Опасная игра леди Эвелин

Глава 31

Леди Эвелин

Тетрадь давно догорела, от нее остался лишь пепел, но ни я, ни Ричард не спешили отходить от камина и отстраняться друг от друга. Я вновь прижималась спиной к его груди и чувствовала, как теплое дыхание щекотало шею и ерошило выбившиеся из прически волоски на макушке. От его ладони на талии волнами расходилось приятное тепло, похожее на лучи солнца в погожий день. Хотелось закрыть глаза и подставить им лицо, и наслаждаться безмятежностью и покоем.

Ничего, что случилось за последние сутки, не укладывалось в голове. Все произошло так стремительно, что в какой-то момент я даже перестала удивляться. Просто смирилась с хаосом, что творился вокруг.

Неосознанно я приложила руку к груди. Сердце по-прежнему билось слишком быстро и стучало о ребра, словно ему были тесно. Эйфория, которую я испытала в секунду, как увидела Ричарда в коридоре особняка — живого, практически невредимого — не поддавалась описанию.

Мы готовились бороться за него, обивать пороги, умолять, подавать прошения и ходатайства, я даже собиралась посетить утром тюрьму... а затем он вошел в особняк, и все вновь перевернулось с ног на голову.

Сперва я не могла вымолвить ни слова. Рот, горло, губы — их словно охватил паралич. Я только смотрела на него и, кажется, глупо хлопала пушистыми ресницами, и радость, которая на самом деле распирала меня изнутри, нашла выход лишь в учащенном сердцебиении.

Я до сих пор не могла поверить. Он стоял рядом, я чувствовала его тепло, его руку на талии, минутами ранее мы целовались, но липкий страх за него, поселившийся в душе далеко не этим вечером, никак не желал отпускать. Он вцепился в меня когтистыми лапами, и порой мне казалось, что благополучное возвращение Ричарда — лишь сон.

— Вам обязательно уезжать сегодня? — разволновавшись, спросила я совершенно невпопад.

И устыдилась, потому что прозвучало глупо и недостойно. Словно я ребенок, который не понимает, что такое долг и обязательства.

Прилив досады заставил меня поморщиться, но Ричард истолковал вопрос совсем иначе. Мое невольно обнажившееся нежелание с ним расставаться ему понравилось.

— К сожалению, — вздохнул он, и я кожей почувствовала его усталость. — Но лучше покончить со всем побыстрее. Получить ответы на оставшиеся вопросы и закрыть эту дверь. Спокойно дождаться публичного суда.

Пока Ричард говорил, его пальцы вырисовывали на моей талии лишь ему понятные узоры.

— Конечно, — произнесла поспешно. — Я все понимаю. И нам, верно, стоит вернуться в гостиную? Нас ведь ждут? — спросила я и повернула голову, чтобы поймать его взгляд.

Медленно, как-то заторможенно он кивнул. А я замерла, пристально его изучая. Новые линии морщин вокруг глаз, напряженные губы, тень, упавшая на скулу от света, льющегося из окна — казалось, за эти сутки он прожил другую жизнь. И все же — это был он прежний. Живой, усталый. Близкий.

— Когда дело будет закрыто, у нас будет гораздо больше времени, — сказал Ричард, все еще не разжимая объятия. — На все.

Прозвучало очень многозначительно, и я улыбнулась.

Целомудренно поцеловав меня в лоб, Ричард убрал руку и шагнул к дверям, и мы вернулись в столовую.

Время, отведенное до полудня, пролетело очень быстро. Беркли упрямился до последнего, но все же не выдержал и поднялся в спальню, чтобы отдохнуть — у него выдалась бессонная ночь, и день обещал быть ничуть не легче. Эван и Мэтью тоже разъехались, посулив вернуться к вечеру. И как-то незаметно я осталась в особняке одна. Ко мне сон не шел. Возбуждение и волнение были слишком сильны, чтобы я могла отправиться в постель.

Я думала сперва разыскать сестру Агнету, но решила немного подождать. Кажется, она все же обиделась на то, что ей не позволили присутствовать во время разговора. И я ее понимала, как никто. Мне ли не знать это ощущение, когда тебя задвигают в угол, словно предмет мебели?

Но и обвинять Ричарда не повернулся бы язык. Некоторые тайны лучше не знать, как порой лучше не слышать правды. С сестрой Агнетой я обязательно поговорю, но позже. А пока дам ей немного времени наедине с собой.

Чтобы не сидеть в четырех стенах, я вышла в сад. Прогуливаясь по дорожкам, прокручивала в голове самые разные мысли. Как мы будем жить дальше? Какое наказание изберут для отца Ричарда? Узнаю ли я, что случилось с Джеральдин?.. Или нам останется лишь строить предположения?

Многое зависело от встречи, на которую должен был отправиться Ричард.

Ровно в полдень, как и было обещано, у ворот остановился неприметный экипаж. Я вышла проводить Беркли в коридор, и сердце тревожно сжималось, когда мы прощались. Слишком свежи были воспоминания вечере.

Ричард почувствовал мою тревогу.

— Все будет хорошо. Я вернусь к ужину, — пообещал на прощание, поцеловал мне руку, прижавшись губами к ладони намного дольше, чем позволял этикет, и поспешно покинул особняк.

И соврал, потому что к ужину Беркли не вернулся.

Часы пробили семь, восемь, девять, десять вечера. Напряжение в гостиной, где мы все собрались в ожидании, усиливалось с каждой секундой. Мной вновь завладело это липкое чувство беспомощности, когда ты ничего не можешь сделать и вынуждена лишь сидеть и непрестанно бросать взгляд на часы. Тревога накатывала волна за волной. Я смотрела на Эвана и Мэтью, которые приехали, как обещали, и видела в их глазах отражение своих переживаний.

Когда с улицы донеслось цоканье лошадиных копыт, я едва не взвизгнула. Подпрыгнула в кресле и бросилась к окну, но снаружи было слишком темно, чтобы я могла что-либо разглядеть. Затем в коридоре прозвучал полный облегчения возглас дворецкого.

