Глава II. По ту сторону большого пруда.

Уютно устроившись в президентском кресле своего великого предшественника, мистер Гарри Трумэн занимался большой политикой. По воле случая, оказавшись на вершине власти, выходец из Миссури жаждал активной деятельности. К этому его подталкивали не столько желание принести пользу американскому народу, сколько желание доказать, что он является самостоятельной фигурой в большой политике.

Каждый день своего пребывания в Белом доме он вставал только с одной мыслью — как можно скорей выползти из тени Рузвельта и заставить окружающих перестать сравнивать его с покойником. Каждое его действие было направлено на то, чтобы стереть со своего чела унизительное тавро вице-президента, и стать настоящим, полноправным правителем Америки.

Пройдя хорошую кузницу внутренней политики, Трумэн хорошо понимал, что быстро изжить этот комплекс неполноценности он сможет только личным участием в войне. Все это хорошо ложилось на давнюю личную амбицию нового правителя Америки. Покинув в 1918 году армейские ряды в звании полковника, Трумэн очень желал показать, что его знания военного дела никак не ниже генеральских познаний.

Его первым шагом на этом поприще был приказ применять при бомбежке японских городов зажигательные бомбы. Сама идея такого вида бомбардировки была далеко не нова. Новоявленный главнокомандующий американских войск без зазрения совести позаимствовал её у немцев, которые в начале войны буквально завалили своими зажигалками польские, английские и советские города.

Бомбардировки японской столицы зажигательными бомбами, где было большое количество деревянных построек, вид многочисленных пожаров, по мнению Трумэна должены были сломить боевой дух и веру в победу, поселить страх и трепет в сердца и души жителей Токио.

Затаив дыхание, он ждал результатов своего «гениального» приказа, но так и не дождался. Дикие японцы сделали совершенно нелогичный поступок. Вместо того чтобы гневно и громко возроптать и заставить своего императора просить мира у Америки, лишенные крова люди смиренно восприняв обрушившийся на них гнев небес, восприняли это как должное.

Трумэн очень сильно переживал свое неудачное возвращение на военную стезю. Читая приходящие в столицу сводки боевых действий, он откровенно завидовал успехам Эйзенхауэра и Макартура, успешно громивших врагов в разных частях света. Единственное что успокаивало его — так это осознание того, что прославленные генералы одерживают победы под его, Трумэна, мудрым и правильным руководством. Пользуясь правом главнокомандующего, он мог за любой проступок или неудачу снять с боевого поста любого генерала, без учета чего-либо мнения, лично определяя строгость наказания. А наказывать всегда было за что. Это он хорошо усвоил, находясь на военной службе в начале века.

Некоторое облегчение его уязвленной гордыне принесло внезапно быстрое завершение войны в Европе. Попав на удочку пропаганды доктора Геббельса, американские генералы были убеждены, что на юге Баварии, в районе, так называемом «Альпийском редуте», их ждут затяжные и кровопролитные бои. На штурм этой мифической твердыни Гитлера были брошены лучшие соединения американской армии. Загипнотизированный немецкой угрозой с юга, генерал Эйзенхауэр даже сместил направление главного удара союзных войск с Берлина на Лейпциг и тем самым отказался от попытки взять столицу Германии ударом с Запада. Как Черчилль не убеждал и не умолял американского генерала захватить Берлин раньше советских войск, все было напрасным. Эйзенхауэр упрямо стремился на юг, словно туда его притягивал невидимый магнит.

К огромному удивлению и разочарованию, отроги Баварии встретили американцев альпийскими фиалками, до смерти перепуганными обывателями и малочисленными гарнизонами, что дружно сложили оружие при первом появлении их мотоциклистов. Больше никого не было.

Грозный редут Юга пал, не произведя ни одного залпа и выстрела, так как никаких оборонительных сооружений не было и в помине. Единственными, кто стрелял при появлении американцев, были фанатики эсэсовцы и стреляли они, как правило, себе в лоб, боясь справедливого возмездия.

В качестве боевых трофеев американцы захватили золотой запас рейха, сидевшего под домашним арестом Геринга, а также Вернера фон Брауна, чьи ракеты по плану Гитлера, уже во второй половине сорок пятого года, должны были упасть на Нью-Йорк и Бостон.

К трофейному золоту, почти четверть которого составляли средства казненных нацистами людей и в первую очередь евреев, была немедленно приставлена охрана и финансовые контролеры. С мундира Геринга, по праву победителей, американские офицеры, в качества сувениров, сорвали награды и платиновые погоны рейхсмаршала, чем сильно обидели наци № 2.

Что касается доктора фон Брауна, то победители не в полной мере представляли себе то направление вооружения, которым занимался их знаменитый пленник. Ракеты Штатам были совершенно не интересны. Они свято верили в мощь своей бомбардировочной авиации, способной поставить на колени любого врага. Наглядной демонстрацией силы воздушного флота Америки, как для врагов, так и для союзников, стала бомбардировка Дрездена в феврале сорок пятого года. Тогда за пару часов массированного налета огромный город был превращен в груду сплошных руин. Под бомбами американцев погибло свыше 150 тысяч ни в чем неповинных мирных жителей.

