Раннее утро, звонок в дверь. На часах — начало седьмого. Петухи едва успели пропеть. Это не радует. Повесить что ли табличку на двери: «Приём с 9-30 до 17–00, выходной — воскресенье».
Нет, лучше понедельник — он как раз сегодня. Я неохотно натянула халат и побрела в прихожую, уговаривая себя проснуться: «Ладно, Злата, наверное, кому-то очень плохо. Ещё хуже, чем тебе, не спавшей больше суток». Лечение онкологии всегда отнимает много сил. Именно этим я занималась последние несколько дней. Вчера моей сорокапятилетней пациентке, наконец, стало лучше — кризис миновал. Зато мне теперь требовался полноценный отдых.
Открыла дверь. М-да посетитель не похож на страждущего. Вообще ни на кого не похож: подросток-гот в костюме князя тьмы, причём костюм великоват на пару размеров. Он хмурил брови с претензией на грозный вид, но выглядел до смешного нелепо. В другое время я бы обязательно посмеялась, а сейчас больше всего на свете мне хотелось просто спать.
Паренёк продолжал разглядывать меня с важным видом.
— Ты ведьма? — сурово уточнил он.
Ладно, я тоже умею грозно хмурить брови и не менее сурово ворчать:
— Да, ведьма! Невыспавшаяся, злая и голодная! Если потревожил без повода — превращу в жабу!
Он не испугался. Всё правильно, в четырнадцать лет в сказки уже не верят. Следующий этап погони за чудесами начнётся где-то после шестидесяти.
— Хочу продать душу дьяволу, — совершенно серьёзно заявил подросток. — Будешь посредницей?
Упс! Как-то я поторопилась со сказками.
— Извини, милый. В аду сейчас тоже кризис — с наличными напряжёнка. Дьявол сам всё распродаёт. Слышал об акции: две души по цене одной? Попробуй позже, когда курс доллара установится.
Очень хотелось просто вернуться в постель, но я заставила себя выйти за дверь и проследить, чтобы обиженное отказом недоразумение покинуло подъезд без разрушительных для помещения последствий. Неделю назад его аналогично разукрашенные сверстники разрисовали мою дверь и стены оскорбительно кривыми пентаклями и нелепыми косыми пентаграммами. Закрашивать пришлось долго, но парочку самых удачных я оставила — для антуража.
— Так-так! Развращаем детей, — протянул за моей спиной знакомый и успевший порядком надоесть голос.
Я недовольно обернулась. Глеб. Рыжий помощник детектива, ранее прикидывавшийся рабочим. Вот уже третью неделю он жил в семнадцатой квартире и «курировал» меня, несомненно, с подачи Войнича. Не преследовал, по пятам не ходил, появлялся не больше двух раз в день, и всё же это жутко раздражало, а в моём нынешнем состоянии просто бесило.
— И тебя в жабу превращу! — пообещала я.
— Серьёзно. Ему не больше пятнадцати, — он брезгливо поморщился, увидев недозакрашенный пентакль на стене. — Родители знают, чем ты их детям головы забиваешь?
Детям, которые мечтают продать душу дьяволу и рисуют на чужом имуществе пентаграммы? Боюсь, таких мне удивить уже нечем.
— Нет. Лучше в комара, маленького такого, мерзкого. И прихлопну лично! — Мечты вслух.
— А этой не больше семнадцати. Что у тебя тут за секта?
Я проследила за его взглядом. За моей спиной стояла худенькая нескладная девушка в чёрном джинсовом костюме и розовой футболке. В её коротких тёмных волосах пестрели яркие малиновые полоски. Кажется, таких называют Эмо. И, правда, куда родители смотрят? Они только за порог, а дети прямиком к ведьме — предлагать душу и конечности.
— Секта по борьбе с рыжими нахалами! Так что лучше сгинь по доброй воле, — предупредила я.
Он недовольно скривился, прошёл мимо нас и начал спускаться.
— Привет, — неохотно поздоровалась я с юным созданием. Пожелать доброго утра искренне не получалось, потому как ничего доброго в нём замечено не было. — Ты ко мне?
Судя по тому, как грустно и жалобно она всё это время на меня смотрела — вопрос риторический, но надежда, как известно, засыпает… в смысле умирает последней.
— Да. Вы Злата? — девушка нерешительно шагнула на встречу и протянула мне узкую ладошку с короткими, выкрашенными в чёрный цвет ногтями.
— Увы.
— Что, простите?
— Была бы кем-то ещё, спала бы сейчас спокойно. Проходи.
Я мужественно подавила зевок, вежливо потрясла ладошку и посторонилась, пропуская девушку в квартиру. Она вошла и застыла в прихожей каменным чёрно-розовым изваянием.
— Ну, и что такого ужасного у тебя случилось?
— Почему ужасного? — отмерла она.
— Потому что сейчас рановато и для дружеского визита, а мы с тобой даже незнакомы.
— Э… вы правы. Я — Инга.
Она снова протянула руку. Повезло мне — ещё и соображает медленно.
— Ладно, познакомились. Вообще-то, это сказано к тому, что в такую рань я могу принять исключительно по вопросу жизни и смерти.
— А… да, конечно, у меня как раз такой вопрос, — девушка опустила руку и протяжно всхлипнула.
Ну вот, только ревущих подростков мне не хватало. Сейчас начнёт какую-нибудь несчастную любовь оплакивать. Я тяжело вздохнула. Призрачные надежды на продолжение утреннего сна таяли на глазах.
