее его с утра безпокойство буквально выталкивало его отсюда. Следующее что он ещё потом вспоминал, стремительно приближающаяся к его лицу земля и удивительно непослушное тело.

Больше он уже не помнил ничего.

Лодья работорговцев.*

Паша умирал.

По крайней мере он так сейчас думал, вися вниз головой на дыбе с вывернутыми куда-то вверх руками. Левый бок нестерпимо пекло. Этот гадёныш Изя Белый, старый работорговец и крайне недоверчивый человек, с кипельно белыми седыми волосами, за что и получил соответствующую кличку, никак не мог поверить что никакого золота с каменьями или кучи серебра у него нигде не припрятано. Никак не верил что атаман речных разбойников, известный всей реке Паша-ушкуйник вдруг окажется нищим. У которого если что и есть отличного, то лишь оружие.

— "Гадёныш!" — атаман привычно ругнулся про себя на старого работорговца.

Ругаться вслух у него уже не было сил. Любимое развлечение старика последних нескольких безумно долгих дней и не менее долгих ночей было тыкать горящим факелом ему в бок. А потом с наслаждением нюхать своим крючковатым, сбитым набок горбатым носом запах горелого человеческого мяса. Тёмно карие, навыкате глаза его при том сладостно щурились. Тварь!

— "Больно то как", — вялая мысль еле пробилась сквозь замутнённое страшной болью, теряющее связь с реальностью сознание.

Пришёл долгожданный вечер, когда старик обычно оставлял свою жертву, удаляясь по каким-то своим делам и Паша с радостью понял, что он наконец-то умирает.

Его большое, страшно избитое тело, с вывернутыми суставами рук и сломанными как минимум несколькими рёбрами, казалось уже само не хотело жить, настолько страшным издевательствам его подвергли.

Тонкий лучик солнца, прорвавшийся сквозь выпавший сучок в тонких, гнилых досках палубы старой, гнилой лодьи работорговца, такой же старой и гнилой как и он сам, попал ему в единственный, не заплывший ещё глаз.

— "Хорошо то как", — пришла новая мысль.

Вчера он всё таки не умер, хотя думал что уже всё, пришёл его черёд. Оказалось что ещё не время.

Работорговцы, не смотря на все их угрозы и пытки всё же были не те люди, кто бездумно расходовал доставшийся им человеческий материал. Паша это только сейчас до конца понял. Понял что не умрёт. Не дадут. Пытать будут и наверняка ещё не раз, и не два, но умереть не позволят. А вот самому умирать, как он это умел, Паша не собирался. Он намерен был всё вытерпеть и выжить, не смотря ни на что.

Выжить и отомстить. Княжне.

Злости против работорговца Изи Белого, к которому он попал в рабство, как ни удивительно, но у Пашки не было. Ему даже в какой-то мере понравилось как ловко в этот раз людоловы взяли весь их отряд. Чисто и без малейшего сопротвления.

Газы! Простой безцветный и без запаха сонный газ, ловко заброшенный стрелами в разные точки лагеря. Одна минута — и всё. Вольные ушкуйники пополнили трюм с живым товаром случайно оказавшегося в тех краях работорговца Изи, как оказалось, прекрасно осведомлённого об этом тайном Пашкином месте.

— "Хорошо что попали к случайным работорговцам, а не к княжеским людоловам, — пришла другая мысль. — Иначе бы никого из нас уже в живых не было".

Паша уже понял, что княжна Лидия Подгорная оказалась не тот человек, кто оставлял после себя раз недоделанное дело. И она не успокоится до тех пор, пока не уверится что расправилась со всеми, видевшими её позор и унижения. А он не только видел, но и принимал самое активное и непосредственное участие в её унижении.

— "Жаль что это понимание пришло так поздно, — Паша недовольно поморщился своим мыслям. — Скольких бы смертей можно было избежать"…

"А она была права, — вялая мысль едва-едва просочилась в его замутнённое болью сознание. — Убить княжну тогда точно следовало. Несмотря ни на что, ни на какие данные сдуру обещания. Жаль что понимание этого пришло слишком поздно.