Поэтому в услугах немецкого гения ракет янки не нуждались, но все-таки решили перебросить его за океан. Не столько про запас, сколько из желания напакостить русским, по своему скудоумию считавших себя главными победителями фашизма.

По этой же причине Америка и Англия направили в Потсдам, на подписание акта полной капитуляции Германии второстепенных лиц. Зачем зря гонять самолеты в Берлин, если генерал Эйзенхауэр от имени союзников уже принял капитуляцию немцев в Реймсе. Пусть русские будут рады тому, что ради этого дела им предоставили фельдмаршала Кейтеля, покорно сложившего свой маршальский жезл к ногам победивших его американцев.

Когда в Белый дом пришло подтверждение того, что с Германией, столько лет наводившей на Америку опасение и страх, покончено, Трумэн использовал его для собственной выгоды. Взяв в руки скромный флажок, он смело вышел на бушующие от радости и восторга улицы американской столицы.

В белом костюме при строгой черной бабочке, он шел впереди колонны военных с видом полноправного триумфатора над «коричневой чумой». Так, как будто и в самом деле все эти трудные годы борьбы с Гитлером он был единомышленником и активным помощником президента Рузвельта. Словно вместе с ним, изо дня в день, плечом к плечу, усердно ковал общую победу, и теперь по полному праву принимает поздравления с долгожданной викторией.

Вальяжно помахивая рукой в сторону снимавших его торжественный выход кинооператоров, хищно улыбаясь подобно акуле или птеродактилю, Трумэн расцветал душою под приветственные крики толпы. Без капли смущения он надел на себя чужой лавровый венок, и именно в тот момент впервые поверил в то, что он действительно может быть самостоятельной фигурой в мировой политике.

Это был самый замечательный день в жизни среднего обывателя, по воле больших денег ставшего 33 правителем Штатов, однако все хорошее быстро кончается. Приведя к миру Европу, Америка должна была даровать его и Азии, но дела на Тихом океане шли не столь блестяще, как того хотелось Вашингтону.

Готовясь осуществить высадку на Японские острова, с целью принуждения Токио к миру, американцы решили создать себе удобный плацдарм перед решающей схваткой. Просто так десантироваться с кораблей, под прикрытием артиллерии и авиации, солдаты дяди Сэма не были готовы. После тщательных расчетов и раздумий, было решено использовать остров Окинава, идеально подходивший для этой цели. Расположенный всего в пятистах километрах от Японии, он был очень удобным трамплином для американских самолетов и морской пехоты.

Для выполнения приказа американского главнокомандующего было привлечено огромное количество кораблей и самолетов, которые должны были создать максимально благоприятные условия для захвата Окинавы в кратчайшее время.

Опираясь на силу этой могучей армады, первого апреля 1945 года, корпус морской пехоты лихо начал операцию «Стальной тайфун», но вскоре прочно завяз в непрерывных позиционных боях. Дни шли за днями, недели сменялись неделями, потери морпехов неуклонно росли, а успехи джи ай можно было разглядеть только на крупномасштабной карте. Вооруженные в основном стрелковым оружием и легкой артиллерией, японцы оказывали яростное сопротивление отважным сынам Америки, за спинами которых были танки, самолеты и корабельная артиллерия.

Так в ожесточенной борьбе прошел апрель, закончился май и наступил июнь, но звезднополосатый флаг так и не был поднят над Окинавой. Обращаясь к нации по радио по поводу прекращения войны в Европе, Трумэн высказал надежду, что в скором времени мир наступит и на берегах Тихого океана. Эти слова вызвали у простого народа бурный восторг и ликование. Рейтинг популярности нового президента стремительно рванул вверх. Получив две звонкие пощечины от коварных азиатов в Перл-Харборе и Яванском море, американская нация жаждала окончательной сатисфакции, которая затянулась на долгие четыре года.

Трумэн никак не мог обмануть ожидания своих избирателей. Каждое заседание с объединенным комитетом начальников штабов он постоянно подталкивал военных к скорейшему завершению войны, но усеянные звездами и орденами генералы никак не хотели ему помочь в этом. Каждый раз они со скорбным видом перечисляли понесенные на Окинаве потери, толково объясняли причины постигших их неудач и обещали, обещали и обещали.

В начале Трумэн терпеливо выслушивал эти речи, но в начале июня его прорвало. Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стало сообщение о снижении популярности президента согласно очередным опросам. Дело принимало неприятный оборот, и тогда Трумэн решил строго спросить со столь высокооплачиваемых стратегов и тактиков.

На очередной встрече с военными, не дав председательствующему генералу открыть рот, президент потребовал четкого ответа на вопрос, когда армия намерена завершить войну с Японией.

То, что он услышал, потрясло его до глубины души. После недолгого совещания, скромно потупив глазки, генерал заверил, что сопротивление врага на Окинаве будет подавленно, скорее всего, к концу июня, началу июля. Что же касается высадки американских войск на главный остров Японского архипелага Хонсю, то комитет объединенных штабов планирует это сделать в начале ноября этого года. Учитывая упорное сопротивление японцев на Окинаве, господа военные ожидают на Хонсю возрастание сопротивления.