— Вы вернулись!

И я вцепилась пальцами в спинку ближайшего стула, потому что ноги не держали. Время как раз перевалило за одиннадцать и уже приближалось к полуночи.

На вошедшем Ричарде не было лица, и едва затихшая тревога отправилась на новый виток. Я подскочила к нему первой, наплевав на все правила приличия, потому что смотреть на него было больно.

Он выглядел... опустошенным. Бесконечно измученным и уставшим. Даже утром, когда он появился в особняке, то не казался настолько утомленным.

— Что случилось? — прошептала я, пытаясь поймать его взгляд.

Ричард дернул щекой и, помедлив, обнял меня за плечо, на мгновение притянул к себе, чтобы вдохнуть аромат волос — и все это в присутствии мистера Эшкрофта и Мэтью.

— Дик? — требовательно позвал Эван. — Ну же, говори!

Беркли мазнул по нему совершенно тусклым взглядом и вновь усмехнулся.

— Его не будут судить, — вытолкнул он в гулкую тишину гостиной и рухнул в ближайшее кресло.

— Что? Лорда-Канцлера? Его отпустят? — пока мужчины засыпали его вопросами, я стояла чуть поодаль, закрывая обеими ладонями рот.

Услышанное не укладывалось в голове. Уже в который раз.

Ричард выглядел кошмарно. Я смотрела на него и понимала, что мне плевать на причины, плевать на то, что случилось. Плевать на истину, плевать на все, кроме него. К глазам подступили слезы, которые я поспешно сморгнула. Они точно никому не помогут. Но глупое сердце разрывалось от несправедливости, какой-то обречённости, что сквозила в его каждом жесте.

Он говорил через силу, двигался через силу, заставляя себя смотреть, отвечать, ходить.

Я так глубоко задумалась, что вздрогнула, услышав непривычное обращение.

— Эвелин.

Вскинула голову и наткнулась на взгляд Ричарда. Раскрытой ладонью он указывал на кресло рядом с собой. Ступая на деревянных ногах, я послушно подошла и опустилась в него.

А он словно лишь этого и дожидался. Вздохнул, с нажимом провел ладонями по лицу, откинул упавшие на лоб темные волосы и сказал.

— Они хотят избежать скандала и неизбежного удара по репутации, который последует за публичным судом.

Я моргнула.

— Но ты же сам сказал утром, что вы говорили о суде. И с лордом Честером, и с тем незнакомцем, который изображал из себя жандарма?.. — справедливо заметил Эван, хмурясь.

— Я так сказал, потому что думал, что это правда. Потому что именно это говорили мне, — огрызнулся Ричард.

— Но как это возможно? Жертвы, все эти женщины, Джеральдин?.. — пробормотала я, чувствуя себя невероятно, невероятно глупой.

Потому что я действительно не могла понять, как можно просто закрыть глаза и сделать вид, что ничего не произошло?!

— Его отправят в ссылку. Куда-то под надзор в дальнюю провинцию, — выплюнул Ричард, имея в виду отца. — Публично всем объявят, что Лорд-Канцлер покидает должность по состоянию здоровья.

— А расследование? То самое, о котором тебе обещали рассказать?

Ричард поднял на друга потухший взгляд без малейшего проблеска привычной искры.

— Я не знаю… Наверное, сожгут, уничтожат все документы. О нем действительно знали немногие, это было личное поручение короля... и сегодня я подписал обещание никогда больше и ни с кем не говорить об этом и никак не обсуждать. И завтра каждый из вас должен будет подписать такое же...

В гостиной стало очень, очень тихо. Даже негромкое тиканье часов казалось оглушительным.

— Мне жаль. Я прошу прощения, что втянул вас в это, — заговорил Ричард вновь.

— Это я должна извиняться, — возразила я шепотом, потому что не была уверена в том, как прозвучит голос. — Я втянула вас во всё... когда пришла с просьбой отыскать Джеральдин... — пришлось резко замолчать, потому что к горлу вновь подступили слезы.

Вместо ответа Ричард посмотрел на меня, протянул руку и, когда я вложила в нее ладонь, молча переплел наши пальцы.

— Но других-то они задержали? — спросил Эван, и по напряженному голосу без лишних слов было понятно, что он пытался сдерживать эмоции.

— Успели многих, — невесело усмехнулся Ричард. — Эзру, хозяйку салона — удивительно, имя оказалось фальшивым. Многих из банды... Около дюжины человек, не считая мелких сошек. И даже нескольких жандармов — как я слышал. Из тех, кто помогал в самом начале, чтобы первые дела об исчезновении женщин толком не расследовались.

— И все?.. — совершенно убито уточнил Мэтью.

Взгляд у него был такой же потухший, как у Ричарда.

— Будут облавы на черные рынки и притоны. Несколько проведут сегодняшней ночью. Кажется, герцог Саффолк согласился сотрудничать. Он указал на место, где они... где проводили свои ритуалы. Какой-то дом за чертой города. Правда, к тому моменту его сожгли дотла.

— Немыслимо...

— А другие сообщники? Не мог же Лорд-Канцлер быть единственным среди верховной власти, кто был в это вовлечен? Или они намерены спустить всех собак на низшие чины? Арестовать жандармов — и все на этом? — Эван вскочил на ноги, потому что злость была слишком сильна и требовала выхода.

— Вероятно, в ближайший год нас ждет череда тихих отставок и уходов на покой, или переводов подальше от столицы, — устало отозвался Ричард. — Но публичных судов не будет — это дали понять предельно ясно, — он замолчал и дернул щекой, словно по лицу прошла судорога, но заставил себя продолжить. — Мистер Финн — оказалось, это его настоящая фамилия — как я предполагаю, точно так же зол и рассержен. Но волю короля не оспаривают.

— Получается, все похищенные женщины и девушки... и Джеральдин... их убили, но никто не будет наказан? — выдохнула я, чувствуя, как в груди разрастается горячая волна.

