Обретение Дара

Глава 1. Несчастный или счастливый случай

Медленно разлепив веки, он увидел — некогда выбеленный известкой, а теперь серый от пыли — высокий потолок. В нос сразу ударил хорошо ему знакомый резкий запах карболки. Ошибки быть не могло, его тело находилось в больнице.

Пошевелив пальцами рук и ног, он с ужасом осознал, что все его тело перебинтовано. Но первоначальный страх тут же сменился внутренним смирением, ибо будучи медиком он прекрасно понимал, что паралича нет и он чувствует свои конечности.

— Где я? — просипел он охрипшим голосом еле шевеля пересохшими губами.

— Здравствуйте, коллега! — услышал он веселый голос с немецким акцентом. — Я очень рад, что Вы пришли в себя!

— Простите, но Вы кто? — лежащий на больничной койке повернул голову и увидел высокого сухопарого человека в белом халате и медицинской шапочке. Тот стоял возле его кровати и держал в руках планшет с закрепленными на нем листами, на которых что-то записывал.

— Разрешите представиться, — поклонился врач, — я Ваш лечащий доктор фон Штейниц Карл Густовович. Ординарный врач Госпитальной клиники Императорской Военно-медицинской академии. Находитесь Вы у нас со вчерашнего дня. Назовите себя и скажите, что последнее Вы помните о событиях вчерашнего дня?

— Можно воды? У меня во рту пустыня Сахара, — попросил пациент едва слышно, а про себя подумал: «Не велика птица». Уж будучи доктором медицины, он это не понаслышке знал.

В контексте медицины, «ординарный врач» означало штатного врача работающего в конкретном медицинском учреждении. Это не звание или степень, а скорее статус, указывающий на то, что врач занимает определенную должность и выполняет свои обязанности в данном учреждении. Вот только назвал себя немец с такой важностью, как будто он был ординарным профессором!

— Конечно! Голубушка, помогите доктору! — обратился он к невысокого роста полноватой женщине в белом халате и косынке — судя по всему медицинской сестре. Она быстро налила из графина с водой полный стакан и, подняв голову лежащего, поднесла к его обветренным и сухим губам. Тот принялся жадно пить, а потом откинулся обратно на подушку и произнес:

— Теперь я готов отвечать на Ваши вопросы, доктор.

— Хорошо. Тогда начнем. Назовите Вашу фамилию, имя, отчество, профессию и происхождение. Мне нужно проверить нет ли у Вас амнезии после такой травмы, — пояснил эскулап.

— Хорошо. Я Смирнов Иван Петрович, доктор медицины, мне сорок лет, я частнопрактикующий врач, имею личное почетное гражданство, как окончивший университет.

— Превосходно! Глубокой амнезии у Вас нет! Теперь давайте проверим Вас на частичную амнезию. Что Вы помните о вчерашнем дне? — быстро записывал у себя в планшете врач.

— Помню заседание в аудитории Императорской Военно-Медицинской академии. Там шла демонстрация опыта с природным электричеством. Докладчик пытался убедить присутствующих в том, что атмосферное электричество — в виде молний — можно собирать в специальные устройства и потом использовать их для различных нужд. Он говорил, что одна молния содержит столько электричества, сколько электростанция вырабатывает за год. Но в отличии от электроэнергии, которую вырабатывает такая станция, энергия молнии совершенно бесплатная!

— Сразу видно, что этот докладчик нахватался вольнодумных идей! — убежденно произнес стоящий у кровати немец. -Лишь бы все получить бесплатно и не платить! Вот и результат! Но Вы же доктор медицины! Вас как на эту еретическую лекцию занесло? Вы что, забыли судьбу моего несчастного соотечественника — профессора Рихмана?

Смирнов, конечно же, об этом знал. Ученик Ломоносова, профессор Георг Вильгельм Рихман, погиб в одна тысяча семьсот пятьдесят третьем году во время эксперимента с молнией, исследуя атмосферное электричество. Он проводил опыты с прибором, похожим на электроскоп, во время грозы, когда в него ударил огненный шар от прибора. Смерть Рихмана, произошедшая, возможно, от шаровой молнии, временно приостановила исследования электричества в России. Но когда доктор шел на этот эксперимент, он думал, что докладчик учел этот печальный опыт своего предшественника.

Он вспомнил подробности той давней трагедии.