— Что вы хотите, мистер президент?! — горько посетовал генерал, — нам противостоят отчаянные фанатики. Им нисколько не жаль ни своей, ни чужой жизни. Каждый из них готов умереть ради славы страны и божественного микадо. С ними невозможно воевать, опираясь на общепринятые нормы войны.

Этот стон цивилизованного человека нашел отзыв в сердце Трумэна, но не смог погасить его гневного взора, пылавшего из-под роговых очков. Теплота и понимание были ему не чужды, но только не в деловых отношениях.

— Каковы ваши прогнозы относительно предполагаемых потерь наших войск при захвате Хонсю? — холодно спросил у генерала отставной полковник. От этого вопроса оживший было стратег, вновь потупил взоры на лежавшие перед ним бумаги.

— Согласно заключению наших экспертов, при захвате острова Хонсю они составят минимум 50 тысяч убитыми и ранеными. В эту цифру не входят потери, которые понесет наша армия при штурме Токио. Фанатизм японцев очень трудно подается подсчету, — пояснил Трумэну генерал, пытаясь упредить гневную вспышку его глаз, но не смог. Озвученная им цифра никак не устраивала президента.

— Высадка морской пехоты на Хонсю у вас запланирована на ноябрь, когда же вы намерены занять оставшиеся острова!?

— К осени будущего года, господин президент. Но если японцы уйдут в горы и начнут партизанскую войну — на их полное умиротворение понадобиться несколько лет.

От озвученных прогнозов, президент побагровел. Подобный срок ставил жирную точку на всех его политических планах. За неудачника американский избиратель никогда не проголосует.

— Так считаете вы и ваши эксперты!? — гневно процедил Трумэн, крепко сжав в пальцах карандаш, которым до этого делал пометки в блокноте. Зло, прищурив глаза, он уже знал, что сделает с этим вестником несчастья, но генерал оказался крепким орешком. Выпускник Вест-Пойнта умел не только воевать, но и лавировать среди опасных рифов высоких кабинетов.

— Нет, мистер президент. Это мнение генерала Макартура изложенное им в специальной записке, — чиновник в погонах проворно зашуршал своими бумагами и извлек из них нужный документ.

Услышав имя человека бывшего на устах у всего американского народа, Трумэн от злости сломал карандаш и бросил его обломки на стол. С освободителем Филиппин нужно было считаться. Захлопнув блокнот, он прервал заседание, и холодно попрощавшись, удалился, источая в сторону «медных котелков» флюиды гнева и пренебрежения.

Для быстрого и коренного перелома в войне с Японией, а также спасения своей карьеры, нужно было новое средство, гораздо больше эффективное, чем американская армия. И такие средства в распоряжении американского президента имелись.

Первым, как бы это не странно звучало, была Красная Армия. На мирной конференции в Ялте, Рузвельт сумел выторговать у Сталина обещание о вступление России в войну с Японией, через три месяца после капитуляции Германии.

Главный удар советских войск должен был обрушиться на Квантунскую армию, основную сухопутную силу японской империи. Её разгром твердо гарантировал завершение войны ещё до конца года, при минимальных потерях со стороны американских войск.

За кровь своих солдат, Сталин потребовал от Рузвельта Сахалин, Курилы и Порт-Артур, с КВЖД в придачу. Для Америки это были вполне приемлемые требования. Русские получали довольно скромные приращения к своим территориям, которые нисколько не затрагивали стратегические и финансовые интересы Вашингтона. Все было прекрасно, но только для Америки Франклина Рузвельта. Для Америки Гарри Трумэна, с первых же дней принявшегося с усердием закручивать гайки американо-советскому сотрудничеству, просить о помощи было очень даже не с руки.

Этим самым, по мнению президента, Соединенные Штаты не только демонстрировали свою слабость в борьбе с Японией, но и де-факто признавали появление в мире второй сверхдержавы, что для Трумэна было совершенно неприемлемо. Тем более, что он совершенно не собирался выполнять обещание президента Рузвельта разделить Японию на зоны оккупации, подобно Германии, и передать Советскому Союзу остров Хоккайдо. Главный скальп японского агрессора должен принадлежать американской армии и никому иному, иначе могут возникнуть неприятные вопросы, кто победил дальневосточного хищника. В войне на востоке Трумэн милостиво разрешал русским Иванам подержать свинью, пока янки будут резать ей горло. Одним словом, согласиться с этим вариантом Гарри мог только в крайнем случае.

Вторым, более приемлемым и достойным средством по принуждению к капитуляции японцев, являлся секретный проект под кодовым названием «Манхеттен». Суть его заключалась в создание совершенно невиданного ранее нового вида оружия. Оно было способно уничтожить огромное количество людей и произвести ужасающие разрушения посредство взрыва одной небольшой бомбы.

Это утверждение ученых, для большинства американских политиков, находящихся у власти и исповедующих здоровый прагматизм, звучало откровенно фантастично и неубедительно. Почти все они сочли слова об атомном проекте откровенной авантюрой, за исключением президента Рузвельта. Главный американский миротворец и друг всех детей мира, в сентябре сорок третьего года согласился выделить деньги на создание это смертоносного оружия.