Умная Сидору попалась жена. Красавица, — пробилась последняя чёткая мысль. — Повезло парню, — ещё успел подумать он, окончательно проваливаясь в безпамятство".

Того что последовало вслед за этим, он уже не видел. Всё остальное, что он когда-либо потом пытался мучительно вспомнить, казалось ему бредом умирающего, воспалённого воображения…

Боковая низкая дверца безшумно открылась и оттуда показалась крупная, высокого роста амазонка, сопровождаемая большой свитой вооружённых, в броне телохранителей. Стремительным шагом она вошла внутрь помещения и внезапно замерла. Похоже она опаздала.

Просторная низкая каюта, выгороженная внутри большой торговой лодьи работорговца, специально приспособленной для перевозки живого товара, сейчас стараниями старого Изи Белого превращена была в пыточную.

В воздухе стоял смердящий запах горелой человеческой плоти, густо перемешанный с запахом человеческих экскрементов и вонючего, прогорклого животного жира. Самым дешёвым ламповым маслом, которым старик видимо заправлял чадящие жирной чёрной копотью масляные светильники, густо натыканные по всему помещению. В трюме было душно, дышалось с трудом. но довольно светло.

Наверно поэтому открывшаяся её взору картина выглядела особенно омерзительно.

В противоположном от входа углу под потолком, на вывернутых вверх руках висел хорошо знакомый ей ушкуйник. Тот самый дружок одного случайного приятеля её командира, который при последней встрече всё заглядывался на её командира и никак не решался заговорить.

— "Дурак, — как ещё тогда её подруга со скрытой горечью в голосе рассказывала ей. — Чего боялся подойти? Чего тянул? С такой "смелостью", так никогда потом и времени на любовь не остаётся".

Она оказалась права, её старый боевой товарищ, как амазонка сейчас сама себе с горечью призналась. Времени у них обоих действительно больше не оказалось. И теперь его мёртвое тело медленно раскачивалось на дыбе, вместе с лодьей слегка шевелясь под ударами мелкой речной волны, нагоняемой в залив с основного русла.

Рядом с ним висели тела ещё каких-то людей. Ещё дальше, сразу за дыбой, на полу каюты свалены были кучей тела по-видимому уже окончательно отработанного материала.

— Как это понимать, Изя? — хриплым, злым голосом, тихо проговорила амазонка. — Опять взялся за старое, старый пердун? Кажется у нас был уговор. Всех найденных показывать мне.

— Всё-всё-всё, — коротенько хохотнул седой старик-работорговец по кличке Белый. — Теперь уже действительно всё.

Нет! — с сожалением развёл он руками. — Нет у них кладов, — с ещё более горьким сожалением констатировал он. — А за материал ты не безпокойся, — успокаивающе мелко потряс он головой. Амазонке на миг показалось что сейчас его голова от сотрясения отвалится, настолько это было неприятным, мерзким зрелищем.

Тут и было то всего чуть более десятка трёх особей. Хлипкие какие-то оказались, — насмешливо пожал он плечами. — Впрочем, всё что осталось, ты можешь теперь попробовать выцарапать у него, — ткнул он испачканным чем-то красным пальчиком куда-то справа от себя. — Теперь это всё его. И уважаемый господин Цандер наверняка готов сотрудничать с тобой.

Если…, - холодно улыбнулся он, — вы договоритесь о цене. — А я ухожу. К сожалению, — сожалеючи поцокал он язычком с откровенно ханженским видом, — того что я хотел бы услышать, я так и не услыхал.

Поэтому, всё оставляю Вам, дорогая Кара. Дальше общайтесь с сиим уважаемым господином, — снова демонстративно ткнул он в сторону Цандера кривым, скрюченным падагрой пальцем. — Всё это мясо теперь его. А мне уже пора. Мея заждались дома…

Сцепив от злости зубы, Кара молча слушала монолог старого работорговца, явно издевающегося над ней. Теперь он могла себе это позволить. За его спиной стоял вооружённый до зубов десяток огромных, просто каких-то горообразных охранников.

