Очарование тьмы

Выбей он меня из седла, я бы и слова не сказал. Не впервой, в конце концов. Но он лишь снова прочистил горло и продолжил:

— Что ж, ладно. Судя по тому, что я видел в Санктуме, и как Лия за него вступилась, когда мы его только поймали… он ей небезразличен. Но чтобы любовь? Это вряд ли. На тебя она смотрела совсем…

И вдруг затрубил горн.

— Войско! — крикнул знаменосец.

Далековато от столицы для встречающих. В чём же дело?

Мы со Свеном пришпорили лошадей.

К нам направлялся целый полк, да вдвое больше нашего! Почётный эскорт или остановить хотят? Караван с заставы так не встречают… да только и короли, пусть неугодные соперникам, с караваном не ездят.

— К оружию! — Мой приказ боевым кличем прокатился по строю. — Вперёд марш!

Капитан Ация продолжил отдавать команды, растягивая караван в длинную грозную шеренгу. Солдаты выставили щиты. Да уж, сцепиться со своими… Не так я представлял начало своего правления. В стране куда неспокойнее, чем мне казалось. По одну сторону от меня ехал Свен, по другую — Ация. Наконец, показались всадники. Вёл их генерал Дрейгер.

— Дурное у меня предчувствие, — проворчал Свен.

— Дадим ему шанс. Пусть сделает правильный выбор. — Обернувшись, я скомандовал: «Держать строй!», а затем с офицерами двинулся навстречу свите генерала.

Мы остановились в нескольких шагах друг от друга.

— Генерал Дрейгер, — произнёс я твёрдо и кивнул. Лишь бы не дошло до крови.

— Принц Джаксон, — кивнул он в ответ.

«Принц». Во мне забурлила злоба. Я вонзил в него взгляд.

— Вас слишком долго не было в столице, генерал. Не знаете, что мой титул изменился, а ваш — нет.

— По-моему, слишком долго в столице не было вас, — ощерился он.

— Не отрицаю. Но теперь я еду по праву занять престол.

Он не уступал, не извинялся. Только хладнокровно смотрел в ответ.

Слишком молодой для генерала, ему нет и сорока. На высшем армейском посту от силы три года, а уже, видимо, метит выше. Он посмотрел на Свена, Ацию, обвёл глазами шеренгу за нашими спинами, явно прикидывая, сколько у нас солдат и на что им хватит духа.

— Собираетесь вернуться и властвовать, значит?

Я продолжал буравить его ледяным взглядом. Все границы переходит.

— Именно так.

Генерал потянулся к луке седла. Ация тут же схватился за меч.

— Спокойно, — приказал я.

Дрейгер спрыгнул с лошади, офицеры спешились за ним. Уверенно и бесстрашно глядя мне прямо в глаза, он кивнул:

— С возвращением домой, король Джаксон. Слава королю! — Он припал на колено, и солдаты по обе стороны эхом подхватили клич.

Он так верен Дальбреку, что ради благополучия королевства бросил мне вызов или же просто засомневался в своих воинах и решил не делать глупостей? Пока что надеюсь на первое.

Он обнял меня, и после его скупых соболезнований караван двинулся в путь. Генерал ехал между мной и Ацией. В воздухе всё ещё висело напряжение. Свен изучал Дрейгера, переглядываясь с офицером справа от себя. «Не упускай его из виду. Держись рядом. Будь начеку». За столько лет я как никто научился понимать Свена по одному взгляду.

Вскоре показались городские ворота, и генерал уехал командовать своим войском. Я тут же принялся вслепую шарить в перемётной сумке позади. Наконец, нашёл, что хотел и повернулся к Свену:

— Вот. Первым же делом отнеси Мэррику в храм. Судя по такой встрече, я ещё несколько дней никуда не смогу улизнуть. А вернуть надо. Главное, никому не показывай и молчи. Мэррик знает, что делать.

— Ты у нас вором заделался? — Он поглядел на меня озадаченно.

— Ты, Свен, лучше всех на свете знаешь, что короли не воруют. Короли берут. Неужто собственную мудрость забыл?

— Что-то подсказывает, это обернётся нам хлопотами, — вздохнув, пробурчал Свен под нос.

Уже обернулось. Но сейчас, надеюсь, хоть шаткий мир поможет установить. Интересно, а есть ли среди того, что дозволяется королю, надежда?

Глава сорок первая

Урок за уроком, миля за милей, тягостные дождливые дни, споры, тренировки с оружием. Натия была вымотана, как и положено. Я ведь не обещала ей увеселительной прогулки? Не обещала. Порой она прожигала меня ненавидящим взглядом, порой ревела у меня на плече. Я учила её всему, что умела сама, и заставляла других. Шишек, синяков и ссадин она набила не меньше моего. Нож метала, пока мышцы не деревенели. С обеих рук, я следила… а потом молилась, чтобы новые умения никогда ей не понадобились.

Я позволила Натии остаться, только когда она, скрепя сердце, примирилась с Каденом. Её враждебность его очень задела. Толика безмятежности и приязни, которую он находил в мире кочевников, теперь была навсегда для него утрачена. Временами, думая, что рядом никого, он уходил в себя, зажмуривался и будто бы душой искал своё место. Затем заводил речь о каком-нибудь уголке Венды, неподвластном совету и Комизару, и вновь становился прежним Каденом, решительным и сильным.

Дихары не стало через две недели после нашего отъезда. Я только закончила поминальные молитвы, как внезапно увидела её за прялкой на заснеженном пригорке. Щёлкала педаль, скручивались клочки меха, шерсти и кудели, которые ветер тут же уносил прочь. Волоски таяли в розовом веере заката, перетекали в аметистово-рыжее зарево над головой, теплым румянцем красили небо и, лаская мне щёки, шептали: «Великие замыслы действуют по-своему».

Дихару обступали знакомые силуэты, с каждым мгновением всё больше. Я увидела брата и Грету, затем по обе стороны от них с десяток венданцев, Эффиру и портних. Отряд солдат. Венду и Астер. «Поторопитесь, госпожа!». Голоса, лица, что являлись мне столько раз за последнее время, и каждый образ сплетался шелестом ветра, проблеском спрятанного тучами солнца и молчанием, текущим по моим венам. Безумие, знание, что кругами возвращаются ко мне снова и снова, след, прорезанный глубоко в сердце.

«Кто-то же должен. Так почему не ты?»

Голоса, что не позволяют забыть.

Ждут.

В ответ с губ сорвалось обещание… клятва.

Эти образы видела только я, у остальных и спрашивать было глупо. Звуки лагерной возни и на миг не прекращались. Никто не повернул головы, не сбился с шага.

— А, ты, — взглянула Дихара на меня. Прялка всё вращалась, ветер без передышки трепал нить. — Доверься внутренней силе. И научи Натию тому же.

Я обернулась. Натия уже расстелила скатку и стягивала сапоги. Я подошла и схватила её за руку:

— Мы ещё не закончили.

— Я устала! — пожаловалась она.

— Тогда иди в другом месте стоянку разбивай. Пусть тебя съедят пачего.

— Нет никаких пачего.

— Когда ногу тебе откусят, по-другому запоёшь.

Натия на удивление мало знала о даре. Как же так? Всю жизнь прожила с Дихарой. Впрочем, помню, Дихара говорила: «Есть те, кто открыт для него более, чем другие».

— Знание — это истина, которую чувствуешь тут и там, — объясняла я. — Это связь. Прикосновение мира Перед глазами вспыхивают видения, сердце замирает, по спине пробегает холодок. Правда не врывается молниеносно, как ложь. Она хочет, чтобы её узнали. Правда обхаживает, шепчет, разливается теплом по венам, ласкает шею, пока не покроется мурашками кожа. Вот что такое правда. Надо только открыть ей сердце. Присмири пыл, Натия. Доверься внутренней силе.

— Я не понимаю! — помолчав, воскликнула она с досадой.

— Речь о выживании, Натия! — Я ухватила её за запястье, не давая уйти. — Этот шёпот может спасти тебе жизнь! В нём дарованная богами сила. Истина не обязательно на острие меча!

Натия свирепо глянула на меня. Понятно, что иной силы, кроме стальной и острой, она сейчас и не желала. Мой гнев поутих. Её истина и мне не чужда.

— Не обязательно ограничиваться, Натия, — произнесла я ласково, вновь ощущая в руке тяжесть холодного кинжала, который всадила в Комизара. — Не жертвуй одной силой ради другой.

Как-то вечером меня осенило, что до морриганской границы наверняка уже рукой подать. Сил тренироваться у нас с Натией не осталось, и я принялась искать древние тексты. Натия в курсе, что ждёт впереди, пора ей узнать, и что было прежде. Впрочем, нашла я только Последний завет Годрель. Ещё раз перетряхнула всё, что было в сумке, даже сорочку с рубахой, но впустую. Песнь Венды пропала. Я пришла в ярость. Кто рылся в сумке? Книги ведь аккуратно лежали на самом дне!

— Ты их точно взяла? — спросил Тавиш.

Я прошила его злобным взглядом.

— Да! Точно помню, как… — И вдруг сердце замерло.

Сумка была при мне все время… и только раз попала в руки Рейфу, ещё на заставе. Сказал, что понесёт сам. Шли мы всего ничего, но затем я отвлеклась на лошадей и припасы. Неужели он украл книгу? Зачем?! Хотел этим перечеркнуть правду? Или пошатнуть мою решимость?

— Лия? — Натия глянула обеспокоенно. — Ты чего?

Кража ничего не изменит.

— Всё нормально, Натия. Помоги-ка развести костёр. Сейчас я расскажу тебе кое-что. Запоминай слово в слово на случай, если со мной что-то произойдёт.

Джеб обернулся, и на его лицо набежала такая же хмурая тень, как у Натии.

— С тобой всё будет хорошо, — проговорил он твёрдо, не отпуская мой взгляд.

— Да. Всё будет хорошо. — Хотя оба понимали, что этого никто не может обещать.

Мы достигли морриганской границы. Во всяком случае, Каден так сказал. Вокруг-то была всё прежняя глушь.

Тавиш посмотрел на землю.

— Я тут никаких линий не вижу. А ты, Оррин?

— Я тоже.

— Мне кажется, граница чуть дальше, — добавил Джеб.

Мы с Каденом переглянулись, но слова не обронили. Я только через несколько миль решилась-таки поговорить начистоту. Когда Каден отставал, они умоляли меня повернуть назад в Дальбрек. Когда отставала я — наседали на Кадена и, видимо, просили о том же, но в суровой манере. «Разделяй и властвуй», не иначе. Наконец я остановила лошадь и заглянула каждому из троицы в глаза.

— Вам велено не только сопровождать нас через Кам-Ланто… и вкусно кормить? — Я благодарно кивнула Оррину. — Король приказал вернуть меня силой, если за долгую дорогу сама не передумаю?

— Нет, — ответил Джеб. — Его слово твёрдое.

«Не всегда», — подумала я.

Джеб вскинул голову и так поглядел на голые холмы впереди, словно те кишели гадюками.

— Как доберёшься, что будешь делать?

То, чего изменники боятся больше всего. То, что уже проделывала, но на этот раз им придётся ещё хуже… Только Джебу знать о моих планах ни к чему, зачем его тревожить.

— Постараюсь выжить.

Он улыбнулся.

— Вам всё-таки пора, — продолжила я. — Мы уже в Морригане, уверяю. Я вижу границу как никто другой, и не стоит вам её нарушать, как и приказ короля.

Джеб так сник, что на мгновение показалось, он не повернёт.

Тавиш посмотрел на Кадена, затем бросил хмурый взгляд на меня.

— Уверена?

Я кивнула.

— Передать что-нибудь королю?

Возможность сказать последние слова. Вероятно, другой у меня не будет.

— Нет.

Король сам сказал: так оно к лучшему.

— А давайте-ка её всё равно увезём?

— Заткнись, Оррин, — осадил Джеб.

Оррин спешился и привязал недавно пойманного зайца к седлу Натии, а затем, ворча под нос, вернулся к своей лошади.

Вот и всё. Мы попрощались, и троица уехала. Что ж, как Рейф едко подметил, отныне моя смерть будет делом рук моего же собственного королевства.

Порой на прощание лучше ничего не говорить.

Глава сорок вторая

Каден остановил лошадь.

— Может, лучше поедешь вперёд?

Я смутилась. Мы уже въехали окольными дорогами в Терравин и добрались до северного тракта, у которого стояла таверна Берди. Терравин всё равно по пути в Сивику, так что мы решили заглянуть. Наконец-то вымылись бы и постирали одежду, пропахшую за две недели дымом и потом. От нас так тянуло, что ненужное внимание мы привлекли бы на раз. К тому же я хотела дать знать Паулине и остальным, что спустя столько времени со мной всё хорошо. Может, и у них есть, что рассказать. Особенно у Гвинет с её-то ворохом сомнительных связей.

— Зачем разделяться? Мы почти приехали.

Каден заёрзал в седле.

— Скажешь Паулине, что я с тобой. Подготовишь.

Кажется, впервые за всё время на его лице мелькнул страх.

— Ты что, Паулины боишься?!

— Да, — нахмурился он.

Я только рот раскрыла от удивления.

— Лия, она знает, что я венданец. Я грозился убить её, и тебя тоже. Такое не забывается.

— Ты и Рейфу угрожал, но ведь не боишься его.

— Это другое. — Он отвернулся. — Рейф был неприятен мне, а я — ему. Паулина — чистая душа, которая… — Он осёкся и помотал головой.

Чистая душа, которая когда-то видела в нём добро. Помню их тёплые и непринуждённые разговоры о том и сём. Злоба выжгла её мимолётное уважение к Кадену, и это, вероятно, ранило его глубже всего. Он и с Натией через это прошёл. Та хоть больше и не кидалась на него, а всё равно была холодна. Каден из венданцев — тех, кто разорил её лагерь. Мы с ним теперь в одной лодке: лишь горстка людей на свете не желает нам смерти. Помню круглые от ужаса глаза Паулины, когда он потащил нас в перелесок, и как она молила о пощаде. Нет, такое не забывается. Лишь бы за столько месяцев её страх не перерос в ненависть.

Каден допил последний глоток из фляги.

— Просто не хочу, чтобы она подняла крик, когда я войду в таверну.

Мы оба понимали, что это не пустая тревога, но всё равно поражало, как Кадена пугает встреча с Паулиной. Таким безобиднейшим человеком.

— Войдём через кухню. Паулина не глупая, всё поймёт, когда объясню. И, так и быть, заслоню тебя от неё и кухонных ножей, — подтрунила я, но он даже не улыбнулся.

Со мной поравнялась Натия.

