Обращенные

Глава 16. Кларисса

Это начинается спустя приблизительно месяц после того, как мы возвращаемся из Фэрбенкса. Пение. Я могу слышать, как Исузу напевает у меня в ухе, когда прогуливаюсь в компании отца Джека. Это начинается после того, как я заправляю ее постель, после молитвы, после того, как погашен свет, после того, как все двери дважды заперты — снаружи или изнутри. Она напевает почти шепотом, это что-то вроде колыбельной, и я прихожу к заключению, что она старается убаюкать себя. Но потом появляется детский лепет.

В итоге я нахожу предлог и устраиваю обыск, дабы выяснить, в чем дело. Вот как я нахожу вещь, которую она прячет под подушкой. Среди игрушек, которые я сделал для Исузу, никогда не было ни одной куклы. Это просто никогда не приходило мне в голову. Думаю, я просто упустил такую возможность из виду. Теперь Исузу, похоже, решила сама исправить мою оплошность.

«Грубая»… нет, это не подходящее слово для описания этой вещи. Равно как и «жалкая». Я думал, что после Фэрбенкса она оставила затею с куклами на пальцах как таковую, но теперь становится очевидно, что я ошибался. Идея кукольного театра воплотилась в этом. Она сшила несколько носков, сделав руки, ноги, туловище и голову. Наполнение, насколько я понимаю — смесь корпии и того, что осталось после ее последней стрижки. Лицо нарисовано фломастером: огромные детские глаза, забавный вздернутый носик, крошечный ротик в форме горизонтальной скобки. Большие глаза окружены длиннющими ресницами, точно солнце на детском рисунке.

— Кто это? — спрашиваю я, стараясь не показаться сердитым.

Или ревнивым. Или настроенным на конфронтацию.

— Кларисса, — отвечает Исузу.

— И кто такая Кларисса?

— Девочка.

— Ты ее мама?

— У нее нет мамы, — говорит Исузу. — Больше нету.

— О…

Пауза.

— Я ее папа? — спрашиваю я.

Но Исузу только хрюкает, смеясь над моим слишком бедным сердцем, и продолжает рисовать.

— А я когда-нибудь стану мамой? — спрашивает Исузу спустя некоторое время.

Мне хотелось бы сказать, что я в первый раз слышу подобный вопрос, но это не так. Уверен, Исузу задает его впервые, но прежде, когда я пополнял ряды нашего племени стриптизершами, этот вопрос возникал снова и снова.

«Ты хочешь сказать, что мне больше не надо принимать таблетки?» — спрашивала то одна, то другая, после того, как бегло я знакомил ее с тем, что можно и нельзя вампирам.

«Я могу иметь детей, верно?»

«У тебя могут быть дети, которых не надо учить пользоваться горшком. Но другие… Нет».

Обычно это случалось сразу после беседы: мои новообращенные получали первое представление о том, насколько быстро заживают телесные раны у представителей нашего племени. Они наблюдали, как свежие царапины на моих щеках словно застегиваются на невидимую молнию, неизменно разевали рты, словно сами получили пощечину… а потом начинались потоки розовых слез.

— Мне очень жаль, — говорю я, не уточняя, почему жаль и кого.

— Может быть, — говорю я. Это вранье. Теперь я обманываю Исузу. — А может быть, и нет, — добавляю я, чтобы ложь не была такой уж грубой.

Исузу стоит, уставившись на меня, прижимая Клариссу к своей еще детской груди. Одним «может быть» это не объяснить, и она готова ждать продолжения.

— Мамой можно стать по-разному, — объясняю я. — Может быть, ты не станешь такой мамой, как твоя мама, но это тоже хорошо. Я не стал таким отцом, как мой, но ни за какие деньги не откажусь от своего места.

— Это потому, что он умер? — спрашивает Исузу.

Она не пытается сделать мне больно, просто хочет выглядеть немного старше, чем есть.

— Нет, — отвечаю я. — Потому что ему пришлось терпеть меня.

Исузу улыбается. Она помещает грязную, сшитую из носка ручонку Клариссы на мою руку. Шлеп-шлеп. Хлоп-хлоп.

— К тому же, у него не было тебя, — добавляю я, за что получаю двойную порцию объятий — от Клариссы и от ее создательницы.

«Мамой можно стать по-разному».

Вот что я сказал Исузу, и это верно. Особенно в нынешнее время. Особенно со всеми этими лишенными матерей вампирами, со всеми бездетными парами вампиров, которые жаждут найти маленький двуногий буфер, который можно поместить между собой и горлом других.