В этот момент Кара остро пожалела что не взяла с собой больше охраны. Пятеро её телохранителей хоть и способны были на многое, но против этих десятерых сейчас бы не потянули. Те явно заранее подготовились к их визиту и сейчас грамотно распределившись по просторной каюте, фактически не оставляли им ни малейшего шанса, если бы дело дошло до схватки.

— "Подготовились, — зло подумала Тара. — Знали что придём и подготовилась. В другой раз надо лучше готовиться, — сделала она себе зарубку на память".

Ещё раз улыбнувшись, словно прочитал тайные мысли амазонки, старый, седой старик, за кипельно белые седые волосы когда-то получивший кличку Белый, с лёгкой, покровительственной улыбкой на губах гордо прошествовал мимо замерших без её сигнала амазонок, сопровождаемый своей вооружённой свитой. Громко хлопнув дверью напоследок, Изя Белый вышел вон.

В каюте остались лишь амазонки, да маленький, неприметный человек в серой хламиде, господин Цандер. И судя по его уверенному, хозяйскому виду, тот совершенно не чувствовал себя некомфортно, оставшись один, наедине с вооружёнными, злыми амазонками.

— Ну-с, госпожа, — с радостным, хищным видом, человечек радостно потёр свои пухлые, удивительно чисто белые, не испачканные в окружающей грязи ручки, — Приступим.

Сколько вы готовы выложить за это мясо?

Этот господин мог себе позволить так по хамски и так нагло сейчас себя вести. Весьма многочисленное и богатое семейство работорговцев Цандеров было широко известно на реке. Да пожалуй и во всём Западном крае. И Кара хорошо знала этого господина. Трогать эту тварь, или причинить ей какой-либо ущерб, крайне никому не рекомендовалось.

Поэтому, следовало быть очень осторожной.

Следующий час в каюте, превращённой в пыточную, шёл бурный, яростный торг Кары с работорговцем, окончившийся, к её стыду полным для неё фиаском. У неё просто не оказалось столько денег, сколько тот хотел.

Ей не удалось не то что выкупить всех пленных, как оказалось ещё вчера проданных семейству Цандеров старым Изей, но даже узнать на какие рабские рынки сей господин собирается выставить этот живой товар на продажу.

Единственное что её утешало, в той куче, как ей поначалу показалось трупов, сваленных в углу каюты, всё же все были живы. Старик, запытав их чуть ли не до смерти, всё же оставил им маленькую лазейку выкарабкаться, в очередной раз подтверждая незыблемое правило работорговцев не убивать живой товар. И у Кары ещё оставалась слабая надежда проследив за лодьёй работорговца, попытаться потом выкупить, а то и просто выкрасть этих пленных.

У подруги Кары были на этих пленных свои планы, и ей бы очень не хотелось чтобы они порушились из-за жадности одного чересчур жадного работорговца.

Насколько она была неправа, не решив сразу вопрос с выкупом, она поняла лишь через несколько дней, когда к борту её лодьи глубокой, глухой ночью тихо пристал маленький гоночный ялик и щуплая, небольшая фигурка ловко скользнула по выброшенному за борт штормтрапу на борт.

— Ушёл, — шепнула ей на ухо фигурка. — Устроил засаду, перебил всех посланых тайно следом за ним разведчиков… и ушёл. Где, куда — неизвестно. Никаких концов. Ни ниже по реке, ни выше — не появлялся. Словно в воздухе растворился.

— Найдём, — тихо, сквозь зубы проговорила Кара, сразу глубоко задумавшись. — Найдём и растворившегося в воздухе…

— Белый с ним? — задала она один из главных на этот момент вопросов.

Оставлять безнаказанным наглеца она не собиралась. И если с Цандером она пока не могла ничего сделать, то этого гадёныша, нарушившего все их предварительные договорённости, наказать следовало показательно. Чтоб все видели. Чтоб всем иным было понятно — обманывать амазонок из Речной сражи не стоит.

— С ним, — был тихий, еле слышный ответ.

— А ты иди, — вяло махнула Кара рукой безликой фигурке. — Нужна будешь, позову.