Ричард странно на меня посмотрел.

— В кабинете и особняке Лорда-Канцлера провели обыск, изъяли множество документов... есть блокнот, в котором он шифровкой отмечал инициалы женщин, дни их похищения и прочие неприятные подробности. Так вот, Финн сказал, что имени мисс Фоули в этом блокноте нет.

На следующий день, уже после обеда мы отправились на прогулку в парк.

Предложение Ричарда было столь неожиданным, что я ненадолго растерялась. Привыкла слышать совсем другие вопросы. За последние недели, а, быть может, и месяцы, не выдалось ни одного спокойного дня. Потому простые, казалось бы, слова привели меня в замешательство.

После вечернего разговора Ричард не покидал свои покои; во время завтрака и обеда мы сидели за столом вдвоем с сестрой Агнетой. Я полагала, это вполне естественно, что он хотел побыть один, и потому не планировала его тревожить.

Но он смог меня удивить, показался в гостиной около трех часов дня и предложил насладиться остатками солнечного, теплого дня на природе.

Конечно же, я согласилась. Заточение в четырех стенах успело порядком надоесть.

Мне не требовалось много времени, чтобы собраться, ведь я по-прежнему носила траурные платья темных цветов, и потому я прихватила лишь перчатки, шляпу с широкими полями от солнца, зонт и небольшую сумку-мешочек, которую могла повесить на запястье.

По случаю хорошей погоды в парке было довольно многолюдно. Мы неспешно прогуливались вдвоем, следом за ними — сестра Агнета, а уже после нее шагала пара неприметных охранников. От их услуг Ричард пока не отказался, отметила я про себя. По-прежнему чего-то опасался?

Весьма вероятно.

День выдался теплым, щедрым на свет, и по мягким гравийным дорожкам неспешно прогуливались леди с кружевными зонтиками и джентльмены в легких пальто. Воздух наполнял терпкий аромат свежей листвы и влажной земли — деревья только начинали распускаться, и нежные зеленые крошки пробивались сквозь темные ветви.

По обе стороны от аллеи росли каштаны, еще голые в верхушках, но с первыми распустившимися свечками — как предвестие грядущего мая. Где-то дальше, ближе к озеру, цвели нарциссы — целые поляны золотого цвета, качающиеся на ветру. Лебеди неспешно скользили по воде, а дети, отпущенные с гувернантками, с осторожным восторгом кормили уток.

Все вокруг наполняли мягкие звуки — щебет птиц, шелест юбок, скрип колес детских экипажей. В этом парке, полном света, дыхания весны и звуков чужих голосов, я впервые за долгое время почувствовала легкость. Как будто внутри что-то оттаивало — вместе с апрелем.

Некоторое время мы шли молча. Множество вещей требовали обсуждения, но говорить не хотелось. Хотя бы в самом начале. Хотелось скользить взглядом по молодой листве, по распустившимся цветам, по нежным бутонам, но светлым платьям и штанишкам, в которых обрядили детей.

Моя рука в перчатке покоилась на его локте. Иногда, почти неосознанно, его ладонь накрывала мою, перебирая пальцы сквозь тонкую ткань — как будто он искал в этом движении опору. Но взгляд его оставался отстраненным, обращенным не столько в парк, сколько куда-то глубже — в собственные мысли.

Я долго молчала. Внутри копилось напряжение, как весенний воздух перед дождем. И все же я решилась.

— Как вы думаете… если имя Джеральдин нигде не всплывает, — голос мой дрогнул, но я продолжила, — возможно ли, что она не попала к ним? Что… что она в самом деле сбежала?

Это был единственный вопрос, который действительно мучил меня. Рядом с ним меркли все остальные.

Ричард не ответил сразу. Перевел на меня взгляд — быстрый, боковой. А потом, чуть повернув голову.

— Неделю назад, — сказал медленно, — я бы ответил, что это невозможно. Теперь…

Он замолчал, взглянул вдаль — на линию деревьев, где солнечный свет пробивался сквозь молодую листву.

— …теперь я думаю, что слово «невозможно» стоит вычеркнуть из словаря.

Я не смогла сдержать легкой улыбки. Он заметил это. Его взгляд скользнул ко мне — уже не мимолетный. В глубине его глаз что-то вспыхнуло. И на этот раз не угасло. Лишь стало ярче. Не пылающим огнем, а ровным внутренним светом.

— Я отдохну немного, и мы с вами еще раз пройдемся по всем обстоятельствам исчезновения мисс Фоули. Я еще не отзывал наблюдение за домом миссис Фоули. И не планирую. Возможно, это что-то даст, — сказал он, взяв себя в руки, и отвернулся.

Сколько уже раз мы проходились по обстоятельствам ее исчезновения?..

Я не сдержала расстроенного вздоха, но заставила себя кивнуть.

— Думаете, они не могли подделать записи Лорда-Канцлера?

Уточнять, кого я имела в виду, говоря «они», не потребовалось.

Ричард фыркнул.

— Как я уже сказал, возможно все. Но я не вижу смысла. Признать исчезновения и убийства всех остальных жертв им не составило труда.

— И они останутся безнаказанными, — перебила я, и во рту сразу разлилась горечь. Горечь бессилия, обиды, гнева.

Пальцы Беркли сильнее сжали мою руку, не отпуская, как якорь.

— Я не понимаю, почему пятнадцать лет назад суд над другим Лордом-Канцлером был проведен. И открытый процесс никого не остановил, — продолжила я, голос стал тверже.

Я замолчала на секунду — не чтобы подумать, а чтобы совладать с тем, что бушевало внутри.

— А теперь — все иначе. Моего отца казнили. А герцога Саффолк отправят в ссылку в дальнее поместье.

— Я не удивлюсь, если через год-другой мы прочитаем в газетах, что он скончался от сердечного приступа.

