Я наивно думал, что после «теста» мне дадут время, чтобы отдохнуть и прийти в себя.
Наивный.
Как раз с него и началась самая главная жесть.
Когда медики унесли на носилках с татами последних пострадавших, появился Владимир.
Он поздравил меня, пожал руку, и велел идти к выходу из комплекса.
Повторюсь, я думал, что меня сейчас торжественно поздравят с успешным прохождением испытания. Может, даже какой-то сертификат вручат или что-то в этом роде.
Вместо этого меня ждал открытый УАЗик с незнакомым инструктором за рулём.
Увидев меня, он кивком указал на заднее сиденье и тут же, не дожидаясь, когда я залезу, тронулся.
Пришлось немного пробежаться.
Вот уже тогда я заподозрил неладное.
Но все мои опасения не просто подтвердились. Они оправдались десятикратно.
УАЗик привёз меня на вертолётную площадку. Так же, кивком, инструктор велел мне садиться в вертолёт, который уже раскручивал лопасти.
Мне сильно хотелось пить, но, помня о том, как инструктор чуть не уехал, я не рискнул мешкать, тут же метнувшись к винтокрылой машине.
И правильно сделал: словно по сигналу, пилот резко нарастил обороты ротора и поднялся в воздух.
Мне пришлось прыгать, чтобы уцепиться за полозья и уже потом залезть в салон.
Я был единственным пассажиром. Да и пилот был только один. Он на меня даже не оглянулся ни разу. Разговаривать с ним было бесполезно: в пассажирской части салона не было шлемофонов.
Кое-как я устроился в кресле, но пристёгиваться не стал, справедливо опасаясь неожиданностей.
Мы довольно низко летели над лесостепью. Внизу мелькала незнакомая местность, а справа, у горизонта, парила Волга.
Сориентироваться было не трудно, и я мысленно подсчитывал расстояние, исходя из предполагаемой по ощущениям скорости вертолёта.
Наверно, я мог бы даже задремать, если бы не шум в негерметичном салоне.
Напрягся я тогда, когда мы начали набирать высоту. И не зря. Где-то на полутора тысячах метров пилот вдруг открыл дверь своей кабины и выпрыгнул.
Это произошло настолько быстро, что у меня не было шансов хоть как-то отреагировать. Мгновение — и кабина пилота пустая.
Плохо, что в этой модели вертолёта на место пилота нельзя было попасть из пассажирского салона.
Я чувствовал, что машина начинает как-то неправильно раскачиваться и медленно вращаться вокруг своей оси. При этом обороты двигателя ощутимо упали. Мы быстро снижались.
Стиснув зубы, я сдвинул в сторону пассажирскую дверь и, опираясь на полозья, полез в сторону кабины пилотов.
Я сделал это очень вовремя: ещё минута, и вращение вертолёта не позволило бы мне выполнить этот манёвр.
Оказавшись в кабине, я захлопнул дверцу и взялся за рукоятку, которая торчала в центре пола. Я постарался как можно более плавно переместить её в центральное положение.
Винтокрылая машина перестала раскачиваться, однако мы всё ещё снижались, закручиваясь вокруг своей оси.
Ногами я нащупал педали на полу. Попробовал слегка надавить на левую, очень и очень осторожно. Чудо, но мне повезло: машина медленно перестала вращаться.
Я чуть надавил на правую педаль. Вертолёт снова начал разворачиваться на месте.
Пользуясь мышечной памятью, я вернул левую педаль в положение, которое обеспечивало стабильный полёт.
Только после этого я огляделся. Приборная панель, как несложно догадаться, была мне совершенно незнакома. Я опознал навигационный дисплей, дисплей с показаниями приборов, вроде авиагоризонта. Навигационный дисплей показывал какую-то дичь, в которой я совершенно не мог сориентироваться. Я пытался найти, где включается автопилот, однако ничего похожего среди тумблеров и клавиш не обнаружил. Зато нашёл ещё одну рукоятку управления.
Осторожно потянув за неё, я почувствовал, как турбина над головой начала набирать обороты. Спуск замедлился.
Я улыбнулся, решив было, что жизнь налаживается. Регулируя обороты винта, я мог если не приземлиться, то, по крайней мере, опуститься достаточно для того, чтобы выпрыгнуть из вертолёта.
И аккурат в этот момент в кабине раздался противный писк, а на приборной панели замигал красный индикатор. Приглядевшись, я обнаружил надпись FUEL.
Горючее было почти на нуле.
Выглянув наружу, я оценил высоту. Метров пятьсот. Много, блин!
Был соблазн резко уменьшить обороты двигателя, чтобы быстрее двигаться к земле, но я его подавил. Машина могла набрать инерцию, и удар с достаточно сильным ускорением о землю мог с такой же вероятностью отправить меня на тот свет, как и падение с высоты в пол километра.
Кстати, насчёт того света. Смогу ли я восстановиться, если, например, при аварии моё тело разорвёт на куски? Или я сгорю до состояния обугленного скелета?
Уверенности у меня не было, несмотря на слова той твари из моего родного мира, подарившей мне «почти бессмертие».
Я продолжал спокойно снижаться.
До земли оставалось метров двести, когда турбина чихнула и заглохла.
Машина резко опустилась вниз. Я рефлекторно дёрнул рукоятку, регулировавшую обороты двигателя — и это удивительным образом сработало: падение замедлилось. Я с недоумением посмотрел наверх. Ротор продолжал вращаться. Теперь он действовал как парашют. А рукоятка, похоже, регулировала не только обороты двигателя, но и шаг несущего винта. Поставив его на максимум, я увеличил подъёмную силу.
Открыв дверцу, я стал ждать. И выпрыгнул, когда до земли оставалось метров десять.
Конечно, можно было бы остаться в кабине. Посадка была бы жёсткой, но, возможно, машина бы уцелела. Вот только я помнил, что даже в пустых баках остаются пары горючего, которые могут рвануть от искры. А гореть мне совсем не хотелось.