Глядя на закрывшуюся за фигурой следопыта дверь своей каюты, она надолго замерла в тяжёлых раздумьях. Лёгкости и уверенности, показанной ей подчинённой, она не чувствовала. С умением работорговцев хранить свои тайны, она уже не раз сталкивалась.

Приходилось признать что Изя Белый всё правильно рассчитал и до этих пленных, если она когда и доберётся, то весьма и весьма не скоро.

Правда было непонятно зачем он так поступил, но пока что роли это не играло.

— Тварь, — тихо проговорила Кара на пределе слышимости. — Умная, хитрая тварь, — едва слышно повторила она.

Трюм.*

Скованное толстыми, их плохого железа цепями избитое, большое тело, мешало Пашке думать. В голову постоянно лезли какие-то посторонние мысли. Вот и сейчас, вместо того чтобы обдумать как и когда всё пошло не так, почему их привело именно к этому результату, сюда в этот грязный, тёмный трюм, он вместо этого упорно думает почему рабские цепи такие толстые.

— "Да, железо плохое, — в который уже раз пояснил он сам себе очевидную вещь. — Ну и что?"

Мысли раз за разом вертелись по одному и тому же кругу, возвращаясь к истокам.

— "Плохое, сырое железо, оттого и цепи толстые", — опять он принялся за азы металлургии. Ни о чём ином он думать сейчас не мог.

О том почему всё произошло именно так, думать-то откровенно не хотелось. И Паша боялся сам себе признаться почему. Стоило ему лишь на секунду задуматься, как в голову тут же лезли нехорошие мысли, а точнее только одна. Одна единственная злая, словно осиное жало мысль, которая упорно не желала покидать его голову. Которая была до безобразия ясна, чётко и внятно сформирована ещё там, в его, много лет назад брошенном схроне в безлюдных плавнях устья Лонгары. И к которой так не хотелось возвращаться.

Мысль была проста — всё что с ними произошло, было результат предательства. И Паша теперь отчётливо понимал кто. Кто был тот единственный, кто мог это сделать. И на кого он там так ни разу и не подумал, даже мысли такой не допустил. И кого единственного не было сейчас с ними тут в трюме.

Седой! Седой — сука. Старый, "надёжный друг" и правая, "верная" рука.

И самое главное, Паша теперь понимал почему. Почему тот так поступил.

Рудник. Их серебряный рудник, против передачи которого в руки компании Сидора Седой выступал яростнее и упорнее всех, так до конца и не согласившись с общим выбором. И Паша понимал, как теперь Седой попытается его себе забрать. Забрать лично себе, одному, а никак не всем им, не всему отряду.

И по всем законам будет абсолютно прав, потому как остался один.

Один единственный наследник.

Паша слабо улыбнулся. Он на миг мысленно представил как тот это будет делать. К кому пойдёт и что ему скажут в ответ. И чего этот дурак ещё не знал.

Седой никогда не понимал почему Паша так поступил, почему передал права на рудник посторонним людям.

— "Теперь у него появится прекрасная возможность попытаться понять это", — мстительно подумал Павел.

Седой всегда был против передачи прав на рудник кому бы ни было, хотя сам фактических прав на этот рудник имел меньше всех. Не смотря на дружбу и близость к Паше, он не занимался ни его поиском, ни разработкой серебра, хотя Паша с самого начала предлагал ему это. Поэтому он даже не знал места нахождения рудника. Но тем не менее был всегда против того, чтобы одним найденное переходило в коллективную собственность всех остальных, яростно выступая против общей, коллективной собственности.

Паша в этот момент остро пожалел что тогда, ему, вернувшемуся с гор чудом выжившему, в тот момент замятни показалось неплохой идеей включить Седого в состав владельцев. Теперь он так не думал.

Не думал, но было поздно. Теперь Седой на этот рудник имел неоспоримое право, потому как получалось что серебряная жила найдена была как бы только ими двумя. Им и Седым. Найдена ещё тогда, когда никого из нынешних ребят команды и близко рядом с ними не было. А те, кто тогда был с ними, кто мог бы на него претендовать, давно уже все лежат в могилах. И как теперь постепенно начинал прозревать Паша, совсем не своей волей там оказавшись.