Мы свернули с главной аллеи и медленно подошли к пруду. Вода была темной и неподвижной, как зеркало, и отражала склонившиеся к ней деревья, еще не полностью одетые в зелень. Где-то в камышах плеснула рыба. Легкий ветер скользил по поверхности, нарушая отражения.

Мы остановились. Я чуть ближе подошла к краю, вглядываясь в зеркальную гладь. Ричард встал рядом. Его рука по-прежнему сжимала мою — чуть крепче, чем нужно, но я не хотела, чтобы он отпускал.

— Найти логику в их решениях несложно. Сложнее — ее понять. Как можно казнить второго Лорда-Канцлера, который занимал пост все последние годы, за то же самое, в чем обвинили первого?..

Слова прозвучали жестко, но являлись правдивыми. Меня передернуло, когда я их услышала, но обижаться было бы глупо.

— Это несправедливо, — вырвалось у меня, прежде чем я успела остановиться.

Я тут же прикусила губу. Так говорят дети, а не взрослые женщины.

Но Ричард не усмехнулся и не упрекнул. Лишь сказал, не отводя взгляда от гладкой поверхности воды.

— Эван прислал утром записку. Ему приказали явиться на службу — несмотря на то, что формально он все ещё в отпуске. Облавы уже начались. Ищут артефакты. Закрывают все подряд — даже то, на что раньше смотрели сквозь пальцы.

Я покосилась на него. Его профиль был резким: напряженные скулы, сжатые губы, глубокая складка между бровями. Он сдерживал злость.

Недалеко от пруда, рядом с гравийной дорожкой стояла изящная скамья с кованой спинкой, украшенной узором из листвы и завитков, и деревянными рейками сиденья, теплыми от солнца, покрытыми лаком цвета старого ореха. Мы молча направились к ней, и Ричард жестом пригласил меня сесть.

Я устроилась, поправив подол платья, аккуратно сложив руки в перчатках на коленях, а он сел рядом, чуть наклонившись вперед, локти на бедрах, пальцы сцеплены в замок.

Позади нас по дорожке проходили парочки, гувернантки с детьми, пожилые леди с тонкими тростями. Боковым зрениям я заметила сестру Агнету, устроившуюся на такой же скамье в десятке шагов слева. Охранники же, как им и положено, бесследно растворились в толпе, не привлекая внимания.

— Эвелин… — начал Ричард и замолчал.

Я посмотрела на него. Ветер слегка тронул поля моей шляпы, по воде пробежала рябь.

— Здесь слишком много всего произошло, — наконец произнес он. — Слишком много теней вокруг. Как вы смотрите на то, чтобы уехать? Пусть и на время

Я чуть нахмурилась.

— Вы хотите, чтобы я уехала?

Ричард резко повернулся ко мне.

— Нет, — сказал твердо. — Я хочу, чтобы мы уехали вместе.

Эти слова повисли в воздухе. Я не ответила, но сердце вдруг забилось быстрее. Ричард снова отвел взгляд, сжал губы. Видно было, как тяжело дается ему каждое следующее предложение.

— Может, к побережью. Или на континент. Разоблачать неверных мужей и искать украденные драгоценности я смогу в любом месте.

Я чуть улыбнулась, но он не видел — все еще не смотрел на меня.

— Я не умею говорить о чувствах. Не так, как должен. Но если бы я мог — я бы сказал, что с того самого дня, как вы вошли в мой кабинет, — все стало иначе.

Я замерла. Ричард, наконец, повернулся и посмотрел мне в глаза.

— Я хочу, чтобы вы были рядом. Всегда. Я хочу, чтобы вы стали моей женой. И не потому, что мы обручились несколько недель назад. Вы свободны от слова, которое мне дали. Но я вновь предлагаю вам помолвку — потому что л-люблю вас.

На последнем слове голос его дрогнул. Но он не отвел взгляда. Не склонил головы. Он остался в этом признании до конца — несмотря на то, как трудно оно ему давалось.

— Я не прошу ответа сейчас. И не прошу соглашаться из жалости или из чувства вины. Вы ничего мне не должны. Все, что я сделал — я сделал потому, что хотел. Потому что так решил. Сам.

Он чуть сжал мою руку.

— Если вы откажете, ничего не изменится. Я все равно останусь рядом. Все равно продолжу защищать вас. Помогать. Быть с вами — насколько вы позволите.

Я не ответила сразу. Просто сидела, чувствуя, как в груди растет и заполняет все какое-то теплое, несмелое, но ясное чувство. Как будто после долгой зимы впервые распахнули окно — и в комнату вошел весенний воздух.

Ричард все еще держал мою руку. Легко. Осторожно. Как будто боялся, что я отниму ее.

Я посмотрела на его ладонь. А потом — на него. Перевела дыхание и просто, без слов, переплела пальцы с его.

«Да, я слышала. Да, я понимаю. Да — я тоже».

На его лице ничего резко не изменилось. Но в глазах — вспыхнул свет. Тот самый. Глубокий, теплый, идущий откуда-то изнутри. Он не улыбнулся широко, не выдохнул с облегчением. Только слегка сжал мою руку — так, как сжимают сокровище, боясь уронить.

Мы сидели так еще долго. Слов больше не требовалось.

Весна шумела где-то вокруг, но мне казалось — она только началась. Здесь. На этой скамье. В этом взгляде.

Раньше я бы сказала, что отъезд — это бегство. Это трусость, это слабость, это отсутствие воли, характера. Только слабаки уезжают, когда сталкиваются с трудностями. Сильные будут бороться до конца.

Больше я так не думала.

Раньше я не надеялась, что однажды смогу снова почувствовать себя свободной. Считала, что мне не суждено будет начать с чистого листа.

Но теперь рядом с Ричардом все казалось возможным.

Я размышляла: «А что, если мы и правда уедем? На побережье к морю, или просто туда, где никто не знает, кто мы такие. Где я смогу смеяться — без оглядки. Где мы сможем быть просто… собой».

Где не будет теней и смертей, в избытке имевшихся в нашем прошлом.

И я поняла — я не против.

