Оборотень

Глава 11

Мета беспокойно бродила по своей квартире. Картина, которую подарил ей Давид, стояла у стены в спальне — так, как было у него. Она твердо решила не заходить в эту комнату на протяжении дня. Многочасовое изучение картины с кровати не приводило ни к чему, кроме размышлений о том, что она может сказать о создавшем ее человеке. Скромные краски, заброшенные здания… В конце концов, Мета не была до конца уверена в том, что ее вообще нарисовал именно Давид.

Этот странный подарок все больше и больше кружил ей голову. Одна ночь с неприятным исходом со временем превратилась во встречу с таинственным человеком, по которому она тосковала с совершенно смешной силой. То, что она знала о Давиде — что он был молодым, слегка запущенным молодым человеком, на теле которого были как старые, так и новые раны, которому необъяснимым образом удалось найти ее в этом огромном городе, — было ничто по сравнению с тем, что она испытывала к нему.

А что она чувствовала? Этого вопроса Мета изо всех сил старалась избежать. Все казалось ей слишком абсурдным. Если бы она была лет на двадцать старше, то приписала бы подобный эмоциональный хаос кризису среднего возраста, потребности снова подняться, прежде чем признаться себе, что времена безумств миновали окончательно и бесповоротно.

Хотя солнце в это утро было не более чем молочным пятном на небе, Мета задернула шторы в своей большой квартире, потому что от света у нее болели глаза. Полумрак ей нравился: он приглушал яркие краски, воцарившиеся здесь вместе с Карлом. Взгляд ее упал на кораллово-красный светильник из муранского стекла на потолке. Он отвлекал взгляд от декоративной ширмы, на которой был изображен пейзаж в пастельных тонах, — бабушкино наследство. Чересчур мило, сказал о ней Карл, нужно как-то разбавить. Вопреки своему желанию, Мета согласилась повесить этого монстра. Во время новоселья комплименты по поводу такого решения сыпались словно из рога изобилия, но на ее губах играла горькая улыбка.

Вообще-то Мета твердо решила обставить собственное жилье по своему усмотрению и не обращать внимания на какие-то вкусовые параллели. В конце концов, она проводила большую часть времени с людьми, которые постоянно рассуждали о том, что в данный момент шикарно, а что никуда не годится. Поэтому Мете необходимо было место, где она могла бы отдохнуть и не заботиться о том, чтобы кому-то нравиться. Где не было бы ничего, что задавало вопросы или провоцировало. Только покой и защищенность.

Ее сопротивление было сломлено до обидного быстро. Хватило одного обиженного взгляда Карла на лавандового цвета диван с шелковистой обивкой, чтобы вызвать у Меты желание принять все его предложения без обсуждения. В итоге она чувствовала себя чужой в собственном доме. Повсюду глаз натыкался на вещи, которые не вызывали ощущения того, что она свила себе гнездышко. Только в спальне она не позволила вкусам Карла диктовать условия, обставив ее так, как самой хотелось. В итоге Карл ни разу не упустил возможности искусными намеками ткнуть ее носом в светло-голубые стены.

Скрестив руки, Мета смотрела на отвратительный светильник из муранского стекла, раздумывая над тем, не снять ли его вообще. Она положит его в коробку и отошлет Карлу. Если эта штука по дороге сломается, ничуть не жалко. Но каким бы соблазнительным ни казался подобный поступок, Мета не могла заставить себя привести его в исполнение.

Внезапно почувствовав усталость, она направилась к дивану и растянулась на нем. Ее пальцы нащупали пульт дистанционного управления стереосистемой, и секундой позже большую комнату наполнили «Ich bin der Welt abhanden gekommen [3]» Малера. Обычно не существовало лучшего лекарства для ее напряженных нервов — если не считать крепенького. На этот раз это не сработало, но она продолжала лежать, прикрыв глаза рукой и свесив одну ногу с дивана.

Что же с ней такое? Уже несколько дней она чувствует себя так, словно подхватила вирус гриппа, который может проявиться в любой момент. Покалывание в конечностях, из-за которого она стала раздражительной. И постоянное навязчивое чувство, что она должна что-то сделать, пока еще есть время.

