Оборотень

Глава 32

Тень обернулась, подталкивая его, словно хотела слиться с ним. Преисполненная ярости и отчаяния, она рычала, выла, цеплялась когтями за пустоту. Тень, гонящаяся за тенью, — бессмысленная затея. Тем не менее этой другой, внезапно оставшейся без хозяина тени удалось вцепиться в него. После этого оба рухнули в пустоту. Все глубже и глубже погружались они в бесконечность, светящиеся голубым врата — не более чем смутный призрак, и, возможно, ему никогда их не достичь. Но он не мог сдаться и изо всех сил продолжал сражаться с ничейной тенью, которая не хотела его отпускать. Даже когда тень застила глаза и проникла в него, он еще пытался схватить своего противника. А потом все погрузилось во тьму.

Давид был не более чем измученным тяжестью рождения зверем. Все тело болело и в то же время словно онемело, глаза закрыты перед неизвестным миром, не обещающим ничего, кроме неприятностей. В груди горел огонь, словно его легкие впервые сделали вдох. Однако насколько ужасным ни был момент рождения, пережитое уже отступало. Опыт был слишком многогранным, чтобы уместиться в его душе. Осталась только догадка о том, что он столкнулся с чем-то неизмеримо большим, чем он сам.

Первое осознанное чувство, которое испытал Давид после смерти Натанеля, была ярость. Бессильная злость на судьбу, навязавшую ему это адское отродье в виде демона, которое, очевидно, каждый раз, когда в нем что-то ломалось, набирало силу. Злость на свою собственную неспособность изгнать это существо или, по крайней мере, сломить его силу. Ярость из-за утраченной связи с людьми, которых у него тем или иным способом отнял волк. Его семья, Конвиниус, Мета, а теперь еще и Натанель, который, несмотря на всю свою отчужденность, все же был так близок ему.

Давид рывком открыл глаза и сел. Резкая боль пронзила тело, словно у него были сломаны все кости и их заново соединили гвоздями. Все болело. Он просидел всего мгновение, как его охватила тошнота. Он даже не смог достаточно быстро сгруппироваться, а она уже нашла выход. Вот только его пустому желудку нечего было отдать, поэтому Давид просто болезненно срыгнул.

Кто-то принялся поглаживать его по спине. Хотя он догадывался, кто сидит сзади и изо всех сил пытается его утешить, он попытался сбросить с себя руку. Впрочем, сил ему на это не хватило. Когда позывы к рвоте прекратились, ему даже удалось не упасть ничком.

Натанель был мертв, и в ответе за это был он. То, что его волк самостоятельно решил напасть на старика, ничуть не улучшало ситуацию, а только показывало, какое чудовище скрывается внутри него. Итак, Конвиниус был прав: волк не что иное, как коварное чудовище, которое только и ждет возможности убить. Гнев, который испытал Давид из-за этого предательства, смягчился покровом печали. Что бы ни значил для него Натанель, теперь не самое лучшее время размышлять над этим.

Он неохотно задумался над тем, насколько другим на этот раз было превращение, такое интенсивное и основательное, что он на долгое время оказался без сознания. После смерти Матоля их с волком словно разорвало на части, и они блуждали впотьмах, не в состоянии сориентироваться в новой перспективе. Но что бы ни высвободила смерть Натанеля, она сделала демона Давида другим существом. Связь между ними усилилась, и ему с трудом удавалось удерживать волка на расстоянии от себя. Что бы ни хотел нашептать ему демон, он ни в коем случае не собирался его слушать. Второго шанса он этому убийце не даст, это однозначно.

— Да прекрати ты наконец гладить меня по спине, не то меня действительно стошнит, Янник.

Ритмичное похлопывание тут же прекратилось, но рука осталась лежать на плече Давида.

— Мне очень жаль, но я сижу здесь без дела уже целую вечность. Это сводит меня с ума! — Голос Янника срывался, но в нем уже слышалась радость от того, что его друг снова с ним.

— Что ты подразумеваешь под словом вечность? — спросил Давид, осторожно садясь.

— Столько, сколько понадобилось для того, чтобы раны Натанеля перестали кровоточить и лужа под ним почти загустела.

— Янник, черт тебя побери!

Давида снова стошнило, причем заметно сильнее, а тело никак не собиралось возвращаться под контроль. Все в нем устремлялось вперед, сознавая, что он непременно должен успеть спасти Мету. Мысль о том, что Хаген мог опередить его, не давала покоя.

