Сентябрьский вечер был тёплым и умиротворяющим. Я только что проводила бабушку и собиралась скоротать время за чтением детектива и чашечкой свежезаваренного кофе. Звонок в дверь эти планы не нарушил, скорее, немного отложил, я в принципе ожидала посетителя.
— Привет, чемпион, надеюсь, ты ненадолго. Меня Эркюль Пуаро дожидается!
Приветливая улыбка Алана, к которой я до сих пор не привыкла, сменилась болезненной гримасой.
— Тебе в жизни детективов не достаточно? Я после недавних событий даже телевизор смотреть не могу. Ненадолго, раз прогоняешь, принёс кое-что. Войти можно?
— Какой вежливый стал, загляденье просто! Раньше ты так не церемонился, проходи, конечно.
— Извини за «раньше», я вёл себя, как идиот, — спортсмен мгновенно погрустнел и стал похож на раскаявшегося грешника перед судным днём.
Мы расположились на моей маленькой кухне. Я даже чайник поставила и печенье достала. Ладно уж, побуду радушной хозяйкой… в последний раз.
— Ты пришёл снова повиниться? Не стоило. Мы ведь уже всё выяснили: ты не безнадёжен, а я не злопамятна. Будем жить мирно, желательно не пересекаясь, помнишь первый пункт нашего договора?
Он кивнул и положил передо мной конверт.
— Помню, я здесь по поводу второго пункта. Вот твои документы. Теперь к ним невозможно придраться. Даже если кто-нибудь очень дотошный пошлёт запрос в ЗАГС, где по паспорту зарегистрировано твоё рождение, он получит соответствующее подтверждение.
— Как? Разве можно подделать актовые записи двадцатипятилетней давности?
Он довольно улыбнулся:
— Никто ничего не подделывал, поэтому всё надёжно. Пришлось найти человека с такими же паспортными данными.
Я открыла новый паспорт.
— Я стала на год старше?
— Да, и родилась в одном из провинциальных посёлков Ставропольского края.
— Это где?
— Довольно далеко.
— А… как же та, другая девушка с такими данными, что с ней?
— Ничего, просто этот паспорт ей не нужен. Она потеряла свой лет в семнадцать, написала заявление на получение нового, но за готовым экземпляром так и не обратилась. Потом с каким-то мусульманином связалась и даже ислам приняла, так что она теперь Зульфия. Свидетельство о рождении прилагается. Вот. Отныне родословная у тебя чистая, если не смущает тот факт, что родилась ты в социально-неблагополучной семье. А что такого? Ну выпивали люди по праздникам, зато маньяков среди них не было!
— М… м, ну спасибо. Мог бы не заморачиваться и взять любое другое имя.
— Любое другое тебе не идёт, — сказал Алан, глядя в сторону. — На том сайте я тоже кое-что написал и даже выложил ксерокопию справки о смерти.
По коже пробежали мурашки.
— Чьей смерти?
— А ты как думаешь? Той, кого они разыскивают, больше нет — умерла от передозировки лекарственных препаратов в результате суицида в прошлом году.
Закипевший чайник громко свистел, а я сидела и не могла заставить себя даже пошевелиться.
— Отравилась, не выдержав груза своей участи? Поздравляю, ты всё-таки убил меня!
— А что мне оставалось? — Алан выключил газ и сел ближе: — извини, это, наверное, неприятно…
— Всё нормально, я сама хотела достоверности, просто… странно видеть собственное свидетельство о смерти. Что, даже могила есть?
Он помрачнел:
— Пока нет, но я кое-что придумал…
— Не надо, не хочу знать подробности! Делай, что считаешь нужным, только чтобы никто при этом не пострадал. Кстати, как поживает Жаклин? — я поспешила сменить неприятную тему.
Теперь неприятно было ему.
— Плохо. Она так и не оправилась после смерти Богдана, а я не решился рассказать ей правду. Наверное, ты права и лучше всё оставить как есть.
— Не знаю, не знаю. Мне кажется, она должна узнать, кого вырастила, потому что в этой истории есть и её вина.
— Есть, наверное, но, боюсь, правда её убьёт.
— Ты так о ней заботишься, — я почувствовала неприятный укол зависти. Меня в моей ситуации так никто не оберегал — все друзья семьи мгновенно отвернулись и разбежались.
— Не забочусь. Скорее, чувствую себя обязанным, а это не очень-то приятно.
— Решай сам, я ничего рассказывать не собираюсь. Особенно Инге.
— Вы общаетесь?
— Да.
— И тебе это… не сложно?
— В каком смысле?
В серых глазах мелькнуло смущение.