Нет, я не просто не против. Я хочу этого. И хочу, чтобы Ричард был рядом. Не ради защиты, а ради будущего, которое вдруг стало возможным.

Внутри не было тревоги. Я чувствовала лишь ровное, теплое спокойствие. Как будто сердце, долго стучавшее в страхе, впервые вернулось к естественному ритму.

Я вспоминала слова Ричарда. Его взгляд. То, как он поцеловал мою ладонь, словно это и было главное признание, единственно возможное между двумя людьми, пережившими слишком многое.

И поняла: я не боюсь. Не боюсь стать его женой. Не боюсь дороги. Не боюсь уехать из города, который был единственным, что я знаю. Не боюсь начать заново.

Я выбрала Ричарда. И я выбрала — жить.

***

Срок траура, который я носила по дедушке, закончился быстро.

Удивительно, но спокойная жизнь была не менее интересной, чем та, которую мы вели в предыдущие недели.

Мы решили, что проведем тихую, скромную церемонию в кругу друзей при первой же возможности и уедем после нее, и потому оставшееся время использовали, чтобы насладиться тем, что оставляли позади.

Ричард утрясал дела. Расследование исчезновения Джеральдин и других женщин полностью его захватило, и он отложил все прочее, а теперь наверстывал упущенное. После небольшого отдыха с утроенным усердием брался за незатейливые случаи и параллельно натаскивал Мэтью, которого собирался оставить в качестве управляющего, пока мы не вернемся.

Правда, на этот счет мы не строили планов.

Еще мы ходили в гости к Эшкрофтам, и я смогла, наконец, познакомиться с очаровательной женой Эвана. Который, к слову, был занят чрезвычайно. Несмотря на то что не было ни показательного судебного процесса, ни обвинений, жандармерию хорошенько перетрясло. Эван рассказывал, что многих глав отделов сместили с должностей, другим — объявили выговоры, наложили денежные взыскания. Рейды по черным рынкам продолжались два месяца без единого перерыва.

Мистер Грей, которого Ричард передал властям, выторговал себе сделку. В обмен на свободу и новые документы он без зазрения совести сдавал своих подельников, обеспечивая тем самым жандармерию работой на недели вперед.

Пока Ричард утрясал дела, я сперва писала, а затем печатала на пишущей машинке, которую он купил, нашу историю. То, что случилось до того дня, как я бесцеремонно ворвалась к нему в кабинет и обругала, и что случилось позже. Писала «в стол», для себя, изливала на бумаге душу. Излагала вещи, о которых редко решалась упоминать вслух.

— Как ты думаешь, мой отец мог быть невиновен? — спросила я однажды вечером, когда мы засиделись в гостиной допоздна.

Где-то к середине срока новой помолвки мы стали говорить друг другу «ты», оставаясь наедине.

Мысль о приговоре отца не отпускала меня все время, со дня посещения банковского хранилища. Мы уничтожили книги, которые там оставались, и я выбросила в реку ключ. Но избавиться от поселившейся в голове идеи было куда сложнее.

— Мог, — обронил Ричард после длительного молчания, заставив меня подпрыгнуть. — А мог и не быть. Боюсь, мы никогда этого не узнаем.

Он говорил так мягко, как только умел, но сердце все равно заныло, заболело. Наверное, он был прав. В последний раз я сильно терзалась вопросами о судьбе отца, когда мне исполнилось шестнадцать. Не могла спать, еще училась тогда в пансионате и потому еженедельно забрасывала дедушку письмами. Едва дождалась каникул, чтобы вернуться ненадолго домой и спросить у него все, что накопилось в душе.

И я очень хорошо помню горький вкус разочарования, когда так и не услышала от дедушки внятных ответов. Тогда я винила его.

Теперь же понимаю, что есть такие вопросы, на которые нет ответов. И они будут со мной до конца, но я никогда не узнаю, что случилось на самом деле. Был ли отец виновен. Или чья-то умелая рука сплела вокруг него заговор, чтобы получить должность Лорда-Канцлера и продержаться на ней почти шестнадцать лет...

Окончание траура по дедушке выпало на первую неделю лета, и наша скромная свадебная церемония прошла в солнечный, теплый день. Я надела светло-лиловое платье — для белого следовало выдержать не меньше года траура, а я не хотела ждать ни одного лишнего дня.

Уверена, дедушка не обиделся бы на меня за такую поспешность. Он был бы счастлив.

Церемония была тихой. Только мы, сестра Агнета, Мэтью, Эван и Катрина Эшкрофты, дворецкий Кингсли и другие слуги особняка. Был даже Томми: в новенькой форме частной гимназии. В нее его устроил Ричард, и мальчик клятвенно пообещал, что не бросит учебу и не вернется на улицу. И держался вот уже третий месяц.

Солнце мягко заливало сад, воздух был насыщен ароматом жасмина и свежескошенной травы, и громко пели птицы. Ричард стоял рядом — в утреннем сюртуке. В его глазах было спокойствие. И что-то еще глубже. Неподдельное, внутреннее «да», произнесенное задолго до клятв.

Когда он взял меня за руку и прошептал:«Ты уверена?», я только кивнула и улыбнулась. Не потому, что не было сомнений — они были. Но не было страха. Не рядом с ним.

И когда мы вышли из сада рука об руку, я знала — мы не оставляем прошлое позади. Мы несем его с собой, но не как бремя, а как корни — те, что держат нас на земле, чтобы мы могли идти дальше.

Я до сих не понимаю, как именно это началось. Как во мне зародилась любовь.

Не с первого взгляда — я тогда не видела в нем ничего, кроме сдержанности, прямоты, непоколебимой холодной решимости.

Он никогда не говорил громких слов. Не клялся, не обещал невозможного. Но каждое его действие, каждый взгляд, каждое касание — все говорило: «Я рядом. Я с тобой».

Я люблю его не за то, что он спас меня. Не за силу или положение. Я люблю его за то, как он сжимает мою руку и переплетает наши пальцы. За то, как страстно, безудержно целует. Я люблю его за молчание между нами. За то, что мы умеем быть вместе в тишине — и в этой тишине нам не нужно больше ничего.