— А я? Вместе будем защищать трусливого Убийцу? — произнесла она нарочито громко, проказливо сверкнув глазами. Каден в ответ обдал её грозным взглядом: не нарывайся!

Сердце трепетало от предвкушения, но едва таверна показалась вдали, я поняла: что-то не так. Страх молнией проскочил по нашей троице. Даже Натия почувствовала неладное, хотя раньше здесь не бывала:

— В чём дело? — спросила она.

Пусто. Тихо.

Ни одной лошади у крыльца. Не слышно смеха и разговоров, не видно гостей, хотя время обеденное.

Трактир накрыла саваном давящая тишина.

Спрыгнув с лошади, я вбежала на крыльцо. Каден бросился следом, просил остановиться, кричал об опасности. Я распахнула дверь и увидела только стулья вверх тормашками на столах.

— Паулина! Берди! Гвинет! — Я опрометью пролетела столовую, с грохотом впечатала в стену кухонную дверь… и замерла.

У разделочной доски стоял Энцо, разинув рот, подобно рыбине, над которой занёс тесак.

— В чём дело? — выпалила я. — Где все?!

Он моргнул, затем пригляделся ко мне.

— А ты что здесь делаешь?

— Энцо, положи. — Каден вытащил нож.

Энцо перевёл взгляд на тесак в руке и сначала удивился, затем опешил. Тесак со звоном брякнулся на доску.

— Где все? — повторила я с нажимом.

— Уехали. — Энцо трясущейся рукой подозвал нас к столу. — Пожалуйста, — добавил он, когда мы не шелохнулись. Выдвинув стулья, мы сели. Каден, всё время настороже, держал кинжал под рукой. Я же под конец рассказа только и могла, что, обхватив голову руками, пялиться на исцарапанный стол, за которым столько раз ела с Паулиной. Несколько недель тому назад она уехала искать для меня помощь. Все уехали. Я похолодела, хриплый стон так и рвался наружу.

Они в сердце Сивики!

— С ней Гвинет. — Каден положил руку мне на спину. — Уже хорошо.

— И Берди, — добавил Энцо.

Хотели утешить, да лишь укрепили страхи. Паулина, доверчивая Паулина сейчас для всех изменница, как и я. Возможно, её уже бросили в темницу… или того хуже.

— Отправляемся за ними. Завтра, — отрезала я. Придётся обойтись без отдыха.

— Всё будет хорошо, — успокоил Энцо. — Берди дала слово.

Я посмотрела на Энцо. В нём с трудом узнавался тот разгильдяй, которого работать не дозовёшься. Лицо было серьёзным, чего раньше за ним не водилось.

— Берди оставила за главного тебя?!

Покраснев, он опустил глаза и отвёл с лица сальные волосы. Я ведь и капли удивления не скрыла.

— Знаю, что у тебя на уме. Всё понимаю, обижаться не стану. А так — да, я тут хозяйничаю. Ключики вот даже есть. — Он звякнул связкой на поясе, а во взгляде мелькнула тень гордости. — Берди сказала, мол, давно меня пора в дело пристраивать. — Тут он вздрогнул и принялся теребить край фартука. — Тот, другой тип ножом грозился. Говорил, прикончит. Услышал, как я…

Энцо сглотнул, кадык на его тощей шее высоко подпрыгнул. Взгляда моего он избегал.

— Прости меня. Это я сказал головорезу, что ты на верхней тропе. Знал же, что добра от него не жди, но он так золотом тряс…

— Ты? — Каден подался вперёд, но я толкнула его обратно на спинку стула:

— Какой ещё другой?

— Да крестьянин тот заезжий. Прижал и, говорит, если ещё раз имя Лии назовёшь, язык вырежу. Обещал его в глотку затолкать вместе с монетами. Я вот боялся, прямо там и затолкает. Боялся, всё, конец… — Он вновь сглотнул.

— Я всех постоянно подвожу. Но Берди напоследок сказала, что во мне есть толк, надо только самому поверить. Я вот и стараюсь тут маленько. — Он поскрёб щёку трясущейся рукой. — До Берди мне, знамо дело, далеко. Только успеваю в комнатах прибираться, да с утра кашу варить, а вечером похлёбку. Мне всё-всё объяснили. — Он указал на дальнюю стену кухни, увешанную записками. Явно Берди нацарапала. — На все столы накрывать пока не наловчился. Нанять бы кого…

В кухню вошла Натия, точно напоказ покачивая бедрами. С пояса у нее свисал меч, в руке сверкал кинжал. Она прислонилась к стене, и Энцо глянул на неё, но слова не проронил. Круг замкнулся, мы вернулись туда, где всё началось. Энцо смотрел с тревогой — понимал, что мы видим в нём угрозу.

— Так ты знаешь правду обо мне? — спросила я.

На миг в его глазах вспыхнуло «нет!», но он собрался и кивнул:

— Берди ничего не говорила, но я сам услышал про беглую принцессу.

— И что же услышал? — спросил Каден.

— Что всякому дозволяется убить её на месте и получить награду. Никто и слова против не скажет.

Каден фыркнул и отодвинулся от стола.

— Я никому не скажу! — тут же залепетал Энцо. — Обещаю! Мог бы уже донести властям не один раз! Служаки заглядывали спросить, где Гвинет, да я и слова не сказал.

Поднявшись, Каден скользнул пальцем по клинку, поймал в нём свет лампады.

— А если они предложат монет? — Он с прищуром посмотрел на Энцо.

Энцо не сводил взгляда с кинжала. Над верхней губой выступили капельки, руки по-прежнему тряслись, но вдруг он с небывалой смелостью вскинул голову:

— Предлагали. Не взял. Сказал, не знаю, куда Гвинет делась, и всё.

— Лия, можно тебя? — Каден кивнул на дверь столовой. Натию оставили следить за Энцо.

— Я ему не доверяю, — прошептал Каден. — Крысёныш тебя уже один раз продал, продаст и второй, как только уедем. Его надо заткнуть.

— Имеешь в виду, убить?

Он ответил тяжёлым взглядом.

— Энцо ведь сам рассказал про наёмника, его не принуждали, — помотала я головой. — Люди меняются.

— Так быстро — нет. Он один знает, что мы уже здесь. Хочешь, чтобы узнали другие?

Я ходила кругами, взвешивая за и против. Энцо нельзя просто сбросить со счетов. Ладно корыстный — он ведь попросту ненадёжный! Но ведь Берди доверила ему таверну, дело всей жизни. Измениться могут все. Я изменилась. Каден тоже.

Да о чём это я, Энцо ведь готовит похлебку. Сам! И в мойке ни одной грязной миски!

— Берди верит Энцо, — ответила я. — Нам тоже стоит. К тому же, он явно ещё от того крестьянина не отошёл. Пригрозишь ножом пару раз, чтоб не расслаблялся, и глупить не станет.

Каден долго смотрел на меня с сомнением, затем протяжно выдохнул.

— Пускай только косо на нас глянет. Угрозами не ограничусь.

Вернувшись на кухню, мы сразу принялись хлопотать: постирали с Натией одежду и развесили у очага, чтобы просохла быстрее, после чего поискали в нашем с Паулиной домике что-нибудь неприметное на смену. Нашли две широкие рабочие рубахи и несколько шалей. А ещё белый траурный шарф Паулины. Натии незачем прятать лицо на людях, но вот я — другое дело, а скорбящую вдову никто не заподозрит. Как только Каден закончил с лошадьми, мы втроём налетели на кладовку Берди — готовить-то на костре теперь будет нельзя. Энцо помогал разложить по сумкам припасы, когда вдруг послышался ослиный рёв.

— Отто, — пояснил Энцо. — По своим скучает.

— Отто здесь?! — Накинув вдовий шарф, чтобы не узнали случайные путники, я выбежала к загону.

Я ласково чесала Отто за ухом, пока он отводил душу, а его жалобное хныканье звучало для меня милее всякой музыки. Вспомнилось, как мы с Паулиной въехали на осликах в Терравин, думая, что останемся здесь до конца жизни.

Отто ткнулся в меня нежным носом. Как же ему, наверное, одиноко без друзей.

— Знаю, — нежно заговорила я. — Потерпи, Нове и Дьечи скоро вернутся. Обещаю.

Но обещание было пустым. Я говорила, только чтобы утешить и…

На душе стало муторно. Давние слова Рейфа верёвкой затягивали куда-то в глубину, не позволяя дышать. «Я говорил то, что ты хотела услышать. Вселял надежду, как мог».

В груди закололо, и я отвернулась от загона. Рейф кормил меня ложной надеждой, воруя драгоценное время. Я вошла в сарай, долго глядела на чердачную лестницу и наконец решилась подняться. Через крышу наискось пробивались редкие лучи. На полу, всё ещё нетронутые, лежали два матраса, будто мы и не уезжали. Со спинки стула свисала забытая рубаха. На столике в углу пылился пустой графин. В дальнем конце громоздилась целая гора ящиков… а рядом стояли ясли. Сердце бешено зашлось.

Нет, Лия. Не смотри. Тебе уже всё равно.

Но ноги сами несли меня вперёд.

Я отодвинула ясли всего на ладонь. Всё как он и говорил. Ворох белой запачканной ткани. На язык будто соли насыпали. Чердак сделался тесным, воздуха не хватало. Я расправила ком, и на пол посыпалась солома. Подол, весь грязный и в дырах, был тут и там заляпан кровью. Его кровью. Поранился, когда выпутывал из колючек. «Я просто думал о той, кто его носила». То самое платье, что я злобно зашвырнула в кусты ежевики. Колени подломились, и я осела на пол. Уткнулась в платье лицом, лишь бы выбросить картину из головы, но видела, как Рейф вытаскивает его из кустов, убирает в сумку, строя догадки обо мне, как и я о нём. До чего же я тогда ошибалась!

Мне он представлялся бесхребетным папенькиным сынком. Никак не…

— Лия? Всё хорошо?

Я подняла голову. На чердак заглядывал Каден.

Вскочив, я закинула платье обратно за ясли и ответила, не оборачиваясь:

— Да, всё нормально.

— Мне показалось, что ты…

Я вытерла щёки и, разгладив юбку, повернулась к нему.

— Закашлялась. Тут так пыльно.

Каден подошёл, скрипя половицами, и заглянул мне в лицо. Скользнул пальцем по влажным ресницам.

— Просто пыль, — повторила я.

Кивнув, он привлёк меня к себе.

— Конечно, пыль.

Гладил по волосам, а я жалась к нему, чувствуя боль в его душе так же сильно, как собственную.

За окном чернела ночь. Натия давно ушла спать в домик, а Энцо закрылся в комнате Берди. Мы с Каденом сидели на кухне, и я вытягивала из него всё, что он ещё мог рассказать о планах Комизара, но было видно, что мимолётная нежность в сарае разбередила ему душу. Спасибо, хоть разговора не заводил. В тот миг я просто дала слабину от усталости. Ни больше, ни меньше. Миска наваристой рыбной похлёбки — на удивление вкусной, почти как у Берди — и я вновь полна готовности продолжать путь.

Каден из уважения терпел вопросы, которые я задавала не первый раз. Ответы были всё теми же. Он знал только про канцлера. Быть может, канцлер и королевский книжник — единственные изменники среди министров?

Мои отношения с министрами, не считая, пожалуй, вице-регента и первого ловчего, всегда были в лучшем случае натянутыми. Когда я входила, эти двое и улыбнуться могли и добрым словом поприветствовать, а не хмуриться презрительно. Впрочем, пост первого ловчего давно стал больше церемониальным, пережитком времён, когда за наполнение кладовых министры отвечали головой. Обычно он даже не присутствовал на заседаниях. Первой дочери королевства тоже полагалось почётное место на совете, но мою мать редко приглашали.

В мыслях снова возник вице-регент.

— Сначала Паулина отправится к нему, — предположила я. — Из министров он один умеет слушать.

Я прикусила кулак. Вице-регент постоянно в разъездах по службе, мотается из одного королевства в другое, и Паулина могла его не застать. Если так, она пойдёт напрямую к моему отцу и рискует попасть под горячую руку.

Каден молча пялился в дальнюю стену. Затем вдруг встал и скрылся в кладовой.

Я должен уехать, недалеко, — отрывисто сообщил он. — Час на запад от Луизвека в графстве Дюрр. Времени не потеряем. — Он назначил место встречи к северу от и велел ехать через лес. — Вас не заметят, всё пройдёт гладко.

— Сейчас? Посреди ночи?! — Я встала и вырвала у него из рук мешок с солониной.

— Энцо спит. Только так я ему доверяю.

— Тебе тоже надо поспать. Что…

— Посплю там, на месте. — Он забрал солонину и стал перебирать сумку.

Сердце заколотилось. Что же на Кадена нашло?!

— Зачем тебе понадобилось в Дюрр?

— Хочу разобраться кое с чем раз и навсегда. — Жилы вздулись у него на шее, как натянутые канаты, он старательно отводил глаза.

И тут я всё поняла.

— Твой отец… Он правитель там.

Каден кивнул.

Я перебрала в памяти наместников. Всего их было двадцать четыре. По именам я знала далеко не каждого, а тех, что правили здесь, у южной границы, не помнила вовсе. Возможно, одному из них жить осталось недолго.

— Ты убьёшь его? — Я опустилась на табурет в углу, где Берди когда-то осматривала мне шею.

Он развернул стул и уселся на него верхом. Долго молчал.

— Не знаю. Я хотел только навестить могилу матери. Увидеть места, где жил когда-то. Где меня в последний раз… — Он потряс головой. — Я просто не могу отпустить прошлое. Хочу отцу в глаза посмотреть. Завершить что-то важное, получить ответы, пока есть возможность. Не знаю, как поступлю. Будет видно.

Я не стала отговаривать. Тот, кто порет маленького сына, а потом вовсе продаёт его первым встречным, противен и мне. Некоторым предательствам нет прощения.

— Будь осторожен.

Каден взял меня за руку, и буря в его взгляде разбушевалась с новой силой.

— Завтра. Я вас не брошу. Обещаю.

Он встал и направился к выходу, но в дверях замер.

— В чём дело?

— Осталось завершить ещё кое-что. — Он посмотрел мне в глаза. — Ты по-прежнему любишь его?

Как под дых ударил. Такого вопроса я не ожидала, хотя следовало бы. Вот о чём Каден гадал всякий раз, глядя на меня. На чердаке сразу понял, что я расплакалась не от пыли.

Под его взглядом я отвернулась к разделочному столу и смахнула воображаемые крошки.