Таким образом, рынок оказался вынужден снова и снова решать демографическую проблему и создавать детей с помощью спецэффектов. Главным образом, графических. Компьютерных младенцев, которые рождаются посредством щелчка мышки. Допустим, пара вампиров хочет воспитать ребенка — ребенка, которого не надо защищать от других вампиров, не столь склонных к заботе о потомстве; ребенка, не вызывающего у них самих желания, какое вызывает бутылка дорогого вина, приберегаемая для особого случая. Такие пары обычно начинают поиск с поездки на склад программного обеспечения. Некоторые пакеты вполне доступны: SimKid, VirtualTot, и WinKid Microsoft и ряд других. Все они, по большому счету, работают по одному принципу. Цифровые фотографии потенциальных родителей перетасовываются, снова объединяются, видоизменяются, а затем «инфантилизируются», чтобы отдать дань виртуальной версии лотереи, роль которой раньше играла генетика. И после этого — почти как в «Кто боится Вирджинии Вулф?» — родители встречают танцующего интернет-беби.

Уровень искусственного интеллекта, используемого в большинстве программ, оставляет желать лучшего, потому что базовые версии большинства этих программ никогда не выходят за пределы нежного возраста. Если вы хотите, чтобы ваш виртуальный ребенок отпраздновал свой восьмой день рождения, вам придется приобрести программу-апгрейд, а продавцы подобных программ известны своей бедностью.

Стоит отметить, что эти компьютерные детишки непохожи ни на что-либо существовавшее до или после расцвета эпохи вампиров. Они воплощают самые легкие, самые привлекательные — как для смертных, так и для нас — аспекты отцовства и материнства. Кормить ребенка так же просто, как вампира, и это никогда не приводит к неприятностям вроде необходимости менять подгузники. Подобно вампирам, эти виртуальные дети спят мертвым сном весь день, а ночью им достаточно крика, чтобы сообщить окружающему миру о своем существовании, и они никому не действуют на нервы. Программисты опускают такие вещи, как врожденные дефекты, необучаемость и детские болезни. Правда, это не означает отсутствие дефектов в самих программах. В частности, WinKid печально известен тем, что время от времени подвисает, после чего на экране появляется окошко с надписью «Пора баиньки», от которого можно избавиться, лишь перезагрузив компьютер.

Куда более показателен ряд ошибок, которые, как выясняется, и не ошибки вовсе, но особенности проекта, нацеленные на то, чтобы сделать дружественный интерфейс младенцев более «реалистичным». Например: «он будет пить кровь только из определенной чашки». Или: «он хочет другую чашку». Или: «ребенок, кажется, не понимает то, что означает слово "нет"».

Однако это ошибки, которые на самом деле не ошибки, и не стоит заострять на них внимание. В конце концов, законы Дарвина действуют и на рынке, а посему выживает лишь самый дружественный интерфейс — поскольку ваше благополучие целиком и полностью зависит от технической поддержки.

Спокойствие, только спокойствие.

— Так кто у нас будет папой?

Эта задача выеденного яйца не стоит. Я уже загрузил ее фотографию в компьютер и собираюсь подгрузить свою собственную, когда Исузу сообщает:

— Бобби.

— Кто?

— Бобби Литтл, — говорит Исузу, нанося моему трепещущему сердцу сокрушительный удар.

— Почему Бобби Литтл?

Это означает: «Почему не я?»

— Он смешной.

Я тоже смешной. Я говорю смешные вещи. Мы уже это выяснили.

— У него глаза, как у меня, — продолжает она.

Это означает: «не такие, как твои». Не сплошь черные и непроницаемые, не как у вампира.

— И он знает хорошие песенки, — заканчивает она.

Это означает: более веселые и что-то из репертуара «Beatles».

Наверно, это глупо — ревновать, но я ревную. Черт, я все еще ревную к этому кому грязного тряпья, который она именует Клариссой. Но какой смысл ревновать, если вы все равно не сможете вести себя достаточно глупо?

— Ладно, я не представляю, как Бобби Лит… — начинаю я, и тут Исузу подходит поближе, несколько раз щелкает мышкой, и сияющее лицо Бобби заполняет экран.

— Ты это из сети скачала? — спрашиваю я, и Исузу кивает.

— Хорошо, — говорю я, уступая.

Я щелкаю мышкой (вздох), тяну картинку (вздох) и предоставляю «WinKid» соединить их слишком юные лица в лицо моей виртуальной (вздох) внучки.

— И как мы ее назовем? — осведомляюсь я, когда процесс завершается.

— Кларисса, — отвечает Исузу. — В честь моей мамы.

Мои руки примерзают к клавиатуре. Она никогда раньше не говорила, как звали ее маму, и я никогда об этом не спрашивал. Теперь мне не надо спрашивать. Теперь я должен просто заменить чем-то оглушительную тишину, в которую падаю, падаю, падаю…

— Кларисса Литтл? — произношу, наконец, я. — Или Кэссиди?

Исузу задумывается. Размышляет над возможностью того и другого.

— Ковальски, — произносит она, наконец, возвращая мне мое сердце.

Она вручает его мне, точно подарок на День Отца.