Со всего мира в Америку были собраны лучшие умы, способные разбираться в сути ядерных процессов. В самых современных лабораториях того времени, под завесой полной секретности, они принялись создавать технологию обогащения урана и превращения его в оружейный плутоний. Не покладая рук, они проработали почти два года и уже стояли на пороге величайшего открытия, потратив на это дело из государственного бюджета Америки почти два миллиарда долларов.

Прижимистый Трумэн схватился за сердце, когда увидел, в какую чудовищную сумму обошлось чудачество его предшественника. Подобно Гитлеру и Черчиллю, он захотел закрыть столь дорогой проект, не давший стране никакой пользы, но, курирующий проект, генерал Гровс сумел удержать президента от столь опрометчивого шага.

Аргументы военного человека, так плотно сроднившегося с тайным проектом, тронули разум Трумэна, и он согласился подождать результатов до начала августа. Именно к этому сроку ученые должны были доказать, что они не зря пользовались финансовыми благами великой Америки.

Поэтому, сразу после разговора с «медными котелками», обозленный Трумэн пригласил к себе генерала Гровса, желая узнать последние новости из лабораторий Лос-Аламоса.

— Я с большим уважением отношусь к той ученой компании, что трудится в Нью-Мексико под вашим неусыпным контролем, генерал. Вы постоянно говорите, что там собраны самые лучшие умы мира, работающие на благо нашей великой страны. Со средины апреля они постоянно твердят, что стоят на пороге открытия, способного перевернуть весь мир, но мне очень не терпится узнать, когда же конкретно наше прожорливое дитя даст результат!? — С места в карьер поинтересовался Трумэн, едва только Гровс переступил порог его кабинета.

— Если бы вы спросили меня про пушки и снаряды, про число солдат, охраняющих их лабораторию или степень секретности, я бы дал вам исчерпывающую информацию, сэр. Однако, что касается формул и рассуждений о способах расщепления атомного ядра, то здесь я бессилен. Все они подобны мантрам и заклинаниям индейских шаманов, которые мы слышим, но не можем познать их смысл и способ действия.

— Вы очень верно сказали, Гровс. Смысл их слов нам совершенно непонятен, и приходится верить этим яйцеголовым господам на слово. Я был бы совсем не против поверить на слово этим уважаемым джентльменам, если бы цена этого слова не упиралась в астрономическую сумму — два миллиарда долларов. Это очень высокая цена ничем не обеспеченного слова, вы не находите, генерал?

— Готов подписаться под каждым вашим словом, господин президент, если бы разговор шел только о новом виде танка, самолета или подводной лодки. Однако в Лос-Аламосе создается оружие, которое обеспечит нашей стране мировое господство на долгие годы, — многозначительно сказал Гровс, но Трумэн отмахнулся от его слов как от надоедливой мухи.

— Все это красивые слова. Покажите мне эту бомбу, явите мне её мощь, дайте пощупать товар руками!

— Хочу напомнить вам, мистер президент, что у вашего предшественника был особый нюх на новые виды вооружения. Только благодаря его прозорливости, с конца тридцать девятого года мы раньше всех стали на смену линкорам строить авианосцы. Уверенный в правильности своего выбора, он продавил сопротивление конгресса и сумел выделить на эту программу миллионы долларов. Только благодаря президенту Рузвельту, мы встретили войну с Японией, имея свыше пятидесяти авианосцев различной модификации, что позволило нам удержать контроль над Тихим океаном даже после ужасной трагедии Перл-Харбора. Точно также я уверен в правильности выбора президента Рузвельта относительно атомного проекта. Он весьма необычен, фантастичен, но именно он гарантирует Америке мировое господство в ближайшее время.

Гровс говорил это с такой твердой убежденностью, что Трумэн не решился вступать с ним в дискуссию. Отказавшись от тактики прямого кавалерийского наскока, он решил подойти к проблеме неимоверно дорогущего проекта с другого конца.

— Вы в этом проекте с самого начала Гровс. Скажите, против кого президент Рузвельт собирался применить новое оружие? Ведь вы, несомненно, обсуждали с ним этот вопрос.

— Конечно, сэр. Этот вопрос стоял на повестке с самого начала проекта, когда он ещё только обсуждался на бумаге. Президент Рузвельт говорил, что проект создается для сдерживания любого победителя в нынешней войне. Будь это немцы, русские, японцы или даже англичане.

— Вот как? Расскажите поподробнее, Гровс.

— Охотно, мистер президент. Сразу после Перл-Харбора планировалось сбросить бомбу на Японию, используя полет в один конец с посадкой самолета в Китае. Затем по мере того как наш флот смог отодвинуть от наших берегов угрозу японского вторжения, цель бомбардировки изменилась. Ею стала Германия. Немцы очень яростно сражались с русскими и англичанами и исход их борьбы, до начала сорок четвертого года был совершенно неясен. Предполагалось сбросить атомную бомбу на Берлин, или на любимую виллу Гитлера Бергхофе, когда фюрер поедет туда на отдых. Для этой цели в Германию были заброшены специальные агенты, по сигналу которых из Англии должен был вылететь бомбардировщик с атомной бомбой на борту. К тому же, по данным нашей разведки, немецкие ученые стали активно продвигаться к созданию собственного атомного оружия.