А Янник продолжал болтать, причем создавалось впечатление, что он выговаривает все, что накопилось у него за последние недели.

— Я знаю, это звучит жестоко, но мне кажется, что для Натанеля так было лучше. Его тело больше ничего не хотело, и чтобы понять это, не нужно быть гением. Но меня, знаешь, это задело по-настоящему. Натанель привязал меня к себе, и это тяжело описать. Он прилепился к моему волку, чтобы знать, когда я свяжусь с тобой. Конечно, я оставил все как есть, я был бы хреновым другом, если бы позволил использовать себя в качестве жучка. Однако такая связь — это не улица с односторонним движением, понимаешь? Кое-что и я понял по поводу Натанеля. Точнее, больше по поводу его волка. Просто жутко сознавать, что существа скоро расстанутся. Не так, как ты умеешь, а навсегда. Никогда не быть больше вместе на том свете, что-то типа того. Теперь я знаю.

Не поднимая глаз, Давид размахнулся, и легонько ударил Янника в грудь. Молодой человек вскрикнул, но не обиделся.

— Может быть, для волка и нет никакого «того света». Это же просто ужасно, если даже собственная смерть не избавит от демона.

— Как ты можешь говорить такие гадости? — горячо воскликнул Янник, чем вызвал у Давида смех. — Ты просто хочешь бросить волка, чтобы он не визжал у тебя в ушах, когда ты спишь с Метой.

— Ох, Янник, чувак… — с трудом сдерживая смех, проговорил Давид, и ребра у него болезненно сжались.

В то же время он был бесконечно благодарен Яннику за эти необдуманные слова, потому что вместе с ними к нему вернулась жизнь. Когда он наконец почувствовал в себе достаточно сил, то поднял глаза и осмотрел чердак в поисках тела Натанеля.

Уже наступила, должно быть, полночь, потому что через слуховое окно видно было только беззвездное небо. Янник включил лампу под потолком, но ее слабого света не хватало на то, чтобы осветить огромный чердак. Тем не менее Давид безо всяких усилий разглядел очертания Натанеля, на тело и голову которого Янник что-то набросил — вероятно, свою куртку. Не считая темной лужи под трупом, вид убитого ужаса не вызывал.

К своему удивлению, Давид действительно смог смотреть на него, не раздираемый сознанием вины. Оно еще проявится, в этом не было никакого сомнения. Впрочем, он чувствовал потребность подойти к Натанелю, отбросить куртку и посмотреть, какого цвета стали у него после смерти глаза. Но потом он передумал. Никто из тех, кого он знал, не был настолько един со своим волком, как Натанель. Он даже пошел на то, чтобы принести себя в жертву на благо стаи.

Давид, расправляя затекшие плечи в надежде, что скоро сможет подняться, вдруг вспомнил о втором человеке.

— А куда это подевался Антон?

— Мешок… — со стоном сказал Янник, очевидно, прогоняя не совсем приятные воспоминания. — Он поймал меня, когда я хотел посмотреть, что там Натанель делает под крышей. Поймал меня, словно бродячую шавку. Ну, возможно, мне не следует жаловаться… С моей стороны было довольно глупо пытаться пробраться сюда. Но после того как он увидел труп Натанеля, то решил, что его задача выполнена, и свалил. Невероятно, правда?

К очевидному неудовольствию Янника, Давид оставил его слова без ответа. Вместо этого он посмотрел на лампочку, висевшую на голом кабеле.

— Это была плохая идея — включить свет, — произнес наконец он бесцветным голосом.

Янник нетерпеливо вздохнул.

— Да, конечно. А ты можешь себе представить, как страшно сидеть в темноте с мертвецом и потерявшим сознание другом? Если соседям больше нечего делать, то пусть зовут ищеек, мне все равно.

— Я не это имел в виду. — Взгляд Давида снова упал на Натанеля. — Дом стоит несколько особняком. Света никто не заметит. Но проводка здесь паршивая. Одно замыкание — и эта хибарка вспыхнет как спичка.

Едва произнеся эти слова, Давид принял решение. Они не оставят тело Натанеля на потеху любопытным. Для пары снобов, которые хотели поселиться в доме, после всех этих событий он все равно не будет представлять никакого интереса.