— Её брат пытался тебя убить и… ты же видела, что он делал с теми блондинками! Разве тебе не противно?
— А каково тебе общаться с Жаклин? — усмехнулась я. — Кто она для тебя прежде всего — подруга твоей мамы, друг семьи или мать маньяка?
Он покраснел и снова отвёл взгляд.
— Инга не отвечает за поступки своего брата, почему же я должна перекладывать на неё его вину? Это бессмысленно. К тому же я, как никто другой, знаю насколько это несправедливо!
Он окончательно смутился, снова пересел подальше и тихо сказал:
— Я понял, прости. Я не имел права вести себя так, как вёл, и решать за тебя. Этого больше не повторится!
— Конечно, не повторится. Ты ведь здесь больше не появишься. Ты обещал оставить меня в покое, — напомнила я.
— Знаю, больше никаких детективов тут не будет! — он говорил искренне, вот только этого недостаточно.
— И тебя тоже! Не обижайся, но так будет лучше.
— Хорошо, если настаиваешь, но… почему мы не можем просто общаться? — кажется, он действительно этого не понимал. Придётся объяснить, специально для спортсменов.
— Наше общение уже даёт печальные результаты: я вынуждена обманывать бабушку, а ты — уверять родных и друзей, что мы не знакомы.
— Неправда! Когда такое было? — попробовал возмутиться Войнич.
— В коттедже Жаклин, например, забыл? Если мы продолжим гм… общение, тебе придётся врать сестре, отцу, друзьям. Несмотря на «чистые» документы, я всегда буду твоей грязной тайной, понимаешь? А мне такой статус не по душе. Так что извини, давай прощаться.
Он нахмурился.
— А теперь ты решаешь за меня? Твою бабушку, кстати, обманывать незачем. Можешь ей всё рассказать и объяснить, что я не представляю опасности.
Я горько рассмеялась:
— Объяснить?! После того, как шестнадцать лет назад нас пытались сжечь соседи и хорошие знакомые за одно лишь кровное родство? Да она просто заставит меня собрать чемодан и сесть на ближайшую электричку! Некоторые раны не затягиваются и гноятся годами — тебе ли не знать.
Алан взъерошил волосы и нервно прошёлся по комнате.
— Да, ты права. Чёрт… почему всё так?! — произнёс он с нескрываемой горечью. — Ладно, если тебе это поможет, я не буду здесь появляться. Только… ты ведь не уедешь?
— Почему нет? Новые документы — новая жизнь. Или тебя всё ещё беспокоит моя наследственность?
Он вспыхнул:
— Нет! Конечно, нет!
— Тогда почему не можешь меня опустить?
— Могу. Просто… привычка. Я слишком долго тебя искал…
Он подошёл ближе, я поднялась навстречу и сказала:
— Негоже спортсменам иметь вредные привычки. От них нужно избавляться!
Серые глаза были совсем близко и смотрели с грустью и странной теплотой.
— Ты не вредная, — шепнул он одними губами, так что я едва услышала.
— Мне пришлось почти погибнуть, чтобы ты это понял? — не знаю почему, я тоже понизила голос.
— Прости…
— И ты, коли есть за что… тебе пора, поздно уже… А уезжать я пока не планирую, если доставать не будешь.
— Не буду. Но мне нужно знать, что у тебя всё нормально. Можешь хотя бы эсэмэску раз в месяц отправить?
— У меня нет телефона.
— Есть, — он достал из кармана пиджака узкую коробочку, слава богу, без розовой ленты. — Твой разбился в каком-то смысле из-за меня, вот, компенсирую.
Я неохотно взяла презент.
— Он прослушивается?
— Злата, перестань! — спортсмен опять страдальчески закатил глаза. Я невольно улыбнулась. Пожалуй, этого мне будет не хватать. — Разумеется, нет! Так что, насчёт сообщений?
Похоже, он не шутил. Вот чудак!
— Подумаю. Зачем тебе это?
— Не знаю, — честно признался Алан, — мне так будет спокойнее. И, если тебе что-то понадобится, звони сама.
— Тебе дозвонишься, как же! То занято, то трубку не берёшь.
— В телефоне стоит сим-карта. Там есть другой мой номер, по нему я всегда доступен: он для… очень узкого круга людей. Прощай, и ещё раз… прости, — он кивнул и, не дожидаясь ответа, порывисто вышел из квартиры.
А я ещё долго стояла у окна, провожая взглядом удаляющийся чёрный джип. Вроде бы всё сказала и сделала правильно, тогда почему так грустно?
До встречи в следующей жизни, чемпион, возможно, там у нас всё сложится иначе…