Я не позволяла себе об этом думать. Любовь. Глупая слабость на фоне всего остального. Она вообще хоть какое-то значение имеет? Помню, как цинично хмыкнула Гвинет, услышав, что я хочу жениться по любви. Знала то, что я начинала понимать только сейчас: чувства до добра не доводят. Паулина и Микаэль тому пример. Мои родители. Вальтер и Грета. Даже Венда, уехавшая с мужчиной, который её погубил. И юная Морриган, которую выкрали из родного племени и за мешок зерна продали стервятнику Алдриду. Вместе они создали великое королевство, но стояло оно не на любви.

— А что такое любовь? Я уже не уверена, что знаю, — покачала я головой.

— Но со мной у тебя всё иначе, чем с… — Он замолчал, словно одно имя Рейфа причиняло ему боль.

— Да, с тобой у нас всё иначе. — Я подняла глаза на него. — И всегда было, признайся. Ты с самого начала говорил, что Венда превыше всего. Не знаю, как сплелись наши судьбы, но теперь мы оба волнуемся за Венду и Морриган. Пытаемся уберечь их от той участи, которую уготовил им Комизар. Вот что свело нас вместе. Не стоит недооценивать нашу связь, целые королевства стояли и на меньшем.

Он глянул обеспокоенно.

— Что ты царапала на земле по пути сюда?

— Слова, Каден. Всего лишь слова, которые не сказала на прощанье

Он тяжко вздохнул.

— Мне непросто разобраться в этом, Лия.

— Знаю. Мне тоже.

Каден долго не сводил с меня взгляда, затем кивнул и вышел. Стоя в дверях, я смотрела, как завеса безлунной ночи поглощает его, и сердце ныло от сочувствия. То, чего он хочет, я дать не в силах. Просто не способна, как бы ни хотела.

Я задула лампаду на кухне, но всё не решалась отпустить эту ночь. Прижалась спиной к стене с записками — клочками бумаги, что поддерживали течение жизни, которую Берди поменяла на другую. Тускло освещённые углы напоминали о крутых поворотах и развилках, вплетённых теперь в её судьбу.

«Ты жалеешь, что не уехала?»

«Мне некогда думать о таких вещах. Что сделано, то сделано. Я тогда поступила так, как должна была»

Мои руки упёрлись в холодную стену за спиной.

Что сделано, то сделано.

Поздно гадать и сожалеть.

На следующее утро я перерыла гардероб Берди, но не нашла и половины нужных вещей.

— Натия, шить умеешь?

— Ещё как, — подтвердила она мою догадку.

Распороть подол плаща и зашить в него нож за считанные минуты мне определённо было не под силу, к огромному огорчению тётушки Клорис.

Деньги Рейфа ушли на гонцов ещё в Теркуа Тра, и пришлось просить у Энцо взаймы. Он тут же достал из бочки с картошкой кошель и бросил мне. Золота было немного, но я всё равно благодарно кивнула.

— Скажу Берди, что ты держишься молодцом. Она обрадуется.

— Скорее, поразится, — покраснел он.

— Ну, не без этого. — Я пожала плечами. — И, Энцо, ты нас не видел.

Он с пониманием кивнул. Угрозы Рейфа пошли на пользу, но подлинное чудо сотворило с ним доверие Берди — Энцо превратился в другого человека. Лишь бы им остался.

Мы выскользнули из таверны тихо, как воры, чтобы не разбудить постояльцев.

В суконной лавке нам очень обрадовались. Мы стали первыми покупателями за день. Первыми и единственными. Лавочница то и дело пыталась вглядеться в моё лицо под белым шарфом. Просьбе показать красный атлас она очень удивилась: обычно вдовы покупают что-нибудь более благопристойное.

— Тётушка желает вышить гобелен в честь погибшего мужа. Красный был его любимым цветом, — пришла на помощь Натия.

Я кивнула, тихо всхлипнув для пущего эффекта.

Растроганная лавочница отрезала атласа с лихвой, и мы покинули лавку.

Впереди была только одна остановка. То, что мне нужно там, не купить за деньги. Лишь бы цена оказалась по карману.

Глава сорок третья

Рейф

До чего внезапно я превратился из солдата в короля. Теперь все бароны в собрании как один хотят кусочек моей шкуры. Понятно, что рисуются они только для вида, лишь бы завладеть моим вниманием, в чём я не смел отказывать. Крепче всего за меня взялись восемь министров — те, с кем отец работал бок о бок.

Само собой, мне были рады, но от каждой любезности веяло упрёками и предостережениями: «где тебя носило?» и «волнения уже вспыхнули и потухнут нескоро».

Но больнее всего мне стало от слов придворного лекаря:

«На смертном одре и отец, и мать звали вас. Я говорил, что вы в пути».

Не я один намеренно лгал, лишь бы внушить надежду. Впрочем, корить себя не время.

Если я не совещался со знатью, министрами или толпой генералов, значит совещался со всеми сразу. Генерал Дрейгер часто брал слово, и, поскольку был наместником столицы, его голос имел силу. Дрейгер не скрывал намерений, давая понять мне и остальным, что глаз с меня не спустит: права на ошибку у меня нет, и я ещё расплачусь за своё исчезновение.

Все будто сговорились испытать новоиспечённого правителя, но я твёрдо действовал по наказу Свена: слушал, взвешивал, потом действовал. Но не позволял на себя давить. Мы будто кружились в танце взаимных уступок, и когда придворные переходили черту, приходилось их одёргивать. Невольно вспомнилось, как на балу шагнул в сторону Лии, а она упрямо отказалась отступить в ответ.

В тот миг я понял, что давить на неё бесполезно. Я чувствовал, что вот-вот её потеряю. Впрочем, и так потерял. Она ушла навсегда. Что ж, к лучшему. На моих плечах проблемы целого королевства.

Первым моим указам генералы воспротивились, но я был непреклонен: слово короля — закон. Гарнизоны северных застав и слабозащищённых городов будут усилены, войска с южных границ — перенаправлены на запад и восток. Надвигается буря, и пусть мы пока не знаем её силы, нужно готовиться. Упрямые бароны, конечно, заявили, что нельзя оставлять столицу без защиты.

— Граница будет первой на пути врага, — ответил я.

— Благодаря вашему отцу и его советникам наши границы и так отлично защищены, — вмешался генерал Дрейгер. — Вы хотите ещё больше разладить королевство из-за какой-то сомнительной девицы?

В зале повисла тишина. «Сомнительной девицы». Сколько же оскорбительных подтекстов таилось в этих словах! Слухи о наших с принцессой отношениях уже наверняка стали достоянием всего двора. Значит, и про наше горькое расставание известно. Раньше при мне о Лие говорить не смели. «Какой-то сомнительной девицы». Будто она никто, пустышка! Очередная перчатка мне в лицо — проверяют, верен ли ещё Дальбреку? Наверное, втайне посмеялись бы надо мной, если бы узнали, что войску я представил Лию будущей королевой.

Глядя в лица придворных, я вдруг почувствовал себя на её месте. Вспомнил, как усомнился в том, во что она свято верила. Был не лучше своих подданных.

«Рейф, ты хоть раз доверялся предчувствию?»

На уловку Дрейгера я не куплюсь — ему не втянуть в наши дрязги Лию:

— Моё решение продиктовано только тем, что я видел собственными глазами. Долг велит мне защищать подданных и земли Дальбрека. Поскольку новых сведений нет, будьте добры исполнить приказы без промедления.

Генерал пожал плечами, совет нехотя закивал. Им мало того, что я вернулся. Хотят, чтобы я отрекся от Лии, как от морриганской заговорщицы. Чтобы вновь стал своим в полном смысле.

Меня в спешке короновали и после этого наконец-то устроили отцу погребальную церемонию. Он умер несколько недель назад, но тело сохранили нетронутым. До моего возвращения смерть короля надлежало держать в тайне, а значит, и проводить его к богам не могли.

Поднося факел к костру, я вдруг ощутил себя недостойным, как будто боги упрекнули, что я никогда не пытался их понять и услышать. Свен был для меня наставником, но не духовным, и в те редкие случаи, когда я заглядывал в часовню, в вопросах веры меня просвещал Мэррик. Помнится, Лия спросила, кому из богов я молюсь, а я не нашёлся с ответом. У них есть имена? Морриганцы верят в четырёх богов. Мэррик учил, что на небесном престоле их трое, и верхом на свирепых зверях они охраняют врата в рай. Ну, когда не обрушивают на землю звёзды.

«Милостию небес Дальбрек непобедим. Мы самые обласканные богами потомки выживших».

Языки пламени ползли по савану, пожирая ткань. Оседающие дрова отвлекали от реальности смерти. Огонь взметнулся выше, провожая из этого мира верного родине солдата и короля на глазах всего королевства, следившего и за мной. Выжидающие взгляды давили тяжким грузом. Даже сейчас я должен быть самой стойкостью, гарантией, что жизнь идёт своим чередом. Я стоял между столпов Минноба: высеченного из камня воина по одну сторону и его гарцующего коня — по другую. Две из дюжины статуй, хранители этой площади и славной истории Дальбрека. Одно из чудес королевства, которые я хотел показать Лие.

Если бы она приехала сюда.

Костёр дышал в лицо жаром, но я не позволил себе отступить. Помню слова Лии: «Капсий — бог обиженных». В Терравине я дерзко грозил ему кулаком, а теперь он, должно быть, заливается смехом. Пламя трещало и шипело, нашёптывая небесам тайные послания, над площадью висел чёрный дым. Настал миг помолиться за упокой, но вместо этого я склонился и вознёс молитву за живых. За спиной запричитали — король на коленях!

Не прошло и трёх дней с похорон, как министры, бароны и прочая знать свезли в столицу дочерей и, подступаясь с пустячными вопросами, как бы невзначай сватали их мне. «Вы же помните мою дочурку?» — и после этих слов девушку расхваливали на все лады, предлагали познакомиться. Гандри, главный министр и ближайший советник отца, заметив, как я закатываю глаза после очередного барона с дочерью, посоветовал всерьёз задуматься о женитьбе:

— Это поможет развеять сомнения и привнести стабильность.

— Сомнения ещё не улеглись?

— Вы пропали на несколько месяцев, не сказав никому ни слова.

Как ни странно, за это я больше себя не винил. Что оставил родителей в неведении и не был с ними в последний час — да, однако я сделал то, о чём прежние короли и генералы думать не смели: ступил на венданскую землю и жил бок о бок с её народом. Теперь я как никто другой понимаю венданцев, знаю чего они хотят и на что способны. Может, поэтому армия так тепло меня встретили, хотя высшие круги до сих пор косо смотрят. С отрядом из пяти человек мы обвели вокруг пальца тысячи. Теперь мой побег казался необходимостью, а вовсе не опрометчивостью, но как убедить в этом совет и знать?

Я закрыл счётную книгу и потёр глаза. Такой пустой казна ещё не бывала. Надеюсь, завтрашняя встреча с крупными купцами и крестьянами подстегнёт торговлю и средства польются. Я уставился на потёртый корешок книги. Что-то упорно не давало мне покоя, вернее, целое множество едва уловимых тревог, и каждая глодала на свой манер.

Стены давили, и я вышел на веранду. Всё не верилось, что кабинет теперь мой. Каждая мелочь в нём напоминала об отце, его долгой жизни и правлении. Сколько себя помню, здесь проводились собрания. Как-то он позвал меня, семилетнего, к себе и сообщил, что через пару недель отдаёт Свену на попечение. Я толком ничего не понял, знал лишь, что никуда не хочу. Мне было страшно, и приглашённый для знакомства Свен ещё сильнее испугал меня суровым видом. Он так отличался от отца. Я едва сдержал слёзы. Сейчас понимаю, что, наверное, отцу тоже пришлось нелегко, но мы не хотели показывать друг перед другом слабость. Сколько же мучительных выборов на его счету, о которых я даже не знаю?

Мне редко удавалось побыть одному, обычно заседания плавно перетекали сразу в ужин. Я чувствовал себя, скорее, не королём, а измученным крестьянином, который пытается собрать в стадо разбежавшихся свиней.

Я облокотился на каменные перила, свежий ветерок приятно трепал волосы. В мраке прохладной ночи светились далёкие колонны Минноба. Столица спала, и над её тёмными очертаниями серебрилась россыпь звёзд. Сколько же раз отец стоял здесь, размышляя, как совладать с требованиями двора, хотя его тревоги отличались от моих.

Добралась ли она?

Всё ли в порядке?..

А вдруг она всё-таки была права?

Может, это и тревожило меня? В её словах сомневалась едва ли не вся Марабелла, включая Бодена и командиров. Признаться, осматривая город с Калантой и Ульриксом, я не заметил и намёка на огромное войско, и в Санктуме об этом не упоминали даже вскользь.

Однако полутысячный отряд, что привёл Лию в город, я хорошо помню. Такое число воинов сбило меня с толку, но, возможно, это была вся их хвалёная армия.

А подати? Наместники роптали, но всё равно раскошеливались… Из страха или в предвкушении награды? Им всем, как и Комизару, вечно хотелось кусочек послаще. До чего жадно запылали их глаза при виде трофеев с убитых дальбрекских солдат.

Да и та склянка с непонятной жидкостью… Одним взрывом вывела из строя громадный мост. Чересчур для нищих дикарей. Возможно, и правда случайность, как уверил Хейг. Всё возможно. Но у меня нет доказательств одному: что случилось немыслимое, и бедная варварская страна собрала войско, готовое смять всех соседей вместе взятых. После приказа усилить границы совет и так усомнился в моем душевном здоровье.

Дверь кабинета скрипнула, и на стол со звоном опустился поднос. Свен лучше всех меня понимал. Сколько же головной боли я доставлял ему первые годы! Бывало, пну под коленку и давай бежать, но он подхватывал меня на плечо и швырял в корыто с водой.

«Я воспитываю короля, а не балбеса! Бить того, кто от тебя и мокрого места не оставит — последняя дурость!».

Окунали меня часто. Свен был на порядок терпеливее меня.

Я всматривался в семь едва различимых голубых куполов храма. Глухой стук. Бумаги на столе. Свен каждый вечер приносил мне распорядок на завтра.

— День будет трудный, — начал он.

Как и всегда. Не новость. Скорее, стук молотка, объявляющего о незыблемости моей жизни

— Красиво, правда? — Свен опёрся на перила рядом.

— Да. Красиво.

— Но?

— Нет, Свен.

Не время изливать душу и распинаться о туманных тревогах.

— Боюсь, тебе придётся выкроить время на ещё одну встречу.

— Перенеси на завтра. Уже поздно…

— Мэррик выяснил то, что ты просил. Скоро заглянет..

Мэррик ещё не вошёл, а я уже знал, что услышу. «Это правда, Рейф. До последнего слова». Тем не менее во мне ещё теплилась надежда, что какой-то морриганский безумец просто решил обмануть всех шутки ради.

Раскланявшись, Мэррик с удивлением отметил возраст документа и протянул мне свиток в потёртом кожаном чехле. Затем достал из сумки лист бумаги, исписанный изящным почерком. Перевод от опытного книжника.