С ним я не чувствую себя обязанной. Не чувствую себя виноватой, слабой или недостойной. С ним я просто — есть.

И если завтра все рухнет — мир, дом, покой — я все равно останусь с ним. Потому что он — и есть мой выбор. Мой покой. Мой дом.

Мы уехали из столицы на следующий день после свадьбы. Я и радовалась, и грустила, потому что оставляла людей, которых успела полюбить. Сестра Агнета поселилась в особняке: Ричард не стал его продавать или сдавать. Не уволил он и дворецкого Кингсли.

Особняк был для него большим, чем местом, где он жил. Ричард получил его, когда волей Кронпринца ему был дарован наследственный титул графа и пожаловано дворянство. Для него особняк стал признанием. Доказательством. Того, что он смог. Того, что он чего-то стоил. Того, что «бастард» остался позади, и на смену ему пришел граф Беркли.

Потому Ричард и оставил особняк. Не смог продать несмотря на то, что с финансовой перспективы так было бы разумнее.

— Мы еще вернемся, — твёрдо сказал он на вокзале, когда были пролиты все прощальные слезы и сказаны слова, и наши друзья покинули перрон, и мы зашли в вагон.

— Думаю, да, — отозвалась я и прижалась щекой к его плечу. — Ты не сожалеешь? — тихо спросила я, не поднимая глаз.

— Ни на миг, — сказал Ричард.

Я улыбнулась, взяла его за руку, переплела пальцы. Он наклонился и едва ощутимо поцеловал меня в висок.

Мы уехали без четких планов — только с желанием оказаться подальше от столицы. Сначала отправились к морю: белые скалы, холодный ветер с пролива и бесконечная линия горизонта. Мы гуляли по пустынному пляжу, ели жареную рыбу в укромных трактирах и впервые за долгое время смеялись без причины.

Потом был север. Холмы, туманные долины и ночи у камина в старых гостиницах, где пахло деревом, дымом и дождем. Мы катались на лошадях, промокали под внезапными ливнями, забредали в деревушки.

Иногда мы останавливались на день, иногда — на неделю. С каждой новой остановкой я чувствовала, как уходит то, что жгло внутри. Столица, Лорд-Канцлер, болезненные воспоминания, убийство дедушки, ответы без вопросов — все стиралось в мерном стуке колес и в голосе Ричарда, читающего мне вслух в поездах.

А потом мы нашли городок. Небольшой, зеленый, с рынком по субботам, часовней на холме и домом у края леса, где по утрам слышно птиц, а по вечерам — звон колоколов. Мы не называли это «осесть», «найти новый дом». Мы просто остались. Потому что впервые за долгое время нам не хотелось уезжать.

И этого было достаточно.

Ричард, забавы ради, дал объявление, что в городке поселился частный детектив, который готов расследовать дела, даже самые старые и безнадежные, и неважно, как давно это случилось, и нас завалили письмами.

Я же периодически писала заметки для местной газеты, делала зарисовки, смешные очерки.

Новости сюда доходили с опозданием, но первой весной, которую мы встретили как муж и жена, мы прочитали в газете некролог, посвященный герцогу Саффолк. Никто из нас не угадал: все думали, ему дадут пожить два-три года, но не прошло и двенадцати месяцев с завершения того дела, а бывший Лорд-Канцлер скончался в собственной постели. Просто в одну ночь его сердце перестало биться.

По крайней мере, так об этом писали.

Разумеется, никто из нас не поверил.

А еще через два месяца, в разгар теплого, солнечного лета Эван написал, что Эзру нашли зарезанным в тюремной камере. Он отбывал срок не за свои настоящие преступления — его приговорили к каторге за что-то другое. Ходили слухи, что Эзра повздорил с сокамерником из-за какой-то мелочи, и тот убил его ночью.

Мне было уже все равно. Я не испытала ни радости, ни горечи, ни разочарования.

Время лечило, и многое уже забылось как страшный сон.

Но я по-прежнему надеялась, что однажды Ричард расскажет о том единственно-важном, что меня волновало. Я не говорила об этом вслух, но порой, когда он особенно вдумчиво и тщательно читал письма Эвана или отправлял послания неизвестным мне адресатам, я всматривалась в его лицо, надеясь получить хотя бы намек.

И однажды, опоздав к ужину, он положил передо мной на стол два билета в вагон первого класса.

— Что это? — затаив дыхание, я посмотрела на него.

— Мой подарок на вторую годовщину нашей свадьбы. Собирайся, Эвелин, мы поедем к морю.

Поезд прибыл в прибрежный городок утром. Ветер с моря чувствовался уже на перроне — свежий, влажный, солоноватым.

Городок раскинулся вдоль побережья: низкие каменные дома с черепичными крышами, узкие улочки, рыбацкие лавки, вывески гостиниц, где названия выцветали от соли и солнца. На набережной уже собирались рыбаки, и чайки спорили за добычу у ящиков с уловом.

Мы вышли с чемоданами, которые сразу же забрали носильщики, а Ричард подал мне руку и сказал.

— Я нашел ее.

Сердце, замерев на мгновение, забилось чаще и быстрее. Я сжала ладонь мужа, почувствовав, как от волнения мгновенно заледенели пальцы. Все время, пока мы добирались до этого городка, я пыталась погасить надежду и не позволяла себе утонуть в ожиданиях, которые могут не оправдаться.

Но сейчас... прямо сейчас...

Я вскинула на Ричарда сияющий взгляд. Он довольно усмехался краешком губ.

— Как?.. — только и смогла выдохнуть.

Он медленно увел меня с перрона, пока носильщики шагали позади с нашими чемоданами.

— После смертей герцога Саффолк и Эзры прошел год, они обе стали менее осторожными.

— Обе? — уточнила охрипшим голосом.

— И миссис Фоули тоже, — кивнул Ричард.