Оказывается, уже тогда Седой был против коллективного владения, не желая понимать, что лишь вместе со всеми этими ребятами они только и смогли разработать этот рудник. Только все вместе.

Но ничего коллективного никогда Седого не интересовало. Он всегда говорил только одно. Вернём рудник — заживём. А о проблемах, с этим связанными, думать он никогда не хотел.

И к сожалению внутри их отряда он находил многих последователей. Почему Паша его до сих пор и терпел, не решаясь выгнать старого друга за такие крамольные разговоры из отряда. Какая же это была ошибка.

— "Где они все сейчас, — атаман мысленно перебрал имена всех погибщих ушкуйников. — Густым гребнем прошлась княжна по отряду, — тяжело вздохнул он. — Выпола чуть ли не половину".

В этот момент Паша остро порадовался тому что сейчас с ним не было Сидора. Сейчас он был рад, что не взял его с собой на лёгкую прогулку, как он тогда думал, а высадил на обратном пути, на месте переправы, оставив того помогать Корнею разбираться с лошадьми.

Чем Сидор реально мог ему помочь, Паша предусмотрительно спрашивать не стал, прекрасно поняв истинные причины вдруг прорезавшейся неожиданно тяги Сидора к романтике и воинской славе. Голубоглазое чудо, толкнувшее Сидора на этот безумный поступок, он прекрасно разглядел ещё при первой их встрече.

А на что, на какую глупость способны влюблённые дураки, Паша прекрасно знал, сам не раз был такой.

Поэтому, когда Сидор вдруг воспылал энтузиазмом и буквально навязался ему на обратную дорогу, возглавить перегон, как он всем во всеуслышанье провозгласил, он спорить с ним не стал. Прекрасно понимая что ничего спорами от Сидора не добьёшься, он положился на его благоразумие и на воинский опыт Корнея, который сгладит взбрыкивания влюблённого дурака.

После того как княжна ловко, а главное быстро и максимально эффективно расправилась с ним, недооценивать её он бы не стал. Шесть лодий, полторы сотни экипажа. Его пять десятков и нанятая этой весной ещё сотня неплохих ребят. И пятнадцать купеческих лодий вместе с экипажами. Где все они?

Дура, каковой до этого момента считал княжну Паша, такого бы никогда сделать не смогла. Мозгов бы не хватило. У этой же всё получилось. И теперь последние тридцать семь его бойцов здесь, в трюме рабовладельческой лодьи. А остальные кто где. Кто на мачте был повешен, кто умер нанизанным на колу, кого утопили, связав руки и с камнем на шее… А кое-кому и повезло, продали рабовладельцам в рабские каменоломни Западного, Северного или Южного Приморья.

Хотя, неизвестно ещё так ли уж повезло им. В тех каменоломнях больше года никто не вытягивал. И если его не выкупали друзья или родственники, скорая смерть от изнурительного труда и истощения была гарантирована.

Горазда оказалась княжна на выдумку. Для каждого из них придумала что-то новенькое. Ни одному не досталось того же что и соседу.

И только с ними у неё произошёл сбой.

Паша отчётливо понимал что в трюме этой рабской лодьи, их не должно было быть. Никоим образом они не должны были здесь находиться. И объяснить это можно было только чудом. Тем что одна банда людоловов перебежала дорогу другой. И лишь поэтому они ещё были живы.

Будь иначе, никого бы уже не осталось…

— "Седому не нужны компаньоны на серебряный рудник, — наконец-то сформулировалось в его мозгу отчётливое ясное понимание. — А раз он связался с княжной, то значит, сумел её чем-то заинтересовать. А князья Подгорные и славны тем, что держат раз данное слово.

— Даже таким подонкам как Седой".

Паша поморщился. Он только что вспомнил как Сидор смеялся как раз над тем что некая сопливая княжна дала слово уничтожить его. Какие же они тогда были идиоты. Оба! Надо было тогда уничтожить княжну, когда ещё можно было, даже не смотря ни на какие свои обещания.