— Могу я поинтересоваться, откуда этот документ? — Он отхлебнул из предложенного Свеном стакана.

— Украден из морриганской библиотеки. Он подлинный?

— Такие древности ещё не попадали мне в руки, — кивнул он. — Ему по меньшей мере несколько тысяч лет. В архивах есть пара текстов схожей манеры письма, дату написания которых мы знаем, но у этого бумага и чернила, безусловно, из другой эпохи. Чудо, что свиток так хорошо сохранился.

Что же в нём? Правду ли говорила Лия?

Я начал читать вслух. С каждой строчкой голос Лии всё сильнее заглушал мой собственный. Я снова увидел глаза, полные тревоги. Ощутил, как она с надеждой сжимает мою руку. Вспомнил, как от её слов загомонили на площади кланы. Это был тот же перевод, до последней буквы. На последних строфах в рту вдруг так пересохло, что Свен налил мне вина.

Дракон свою месть замыслит,

Он предстанет во многих личинах,

На тех, кто в нужде, нашлет морок,

соберет нечестивцев,

Могущественный, как бог, поражений не знающий,

Безжалостный в суде своем,

Непреклонный в законе своем,

Похититель мечты,

Сокрушитель надежды.

Но придет та, что будет сильнее,

Обретя свою силу через страданье,

Та, что будет сначала слаба и гонима,

Отмеченная когтем и лозой винограда,

Та, чье имя дано было в тайне,

Та, кого нарекут Джезелия.

— Редкое имя, — заметил Мэррик. — Если не ошибаюсь, так зовут принцессу?

Я удивлённо посмотрел на него.

— Брачный контракт, — пояснил он. — Я его читал. А ты, судя по всему, нет?

— Нет, — шепнул я. Подписал и выкинул из головы, как и её записку. — Мне говорили, это пророчество — бред сумасшедшей.

Он задумчиво вытянул губы.

— Возможно. Текст необычный, полон загадок. Сумасшедшая его писала или нет — не скажешь, но удивляет, как точно всё изложено. И, судя по заметкам, книгу обнаружили, когда принцесса была немногим старше десяти. В ранних летописях кочевников есть схожее предание, и почти дословное: что из зерна интриг взойдёт надежда. Я всегда считал, оно о Бреке, но, видимо, нет.

Его твёрдый взгляд говорил сам за себя: Мэррик верил пророчеству.

По телу пробежала нервная дрожь. Я чувствовал себя так, будто на меня во весь опор мчит обезумевшая лошадь.

— На следующей странице есть ещё.

Я сдвинул верхний лист и увидел последние строфы.

Преданная своим родом,

Избитая и презираемая,

Она изобличит нечестивых,

Хотя многолик Дракон

И сила его не знает границ.

Ожидание будет долгим,

Но велика надежда

На ту, что Джезелией зовется,

Чья жизнь будет отдана в жертву

За надежду на спасение ваших.

Будет отдана в жертву?

Про это Лия ничего не говорила.

Неужели знала с самого начала?

Меня охватила ярость, а за ней — ужас.

«Это правда, Рейф. До последнего слова».

Вскочив, я прошёлся по кабинету, вернулся за стол, превозмогая стук крови в висках. Преданная своим родом? Избитая и презираемая? Чья жизнь будет отдана в жертву?!

Да чтоб тебя, Лия!

Я схватил распорядок на завтра и швырнул в стену. Бумаги разлетелись в стороны.

— Ваше величество… — Мэррик вскочил со стула. Я протиснулся мимо:

— Свен! Чтобы с утра генерал Дрейгер был в моём кабинете!

— Боюсь, он сейчас…

— Наплевать! Сюда его!

— Как прикажете, — улыбнулся Свен.

Глава сорок четвёртая

Каден

Помню, как мать брала меня с собой на рынок. Всем моим миром было отцовское имение, и рынок казался страной чудес. Вот по этой самой дороге мы ездили туда на повозке с кухаркой. Мама покупала бумагу, книги и чернила для меня и сводных братьев, а ещё по мешочку цукатов в награду за неделю прилежной учёбы.

Но кое-что она покупала лишь мне: причудливые безделушки Древних, которые так меня манили. Блестящие на солнце кругляшки, бурые непригодные монеты, затёртые украшения с их повозок завораживали меня, хоть уже и не имели ценности или применения. «Представь, когда-то они использовались для чего-то важного», — говорила она. Я аккуратно раскладывал их на полке и любовался, уносясь мечтами прочь от поместья, и верил, что и мне уготовано в жизни что-то важное… Как-то раз старший брат выкрал мои сокровища, и я нагнал его, когда он уже выбрасывал их в колодец. Хотел лишить меня всего, хотя я и так, считай, ничего не имел.

То был не последний повод для слёз. На следующий год мама умерла.

Я лишён всего, сколько себя помню. Даже сейчас — кто я такой? Воин без отчизны, сын без семьи. Мужчина без…

В памяти снова мелькнуло расставание Рейфа и Лии. Тот день всё не давал мне покоя, дразнил чем-то неясным, неуловимым. Когда мы отъехали, лицо Лии словно застыло в каменную маску, надтреснутую в тысяче мест. Застывший взгляд в никуда, неподвижные приоткрытые губы — Лия словно превратилась в статую. Я думал, что за последние месяцы видел в её глазах всё: ненависть и нежность, стыд и скорбь, жажду мести… и даже то, что считал любовью. Думал, изучил её, но такой, как после прощания с Рейфом, она не была ещё никогда.

«Да, с тобой у нас всё иначе, Каден. И всегда было, признайся».

«Мы оба волнуемся за Венду и Морриган… Не стоит недооценивать нашу связь. Целые королевства стояли и на меньшем».

Но что, если с Лией меньшее станет большим, той великой судьбой, о которой грезила моя мать?

Что, если меньшего достаточно?

Дорога к имению порядком заросла. Ветви нависали над головой пологом сплетённых пальцев, и почудилось даже, что я свернул не туда. Неужто поместье властного и уважаемого лорда Роше превратилось в медвежий угол? Я с детства здесь не бывал. В ушах до сих пор стоял вопль нищего: «Он тебя в ведре утопит!». Даже будучи венданским Убийцей, грозой остальных рахтанов, я содрогался от этого воспоминания. Оно и сейчас имело надо мной власть, бередило шрамы, снова делая меня восьмилетним мальчишкой. Изменит ли что-нибудь смерть отца? Мне всегда казалось, что да. Возможно, сегодня узнаю.

В просвете впереди мелькнула белая стена. Всё-таки не забыл дорогу. Приблизившись, я поразился — в какой же упадок пришло имение. От ухоженных лужаек остались только пучки жухлой травы, некогда подстриженные кусты утратили форму и задыхались от ползучих лиан. Усадьба имела брошенный вид, но над одной из труб тонкой струйкой курился дым. Внутри кто-то был.

Я скрытно обошёл усадьбу и направился к нашей с матерью лачуге. Когда-то и она была белой, теперь же извёстка облупилась, а крыльцо и окно оплетали те же лианы. Тут точно никто не жил. Привязав лошадь, я навалился на покосившуюся дверь и вошёл внутрь. В памяти дом казался больше. На полу лежал толстый слой пыли, мебель пропала — видно, сбыли нищим, как меня, и дело с концом. Дом превратился в пустую скорлупу без единого напоминания о матери или жизни, в которой меня любили. Я поглядел на пустой очаг, пустую полку над ним, обвёл взглядом пустую комнату, где стояла моя кровать. Эта заброшенность бередила душу. Я вышел, нуждаясь в глотке воздуха.

Опершись на перила крыльца, я устремил взгляд на безмолвную усадьбу. На миг воздух вновь наполнился ароматом жасмина, и я представил отца: вот он, спина прямая, брюки отглажены, у ног — ведро воды. Ждёт. Не дождётся, я больше не позволю себя топить. Держась в тени, я направился восточнее. Туда, где точно нашёл бы маму. На похоронах были только я, отец да могильщик. Сводные братья не сочли нужным явиться, хотя она, считай, их вырастила — и в доброте. Мамину могилу никак не отметили, и я стаскивал на могилу тяжеленные камни, пока отец не остановил.

Я не нашёл той груды камней. Не нашёл и следа того места, где похоронена мама, но неподалёку заметил два резных памятника. Неужели спутал место и она там? Как же. Оттянул лозу и прочёл: первая могила старшего брата — умер через пару недель после того как меня продали, — а вторая моей мачехи, если её можно так назвать. Умерла спустя месяц. Несчастный случай? Болезнь?

Я перевёл взгляд на усадьбу, над которой по-прежнему поднимался дымок. Не удивлюсь, если отец превратился в больного, сломленного старика. Это бы объяснило, почему он так запустил имение, предмет его гордости. Моему второму братцу сейчас двадцать два. Наверняка сильный малый и сможет дать отпор, да только вряд ли узнает меня спустя столько лет. Я ослабил перевязь, удобно приспустив кинжал. Сколько же раз Комизар дразнил меня справедливостью, как куском мяса. Очень скоро настанет её час.

Я направился к дому и постучал в дверь.

Послышалась возня, что-то хлопнуло, вскрикнули и выругались, и, наконец, дверь открылась. В женщине на пороге, седой и чуть ли не вдвое толще себя прежней, я тут же узнал усадебную ключницу. А мне-то она запомнилась долговязой и как ножом выточенной, с очень колкими костяшками пальцев, которыми мне доставалось постоянно. Как же она растолстела! В руке у нее болтался железный котелок.

— Чего надо? — глянула она косо.

От её голоса по спине пробежал холодок. Всё как в детстве.

— Я хочу видеть лорда Роше.

— Здесь?! — усмехнулась она. — Ты откуда выполз такой? Он здесь уж кучу лет не показывался. У него нынче важная служба.

Отец бросил поместье? Быть не может. Я навсегда запомнил его хозяином усадьбы и округа, а других исходов даже не рассматривал.

— Какая ещё служба?

Она презрительно фыркнула, будто сочла меня последним недоумком.

— В столице у короля работает. Лорд Роше у нас нонче первая знать, тут жить не изволит. И золота слать тоже. На дом уж смотреть больно.

Он в Сивике? Один из министров?

— Постой-ка… — Ключница подалась вперёд, глаза её вдруг округлились. — Я тебя знаю, ты тот ублюдок! — Равнодушный взгляд злобно вспыхнул, и она ткнула меня пальцем в грудь. Я всё ещё пытался вместить в голове услышанное. Отец в Сивике… Неужто Комизар всё знал? Знал и потому не раскрывал соглядатаев? Работал с тем, кого я столько лет мечтал убить?

— Будь ты проклят, ты и твой дар! — Ключница с шипением вцепилась мне в руку. — Накликал госпоже смерть в муках, она и умерла… Щенок поганый!..

Я развернулся на шорох за спиной, выхватывая кинжал, но поздно: затылок пронзило болью, земля ушла из-под ног.

Очнувшись, я понял, что меня вот-вот сбросят в колодец двое мужчин. В заломленные за спину руки впивалась верёвка.

— Здесь утоп их сынок. Но ты и так знаешь, — мерзко ощерилась ключница. — Говорят, толкнули. Ты толкнул, мы-то знаем. Жить не мог спокойно, всё завистью исходился. Госпожа совсем голову потеряла от горя, чахла день ото дня, а через месяц перерезала запястья. Как ты и говорил, медленная смерть в муках. Врагу не пожелаешь увидеть первенца раздутым и осклизлым. С тех пор дела и покатились под горку. Для всех. Пришёл и для тебя час расплаты!

В глазах снова потемнело. Похоже, на этот раз мне досталось от ключницы не костяшками, а котелком. Она кивнула, и меня под руки потащили к колодцу. Глубокий: если сбросят, назад уже не выберусь. Я встряхнулся, пинком раздробил колено одному мужчине, и тут же зарядил промеж ног его товарищу. Тот согнулся пополам, и в тот же миг я сломал ему шею, затем откатился к ножу и разрезал путы. Хромой, воя от боли, заковылял на меня с тесаком, но через миг повалился на землю с рассечённой глоткой. Оцепеневшая ключница, очнувшись, бросилась к дому.

В ушах звенело. Согнувшись пополам, я пытался справиться с головокружением. Сколько я пробыл в беспамятстве? Кое-как забрался на свою лошадь, всё ещё стоявшую у лачуги. Голова разрывалась от боли, а по спине стекал вязкий, липкий ручеёк.

Хоть бы Лия дождалась меня… Нужно успеть к ней, не свалиться по пути. Она должна узнать, что среди дворян есть ещё один изменник — тот, кто не имеет понятия о верности. Мой отец.

Глава сорок пятая

Накрапывал дождик, и я плотнее закуталась в плащ. Промозглый ветер шипел что-то на своём языке, а сырая мгла покусывала щёки, нашёптывая тысячи предостережений. Грядёт нечто важное — возможно, и мой конец.

«Вселенная напела мне твое имя. Я просто пропела его в ответ».

Сколько же веков напев звучал в пустоту? Сколько раз имя отвергали? Даже сейчас не имя определяет мою судьбу, а я сама. Могу уехать прочь, и пусть другие отвечают на зов. Внезапно меня вернула на землю неимоверная тяжесть груза, лежащего на плечах. Я снова лишь принцесса Арабелла: не ровня своему врагу, безгласая, а главное, нежеланная.

Но время утекает.

«Кто-то же должен. Так почему не ты?»

Я приложила два пальца к губам. За Паулину. За Берди, Гвинет и братьев. За Вальтера, Грету и Астер. Воздела руку, отпуская молитву в небеса. И за Кадена. Чтобы остался жив. И за Рейфа. Чтобы… А что ему пожелать? Он получил, что хотел.

Позади топали лошади, густая морось приглушала их фырканье. Я оглянулась на отца Магуайра и Натию, ждущих моего знака. Он кивнул, тряхнув намокшими волосами и не сводя с меня глаз, будто всегда знал, что этот миг придёт.

«Семнадцать лет назад я держал в руках плачущую малышку. Я поднял ее, молясь богам, чтобы они сохранили ее, и поклялся, что буду делать то же. Я не глуп и держу слово, данное богам, а не людям».

Сейчас его слово для меня дороже любого золота.

Холмы и долины впереди укрывало лоскутное одеяло воспоминаний о прошлой жизни. Очертания руин, белые буруны бухты, покосившийся шпиль Голгаты, предместья у городских стен, цитадель с башнями и аббатство, где меня собирались обвенчать — то самое место, где молодой жрец поднял к небесам новорождённую, поклявшись оберегать её, когда другие уже ткали заговоры.

Вот она, Сивика.

Сердце Морриган.