Шестого августа одна тысяча семьсот пятьдесят третьего года, во время грозы, Рихман проводил эксперименты с электричеством, используя свой «электрический указатель» (прибор для измерения электричества). Он находился в непосредственной близости от прибора, когда в него ударил «бледно-синеватый огненный шар», и раздался звук, похожий на выстрел из пушки. Рихман упал замертво, а находившийся рядом художник-гравер Соколов был сбит с ног и оглушен. Соколов, по заказу Рихмана, должен был зарисовать ход опыта, и он запечатлел момент гибели.

В письме графу Шувалову, Ломоносов описал, что у Рихмана на лбу было красно-вишневое пятно, а электрическая сила вышла из его ног в пол. Ломоносов также отметил, что ноги и пальцы были синими, а башмак разорван, но не прожжен. Несмотря на трагический исход, Ломоносов писал, что Рихман умер «прекрасной смертью, исполняя по своей профессии должность» и что его память не угаснет. Однако, Ломоносов беспокоился, что этот случай может быть использован против дальнейшего развития науки.

Смерть Рихмана от незаземленного прибора во время исследования электричества произвела большой резонанс. В России исследования электричества были временно приостановлены. Несмотря на трагический случай, это событие подтолкнуло к поиску защиты от молний и мер безопасности при работе с электричеством.

— А вдруг он бы оказался прав? У меня на даче это электричество очень бы пригодилось. А тянуть провода со столбами туда это очень дорого, — вздохнул пациент, и добавил: — Если бы там было электричество, то не случилось бы той, моей личной, трагедии.

— Да, я знаю. Мои соболезнования. Крепитесь, коллега. Продолжайте.

— Так вот. Он сказал, что сейчас продемонстрирует как молния, которая ударит в громоотвод установленный на крыше корпуса, по металлической ленте попадет в специальное устройство. Как он его назвал… да, аккумулятор, зарядит его, и потом это электричество можно будет использовать в быту и в промышленности, — продолжил Смирнов.

— И что произошло? — с любопытством спросил фон Штейниц.

— Началась гроза, где-то пару раз сверкнули молнии. Тучи приближались к нашему корпусу. Вдруг, прямо над нами, сверкнула очень яркая молния. После чего я помню только яркую вспышку в том месте, где стоял это аккумулятор и все. Очнулся уже тут! Больше ничего не помню. Может быть Вы мне расскажете, что там случилось?

— Расскажу, — пожевал тонкими сухими губами немец, — расскажу, что Вы, дорогой Иван Петрович, родились, как у русских говорят… в рубашке. Вам очень повезло, что все это произошло в одном из корпусов нашей Академии. Вас сразу отнесли в палату.

— А остальных? Там было много народу! — поразился уцелевший.

— Всего было, Слава Богу, тридцать пять человек, вместе с этим сумасшедшим лектором и его ассистентом. Сначала все подумали, что это очередные бомбисты устроили свою провокацию бросив бомбу в аудиторию. Ее теперь ремонтировать не один месяц будут, — рассказывал Карл Густавович, — примчались пожарные и полиция. Внутри бушевал пожар: горели деревянные скамейки, парты амфитеатра и панели на стенах. Часть пострадавших взрывной волной выбросило в окно. Они отделались ожогами и переломами конечностей. Но их немного. В живых осталось всего пять человек.

— Боже, какая трагедия! — только и воскликнул пациент.

— Но больше всего, как я теперь вижу, повезло Вам, коллега, — внимательно разглядывая его, как будто пытаясь найти причины такого везения, произнес Карл Густавович.

— Почему? Мне так совсем не кажется, — просипел Смирнов, не в силах даже пошевелиться.

— Вы были в нескольких метрах от эпицентра взрыва и остались в живых. У Вас нет переломов, а только поверхностные ожоги! Из всех потерпевших Вы, как это не странно, пострадали меньше всех!

— Почему?

— Хороший вопрос, — задумчиво протянул ординарный врач, — думаю тут сработало то, что Вы сразу упали на пол. И Вас — с одной стороны — прикрыла каменная стенка, которую удержала парта. Она взяла на себя всю разрушительную силу взрывной волны. Все остальные парты — вверх по амфитеатру — были сделаны из дерева, и они лишь нанесли дополнительный урон тем, кто за ними сидел. И плюс на вас сверху упали несколько других участников этой демонстрации. Они, кстати, сгорели.

— Какая трагедия, — вновь вздохнул его пациент.

— Да, но Вам повезло! Хорошо, — закончил опрос фон Штейниц, — вижу что вы действительно отделались легким испугом! Хочу Вас предупредить, что я обязан сообщить о том, что Вы пришли в себя в полицию. Они придут и вас допросят. Извините, но они меня обязали.

— Я все понимаю, мне скрывать нечего, — успокоил его Иван Петрович. — А когда меня выпишут? Я могу вставать?