Трумэн слушал рассказ Гровса с большим интересом. Все, сказанное генералом, было для него совершенно неизвестно. Белый дом умел хранить свои тайны, сильно ограничивая число лиц, посвященных в секретный проект.

— Так продолжалось до конца сорок четвертого года. Только тогда стало ясно, что русские окончательно сломали хребет вермахта и стали нашими главными конкурентами в послевоенном устройстве мира. Что же касается немецкого атомного проекта, то благодаря диверсии на заводе по производству тяжелой воды в Норвегии, процесс создания в рейхе оружия возмездия полностью встал. После Арденн и выхода русских армий к Одеру, президент Рузвельт приказал усилить работы над проектом «Манхэттен». Он очень надеялся, что к последней мирной конференции у него будет дубинка, при помощи которой он сумеет укоротить непомерные аппетиты дяди Джо.

— Честное слово, я сделал бы то же самое, Гровс, — усмехнулся Трумэн, — мистеру Сталину совсем не помешал бы отрезвляющий удар по рукам такой дубины. Но будет ли она готова к мирной конференции в Германии?

— Если последние испытания завершаться успешно, то, по заверениям профессора Оппенгеймера, окончательный результат работ следует ждать во второй половине июля, — торжественно доложил Гровс.

— Вторая половина июля это обнадеживающий срок, но скажите честно, Гровс, вы верите в это?

— Да, мистер президент. За все время общения с физиками я немного научился разбираться в их поведении и могу твердо сказать — они сами верят в реальность указанных сроков.

— Прекрасно, прекрасно. Значит, в начале августа нужно будет выбрать место целесообразного применения нашего нового оружия.

— Против кого вы хотите применить бомбу, против русских, сэр? — с опаской в голосе спросил Гровс, но собеседник успокоил его.

— Нет, не против русских. С дяди Джо будет вполне достаточно одной только демонстрации в действии нашего нового оружия. Так сказать, скрытое, но очень явное предупреждение, — хищно улыбнулся Трумэн. — Бомбу следует применить против японцев и чем быстрее, тем лучше. Для Америки война с микадо в сто раз важнее всех европейских дел вместе взятых.

— Слава богу, что вы решили не применять её против Англии, — пошутил генерал, но президент не поддержал его тона.

— Если будет нужно, то применим и против неё. Англия ничем не лучше остальных стран мира, хотя и является нашим ближайшим союзником. Господин Черчилль поет мне дифирамбы, а сам пытается вести свою игру в Европе. По данным нашей разведки англичане так и не разоружил немецкие части, сдавшиеся к ним в плен. Возможно, он намерен сделать из них козырь на встрече со Сталиным, но это идет вразрез с нашими планами и намерениями. Думаю, следует ограничить своеволие Черчилля и твердо указать ему место в нашем кильватере. Президент Рузвельт слишком долго играл в джентльмена с этим обанкротившимся рыжим лисом.

— Вы совершенно правы, мистер президент. Америка есть Америка, а Англия есть Англия, и не следует путать наши жизненные интересы, — подхватил Гровс. В отличие от Черчилля он хорошо знал свое место в кильватере президента.

Совсем иная беседа об интересах Англии и Америки состоялась в Нью-Йорке. Туда из Лондона, специально приготовленный «Дуглас», доставил двух британских джентльменов с особыми полномочиями от премьер-министра Черчилля.

Не имея ни малейшего признака ограничения пищевого рациона, в отличие от большинства англичан, джентльмены хорошо перенесли длительный полет над бурными водами Атлантики. За время полета они с истинно королевским достоинством поглощали бекон с яичницей, хрустящие гренки с оливками и запивали натуральным кофе.

Бросив грязные вилки на подносы с остатками еды, и вытершись белоснежными салфетками, британские гости принялись играть в карты. Ставя на кон сущую мелочь, они неторопливо перебрасывались между собой короткими фразами, состоящими из обозначений и определений, понятным только им двоим. При этом они внимательно следили, чтобы ничего лишнего не стало достоянием ушей стюардов, обслуживавших их на всем пути перелета.

Перед самым прибытием в город «Большого яблока» джентльмены приказали подать им по бокалу шампанского, которое было выпито за успех предстоящих переговоров. Поднятие бокалов было своеобразным ритуалом, который часто приносил им удачу. Последний раз джентльмены поднимали бокалы в конце января сорок пятого. Тогда, через нейтральную Швецию, они летели на тайные переговоры в Германию.

Представляя финансовую элиту Британии, они смогли быстро найти общий язык с такими же представителями деловых кругов Германии. Результатом переговоров была джентльменская сделка. Тайные визитеры гарантировали германским промышленникам сохранение активов их заводов и предприятий в обмен на открытие Западного фронта перед союзными войсками.