Когда отзвучали последние звуки песни, Мета вскочила и снова принялась расхаживать по комнате. Поправила какие-то предметы на комоде, бросила сквозь шторы быстрый взгляд на небо, постепенно темневшее от туч. Не позднее обеда наверняка пойдет дождь. Потом остановилась перед скрытой полкой с дисками. Провела пальцами по рядам, не зная, что, собственно говоря, ищет. Тем не менее нашла. Название одного из сборников бросилось ей в глаза. Этот альбом ей подарила соседка по квартире еще в студенческие времена, якобы рок-музыка для студентов. Она в нерешительности просмотрела список композиций, но ни одна из них не вызывала воспоминания, объяснившего, почему при виде этого диска у нее так радостно кольнуло в груди.

Она задумчиво разглядывала картинку: в мягких серых тонах, на расстоянии ладони, повернувшись лицом друг к другу, стоят двое. Женщина положила мужчине руку на плечо. Впрочем, было неясно, означает этот жест дружеское приветствие или же прощание. И что ей с этим делать? Мета вовсе не испытывала потребности слушать рок-музыку именно сейчас. Да она никогда и не любила ее. Тем не менее подошла к стереоустановке и поставила диск.

В тот миг, когда раздалась песня, она поняла, почему ей захотелось послушать ее: голос певца был так похож на голос Давида. Сильный, но с оттенком застенчивости. Спокойный, уравновешенный, слегка хрипловатый. Такой голос не требует к себе внимания, не выходит на драматические тона.

Мета недоверчиво покачала головой и села на пол, обхватив колени руками. Те немногие слова, которые сказал Давид, похоже, засели очень крепко. Произведенное им впечатление было гораздо сильнее, чем она хотела себе признаться. Мета отбросила мысли в сторону и отдалась песне. Голос был красив, по-мужски красив. Он задевал что-то в душе Меты или, скорее, освобождал.

Night falls

And towns become circuit boards

We can beat the sun as long as we keep moving [4].

Словно зачарованная, Мета направилась в спальню, сняла халат и натянула через голову платье, висевшее на спинке кресла-качалки еще со вчерашнего дня. Когда она застегивала молнию, взгляд ее упал на картину, которая теперь была большей частью в тени. Она даже не подумала о том, что нужно надеть чулки, просто скользнула в туфли-балеринки, а на выходе схватила плащ с поясом и сумочку. Останавливая на улице такси, она не была даже уверена, что закрыла за собой дверь квартиры.

Она мало что помнила, поэтому велела водителю просто ехать в квартал, где жил Давид. Найти дом не получилось, и Мета решила выйти на перекрестке. Некоторое время она стояла на тротуаре, держа руки в карманах и оглядываясь по сторонам.

За спиной у нее находился один из безымянных круглосуточных супермаркетов, где нейлоновые чулки лежат рядом с детскими игрушками и продаются овощи в банках. Из раздвижных дверей то и дело выходил кто-нибудь с полными пакетами, но для воскресного утра было довольно тихо. Светофор непреклонно исполнял свои обязанности, хотя на дороге почти не было машин и никто не бродил по тротуарам с таким видом, словно у него в запасе было все время мира. Здесь почти не было видно играющих детей или подростков, сидящих на корточках и о чем-то беседующих.

Отчего она тоскует по всему этому, Мета не понимала. Ведь в тех районах города, которые были ей родными, тоже не царило оживление. Там все занимались своими делами, и те, кто не мог позволить себе иметь автомобиль, старались побыстрее проскользнуть в одну из станций метро, потому что в этом городе пешком ходить не любил никто.

Внезапно в голову Мете пришла сумасбродная мысль, что людям хитросплетение улиц должно казаться незагороженным участком для охоты, поэтому они предпочитают находиться под защитой крепких стен или своих жестянок-автомобилей. Да, потому что на открытой местности они, наверное, кажутся сами себе легкой добычей. Подобное странное чувство охватывает человека, оказавшегося на пустынной улице. Древние инстинкты, успокоила себя Мета. Мы живем в большом городе, но по-прежнему верим в дикие джунгли. При этом она даже не могла с уверенностью сказать, существует ли в других городах эта утрированная потребность в безопасности. Сама Мета ощущала ее только потому, что окружающие постоянно напоминали ей об этом.