— Можете, но осторожно! Чтобы не было головокружений и Вы не упали. Думаю, пару недель полежать придется. Мне пора, Вас еще осмотрит наш профессор, отдыхайте! — и немец, вместе с медсестрой, покинул одноместную палату.

Разговор с врачом утомил Смирнова, а память вернула его на месяц назад, когда его жизнь перевернулась и изменилась навсегда. В тот проклятый день его любимая жена, друг и помощница Лидия уехала на их только что купленную дачу в одном из тихих пригородов столицы расположенных на берегу Финского Залива. Вместе с ней поехала и шестилетняя любимица отца — дочка Анастасия, а также няня девочки. Через два дня к нему пришли из полиции и сообщили, что дача сгорела вместе со всеми ее обитателями.

Он помчался туда, до конца не веря в случившееся и надеясь, что это ошибка. Что сгорела другая дача, а не его. Что если это даже их дача, то сгорели там не они. Но прибыв на место и увидев пепелище, умерла не только надежда, но и часть его души. А когда в прозекторской он увидел — на почерневших обгоревших пальчика тех, кто еще недавно были его женой и дочерью — кольца, которые он им сам подарил, рухнул призрачный шанс на ошибку. Осознав трагичную реальность, он так отчаянно закричал, что его крик перепугал всю больницу.

Полицейские выразив ему соболезнования и убедившись, что у него полное алиби на ночь пожара, заявили, что это скорее всего был несчастный случай. Керосиновая лампа случайно опрокинулась и вызвала пожар. А уставшие за день обитатели дома не проснулись и задохнулись от угарного газа, во сне. Так было написано и в протоколе. После допроса в местном полицейском участке его отпустили. Тела для похорон обещали выдать на следующий день. Он дал телеграмму родственникам няни, и они ответили, что сами заберут ее тело и похоронят на родине.

В состоянии полной прострации он направился снова на пепелище. Стоя с поникшей головой перед местом, где сгорело его счастье, он искренне не понимал, что же делать дальше.

— Ты мужем будешь, Ваш благородие? — спросил подошедший к нему мужик в картузе и пиджаке с поддевкой-сибиркой, и брюками заправленными в сапоги.

Смирнов только молча кивнул, надеясь что мужчина от него тут же отстанет. Но тот даже и не думал.

— Горе-то какое, — вздохнул «картуз с сапогами», — как они не выбрались, ума не приложу!

— Задохнулись в кроватях от угарного газа, — резко ответил вдовец назойливому собеседнику.

— Это как так? — удивился вдруг мужик, искренне возмутившись. — Я сам помогал тушить пожар, а потом бревна растаскивать. У дверей мы их нашли. Какие кровати?

— Как у дверей? — резко обернулся к нему Смирнов, и, схватив его за лацканы пиджака, притянул к себе. — В полицейском протоколе написано, что в кроватях! Ты что несешь?!

— Ты барин, меня-то отпусти! — твердо ответил ему мужик. — Я хоть человек и простой, но обхождение знаю. Еще раз тебе говорю, у дверей они лежали. Все трое! Сам видел!

— Извините, — пришел в себя, будучи от природы всегда вежливым Смирнов, — горе мне разум помутило.

— Понимаю, — сочувственно кивнул мужик, — значит, говоришь, в протоколе фараоны написали, что они в кроватях лежали?

— Именно так! Как же так вышло-то? — растерянно произнес убитый горем бывший муж и отец.

— Хочешь расскажу как? — нахмурился его собеседник. Было явно ощутимо, что внутри мужичка идет какая-то напряженная борьба.

— Хочу. Я тебе денег дам, если правду скажешь! — предложил ему доктор.

— Это само собой разумеется, — усмехнулся «картуз», — давай сначала кое-что поищем тут. И он стал обходить участок сгоревшего дома со стороны его бывшего фасада.

— Что Вы ищите? — спросил его Смирнов.

— Как найду, так сразу и скажу! — буркнули «сапоги». — Вот, нашел!

И он поднял и повертел в руках лежащее на земле полено.

— Это что? — не понял доктор.

— А на что это похоже? — усмехнулся мужик.

— На березовое полено!

— Верно! — кивнул мещанин. — Но это не простое полено!

— А что же в нем такого особенного? — удивился Смирнов теряя терпение.

— Сразу видно, барин, что Вы дрова не пилите и печь не топите, — продолжал усмехаться мужик, — смотрите его края. Вот обычное полено! — и он поднял еще одну деревяшку.