Сто с лишним человек его команды уже стали жертвами их тогдашней нерешительности и чистоплюйства. Ещё триста человек с купеческих лодий уже погибли по той же причине. А сколько их ещё будет… И всё из-за их мальчишеской глупости. Ладно Сидор, сопляк и новичок в этом мире, но он… Он-то! Матёрый разбойник, на счету которого не одна загубленная жизнь. Как же он сам так опростоволосился… Не иначе как под влиянием этой безтолковой земной компании. С которой он и связался-то, не иначе как по помрачению разума.

Паша тихо застонал от безсилия и невозможности что-либо уже изменить. Как он хотел сейчас вернуться туда, в то утро, когда он сам, своими собственными руками осторожно опустил связанное тело княжны в привязанную за кормой лодку. Как ему сейчас хотелось разжать руки и молча понаблюдать как эта тварь извиваясь будет тонуть в речных водах. Как утонул Сёмка Корчной с камнем на шее, как связанные друг с другом утонули братья Журавкины….

От всплывших в памяти картин ему стало нехорошо. И хоть сам лично он этого не видел, но рассказанное видевшими собственными глазами казнь ребятами, как наяву стояло перед его взором.

Какой же он был идиот, подозревая трубача Збройного в предательстве. Обычного, потерявшего рассудок труса принял за предателя. За что и поплатился.

Паша скрипнул зубами в безсильной злости. Дурак Збройный так стремился укрыться в безопасном по его мнению схроне, что не заметил как привёл за собой отряд людоловов.

И то что не трубач был предатель Паша понял слишком поздно, лишь когда на глазах оставшихся в живых ушкуйников, троих из них людоловы демонстративно подвергли сначала жестоким пыткам, чтобы запугать и сломить волю остальных. А потом, с ещё живых содрали кожу, и то что от людей осталось бросили на съеденье своим собакам. И трубач Збройный был одним из них.

— "Хорошо что эти залётные людоловы не поняли кого взяли. Лишь удивлялись богатству вооружения, да искали золото. А вот дальше выводов не сделали. Думали обычные речные пираты, — усмехнулся про себя Пашка, — промышляющие с малых лодок мелким речным разбоем — оттого так много и оружия на них".

Эта ошибка их и спасла. А что это не те, нанятые княжной людоловы, атаман понял по невнятно донёсшимся через тонкие доски палубы разговорам. Случайные залётные, решившие проверить на всякий случай старые знакомые места и нежданно наткнувшиеся там на скрывающихся незнакомых пиратов. И за счёт их поправившие свои незавидные дела.

Случайная удача работорговцев

Будь это не так, сейчас бы они здесь не сидели. Давно бы уже кормили рыб. Всё что ей было нужно, княжна давно уже получила. Наверняка Седой уже выложил ей и место переправы, и маршрут перегона, и всё, всё, всё.

И самое для неё сейчас главное, она тоже получила. Славу! Славу победительницы, удачливой речной воительницы, что даже в отношениях с недолюбливающими её амазонками сильно укрепит её положение и влияние.

А значит и в ловле табуна у неё были перед амазонками козыри. Слава удачливой воительницы, буквально в считанные дни расправившаяся с пиратами.

Всё это теперь Паша ясно и чётко понимал. Знал, и ничем своим друзьям помочь не мог. Потому как старая лодья рабовладельцев, мерно поскрипывая вёслами в разбитых уключинах, который уже день неостановимо двигалась по морю куда-то далеко на север, с запада огибая большой материк.

Дольше томиться мукой неизвестности было невыносимо. Хотя, по невнятно слышимым сквозь тонкие доски палубы голосам, Паша давно уже понял что их считают за беглых сервов, промышлявших в низовьях Лонгары мелким воровством и разбоем. И теперь их везут куда-то на север, для продажи князьям Подгорным. И это, что самое удивительное, было хорошо. Уж искать то у самих себя, князья Подгорные точно не будут.

А вот что княжна их будет упорно искать, пока не найдёт, в этом он не сомневался ни секунды.

— Хей, народ! — тихий Пашин голос нарушил молчаливую тишину в трюме. — Кто знает, нас куда?

Долгая, выматывающая душу тишина, какое-то время была ему ответом.

— Торфяное плато.