Добиться подобной договоренности было не так уж трудно. Прекрасно видя скорый крах гитлеровского режима, германские партнеры были весьма сговорчивы и податливы. Спасая собственные интересы, они смогли заставить немецких генералов отступить к Рейну, несмотря на яростное сопротивление со стороны Моделя и Гитлера.

Теперь джентльменам предстояла задача гораздо труднее. Предстояло убедить финансовые круги Америки поддержать план Черчилля по внезапному нападению на советские войска в Германии. Вся сложность их миссии заключалась в том, что некоторые представители деловой элиты Штатов видели в Советском Союзе потенциального покупателя американских товаров после окончания войны. Они предпочитали вести с русскими мирную торговлю, видя в их необъятном рынке большую выгоду, чем от войны.

Также сильно затрудняла действия британских посланцев и позиция президента Трумэна. По твердому убеждению обитателя Белого дома, Америке сначала предстояло разделаться с Японией и только потом начинать обстоятельное противостояние с Россией. Борьба на два фронта не входила в стратегические планы бывшего сенатора от Миссури. Одним словом миссия была трудновыполнима, но выходцы с туманного Альбиона очень надеялись, что у них хватит аргументов и их стрит не будет перебит каре с джокером.

Заокеанских визитеров приняли по высокому разряду. В это понятие входил, поданный прямо к трапу самолета, «Линкольн», отсутствие на выезде из аэропорта паспортного контроля и таможенного осмотра, а также шикарная вилла в пригороде Нью-Йорка. Высоким гостям дали время прийти в себя после столь длительного перелета, и назначили деловую встречу только на следующий день. Как бы гости не крепились, но годы давали о себе знать.

Когда двери гостиной широко распахнулись перед англичанами, посланцев Черчилля ждал неприятный сюрприз. Из числа тех, кто приехал на виллу и учтиво пожимал гостям руки, лишь один был представителем финансовой элиты Северо-востока Америки. Только он обладал правом голоса для принятия решения по важным вопросам. Двое других переговорщиков имели более низкий статус, обладая совещательными функциями. Что касается четвертого визитера, то он был сенатором и с ним у англичан были довольно натянутые отношения.

После обмена любезностями и разговора о погоде, джентльмены сразу перешли к деловой части разговора.

— Господа, смею вас заверить, что причины, заставившие нас отправиться в столь далекое путешествие, важны как для нас, так и для вас. Они важны для всего цивилизованного мира, поскольку у нас есть все основания говорить о появление новой угрозы его жизненным устоям. Мы прилетели просить у вас помощи против русских, которые намерены подчинить своему влиянию Англию и всю Европу, — напыщенно начал один из джентльменов и его слова породили усмешку на лице американского сенатора.

— Вы зря так беспечно улыбаетесь, мистер Уэстли. Конечно, сейчас русская угроза стучится только в наши окна и двери, Америка им не по зубам. Но смею вас заверить что, поглотив нас, они не остановятся и, по прошествии времени, возьмутся за Соединенные Штаты. Тоталитарная коммунистическая система Сталина, по своей сути, мало чем отличается от нацистской системы Гитлера. Они обе несут смертельную угрозу англосаксонскому миру, в какие бы идеологические одежды они бы не рядились. Это надо понимать, господин сенатор, — с укоризной произнес англичанин.

— Я прекрасно понимаю, что русские наши главные конкуренты, сэр, — парировал упрек Уэстли. — Но мне кажется, что вы несколько сгущаете краски. Все наши агенты из Москвы доносят, что Сталин совсем не собирается вступать в конфронтацию с нами. Их главная задача на ближайшее десятилетие восстановление разрушенной войной экономики и с логикой этого решения трудно не согласиться.

— Вы плохо знаете, Сталина, сэр, — взвился британец. — Это двуликий человек, способный одной рукой подписывать мирный договор, а другой готовиться к войне. Его пакт с Гитлером в тридцать девятом, прекрасное тому подтверждение. Говоря о мире, он подчинил своей власти Прибалтику и восточную Польшу, напал на Финляндию и Румынию. Не зря Россию исключили из Лиги наций! Но это в прошлом, а нынешнее положение Европы ещё ужаснее. Ещё не успели смолкнуть пушки, как господин Сталин вторгся во внутреннюю жизнь своего боевого союзника Англии. Желая устранить с поста премьер-министра господина Черчилля, через агентов влияния он начал свою коварную игру и добился значительных успехов. Наши специальные службы выяснили, что большая часть избирателей Британии намерена отказать в доверии сэру Черчиллю на ближайших выборах.

— И что такого страшного? Вместо Черчилля премьером станет Эттли, или кто-нибудь другой. Коммунисты точно не смогут стать главной силой вашего парламента, — сказал сенатор, чем вызвал несказанный гнев британца.

— Как вы не понимаете, что неизбрание на первых послевоенных выборах премьер-министром человека, который спас Англию от немецкого нашествия — это нонсенс!! Это точный и хладнокровный удар по политическим устоям королевства. Одно дело, когда простые англичане выражают недовольство своим премьером в беседе на кухне и совсем иное — его публичное унижение на парламентских выборах. Как можно отказать в доверии человеку, столько сделавшему на благо своей многострадальной стране!? Как можно отказать в доверии победителю Гитлера!? Это означает, что страна победила врага вопреки действиям премьер-министра! А это очень опасный прецедент! — звенящим от возмущения голосом негодовал посланник.