Я въезжаю в город, которому стала ненавистна.

Солдаты вдоль дорог ищут принцессу Арабеллу. Но кто посмеет донимать вопросами скорбящую вдову с дочерью в обществе священника?

— Кадена убили? — спросила Натия.

— Нет, — ответила я уже в третий раз. То, в чем Натия упорно не признавалась даже себе, было не скрыть. Хотя иногда заглушать чувства полезно, уж я-то знаю.

— Он приедет, — заверила я.

Но, в самом деле, где же Каден?

Неделю назад, когда он так и не появился к полудню в условленном месте, оставалось лишь отправиться дальше, нацарапав на земле: «Мельничный пруд». Теперь я знала, что Паулина в Сивике и не на шутку беспокоилась — а вдруг она обратится за помощью не к тому человеку? Вдруг недооценит вспыльчивость отца?

А ещё меня волновали письма. Когда писала их, понятия не имела о судьбе Паулины и остальных. Зато знала точно, что письма наделают в городе шума, а отследить их не выйдет — оба доставлены чужеземными гонцами. Первое, скорее всего, пришло на днях.

«Я уже здесь.

Слежу за вами.

Знаю, что вы сделали.

Бойтесь.

— Джезелия.

Разумеется, сначала оно попадет в руки канцлера, а там весть чумой расползётся среди остальных заговорщиков. Пока что у меня одна цель — проникнуть в город. Если бы они считали, что я уже там, то не выставили бы кордоны на дорогах. В столице я знаю каждый темный закуток и переулок, всегда смогу затеряться. Ох, изведутся же заговорщики от моих писем! Хватит мне одной оглядываться на каждом углу, пусть побудут в моей шкуре. К тому же, с записками я вожу давнюю дружбу. Пусть кажется, что я всё такая же бесстрашная, как тогда, с дерзким посланием в тайнике королевского книжника. Вальтер рассказывал, как оголтело они сновали по замку в поисках книг, позабыв о всякой осторожности. Даже слуги заметили. Надеюсь, мои письма опять выбьют их из колеи, и это не ускользнёт от Брина и Регана, как не ускользнуло от Вальтера. Я выведу высокопоставленных игроков на чистую воду или хотя бы заставлю просто показаться на свет.

Второе, письмо королевскому книжнику, скорее всего, доставят вот-вот.

«Возвращаю ваши книги.

Надеюсь, вы найдёте их первым

Бойтесь.

— Джезелия».

Я надвинула на лицо траурный шарф. Чтобы широкий плащ Берди сидел на мне естественно, пришлось заранее подвязаться тряпьём.

— Ты готова? — спросила Натия.

— Готова.

Выбора у меня нет.

Спустившись по крутому склону, мы выбирались из рощицы, и тут меня как обухом по голове ударило. В ушах зашумело, тени закружились хороводом.

Ну как же до меня раньше не дошло?!

— Благие боги. Паулина же в Сивике!

Натия встревоженно приблизилась.

— Ты ведь давно знаешь. В чём дело?

Я так боялась за Паулину, что об остальном и думать не могла. А вдруг и Микаэль в городе? Что, если она его увидит?!

— Арабелла, всё хорошо? — забеспокоился отец Магуайр за спиной.

Сейчас не время себя накручивать. Быть может, мне повезло, и Микаэль правда погиб.

— Просто задумалась, — ответила я и дёрнула поводьями, выезжая на дорогу.

Не успели мы подъехать к предместьям, как наткнулись на заставу: двое солдат, перегородив дорогу, досматривали путников и повозки.

— Зачем едете в столицу? — спросил один, когда подошла наша очередь.

— Направляемся в собор, — ответил отец Магуайр.

Один солдат лениво глянул в наши сумки, второй кивнул на моё лицо:

— Извольте поднять вуаль.

— Да как вы смеете?! — вскипел священник, возводя глаза к небу. — Я ручаюсь за эту вдову и за её дочь! Есть у вас хоть капля уважения к скорби?!

Молодой солдат пристыженно махнул рукой, пропуская нас. Дальше дорога вилась свободно — похоже, моя уловка с письмом подействовала, и заговорщики решили, что я в городе. Скоро предместья остались за спиной, и мы въехали в Сивику.

Первая цель достигнута, можно выдохнуть. Через запруженную улицу я для пущей убедительности шла с тростью. Спустя мгновение оказалось, что расслабляться рано:

«Молвят, король при смерти», — вдруг донёсся обрывок разговора. Ноги тут же стали ватными. Я подошла к двум женщинам у прилавка с большущей тыквой и перебила их:

— А мне сказали, что король быстро оправится

Одна из женщин, закатив глаза, буркнула что-то про лишние уши.

— Ну так наврали тебе! Моя сестрица Софи в замке служанка. Говорит, от его кровати нынче не отходят.

— А раз такое дело, значит, точно не мимолётный кашель, — покачала головой вторая.

Кивнув, я пошла дальше. В глазах отца Магуайра и Натии мелькнул вопрос, но я и бровью не повела. План всё тот же. Я велела Натии увести лошадь, а после, как договорились, искать Паулину. Они с Магуайром будут осведомляться в трактирах, там ли гостья, что спрашивала повитуху. Их либо прогонят, либо направят к Паулине. Магуайр и Натия передадут ей и остальным просьбу о встрече у мельничного пруда. Заброшен только один. Священник перевёл взгляд на Натию и кивнул. Он дал мне слово защищать её, если дело вдруг пойдёт наперекосяк.

Я поправила шарф и, стараясь не привлекать внимания, поспешила к цитадели. Под плащом затаились два кинжала. Я и меч пыталась уместить, но он оказался слишком громоздким, и я не стала испытывать судьбу.

На момент моего побега отец был здоров. Имел, конечно, брюшко, но чувствовал себя полным сил. Неужели очередная уловка? Запросто. Сыграть на моих чувствах и заставить оступиться. Если и так, они сглупили — я оставила чувства далеко позади.

Я завернула за угол. При виде замка перехватило горло. На этих ступенях мы с семьёй столько раз нетерпеливо ждали парада или важного объявления. Обычно я пряталась за спинами братьев, и, чтобы нас угомонить, отец клал руку мне на плечо, а мама — на плечо Брина. Как же подмывает взбежать по лестнице, кликнуть братьев, поприветствовать тётушек, найти мать, а затем ворваться в кухню на запах свежеприготовленных лакомств.

Теперь же вокруг цитадели стояли караульные. Вышколенные немногим лучше обычных солдат, они, тем не менее, были одеты куда пышнее: чёрные сапоги отливали блеском, красные плащи ниспадали на землю, сверкали кованые шлемы. Ещё пара стражников скрестила алебарды перед парадным крыльцом. Через те двери мне полагалось пройти в день свадьбы. Сердце зашлось от воспоминания: в последний миг ноги сами несут меня к чёрному ходу, и солнце, ударив в глаза, рассекает жизнь на до и после.

Сгорбившись на манер горюющей вдовы, я медленным шагом направилась к дворцу, держа в руке купленный по пути букетик примул.

У лестницы караульный шагнул мне навстречу.

— Это для короля, — заговорила я низко, с северным говором, и передала цветы. — Молюсь за его здоровье.

— Он получит цветы. Прослежу лично. — Стражник забрал букет.

— А что принц Реган? — продолжила я. — И ему долгих лет. Готовится взойти на престол?

Стражник состроил недовольную мину, но быстро опомнился — со вдовой ведь говорит. Возможно, вдовой солдата.

— Принц Реган отбыл по делам королевства. Принц Брин тоже. Его величество идёт на поправку, и поводов для волнения нет.

Уловка, так и знала. Никто не бдит у его кровати. Но почему братья не в Сивике?

— Оба принца в отъезде?

— Как уже сказал, дела государственной важности. — Терпение у него явно кончалось. — Прошу простить, мне нужно вернуться на пост.

— Да хранят тебя боги, сынок, — кивнула я.

По дороге к собору я ещё пораспрашивала о братьях. Стражники в броских красных плащах, стоявшие тут и там близ цитадели, охотно соглашались перекинуться словцом с понурой вдовой в обмен на сладкую булочку. Оказалось, оба принца с личной гвардией отбыли в Град Священных Таинств. До него рукой подать, но легче от этого не стало. Брин и Реган нужны мне здесь, и не только как братья, которые не дадут меня в обиду, но и как верные соратники. А вообще, это как-то подозрительно. Обычно в разъезды по стране отправляют министров, а не воинов.

Вскоре мне попался отряд со знакомым стражником. Мы вместе играли в карты во время одного из моих ночных побегов. Хохот и подколки тогда сыпались без конца. Войдя в азарт, я стала выуживать из солдата подробности о поездке Брина и Регана. Братья собирались заложить памятник Вальтеру и его падшим товарищам, и делом доказать, что королевская семья по-прежнему едина. Необходимо утихомирить смуту, которую посеяла своей изменой принцесса Арабелла.

— Она ведь убила брата своими руками, слышали? — вмешался другой стражник. — Всадила меч в грудь принцу Вальтеру!

От неожиданности, я позабыла сутулиться, опираясь на трость.

— Нет, не слыхала.

Меня словно под дых ударили. «Убила брата своими руками». Презрение солдата тут же перекинулось на остальных в отряде. Я ошеломлённо двинулась прочь. И как мерзкая ложь о моей с Комизаром свадьбе дала ещё более гнусный росток? Неужели люди поверили, что я сама убила Вальтера?.. Поверили и воспылали ко мне клокочущей ненавистью.

По плечам будто вновь по-хозяйски заскользили пальцы Комизара. «Всегда найдется, что отнять». Наша игра продолжается. Он знает моё слабое место.

К горлу подкатила тошнота. Я сдёрнула шарф, и меня вывернуло наизнанку за лошадиным стойлом. Вот каков он на вкус, яд Комизара! Сплюнув, я вытерла рот. А вдруг не только солдаты купились на ложь?

Вдруг и остальные тоже?

И братья…

Кто теперь мне поверит?

Глава сорок шестая

Паулина

Я сказала Берди и Гвинет, что схожу на кладбище. Вдруг там снова будет Андрес? Наши с ним беседы выходили не слишком плодотворными, но кое-что я всё же узнала. Смерть гонца, сообщившего об измене Лии, поразила его так же, как и Брина с Реганом. Андрес тепло дружил с тем солдатом и теперь оплакивал, как павших соратников. Быть может, сдавленные слова умирающего не так поняли? На это Андрес лишь пожал плечами и ответил, что его отец, вице-регент, сам не верил своим ушам. Мне захотелось поговорить с вице-регентом самой, но в ушах стояли слова Брина: «Обещайте, что затаитесь. К цитадели ни шагу».

Я бы потерпела ещё, но неопределённость заглушала голос разума, требуя правды любой ценой.

— Здравствуй, Микаэль.

Увидев меня в переулке за кабаком, он остолбенел. На руке у него висела девица с роскошными каштановыми кудрями. Он отцепил её и махнул идти вперёд, буркнув, что догонит.

Моё лицо скрывал капюшон, но голос Микаэль не мог не узнать.

— Паулина!

Тот же тембр, медово-ласкающий и бархатистый, что я запомнила. По спине пробежала дрожь.

— Ты не приехал, — только и смогла выговорить я.

Он шагнул ко мне, и я крепче прижала к животу корзину. Лицо Микаэля выражало тревогу и раскаяние.

— Мне пришлось вернуться в армию, Паулина. Семье нужны деньги…

— А мне сказал, что у тебя нет семьи.

— Просто не люблю говорить о родных. — Микаэль на миг отвёл глаза, словно стыдясь.

Сердце больно кольнуло.

— Со мной мог бы и поделиться.

— Я так по тебе скучал… — сменил он тему и подступил ещё на шаг. Его рука потянулась ко мне, словно он знать не знал никакую девицу с кудрями. Я поставила корзину на землю и откинула плащ.

— Я тоже скучала.

Он потрясённо уставился на мой округлившийся живот. Мгновение казалось вечным, словно последний вздох умирающего. Наконец, Микаэль неуклюже кашлянул и сложил руки на груди.

— Поздравляю, — и затем настороженно: — Кто отец?

На мгновение перед глазами встала Лия. Растрёпанные волосы разметались по плечам, глаза влажно блестят, грудь вздымается, а голос хрупко подрагивает, как весенний лёд.

«Он мёртв, Паулина. Мне очень жаль».

Микаэль пристально глядел на меня, ожидая ответа. Он был первым и единственным моим мужчиной, и сам отлично это знал. Его губы сжались в струнку, зрачки стали с булавочную головку. Я будто видела, как мелькают его мысли в поисках изворотливых слов.

— Ты его не знаешь, — ответила я, и плечи Микаэля расслабленно опустились.

Глава сорок седьмая

К вечеру Натия вернулась ни с чем. В городе около десятка трактиров, и в каждом на вопрос о беременной гостье только пожимали плечами. Паулина сейчас должна быть на восьмом месяце, и любой трактирщик заметит её живот.

Я что-то упустила? Неужели она потеряла ребёнка? Энцо не говорил, какой она была перед отъездом. А вдруг?..

А если…

Вдруг она уже в темнице?

— У тебя усталый вид, — заметил отец Магуайр, наблюдая за мной. — Ты сегодня ела?

Я покачала головой. Всё, что съела, осталось там, на улице. Он тут же усадил меня за стол, помимо которого в крошечной келье были только стул, узкая койка и один-единственный крючок на стене. Каморка предназначалась для священников, прибывших изучать архивы, и нам с Натией нельзя было тут задерживаться, привлекая внимание.

После цитадели я сходила к мельничному пруду, но Каден там не появлялся. Сердце сжали холодные пальцы. Только бы ничего не случилось!

Неудачу Натии уже обсудили, и священник поинтересовался, как прошёл день у меня. Я лишь молча подпёрла лицо руками, обдумывая новости.

Измена принцессы Арабеллы подорвала здоровье короля. С тех же пор королева не появлялась на людях, да и свита её приближённых скорбела в затворничестве по павшим солдатам. Даже к тёте Бернетте я пробраться не могу: дворец охраняют лучше последней на свете сокровищницы. Братья, которые так отчаянно мне нужны, уехали вместе с солдатами, на чью поддержку я рассчитывала; Паулина куда-то пропала… Всё сыплется из рук. И вдобавок народ убеждён, что принца Вальтера вероломно зарезала сестра.

Я закрыла глаза.

И это лишь первый день.

Неожиданно я осознала — то, что вело меня вперёд через любые преграды и невзгоды, стало моей слабостью. Я привязана к Сивике узами, о которых раньше не задумывалась. Изменники мне всё так же ненавистны, но ведь здесь живут и дорогие люди. Отвернётся ли от меня деревенский пекарь, что давал на пробу тёплого хлеба? Или конюший, научивший меня ухаживать за лошадьми? Солдаты, которых я обчищала в карты, а они только расплывались в улыбках? Важно, что они думают.