— Что? — послышалось со всех сторон. Народ, почуявший какую-тот определенность зашевелился. — Что за плато такое? Откуда знаешь? — понеслись тихие голоса со всех сторон.

— Кто это сказал? — хриплый Пашин голос мгновенно навёл тишину в трюме.

— Догадайся с двух раз, — насмешливый голос, донёсшийся из самого тёмного угла трюма, ясно указал где сидел, или лежал тот, кто знал место доставки.

Тусклого света одиного фонаря, раскачивающегося под низким потолком, едва хватало только для освещения крохотного пятачка под ним, куда обычно тюремщики досталяли бочки с бурдой на завтрак и ужин, и поэтому кто там говорил было не видно.

— Эй, кто-нибудь, посветите туда, — хрипло приказал Паша.

Метнувшаяся к фонарю маленькая юркая фигура, отозвалась в душе его теплом облегченья. Отрядный воспитанник юнга Юрок оказывается был жив.

— Юрчик, жив шельмец.

— Жив, атаман, — донеслось из-под фонаря.

— Почему без цепей?

— Браслеты слишком большие. На мои кости размеру не нашлось. Потому так бросили, — хохотнуло оттуда.

Узкий луч направленного света осветил тёмный до того дальний угол трюма.

Ящер, — довольно констатировал Юрка. — Чьих будешь?

Продолжительное молчание было ему ответом.

— Что значит чьих? — наконец-то донеслось из угла.

— Какого клана, спрашиваю, — сердито переспросил Паша. — Может кто из наших?

— Из ваших это из каких, — опять после длительного молчания отозвался ящер.

— Ты вопросом на вопрос не отвечай, — Паша резко перебил попытавшегося что-то ответить Юрка. — Говори когда спрашивают. Какого клана, кто Глава, из каких земель будешь.

— Странные вы какие-то, — донёсся до них тихий смешок. — Кланом интересуетесь. Вам что, безразлично что я людоед?

— А ты людоед? — вяло поинтересовался чей-то равнодушный голос из темноты. — Что, в самом деле? Вот же повезло встретить. А то ящеров мы видели, а вот чтоб людоедов — нет. Может ты один из них. А те, не людоеды которые, вроде как люди неплохие. По крайней мере мастера знатные, — с тяжёлым вздохом донеслось из угла.

— Мастер я, каменных дел, — опять после длительного молчания отозвался ящер. В этот раз его уже никто не торопил. Все ждали что он ответит. В долгой пустоте ничегониделания даже услышать что-то новое уже было интересно.

— По вашему, муродел буду.

— По нашему, паря, ты архитектор был бы или инженер-строитель, — чей-то тяжёлый вздох из темноты прервал ящера.

— А насчёт кланов ничего не скажу. Чтоб не соврать, — с таким же тяжёлым вздохом добавил ящер. — Не знаю. Мне бы самому хотелось бы знать, сохранился ли кто ещё в Империи. Такой же как и я.

— А кто тебе сказал что в Империи, — хохотнули из другого угла. — Мы все здешние с Левобережья будем.

— И там видели таких ящеров?

— А то где же ещё, — удивился всё тот же голос. — Я вообще, пока в этот трюм к тебе в гости не попал и не знал, что они оказывается ещё бывают и людоеды.

— Спасибо что просветил, — хохотнули оттуда.

— Кто там такой умный, — мрачно проскрипел атаман. — Посвети Юрок. Глянем кто это у нас такой просветитель, — недовольно проворчал он.

— Толян? — удивился атаман. Видя разбитое в кровь лицо, с вытекшим правым глазом, он мрачно пошутил. — Теперь ты будешь Одноглазый Толян.

Тихий, незлобивый смех прошелестел по вонючему трюму. Теперь у них оставались лишь такие беззлобные шутки. Если было не над кем смеяться, то стоило посмеяться и над самим собой. Чтобы не сойти с ума от открывающейся перед ними безысходности.

С торфяного Плато, как сказал ящер, никто не возвращался.