— Уход Черчилля с поста премьера, несомненно, посеет сильную смуту и анархию в умах простых англичан и поколеблет государственные устои. Англичане очень устали от войны, они хотят мира и спокойствия и ради этого готовы на все. При этом совершенно неизвестно куда может качнуться чаша весов, если русские агенты влияния будут продолжать раскачивать лодку. Сейчас Англия ещё может противостоять скрытому давлению агентов Сталина, но наши силы уже на пределе. Мы не сможем в одиночку спасать Европу от русских, надо что-то делать и делать немедленно, — от избытка чувств на лбу оратора выступил пот, и он поспешил стереть его батистовым носовым платком.

— Скажите, сэр Астон, а насколько достоверны ваши сведения относительно русских агентов влияния в Англии? Может быть, господин Черчилль стал у англичан невольным олицетворением тяжкого бремени войны. При надломленной длительной войной психике всё возможно, — высказал предположение Уэстли, чем только повысил градус накала у британца.

— Я даю вам слово джентльмена, что приведенные мною слова о тайных русских агентах абсолютно соответствуют истине! — эти слова посланник Альбиона отчеканил столь громко и яростно, что представитель Северо-востока был вынужден одернуть сенатора.

— Ведите себя достойно, Уэстли. Мы нисколько не сомневаемся в правоте слов мистера Астона, а уж тем более в данном им сейчас слове. Сталин всегда был для нас непримиримым противником, даже когда временно стал нам союзником в борьбе с Гитлером. Ранее у нас с ним были общие интересы, он вел себя правильно. Теперь же, когда война закончена, и каждый блюдет свой интерес, я нисколько не сомневаюсь, что он всеми возможными способами попытается извлечь для себя любую политическую выгоду. Скажите, Астон, какую помощь вы хотите получить от нашего правительства?

— Спасибо за понимание мистер Фриман, — скорбным голосом ответил британец, изображая невинное достоинство, попранное грубым сапогом недоверия. — Мы всегда верили, что наши американские партнеры не останутся глухи к нашим нуждам и чаяниям. Все что мы просим, это поддержать план мистера Черчилля по умиротворению советского диктатора. Для этого он собирается нанести мощный удар по советским войскам, находящимся в восточной Германии, и вытеснить их на территорию Польши. Не скрою — главная задача этого плана восстановление в Польше демократии и создание правительства, разделяющего демократические ценности цивилизованного мира. Однако если даже русские будут только отброшены за Одер, то по агрессивным планам Сталина по подчинению коммунистическому влиянию Восточной Европы, будет нанесен сокрушительный удар.

— Вы намерены начать новую войну?! Но вас не поддержит собственный народ! — удивленно в один голос воскликнули молчавшие до этого финансисты, к тайной радости Уэстли.

— Говоря о полномасштабной войне, вы серьезно заблуждаетесь, господа. Разговор идет всего лишь о небольшом скоротечном военному конфликте и только. Что касается народа, то его главной функцией на войне является безропотное служение интересам государства, и послушно идти за вождем к полной и окончательной победе демократии. Это определение, на мой взгляд, относиться к любому народу земного шара, — с мнением Астона о народе не был согласен один из двух американцев. Он уже открыл рот, но его опередил второй:

— Я прекрасно понимаю господа, что вы имели в виду, говоря о народе, — начал он противным скрипучим голосом, — поверьте, мне. Да, народ может иметь свое мнение, отличное от мнения правительства, и это одно из завоеваний демократии. Все верно, но если начать спрашивать мнение народа по тому или иному вопросу, то смею вас заверить, мы можем очень далеко зайти и, в конце концов, потерять власть над ним. Как в Англии, так и в Америке.

— Не будем терять времени для словесных упражнений, Морли, — властно изрек Фриман, осаждая взмахом пальца обиженного поборника американской демократии. — Меня в гораздо большей степени интересуют военные планы британской стороны, мистер Бишоп. Хватит ли у вас сил разгромить русских до начала осени, и какая роль отведена в этом конфликте американским войскам.

— Охотно отвечу на ваши вопросы, сэр. Главной ударной силой в этом конфликте будут немецкие дивизии, сдавшиеся в плен английским войскам фельдмаршала Монтгомери. Общая численность немецких военнопленных составляет около 700 тысяч человек. Все они размещены в полевых лагерях и могут быть задействованы против русских в любой момент. Главный удар будет нанесен на севере Германии, вдоль балтийского побережья. Второй, большей частью вспомогательный, удар планируется нанести в районе Лейпцига, имея целью окружить берлинскую группировку русских или заставить их отойти за Одер. Все, что мы просим на данный момент от американской стороны — это оказать содействие генералу Венку, чьи войска будут действовать в районе Лейпцига. Если же характеризовать в целом наши роли в этом конфликте, то они попадают под определение наблюдателей за действиями, желающих взять реванш, немцев.