Она потуже затянула пояс плаща, чтобы ветер не казался пронизывающим. Никогда прежде для нее не имело значения то, что она идет по переулкам, в которых гнездятся тени, а свет становится все слабее и слабее. Она решила, что просто вызовет такси, если у нее исчезнет желание прогуляться.

Улыбнувшись, Мета начала прогулку по улицам, которые казались ей одинаковыми. Одинаковые дома со съемными квартирами, хотя в них находят приют совершенно разные личности. Даже пройдя мимо двери дома Давида, она наверняка не заметит этого. То, что двигало ею, было, без, сомнения, абсурдным. В лучшем случае эта маленькая вылазка станет лекарством для ее депрессивного состояния. В понедельник она соберет мужество в кулак и расскажет обо всем Рахель. Та хотя и поймет ее, но сразу заявит, что Давид для Меты потерян, — если, конечно, он не появится сам. Может быть, она даже скажет, что после бесконечных недель ожидания самое время забыть об этом призраке.

Ветер, торопливо нагоняя тяжелые дождевые тучи, заметно посвежел. Солнцу изредка еще удавалось послать на землю лучи, но в целом было ощущение, что вот-вот разразится ливень.

Голые ноги Меты покрылись гусиной кожей, и она подняла воротник плаща. Ремешок сумочки соскользнул с плеча, и теперь она повисла на сгибе локтя. Дождя ее туфли ни за что не переживут. На противоположной стороне улицы показалось такси, но она пропустила его, даже не подняла руку. Это должно прекратиться, причем немедленно! Она и так пошла на большее, чем могла себе представить. Она сядет в метро и больше не станет оглядываться назад.

Она решительно повернулась и наткнулась на кожаную куртку. Прежде чем Мета успела поднять глаза, аромат подсказал, кто именно возник перед ней. Давид… Этот запах, от которого Мета терялась, описать было невозможно. Он был чем-то большим, чем щекочущий аромат вербены или пленительный запах возбужденного мужчины. Его влияние на чувства Меты было многослойным, словно она могла одновременно почувствовать его на ощупь и на вкус.

Не в состоянии справиться с собой, Мета улыбнулась ему, сияя от счастья. Давид отступил на шаг и сдержанно посмотрел на нее. Под подбородком у него зияла ярко-красная рана в форме полумесяца.

Ни тени улыбки, разочарованно заметила Мета. По выражению лица Давида нельзя было сказать, что эта случайная встреча вызвала у него интерес. Он казался напряженным, даже слегка раздраженным.

— Кто бы мог подумать… — неуверенно начала Мета и замолчала, не зная, что сказать дальше.

— Да, вот как… — протянул Давид, глядя себе под ноги.

— У тебя здесь дела?

Какой дурацкий вопрос, набросилась на себя Мета в тот самый миг, когда произнесла эти слова.

— Что-то в этом роде. — Давид, по-прежнему не поднимая глаз, провел рукой по лицу. — Здесь моя территория, — добавил он.

Прежде чем Мета сумела переварить непривычное выражение «территория», Давид ей улыбнулся. Было такое ощущение, что он отбросил свою отстраненность в сторону, словно змеиную кожу. И под ней проглянуло то, о чем она до сих пор только догадывалась: естественная самоуверенность, очень подходившая к его манящему запаху.

Не осознавая, что делает, Мета расстегнула воротник своего плаща и провела рукой по вдруг загоревшейся коже. И почувствовала, как бешено бьется под пальцами пульс.

Давид наклонился и убрал прядь волос с ее лица. Потом снова опустил руку.

— Сейчас пойдет дождь, — спокойно сказал он, но не тронулся с места.

А Мета просто стояла и вбирала его в себя. На холодный ветер и надвигающийся дождь она внимания не обращала. Она хотела только, чтобы Давид преодолел расстояние между ними, чтобы она наконец смогла снова ощутить его.