— Видите? — продолжил он. — Края ровные и гладкие, так как их пила распилила?

— Ну вижу.

— А теперь, барин, смотри на это полено. Во-первых, оно березовое, а тут все сплошь: дуб, ясень, бук, граб и клен! Из березы только это и есть! Как оно одно тут оказалось?

— Я не знаю. Я действительно в этом не разбираюсь! — растерялся врач.

— Но не это самое главное, — продолжал его собеседник, — смотри, барин, на его края. С одного бока срезан край, а с другого вырезка треугольная, аккурат по середине!

— Ну и что? — не понял Смирнов.

— Очень удобно! — оскалился «картуз».

— Для чего удобно? — недоумевал доктор.

— Эх, барин барин, — вздохнул мужик, — ну ты как дитё неразумное. Удобно подпереть дверь, чтобы ее открыть нельзя было изнутри наружу. Треугольником под ручку дверную, а срезанной пяточкой в пол крыльца.

— Так что же этого никто не заметил? — возмутился Иван Петрович. — Когда пожар прибыли тушить.

— Барин, — картуз с жалостью посмотрел на него, — они то, что тела лежали возле дверей, а не на кроватях «не заметили», в ты говоришь про это полено.

— Подожди, ты хочешь сказать, что фараоны специально подделали протокол осмотра места происшествия и покрывают кого-то? — изумился Смирнов, до этого с полицией дела практически не имевший.

— А ты чего так удивляешься? — в свою очередь удивился мужик. — Так это рядовое дело. Сунул «красненькую» городовому, так он на многие вещи глаза-то и закроет. Ну а если «катеньку» и не одну зарядишь, так много чего сделать можно. Чай они тоже люди. Сладко кушать и мягко спать хотят!

Доктор знал, что в Российской империи бумажные деньги, или ассигнации, получили разные прозвища в зависимости от номинала и времени выпуска. Например, 1 рубль назывался «жёлтенькой», 3 рубля — «зелёненькой», 5 рублей — «синенькой» или «синицей», 10 рублей — «красненькой» или «червонцем», 25 рублей — «беленькой», 100 рублей — «стольником», «сотней», «катенькой» или «радужной».

— Но мои-то родные кому могли помешать? Да чтобы их еще так жестоко убить? Они мухи обидеть не могли! — с отчаянием произнес вдовец.

— Эх, барин! Все у вас благородных по-благородному. А ты знаешь, что бывает, когда мужики на меже сходятся — с вилами споря за один вершок земли? Чья она? Тут смертоубийства — обычная вещь!

— Ты знаешь что-то или так говоришь? — прямо спросил Смирнов.

— Я тебе, барин, и так много за бесплатно уже сказал, — и «картуз» выжидательно посмотрел на него. Тот вспомнил про «красненькую» городовому, и, вздохнув, вынул бумажник, откуда достал банкноту в десять рублей и протянул ее собеседнику. Тот жадно схватил ее и сказал:

— Кто это сделал, я не знаю, но знаю почему? И твои родные тут не при чем!

— Говори! — потребовал доктор.

— Слышал я разные слухи. Кто-то очень хотел купить этот дом. Кто, почему и зачем не знаю. Смотри сам. Стоит он лицом в лес, который через дорогу, на самом краю. Место совершенно неудачное. Все местные, которые об этом знали, говорили, что дом этот имеет дурную славу. Какую — не знаю. И вдруг твои покупают этот дом!

— Мы купили его по объявлению в газете, — машинально произнес несостоявшийся домовладелец.

— Вот что я тебе скажу. Хочешь узнать кто поджег дом и убил твоих родных, найди того, кто и зачем хотел купить этот дом!

— Я в полицию пойду! — вдруг заявил доктор.

— К фараонам? — скептически заметил мужик. — Зачем?

— Покажу им это полено! Пусть ищут убийц!

— Смотри, как бы этим поленом ты сам и не огреб там! Ты что думаешь, фараоны не в курсе и не в деле? И что это полено? Мало ли кто им баловался.

— А то, что тела лежали в другом месте, нежели написано в протоколе?

— Это ты теперича как докажешь? Твое слово против их! А я ничего говорить не буду. Мне моя жизнь дорога! Ладно, прощевай, барин. И хорошо подумай. Чтобы рядом с твоими самому не лечь! Ты что с поленом делать-то будешь?

— С собой возьму, — угрюмо ответил Смирнов.

— На тряпицу, — картуз поднял с пола кусок мешковины, — заверни его и не светись с ним на людях. Бог тебе в помощь! — и мужик быстрым шагом пошел по улице прочь от пепелища.