Не забуду, как расчётливо изучал меня Комизар в первую встречу. Он знает меня лучше, чем все морриганские министры и даже сейчас невидимой рукой правит бал.

Я прижала ладони к глазам. Ну уж нет, я не поддамся отчаянию.

«Это ещё не конец».

Отец Магуайр поставил на стол горячую похлёбку, с которой я через силу затолкала в себя кусок хлеба.

Вальтер мёртв, и этого не изменить. Как и отношения людей ко мне.

— Как там с записками? — начала я.

— Готовы к отправке, — кивнул священник. — Но королевская печать придала бы им внушительности.

— Ладно, посмотрю, что тут можно сделать.

— Если честно, затея кажется слишком опасной. Дело того стоит? Может, лучше?..

Это страховка, на всякий случай. Поможет купить время.

— Но…

— Весть проглотят, как кружку бесплатного эля.

Вздохнув, он кивнул. Я попросила ещё об одной услуге: осторожно выспросить, не пропали ли другие книжники.

Я сняла плащ с крючка и прошлась глазами по искусному шву Натии на подкладке. Возможно, в сумерках меня и не заметят. Скорее всего, братья вернутся из Града Священных Таинств лишь через несколько дней, но просто ждать их без дела я не могу.

Могучая, величественная цитадель. Если архитектура Венды сродни наряду из лоскутов тряпья, то Морриган облачена в практичное, добротно скроенное платье с запасом в швах, которое при желании можно и расширить.

Замок разрастался веками, наравне с королевством, и, в отличие от Санктума, упорядоченно. От древнего главного корпуса в середине отходили ещё четыре крыла, обросшие башнями и пристройками. Сколько раз юная принцесса пряталась там в бесчисленных укромных закутках, ускользнув из лап наставников через проходы и коридоры. Так досконально изучить все тёмные шкафы и чуланы, все неприметные ниши и уголки может лишь ребёнок, отчаянно жаждущий свободы. А ещё из замка ведут тайные ходы на случай бегства, о которых уже никто не помнит. Эти заросшие пылью пережитки смутной древности так завладели моим любопытством, что я не могла пройти мимо.

Королевский книжник знал о моём секрете и даже пытался меня ловить, но всякий раз оставался ни с чем. Я понимала, за каким углом стоит притаившийся наставник, где поджидает шёлковая нить с колокольчиком, и моё путешествие по замку невозможно было остановить. К тому же, настойчивость книжника подогревала во мне азарт и учила не попадаться на глаза. Он тоже стал для меня своего рода наставником.

Дворцовые сады тоже предоставляли целую тьму укрытий. Сады позади замка также предоставляли немало возможностей улизнуть. Помню, как с братьями пробиралась сквозь неряшливо подстриженные живые изгороди, некоторые проходы в которых были так широки, что мы все устраивались в них под прикрытием ветвей и лакомились тёплыми сладкими пирожками, стащенными из кухни.

Я и сейчас пряталась в кустах, выжидая подходящий момент. Приметилась и швырнула камень точно в цель. Стражники обернулись на шум, а я прошмыгнула в тень крытого перехода.

Я в цитадели. Теперь меня никто не остановит.

Я кралась по коридорам, ощущая, как пьянит опасность. Кровь стучала в ушах, но обострённые до предела чувства улавливали малейший шорох. Отовсюду доносились такие знакомые звуки запахи… а следом за ними кралось что-то ещё. Теперь я знаю, как его назвать. Оно зверем проползло мимо, источая смрад, задевая меня брюхом. Стук его сердца отдавался в стенах и я ощущала на языке отвратительный сладковатый вкус. Зверь ступал по-хозяйски, привычно — здесь его логово уже много лет. И он голоден.

Возможно, поэтому я всегда так и рвалась в раздолье полей и лесов с братьями. Ощущала тлетворный запах предательства ещё в детстве, но не понимала, что это такое. Теперь же истина шептала отчетливо, называя имена виновных. Здесь обитель заговора. Он завладел цитаделью, и мне придётся её отвоёвывать.

Держась в тени, я босиком кралась по проходу. Если где-то слышались шаги, тут же ныряла за шкаф или в укромную нишу. В замке только четыре тюремных камеры — промозглые клетки в подземелье для ожидающих верховного суда. Стражи на подступах я не увидела, значит, Паулины там нет. Для верности позвала её шёпотом во тьму, но ответа не последовало. Уже неплохо, хотя расслабляться рано, ведь её могли заточить где-то ещё. Я вновь пробралась к лестнице. Путь лежал на третий этаж.

Я заглянула в тёмный восточный коридор, ведущий к покоям королевский семьи. Массивная входная арка, давно привычная, теперь напоминала разверзнутую пасть, а огромный белый камень в навершии свода — грозно занесённый меч.

На посту в коридоре стояли двое стражников. Вокруг — ни души. Блуждающий по цитадели сквозняк таинственным образом затих. Даже тётушка Клорис не сновала, как обычно, туда-сюда с причитаниями о чьих-то кривых руках. У неё даже скорбеть нужно по строгим правилам. Повседневные хлопоты — смысл её жизни. Воплощённая деловитость, никакого смеха, никаких грёз. Как я её теперь понимаю. Хотя, быть может, правила уже не так много для неё значат, горе берёт своё.

Едва я подошла к балкону галереи, пульс измены заглушили чьи-то слова:

«Ему конец».

Я остановилась.

«Они его добьют».

Сердце захолонуло. Кого добьют? Неужто Рейфа? В королевстве у него неспокойно. Или Кадена, от которого по-прежнему ни весточки? Может, знакомые коридоры всколыхнули в памяти гибель Вальтера? Я заставила себя дышать ровно. Вальтер. Не одной мне тяжело далась его смерть. Сколько же скорбящих сердец вокруг!

Моя цель лежала впереди, однако ноги несли совсем в другую сторону.

Я стояла, скрытая полумраком. Что-то тёмное и когтистое неспокойно ворочалось в душе, будто раненный зверь. Мать с раздражённым видом вытаскивала из волос шпильки. Достала последнюю, и шёлковые чёрные пряди опали на плечи.

— Он погиб в бою, — заговорила я. — На моих глазах. Подумала, тебе стоит знать.

Её спина напряглась.

Он умер с мечом в руке, мстя за Грету. Я своими руками вырыла могилы ему и товарищам, сама пропела молитву. Вальтер похоронен, как полагается — все похоронены, я позаботилась. Знай об этом.

Она медленно повернулась. Боги милосердные, как же мне хотелось броситься к ней в объятья, прижаться к груди! Но нет. Она мне лгала.

— У меня есть дар, — продолжила я. — И я знаю, чего ты добивалась

Её глаза влажно засверкали, но в них не промелькнуло и тени удивления. Мама сглотнула.

— Почему ты так спокойна, матушка? Неужели, кто-то предупредил обо мне?

— Арабелла… — Она подступила на шаг.

— Лия! — одёрнула я, выставив руку. — Хоть раз в жизни назови меня именем, которое сама же навесила! Ты знала, что оно…

Внезапно из-за шкафа выступила тёмная долговязая фигура.

— Это я предупредил о вас. Ваше письмо дошло.

Королевский книжник!

Я потрясённо отшатнулась.

— Нам нужно поговорить, Арабелла, — начал он. — Нельзя…

Я выхватила кинжал и в неверии уставилась на мать. Горло сдавило тисками.

— Умоляю, не говори, что, пока я хоронила брата и его товарищей, ты плела на пару с ним заговоры!

Она покачала головой, хмуро сдвинув брови.

— Но это так, Арабелла. Мы уже много лет заодно. Я…

Дверь распахнулась, и в покои шагнул стражник. Мой взгляд метнулся от книжника к матери.

Западня!

Заметив мой кинжал, стражник подступил с мечом наготове. Я без раздумий нырнула в окно, через которое забралась, едва устояла на узком карнизе и побежала по нему вдоль стены. От слёз перед глазами всё дрожало, карниз плясал под ногами, словно хлипкий верёвочный мостик. Я неслась почти наугад, молясь, чтобы нога нашла камень, не угодила в пустоту. Из окна за спиной донеслось: «Остановите её!», громыхали шаги, но я не просто так выбрала путь. Вмиг скрывшись из виду, я направилась в противоположное крыло замка.

Времени немного, однако ночь ещё не кончилась. Тем более после такого.

Тем более теперь, когда в душе бушует буря.

Вот она, правда. Пора выдоить её из матери капля за каплей. Кого ещё послушает народ, как не Регину, достопочтенную первую дочь дома Морриан?

Отчаяние прорежет клыки.

Выпустит когти. В зверя обратится,

Силе его не будет границ.

На волю выпустит мои мрачные помыслы,

Что раскинутся чёрными крыльями.

— Утраченное слово Морриган.

Глава сорок восьмая

Рейф

Дрейгер опоздал на час. Я к его приходу уже сгорал от бешенства, но за генералом шла его юная дочь, так что пришлось выбирать выражения. Гнев однако никуда не делся.

— Нам нужно поговорить с глазу на глаз.

— Ей можно доверять, — отмахнулся он.

— Я не спрашивал…

Он зашагал прямиком к моему столу.

— Полковник Хаверстром передал ваше пожелание. Неужели передумали так скоро? Только вернулись, и снова в дорогу… По-моему, вы обещали, что останетесь. Как же так?

Я толкнул его в кресло, так что оно едва не опрокинулось. Дочь испуганно ахнула, отшатнувшись к стене.

— Не припомню, чтобы интересовался вашим мнением, генерал Дрейгер. Я не высказываю пожелания, а отдаю приказы.

Он откинулся на спинку.

— Боюсь, эти приказы не так-то просто исполнить. Если позволите, напомню, что это вы поручились перебросить силы к границам, и теперь столицу почти некому защищать. Да и к тому же, что может сотня солдат?

— То, что нужно мне и чего не может тысяча — незаметно пересечь границу.

— Столько трудов ради какой-то принцесски?

Как же зачесались кулаки. Но я пообещал себе, что не стану выбивать ему зубы перед дочерью.

— Нет, — отрезал я. — Ради Дальбрека. Помощь Морриган окупится сторицей.

— Мы им ничем не обязаны. Какое-то сумасбродство…

— Их двор кишит изменниками. Если падёт Морриган, падём и мы, — процедил я.

Он наигранно пожал плечами, давая понять, что и в грош не ставит мои слова.

— Ну, так считаете вы. Право, я уважаю королевскую власть, но снарядить сотню воинов — дело небыстрое. Мне придётся потрудиться.

— У вас времени до завтрашнего утра.

— Невозможно. Впрочем, была бы заинтересованность… — Он достал из мундира бумаги и бросил мне на стол.

Беглого взгляда хватило. Я потрясённо уставился на генерала.

— За это я могу вас казнить. — И это была не шутка.

— Не спорю, однако не станете. Мне одному под силу исполнить ваш приказ так быстро. Обезглавите меня, и придётся самому ехать на дальние заставы. Есть ли у вас на это время? Подумайте, ваше величество. Подумайте и не забывайте: почва под вами по-прежнему зыбковата. А такое решение упрочит власть. Я пекусь о благе Дальбрека.

— Печётесь, как же! Вы обычный приспособленец, только и ждёте, как бы протиснуться повыше.

Его дочь глядела на меня круглыми от страха глазами.

— Да вы поглядите на неё! Она совсем ещё девочка! — воскликнул я.

— Ей уже четырнадцать. Дождётесь, пока повзрослеет. К тому же, признайте, она очаровательна.

Я метнул на неё взгляд и прорычал:

— И ты согласилась?!

Она испуганно закивала.

— Вымогательство! — покачал я головой, отвернувшись.

— Всего лишь сделка, ваше величество, причём старая, как мир. И ваш отец знал ей цену, между прочим. Что же, изволите подписать договор? Объявим о помолвке, и я тут же разделаюсь с вашими приказами.

«С тобой самим бы разделаться!» — подумал я, метнув на него убийственный взгляд и поспешил прочь. Слишком уж хотелось его придушить. Никогда ещё я так не нуждался в трезвом совете Свена!

Глава сорок девятая

Паулина

Я возвращалась в трактир поздними сумерками, не замечая ничего вокруг — перед глазами стояла улыбка облегчения Микаэля. «Кто отец?» лязгало в голове коровьим колокольчиком, мешая думать.

Внезапно я что-то почувствовала. Чье-то присутствие, и так отчётливо, словно меня схватили за плечо. Подняла взгляд и увидела на высоком балконе над площадью крошечную фигуру. Атласный подбой её плаща пылал багрянцем в последних лучах заката. Королева.

Я замерла, подобно прохожим вокруг, хотя многие наверняка спешили по домам на вечерние поминовения. Вид королевы на парапете не мог не потрясти. Если не считать официальных церемоний, она никогда не произносила поминовений прилюдно, тем более так небезопасно устроившись, но зато

её голос разносился ветром над нашими головами и проникал в душу каждого с лёгкостью воздуха.

Послушать стягивалось всё больше людей, молча внимавших её голосу.

Временами казалось, она не поёт, а плачет, и песнь льётся из самого сердца. Одни фразы она пропускала, другие повторяла многократно, отчего они растворялись во мне долгим эхом. Возможно, тяжкая боль в её голосе и заворожила так толпу. Ни одной принуждённой нотки не скользнуло в её пении; строки были исполнены подлинной скорби и в этот раз звучали для меня как никогда прежде. Наконец, королева поднялась и, хоть её лицо скрывал капюшон, явно смахнула слезу. А после этого стала читать поминовение, которого я раньше не слышала.

— Внемлите, братья и сёстры! Услышьте слова матери нашего народа. Слова Морриган и её родичей.

— Давным-давно,

Очень, очень давно,

Семь звезд упали с небес.

Одна, чтобы сотрясти горы,

Одна, чтобы вспенить море,

Одна, чтобы взорвать воздух,

И четыре, чтобы испытать сердца людей.

Пришло время испытать ваши.

Впустите в сердца правду,

Ибо лишь так мы повергнем

Врага, что вовне

И врага, что внутри.

Слова встали в горле, и королева на мгновение умолкла. Площадь бездыханно ждала.

Ибо многоликий дракон

Не только в сокрытой дали,

Но и среди нас.

Берегите сердца от коварства его,

Детей от голода его,

Ведь алчность его не знает границ.

Да будет так,

Сёстры сердца моего,

Братья души моей,

Чада плоти моей,

Во веки веков.

Она поцеловала два пальца и воздела их к небу. Глубокая скорбь отягчала её движения.