На лицо ее упали первые капли дождя. Давид повернул голову, словно в поисках укрытия или такси, которое могло бы отвезти ее домой.

Мета решительно сделала шаг и обвила руками его шею. Беспомощный жест, но… Когда его волосы защекотали ее ладони, Мете показалось, что ее ударило током.

Давид поднял руки и схватил ее за запястья. Потом бросил на нее раздраженный взгляд, и его темные брови сошлись на переносице так, что посредине лба образовалась вертикальная морщина. Но он не заставил ее разжать объятия.

— Давид… — прошептала Мета, не зная, что пугает ее больше: то, что он прогонит ее, или то, что ответит на ее желание.

Он обнял ее с такой силой, что от ужаса она застонала. И тут же его губы нашли ее рот. Ее руки отпустили его шею и вцепились в кожаную куртку, чтобы выстоять перед этим натиском. Руки Давида скользнули по ее бедрам, и он еще сильнее прижал ее к себе.

Над ними прозвучало низкое рычание, и внезапно начался ливень. Давид прервал поцелуй, взглянул вверх и заставил Мету сделать несколько шагов назад, к стене.

Быстрота и сила, рвавшиеся из каждого его движения, вызвали у нее удивление.

Его лицо, когда он пристально смотрел на закрытую дверь, было сосредоточенным. Прежде чем Мета успела сказать «нет», Давид нанес по двери сильный удар, от которого та с треском распахнулась и ударилась об стену. Выступавший язычок замка оказался погнутым, вся поверхность — в углублениях.

Мету пронзил поток энергии, словно ее легонько ударило током. На коже осталось щекочущее ощущение, волнующее и пугающее одновременно.

Обеспокоило ее и кое-что другое. Ей показалось, что она что-то увидела, чего просто быть не могло: когда Давид ударил по двери ладонью, из нее выскользнуло что-то вроде тени. Словно не сила Давида, а эта тень заставила дверь распахнуться — или словно дверь поддалась под ударной волной. Этого не может быть, тут же успокоила себя Мета. Она это придумала.

Давид подталкивал ее по темной лестнице, и она отодвинула мысли о тени на второй план. Он уже нашел ее губы, и Мета с удовольствием подчинилась их требовательности.

На мгновение Давид отстранился, чтобы снять куртку, и она успела заглянуть за ворот его рубашки. И сразу же дверь была позабыта. Мелькнувшая ключица и ямка под ней заставили Мету задрожать. Они напомнили о мускулистой груди, покрытой темными волосками, так ей запомнившейся.

Прежде чем Давид успел прижать ее к себе, руки Меты скользнули ему под рубашку. Он уперся обеими руками в стену, а она гладила его грудь, и ее губы скользили по грубоватой от щетины шее. То, что она ощутила при этом, едва не лишило ее рассудка: солоноватая пленка, причем она даже не была уверена в том, как воспринимает ее — на вкус или на запах.

Она нетерпеливо подергала за воротник его рубашки, расстегнула ее и прижалась лицом к его груди. Руки ее нащупали застежку его джинсов и скользнули под нее. Пока ее пальцы пробирались под тканью, Мета смотрела в напряженное и одновременно расслабленное лицо Давида, на лихорадочный блеск его глаз и едва заметное подрагивание нижней губы.

Давид рывком оторвался от стены, опустился на колени и приподнял подол ее платья. Мета услышала, как тихонько рвется шелк, когда Давид растянул тончайшую кромку ее слипов. Потом его руки обхватили ее бедра и немного приподняли.

Мета закрыла глаза и запрокинула голову. Ее лопатки терлись о шероховатую стену, но она этого не замечала. Она приоткрыла рот и снова почувствовала губы Давида. Ее руки обхватили его шею, и на миг она разозлилась на себя за то, что вовремя не сбросила плащ. Сейчас она готова была отдать душу за то, чтобы ощущать его разгоряченную кожу. Но когда Давид наконец вошел в нее, Мета забыла обо всем на свете и целиком отдалась пьянящему желанию.