— Блестящая идея! — восхищенно воскликнул Фриман. — Вот подлинное мастерство британской дипломатии, Морли. Решить свои проблемы при минимальных материальных затратах и людских потерях. Давняя идея мистера Черчилля о создании единого фронта западного мира против коммунистов, похоже, начинает сбываться. А как высоко оценивают военные шансы на успех проведения этой операции? Как патриот, я бы охотно послушал мнение Айка, но в этой ситуации меня устроит и мнение ваших генералов, мистер Бишоп.

— Как заверяют представители нашего генерального штаба, операция имеет все шансы на успех. Русские опьянены тем, что стоят в Берлине, Праге и Вене. Они наслаждаются миром, славят Сталина и ничего не подозревают. Наступление немцев для них будет ошеломляющим ударом. По своей моральной и психической силе он будет сравнимым только с тем, что они испытали 22 июня 1941 года. К тому же, стоящие на севере и в центре Германии, советские армии понесли значительные потери при взятии Берлина. Его, можно сказать, взяли на последнем дыхании, столь высоки были потери у маршалов Жукова и Конева, — подчеркнул англичанин, и американцы понимающе закивали головами.

— После подписания капитуляции, Сталин объявил о скорой демобилизации, и пополнение русских частей идет очень вяло. Как людьми, так и материально, страна готовится переходить на мирные рельсы, так провозглашают передовицы советских газет. Поэтому, на первых этапах операции, мы не ожидаем серьезного сопротивления со стороны советских частей. После того же, как русских отбросят за Одер, а лучше за Вислу, в дело вступят дипломаты, но тогда наши позиции будут куда прочнее и предпочтительнее, чем сейчас.

— Ну, а если немецкое наступление будет идти не так, как того вам хотелось, примут ли участие британские войска в боевых действиях против русских?

— Да, мистер Фриман. Мистер Черчилль готов идти до конца, и деловой мир Англии поддержит его действия. И мы очень рассчитываем, что Америка не останется в стороне. Момент очень благоприятен для нас. Русские армии непрерывно наступают по всему Восточному фронту с ноября сорок четвертого года. Сталин бросает в бой все новые и новые резервы, но и у него они не бесконечны. Ценой огромных усилий русские смогли взять Берлин, но на быстрый захват всей Чехии и севера Германии у них не хватило сил. Особенно в Мекленбурге, где фельдмаршал Монтгомери выполнил большую часть работы за маршала Рокоссовского. Сейчас у русского колосса глиняные ноги и нужен один хороший удар, чтобы повергнуть его в прах.

— Все это хорошо, и я готов принять на веру оценку ваших военных, но всякая услуга требует оплаты. Что британская сторона готова предложить Америке в обмен за поддержку в борьбе против Сталина? — поинтересовался Фриман и сразу на лбу у англичан, вновь появились капельки пота. Посланцам Лондона предстояло открыть «большому брату» свои не слишком сильные карты.

— Мы готовы отказаться в пользу Америки от всех территорий советской оккупационной зоны, за исключение Мекленбурга, — произнес Астон. Слова британскому посланнику давались с трудом, ибо он жертвовал священными интересами своей страны.

— Щедрый подарок, — попытался напомнить о своем присутствии сенатор, но быстро увял под требовательным взглядом Фримана.

— Это примерно две трети площади советской зоны, — быстро подсчитал финансист. — Надеюсь, в такой же пропорции будет разделена и советская часть германского золота, а также военных репараций.

От такого откровенного грабежа у англичан перехватило дыхание. Изрядно обнищавшая за годы войны Британия очень рассчитывала поправить свое положение за счет советской доли репараций с Германии, но заокеанские союзники беззастенчиво выворачивали руки. Развалившись в креслах, меланхолично пережевывая жвачку, американцы ждали ответ на свой вопрос о процентах. Сила была полностью на их стороне, и британцам пришлось пойти на уступки.

— Мы согласны на подобный раздел советской доли трофейного золота и репараций, — выдавил из себя Астон, чем вызвал улыбки на лицах у своих собеседников.

— Приятно иметь дело с деловыми людьми, готовыми платить за помощь настоящую цену, — примирительно сказал Морли. Англичане молча проглотили свое унижение, но в разговор вмешался Уэстли.

— Все это хорошо, но вы, господа, забыли о президенте Трумэне. Именно он является главнокомандующим американской армии и за ним последнее слово, — сенатор хотел развить свою мысль, но Фриман в который раз оборвал его.

— Среди нас есть люди, которые очень много сделали для карьеры Гарри, и с чьим мнением он будет полностью согласен, — жестко припечатал сенатора финансист, и тот больше не решился встревать в беседу.

— Что же, осталось обсудить разделение причитающихся русским активов и патентов, и дело будет сделано, — подытожил третий финансист, чем вызвал у посланников Альбиона бурю негодования. Подобно девушке, с которой грабители пытаются снять нижнее белье, британцы принялись яростно отстаивать свой процент с общей добычи. Спор об активах продлился добрых сорок минут, прежде чем стороны пришли к общему мнению. Соглашение было достигнуто, и в далекий Лондон полетела шифрованная телеграмма о благополучном выздоровлении заболевшего дяди.

Загрузка...