Чудом вырвавшийся из трюма и цепей работорговцев, Седой с содроганием вспоминал проведённые там часы. Они ему показались даже не годами — столетиями, настолько невыносимо для него было там находиться. Как другие могли выдерживать в рабстве несколько лет, Содой совершенно искренне не понимал. Лучше было умереть, чем быть рабом. И он бы и сам умер, чтобы не испытывать на своей шкуре участь раба, если бы не одно интересное предложение. Предложение, перевернувшее всю его теперешнюю жизнь, но давшее саму её возможность. Предложение, принятое им одним, одним их всех выживших его бывших товарищей.

Но иначе бы он умер. Сам. Так, как этому обучил их Пашка, его старый друг и атаман, показавший последний путь ухода из жизни, если у человека уже всё, край, если уже нет больше сил терпеть.

Бывший друг и бывший атаман, как вынужден был сам себе с горечью признаться Седой. Потому как он, если когда-либо узнает что Седой сотворил, что пошёл на союз, а честнее сказать, продался всеми своими потрохами работорговцам, Пашка бы его убил. Сам, своей рукой. Как убил бы его любой другой из их отряда.

— "Хорошо что их уже нет, — с глухой тоской подумал Седой. — Точнее, — поправился он, — уже никогда не будет".

Седой поморщился. Работорговцы слишком высоко ценили свой живой товар, чтобы соглашаться на простое устранение кого бы ни было. Неважно кого, но они никогда никого не убивали. По крайней мере сознательно и преднамеренно, если только их к тому не вынуждали. Жизнь раба была для них безценна — потому как имела вполне реальную, материальную стоимость, выраженную в золоте.

Соглашение, заключённое Седым с Изей Белым, а точнее с семьёй этого, как он сам неизменно при каждой их встрече подчёркивавшего, почтенного работорговца, было совершенно однозначно, и не подразумевало двойных или иных толкований.

Паша со всеми остальными выжившими на сегодняшний день ушкуйниками, захваченными Изей в плен, никогда не должны были вернуться обратно на Лонгару. Никогда! А для этого был лишь один способ — мраморные каменоломни Западного Поморья или мифическое Торфяное Плато, где имперские маги-ящеры проводили какие-то свои чудовищные магические опыты. И где постоянно не хватало людей. Слишком велика там была смертность.

Никто не жил там больше года, двух. Основная масса умирала вообще в течении первого полугодия. Оттого и ценился так высоко там живой товар, что расход был весьма велик.

Седой впал в глубокую задумчивость. Точнее, он из неё все дни после пленения и не выходил. В то что даже с мифического Торфяного Плато, куда обещались работорговцы продать его бывшего атамана не было побегов и оттуда не возвращались, он не поверил. Зная что из себя представляет Паша, Седой ни секунды не допускал и мысли что тот и оттуда не сбежит, как в своё время сбежал из казалось бы невозможных для побега мест.

Слишком многих таких подобных мест, откуда Паша в своё время с блеском сбежал. Так что, по всему выходило что следовало самому предпринять превентивные меры по устранению и Паши, и всей оставшейся ещё в живых команды. А для этого был лишь один путь — княжна. Его тайный союзник, которая даже лица его не видела. Но тем не менее дала своё княжеское слово точка в точку выполнить их тайное соглашение.

И Седой теперь знал что ей ещё можно было предложить, дабы ещё больше скрепить внезапно возникшую между ними дружбу.

Место!

Место, где теряются следы банды Паши-ушкуйника. И где она совершенно спокойно могла теперь достать своего врага.

Оставалась лишь одна проблема. Надо было сначала добраться до Старого Ключа и перевести на себя все права на серебряный рудник. А потом можно было и заняться Пашей. Уж этот-то вопрос терпел. Путь Паши далеко на север был не скор и не близок. Его же, в обратную сторону, в Старый Ключ, много короче.

Склонившись над низким бортом малой торговой лодьи какого-то речного барона, направляющегося куда-то в верховья Лонгары по каким-то своим, баронским делам, и с охоткой взявшего на борт одинокого пассажира, Седой тупо уставился на мутные речные воды, рассекаемые форштевнем.

— У меня всё получится! — жёстко дал он установку самому себе. — У меня всё получится, — это было всё, что ему сейчас было надо.

Загрузка...