«Во веки веков», — вторили люди. Я же пыталась уместить в голове услышанное. Слова Морриган и её родичей? Семь звёзд? Дракон?

Словно услышав что-то за спиной, королева осеклась, спрыгнула с балюстрады и растворилась в ночи. Через миг двери распахнулись, и на пустой балкон вбежал командир стражи с солдатами… И вдруг я заметила, что в паре шагов от меня стоит канцлер. Он, как и все, смотрел вверх, пытаясь осмыслить, что нашло на королеву. Я отвернулась, накинула капюшон и зашагала прочь, но следующей ночью соблазн вернуться пересилил всякую осторожность. Страстная молитва королевы что-то во мне всколыхнула. С наступлением темноты её величество появилась вновь, но в этот раз на восточной башне.

На третий вечер ко мне присоединились Гвинет и Берди. Королева вышла на крепостную стену под западной башней. Зачем она так разгуливает по карнизам и крышам? Неужели горе толкнуло на такие причуды?.. или вовсе лишило рассудка? Подобных поминовений я в жизни не слышала. С каждым вечером людей на площади прибавлялось, но нас туда вели слова, что никак не шли из головы. Четвёртой ночью она заговорила с колокольни собора.

«Впустите в сердца правду».

— А это точно королева? — спросила Гвинет.

Внезапно дремлющее у сердца сомнение встрепенулось.

— Отсюда не увидишь, — пригляделась я. — Но на ней королевский плащ.

— А голос?

Голос-то и поражал больше всего. Да, звучал он как у королевы, но в то же время нёс сотни других отголосков из прошлого, напоминая что-то извечное, как шёпот ветра. Он пронёсся сквозь меня, словно тая какую-то свою правду.

— Это не королева, — покачала головой Гвинет.

Берди решилась озвучить невозможное. То, о чём мы все думали.

— Это Лия.

Я поняла: они правы.

— Хвала богам, живая! — воскликнула Гвинет. — Но на что ей выдавать себя за королеву?

— Королеву чтут и слушают, — ответила Берди. — А кто послушает распоследнюю изменницу?

— Она хочет нас подготовить, — добавила я. Но к чему именно — не знала.

Глава пятидесятая

Полуночная луна вычерчивала очертания кабинета, тусклой белизной освещая узор оловянного кубка в моей руке. Я вернула его на витрину, к остальным диковинкам, собранным за годы службы. Эйсландский медальон, позолоченная ракушка из Гитоса, нефритовый медвежонок из Гастиньо — столько вещиц со всего континента и ни одной из Венды, с которой мы не поддерживаем дипломатических отношений. Будучи послом, вице-регент много времени проводил в утомительных разъездах. Хоть он никогда не жаловался на тяготы, по одному лицу было заметно, как он рад возвращаться домой.

Я закрыла витрину и уселась на кресло в углу. Как же приятно убаюкивал мрак. Так и забыла бы, где нахожусь, если бы не меч на коленях.

Возможности подходили к концу. Даже в замке стало так неспокойно, что на четвёртую ночь мне пришлось разговаривать с горожанами со стен аббатства… Благо, люди меня нашли. Сегодня, не сомневаюсь, и там выставят часовых.

В первую ночь после поминовений я вообще чудом унесла ноги от стражи. Теперь же я куда осмотрительнее, но тогда сама себя не помнила: сердце бешено колотилось, заготовленные слова напрочь вылетели из головы. Когда увидела книжника рядом с матерью, мне в грудь словно всадили кинжал, искромсавший все чаяния на лоскуты. Не будет слёзной встречи. Долгожданного разговора по душам. Я не пойму, что ошиблась. Ничего не будет.

Будет лишь книжник бок о бок с матерью, её признание в заговоре, стражник с мечом в руке. Полминуты безумия в её обществе закончились мучительным ударом в спину и ещё более мучительным вопросом: почему я до сих пор ощущаю привязанность к матери?

Услышав шаги в коридоре, я стиснула рукоять меча. Боком разговор точно не выйдет, а какие-то плоды, возможно, принесёт. Я уже перерыла кабинеты канцлера и королевского книжника в поисках хоть одной улики, хоть скудного письма, но тщетно. Порядок царил такой подозрительный, словно всё мало-мальски обличительное заблаговременно убрали. Отлично зная заговорщиков, я даже перетрясла каминный пепел, но нашла лишь прогоревшие клочки бумаги.

В кабинете вице-регента же царил рабочий бардак. Стол заваливали кипы документов, требовавших его внимания; сверху лежало незаконченное письмо министру торговли, ожидали печати и подписи благодарственные грамоты. Где-где, а здесь точно не пытались замести следы.

Шаги приближались и, наконец, вошёл человек. На миг треугольник жёлтого света пересёк пол, но дверь закрылась, и полумрак вернул своё. Вошедший мягко пересёк кабинет, наполняя воздух тонким ароматом… одеколона? Я уже и забыла, что придворные могут изыскано благоухать, а не смердеть потом и скисшим элем, как совет Венды. Кресло шумно примялось под человеком, вспыхнула свеча.

Меня по-прежнему не видел.

— Добрый вечер, вице-регент

Он вздрогнул и попытался встать.

— Нет, — произнесла я тихо, но с нажимом. — Сидите.

Я вышла на свет, чтобы он увидел небрежно заброшенный на плечо меч.

— Арабелла, — Вице-регент опустился в кресло.

Лицо настороженное; голос, вопреки опасению, ровный и сдержанный. Вице-регент всегда был потвёрже духом, чем другие министры — не поддавался панике, не суетился попусту. Хронист бы точно уже носился по кабинету с воплями.

Я села в стул напротив.

— Будете тыкать в меня этой штукой? — кивнул он на меч

— Я не тыкаю, уж поверьте. Иначе, вы бы почувствовали тычки. Вообще-то, я пытаюсь вести себя с вами учтиво. Всегда любила вас больше, чем остальной кабинет, просто это ещё не означает, что вы не действуете с ними заодно

— С кем, Арабелла?

Не скользнула ли фальшь в его голосе? Сейчас придётся забыть, как тепло он ко мне относился. Проклятье, даже доброты приходится остерегатьcя!.. Но доверять нельзя никому.

— Вы в сговоре, вице-регент? — спросила я. — Заодно с канцлером и королевским книжником?

— Не понимаю, о чём вы.

— Об измене в высших кругах власти. Что преследует книжник — загадка, ну а канцлеру, видимо, перстеньки на пальцах опротивели. Причина на всё одна — жажда власти, а она, как показал любезный наш Комизар, бывает неуёмной.

Я рассказала вице-регенту, как морриганские книжники в Венде помогают вооружать армию невиданной мощи, и при этом внимательно изучала его лицо, взгляд и движения. Всё, что увидела — потрясённое неверие, возможно, с толикой ужаса, словно он засомневался в моём душевном здоровье.

Вице-регент откинулся на спинку кресла, качая головой.

— Армия варваров? Наши учёные в Венде? Довольно… громкое заявление. Признаться, я в тупике. Чтобы совет внял голословным обвинениям, да ещё и — простите — вашим… Меня на смех поднимут. У вас есть доказательства?

Нет, и я не хотела, чтобы он знал. Каден видел и армию и книжников в пещерах, и Комизар посвящал его в свои планы, но для министров что слово венданского убийцы, что моё — пустой звук.

— Возможно, и есть, — ответила я. — Скоро я изобличу многоликого дракона.

— Дракона? — его брови хмуро сошлись. — Вы о чём?

Не знает. Или только делает вид? Небрежно отмахнувшись от вопроса, я поднялась:

— Не вставайте. Прошу один раз.

— Арабелла, что вы от меня хотите?

Я вгляделась в каждую его черту, поймала каждый взмах ресниц.

— Чтобы вы знали о предателях. Если вы один из них, будьте уверены, заплатите. Заплатите так же дорого, как мой брат. Его смерть на руках глупцов, которым взбрело в голову сговариваться с Комизаром.

— Опять вы о глупцах-заговорщиках. Даже если это правда, они не такие уж глупцы, раз утаили заговор от меня.

— Поверьте, — продолжала я, — с Комизаром они и рядом не стоят. Да им хватило глупости купиться на его посула! Поверить, что он отдаст, подозреваю, морриганский престол! Комизар не делится ничем, а властью и подавно. Как только предатели исполнят роль, им конец. И нам тоже.

Я развернулась к двери, как вдруг вице-регент подался вперёд. Свеча выхватила из сумрака белокурую прядь, упавшую на лицо. Взгляд был честен.

— Арабелла постойте! Останьтесь! Я вам помогу! Я так жалею, что не смог защитить вас от беды. На моей совести и без того столько горьких ошибок! — Он встал. — Но вместе…

— Нет. — Я подняла меч.

И вновь этот аромат, тонкий, едва уловимый, но всё же пробудил что-то в памяти. Нотки жасмина? Да, жасмин. Ещё вдох, и образ всё ярче. Мальчик вцепился в штаны отца, умоляя остаться.

Жасминовое мыло.

Нет. Не может быть!. Я уставилась на вице-регента, будто впервые в жизни. Светлые волосы. Спокойные карие глаза. Масляный тембр, проникающий в душу… И другой, схожий голос: «Я был морриганцем. Бастардом, внебрачным сыном высокородного лорда».

Дыхание спёрло. Ну как же я раньше не догадалась?!

Не услышала сходства в голосах?

Вице-регент — отец Кадена. Тот, кто в бессердечности не уступает самому Комизару; кто бил сына и за медяк продал бродягам.

Он смотрел на меня с надеждой.

Но заговорщик ли он?

«На моей совести и без того столько горьких ошибок».

В его взгляде промелькнула тревога.

Неужели боится за меня?

Или что я раскрыла его тайну?

— Разве я могу довериться человеку, который вышвырнул восьмилетнего сына, как мешок с мусором?

Его глаза округлились.

— Что? Каден жив?!

— Жив. И по-прежнему в шрамах. Он так и не оправился от вашего предательства.

— Я… — Морщинки изрезали его черты; он наклонился перёд и уронил лицо в ладони, что-то бормоча под нос. Затем сказал: — Я разыскивал его столько лет. Когда его увезли, сразу понял, что совершил ошибку, но не смог его найти. В итоге счёл мёртвым.

— Сначала продали нищим за медяк, а потом искали?

Он поднял на меня влажные глаза.

— Я никогда!.. Это он вам наговорил? — вице-регент откинулся в кресле, совершенно измученный и обессиленный. — Хотя что удивляться. Его мать только-только умерла… да и сам был убит горем. Я тысячу раз жалел о своём решении.

— Что же это за решение?

Он поморщился, словно воспоминания причиняли ему боль.

— Мой брак не был счастливым. Я не хотел заводить отношения на стороне, но так получилось. Жена смотрела на нашу связь сквозь пальцы. Я ей был ни к чему, к тому же Катарина заботилась о наших детях, как о родных. Но вот Кадена супруга терпеть не могла. Когда Катарины не стало, я переселил его в поместье, но она в тот же день его избила. Я не знал, как быть. Пришлось отыскать единственного родственника Катарины — какого-то дядю, который согласился взять к себе Кадена. Я даже заплатил за опеку, но, когда решил навестить сына, вся семья уже куда-то пропала.

— Каден рассказывал совсем другое.

— Его можно понять. Он ведь был восьмилетним мальчишкой, Арабелла. За считанные дни его мир перевернулся с ног на голову: мама умерла, отец отослал жить к каким-то незнакомцам… Где он сейчас? Здесь, в городе?

Если бы я и знала, где Каден, то вице-регенту ни за что бы не раскрыла.

— В последний раз я видела его в Венде. Он был заодно с Комизаром.

Взгляд вице-регента потрясённо остекленел. Я ускользнула прежде, чем он вымолвил хоть слово.

Глава пятьдесят первая

Я мерила шагами лачугу на берегу мельничного прудика, вслушиваясь в шум дождя. Огонь уже развела и даже протёрла от пыли какую-никакую мебель: обшарпанный стол, три шатких стула, табурет и кресло-качалку без подлокотника. В углу красовался с виду прочный остов кровати, матрас на котором давным-давно изъели мыши.

Эту лачугу и мельницу на другом берегу забросили много лет назад, когда под рабочие нужды приспособили глубокий и обширный пруд восточнее Сивики. Сюда теперь наведывались одни жабы, стрекозы да еноты… а ещё, изредка, юные принцы с принцессой, желающие хоть глотка свободы. На широком косяке по-прежнему вырезаны наши имена, а рядом — ещё с десяток имён деревенских детишек, кому хватило смелости сюда забраться. Поговаривали, здесь обитают Древние. Может, мы с Брином и пустили этот слушок. Просто хотели, чтобы лачуга была нашей и только. На косяке даже имя отца есть. Брансон. Я провела пальцами по шершавым буквам. Неужели и он когда-то был беззаботным мальчишкой, радостно бегал по лесу? Как же мы все меняемся. До чего неумолимо жизнь давит, крутит, переплавляет нас да так, как мы и представить не смели. Только, наверное, перемены приходят крупица за крупицей, и замечаем мы их слишком поздно.

Как с Комизаром. Реджиносом. Мальчиком, подобно его имени, стёртым из этого мира.

Я коснулась букв на косяке, кривых, но чётких. «Лия». Взяла нож и доцарапала «Джезе». Ну и ну, поменяла меня жизнь. Кто бы мог подумать.

Имени Паулины здесь не было. Мы с братьями её сюда не водили. Когда она переехала в Сивику, лачуга уже потеряла для нас прежнее очарование, и мы заглядывали в неё всё реже. Да и к тому же отлучаться так далеко — это ведь не по правилам, а правила двора Паулина соблюдала неукоснительно!.. пока не встретила Микаэля.

Ну где же она? Натия где-то ошиблась или спутала Паулину с другой? Может, дождь задержал? Он ведь еле накрапывает. Мы в Сивике к такому привыкли.

Когда я сегодня вернулась в каморку, все мысли были о том, что узнала ночью. Выходит, если кто-то из кабинета и заслуживает доверия, так это вице-регент. Моя проверка не вскрыла притворства, так что, похоже, он говорил от чистого сердца. Даже о грехах прошлого сокрушался искренне. Неужели одиннадцать лет правда изменили его? Долгий срок. Я изменилась не настолько сильно. Да и Каден тоже. Вице-регент и так в высших кругах — второй человек после моего отца. Что ещё он может заполучить?

Мысли так завладели мной, что Натии пришлось встряхнуть меня за плечи, лишь бы дослушала. Она отыскала Паулину. Та шла с опущенной головой, и капюшон скрывал волосы, но округлый живот ни с чем не спутаешь. Натия догнала её у ворот кладбища и назвала по имени. Паулина явно испугалась, но всё же согласилась прийти.