— Проходи, Инга. Лет-то тебе сколько?
— Восемнадцать, — она несмело прошла вслед за мной в кухню.
Что ж, эта хотя бы совершеннолетняя.
— Посиди минутку, — я кивнула на диван у окна. Нанесла визит в ванную, умылась, переоделась и неохотно вернулась к посетительнице.
Чай и кофе предлагать не стала. Мне сейчас не до демонстрации гостеприимства.
Инга сидела прямая, как натянутая струна, и судорожно комкала в руках одну из моих бумажных салфеток.
— Ладно, быстрее начнём, быстрее закончим. Что у тебя случилось?
— Макс не вернулся домой, — снова всхлипнула она. — А одна моя знакомая слышала от другой своей знакомой о том, как вы нашли пропавшую девочку. Вот я и подумала…
Так — так, сарафанное радио имени Алины Шолоховой заработало! Жаль, не совсем вовремя.
— Кто такой Макс?
— Мой лучший друг! — ещё одно душераздирающее всхлипывание. — Пропал два дня назад. Я не знаю, что делать.
— А что полиция говорит?
Девушка растерялась:
— Мама сказала: «Полиция такой ерундой заниматься не будет». И вот я…
— Стоп! Ерундой? — я, наконец, проснулась и почувствовала подвох: — Инга, ещё раз — кто такой Макс?
— Мой лучший друг.
Я мысленно сосчитала до десяти и уточнила:
— А точнее? Кто это: ребёнок, парень, местный бомж?
Святая наивность растерянно захлопала ресницами и выдала:
— Почему бомж? Макс — моя собака.
Ух! Боженька, дай мне терпения!
— Так, всё! Приём окончен, до свидания!
— Нет, пожалуйста! Куда же мне ещё обращаться?! В голубых глазах девочки светилось неподдельное отчаяние, но я не дрогнула: вынужденная бессонница — отличное средство от мягкосердечия.
— Куда угодно! В службу спасения, к Чипу и Дейлу! Я собак не ищу!
— Но это не просто собака! Макс — единственное существо, которое меня любит!
Ах, юность — беспокойная пора гормональных бурь и маниакальной тяги к преувеличениям.
— Ты — сирота? — на всякий случай уточнила я.
— Можно и так сказать, — неохотно ответила Инга, потянувшись за второй салфеткой. От первой остались только обрывки. — Сирота при живых родителях. У отца давно другая семья, а мама… для неё в жизни главное — карьера, новый муж и ещё Богдан — гордость семьи. А вот я — её самое большое разочарование: ни талантов, ни внешности. Уверена, она даже не заметит, что я уехала.
— Далеко живёшь?
— В Москве, но сейчас в коттеджном посёлке. У нас там загородный дом.
Она сказала название посёлка. Далековато — километров сто восемьдесят проехала!
— А ближе никого не нашла? У тебя столица под боком, там экстрасенсов пруд пруди.
— У нас и по-соседству одна живёт — Дарина. — Инга расправилась со второй салфеткой, я охотно подсунула ей третью, лишь бы не ревела. — Но она только на картах гадает. Ничего толком не сказала. И, вообще, я её боюсь. Говорят, она… э… тёмная!
Я умилилась: ну, прямо Ночной дозор — всем выйти из сумрака!
— А я, по-твоему, белая и пушистая? Всех люблю и бросаюсь на помощь по первому зову? Знаешь, возможно, в другое время я более терпима и милосердна, но не сейчас.
— Мне зайти позже? — всхлипнув, уточнила Инга.
— Угу, в следующей жизни.
— О, пожалуйста! Умоляю, не отказывайтесь! Я заплачу! — она поспешно выгребла из сумочки несколько мятых тысячерублёвок и положила передо мной. — Вот. У меня ещё есть. Деньги — единственное, что я получаю без возражений.
— Ты первая, кто на это жалуется.
Я с тяжёлым вздохом пересчитала купюры и вернула половину. Всё равно ведь не отстанет. Проще потратить ещё немного своих… гм… последних сил, да отпустить её с миром.
— У тебя есть что-нибудь принадлежащее псу?
Ах, как я надеялась на отрицательный ответ. Увы, Инга вытащила из сумочки ошейник, на котором отчётливо выделялись несколько рыжих волосков. Отлично! В собачьей шкуре мне до сих пор приходилось бывать лишь образно. Теперь же предстояло буквально перевоплотиться в четвероногое, лающее и грызущее кости существо. Бр! Нет уж, увольте, обойдусь установкой наблюдателя.
— Хорошо, попробую, но обещать ничего не могу. С животными я прежде не работала.
Она смиренно кивнула. Я отделила несколько волосков, зажала их между ладонями и начала отсчёт.
Поздний вечер. Пёс небольшой, рыжий, явно не голубых кровей крадётся к строению, напоминающему сарай. Вдруг его ухо вздёрнулось, и он резко обернулся, видимо, на звук. В поле зрения мелькнула тёмная фигура, занёсшая лопату. Последовал удар по голове. На этом всё…
Нет, он ещё жив. Его куда-то понесли, затем бросили на кучу сухих сучьев. Теперь точно всё. Глаза пса закрылись навсегда, по телу прошла последняя судорога, и он обмяк, уткнувшись носом во что-то бело-оранжевое. Присмотревшись, я разглядела… женскую ладонь с длинными ногтями ядовито-морковного цвета.