Он встретил мой ошарашенный взгляд и небрежно пожал плечами.

— На что ни пойдет мать, чтобы спасти свое дитя.

— Она притворялась все это время? — медленно переспросила я, все еще не веря, что слышу. — Помнишь, мы ведь навещали ее, и она показывала письма от якобы Джеральдин, — я нахмурилась. — И в самый первый визит миссис Фоули выглядела опрятной и жизнерадостной, а когда мы пришли во второй раз, в доме было грязно, повсюду валялись вещи, а она сама выглядела как глубоко несчастный человек...

Ричард кивнул, ведя меня по улице прочь от вокзала. Морской воздух бил в лицо, но теперь я едва замечала его.

— Это была великолепная актерская игра. Или, точнее, защита, — голос его звучал ровно, но взгляд сделался жестче. — Разные письма, ее поведение: то она утверждала, что узнала почерк дочери, а то принималась плакать и говорить, что это не ее девочка. Миссис Фоули всеми силами пыталась спасти дочь. Притворялась, чтобы сбить нас с пути. И Эзру, который явно шел за нами по следу. Он, как никто, знал, что не похищал Джеральдин.

— Сбить со следа нас? Но это не имело смысла! Миссис Фоули сама ведь связалась со мной... — пробормотала я, сбитая с толку. — Если только... если только...

— Если только они не спланировали это с самого начала. Эзра сказал тебе правду, дорогая. Мисс Фоули сбежала от него и украла деньги. Он искал ее, и она знала, что ее не оставят в покое. Ей нужно было сместить с себя фокус. Чтобы ее искал уже не только Эзра, и мы бы мешали друг другу.

— Она знала, что я не смогу отказать ее матери. Что чувство вины заставит меня действовать.

Ричард сжал мою руку.

— Именно на это она и рассчитывала.

Сразу у вокзала мы наняли извозчика с открытой коляской, и через несколько минут увидели гостиницу. Городок был действительно небольшим. Невысокое здание, обложенное светлым камнем, с темно-синими ставнями и яркой вывеской с названием. У входа нас встретил хозяин — сухопарый джентльмен.

Номера были уже готовы: Ричард все устроил заранее. Чемоданы доставили в комнату, но я едва взглянула на интерьер: мысли были заняты совсем другими вещами. Я быстро освежилась после поезда, и мы спустились в зал, где уже накрывали завтрак. Светлое помещение выходило окнами на сад, где цвели розы. Воздух пах свежим хлебом и персиками. Нас проводили к столику у окна, и я, едва сев, сняла перчатки — ладони были ледяными.

Пока я молчала, Ричард заказал чай, яйца, тосты. Когда горничная ушла, и он повернулся ко мне, я выдавила слабую улыбку.

— Ты никогда не спрашивал.

— О чем? — мой частный детектив притворился, что не понял, о чем я говорила.

Я сделала глоток крепкого, горячего чая. Несмотря на то что день был теплым, я словно мерзла изнутри. Меня непрестанно колотил озноб с минуты, как Ричард подтвердил мои догадки относительно приезда в этот городок.

— О том, что произошло между нами в пансионе. Как мы поссорились и не общались несколько лет, а потом я по первому зову ее матери бросилась ей помогать, — прозвучало очень резко и жестко.

Я сделала еще один глоток. Озноб не проходил несмотря на жар в груди.

— Я говорила, что из-за меня Джеральдин получила пониженные оценки. И неидеальную характеристику. А для гувернантки не может быть ничего важнее оценок и характеристики. Без них нет шансов устроиться в приличный дом. Можно сказать, своими действиями я погубила ей жизнь.

— Нет, — Ричард твердо меня перебил. — Нельзя так сказать. Вероятно, ты сделала что-то плохое. И повлияла на дальнейшую судьбу мисс Фоули. Ты совершила ошибку, как совершают все. Ошибка — не преступление. Если так посмотреть, я тоже мог бы сказать, что отец погубил мою жизнь. Но и это не было бы правдой.

С его губ слетела редкая оговорка. Прежде он никогда не называл герцога Саффолк отцом. Но с тех пор как мы прочитали его некролог, стал делать так чаще.

— Я была белой вороной в пансионе. Вечной мишенью для чужих шуток. Из-за отца, из-за своего сиротства, из-за нашей бедности. Все знали, чья я дочь, кто я такая. И что меня некому будет защитить. И пользовались этим, и уходили безнаказанными, — начав рассказывать, я уже не могла остановиться.

Я носила в себе этот секрет почти семь лет. И пришла пора его рассказать.

— К выпускному классу я была так измотана травлей, к которой не смогла привыкнуть за все годы, что была готова сдаться и сбежать домой, не закончив обучения. Лишь бы все это прекратилось. Я была глупа и наивна, а еще очень сильно устала, и поэтому, когда одна из девушек, раньше меня травивших, подошла и предложила дружбу, я согласилась, не раздумывая. Я не хотела задаваться вопросом о ее мотивах. Не хотела ни в чем копаться и разбираться. Я просто хотела покоя...

Договорив, я судорожно втянула носом воздух и поспешно глотнула чая. Дурацкие подростковые воспоминания — в них так легко провалиться. И вот мне уже не двадцать пять лет, а вновь шестнадцать...

Ричард не прерывал. Он не подбадривал, не кивал, не перебивал словами сочувствия — и именно за это я была ему благодарна. Он просто сидел и слушал.

— А потом она подбила меня на… проступок, — выдохнула я. — Я не буду говорить, какой. Это неважно... Важно, что той ночью Джеральдин пошла со мной, но все оказалось подстроено заранее. А девочка доложила обо всем нашей мадам и воспитательницам. Я успела сбежать, а вот Джеральдин поймали недалеко от кабинета директрисы. Глухой ночью, когда нам запрещалось даже вставать с кроватей. Она меня не выдала, взяла всю вину на себя. Но больше не сказала мне ни единого слова.

Я опустила взгляд и почувствовала, как Ричард накрыл мою ладонь своей.