Лишь бы не я вызвала этот страх. Паулина точно не поверила бы клевете. Может, осторожничает? С Натией не знакома — вдруг ловушка? Но ей известно, что домик на мельничном пруду всегда был моим любимым укрытием. Чужак бы не позвал сюда.

Возможно, Берди с Гвинет её задержали. Гвинет и без того везде видит подвох, а уж в Сивике это как никогда оправдано. Тогда, пожалуй, отсутствие Паулины — добрый знак.

Но тревога меня не оставляла.

Я расхаживала от стены к стене. Наконец, села за стол и и, уставившись на дверь, потёрла бёдра. У меня по кусочку отнимают всё, что осталось. Не знаю, что будет, если отнимут и Паулину. А вдруг она?..

Ручка дрогнула, и дверь со скрипом приоткрылась. Всё вокруг замолкло. Я инстинктивно схватилась за кинжал, но, увидев на пороге Паулину, выдохнула. Её лицо обрамляли мокрые пряди, на розовых щеках серебрились капельки. Мы переглянулись, и я прочла в её взгляде то, чего больше всего опасалась: она знает. От резкого укора, которого раньше не бывало в её глазах, мою душу стиснули страх и горечь.

— Почему, Лия? — начала она. — Почему ты ничего не сказала?! Я бы всё вынесла, но ты и шанса не дала!

Слова застряли в горле, и я молча закивала. Как же она права.

— Я испугалась, Паулина. Думала, правду можно зарыть, и её не станет. Но ошиблась.

Паулина робко шагнула навстречу, а затем пылко бросилась ко мне и с каким-то ожесточением, сердитостью стиснула в объятиях. Её дрожащие кулаки требовательно вцепились мне в одежду, и вдруг она сползла мне на плечо и всхлипнула.

— Ты жива! — простонала Паулина. — Жива!

Я расплакалась вместе с ней, сотрясаясь всей грудью, смывая слезами месяцы разлуки и лжи. Паулина рассказала, в каком страхе жила; как мучилась неизвестностью и насколько обрадовалась, увидев меня в обличье королевы. После тех поминовений они с Берди и Гвинет принялись осторожно искать меня.

— Я без тебя не могу, Лия! Ты мне как сестра, самая родная и близкая! Я и слову о тебе не поверила, понимала, что всё ложь!

Не знаю, кто на ком висел, — настолько крепко мы жались друг к другу, мокрая щека к щеке.

— А братья как?

— С Брином и Реганом всё хорошо, но они беспокоятся о тебе.

Пришёл мой черёд вцепиться в её накидку. Давясь всхлипами, я слушала, что братья и не думали от меня отворачиваться, что засыпали Паулину вопросами обо мне и по приезде обещали докопаться до правды. С Паулиной приехали Берди и Гвинет, и я поняла, почему Натия не смогла их отыскать, — троица остановилась в маленькой, скрытой в переулке таверне, что сдавала комнаты прямо над лавкой. Я её помню. Там даже вывески нет, и так просто на неё не наткнёшься. Точно Гвинет нашла.

Отступив на шаг, я вытерла щёки и оглядела её в талии.

— Ну, а сама как? Всё хорошо?

Паулина кивнула, поглаживая живот.

— Пару недель назад увидела Микаэля, но смелости заговорить набралась только на днях. — Грустная улыбка омрачила её лицо. Мы сели за стол, и Паулина стала рассказывать, как мечтала о семье с Микаэлем и думала, он тоже; как они держались за руки, болтали, планировали будущее, целовались. Она перебирала воспоминания, как лепестки ромашки, отрывая одно за другим и пуская по ветру. И с каждым во мне что-то надламывалось.

— Моему ребёнку он не отец, — подвела она и с тихим смирением рассказала о девице в объятьях Микаэля, о его нежелании признать очевидное; о сомнениях, которые гнала прочь, но в тот миг они бились в голове с удвоенной силой.

— Я с первой минуты поняла, что он за человек, но, думала, одна такая особенная, смогу его исправить. Витала в облаках, наивная дурочка. Теперь я другая.

Да, я увидела в ней перемену. Даже взгляд изменился. Стал мудрее. Мечтательного тумана в нём как не бывало. Увидела я и причины, почему соврала ей тогда: разрушила бы мирок её грёз, и пришлось бы распрощаться и со своими.

— Паулина, ты никогда не была дурочкой. Твои мечты дали крылья моим.

Она прижала руку к пояснице, словно пытаясь уравновесить тяжесть малыша, давящую на позвоночник.

— У меня теперь совсем другие мечты.

— Как и у всех нас, — ответила я, помня о собственных разбитых надеждах

— Ты о Рейфе? — нахмурилась Паулина.

Я кивнула.

— Помню, как он влетел в таверну Берди. Я рассказала про Кадена, а он давай командовать, кричал о подмоге. Подмога прибыла, а вот назад уже не вернулся никто. Яначале я себе места не находила, а потом заподозрила, что и он туда же, — предатель. Да и Берди разожгла моё беспокойство. Догадалась, что Рейф никакой не крестьянин.

— Верно догадалась. Рейф не крестьянин. Он солдат… а ещё принц Дальбрека Джаксон. Тот, кого я бросила у алтаря.

Она явно призадумалась, не лишила ли меня Венда рассудка.

— Уже не принц, кстати, — добавила я. — Недавно стал королём.

— Ты это всерьёз? Бессмыслица какая-то.

— И правда так кажется. Давай я лучше начну с самого начала.

И я стала рассказывать, что произошло с момента похищения, но Паулина очень скоро перебила:

— Каден надел тебе на голову колпак? И протащил через Кам-Ланто?! — Её взгляд заискрился ненавистью. Этого Каден и боялся.

— Да, но…

— И он ещё сидел с нами за праздничным столом?! А через мгновение грозился убить! Как он вообще…

И вдруг мы обе осеклись. С улицы донеслось ржание. Я прижала палец к губам и шепнула:

— Ты на лошади?

Она помотала головой. Я тоже на своих двоих. Путь недолгий, да и лошадь в лесу слишком приметна.

— Кто-нибудь мог за тобой проследить?

Глаза Паулины округлились, и она выхватила нож. Нож! Она в жизни его не носила!

Вытащив свой, я прислушалась к тяжёлым шагам на каменном крыльце. Мы с Паулиной встали, и дверь открылась.

Глава пятьдесят вторая

Каден

Первое, что я заметил — нож. Блеснув, он чиркнул по плечу.

Я тут же прижал напавшего к стене и только тогда увидел, что передо мной Паулина.

— Брось нож, Паулина! — кричала Лия. — Брось! Каден, отпусти её!

В кинжал вцепилась намертво, всё выворачивая руку из моей хватки.

— Перестань! — рявкнул я.

— Не дождёшься, варвар! — прошипела Паулина.

Порез уже стало жечь, и плечо обагрилось тёплой кровью.

— Ты сдурела?! Чуть не прикончила меня!

Ни тени извинения в глазах. Одна лишь ненависть, чуждая Паулине, как мне раньше казалось.

— Хватит! — отобрала нож Лия, затем кивнула мне отпустить Паулину. Я тут же отпрыгнул подальше, чтобы не достала, и приготовился к новому нападению, но Лия встала между нами:

— Каден здесь, чтобы помочь. Ему можно доверять.

Однако Паулина всё надрывалась в исступлении:

— Ты соврал! Мы к тебе с теплотой, а ты…

Лия объясняла положение, стараясь её успокоить.

А я стоял. Молча, ведь знал: всё, что она бросает мне в лицо — правда. Лгать Паулина не способна. Я растоптал её доброту и доверие.

— Он изменился, Паулина! Послушай ты меня, наконец!

Её взгляд остекленел, грудь часто вздымалась, и вдруг, ухватившись за живот, она согнулась пополам. Лия подскочила к подруге, и тут я заметил, как под Паулиной образуется лужа. Она скорчилась ещё сильнее и застонала. Я подбежал с другой стороны, но Паулина отбрыкнулась от меня даже через боль.

— На кровать! — скомандовала Лия.

Я подхватил Паулину на руки и понёс на остов кровати в углу:

— Скатку с моей лошади, живо!

Лия выбежала, а Паулина прошипела сейчас же её опустить.

— Сам хочу того же, поверь. Пусть только Лия вернётся.

Лия вбежала, на ходу расправляя скатку. Я уложил Паулину.

— Срок ещё не подошёл, — встревожилась Лия. — Ещё целый месяц!

— Подошёл! — кивнула Паулина.

Лия поглядела на её живот с неприкрытым испугом.

— Я не умею… Я раньше не… — метнула взгляд на меня, — Ну хоть ты?..

— Нет! Я не принимал родов! Видел как кобылы…

— Я не кобыла! — воскликнула Паулина, и схватки вновь её сковали. Через силу прорычала: — Берди! Приведите Берди!

Я метнулся к двери.

— Куда мне?..

— Нет! — перебила Лия. — Берди с тобой не пойдёт, да и я отыщу её быстрее! Будь здесь!

Мы с Паулиной запротестовали, но Лия одёрнула:

— Выбора нет! Останешься и поможешь ей! Я быстро! — И вылетела, хлопнув дверью.

А я уставился ей в след, избегая взгляда Паулины. Роды ведь — дело небыстрое, да? Не на один день могут растянуться? Пешком до города четверть часа. Лия быстро обернётся.

Дождь, тем временем, полил сильнее.

Паулина снова застонала, и я неохотно повернулся.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Не от тебя!

Прошёл час. Я бранил Лию и беспокоился за неё. Ну куда же она пропала? Схватки у Паулины участились и стали ещё мучительнее. Я, было, попытался отереть ей лоб холодной тряпкой, но она тут же ударила меня по руке.

Когда боль отпускала, Паулина жгла меня испытующим взглядом.

— Помню, Лия тебя проклинала. Чем же вернул её доверие? Чёрным колдовством?

Я посмотрел на ее мокрое, с прилипшими белокурыми прядями, лицо, заглянул в глаза, которые ещё никогда не смотрели настолько потерянно.

— Люди меняются, Паулина.

— Не меняются, — презрительно ухмыльнулась она. Её голос задрожал, но почему-то не злобой, а печалью.

— Ты изменилась.

Паулина сердито глянула на меня и показала живот:

— Шутить вздумал?

— Я не о беременности. Хотя бы о том, как ты рвалась меня зарезать.

— Как не познакомиться с оружием, если норовят ударить в спину. — сощурилась Паулина.

Да. Увы, это правда.

— Но тебе, похоже, и без меня досталось, — добавила она.

Я дотронулся до запекшейся корки на затылке.

— Есть такое.

После передряги в имении я провалялся без памяти на тропе целых два дня. А перед этим меня ещё и вывернуло наизнанку. В висках уже не так стучит, но ясности мысли как ни бывало — попёрся в незнакомую хибару без оружия! Хотя, пожалуй, оно и к лучшему, ведь иначе я прикончил бы Паулину на месте.

Я подошёл к окну и отвёл ставню в надежде увидеть Лию с Берди. Завеса ливня скрыла лес, небо сотрясали громовые раскаты. Я осторожно прощупал затылок. Знать бы, скверная ли рана. Шишка под коркой надулась ощутимая. Подумать только, Убийцу из Венды чуть было не прикончила старуха с котелком!

Вот рахтаны бы посмеялись.

Рахтаны. От одного слова на душе тоска. Помню, как гордился, попав в их ряды, впервые в жизни почувствовал себя своим. Теперь я в краю, который меня отверг, в доме, где мне совсем не рады. До чего мне самому здесь тошно, но уехать не могу. А как там Гриз и Эбен? Гриз определённо набрался сил, значит, уже в пути. Эти двое мне как семья. Семья ядовитых змеев.

Я невольно улыбнулся.

— Что смешного? — смутилась Паулина.

Как посуровел её взгляд. Неужели из-за меня? В Терравине Паулина была такой доброй и отзывчивой. Ещё тогда думал: малый, которого она так горячо ждёт, вряд ли её достоин, но затем я узнал о его смерти и стал надеяться, что погиб он не от венданской руки. Возможно, и я для нее лишь венданец, варвар, сродни тому, кто отнял отца у её ребёнка. Улыбка давно сползла с моих губ, но Паулина всё смотрела на меня в ожидании.

— Ничего, — отвёл взгляд я.

Минул ещё час. Схватки подступали одна за другой. Я намочил тряпку и протёр Паулине лоб. На этот раз она не отбрыкивалась, хотя и закрыла глаза, чтобы меня не видеть. На душе становилось всё неспокойнее. По телу Паулины прокатилась очередная судорога.

Наконец, перетерев муки, она расслабилась на подушке, которую я сбил наспех.

— Паулина, боюсь, нам придётся справляться одним, — вздохнул я.

— Ты примешь роды? — вытаращилась Паулина. Затем, впервые улыбнувшись, засмеялась: — Чтобы первым моей малышки коснулся варвар?!

Я пропустил шпильку мимо ушей. За час в голосе Паулины поубавилось яда. Ей надоело со мной препираться.

— Так уверена, что родится девочка? — спросил я.

Но ответить она не успела. Паулину пронзила до того сильная боль, что я подумал, сейчас лишится чувств, но тут:

— Нет! — навзрыд протянула она. — Не уверена! Кажется, она на подходе! Боги мои, ну почему сейчас?!

Следующие секунды потянулись как в горячечном бреду. Мучительные вопли Паулины разрывали меня на кусочки. Она выла. Умоляла. Сгибалась вдвое от судорог, а я держал за плечи. Её ногти впились мне в руку.

От криков сердце заходилось бешеным стуком. Время пришло. Паулина рожает.

Проклятье, Лия! Чёрт бы тебя побрал!

Я уложил Паулину на подушку, задрал платье, и, стараясь не думать, стянул с неё исподнее. Головка уже показалась. Между схватками Паулина обсыпала меня тьмой крепких слов, захлёбывалась потоком безответных молитв и проклятий.

— Не могу! — откинулась она со слезами, не в силах тужиться.

— Уже вижу головку! Ещё совсем чуть-чуть! Не сдавайся!

Мимолётную радость на её измученном лице вновь смыла гримаса боли. Паулина закричала. Я придержал головку, теперь уже всю целиком.

— Последний рывок! — крикнул я. — Тужься!

Показались плечики, и через мгновение я держал в руках тёплого и влажного малыша. Он выгнулся крохотным тельцем и махнул ручкой перед лицом, глядя блестящими глазами-щёлками на мир. На меня. Взглядом до того глубоким, что пронимал душу.

— Ну что там? — обессиленно простонала Паулина.

И малыш, словно отвечая, заплакал.

— Всё отлично, — ответил я. — У тебя родился замечательный сын. — И дал его Паулине.

Глава пятьдесят третья

Людей было не меньше, чем в трактире.