— Видишь, — попыталась пошутить. — Я утаила от тебя перед свадьбой, что ты берешь в жены не слишком приятную женщину.

— Глупости, — тотчас отмахнулся он. — Да, ты поступила неправильно, но нельзя винить себя, Эвелин, тем более спустя столько лет. Мисс Фоули поступила благородно, что не выдала тебя, но ты сполна расплатилась с ней, когда уже она сыграла на твоей вине.

— Я это понимаю... — я рассеянно улыбнулась. — Головой. Но не сердцем.

Вздохнула и провела ладонью по лицу, словно желая сбросить невидимую маску.

— Кто из нас не ошибался в шестнадцать? Ты не была злой, ты была уставшей и растерянной. Это не одно и то же.

— Наверное, ты прав. Просто... я слишком сейчас расчувствовалась.

На самом деле я знала, почему так расчувствовалась. Это был ужемойподарок ему на вторую годовщину свадьбы.

Вскоре принесли завтрак — и это оказалось неожиданно кстати. Горячие тосты с маслом, чуть пересушенные, но такие ароматные, хрустящие. Яйца, сваренные всмятку, и нежный лимонный джем к булочкам.

Я ела молча, но с каждой ложкой, с каждым кусочком чувство вины и внутреннего холода начинало отступать.

Ричард также не торопил меня. Он ел размеренно, как всегда, изредка бросал на меня короткий взгляд. Я ловила его и позволила себе тихо улыбнуться.

— Признаюсь, я и не думала, что обычный чай с булочкой может быть таким исцеляющим, — сказала я, чуть насмешливо.

Он кивнул, отставляя чашку.

— Это наша страна. Здесь все лечит чай.

И впервые, как мы оказались в этом городке, я по-настоящему рассмеялась.

Когда мы доели, я подалась чуть вперед.

— Как думаешь, Джеральдин знала, что Эзра и мадам Леру замешаны в чем-то преступном? Мы ведь нашли у нее те ленты и упаковку. Значит, она посещала салон.

Ричард изогнул бровь в безмолвном удивлении, и я фыркнула.

— Могу не только каяться в своих юношеских грехах, — чопорно произнесла я, поджав губы.

— Я знаю, — отозвался он насмешливо, но мгновенно посерьезнел. — Что касается твоего вопроса... я почти уверен, что мисс Фоули все знала. Догадалась в последний момент и потому решила сбежать, прихватив деньги. Нужно отдать ей должное — дерзкий, рисковый план.

— Но он сработал.

— Но он сработал, — эхом отозвался Ричард.

— Быть может, она попросила матушку уговорить меня помочь в ее поисках не только чтобы сбить Эзру со следа. Быть может, она испытывала вину... что-то узнала... и хотела привлечь внимание к делишкам Эзры? Надеялась, что сможет помочь. Хотя бы так?..

Ричард взглянул на меня с глубоким скепсисом во взгляде. Он долго обдумывал ответ, прежде чем заговорить.

— Меня поражает, — сказал он медленно, — как ты не утратила свою доброту. Как после всего, через что мы прошли — и ты особенно, — все еще способна искать в людях лучшее. Верить, что за поступками, даже самыми эгоистичными, стоит хоть крупица раскаяния.

Я пожала плечами, вновь почувствовав смущение. Я не считала себя таким человеком, каким меня видел Ричард. Но с радостью была готова купаться в его теплом, любящем взгляде.

Мы смотрели друг на друга вечность, не меньше, прежде чем он отвернулся, пытаясь придать себе деловой, собранный вид.

— В любом случае, если захочешь, сегодня сможешь задать вопрос о причинах ее поступка мисс Фоули лично.

Я ожидала этих слов, но горло все равно свело судорогой.

— Она работает здесь. В гостинице. Правда, начинает после обеда.

— Ты все рассчитал! — выдохнула я потрясенно.

Он самодовольно усмехнулся.

— Откуда этот удивленный тон, моя дорогая? Мы женаты уже два года. Я имел смелость надеяться, что ты успела меня хорошо изучить.

— Ричард… — пробормотала я, одновременно смеясь и качая головой. — Как ты нашел ее?

— Благодаря миссис Фоули. Выждав год после смертей Эзры и герцога, она переехала к дочери. За ней следили все это время по моей просьбе. Дальше уже было несложно.

Я сделала глубокий вдох и бросила мимолетный взгляд в сад.

— Значит, сегодня вечером? — спросила едва слышно.

— Сегодня вечером, — кивнул он, прикрыв глаза.

Я смотрела на него — и не знала, что сказать. Удивление, благодарность, восхищение — все перемешалось в груди. Он не просто «сделал это радименя». Он не сдавался все это время. Пытался сдержать обещание, которое я давно была готова забрать.

Поддавшись порыву, я привстала, склонилась над столом и быстро поцеловала его в щеку. Он коротко, жадно посмотрел на меня, и одного взгляда хватило, чтобы понять: он бы сделал это снова. Без колебаний.

***

Я едва дождалась пятичасового чая в тот день. Вместе с Ричардом мы вышли во внутренний дворик гостиницы. Там было тихо: лишь чайки кричали над черепичными крышами, да кусты роз покачивались от теплого морского ветра. Я хотела пройти чуть дальше и вдруг замерла.

У старой кованой ограды, от которой открывался вид на побережье, стояла женщина. Спиной ко мне. Узкие плечи, темное форменное платье, простая прическа — и все же в этом силуэте было что-то до боли знакомое. Я знала эту осанку.

Я сделала шаг, не веря до конца, и, почти не дыша, позвала.

— Джеральдин?

Фигура застыла на мгновение. А потом она медленно повернулась. Посмотрела прямо на меня.

Мы стояли так долго. Очень долго. Мир будто замер.

А затем Джеральдин улыбнулась. И подняла руку, помахала мне. Как тогда, давным-давно, в пансионе, из окна второго этажа.

И я пошла к ней. И она — шагнула навстречу.